Студенческие годы. Алма-Ата

               



Студенческие годы.
Часть 2
Алма-Ата (1955-1959гг.)

 Глава 2

        РОДНЫЕ ПЕНАТЫ

На второй день по приезду домой, я с нетерпением отправился в Беловодск на встречу с Галей. Подкачал шины велосипеда, смазал цепь и подшипники, протер до зеркального блеска нимилорванные обода колес, я,  словно на коня, вскочил на седло велосипеда и привычно нажимая на педали велосипеда, птицей понеся по разгоряченному солнцем асфальту шоссе из Петровки в Сталинское (Беловодск) молча напевая: «Еду, еду, еду к ней, еду к любушки своей…»

Вот после спуска через низину, где были родники и сразу после войны добывали торф для отопления, промелькнул пустырь между поперечными улицами Ак-Суйская и Озерная. Село Петровка закончилось перед небольшим мостом через реку Ак-Суу, за которой начинался так называемый «остров», на котором мы жили в 1948-1949 годах. Вот в конце «острова» большой железобетонный мост через главное русло реки Ак-Суу, широкие плесы которой в ее низовье заросли колючими кустарниками облепихи и сиреневой туи.

        Справа, обнесенный глиняным дуваном, двор конторы «Загонскот».

Слева, напротив «малярка» - комплекс санэпидем станции по борьбе с малярийными комарами. И наконец, перекресток главной улицы имени Фрунзе, с улицей Калинина. Справа тенистая аллея и небольшой скверик у конторы дорстроя ДЭУ – 588 с бюстом И.В. Сталина на кирпичном пьедестале. Напротив, на другой стороне улицы дом, в котором жили родители Гали.

Улица Калинина, пересекая центральную, вела вниз по течению Луговая, за которой начинались луга – выпоса, где мы в детстве играли в лапту, а в школьные годы, по старше «тарзанили» до поздней ночи.
 
Гали дома не оказалось. Она ещё была на учебной полевой практике по почвоведению и геологии. ЕЕ мама Анна Константиновна встретила меня приветливо, тепло и доброжелательно. Отец Иван Николаевич был на работе. Мы больше часа проговорили что да как. Анна Константиновна одобрила мое намерение перевестись из Новосибирска в г. Фрунзе, а не учится так далеко от дома « у Сибири».

Не теряя времени, я на третий день по приезду домой, поехал во Фрунзе, но мне в университете в переводе из Новосибирска отказали по причине расхождения учебных программ. Поэтому мне пришлось ехать в город Алма-Ата в 240 километрах от Фрунзе. А это значило, что через 5-6 часов поездки на автобусе или такси можно бывать дома.

Город Алма-Ата встретил меня ласковым солнцем, шелестом серебряных листьев тополей, высаженных вдоль тротуаров, по бокам, которых в арычках струилась и журчала хрустально чистая горная вода.

Административное здание пединститута располагалось в старинном деревянном здании дореволюционной постройки, тогда город ещё носила название «Верный», напротив парка культуры и отдыха имени 28 героев Панфиловцев.

Ректор встретил меня доброжелательно и с учетом моих хороших и отличных оценок в зачетной книжки студента за первый курс, без проволочек тут же удовлетворил мое заявление о переводе в связи с семейным положением. Мне было разрешено к 1 сентября явиться в институт для продолжения учебы.

Окрыленный успехом о переводе в новый институт, к вечеру этого же дня я на автобусе Лаз – Львовского автомобильного завода с мягкими креслами, экспрессом вернулся в г. Фрунзе и ещё через полтора часа был уже дома в Петровке, где продолжились томительные дни ожидания, когда с практики, наконец, Галя приедет домой на каникулы.

Перейти Рубикон

Наступил благословенный август месяц. Галя, наконец, вернулась с полевой практики и приехала домой на каникулы.

Каждый день, едва солнце склонялось к закату, я садился на велосипед и во весь опор мчался из Петровки в Сталинское, это где-то 10-11 километров, где меня радужно встречала Галя.

Обычно мы сидели на скамейках у дома за калиткой под старой вербой или во дворе за столом в летней беседке, обвитой виноградными лозами, с которых свисали янтарные и фиолетовые грозди поспевающего винограда. Мы вспоминали прошедшие школьные годы, рассказывали о своих студенческих буднях, говорили о прочитанных книгах и виденных кино.

Говорили, говорили и не могли никак наговориться. Время бежало незаметно, не зря говорится, что счастливые часов не наблюдают. Засиживались долго, за полночь, до первых петухов. И я, как правило возвращался домой, когда по центральной улице вообще прекращалось всякое автомобильное движение. А когда на пустынном пролете между улицами Озерная и поворотом в ущелье Ак-Суу меня пыталась перехватить группа из пяти человек, загулявшихся неизвестных парней, я вообще перестал возвращаться домой раньше трех часов ночи, так как считал, что в это время уже ложатся спать самые неугомонные, и больше меня никто не перестревал.

Долгожданная и судьбоносная встреча была осторожно сдержанной, хотя сердце радостно трепетало в груди. От предчувствия неизбежности заветного, туманилась и кружилась голова.

После вечери (позднего ужина) в летней беседке, увитой лозами винограда, родители ушли в дом, а мы с Галей, наконец, остались одни, и как только захлопнулась дверь в дом, мы прижались друг к другу. Я со своей медвежьей силой обнял ее и губы наши сошлись в долгом и сладком поцелуе. НА душе было светло и радостно. Мы смотрели друг другу в глаза, в восторге от встречи шептали ласковые слова признания в любви и целовались, целовались и целовались.

Солнце едва скрылось за дальними горами на западе, как с юго-востока на небо выкатился оранжевый диск польющеной луны и поплыл в высоту ночного неба, усиливая свое волшебное сияние по мере уменьшения своего размера. Чем глубже становилась ночь, тем ярче становился таинственный свет луны, и в усиливающей тишине ночи пробуждались тени. И нас с непреодолимой силой потянуло скрыться в уединении. Осознавая желания друг друга, зачарованный сиянием луны, мы пошли на луга, за околицу деревни, в безмолвие ночи. По тропинке вдоль арыка, в котором ласково журчала животворно вода, мы, тесно прижавшись боками друг к другу медленно уходили в ночь любви, и уже ничто и никто не мог нас остановить.

Вот последняя улица Луговая на северной окраине села, где я рос в первые годы после войны. Все дома спят. Вот луга, на которых мы «тарзанили» четыре года назад. Мы уходили ещё дальше. В сиянии лунном затихли поля. Над разгоряченной солнцем землей, трепетно разливается ночная прохлада. Мы выбираем удобное место на косогоре среди цветов василька вооруженного и проваливаемся в безумство лунной ночи: «ты, моя! – сказать лишь могут руки, что срывали чадру. Рубикон был перейден. Вернувшись мы в село, когда на светлеющем небосклоне стали млекнуть звезды. Умиротворенные и потрясенные случившимся и, наконец, соединенные не только душой, но и телом. Мы ещё долго сидели на скамейке у дома под раскидистыми ветвями вяза и расстались только на рассвете, когда стало просыпаться село.

В этот же день, едва солнце достигла своего зенита, я снова прикатил на своем железном коне в Беловодское. Во дворе кроме Гали никого не было. Это помогло мне справиться с той радостью, с которой мне пришлось перешагивать калитку на этот раз. Галя была в виноградной беседке. Встретила меня сдержано – осторожно, отводя в сторону глаза, из которых заблестели слезинки. Я взял ее личико в свои большие руки и стал своими нежными поцелуями сушить ее уже родные глаза.

Целую неделю мы практически не расставались. Но 25 августа я снова уезжал, но уже в Алма-Ату, начинался новый учебный год.

Перейти Рубикон – означает принять бесповоротное решение и мы его приняли сознательно с общего желания и согласия и наши «я» и «ты» слились в единое – «Мы», с которым мы и прошли по всей своей долгой, полувековой жизни, никогда больше не разделяя наше «Мы», на «я» и «ты»!!!

Вчера глубоко за полночь , утомленные и счастливые, мы едва смогли разомкнуть свои объятия и расстаться, так как сегодня мне надо быть в Алма-Ате для окончательного устройства перед началом нового учебного года в пединституте. И хотя вновь началась разлука, но на душе было светло и радостно: теперь она моя, а я ее. И лирическое осознание, что интимная тайна, освещенная сияющим диском полной луны в волшебную ночь за околицей родного села, соединила нас, наконец, навечно. Чему быть, того не миновать и будет то, что будет!

Из дому в Петровке я выехал первым рейсовым автобусом «Кара-Балта-Фрунзе» и в восемь часов утра был уже на автостанции, где удачно, без задержки, удалось взять билет на автобус-экспресс «Фрунзе-Алма-Ата». И вот он без остановок мчит меня навстречу с новыми людьми и обстоятельствами. Сидя в мягком кресле автобуса Львовского автозавода, который стремительно оставлял за собой километр за километром асфальтированного шоссе, я с любопытством всматривался в набегающие и убегающие назад за окнами окрестные пейзажи, если можно пейзажами назвать однообразные, покрытые уже порыжевшей ковылью необъятные просторы казахских степей Кенес-Анархая.

В девятнадцати километрах от центра города Фрунзе сразу за мостом через речку Чу начинается территории братского Казахстана (Казахской ССР). Всего от Фрунзе до Алма-Аты 250 км. асфальтированной дороги, которую автобус покрывает за 5 часов крейсерского хода, с остановкой на перевале Курдай.

Между Киргизским хребтом и хребтом Кюнчай Ала – Тоо лежит Курдайский перевал через который и пролегает дорога, соединяющая столицы двух братских республик, где одинаково чувствуешь себя как дома.

После затяжного спуска с перевала Курдай на перекрестке Красногорка – станция ж.д. Отар, автобус делает краткую остановку. Пассажиры оживленной гурьбой вываливаются по придорожным сопкам, толпятся у бойкого родника, утоляя жажду его холодными струями из труб, выводимые из гранитных камней; фотографируются у скульптуры горного морала. После короткого отдыха автобус вновь устремляется в путь по прямой, как стрела, дороге все 120 километров без остановок через небольшие аилы Таргап и Самсы до села Узунагач и Каскелен, от которого до Алма-Аты остается 25 километров.

Всю дорогу я не обращал никого внимания на пассажиров – моих спутников. Я весь был погружен в свои мысли – воспоминания всего, наконец, свершившегося в моей личной жизни – моей судьбе. Сердце мое было полно радости и печаль разлуки была светлой, потому что теперь мы могли видеться реально в ближайшее время. В два часа дня я был уже на автостанции в Алма-Ате.

Город встретил меня без фанфар, я был один из многих, которые населяли этот прекрасный город Алма-Ата, что в переводе с казахского на русский означает «Отец-яблоко». На четыре года этот город стал для меня родным и любимым. Здесь прошли мои энергичные студенческие годы, после которых еще десять лето основные этапы моей трудовой биографии решались в Алма-Ате, пока я жил и работал в Казахстане.

Город опрятный, весь в зелени, вдоль аллей в арыках отделанных, вымощенных булыжником журчит вода. По центральным улицам мягко катят троллейбусы и автобусы. От автостанции до железнодорожного вокзала мимо зоопарка и парка культуры и  отдыха им. А.М. Горького по кольцу торопливо по рельсам громыхая, катят желтые вагоны трамваев.

          От автостанции до института я добрался без хлопот. Переступая порог ректората, где дежурила приемная комиссия абитуриентов, я волновался, удастся ли мне решить вопрос получения места в общежитии, или мне придется искать место для проживания в частном порядке. Но обстоятельства сложились как никогда лучше: в одной из комнат в общежитии литфака для второкурсников оказалось свободным одно место для юношей, и поэтому мне, без излишних проволочек, дали направление. Общежитие располагалось в двухэтажном кирпичном здании тут же во внутреннем дворе за административно-учебном корпусом института.

В центральной каптерке общежития меня приветливо встретила комендант общежития Бюбюсара Шариповна, приятной наружности женщина лет сорока пяти, круглолицая, с добрыми слегка раскосыми темными глазами, как у того казаха, который мне встретился впервые, год назад на станции «Луговая», где я должен был пересесть на поезд «Ташкент-Новосибирск». Взяв мое направление, она без лишних слов, выдала мне матрас и комплект постельного белья, отвела в комнату, где должен был поселиться. В комнате №3 на первом этаже с двумя большими окнами, выходящими на южную, солнечную сторону, было шесть спальных мест с прикроватными тумбочками, продолговатого стола между окнами, шифонера у входной двери и полками для книг.

В комнате были Катыршат – казах, аккуратненький, в круглых очках, приветливый юноша и Чага – якут, с челкой жестких горных волос, из под которой зорко сверкали раскосые глаза. Я с ними коротко, несколько стесненно, познакомился, взаимно пожимая руки и называя свое имя и фамилию. Они пили чай. Пригласили меня. Я, поблагодарив, отказался. Заправил кровать, разложил свои нехитрые пожитки. И преодолевая стеснения и чувство неловкости сдержано стал отвечать на вопросы своих новых товарищей: откуда и почему я здесь. Главным моим аргументом причины почему я не остался в Новосибирске, было то, что родители живут под Фрунзе и им нужна моя помощь. Не мог же я им сказать, что всему причина – это любовь: «Ах, эта девушка, меня с ума свела, разбила сердце мне, покой нарушила…» - радостно билось мое сердце в груди. Новая обстановка, новые люди, все приходится начинать сначала. Хотя я и не из робкого десятка, но и не разбышака. В отношения с новыми людьми вхожу сдержано, осмотрительно, не выбрасываю себя «на орла», пока не почувствую родство души.

Грызть гранит науки.

1 сентября начались занятия. На курсе 50 человек, в группе – 25. Как и в Новосибирске студенты в основном девушки, парней пересчитать по пальцам. В моей группе всего 5. В учебной аудитории я сел рядом с Ваней Милером и Валентином Кононеки, моими однокашниками по общежитию. В отношении с другими замкнут, да и пока нет никакой нужды  о чем-либо говорить с незнакомыми людьми. Вживаться в новый, уже сложившийся коллектив, непросто. Любовь познается в разлуке, друзья познаются в беде. Со временем выяснилось, что на своем курсе по своему развитию, начитанности, идейной направленности, по силе характера, воли и целеустремленности я не уступал никому и вскоре на факультете занял лидирующее положение. Не успели начаться занятия, как нам объявили, что мы будем мобилизованы на сельхоз работы по уборке хлопка в Чимкентской области – главном районе возделывания хлопка в Казахстане. После недолгих сборов, 7 сентября погрузили наш курс в деревянные вагоны, в которых еще во время войны возили на фронт из Средней Азии солдат и повезли нас до станции Тюлькубас, откуда на грузовых автомашинах доставили на центральную усадьбу совхоза « Паха-Арал», где мы проработали на сборе хлопка до конца октября месяца.

На третий день после приезда в Алма-Ату я отправился на глав почтамт и «занял» свое место у окошка «до востребования», так как у нас с Галей снова была договоренность посылать письма на главную почту до востребования. Письмо от нее пришло на седьмой день после нашего расставания. Я его трепетно прижимая к своему лицу, стараясь ощутить прикосновение и запах ее рук, которые лежали на этих тетрадных листах и голубоватым бисером строчек, навечно запечатлели ее мысли и чувства ко мне.
Она писала:

Сегодня первое сентября; я исполняю обещание.
Здравствуй, Вовка милый! Я начну излагать свои мысли с того момента, как ты уехал.
В понедельник целый день мне не верилось, что ты уже уехал, что ты уже не приедешь ко мне. Скрипнет калитка, я вздрагиваю, заскрипит во дворе велосипед отца, я вскакиваю, но тут же приходится с разочарованием садиться. Со мной целый день была Валя.

-Где твой дядя Вова, Валя? – задумчиво я спрашиваю.
-Приедет, никуда твой дядя Вова не денется.
-А зачем он сюда приезжает?
-По делам... Я люблю дядю Вову, он красивый... и т.д.

Такие разговоры были между нами. Я целый день шила платье одной девочке. Вечером втроём играли в карты. Во вторник я шила, потом вечером уже стирала. Целый день шел такой дождь! Было холодно, грустно. В среду с самого утра собиралась уезжать. Было грустно, болело сердце. Я простилась со своей комнаткой, с букетом, который ты подарил, он был еще совсем свежим. Милая комнатка! Я так люблю её! Сколько с ней связано!
Да! Ещё вечером во вторник все свои письма за два студенческих года, прочла все твои письма. Какие они чудесные, чистые и прекрасные! Среди писем было несколько не отосланных мною моих писем. Сколько наивной детскости в них! Я с интересом прочла их. Мы с тобой прочтем их,когда встретимся. Твои письма куда серьезнее и взрослее. Тебе будет тоже интересно.
Ехала в город я хорошо. Всю дорогу думала о тебе, о нас в будущем. Я Лиле Книжник сказала, что нас может разлучить только война или несчастный случай.
Я все эти дни хотела писать тебе письмо, мысли путались в голове, и не было времени. Так-таки и дотянула до первого сентября. Я первый раз в своей жизни заработала. Я шила платье, оно вышло неплохое. Я была так рада, когда меня мама с папой поздравили с первым заработком.
Сегодня комната наша поднялась рано, без двадцати минут восемь мы были уже в университете. Было три пары. Ничего нового не произошло, как и раньше, я сидела и думала о тебе.
Вот такие дела. Уже говорят, что числа 15 поедем на сельхоз работы. Но я не знаю. Как только будут отправлять куда-то, я сразу напишу.
Вова, напиши, как ты уехал из дома, как приехал в Алма-Ату, как ты устроился с квартирой, как тебя встретил новый институт, понравилась ли группа, преподаватели. Как чувствуешь себя, чем занимаешься в свободное время. Пиши всё, подробно, ясно. У меня, кажется все. Пиши, пожалуйста. Я жду твоих писем. Привет от Риммы. Привет от мамы с папой. Вова, помнишь, я собиралась варить новое кушанье? Я варила его, и оно очень понравилось маме, а особенно отцу и Вале, и, безусловно, мне. Я так жалела, что тебя не было. Но... были бы мы живы.
Ну всё у меня. Пиши же. Передавай привет своим маме и папе. Будь здоров. До скорого свидания. Твоя подруга и … ж.


На те вопросы, которые она задавала в своем письме, как меня встретил новый институт, я ей написал в своем первом письме на третий день по приезду. А главное написал, что нас посылают на сельхозработы, куда еще не знаю, поэтому по всей вероятности от меня долго не будет писем. Но я ежечасно с еще большей нежностью и любовью думаю о ней и вновь, и вновь переживаю те чудные мгновения, когда мы были вместе, и что теперь без ее писем я не знаю как буду жить.

...И даже после женитьбы осенью 1956 года нам предстояло еще три года быть в постоянной разлуке.

Жизнь нас испытывала на прочность и сжатием и растяжением, на протяжении трех нелегких студенческих лет, но ни на минуту нас не покидали силы взаимного притяжения. «Так тяжкий млат, дробя стекло, ковал булат», которого нам хватило на всю дальнейшую полувековую совместную жизнь.

… «Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати»...

Продолжение следует.