Красный календарь

-Ва-а-а-а-сько!
Полковник Синин проснулся на рассвете и по привычке первым дедом позвал Ваську. Позвал просто так, без дела, хотя бы потому, что его присутствие сразу же освобождало от остатков сна. Мальчик явился, как и всегда, незамедлительно.
 -Что, Васька, сегодня хмурый такой? - поинтересовался полковник. На самом деле, лицо у него в обществе Синина каждый раз становилось какое-то слишком серьёзное.
-Чего же ,от радости плясать, Александр Петрович? Война идет, наши гибнут, а мы тут как дезертиры отсиживаемся.
 Полковник теперь нахмурился сам:
-Ну, сколько раз я могу тебе объяснять? Мы никакие не дезертиры. Ну что можно сделать, если война нас застала в таких местах? Кругом куда ни глянь горы, а фронт далече, даже шуму не слыхать. Или ты предлагаешь отмахать пешком тыщу километров?
Васька ничего не сказал. Он не любил говорить с Сининым на такие темы, но других тем, похоже, не предвиделось. Все, кто был в бою, думали только о нем, а  кто в тылу - тоже все свои мысли устремляли к сражениям. В душе мальчик, конечно, понимал, что полковник прав насчет их сегодняшнего положения, но он полагал, что, по крайней мере, нельзя постоянно указывать на то, что они беспомощны. «Это подрывает боевой дух солдата,- сказал как-то Васька.- А солдат хоть на фронте, хоть в тылу должен оставаться им.»
Мальчишке безумно хотелось стоять с бойцами на равных, слышать свист пуль и ощущать запах пороха не откуда-то, а с оружием в руках. Но куда было ему! Синин, после того, как Васька раз обмолвился о своих таких размышлениях, назвал его сумасшедшим, но теперь все его упрёки свелись лишь к редким напоминаниям о том, что ему только пятнадцать лет, и даже если бы он каким-то чудом попал в войска, всё, что ему было бы позволено,- это партизанский отряд. Васька за такие слова недолюбливал полковника, но никогда не вступал с ним в споры.Сам Александр Петрович Синин некогда служил в Красной Армии в тридцать четвертом пехотном полку, но в одном из первых же походов на Кавказ случился камнепад, и, хотя мужчина и не погиб, но надолго потерял сознание. Когда он пришел в себя, то выбрался из-под завалов, но не нашел ни только своих товарищей, но даже следов, чтобы хотя бы приблизительно знать, куда делся полк.
Но Александр Петрович так и не нашел его. По всей видимости, солдаты сочли Синина уже мёртвым, но даже из-за того, что он был их командиром, не посмели дольше задерживаться в этих местах и ушли дальше на север. Так полковник был вынужден остаться в горах, однако ему повезло, и через пару дней он набрёл на маленький хутор, где жил Васька. Кроме них двоих на хуторе среди немногих других жила Груня, молодая женщина лет тридцати трёх и пёс Дымарь, прозванный за то, что шкура у него была цветом точь-в-точь пепел. Всем, кто его видел в первый раз, казалось, что эту овчарку кто-то вывалял в золе. Так и осталась за  псом имя такое.
 В том месте не было много народу, но почта ни для кого хутор не был родным. Кто-то пришел сюда с побережья, кто-то — вообще с Каспийских поселений, и только Васька один не знал, с какой стороны стояла их разрушенная и  сожженная фашистами деревня. Иными словами, все сюда попали не по своей воле, всех беда пригнала. В селении осталось довольно много провизии от тех, кто жил в нём до войны, но никто не мог сказать, надолго ли её хватит. И, конечно, Ваське с его горячим характером, приходилось туже всех. Он часто заходил к соседям, к остальным жителями хутора и везде  встречал одну картину: ни у кого не нашел он даже тени надежды на  победу, на мир. Напуганные до смерти, люди надеялись лишь на Господа.
Полковник Синин пытался утихомирить мальчика и всеми силами старался отвлечь его от мыслей о фронте - полковник не понимал, что Васька только и жив надеждой когда-нибудь выбраться из этого заточения и пойти на отстаивать Родину на настоящую войну. Но мнение Александра Петровича было таково, что раз уж Богу угодно держать их взаперти, значит не стоит и противиться Его воле.
Васька совсем не разделял такого мнения, и потому разговаривать и вести беседы с Сининым ему было особо не о чем. Груня вела хозяйство в доме, но дни в неизвестности и незнании того, что происходит во внешнем мире - как там наши, справляются ли? - тянулись безмолвной мучительной цепью.
2
-Эй, есть кто дома?
 Глубокой ночью в окно раздался негромкий стук. Груня, наскоро заколов волосы, выглянула:
-Ктой-то там?
За окном стоял человек, но лица его ей разглядеть в кромешной темноте не удалось. Но тот повторял:
 -Я говорю: есть ли кто дома?
 -А ты сам-то кто будешь?
-Я щ... Да ладно, зачем тебе это... Переночевать не пустишь?
-Ну, коли зла нам не желаешь - отчего не пустить. Но только спать иди в сарай - боюсь, места в доме для тебя не найдется.
Утром Груне за такое своеволие сильно досталось.
 -Ах ты, баба бестолковая! Вздумала пускать в дом, кого попало! - бранил ее полковник Синин.
-Да он вроде по-русски так говорил хорошо... - попыталась оправдаться та. - Да и в дом я его не пустила, токмо что в сарай.
-Да какая разница!
    -Спасибо за ночлег, хозяюшка. Никто и не увидел, как ночной посетитель вошел в дом: - Не переживайте так, полковник! Я свой, али не припомните меня? 
-Как же, я тебя помню…
-Надо же, Александр Петрович, как судьбинушка-то распорядилась - вот вы меня в шею погнали, а теперь мы товарищи по несчастью. Я слыхал, вы вроде погибшим считаетесь?
 -Ну как видишь.
  Больше они друг другу ничего не сказали, однако пришелец остался жить на хуторе. Никто не удивился новому обитателю - уж не раз сюда захаживали путники, оставшиеся без крыши над головой. Человек этот в самом деле оказался своим. Имя его было Владимир Андреевич Костров, и он служил в войсках Красной армии под командованием  полковника Синина.
Когда Кострова призвали на фронт, он отправился на передовую, не жалея ни о ком, оставленном в тылу - за свои шестьдесят четыре года семьи он не нажил; левой руки у него по локоть не было, и потому, пробыв примерно с год на службе, он понял, что не в состоянии сражаться наравне со всеми остальными бойцами, что он может однажды подвести своих товарищей. Так он решил, и попросил себе службы в других войсках, не требующих такой ответственности, что была у него сейчас.
   Но полковник Синин усмотрел в просьбе старого офицера совсем другое. Он рассердился и отослал с фронта его, прокричав: «Не нужен ты здесь боле, раз от службы положенной отлыниваешь! Коли не можешь родину защитить и с одной рукой как надо, ворочайся в тыл к бабам!»
  Владимир Андреевич не стерпел такого оскорбления и решил, что видно, в самом деле, в тылу от него пользы будет больше, чем под началом у такого командира. Идти домой офицеру не было смысла, потому как немцы уже давным-давно сравняли его городок с землею. Так и перебивался он от одной разрушенной деревни к другой, пока не дошёл до хутора, где жили, как оказалось, его бывший полковник с Васькой. Теперь они все были равны; и Александру Петровичу пришлось смириться с присутствием Кострова ради своего же выживания, как люди забывают о своей спеси, оказавшись в общей беде…
  Однажды вечером поздней осени полковник Синин сидел на стуле у
окна  и  всматривался в то, что могло бы быть видно, если б не сплошные потоки дождя, застилавшего их. Офицер сидел тут же, за столом.
Вопреки их с командиром натянутым отношениям, Костров всегда довольно дружелюбно говорил с ним:
     -А что же вы, Александр Петрович, никогда нам не рассказывали о жизни вашей довоенной? Здесь не полк, все свои. Али стесняетесь?
   -Никого я, Андреич, не стесняюсь, да только не хочу лишний раз бередить рану, не хочу  вспоминать.
-И всё-таки?
-Сказывать, признаться, и нечего. Была у меня и  дочурка малая и жена, Анюта .Как у всех всё было. А после война началась. С тех пор, как отошёл наш поезд с полустанка, никаких вестей от моих... Писать писал, да без ответу. Кто знает, что с ними… .Да ты, Андреич, поди, уж не раз слыхал такие истории. Война всех коснулась... Когда мои ребята оставили меня в горах... Я не виню их, но все-таки я подумал, что, видно, само небо спасло мне жизнь. Я хотел, было, поначалу, как и ты, вернуться и уже попросить себе службы поспокойнее, но решил, что лучше уж сидеть взаперти среди вот таких вот (он обвёл взглядом комнату) серых скал, чем оставить мою дочь без отца. Не буду нарываться - я своё отслужил.
Васька, сидевший тут же в уголку, хмыкнул. Он при всем желании не мог уважать Синина за такие слова. Возможно, Костров тоже, но в любом случае, он не подал вида. Наступило молчание, но от неважных мыслей отвлёк тот же Васька. Он позвал старого офицеры и его невесомый мальчишеский, почти детский голос отдался легким, еле слышным эхом, и будто бы  даже ветер, завывавший снаружи, стал утихать.
-Что, Васятка? — отозвался Костров.
-Я сегодня записал еще одно свое наблюдение в  Красный календарь.
   Красным Календарём Васька называл тетрадку, куда записывал всё, что он видел, знал и помнил о войне. Каждый раз, когда откуда-то приходила весть о нападении, он отмечал дату и что именно случилось. Костров хотел было спросить, а что за запись сделал Васька, как его перебил Синин:
 -Эх, Васька, Васька.. .Ну на что тебе эти закорючки? Всё равно они никому не помогут, не принесут пользы. Да и  грамоте ты, поди, не ахти как обучен... Глупости все это...
Мальчик не обиделся. Он знал, что офицер молча поддерживает его затею. -И, кстати, - продолжил бестактную тему полковник. - А где твой-то тятька?
 Васька ответил не сразу. Он прикрыл на секунду глаза, а потом быстрым движением отложил тетрадь в сторону и каким-то  не своим голосом промолвил:
- Отца, как и у всех, на фронте убили, а вот мама еще летом прошлого года была со мной. Но теперь ее уж, думаю, нет на свете. На  моих собственных глазах угнали
 мамку  в  неметчину.Царство ей Небесное! Фрицы проклятые! Еще настанет справедливость и пройдутся по вам танки советские!
Васька не заметил сам, как встал и оттолкнул лежавшего на полу Дымаря. Его глаза полыхали яростью. Но полковник был на удивление спокоен. Похоже, что обычная для тех лет история мальчика не слишком его тронула. Офицер Костров всю жизнь уважал старших по чину и никогда не позволял своему характеру своевольничать, но сейчас он воззрился на Синина с нескрываемым отвращением.
-Ну, будет тебе, Васятка, будет. - Из неосвещенной единственной  части дома вышла Груня и обняла мальчика за  плечи.
Рядом с этой женщиной Васька всегда чувствовал не то, чтобы защищенность... Нет, никому не доверяя, он ощущал какое-то признание, что ли.
Груня прижала ребёнка к груди, а тот отвернулся в тень ото всех, чтобы никто не видел его слез...Но одно плечо его дрогнуло.
-Держись, ты же мужчина! Какой же из тебя солдат, если ты так... А! - Синин махнул рукой.
И тут земля содрогнулась. Страшный грохот заставил всех вскочить на ноги. Дымарь неистово залаял.
-Что происходит? - перекрестилась Груня.
Накинув пальто, Костров вышел во двор, но тут же вернулся:
-Они здесь! Немцы, немцы здесь! Напали с воздуха на хутор!
-Бежим отсюда! - вскричал полковник. - Груня, Владимир Андреич, сюда! - Он указал на заднюю дверь. - Васька! - окликнул он.
-Я не побегу, как трус! - отвечал тот. Его голос заглушили взрывы и  грохот.
-Нет, побежишь! Куда тебе, безоружному мальчишке!
-Но я могу помочь кому-нибудь!
-Не можешь! Ступай с остальными, я приказываю!
Васька  не шелохнулся. Тогда Синин схватил его за ворот пальто и оттащил в дом. Снаружи был настоящий ад. Обитатели хутора, все, кто остался после начала войны в этих краях, бежали с громкими криками врассыпную. Кто-то даже ещё не успел понять, что случилось. Каким-то образом фашисты узнали об этом спрятанном в горах селении и  нанесли удар, по-видимому, даже не зная, что здесь уже давно нет солдат.
3
-Васько, как ты?
 -Что… Что?
-Ты как чувствуешь себя?
 - Неважно! Где мы?
-Тебя не переговоришь. Мы в пещере, недалече от хутора.
Мальчик пришел в себя, когда уже рассвело. Солнце слепило глаза, кружилась голова, и он ничего не мог понять.У входа в низкий грот на большом мшистом валуне сидел Костров, пытаясь заслонить собой яркие лучи. Васька приподнялся и осмотрелся.
 -Что это было?
-Немцы. Они нагрянули посреди ночи и перебили, наверно, всех на хуторе. Вот только нам и удалось ноги унести. Неужели не помнишь?
-Нет, это помню.
-Ну вот, если я не ошибаюсь, то теперь южная граница того... под контролем гитлеровцев, но я бы умереть мог за то, чтобы ошибаться.
-А где полковник Синин? - вопросы Васьки был обрывочны и бессвязны, потому что он пролежал без сознания много часов.
 Владимир Андреевич задумался.
-Я даже не знаю - наконец ответил он. - После того, как полковник принес тебя сюда - сам понимаешь, я этого сделать не мог, - показал он искалеченную руку.- Синин ушел куда-то и не ворочался уже полдня как. Я думаю...
 -А Груня? Где она? - перебил офицера Васька.
Костров тяжело вздохнул и отвёл глаза.
 -Андреич, говори!
-Груня... Ты знаешь, она... она...
Впервые в жизни этот храбрый солдат лепетал и не знал, что сказать. Он мог ответить всю правду в лицо любому фашисту, не боясь пули и штыка, но глядя в широко распахнутые глаза мальчика и, говоря ему о судьбе человека, что одна на всем свете заменяла отца и мать, Костров растерялся.
 -Ее убило осколком бомбы...
    В тот день ни офицер, ни Васька больше не проронили ни слова. Взрывы и стрельба стихли — видно, фашисты сочли, что это место уже нет смысла атаковать. На  хуторе жило совсем немного народу, но, судя по почти звенящей тишине, все они были мертвы. На закате похолодало, но беглецы не решились развести костер, опасаясь, что их обнаружат.
   Закутавшись в своей армейский тулуп, Костров наконец заговорил:
  -Не знаю Васька, не знаю. Думаю, лучше будет, если мы, того, на север отправимся. На хутор ворочаться дюже опасно, а оставаться у немцев под носом - еще боле.
 Васька промолчал. Несмотря на всю безвыходность их положения, он перенес смерть Груни необычайно стойко. Может, он понимал, что война кончится еще очень нескоро, а гибнуть близкие будут не раз и не раз. А может. ..Один Бог знает, что творится в душе у ребенка, когда вокруг только неизвестность, когда лишают жизни всех, кого ты любишь безо всякой причины.
4
Однако развести костер все же пришлось. Близость моря добавила сырости и туманов, а морозец пронизывал иглами, как это бывает в горах. Но, возможно, это война заставляла даже самые закаленные лбы трещать от холода. Поистине внезапность смерти и ее постоянное ожидание добавляют студеного ветра.
Итак, Васька и Владимир Андреевич взяли путь на север. Из вещей или еды у них не имелось решительно ничего, потому что вернуться на хутор никто не посмел.
-А что, малец, коли с голоду помрем по дороге? Али не боишься? - спросил Костров у мальчика, плотнее заворачиваясь в старенький тулуп, от которого, признаться, толку было чуть.
 -Нет, Андреич, не боюсь, - отвечал Васька. - Не страшно вовсе стать жертвой войны и ее щупалец, сложить голову. Куда как страшнее сдаться, опустить руки, зная, что мог помочь своим друзьям, своим людям, и не сделал этого.
   Костров приумолк. Он не мог привыкнуть к ответам таким. Одно дело, когда седой старик или боец, через сотню сражений прошедший, говорит подобное, и совсем другое, когда слышишь  такие речи жуткие из уст паренька малолетнего. Странно было Владимиру Андреевичу это, да только когда случайно вопрос о чем-то слетал с языка у него, грустно на душе становилось старому солдату. «Таких, — думал он, ребятишек, поди, и до войны не сыскать было».
К исходу другого, а может, уже и третьего дня путники совсем потеряли дорогу и заблудились. Грязь хлюпала под ногами и калоши наполнились мутной жижей.
     И тут случилось странное. Дымарь вскинул голову и громко залаял. Эхо отразилось от ущелья, где они находились.
-Дымарь, чтой-то с тобой? А ну замолчи! - попытался успокоить пса Костров. Но тот не умолк. Напротив, с радостным лаем он побежал к обрыву. Васька кинулся за ним следом. Когда офицер подоспел, взору обоих предстала картина: внизу, у подножия хребта разбил лагерь какой-то полк.
Костров сощурился.
-Я не могу понять, что за люди.
-Это наши, Андреич! Наши! — подскочил от радости Васька и даже не подобрал с земли слетевшую шапку. - Мы должны пойти туда!
Это верно, должны, - отозвался солдат.
-Нам нужно поскорее предупредить их, что фашисты еще совсем недавно были в этих местах - они ведь могут нагрянуть сюда в любую минуту! На хуторе никого кроме нас с тобой да Дымаря в живых не осталось, а, значит, некому им сказать, что здесь произошло, Идем же скорее.
Сквозь постоянную непроглядную завесу вечного дождя Васька и Костров незаметно пришли к бухте. У самого берега как раз в то время остановился один из пехотных полков советской Армии, шедший со стороны Краснодарского фронта. Озабоченный своим донесением, Васька даже не обратил внимание на то, с каким удивлением гладят на их с Костровым и Дымарем процессию обитатели лагеря. Мальчик уверенным шагом шел к палатке командира, надо которой развевалось, несмотря на потоки дождя, алое знамя.
Однако, войдя внутрь и даже не подумав о том, что его не станут слушать и просто отошлют, Васька увидел такое, что чуть не забыл цель своего прихода.
-Здравствуйте, полковник. Очень рад видеть Вас в добром здравии.
 -И тебе не хворать -улыбаясь, отозвался Синин, потому что это был именно он. - Интересно, не правда ли, второй раз уже судьба или что там уж не знаю спасает мне жизнь. Ну да хватит обо мне. Ты-то как выжил?
 Но Васька уже отошел от шока, произведенного на него нежданной встречей с полковником:
 -Мы с Владимиром Андреичем шли пешком от самого того места, где ты нас оставил
. -А что, думали поди, куда я пропал?
Пораженный наглостью Синина, Васька, собравшись с духом, все же ответил:
-Да  нет, мы были так напуганы и так голодны, что даже немного позавидовали тебе, ежели уж ты на том свете, то не нужно особе твоей терпеть лишения все, что на долю нашу выпали.
Судя  по лицу, полковника несколько сбил с толку такой ответ, но он пребывал в хорошем настроении и потому пропустил Васькины слова мимо ушей. Вместо того он спросил у мальчика:
-Ты, верно, не просто так явился? Дело какое есть?
Тот внутри не мог не признать, что Синин Александр Петрович, несмотря на все их разногласия, не был лишен в определенной мере ума  и догадливости. Никто из посторонних конечно не знал истинной подоплёки полемик мальчика и полковника, да и не мог даже предположить, что командир способен говорить с оборвышем на равных.
Сначала Васька хотел было по привычке ответить ему так, как думал в самом деле, но решил, что сейчас не  время и не место для посторонних разговоров, и потому, немного ссутулившись, опустил голову и тихо промолвил:
-Да теперь-то чего уж. Я посчитал, что это просто наши солдаты, и  им обязательно надо знать, что здесь еще пару дней назад были немцы и...
-Ну ладно, ладно, я  понял тебя. Это мой  полк, они вернулись, и  я уже обо всем им сказал. Но ты всё же молодец. Да, партизан из тебя, думаю, был бы хороший.
   И тут Ваське в голову пришла блестящая мысль:
 -Ну, так и возьми меня в партизаны. Ты же знаешь, каков я, и что мне здесь делать одному?
 -Нет-нет-нет, даже не проси. Мне тебя и поместить-то некуда. Партизаны - люди, знающие хорошо и военную науку и, - Синин пристально посмотрел на мальчика - всегда подчиняются приказам. А ты, прости меня, конечно, уже показал, как ты подчиняешься. Ты мог бы быть солдатом под командованием какого-нибудь любого другого  полковника, но только не у меня. Через четыре дня мы идем дальше на юг, к южному  рубежу. На это время я могу дать тебе приют. Но потом — иди куда знаешь. У меня мало людей, а вы - просто дополнительная обуза, сам понимаешь. Андреич, как я понимаю, с тобой пришел?
-Да, и Дымарь тоже.
-А Груня?
Упоминание о Груне ожгло Ваську еще сильнее насквозь промокшего пальто. Но ему опять пришлось собрать волю в кулак и успокоить свое сердце тем, что Синин, по-видимому, не знает, что с  ней сталось.
-Она  погибла. И я не хочу об этом говорить. Я, если позволишь, пойду.
-Да стой же ты. Жаль Груньку, хорошая она была, как мать тебе.
Васька повернулся к выходу.
-А у меня ведь еще новость для тебя имеется.
Тот, не оборачиваясь, остановился.
-Калачев! — позвал полковник.
В палатку вошел молодой офицер.
-Здравия желаю, товарищ полковник!
-Вольно. Пригласи сюда товарища Сосновскую.
Костров, стоящий все это время снаружи, уже начал беспокоиться - Васьки не было довольно долго. Но тут старый офицер увидел, как к палатке привели женщину. Тогда и он решился зайти внутрь за ней следом,- странное предчувствие смутило его размышления.
 Женщине этой на вид было явно намного больше, чем в действительности. Спутанные светло- каштановые волосы ее были стянуты на голове в узел, мотавшийся во все стороны от рыданий, сотрясавших бедняжку. Платье было кое-где надорвано и она еле держалась на ногах.
 -Ну, будет, Ульяна  Максимовна, будет. Может, не все еще позади, зато только поглядите, кого я вам нашел.
 Мальчик обернулся...
.. .Владимир Андреевич Костров до своего самого последнего вздоха не забыл ту минуту, когда Ульяна Максимовна и ее сын Вася подошли друг к другу и.. .нет, они не плакали и не обнимались, о нет, они просто взяли друг друга за руки, и, не сказав ни слова, закрыли глаза.
5
    После того, как маму Васьки угнали в плен, сам он был вынужден скрываться в горах. Там он и нашёл тот маленький хутор, где остался на ту пору с десяток человек да Груня: остальные оказались у фашистов в руках. Вскоре на тот хутор забрёл полковник Синин. Васька был уверен, что его маму убили, потому что всем известно, что случается с теми, кто попадает в неметчину. Мальчик уже не мечтал увидеть её и приучил себя к мысли, что он теперь сирота и надеяться может только на себя.
   Однако Ульяне удалось бежать. Она вырвалась от гитлеровцев и почти полтора года бежала домой, живя только тем, что подавали ей добрые люди. Когда она добралась до Кубани, то встретила сининский полк, и тогда (кто его знает?) шевельнулось что-то в душе командира и он взял Ульяну с собой, потому что шли солдаты как раз в те места, где, по словам её, и находилась её родина. Ульяна Максимовна не любила бытьв тягость и помогала бойцам как могла.  Александр Петрович  помнил, что где-то там остался сын этой женщины.
- Сорванец мой, Васька. Знаете такой мальчишка,- как-то рассказывала она Синину.- Дай Бог, чтоб выжил он в этой войне проклятой. Я его так воспитала, чтоб не склонил он головы ни перед чем. Четырнадцать годов было ему, когда я видела его в последний раз. Глазки его точь-в-точь мои.
И тогда полковник понял, о каком Ваське говорит Ульяна. Понял, да не пожелал давать надежду. А ну, если парня уже в живых нету? Так и молчал он до тех пор, пока не встретились. Наверное, Александр Петрович считал, что в этом, главным образом, его заслуга, и теперь командиру будет не так совестно глядеть в ясные глаза мальчика.
    После исчезновения Синина его солдаты не оставили женщину, повели с собой дальше, хоть у них не было такого приказа. Конечно, полковнику женщина была бременем не столько потому, что надо было кормить и оберегать её, сколько потому, что ну не мог он смотреть на неё: уж слишком весь вид её напоминал Ваську. И волосы, и редко появляющаяся улыбка, и, самое главное,- глаза, точно такие же, как у него, которого так малодушно оставил он в сыром гроте со стариком и собакой безо всяких средств к существованию. Синин был очень рад сложившемуся положению дел и не мог скрыть этого.
  -Теперь, Васька, ты нашёл свою семью, и вы теперь можете пойти домой...
-    Да ты что говоришь, родимый?- изумилась Ульяна.- Куда мы пойдём? От нашей деревни камня на камне, поди, не осталось. Почему не хочешь взять и моего Ваську с собой?
Полковник смутился: он не ожидал такого поворота:
-   Повторяю: не могу,- пытался оправдаться он.- У меня мало людей, и мы очень уязвимы. А вы, даст Бог, где-нибудь переждёте, а там уж и.. .эх!
Ульяна смотрела на него в недоумении. Костров, стоявший поодаль, тоже не знал, что сказать. Но Васька знал.
-   Что ж, Александр Петрович, не в моих правилах стеснять людей. Нет, так нет.
- Ульяна заплакала.
- Не плачь, мама.- Он обнял её за плечи,- Командир, дай нам немного еды на дорогу. Я, признаюсь, уже два дня не ел. А более мы ни на минуту не задержимся в твоём полку. Благодарю тебя за то, что ты приютил мою мать, а мы сейчас уйдём. -
- Ну, что же, Калачёв!- снова позвал он.- Дай этому мальцу провизии и пускай он идёт.
   Калачёв увёл с собой Ульяну с Васькой. Полковник уже отвернулся,но почувствовал, что кто-то ещё в палатке.
-   А я ведь лётчиком был. В гражданскую контузило, а руку потом оттяпали. Я ведь хотел по чести Родине служить, а вы вот как...- начал Костров.
  Синин обернулся и посмотрел на старого солдата, но тут же отвёл взгляд:
- О чём ты?
- Да про меня-то уж поздно. Я об Ваське...Мальчонка-то вас всех предупредить хотел.
- Я уже знал, о чём он доложить хотел.- вспыхнул полковник.
- Нет, я не об этом толкую, а о Красном календаре. Он его, видно потерял, когда бежал. Но когда - то он рассказал мне, что там написано.
- Зачем ты потакаешь играм ребёнка?
- Вася не так прост, как вы пытаетесь себя уверить. Вы прожили с ним вдесятеро больше, чем я, но так и не поняли, товарищ Синин.
-Что же я должен был понять?
-Что этот Календарь не блажь, а очень важная вещь, которая может спасти не только вашу жизнь, но и жизни ваших солдат. Когда еще в ту ночь на хуторе, было нападение...
-Я ничего не желаю слушать!
-Но, полковник, южный рубеж...
-Я знаю о военном ремесле и южном рубеже уж наверное поболе какого-то там мальчишки!..
6
  В таких отношениях покинули Владимир Андреич, Дымарь, Васька и его мать лагерь полка Александра Петровича Синина.
  -И что же нам теперь делать? - робко спросила Ульяна Кострова, когда они уже прилично отошли от лагеря.
   -Даже не знаю. Полковник не дал мне сказать ему, что южная граница уже у немцев. Синин ведет своих солдат именно туда. Их слишком мало и лучше вам, Ульянушка, не знать, что их там ждет.
Теперь они шли вдоль берега, чтобы не заблудиться, но уже через пару недель котомка с припасами офицера Калачева почти опустела. Правда, однажды Дымарь притащил непонятно откуда  задушенного зайца.
-Хороший мальчик, хороший, - хвалил пса Васька. — Андреич, Новый год скоро!
-Да...А ведь в самом деле! Может, хоть в новом году удастся прогнать этих фрицев в их неметчину, откуда они и пришли...
Ульяна Максимовна все время молчала, и потому говорили только Костров и Васька.
 -А что, не кажется тебе, вдали какая-то деревушка?
-Андреич, а ты прав. Сейчас слазаю повыше, взгляну.
   Когда мальчик вернулся, то принес радостное известие - это в самом деле было селение. Когда он подошел поближе, стало ясно, что это не деревня и не хутор, а самый настоящий аул, какие бывают в Закавказье.
   Васька побежал на поиски кого-нибудь из людей, чтобы попроситься хотя бы на ночлег. Ветер немного стих и дождь прекратился, но всё равно было холодно. Костров снял свое пальто, которое ему по доброте душевной, а, может, просто из жалости подарил один из сининских офицеров:
 -Возьми, Ульяна, зябко поди?
-Дюже зябко. Владимир Андреич, спасибо вам, - ответила она, накидывая на дрожащие от холода плечи пальто.
-Гляди-ка, вон и Васька ворочается.
Еще издали Костров увидел, что мальчик разводит руками.
 -Что это значит? — спросил его солдат, подойдя ближе.
-Я не знаю, что здесь случилось, но, похоже, что вообще никого нет. Даже жутко как-то.
-Вы слышите? -спросила Ульяна.
 –Что слышите?
-Плач.. .Дети плачут.. .Неужели вы не..? - изумилась она. - Они где-то тут! - закричала женщина и бросилась туда, где, по ее мнению, были голоса.
-Здесь не может быть никаких детей - я же все обошел. - неуверенно возразил Васька, но все-таки побежал за матерью.
У одного из домиков Ульяна  Максимовна остановилась:
 -Да, они здесь.
Осторожно приоткрыв дверь, путники обнаружили двух плачущих девочек, сидящих на грязном полу. Женщина быстро села рядом с ними и укрыла обеих костровским пальто.
-Бедные дети, - промолвил он. - По всей видимости немцы уже и в этой деревне побывали. Ну бьют ведь без того солдат наших на фронте, но зачем же  простых людей - то бить, зачем, зачем! - громкий низкий голос Кострова прогремел на весь маленький аул.
-Тише, Андреич, тише, - успокоил офицера Васька. - Тогда всё ясно, почему в этом месте нет ни души...
На  улице было очень холодно, и мальчик развел в очаге огонь. Остатки провизии все не  раздумывая отдали малюткам, а после от страшной усталости заснули прямо на том же полу.
7
Но разбудил их отнюдь не восходящее солнце, а всё тот же проклятый грохот и взрывы гранат. Первым поднялся Васька и сразу все понял.
 -Что происходит? - так же как однажды Груня прошептала Ульяна Максимовна.
-Немцы не ушли,- ответил ей он. -Мы ошиблись.
-Или они заметили вчера ночью дым... - поздно спохватился Владимир Андреевич.
Девочки заплакали.
Васька  приоткрыл дверь и  выглянул. Ничего не было видно, и он уже было хотел закрыть ее, как Дымарь рванулся и исчез в завесе дождия
 -Нет, Дымарь, стой! - мальчик кинулся догонять пса.
-Ты куда? Убьют же! Да еще и узнают, где мы! - вскричал Костров и ужаснулся, что произнес эти слова точь-в-точь как полковник Синин.
    Но Васька очень скоро вернулся, крепко держа Дымаря поперек туловища.
-Он  всего лишь собака, а тебе что, своя жизнь не дорога?
-Если за друга, то нет. — как ни в чем ни бывало отозвался тот.
 -Привяжи его по крайней мере!
 Мальчик так и поступил, после чего закричал:
-Давайте лучше подумаем, куда нам детей спрятать! - закричал, потому что на улице стоял адский шум и дождь застилал окна так, что в шаге ничего не было видно. Как ему там удалось поймать Дымаря?
   И тут, неожиданно для всех одна из девочек, та что постарше, указала на пол. Васька  моментально понял, что она имеет в виду
. -Это укрытие! - сообщил он остальным. - Она знает, что оно здесь!
Ощупав пол, мальчик потянул за край тяжелой доски и рывком оторвал половицу.
 -Прячьтесь! Живо!
 Костров помог Ульяне и девочкам спуститься вниз сам и окликнул: -Васька, а ты?
 -Сейчас, я, да...
Прыгнув последним, он захлопнул за собой крышку и окошко света над головой потухло. И как раз вовремя. Уже через полминуты стало слышно, как в доме кто-то находился: тяжелые шаги меряли пол в том числе и то место, где все прятались.
Васька похолодел. Он вспомнил, что оставил в доме привязанным Дымаря...И сейчас тот, кто бы там не находился, поймет, что здесь кто-то был.
Мальчик поднял голову. Он уже понял, что сейчас произойдет. Костров закусил нижнюю губу, а Ульяна еще крепче прижала к себе девочек - почему-то ей показалось, что именно в этот момент не стоит лезть с объятиями к сыну. И никто из них не ошибся. Несколько мгновений спустя пол заскрипел, и кто-то снаружи поднял половицу.
Первым вышел Васька. Он шагнул в залитую солнцем после дождя комнату и смело помотрел в лицо двум фашистам, стоящим у входа в подвальчик, где все еще сидели все остальные.
8
-Те - фыхати! - скомандовал один из них.
Костров и Ульяна поднялись по ступеням и стали рядом с Васькой.
-И те - тоше! - приказал другой, имея в виду девочек, которых Ульяна оставила сидеть внутри. -Бистра, бистра!
   -Да что ж вы, ироды, то-делаете! Малых-то детей? Али своих у вас нет? - у женщины началась истерика, Владимир Андреевич пытался удержать ее.         Васька выступил вперед.
 -Ты, фриц поганый, еще ответишь за свое зло, если не на этом свете, то уж на том точно! Тоже в Бога веришь поди? Какая разница, Бог - Он один, что русский, что немецкий, и Он все видит!
Костров с восхищением и ужасом одновременно глядел на Васькин выпад.   Офицер закрыл глаза, когда он замолчал, чтобы не видеть, как в мальчишку сейчас разрядят всю обойму патронов, но...этого не произошло.
   Тот фашист, к которому он обращался, опустил автомат и подошел к Ваське вплотную:
 -А как ты уснал, што меня Фриц сафут? И што сначит паханый?
 Мальчик не знал, что ответить...
Другой тоже убрал оружие
 -Как фы здесь акасаться? Мы вчира тут были и никафо не фитеть.
Но Ваське уже было не до того
. -Почему вы нас не убили?
-Патаму шта ни фсе стать фашист сфая фоля. Гитлер уметь заставлять.. .Ты праф, юнге, у нас тоже есть Бох и семьи. Пезумный план Гитлер не фсе германцы панимать. Меня сафут Фриц,а эта Ганс. Нам ни нрафица эта файна, но таких, как мы, мала. Мы малчим тоше, иначе нашим плиским пыть очень плохо. Мы не сдафать фас, но наш карательный отрят стоять тут нескалька дней и фы не сможете упежать. Ситите тихо - мы фас не видеть, но трукие могут фас найти. Пращайте.
  И с этими словами немцы вышли из дома...
   Тем временем пальба прекратилась. Очевидно, фашисты вернулись, сюда, потому что у них появились подозрения, что еще не всех жителей аула они истребили; но в нем кроме Васьки, Кострова и Ульяны с девочками, о которых никто не знал, действительно никого не осталось. Но дым не мог появиться сам по себе - думали гитлеровцы. А путники так неосторожно развели огонь, что теперь осталось им только винить самих себя.
    Ганс и Фриц в самом деле не сдали их своим командирам, но тем не менее какой-то немец каждый вечер и утро обходил весь аул, а беглецы сидели в доме, который, Слава Богу, стоял на окраине у самого обрыва и, не зная, что им делать, молились... Еды и воды у них почти что не было, лишь жалкие крохи того, что осталось в доме от прежних хозяев.
    В один из немногочисленных вечеров, когда дети и Дымарь, который мы их в любую секунду выдать своим лаем, уснули, Костров и Васька по старой привычке сели,поговорить по душам.

-А и правда - что толку дрожать от страха? Если пришел твой час помереть - помрешь, али нет - пройдет фашист мимо, не заметит. Бог не выдаст - свинья не съест, - рассуждал Владимир Андреевич.
  -Так-то оно так, да вот только все равно мы опять в окружении как в то время, на хуторе. Но тогда смерть была где-то далеко-далеко, за горами, степями... А теперь она вот - рукой подать - Васька махнул в сторону занавешенного окна. - Где-то сейчас наши? - вздохнул Васька.
 -Ты имеешь в виду полковника Синина?
-Да нет, не его. ..Вообще наши. Нельзя нам ломаться. Я как-то слыхал, что одними из первых почти без сопротивления (разве так можно?) сдались Дания, Норвегия, да и много других. Я знать не знаю, далеки ли они и что за вера у них там, но я знаю одно: хоть и малы эти страны, и народу там мало, как мне рассказывали, да только негоже вот так сдаваться - это ведь значит не что другое, как покориться, даже несмотря на то, что граница невелика. Не просторами сила измеряется. Думаешь, Андреич, потому мы в бой вступили, кровь свою проливаем, что пахотных земель на полях у нас куры не клюют? Да нет, наш человек не такой, он будет сражаться, даже если нашим оплотом останется последний город на Земле. Что про такое думаешь, Андреич?
-Я даже не знаю, я принял войну как сказали: защищай отчизну - я и пошел, хоть с рукой, хоть без нее... Костров замялся, ему явно не хватало того пафоса, что имелся неиссякаемым фонтаном у Васьки, и мало того, бился через край. Сначала офицер думал, что это всего лишь юношеская кровь так играет в мальчишке, а после вспомнил себя в его годы, и - самое главное - ребят его возраста, и понял навсегда, что до Васьки даже ему, старому служаке, очень-очень далеко.
   Зная, что мальчуган может увлечься в своих размышлениях вслух и начать говорить так громко, что их обнаружат, Костров решил сменить тему:
 -А что, Ульянушка, что это за девочки-то?
Впервые за много дней Васькина мама слабо улыбнулась:
 -Та, что поменьше, она даргинка, зовут ее Зайнаб, ей четыре годика; а постарше - армяночка, ее зовут Лилит, и, насколько я поняла, ей около семи.
-Мама, ты знаешь эти языки? - изумился мальчик.
-Да, сынок, немного. Я же прожила в этих горах все свое детство, хотя я и русская. Вот как раз тогда научилась слегка понимать даргинский; а Лилит по-русски говорит - а как, ты думал, она догадалась нам показать вход в подвал?
 -Удивительно...
  Владимир Андреевич оказался прав. Васька попросил мать рассказать ему о своей жизни в горах, о своем детстве...Офицер уже уснул, а они все говорили, не помня ни времени, ни того, где они сейчас находились, и мысли их были намного выше, чем самые высокие вершины гор, и намного дальше, чем далекие, уже покорившиеся страны.
Когда Костров проснулся глубокой ночью, то увидел, как Васька спал у матери на коленях.
9
-Фстафай,. бистра!
   Ничего не понимая, офицер открыл глаза. И тут же получил страшной силы удар в живот. Солдат начал хватать ртом воздух и в ту же секунду чей-то тяжелый, будто железный кулак прошелся по лицу старика. На пол дома закапала кровь.
Костров поднялся. Голова гудела, но он краем глаза видел, как фашисты схватили Ваську за ворот, а Ульяну — за волосы и выволокли обоих на улицу.
  Васька моментально  проснулся и так же мгновенно он понял, что их убежище все-таки обнаружили. Но, как ни странно, мальчик совсем не боялся  в такие моменты ему казалось, что он спит. Удивительно, не правда ли, иметь такую способность воображать все происходящее сном, от которого ты никогда не проснешься!
  Именно так и было. Солнце уже взошло, и так же, как и несколько дней назад, перед узниками стояли фашисты, только были это не Фриц и Ганс, а совсем другие.
  Все это понимали. Костров понял, что на сей раз никому уже не спастись теперь. Ульяна Максимовна в ужасе закрыла девочкам глаза.    Даже Дымарь, поджав глаза и ощетинив шерсть, скулил и чувствовал, что сейчас будет...
   Но Васька! Он не дрожал и даже не хмурился. Напротив, он расправил плечи и с улыбкой глядел на утреннюю зарю и первые лучи солнца прямо за спинами его палачей.
   Ульяна охнула. Наверное, в первый раз в жизни она по-настоящему увидела, какого статного и красивого сына вырастила...
   -Фас расстреляют. — сообщил один из фашистов.
Никто не удивился такому приговору, но всё-таки...каждый думал о своём в эти минуты.. .Кроме, пожалуй, Зайнаб, потому что она была ещё очень мала. Хотя нет, наверное, девочка ощущала, что что-то не так... «Старая штука смерть, а каждому в новинку» - сказал кто-то из древних. Так оно и есть.
На  щеках у Васьки полыхал рассвет, а может, это они сами полыхали оттого, что приливало к ним горячую кровь его храброе сердце. Может и именно поэтому он шёл в одной рубашке и даже не замечал едкого холода раннего утра.
В воздухе царила свежесть  после дождя, который только что перестал лить; от росы сверкали хвоинки лиственниц, а в маленьких лужицах на земле отражались в прямом смысле вымытые ливнем скалы, издавая запах, который может иметь только сырой камень. Над морем стоял туман, скрывая вдали линию горизонта.
  И показалось Ульяне, что у одного из фашистов, который всего лишь на какое-то мгновение отвел глаза от дороги и бросил взгляд Ваське в лицо, у самого отразилось в глазах что-то, что она не смогла бы объяснить, даже если бы прожила еще тысячу лет. Но, может, это ей только показалось...
  Гитлеровец привел их к обрыву. За спинами приговоренных только плескалось холодное море, обрушивая черные волны на огромные бурые камни, по-видимому, когда-то отколовшиеся от скалы.
Один из немцев оглядел процессию, скривился и придирчиво, коверкая слова, протянул:
 -Шенщина, трое детей и калека...Хм, ты, - указал он на одного из толпы. - справишься и один.
  Развернувшись, фашистский командир вскинул пистолет и, почти не глядя, в упор выстрелил в Дымаря.
Ульяна пошатнулась. Глаза ее распахнулись от ужаса и она уже не смотрела в беспощадный глаз автомата, а последовала примеру сына и  решила любоваться восходом солнца, которое уже выглядывало из-за розоватых облаков.
  Женщина вгляделась в лицо того, кто должен был отнять у них жизнь: -Нет, Ганс, нет... - прошептала она.
 Тот подошел к Ульяне и отнял у нее Зайнаб. Он схватил девочку за руки и подвел к краю пропасти. Ганс приставил автомат к малышке и нарочно загородил ее собой, чтобы женщина не видела ничего. Но все-же он повернулся и посмотрел Ульяне в глаза:
 -Прасти...
И, наверное, небо рухнуло в тот момент. Словно очнувшись в самом деле от какого-то сна, стремглав вылетел из строя Васька - Зайнаб едва успела заметить, как из-под его рубашки выпала ярко-красная тетрадка. Мальчик обхватил немца сбоку, обойдя девочку, и столкнув его в бездну, упал вместе с ним.
10
Оставшись одни на скале, Костров и Ульяна не сразу осознали, что случилось.
Немного погодя, она подошла к краю и посмотрел вниз: высота, от которой у нее закружилась голова, заставила отшатнуться. Но там все равно ничего не было: волны продолжали плескаться,захлестывая недвижные валуны и от их равнодушия становилось еще больнее. Ульяна подошла во второй раз и ей показалось, что вон же он, внизу.. .Да только не было это правдой, как и не нашла она даже следов гибели своего сына.
   Владимир потрясенно взглянул на лежавшего тут же верного мертвого Дымаря, перекрестился и, упав на колени, до земли поклонился тому месту, где еще несколько секунд назад стоял Васька - не сдавшийся, даже если бы его оплотом был последний город на Земле.
Эпилог.
  -Я видела своими глазами лишь то, что произошло уже после того, как я и Вася встретились. Что было раньше, мне рассказал офицер Владимир Андреевич Костров.
-А как вы выжили потом, вас же хотели расстрелять, вокруг же были фашисты? - с удивлением спросила Зайнаб.
-Да, это было так, но сразу же после Васиной гибели в ауле появились советские самолеты и нам всем четверым удалось бежать...
 -Четверым?
-Ну, конечно. Вторая девочка, Лилит, ей было в ту пору семь. Она, к сожалению, не дожила даже до светлого дня Победы, но ты, как я вижу, не помнишь ее, ведь ты была тогда такой крошкой...
-А полковник Синин?
-О нем я больше ничего не слыхала. Думаю, он погиб на том самом южном рубеже оттого, что не послушался совета моего Васьки, его Красного календаря.
-Красный календарь...Вот что выпало у него...Вот это я почему-то отлично помню! Это был он, да, мама?
  -Да. Васька обладал удивительным даром предсказывать будущие события на основе того, что он уже знал. Думаю, и о смерти своей такой он тоже догадывался...Мой сын был удивительным человеком, он спас тебе жизнь. А после я забрала тебя и Лилит к себе. Теперь ты мой дочь, Зайнаб. Кроме офицера Кострова Ваське никто не поверил.Но  он сделал всё возможное чтобы сведения дошли до наших солдат.Тот Красный календарь поведал после не только мне, но и многим командирам полков о нападениях, которые должны были произойти и они происходили. К концу 1944 года была освобождена вся южная граница, в том числе и твой родной Дагестан.
- Мама, мне хочется туда сходить, в аул, где ты нас с Лилит нашла...       Разумеется, сейчас, в 1960 году, никакого аула на той скале уже не было, и все-таки, на одном из обрывов...  Ульяна  Максимовна остановилась.
  -Зайнаб, детка, ты не можешь на минутку оставить меня? Я прошу тебя.     Девушка отошла в сторону и скрылась из виду, а сердце женщины забилось как в тот день... Этот обрыв или не этот? Ведь скал и ущелий с пропастями на Кавказе не сочтешь...Этот или не этот?.. Ульяна Максимовна закрыла глаза и попыталась воскресить в памяти черты той скалы... И вдруг подул ветерок, а воздух стал сырым, хотя никакого дождя не было.. .И в шуме свинцовых волн женщина различила голос:  -Мама...
И это не был голос Зайнаб.
Ульяна открыла глаза. Рядом с ней на обрыве стоял Васька, совсем такой же, как и девятнадцать лет назад в одной рубашке с разорванным когда-то рукой фашиста воротом.
Ульяна не могла поверить своим глазам...Дрожащим онемевший движением она достала из пальто выцветшую мятую красную тетрадь: -Это твое, сынок...Спасибо тебе. Мы победили, ты знаешь?
  Мальчик взяли из рук матери Красный календарь:
 -Я с самого начала знал это. Но сейчас, мама, лучшая жизнь, война закончена. Не это - указал он на тетрадь - подарило нам победу, а то, что настоящая вера и готовность и смерти сдвигают самые крепкие горы. Не плачь, мама, я не жалею, что спас этой девочке жизнь, я в ту секунду прежде всего отдавал свою за Родину. Но не это ведь главное! Главное то, что минувшая война – была последней, и теперь никто уже и никогда не встанет у нашего народа на пути к светлой жизни. Эта война научила весь мир и каждого из нас очень многому. Мы победили, мама! Разве можно теперь жаловаться на жертвы, что пришлось принести? О чем еще можно мечтать?