Скрипучее наследство

Рассказ "Скрипучее наследство" опубликован в журнале «Жемчужина» № 7, 2001 г. в авторском сборнике «Страна отцов», Брисбен 2004 г., а также на сайтах "Свете Тихий" - http://pravlitlug.ru  и "Живое Слово" -
     В это редкое благодатное летнее утро, когда дыхание прохлады рассеивало привычную мучительную жару, напоминая, что на свете всё-таки жить хорошо, лёгкий ветерок донёс откуда-то запах гари. Обычно Катя не обращала внимания на такие вещи: австралийское лето и лесные пожары произносятся здесь на одном дыхании. Её русская душа с незапамятных пор заразилась от австралийского населения неизлечимым оптимизмом: она с детства привыкла, что в Австралии фермеры жгут тростники или порою расчищают огнём лес, вернее «буш», только для того, чтобы всё лучше росло, и знала, что дым вовсе не означает каждый раз бедствие. Помнила также, как в старое время повздорившие между собой соседки друг другу досаждали: стоило одной начать развешивать бельё, как другая, ей в отместку - в собственном дворе, в собственной садовой печи - тут же начинала жечь мусор, посылая приятельнице через забор хлопья сажи на белоснежные простыни. Потом брисбенский «горсовет» запретил простым обывателям наводить таким образом чистоту.
     Ласковое утро казалось Кате благодатным ещё и оттого, что впервые за долгие месяцы им с Василием удалось отставить все заботы: решено, они едут за город на весь день - вместе с шестилетним Гришкой-под-мышкой, двумя корзинами и псом Жерардом. Сегодня их день, семейный, и никто не должен его испортить. Оставалось только выяснить, как в анекдоте: что безопаснее укладывать в багажник пожилого Toyota Land-cruiser первым - корзины с провизией, пса, или Гришку-сорванца? Вдруг опять потянуло гарью, на этот раз более явственно. Но Кате было не до того: в последнюю минуту Васе что-то понадобилось в ближайшей бензинке, и она уже выводила из ворот своего личного, верного служаку - синий «Ви-Даб», или Жучка, как они оба называли потрёпанный старомодный Volkswagen...
     До бензинки было рукой подать, всего-то один поворот да пять-шесть улиц. Урча и пофыркивая, Жучок выполз на главное шоссе - Крик роуд. Красивый, живописный район Мэнсфилд: по одну сторону дороги тянется редкий лесок, в промежутках виднеются затейливые домики недавно выстроенных посёлков; по другую - утопают в зелени особняки. Дорога шла вниз. Катя удивилась, когда увидела впереди над перекрёстком нависшее сизо-розовое облако дыма. А дальше, не более, чем в двух километрах, за новыми посёлками - в небо поднимался чёрный столб дыма. Минуя бензинку, Катя оправдывала себя: горит близко; Васино поручение не срочное; а любопытны они с мужем в равной мере, и потому Вася не простит, если она проедет мимо, не выяснив...
     Никогда бы не могла Катя объяснить, отчего ей в ту минуту стало не по себе, словно внутри что-то оборвалось; зачем она бессознательно старалась прибавить скорость, зная, что подгонять Жучка всё равно бесполезно; и почему её нисколько не удивило, когда, направляясь в сторону дыма, она очутилась в знакомых местах, которые, вот уже год, старательно избегала. Знала только, что сейчас сама судьба гнала её сюда.
     С замирающим сердцем подъехала Катя к знакомой улице, хотела повернуть за угол, но совсем неожиданно пришлось остановиться: полиция, пожарные, скорая помощь - все стояли поперёк дороги, почти что возле самого поворота. Красные и синие аварийные вспышки то и дело резали нависшее над улицей чёрное облако. Послышался вой сирены: это подлетела и круто остановилась ещё одна пожарная команда.
     «Стой, дружище, дальше нас с тобой не пускают!» - задрожала всем телом Катя и выскочила из машины. С трудом пробиваясь через толпу, приблизилась к месту происшествия. Её било, как в лихорадке: «Это же та самая улица! Тот самый дом! Быть такого не может!» Но, это не было совпадением...
     Понемногу дым пожарища начал рассеиваться. Народ всё ещё стоял на тротуаре, хотя, как только огонь стал утихать и больше не угрожал перекинуться на соседние дома, толпа любопытных начала редеть. До Катиного слуха донеслись обрывки разговоров.
     - Странная! Ей, видите ли, никакого дела не было до того, что её покосившийся забор вот уже более двух десятков лет грозил свалиться на наши выхоленные палисаднички и огороды!
     - Если он ещё и стоял, так это только каким-то чудом...
     Соседки-австралийки недолюбливали старуху-нелюдимку, что жила в злополучном доме. В адрес пострадавшей хозяйки то и дело сыпались иронические, едкие, как дым, замечания:
     - Вот и кремировать не придётся: сама сгорела!
     - Да что говорить, сама стремилась к этому!
     - Доворожилась, ведьма старая! На свечке. Заснула. И нас чуть не спалила...
     У Кати подкосились ноги - если бы её не успели подхватить, она бы упала. Только теперь до неё дошёл смысл всего, что произошло. «Сгорела! Свечка! Доворожилась!» - стучало в мозгу. Сколько раз просила она бедную старушку быть осторожной с огнём, не придавая значения изощрённым сплетням и слухам, что ходили о ней среди русских. Значит, всё это была сущая правда; именно так - со «свечкой» - выискивала себе, испытывая очередную «родную душу», эта 80-летняя разбитная дама, что приехала из Шанхая в Австралию ещё в «доисторические» тридцатые годы. Катю опять затрясло, она не могла оторвать глаз от страшного зрелища: обугленный чёрный остов дома некоторое время стоял, продолжая дымить, но скоро послышался зловещий треск.
     Кате вспомнился минувший год, всё до мельчайших подробностей....
     Странным и непонятным образом в тихий дом Семёновых ворвался резкий звонок телефона в то далёкое утро. Ещё более странным показался Кате надтреснутый, скрипучий старческий голос на другом конце линии; она даже не могла определить, кто говорил - мужчина или женщина. Но она привыкла, что Васю постоянно вызывали русские старики, выручать из какой-нибудь, иногда даже мнимой беды: и Катя напряжённо слушала. Голос в трубке потребовал:
     - Позовите мужа!
     Катя растерялась:
     - Но он в отъезде. Не могу ли я чем-то помочь?
     - Тогда вы ко мне приезжайте, это и вас коснётся. Пишите адрес! Есть? Так... Завтра в десять. Не опоздайте!
     Наконец, голос в трубке соблаговолил себя назвать:
     - А? Что? Агриппина Трифоновна.
     Катя ахнула: так это женщина! Но в трубке уже щёлкнуло, заурчало и коротко загудело. Так началось их необычное знакомство...
     Низенькая ржавая калитка палисадника плохо открывалась и Катя её просто перешагнула. У порога дома она вздрогнула и поёжилась: нестерпимо пахло псиной, но собаки нигде не было видно. Постучать или нажать кнопку звонка Катя не успела - дверь распахнулась и на пороге предстала сама Агриппина Трифоновна. Маленькая, худая, она держалась прямо. Но у Кати болезненно сжалось сердце - костлявая фигурка, одетая в модные брюки, выглядела нелепо. На голове, чуть наклонённой вперёд, насквозь просвечивали жиденькие рыжеватые кудри; шишками выступали скулы; нижняя часть лица была удлинённая и выдавалась вперёд. Низкий лоб. Пристальные, близко посаженные, прозрачно-холодные выпуклые глаза напряжённо изучали гостью. Катя не могла отделаться от странного, сильного впечатления, которое производила эта женщина: казалось, в её лице, да и во всём облике проглядывало что-то не то лисье, не то крокодилье...
     Стоя перед обугленным остовом того, что ещё недавно было домом, Катя опять вспомнила эти пристальные глаза, необычное лицо. Вспомнила, как Агриппина Трифоновна провела её в большую, загромождённую хламом кухню. Кроме псины, здесь пахло плесенью и ещё чем-то специфическим. Старушка усадила Катю за стол и сразу приступила к делу:
     - Я знала вашего покойного свёкра. В его семье нет сомнительного элемента. Поэтому, я выбрала вас. Я скоро умру, а пока я намереваюсь назначить вас с Василием своими душеприказчиками! Когда он вернётся, придёте вместе.
     Агриппина Трифоновна на секунду умолкла. Катя не могла опомниться: она ещё не встречала людей, которые могли так хладнокровно и расчётливо планировать собственную смерть. Как во сне, смотрела во все глаза на Агриппину Трифоновну, не веря тому, что слышит, не понимая, чего от неё хотят. Скрипучий, резковатый голос вернул её к действительности:
     - Мне нужен уход. То есть, «родная душа», которой я могла бы в любое время дня и ночи позвонить. Мне нужен человек, который - когда угодно, и куда угодно - свозит меня на машине. А после моей смерти, согласно уговору, распорядится моим имуществом... Если вы согласитесь, то за это вам с Василием останется вся моя мебель и половина дома.
     - Позвольте, но мы с мужем никогда ни с кем не «роднились» за деньги! - холодно возразила Катя. - У нас всё есть, и нам ничего от вас не нужно. Я и так буду вас навещать. Но я не могу слышать, как вы планируете свою смерть! За кого вы меня считаете?
     Но старушка не слушала. Властным жестом велела Кате замолчать.
     - Бросьте дурь! Таких, как вы - нет. Слушайте дальше: двадцать лет тому назад, перед тем как мой муж скончался, мы с ним договорились, что нас обоих должны сжечь. То есть, кремировать... - и она начала вычитывать условия.
     - Агриппина Трифоновна, вы говорите, что вы православная, - не выдержала Катя. - Значит, должны знать, что за это вас не разрешат хоронить в русской церкви. Здесь не какая-нибудь эпидемия, где человек даже не волен выбирать... Побойтесь Бога, это у нас запрещено!
     - Пустяки! Не надо никому говорить. А если что - меня можно отпевать в украинской церкви, там не откажут. Теперь слушайте дальше: вы должны заказать СОРОКОУСТ; на Святой Земле - монахам тоже ничего не говорите! Конечно, кроме вас у меня есть ещё и другие люди на примете: одна пожилая пара... Но я ими недовольна, его жена меня раздражает. Поэтому, я хочу вас испытать, присмотреться. Даю вам два месяца сроку. Только всё держите в тайне, непременно в тайне! А пока привыкайте - вот тут серебро, ложки, поварёшки... И не спорьте! Когда вы будете здесь хозяйкой...
     Катя брезгливо оглянулась вокруг. Против воли, её взгляд упал на погнутые почерневшие ложки, на потёртый, в трещинах, обеденный сервиз. Зачем ей это! Она закрыла лицо руками: стать для этой женщины «родной душой» за деньги? Нет, это какой-то вздор, она не могла этого сделать. И всё-таки жаль одинокую старуху: Катя ещё раз попробовала её урезонить. Однако, Агриппина Трифоновна не желала терять времени попусту и властным жестом велела Кате следовать за собой «осматривать имущество».
     В доме, где даже сама хозяйка говорила со скрипом, нельзя было шагу ступить без того, чтобы доски пола не пружинили, издавая истошный надтреснутый звук. Едва поспевая за старушкой, Катя заметила кое-где в углах помятые, словно мышами объеденные, старые свечи в почерневших подсвечниках. Такое же «чудо» находилось в спальне, на ночном столике Агриппины Трифоновны. Решив, что здесь или вообще нет электричества, или его отключили из-за старой проводки и старушка боится темноты, Катя сейчас же пообещала прислать к ней чудодейственника Васю... нельзя же рисковать пожаром! Откровенно едкий, насмешливый взгляд выпуклых прозрачных глаз оборвал её на полуслове. Больше ничего предлагать Катя не решалась.
     Через два дня вернулся из командировки Василий, и они с Катей съездили к отцу Поликарпу. Рассказали в чём дело. Тот молча, с грустью выслушал. Потом печально покачал головой и высказался коротко, ясно, и очень определённо:
     - Нельзя сжигать! Ведь СКАЗАНО: «Человек из земли пришёл и в землю должен уйти». Это - христианский закон. Если вы, в угоду этой женщине, нарушите закон, будете отвечать так же как и она!
     Катя знала всё это и раньше, и ничего другого услышать не ожидала. Но успокоилась, только когда о. Поликарп обещал при случае поговорить с Агриппиной Трифоновной. А просто так вмешиваться он не мог...
     Пожарники категорически потребовали, чтобы толпа немедленно отступила назад - угрожал рухнуть фасад дома. В это время спасательная команда в отчаянии силилась прорваться к спальне. Катя не отрываясь смотрела, как они пытались сломать старинную, на десяти запорах массивную дверь. Но всё напрасно, открыть так и не удалось, - в боковом окне дома пришлось пилить железную решётку. Катя попятилась назад, когда мимо неё пробежали санитары. Только тот, кто сам бывал в беде, или был свидетелем бедствия, сумеет по-настоящему оценить австралийский аварийный персонал, его молниеносную и спокойную организованность, расторопность, безграничные сердечность и доброту. В оцепенении, ничего не понимая, Катя глянула на закрытые синим покрывалом носилки. И вдруг ахнула, и рванулась вперёд. Но чьи-то заботливые руки вовремя её схватили и крепко держали, пока не подошёл один из полицейских. Как только выяснилось, что Катя не родственница погибшей, тот подозвал к ней санитара. И отошёл.
     Испытание «родной души» началось с того момента, когда Агриппина Трифоновна принялась Катю дрессировать. Покрикивая, отдавала команды точно в цирке. Прежде всего, потребовала, чтобы Катя налила ей чаю, но не так, а этак! Сразу же после этого у Агриппины Трифоновны разболелась голова. В грандиозной позе старушка откинулась в кресле - и пошло: «Дай! Подай! Принеси!» Дальше - громче... И всё это время зорко наблюдала за Катей...
     Ничего не подозревая, Катя суетилась вокруг больной; без конца подносила то чай, то воду, то мокрое полотенце; наконец, предложила сделать массаж головы. Что и говорить, Агриппина Трифоновна была очень тронута, и всё удивлялась - где Катя научилась такому чуду. Однако, это не мешало ей дальше покрикивать.
     - Прочь! Мне уже лучше! - нетерпеливо махнула рукой, и на пол полетел протянутый стакан воды...
     Едва сдерживая гнев, Катя пошла за тряпкой. Сознание, что Агриппина Трифоновна её как бы «купила», раздражало, она готова была вспылить...
     - Куда пошла?! - рявкнула старуха, - не там!
     Катя остановилась. Потом не спеша подошла к Агриппине Трифоновне.
     - Вот что, дорогая моя благодетельница! Давайте договоримся: ни за наследство, ни без оного, я никому кричать на себя НЕ РАЗРЕШАЮ.
     Бесцветные водянистые глаза уставились на Катю. Видно было, что Агриппина Трифоновна что-то сообразила, приняла к сведению, потому что всё встало сразу на свои места. Однако, не прошло и получаса, как старуха опять объявила, что ей плохо. И вот тут началась комедия...
     Катя не на шутку переполошилась: простив Агриппине Трифоновне все причуды, уложила её на диван, подала воды, стала проверять пульс.
     - Что это - неужели мне приходит конец? - слабым голосом простонала старушка, не сводя с Кати гипнотизирующих глаз.
     Катя присела возле дивана на корточки, с жалостью поглаживая старческие руки. Сознавая, впрочем, что в эту минуту любой мог бы позавидовать пульсу «больной»...
     - Только меня не хоронить! - с необычной энергией добавила Агриппина Трифоновна. - Я не хочу гнить! Помните: вы должны меня сжечь!
     Вдруг Катя что-то нечаянно под диваном задела. Оттуда с грохотом выкатился почерневший подсвечник. В душе шевельнулось нехорошее чувство: «Ведьма старая! Видно, правду про тебя говорят!» Не говоря ни слова, с досадой откинула его ногой, подальше к стене.
     Не раз приходилось Кате слышать от харбинцев жуткие истории о том, как крестьяне в Трёхречье «залаживали» свои беды, т.е. колдовали. Конечно, грешили этим и харбинцы, и даже в Австралии некоторые продолжали этим заниматься. Но с Агриппиной Трифоновной такое не вязалось: не потому, что она была из Шанхая, где, судя по рассказам, русским духом не пахло, а потому что слишком уж светской для подобных дел казалась эта вздорная, худощавая старушка. Если бы не слухи, где не раз упоминалось её имя... Но тогда они с Катей не были знакомы, и Катя не знала толком, о ком идёт речь. Склоняясь над Агриппиной Трифоновной, она твёрдо решила выкинуть из головы глупости.
     - Неужели мне всё-таки приходит конец? - опять раздался протяжный стон. - Как вы думаете, Катюша? А ну-ка, «родная душа», расскажите - как вы распорядитесь моим наследством?
     Только теперь Катя заметила, что Агриппина Трифоновна пристально за ней следит – исподволь, прикрыв глаза ладонью. Она с трудом подавила усмешку. На всякий случай предложила вызвать врача. А ещё лучше - скорую помощь...
     При одном упоминании «врача» и «скорой», Агриппина Трифоновна разом подскочила, села на диване прямо, и бодрым голосом отрезала:
     - Не нужно! Всё уже прошло!
     «Что и говорить, старушка презанятная». Скоро Катя выяснила, что Агриппина Трифоновна довольно бойко говорила по-английски, любила читать и постоянно выписывала журналы. Но на её беду, её интересовали только две темы: продление жизни и вечная молодость; и сжигание. Напрасно старалась Катя переубедить упрямую женщину отказаться от затеи с крематорием, умоляла ничего ей не «оставлять», обещала, пока жива, регулярно служить панихиды и приходить на её могилу с цветами. Никакие просьбы и доводы не помогали. Агриппина Трифоновна стояла на своём.
     Подходила Пасха. Катя спросила Агриппину Трифоновну - не хочет ли она, чтобы к ней на праздник заехал священник. Сначала старушка обрадовалась, но потом подумала и, что-то сообразив, объявила:
     - Нечего тревожить батюшку попусту!
     Катю покоробило: какую надо иметь изуродованную душу, чтобы во всём видеть только один подвох! К тому же с некоторых пор Катя не знала, как ей быть. Во-первых, ей надоели постоянные, никому не нужные, проеденные клопами подарки, - не за подарками ездит она к Агриппине Трифоновне, тратит время, которого и так мало. А во-вторых, Агриппина Трифоновна то и дело меняла условия сделки, которую сама же и навязала. Так или иначе, но старушка стала «вилять». Насчёт своего сжигания тоже что-то заподозрила. А тут ещё на первый день Пасхи к ней всё-таки заехал священник с крестом. Бедная Агриппина Трифоновна даже представить себе не могла, что батюшка мог заезжать к прихожанам просто так - по собственной инициативе, только потому что у православных принято в этот ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ посещать всех чад церкви, особенно престарелых, больных и одиноких. В её уме не укладывалось, что, кроме корыстной цели, могут быть какие-то другие - благородные соображения.
     Несмотря ни на что, Катя надеялась, что священник мягкостью и тактом сумеет повлиять на упрямую женщину, и та откажется от сжигания. Она снова обратилась к о.Поликарпу. Но он ответил:
     - Её не переубедить! Да и как это можно «повлиять»? Она сама должна понять и согласиться. Господь дал человеку свободную волю, заставлять нельзя. - И опять учитель тихой благостной веры был неумолим. Покачав грустно головой, повторил то же, что и раньше: - Нельзя сжигать! Будете за это отвечать! Даже если слово дали... то лучше его нарушить.
     А вечером Вася, этот добрейший человек, что себя не жалеет для других, коротко заявил:
     - Да брось ты её! Нечего к ней ездить!
     Близкая подруга Настя была такого же мнения, но по другой причине:
     - Есть старики, - сказала она, - которые тебе всю душу вымотают, но ничего не оставят!
     - Ты не можешь понять: - не выдержала Катя, - нельзя же её просто так - взять и бросить! Это бесчеловечно. Она одинока. Я бы навещала её без этого несчастного наследства. Но меня раздражает ложь. И оттого, что раздражаюсь, чувствую себя виноватой...
     Катя сознавала, что большинству людей чужды и непонятны законы православной церкви, что ради денег некоторые пойдут на что угодно, и её - только осудят за «отжившие причуды». От этого сознания было горько. Но и она умела стоять на своём...
     Только в этот раз ей не удалось. Кому могло прийти в голову, что именно в этот день - когда Гришка убедил мать, что у него «болит живот» и он остаётся дома - Агриппина Трифоновна вздумает посетить крематорий..?
     Сначала хитрая старуха велела Кате провезти её через весь город по мелким лавчонкам, «встряхнуться». Потом погнала на Маунт Граватт - в магазины, что находятся по соседству с крематорием - «за серьёзными покупками». И только выйдя из двери лавки, Агриппина Трифоновна сказала о своём настоящем намерении. Впрочем, Катя и так догадывалась. Досадно было: не хотелось брать Гришку в это богомерзкое место, лучше бы в школу отправила! Но деваться некуда, пришлось ехать.
     Попав в заветный крематорий, Агриппина Трифоновна прошла по дорожке вглубь сада и остановилась перед высокой кирпичной стеной. Стена была сплошь усеяна одинаковыми медными табличками; где-то там, среди нескольких сотен крошечных пластин с именами сожжённых, была одна, которая принадлежала её мужу - рядом с ней торчала ярко-красная пластмассовая гвоздика. Устремив бесцветные водянистые глаза ввысь, Агриппина Трифоновна застыла в благоговейном глубокомыслии...
     Катя стояла в сторонке. Не поворачивая головы, окинула взглядом крематорий: рядом с невысокой постройкой, где должна была происходить церемония похорон, собралась толпа; лица - серьёзные, сосредоточенные, точно перед важным собранием, или в здании суда. Сама же постройка чем-то напоминала театр: сквозь окна виднелась сцена, наполовину прикрытая шторами; оттуда послышались звуки органа. Сразу смолкли негромкие разговоры и сдержанные шутки - толпа устремилась к главному входу, занимать места. Катя старалась ничем не выдать закипавшее раздражение. На обычном кладбище у неё всегда бывало сочувствие даже к чужому горю и проникновенное уважение к самой земле - последнему пристанищу усопших. Но здесь...
     Постояв перед кирпичной стеной ещё некоторое время, Агриппина Трифоновна со скрипом обернулась и устремила на Катю холодный выжидающий взгляд. Конечно же, она опять следила, наблюдала за её реакцией: у этой женщины был удивительный дар смотреть вперёд, но видеть всё, что происходит сзади. Даже мысли этой старушки работали точно так же. Никогда ещё она так не напоминала Кате крокодила, как в это злополучное утро: во всей фигуре, особенно в лице, было что-то... Устремив задумчивый взгляд в последний раз на «дорогую дощечку», Агриппина Трифоновна многозначительно вздохнула и объявила: «Едем!»
     Вечером в доме Семёновых затрещал телефон...
     - Катя! - раздался знакомый голос. - Мне сегодня показалось, что вам неприятно было находиться в крематории. Я должна быть уверена, что, когда я умру, вы..
     У Кати точно внутри что-то оборвалось: настала минута истины, больше молчать нельзя.
     - Да, неприятно. Если бы я знала, что вы сегодня потребуете везти вас в крематорий, я бы хоть ребёнка дома оставила. Нет, ни уважения, ни сочувствия к таким местам у меня нет, и быть не может. Но поскольку вы этого желаете то... - Тут Катя глубоко вздохнула и впервые в жизни солгала с совершенно спокойной совестью: - Поскольку вы этого желаете, всё будет сделано, как вы просите... - по-хорошему.
     После этого, развязка наступила довольно скоро. Это случилось, когда Катя неожиданно обнаружила новый, явный обман. Однажды она приехала проведать старушку вне очереди, просто так, и привезла с собой семейный альбом. Накануне у них с Васей были гости; чтобы порадовать Агриппину Трифоновну, Катя прихватила с собой также что-то от праздничного стола. Открыла дверь холодильника, чтобы до времени убрать туда гостинцы. И вдруг увидала на полке целую батарею незнакомых баночек и мисок со свежей едой. Кто-то её опередил? Ничего не подозревая, в радостном недоумении Катя подняла голову...
     - Ну, вот, видите! А ещё говорите, что вас никто не любит...
     Агриппина Трифоновна смутилась, глаза беспокойно забегали. Но скоро, совладав с собой, устремила на Катю насмешливый взгляд и вызывающе проговорила:
     - А что? Я не только вас... Я и других испытываю.
     Катя ничего не ответила. Убрала альбом. И скоро ушла. С тем, чтобы никогда больше не возвращаться в этот дом.
     Пожарники так и не могли справиться с напиравшей толпой любопытных. На помощь подоспела полиция: вежливо, но круто народу было велено податься назад. Опасную зону сейчас же оцепили специальной лентой на колышках. Это было как нельзя кстати: хотя огонь давно потушили, и тлели только отдельные места, в доме всё время что-то угрожающе скрипело. Оказалось, это была огромная тяжёлая дверь в спальню, которую пожарники никакими силами не могли открыть, - качаясь на расплавленных остатках того, что ещё недавно было массивными шарнирами, дверь с грохотом рухнула, подняв новое облако сажи, пепла и гари...
     Катя, пошла прочь от сгоревшего дома, чтобы скорее вычеркнуть из жизни эту страшную, уродливо-обугленную полосу! «Вот уж поистине несчастный человек, - горестно думала она, - ...даже не понимала, что теряет!»
     До самого конца улицы, её преследовал едкий запах гари. Там, приютившись безнаказанно в чужом дворе, пользуясь общей суматохой, ждал Жучок. «Вася заждался, не знает что и думать...» - нетерпеливо заурчал Volkswagen.
     За поворотом неожиданно налетел свежий ветерок и унёс последнее воспоминание о пожаре. А впереди ждало яркое, на редкость благодатное австралийское летнее утро...

                © Тамара Малеевская.