Молоховы дети Роман-воспоминание

* Молох – бог огня и войны, которому приносились человеческие жертвы.



Выражаю сердечную благодарность Аллочке Ямпольской за большую и бескорыстную помощь в работе над книгой.



ВМЕСТО ПРОЛОГА

Много рассказано и написано о героизме и мужестве людей, участвовавших во Второй мировой войне. В память о них, погибших в ее горниле, повсюду установлены скорбные обелиски. А те, кто дожил до этого дня, окружены уважением и заботой потомков и правительств. Мундиры и пиджаки ветеранов войны щедро украшены орденами и медалями. О них слагаются стихи и поются песни. Не забыты и те, кто в тылу «ковал» великую Победу над фашизмом. Но, к сожалению, очень мало вспоминают еще об одних «участниках» этого страшного периода истории. Это, так называемые, «дети войны». Многие из них были лишены всего: отцов, материнской ласки, социальных благ и защиты, полноценного умственного и физического развития. Они умирали от голода, холода, жары и страшных болезней, поражавших в первую очередь эти, еще не окрепшие и ослабленные детские организмы. Тысячи детей погибли во время бомбежек, артобстрелов, на минных полях, в концлагерях и гетто, от сыпного и брюшного тифа, дизентерии, дистрофии, малярии и других заболеваний. А сколько их оказалось в приютах и детских домах, не говоря уже о тех, кто не дожил до своего рождения и вообще даже не был зачат? Тысячи детей-калек, детей-попрошаек, бездомных и убогих наполняли базары, «толкучки», вокзалы и порты многострадальной страны.
     Тем, кто из них выжил, сегодня уже за 70, но они ничего не забыли. Они постоянно видят сны из того, страшного, детства. Когда они рассказывают своим внукам и правнукам о том жутком времени, дети думают, что это сказки на сон грядущий. И смеются, когда дедушки и бабушки очень переживают, если в доме заканчивается хлеб.
     Автор этих строк мечтает о том, чтобы никто и никогда не знал ужасов войны. Но для этого надо обязательно сохранить о ней память – залог того, что она никогда не повторится. В моих воспоминаниях нет вымысла. Это все происходило с нами, в том числе и со мною.





Часть 1. Эвакуация

Глава 1

Конец июля выдался особенно жарким. Обычно в это время года морской  ветер уже разбавлял тепло солнечных лучей, напоминая одесситам о том, что «золотая» осень уже не за горами.
В этом, втором, месяце войны жители города буквально изнемогали от духоты, смешанной с гарью пожарищ.  Горели дома, склады в порту, поля и рощи вокруг города.
Одессу бомбили ежедневно, жестоко и, с присущей немцам, пунктуальностью. Город был окружен фашистами со всех сторон, кроме, пока еще, моря.
Люди страдали от недостатка продуктов питания, а больше всего – от жажды, так как уже две недели водопроводные краны вместо воды выдавали только своеобразное урчание. Но больше всего людей угнетали чувства неизвестности и полной безысходности.
Марьяна  уже более пяти часов стояла в длиннющей очереди в Окружной Дом Красной Армии, чтобы получить билеты на пароход и проездные документы на себя и двух сыновей для эвакуации из города. Ее муж, Аркадий, ушедший на фронт во второй день войны, воевал неподалеку от Одессы, в районе села Любашевка и сумел с оказией передать ей записку, в которой сообщал о зверствах фашистов и настаивал, чтобы они немедленно уезжали в глубь страны, назвав почему-то  Свердловск, а адрес для связи – главпочтамт, до востребования.
Многие родственники, соседи и знакомые уже давно уехали – кто на поездах, кто на телегах, а кто просто пешком.
Сейчас  уже этой возможности не было. И она, жена командира Красной  Армии в звании капитана, уже который день уходила чуть свет в эту очередь, страдая оттого, что дети оставались одни, а сигналы тревог все чаще и чаще пронзительным воем нагоняли страх и смятение. Правда, старшему, Витеньке  уже скоро исполнится 17. Он  очень серьезный юноша. А вот, младшему Борьке, всего 9 лет. Он совершенно неуправляемый. Целыми днями бегает по городу с друзьями, ищет где-то  в порту воду и, кстати, регулярно приносит ее в эмалированном  чайнике, с которым никогда не расстается.
А еды в доме уже совершенно нет. Что они кушают, где берут эту еду – одному Богу известно.
Очередь двигалась очень медленно. Марьяна подумала о том, что если сегодня удастся получить билеты, то вечером надо будет сложить вещи и приготовить в дорогу какую-нибудь еду.
В это время завыла сирена. Кое-кто из стоявших в очереди побежали в ближайший двор, где находилось бомбоубежище. Но большинство женщин остались на месте, прижавшись к стене фасада дома.
У нее мелькнула мысль побежать домой, посмотреть, как там дети. Жила она поблизости, через два квартала. Но она не могла оторвать себя от этой проклятой очереди.
Послышались разрывы бомб и стрельба зениток. Бомбили где-то в районе порта или Пересыпи.
Только к  пяти часам вечера Марьяна получила долгожданные документы, продовольственный аттестат и билеты на пароход «Ленин», который отплывал сегодня в 9 вечера. В порту надо было быть за два часа до отплытия.
Измученная, голодная она еле дошла до дома, с трудом поднялась на 4 этаж. Виктор встретил ее с упреком:
- Мамочка, я уже не знал, что думать! Неужели ты до сих пор стояла в этой очереди?
Мать опустилась на стул и сказала:
- Ну, что ты, Витенька, я слушала «Кармэн» в оперном театре! У нас уже есть билеты на пароход, вечером надо быть в порту. Поэтому срочно собираем вещи! А где Борька?
- Ну откуда мне знать, где он?- ответил Витя,- я его целый день не видел. Где-то бегает, как всегда!
Марьяна закричала:
- Боже мой, что же делать? Беги быстрей вниз, поищи его в соседних дворах, в садике на Соборной площади! А я пока начну собирать вещи, сними наш чемодан с антресолей. У нас ведь совсем мало времени!
Борька появился в квартире в начале восьмого, когда мать с Виктором уже  потеряли всякую надежду увидеть его живым. Он ворвался в комнату с чайником в руке, весь в саже и порванных штанах. На лице светилась счастливая улыбка. Сильно заикаясь, он закричал
- Н-нигде н-нет  воды, а я п-принес п-почти  целый чайник! В х-х-хлебной га-гавани достал!
Ответом на его сообщение была звонкая оплеуха, которой наградил его старший брат, сказав сквозь зубы:
- Убью, гаденыш!
В порту они оказались, когда пароход «Ленин» уже проплывал мимо одесского маяка. Это был конец! Обессиленная Марьяна села на маленький фибровый чемодан с висячим замком и горько заплакала. Виктор, присев на корточки возле нее и, обняв ее за плечи, твердил:
- Ну, мамочка, не плачь, не надо, что-нибудь  придумаем, только не плачь, пожалуйста!
А Борька, чувствуя свою вину, отошел в сторону и тоже навзрыд заплакал. Мимо проходил какой-то моряк. Он наклонился над плачущим Борькой и спросил:
- Эй, моряк, почему здесь  сырость разводишь?
Из рассказа заикающегося Борьки он с трудом понял, что они опоздали на пароход. Моряк позвал их идти за ним. Он привел их к группе людей и объявил, что через час от этого причала отойдет грузовое судно «Ногин», на котором они смогут уехать. В конце он сказал:
-Всем находиться здесь! Учтите – это уже последний корабль, отплывающий из Одессы!
Менее чем  через час началась посадка. На море был полный штиль, вокруг ни единого огонька и, только шелест прибоя да редкие гудки буксиров, нарушали эту тишину. Люди молча поднимались по трапу на палубу старого, почерневшего от времени и угля «допотопного» сухогруза. И в этой тишине вдруг раздался детский голос:
- А п-почему этот па-пароход н-называется «ноги»? Он ведь не ходит!
Это Борька в кромешной темноте все-таки сумел, хоть и неправильно, прочитать название корабля. Виктор ему шепотом ответил:
- Не «Ноги», а «Ногин». Это был такой революционер. А ты лучше смотри себе под ноги, а то свалишься в воду!
Но Борьку остановить было невозможно:
- Если  он бы-был  ре-революционером, з-значит,  з-знал нашего папу?
Виктор в ответ зашипел:
- Вот зануда, спроси об этом у папы!
Но  Борьку уже понесло:
- А как я м-могу у него с-спросить? Он ведь на фронте! Он командир!
Послышался звук оплеухи. На этом диалог закончился.
Все были погружены в огромный черный трюм, на дне которого лежали какие-то тюки, мешки, бочки. Люди разместились в проемах  между  шпангоутами, стараясь в этой абсолютной темноте, не потерять друг друга. Только в самом верху, на большой высоте виднелся небольшой кусочек неба, усыпанного яркими звездами.
Марьяна и дети сидели, тесно прижавшись, друг к другу. Все почувствовали легкий толчок, и началось главное движение – буксир потащил корабль из гавани  в открытое море. А через некоторое время все задрожало, затарахтело и стало ясно, что они уже плывут, правда, никто не знал, куда плывут и вообще доплывут ли…
Корабль буквально скользил по воде, не ощущалось ни малейшего покачивания. И под медный стук двигателей пассажиры в трюме начали устраиваться на ночлег: кто-то подложил под голову чемодан, кто-то мешок, а кто просто прижался к металлическому борту. Начали утихать разговоры и усталые, измученные постоянными тревогами и бомбежками люди как-то сразу, одновременно уснули.
Но сон был недолгим. Сначала где-то  вдали, а потом все ближе и ближе послышались звуки разрывов, свист падающих бомб и пикирующих самолетов. Корабль закачало из стороны в сторону.  Люди   почувствовали  резкие толчки – корабль то тормозил, то резко ускорял движение. Вверху, где еще недавно сияли звезды, виднелись лишь огненные всполохи вперемежку с дымом. На палубе застрочил зенитный пулемет. Но все эти звуки заглушал крик людей, плачь детей, мольба о помощи.
Марьяна прижала одной рукой к себе Борьку, а другой – вцепилась в плечо старшего сына. Этот ужас длился недолго, менее получаса. Когда  налет окончился, в трюм спустился  капитан и объявил, что корабль не пострадал, но в миле от него фашисты потопили пароход « Ленин». Он обратился к мужчинам с просьбой подняться на палубу и помочь в спасении   пассажиров затонувшего парохода.
Марьяна  почувствовала, как Виктор высвободил свое плечо, и поднялся со словами:
      -Мамочка, я сейчас! И двинулся к лестнице, ведущей наверх.
Рванулся и Борька, но она его держала изо всех сил. И тогда с обидой и упреком он, еще  больше заикаясь после пережитого, сказал:
- Вот вы м-меня все ру-ругаете! Но если б я не оп-паздал, мы бы в-все п-погибли? З-значит, я ваш с-спас-ситель!
Мать погладила его курчавую головку и крепче прижала ее к груди.
Пароход «Ногин» благополучно закончил свой рейс, но не в Новороссийске, как было ему предписано, а в Херсоне.
     Это было лишь начало долгого и трудного пути под названием  «Эвакуация».



Глава 2
 
Такого, пожалуй, даже в страшном  сне не увидишь. Около сотни женщин, стариков и детей, глядя друг на друга, хохотали, что называется до упаду. Хохот продолжался уже более десяти минут, но конца ему не было. У большинства смеющихся из глаз уже лились слезы, их лица уже выражали не веселье, а скорбь.  Слезы и пот, перемешанные с угольной пылью  превратили их обличья в клоунские маски.
Утром, сойдя на берег с грузового судна, в трюме которого они плыли всю ночь, ощутив наконец-то, под ногами твердую землю херсонского порта, покачиваясь при ходьбе, как заправские моряки, не видя самих себя, но, увидев черные от угля физиономии друг друга, начали истерически хохотать. Дети, не совсем понимая причины смеха,  больше плакали, чем смеялись, дергая своих матерей и бабушек за подолы платьев, таких же грязных, как и их лица. Это была настоящая истерика- все переживания прошедшей ночи, бомбежка, крики взрослых и плач детей, жажда и заползающая в горло угольная пыль – все это выплеснулось наружу в леденящем душу хохоте этих несчастных людей.
Стоящие неподалеку от хохочущей толпы портовые рабочие, сначала не понимая из-за чего смех, когда вокруг столько горя, потом, увидев эту картину, начали улыбаться, а позже – хохотать вместе со всеми.
Все прекратилось сразу, когда послышался громкий возглас:
- Кончайте реготать! Немцы уже на окраинах города, наши войска уходят!
Вдруг стало так тихо, что услышанное казалось нереальным.   И  со стороны города не были слышны ни взрывы бомб, ни орудийная канонада, ни даже винтовочные выстрелы. И только неподалеку слышался трамвайный звонок и постукивание его колес на стыках  рельсов.
Это было прекрасное летнее утро. Все вокруг дышало миром и спокойствием. Но вся эта идиллия была только кажущейся. Мать, в глазах которой еще стояли слезы, прижала к себе младшего сына  Борьку, сжала руку старшего – Виктора и, как  могла спокойно, сказала:
- Вот и приплыли… но, спокойно, ребятки, без паники, надо искать какой-то выход…
Через 10-15 минут на причале осталось не более десятка человек. Люди побежали – кто в сторону центра города, кто – налево, кто – направо, совершенно не зная, что им делать. Виктор сказал:
- Я пойду поищу какой-нибудь транспорт, может быть что-то узнаю. Ждите меня здесь!
Борька тоже вырвался из объятий матери и с криком:- Я  т-тоже  п-пойду и п-поищу воду, очень  п-пить  х-хочется! – схватил чайник и побежал в сторону выхода из порта.
Марьяна в полном отчаянии опустилась на чемодан и к слезам, еще стоявшим в глазах от смеха, добавились новые – уже от горя.
А вечером они плыли по Днепру на старой, проржавевшей барже, которую очень медленно тянул маленький и такой же старый буксирный катер, яростно пыхтя трубой, отплевываясь брызгами воды и периодически подавая визгливые сигналы. Вся баржа была уставлена бочками с соляркой, а на корме, среди бочек, прямо на металлической палубе горел костер, вокруг которого сидели двое пожилых мужиков, а немного в стороне от них, возле бочек примостились Марьяна с сыновьями.
Виктор все-таки  сумел уговорить мужиков взять их на баржу. И Борька принес полный чайник воды. Херсон и, видимо, уже вошедшие в него немцы, остались позади.
Они весь день ничего не кушали. Разве что, немного жареных семечек, которыми их угостила какая-то женщина. Воды  хватило им попить и умыть лица.
Мужики на костре кипятили воду для чая, что-то ели и пили прямо из бутылки то ли водку, толи самогонку, не обращая никакого внимания на пассажиров, они вели между собой тихую беседу:
- Вот ты, Иван, говоришь, шо немцы лютують, убивають коммунистов, евреев всяких, так? Выходить, шо вони их не дуже люблять? Чому?
Мужик, которого говоривший назвал Иваном, смачно плюнул в стоящую рядом бочку, утерся рукавом рубашки и, немного подумав, ответил:
- А за шо их любить? Хиба ж у нас их любят?
Мать с Виктором переглянулись, понимая, что оказались они не в лучшей компании. А Борька, не понимая происходящего на барже, внимательно следил за жующими мужиками, сильно мучаясь от голодных позывов и урчания в желудке.  Вдруг  он встал и быстро подошел к костру, не отрывая голодного взгляда от еды, лежавшей на газете. Один из мужиков посмотрел на Борьку и спросил:
- Ну, шо, пацан, кушать хочешь?
Борька проглотил слюну и кивнул головой. Мужик отломил краюху хлеба и протянул ее чумазому Борьке. Мальчик взял хлеб грязной ручонкой, прижал его к себе и сильно заикаясь, сказал:
- С-с-пасибо, д-дя-деньки!
Иван улыбнулся, услышав заикание Борьки, и спросил:
- Сынок, ты из цыган, чи из жидов?
Борька не знал этих названий, но бойко ответил:
- Не-а! Мы  из Од-дессы!
Мужики громко рассмеялись.
Марьяна позвала сына:
- Боря, иди сюда, не мешай взрослым!
Борька шел с радостным чувством исполненного долга – он нес  краюху  хлеба, а, значит, они втроем смогут наконец-то покушать.
Виктор улыбался в связи проявленным Борькой юмором, но и у него и у матери по телу поползли мурашки от  услышанного.
Вот уже третьи сутки вместе с ними все время  шагают смех и слезы. И горе, одно сплошное горе. И совершенно никакой радости. А бывает ли она во время войны?



Глава 3

Проснулись они сразу все и одновременно от страшного воя сирены и паровозных гудков. Это могло означать только одно: начинается очередной воздушный налет. Оставив свои скромные пожитки, они бросились бежать к разрушенному кирпичному зданию, в котором был большой подвал, вмещавший несколько десятков человек. Это укрытие им показали еще вчера во время очередной бомбежки. Кто-то даже пошутил: «Бомба два раза в один и тот же дом не летит. Это я и немцы вам гарантируют».
Сидя в темном подвале, они дрожали не столько от страха, сколько от холода. К бомбежкам и обстрелам уже привыкли. Несмотря на то, что днем еще было жарко, ночью они страдали от холода. На Марьяне было летнее ситцевое платье и босоножки, ее младший  сын Борька был одет в короткие штанишки с застежками ниже колен, которые в Одессе называли «гольфами», рубашку с матросским воротником, которую уже трудно было назвать белой, а на голове у него была тюбетейка, очень модный головной убор в довоенные годы. И только у старшего – Виктора, был пиджак, которым он ночью укрывал младшего брата.
И вот уже вторую ночь они спали в привокзальном сквере на стареньких и давно уже некрашеных скамейках. С вечера они вместе с другими беженцами пытались пробраться на ночлег в здание вокзала, но никого туда не пустили – там  размещались зенитчики, которые обороняли эту станцию.
Это была не просто станция. Это был крупнейший на юге страны железнодорожный узел, на путях которого сосредоточилось большое количество эшелонов c  горючим, боевой техникой, оборудованием и работниками заводов, эвакуированных с захваченных фашистами территорий юга – запада страны. Поезда беспрерывно прибывали на станцию, переформировывались и отправлялись дальше, на восток. Без задержек, а иногда, и без остановок проносились так называемые «литерные» поезда в сторону фронта.
На первый взгляд казалось, что все это происходит хаотично, бессистемно, но это только казалось. Под постоянными бомбежками, обстрелами  и возникающими в результате этого пожарами станция, депо и другие службы работали круглосуточно, без отдыха и перерывов, что называется, на износ. Во всем чувствовались порядок и жесткое руководство. И только беженцы, а их здесь было немало, всем мешали, создавая дополнительные проблемы, которые никто из руководства станции и не пытался решать. Днем люди слонялись грязные и голодные, пытаясь каким-то образом уехать отсюда на проходящих эшелонах, но это было бесполезно. Железнодорожная милиция грубо гнала их с платформ станции на привокзальную площадь и сквер, в котором они ночевали. Никто и нигде их не кормил, разве что, кипяток на станции был всегда и бесплатным.
Марьяна была в отчаянии. Эти двое суток они питались только яблоками, которые Борька принес из какого-то заброшенного сада. Вместе с другими мальчишками  он их своровал или же подобрал с земли. И эти холодные ночи… А главное – никакой надежды уехать.
Надо было срочно что-то предпринимать. И Марьяна решилась. Вместе с детьми и вещами она направилась к входу в вокзал.  Им удалось пройти во внутрь. Но возле двери с надписью «Военная комендатура» их задержал симпатичный военный с треугольниками на петлицах:
- А вот сюда заходить не положено! Прошу покинуть здание вокзала!
Марьяна поставила  чемодан на пол, села на место и сказала:
- Хоть убейте нас, но мы никуда не уйдем, пока не встретимся с комендантом! Дети, садитесь рядом, прямо на пол!
Сержант нахмурился:
- А ведь так можно в отделении милиции оказаться!
- Хоть в тюрьму отправляйте, – сказала Марьяна. – Там, по крайней мере, кормить будут! Ну, разве вы здесь не люди, не видите, как мы здесь мучаемся? Товарищ командир, пожалейте нас, дайте пройти к коменданту, умоляю вас!
Увидев в глазах Марьяны слезы, сержант отошел от двери:
- Да идите вы, ради Бога, только попадет мне от коменданта. Он у нас мужик дюже суровый. Сами сейчас убедитесь!
Они оставили вещи возле двери, Марьяна постучалась и, не ожидая ответа, вместе с детьми вошла в комнату. За огромным столом, заваленном бумагами, какими-то пакетами и ящиками, сидел маленький, очень худой лейтенант, на голове которого русые волосы торчали в разные стороны. Он был  так молод, что, видимо, еще даже не брился.
Лейтенант поднял глаза от каких-то бумаг и неожиданно низким голосом спросил:
- Это еще что за явление? Кто вас сюда пустил? Сержант Митькин, ко мне!
Марьяна решительно ответила:
- Ваш сержант не виноват, он с кем-то разговаривал и нас не видел, а вошли мы сюда без разрешения. Мы – беженцы. Уже двое суток ничего не ели,  спим в сквере, а ночью очень холодно, теплой одежды нет. Вот так и бежали, в чем стоим перед вами! Что же нам делать?
Лейтенант вскочил, выбежал из-за стола и, покраснев от злости, заорал:
- Мне нет дела до вас! У меня своих забот – полон рот!  Откуда только вы свалились на мою голову, эти «выковыренные»? Идите отсюда и молите Бога, что я вас не отправил, куда следует!
Марьяна тоже повысила голос:
- А вы на меня не орите! Нет у вас такого права! А «свалились» мы оттуда, где рвутся снаряды и падают сверху бомбы, и где вас в это время не было! Мой муж с первого дня на фронте и мы не знаем, жив ли он!
Марьяна заплакала. А Виктор сказал:
- Вы почему кричите на нашу маму! А еще командир Красной Армии! И не «выковыренные» мы, а эвакуированные, понятно?
И Борька закричал:
- Наш папа т-тоже к-командир и старше вас, он   капитан, вот!
Лейтенант от злости тоже начал заикаться:
- Вы еще, с-сопляки, будете меня учить! А, кстати, ты почему не в армии, здоровый такой? – указал он пальцем на Виктора.
- Мне еще нет семнадцати, – ответил Виктор. – Я просился добровольцем, но меня не взяли.
Борька подтвердил слова брата:
- Он д-даже, на п-призывной п-пункт  х-ходил!
Марьяна протянула коменданту документы:
- Вот, посмотрите, пожалуйста!
Лейтенант немного поостыл, прочитал бумаги, подтверждающие, что это семья командира красной Армии, находящегося на фронте, вернул ей документы и уже спокойно сказал:
- Ладно, считайте, что вам повезло. Товарищ Митькин, – обратился он к стоявшему у двери симпатичному сержанту, – этого парня возьми с собой на рытье траншей. Там его и покормят. А вы, жена командира, ступайте со своим матросиком в деповскую столовую. Там катастрофически не хватает рабочих рук. Работа тяжелая, но сытная. Скажете, что комендант приказал. Все! У меня нет больше времени заниматься Вами!
Они потеряли счет времени. Несколько суток Марьяна работала, не выходя из столовой, моя посуду и раздавая пищу поездным бригадам. Виктор рыл траншеи, ходил вместе с сержантом Митькиным патрулировать возле вокзала, а во время бомбежек таскал большими щипцами зажигательные бомбы, бросая их в песок. А Борька наслаждался полной свободой и сытой жизнью, знакомился с железнодорожниками, каждый день купался голяком под огромным краном для заправки паровозов водой.
Но всему приходит конец. Однажды Виктор забежал в столовую и шепотом сообщил матери:
- Нам нужно срочно уезжать. Немцы выбросили недалеко большой десант! Сержант Митькин вечером обещал посадить нас в какой-нибудь эшелон. Степан не подведет – он хороший парень! Я пойду искать Борьку, а ты будь готова к отъезду.
Сержант Митькин сдержал свое слово. Вечером он посадил их на платформу, в которой под брезентом стояли орудия, подбитые на передовой и следовавшие на ремонт. Прощаясь с ними, сержант сказал:
- Я делаю серьезные  нарушения. Вы уже меня не подведите. Все время сидите под брезентом, особенно, когда поезд проходит мимо станций. А это вам, – и он  протянул Марьяне буханку хлеба и бросил под брезент две старые промасленные телогрейки, – ночью холодно, пригодятся. Желаю удачи!
Марьяна  не смогла сдержать слезы:
- Спасибо вам за все! Будьте живы – это главное. Вы очень хороший человек!
Степан обнял Виктора и быстро ушел в сторону вокзала.
Они ехали на восток, а может быть на север, но это не имело никакого значения. Они ехали и были сыты. В столовой Марьяне дали полную кастрюлю гречневой каши с мясом, и они, накрытые брезентом, привалившись к лафету пушки, в основном спали, убаюканные стуком колес и ветром, то поднимавшим, то опускавшим брезент над их головами.
Поезд остановился на большой станции, когда солнце только-только начало всходить. Они проснулись оттого, что рядом с их платформой вдруг раздался окрик:
- Эй, там, под брезентом, выходи с поднятыми руками! И не шалить, стрелять буду без предупреждения!
У них от долгого лежания с согнутыми коленями сильно «затекли» ноги, и поэтому с трудом вначале Борька, а затем Виктор с Марьяной вылезли из-под брезента и стали на платформе во весь рост с поднятыми руками, причем у Борьки в правой руке висел чайник, из которого лилась вода. Слева от них, внизу, на земле стоял с револьвером в руке старый их знакомый  сержант Митькин, но взгляд его был очень серьезным, как и его намерения. Виктор опустил руки и засмеялся:
- Сержант, как ты сюда попал, ехал с нами в одном эшелоне?  Ну,  пошутил и хватит! А, что мы уже приехали?
Сержант отреагировал на слова Виктора новым окриком:
- Я сказал «руки вверх»! Сходить с платформы по одному! Это точно, что вы уже приехали. А теперь отвечайте, как вы оказались на платформе с военным грузом?
Марьяна была настолько ошарашена происходящим, что смогла только произнести  с упреком:
- Как же вам не стыдно! Вы же сами нас посадили на эту платформу! Неужели люди могут так меняться прямо  на глазах?
Сержант с возмущением сказал:
- Да, я вас знать не знаю и никогда раньше не видел! Она еще меня стыдит! Каждый день мы тут ловим диверсантов! Вот я вас сейчас отведу в особый отдел, посмотрим, что вы там запоете! Быстро спускайтесь на  землю, вещи в руки и вперед, шагом марш!
Это было потрясающее зрелище: Виктор шел впереди с чемоданом в руке, за ним – Марьяна с телогрейками, колонну замыкал Борька с неизменным чайником, а за ними – сержант с револьвером. Когда они прошли несколько метров, Виктор, обернувшись, сказал сержанту:
- А я-то думал, Степан, что ты настоящий друг, а ты…
- Стоять! – крикнул сержант. – Почему Степан? Я – Николай. Что ты мне зубы заговариваешь?
- Но ведь ты – сержант Митькин? – не унимался Виктор.
Сержант опешил:
- Ты откуда знаешь мою фамилию? А ну, погодите, на какой станции вы сели в эшелон?
Марьяна назвала железнодорожный узел. Сержант хлопнул себя по ляжкам и вдруг начал громко хохотать:
- Какой  же я дурень – сразу не сообразил, что это Степка – брательник мой посадил вас в этот эшелон. Мы же с ним близнята!  Раньше вместе служили, а с началом войны меня сюда перевели, стало быть!  Ну, Степка – басурман Разгильдяй чертов, всегда нарушал дисциплину! Что же вы мне сразу не сказали, что я – Митькин – не держал бы вас под прицелом! Так,  теперь следуйте за мной! Эшелон все равно будет переформировываться.
Во время этой сцены Борька стоял с открытым ртом, не понимая, что происходит, и теперь, наконец-то, его «прорвало»:
- Мы же з-забыли к-кастрюлю на платформе? Я ее сейчас принесу!
Виктор засмеялся:
- Ну, куда ты ее денешь? У тебя ведь чайник в руке?
Борька сразу не ответил:
- А я ее п-привяжу к ш-штанам, сбоку!
- Лучше надень ее себе на голову! – съязвил Виктор.
- А, п-почему на г-голову? – спросил Борька на полном серьезе.
- Война же, вместо каски будет и, кроме того, сразу будет видно, какой ты у нас умный!
Все, кроме Борьки, засмеялись и двинулись вслед за сержантом Николаем Митькиным, который привел их к себе домой, истопил баню и вместе с женой накормили, напоили их крепким чаем с вишневым вареньем и уложили спать в чистые постели. А жена его – Маша, пожелав всем спокойной ночи, сказала:
- Завтра, с утра подберем вам всем одежду, а то вы очень уж легко одеты, а зима-то не за горами.
Засыпая, Марьяна подумала: «Боже, какие чудные люди, эти Митькины! Вот ведь нам повезло! Если б и дальше нам встречались такие!»



Глава 4

Волею судьбы и наркомата путей сообщения Марьяна с сыновьями к концу августа оказались в Сталинграде. Но в этом не было никакой закономерности – они ехали туда, куда в данное время следовал какой-нибудь эшелон, в который им с трудом удавалось сесть. Правда, более двух недель они «отдыхали» под Ростовом-на-Дону. В небольшом поселке Васильевка, рядом с казачьей станицей Катальникской их приютили в колхозе, где они с удовольствием помогали убирать урожай фруктов, а заодно, и отъелись, отмылись и отдохнули от страшного бегства на протяжении целого месяца.
Они отдыхали от войны. Здесь все дышало миром и спокойствием, за исключением того, что большинство мужчин уже были на фронте, ежедневно передавали сообщения о новых городах и селах, захваченных фашистами. Но здесь еще не слышали орудийного грома и разрывов бомб.  «Отдыхали» они недолго. Виктор съездил в Ростов и привез оттуда печальное известие: надо снова собираться в путь и, желательно, на восток.
И вот они в Сталинграде. При входе в здание вокзала радио сообщило: «Уважаемые товарищи эвакуированные, просьба зайти в эвакопункт, который расположен на втором этаже, зарегистрироваться и получить талоны на питание». Борька закричал:
- С-слышите, это нас в-встречают!
Позже, когда подобные сообщения повторялись через каждый час, они поняли, что здесь о них думают и, вообще, есть порядок, который они до сих пор почти нигде не встречали. В эвакопункте их заверили, что в течение суток будут отправлены на Восток. Там же Виктор узнал, что на городском стадионе эвакуирован-ные оставляют надписи о предполагаемом  маршруте их следования.
- Схожу, посмотрю, может, кто-то из родственников и знакомых оставил там свой след, да и о нас напишу что-нибудь, – сказал он матери.
Марьяна согласилась:
- Иди, Витенька, но помни, что нам обещали вскоре отправку!
Борька заканючил:
- Вить, возьми и м-меня с с-собой, мне здесь д-даже п-поиграться не с кем!
- Мама, я его не возьму с собой, еще потеряется где-нибудь! С ним всегда одна только морока! – отказал брату Виктор и ушел.
Борька для приличия немного похныкал, но через несколько минут отпросился у матери:
- Мам, я п-пойду п-погуляю немного в-возле в-вокзала, ладно?
- Иди, только помни, что нам скоро уезжать, чтобы мы потом тебя не искали, понял? – разрешила Марьяна.
Виктор довольно легко добрался до стадиона и был потрясен увиденным! Вся южная трибуна была исписана самыми различными текстами. Причем все это было написано на бетонных подставках сидений карандашами и красками различных цветов, углем и, просто мелом. Сотни людей ходили между сиденьями и, кто молча, а большинство вслух читали эти послания. В глазах у одних стояли слезы, другие радовались, но у большинства на лицах было разочарование. В целом зрелище было потрясающим. Виктор подумал: «Вот бы зафиксировать это для истории». Но и он был разочарован, так как ничего важного для себя не обнаружил. Под одной из скамеек он тоже написал углем: «Марьяна К. с детьми из Одессы добираются в Свердловск. Адрес: Главпочтамт до востребования».
Виктор быстро покинул стадион, боясь опоздать к отправке эшелона.
А Борька в это же время занимался исключительно  интересным делом. Как и на всех больших железнодорожных станциях, здесь также имелась «горка», с которой скатывались пассажирские вагоны, платформы, «теплушки» и цистерны, «разбегаясь» по разным путям для дальнейшего формирования эшелонов и поездов. Этим круглосуточным процессом через громкоговорители руководил с высокой башни диспетчер, а на земле стрелочники переставляли на «стрелках» рельсы, направляя вагона на тот или иной путь. Борька же, стоя на самом верху «горки», заскакивал на подножку вагонов, но так, чтобы его не видел диспетчер, и катался до тех пор, пока этот вагон не сталкивался с другими, ударяясь буферами. Тогда Борька соскакивал с подножки вагона и бежал снова на «горку» для «седлания» следующего.
Но он не просто катался. Это была определенная игра, в которой Борька представлял себя солдатом, едущим на фронт сражаться с фашистами. Он не забыл открытую платформу, на которой стоял его отец вместе с другими мобилизованными и вокруг все плакали, махали руками, что-то кричали. Теперь он уезжал на войну и вокруг тоже все плакали, в том числе мама и Витя, ну и, конечно его друзья по дому и школе.
Катаясь на следующем вагоне, он представлял себя уже раненым, с перебинтованной головой и рукой  в гипсе. Он уже много раз видел эшелоны с ранеными, а вокруг люди плакали, глядя на них. Вот и его сейчас все жалели, восторгаясь проявленным героизмом.
Вот так, заигравшись, Борька не обратил внимания на то, что едет на подножке последнего в этом эшелоне товарного вагона с тормозной площадкой.  Не заметил он и того, что вагон прицепили к эшелону, который быстро увеличивал свою скорость. Борька не заметил и красноармейца с винтовкой, который с противоположной стороны вскочил на ходу на такую же подножку. И только тогда, когда перед глазами замелькали вагоны встречного поезда, он понял, что надо срочно спрыгнуть, но скорость была уже велика, и он испугался, что разобьется или попадет под колеса встречного поезда. И от мысли, что он  уже никогда не сможет покинуть этот вагон, а поезд в это время уносит его в неизвестность, в совершенно противоположную от вокзала, где остались мама и Витя, сторону, его охватил ужас и он, вцепившись ручонками в поручни лестницы, зарыдал, причитая:
- Ма-мочка, я же не х-хотел, я же т-только игрался!
Услышав  детский плач, боец поднялся на площадку и бросился в противоположную сторону к Борьке:
- Ты че тут, малый, делаешь? Ты как тут, чертенок, оказался?
Поняв, что орущий мальчишка спрыгнуть ужу не сможет, боец схватил его за шиворот и попытался поднять на площадку, но Борька так вцепился в поручни, что оторвать его было невозможно. Боец рассердился:
- Ну, ежели не хочешь подниматься, тогда прыгай, но ты разобьешься!
И он держал Борьку за воротник, начал подталкивать его к прыжку. Теперь уже Борька засопротивлялся, отпустил руки и благополучно был поднят внутрь площадки. Он продолжал горько плакать, сознавая, что натворил и чем все это может для него обернуться. Боец, который был назначен для охраны эшелона, молодой крепыш небольшого роста, с совершенно белесыми волосами, бровями и ресницами, улыбнувшись, сказал:
- Таперича до следующей большой станции остановок не будет, поезд-то литерный, стало быть, спешит на фронт, а,  значица  и ехать-то нам,          парень, придется вместе. А, стало быть, давай знакомиться. Я – Василий Петрович, а для тебя – просто дядя Вася. А тебя-то как величают?
- Я – Б-борька! – всхлипывая и заикаясь, ответил Борька.
- Василий засмеялся:
- Ишь ты, как сильно перепугался, что даже заикаться стал! Что это за «Борька»? Так ведь только бычков кличут! Наверно, тебя все-таки Борисом называют?
Борька с обидой в голосе ответил:
- И н-ничего я не ис-спугался, а за-заикаюсь я после бомбежки! Ясно? Н-не-з-знаю, к-какого бычка зовут «Б-борькой», а в-вот у нас во дворе б-был  с-старый к-кот, к-которого  В-васькой звали!
-  Да не обижайся, я ведь в шутку сказал, чтоб тебя развеселить. Ладно, Борька, так Борька, можешь и меня звать Васькой – я не обижаюсь.
Василий оказался очень общительным парнем. Он с удовольствием рассказал Борьке, что родом из Саратова, дома у него остались отец с матерью, два младших брата и совсем маленькая сестренка. А сам он – тракторист. На фронте еще не был, пороха еще не «нюхал».
Ну а Борька, уже хорошо знавший ужасы войны, рассказал ему обо всех перипетиях, с которыми он с матерью и братом уже столкнулись, и о том, что отец воюет на фронте в звании капитана и еще о многом, многом другом. Они по очереди  из одной банки  поели свиной тушенки с хлебом, запили водой из солдатской фляжки. А потом Василий постелил на полу площадки брезентовую накидку, уложил на нее Борьку и ее же накрыл его. Уставший, с покрасневшими от плача глазами, насытившийся солдатской пищей, под мерный стук колес Борька мгновенно заснул, а Василий продолжал с ним разговаривать о том, что его радовало и что наболело в этой жизни. Он говорил только о прошлом, так как понятия не имел, что ждет его завтра там, на не совсем еще понятной, но вызывающей в душе тревогу, передовой.
А в Сталинграде, на вокзале весь остаток дня и всю ночь Марьяна не прекращала плакать, то и дело восклицая:
- Боже мой! Только бы он был живой!
Она с Виктором уже обыскали все закоулки вокзала, привокзальной площади, близлежащие улицы и даже побывали в железнодорожном депо. Поняв, что нигде Борьки нет, они пошли в отделение железнодорожной милиции и заявили о случившемся. Дежурный милиционер чертыхнулся в ответ на их информацию:
- Только этого нам сейчас не хватало! Более важных дел по горло! Да ладно, не плачьте, найдется ваш Борька, черт бы его побрал!
Ночью началась погрузка в эшелон, но их это уже не касалось. Они не теряли надежды на то, что Борька все-таки найдется. Виктор уже несколько раз повторял:
- Мамочка, ты как хочешь, а когда он появится, я его все равно убью!
- Пусть он уже, Витенька, объявится, а там делай с ним что хочешь! – сквозь слезы отвечала Марьяна.
Борька проснулся, когда уже рассвело, открыл глаза и долго не мог понять, где он находится. А когда понял, его снова охватил ужас от мысли, что мама с Витей, наверно, с ног сбились, разыскивая его, думая, что его уже нет в живых. Увидев бойца, стоящего с винтовкой в центре площадки, Борька спросил:
- Дядя В-вася, а ф-фронт уже с-скоро? Вы так в-всю  н-ночь стояли?
Василий повернулся к Борьке:
- Скоро ль фронт я не знаю, да и чего спешить-то, успеем ишо с тобой повоевать! А ночь я всю дежурил – я  ведь часовой, эшелон все-таки охраняю. А спать на посту не положено. Так что, Борька, считай, спал ты ночью за двоих.
Через некоторое время  эшелон остановился на какой-то станции. Василий взял Борьку за руку и отвел к дежурному по станции. Прощаясь с Борькой, Василий сказал:
- Ну, будь здоров, герой! Может, когда, и вспомнишь, как  вместе с дядей Васей на фронт ехали!
И только через двое суток Борька оказался в помещении милиции Сталинградского вокзала. Марьяна и Виктор встретили Борьку успокоенные, потому что уже знали, что он задержан на какой-то станции и отправлен к ним – в Сталинград. Марьяна прижала к себе грязного уставшего и, как ей показалось, повзрослевшего Борьку и запричитала:
- Господи, за что ты нас так наказываешь? Когда уже кончатся наши мучения?
А Виктор, гладя его по курчавой головке, сквозь зубы сказал:
-Я тебя, гаденыш, когда-нибудь все равно пришибу!
На что Борька серьезно заявил:
- Н-не имеешь п-права! Я уже почти на ф-фронте был и в-вернулся обратно то-только п-потому, что мне с-стало вас ж-жалко!



Глава 5

Именно такая жизнь: постоянные переезды, новые места и люди,  различные приключения и даже опасности – все это было по душе Борьке с его неусидчивым характером, который проявился уже с раннего детства. В такой обстановке он чувствовал себя, как рыба в воде. Он напрочь забыл все, что окружало его существование в довоенное время.  Впрочем, особым комфортом и роскошью жизнь его и всей семьи не отличалась. Проживание в коммунальной квартире на четвертом этаже, где никогда не было воды, постоянное безденежье, а последние довоенные годы – нехватка продуктов питания и хлеб по талонам не способствовала воспитанию у ребенка изнеженности и капризности.  У Борьки всегда был отличный аппетит, жизнерадостный настрой и постоянное стремление к играм и проказам. С началом же войны Борька стал очень нервным, особенно после того, как во время одной из бомбежек его контузило. Несколько дней он вообще не мог говорить, а когда заговорил, то сильно заикаясь. И это его еще больше нервировало.  И все же он считал, что жить ему стало, может быть, и не лучше, но намного интересней.
В данное время его волновала только одна проблема: почему станция «Ртищево-2», где они сейчас находились, называется именно так, а не иначе. Эта цифра  «2» не давала ему покоя: почему не «3» или не «4»? Он постоянно приставал к матери, брату, просто к незнакомым людям и даже – к железнодорож-никам. Но всем было не до него, никто его не слушал, все от него отмахивались. Но Борькиному  упорству и настырности можно было только позавидовать. Он подкараулил у выхода из вокзала дежурного по станции и добился таки от него ответа:
- Потому  «Ртищево-2», что есть еще «Ртищево-1». Тебя, пацан, устраивает такой ответ? И отстань, мне некогда с тобой беседовать!
Но от Борьки отвязаться было не так просто:
- А где н-находится «Р-ртищево-1»? Это д-далеко отсюда?
Дежурный зло сплюнул, матюгнулся и быстро зашагал прочь от Борьки, который хотел, было побежать следом, но передумал, понимая, что это может для него плохо кончиться.
На станции  «Ртищево-2»  собралось огромное количество эвакуированных из Украины, Белоруссии, Молдавии и других республик юго-запада страны. Большинство составляли евреи-жители больших городов и маленьких местечек; они сильно отличались друг от друга по разговорам, одежде и поведению. Здесь можно было услышать русскую речь, украинский и белорусский языки вперемешку с идиш. Выходцы из еврейских местечек говорили очень громко и старались держаться отдельно от остальных беженцев. Из  разговоров можно было понять, что большинство стремятся попасть почему-то в Пензу, а далее – в Среднюю Азию, в Ташкент.
Отправка эвакуированных шла очень медленно. Для их временного проживания был выделен Дом культуры, который располагался возле вокзала. Люди жили в зрительном зале, на сцене, в фойе и коридорах, спали прямо на дощатом полу, здесь же они и ели.
За Домом культуры находился единственный туалет с двумя кабинками на сотни человек, желающих утром попасть в него.  Внутри Дома и вокруг стояла страшная вонь от человеческих тел и отправлений.
Марьяна с первого дня пребывания  в этом зале была сильно обеспокоена здоровьем детей, особенно Борькиным.  В любую минуту здесь могла вспыхнуть эпидемия.  В один из дней, причесывая волосы сына, она обнаружила там гниды. Борька уже несколько дней все время чесался. Сняв с него одежду, Марьяна обнаружила и вшей. Ее это сильно потрясло:
- Витенька! Посмотри сюда! Это уже сюрприз! Хотя я этого ожидала в таких антисанитарных условиях. Вы-то это видите впервые в своей жизни, а я это все хлебнула в прошлых войнах. Надо срочно принимать меры!
Виктор договорился на вокзале, чтобы их вещи обработали в санпропускнике, который все здесь называли   «вошебойкой». Пока их одежда прожаривалась, Виктор с Борькой мылись в бане. Здесь же Борьку постригли наголо. Виктор, успокаивая плачущего брата, сказал, что такая же прическа была у героя Гражданской войны Котовского.
Марьяна, моясь в женском отделении, познакомилась с женщиной – уборщицей, которую звали Анна. Она посочувствовала Марьяне, рассказавшей ей о своих бедах и переживаниях:
- А ты, милая, не убивайся так, все устроится. Как, говоришь, звать-то тебя? Марьяна? Имя какое-то нерусское! Ты, случаем, не цыганка? Нет? Ну, да ладно! Я тебя Марией звать буду, хорошо? Вот что, Мария, забирай-ка своих деток, да айда жить ко мне. Дом у меня большой. Муж и сын – на фронте. Места всем хватит!
- Спасибо, Анна! Да, только нет у нас ничего – ни денег, ни вещей, чтоб отблагодарить  вас…
- И не стыдно тебе, Мария! Мне же от вас ничего не надобно. Я же жалеючи предложила!
К концу дня Анна, закончив смену, повела Марьяну с детьми к себе домой, выделила им отдельную комнату, в которой были кровать и диван, стол, стулья, на окнах веселенькие занавески, а в углу – икона с зажженной свечей.  Здесь же стояла старинная  ножная  швейная машина «Singer» – точно такая же, как была у Марьяны. Она тут же сказала Анне:
- Теперь я знаю, чем отблагодарить вас! Я ведь портниха и неплохая. До войны заказчицы ко мне в очереди стояли. Так что, миленькая Анна, завтра же все, что нужно пошить, перешить, перелицевать, тащите сюда. Я все сделаю, пока будем жить у вас!
- Да, мне-то, Мария, ничего шить не нужно, не до того. А, вот соседям знать-то я дам, может, кому и нужно будет! И ты будешь при деле и детям что-нибудь справишь. Ишь, как они у тебя плохо одеты, не по-зимнему, а дорога-то предстоит вам ишо длинная!
Все десять дней, что они жили у Анны, Марьяна все время шила, перешивала соседям, которые платили ей  кто, чем мог: хлебом, картошкой, куском сала, селедкой. Некоторые принесли ей мужские вещи, которые она перешила Виктору и Борьке. Анна же  подарила ей почти новый жакет и боты.
На этом сюрпризы не закончились. Однажды, проходя мимо здания вокзала, где Виктор ежедневно отмечался в очереди на отправку, он услышал за спиной до боли знакомый голос: «Чтоб я так жил, если это не Витька!» Сзади крепкие руки прикрыли ему глаза, но Виктору не нужно было гадать, кто это. Конечно, это был Алик Итин – его самый близкий друг и одноклассник. Вообще их было трое друзей: Виктор, Алик Итин и Оська Блох.  В школе их называли  «три мушкетера». Они всегда были вместе на протяжении 5 лет. Оська был серьезный большой, толстый парень в очках.  Алик же по единодушному мнению всех девочек школы был самым красивым юношей: выше среднего роста, блондин с голубыми глазами, крепкого телосложения, он был очень похож на знаменитого киноартиста Бернеса в фильме «Истребители», который до войны имел огромный успех, особенно у молодежи. Алик под впечатлением этого фильма поступил в аэроклуб и к началу войны уже самостоятельно летал на учебных самолетах, имел десяток прыжков с парашютом.  Кроме всего прочего, он прекрасно пел, аккомпанируя себе на гитаре.
Все трое друзей отлично учились, были активными общественниками, комсомольцами и прекрасно играли в шахматы.
Оська Блох еще в конце июня эвакуировался с родителями неизвестно куда. Алик же с первых дней войны ушел  добровольцем рыть окопы где-то под Одессой, и след его был потерян.
И вот здесь, на станции «Ртищево-2», друзья случайно встретились после трехмесячной разлуки. Они крепко обнялись, потискали друг друга. Алик был одет в синий летный комбинезон, на одном плече у него висела планшетка, на другом за спиной – гитара, а на голове – армейская пилотка. После всех радостных восклицаний и объятий Виктор спросил:
- Где же тебя носило все это время, бродяга?
- Ты знаешь, Витька, легче сказать, где я не был. На фронт меня не пустили, молод еще. Сказали, через год придешь. Был в ополчении, рыл окопы, вместе с санитарами выносил раненных при бомбежках. Немного и меня задело осколком, да все уже зажило, как на собаке. А сейчас пробираюсь в Саратов, попробую поступить в летное училище. Ведь  я же уже летал!
- Алик, а где твои родители, сестра?
- Они вместе с заводом выехали куда-то на Урал. Короче, потеряли мы друг друга. Ну, а твои где? Как там наш маленький изверг Борька?
- Они здесь. В поселке живем на квартире, стоим в очереди на отправку. А Борька в своем амплуа плюс еще заикаться стал сильно после контузии: шандарахнуло его при бомбежке об трансформаторную будку возле нашего дома, за которой мы курили когда-то, помнишь?
Они несколько часов ходили вокруг вокзала, вспоминая друзей, прошлую жизнь, делясь впечатлениями о войне. А когда уже совсем стемнело, Виктор потащил его домой. Для Марьяны и Борьки появление Алика было тоже радостным сюрпризом. Они поужинали, чем бог послал, а потом Виктор с Аликом сыграли несколько партий в карманные шахматы, которые нашлись в планшетке у Алика. Спал он в этой же комнате на полу, на матрасе, который дала ему Анна.
Утром Алик Итин тепло попрощался со всеми и убежал на вокзал. Он спешил в Саратов.
А через несколько дней подошла их очередь на отправку. Ехали они в пассажирском вагоне поезда, который шел через Челябинск куда-то в Сибирь. Но это их устраивало. В Челябинске им нужно было сделать пересадку на поезд, идущий в Свердловск – конечный путь их условного маршрута.
Но, к сожалению, сюрпризы на этом не закончились.



Глава 6

Впервые за все время эвакуации они ехали в пассажирском плацкартном вагоне, заполненном менее чем наполовину. Видимо, этот маршрут, на Урал и далее куда-то в Сибирь, был не очень привлекательным для эвакуированных. Большинство почему-то стремились в Среднюю Азию: теплый климат и далеко от войны.
Марьяна  с детьми расположились на двух нижних и двух верхних полках. Впрочем, и боковые места тоже были свободными. Пассажиры  этого вагона, в основном, женщины с детьми и старики следовали за мужьями и детьми, которые вместе со своими заводами ранее эвакуировались в города Урала и сейчас там налаживали производство и быт. Большинство из них имели так называемую «бронь» – освобождение от призыва в армию.
Марьяну же с детьми в Свердловске никто не ждал, она понятия не имела, что это за город, где они будут жить и что будут там делать. Единственная  надежда была на Свердловский главпочтамт, где, как они договаривались, может быть, их  ждет весточка от Аркадия, который вот уже третий месяц где-то воюет и, вообще, неизвестно, жив ли.
С такими грустными мыслями Марьяна сидела, глядя в вагонное окно, в котором мимо с большой скоростью проплывали не менее грустные осенние пейзажи: почерневшие поля  вперемежку с темными массивами леса. Редко появлялись небольшие селения с такими же унылыми почерневшими от времени и погоды избами и размытыми дорогами.
Вроде  бы, все наконец-то складывалось нормально: они ехали туда, куда стремились, едой были обеспечены  дней на пять-шесть пути – Марьяна поработала в Ртищево, обшивая соседей, которые щедро расплатились с ней продуктами питания; и главное, война осталась далеко позади, дети были рядом, и ничего им не угрожало. И все же  что-то Марьяну беспокоило – какое-то предчувствие приближающейся беды. Она старалась успокоить себя, относя это состояние за счет предыдущих переживаний, расстройства нервной системы и просто усталостью. Сейчас ей можно было и отдохнуть. На каждой полке лежали свернутый в рулон матрас и подушка. Она разложила матрас на нижней полке, положила на него две очень тоненькие подушки и легла отдохнуть. Под стук колес и легкое покачивание вагона Марьяна тут же уснула.
Виктор, как только они погрузились в этот вагон, обратил внимание на молодую и очень красивую проводницу, одетую в железнодорожную форму. Это была небольшого роста блондинка с голубыми глазами по имени Клава. При посадке, проверяя посадочные талоны и мило улыбаясь, она обращалась к пассажирам:
- Добро пожаловать! Я – Клава, проводник этого вагона. Прошу занимать места, какие вам больше нравятся. Ей сразу же понравился Виктор. Среди пассажиров он был единственным юношей, и не обратить на него внимания было просто невозможно: высокий, метр девяносто росту, стройный и очень симпатичный парень. И хотя ему только исполнилось  17, все ему давали гораздо больше, часто удивляясь, почему он до сих пор не на фронте. И Виктору эта девушка тоже понравилась. Он добровольно начал помогать ей растапливать печку, разносил матрасы и подушки, а потом они сидели в ее служебном купе, и он рассказывал Клаве о войне, бомбежках и, конечно, о себе и его городе Одессе, который сейчас был со всех сторон окружен фашистами и героически продолжал сражаться. Они оба были молодыми, и им было, о чем поговорить.
Борька с другими детьми носился по вагону, играя в какие-то свои игры. Он уже через несколько часов пути перезнакомил-ся не только со всеми детьми, но и взрослыми. Все уже знали кто он и откуда, с кем и куда едет. Его везде чем-то угощали, он то и дело заглядывал в служебное  купе, желая поделиться с братом, но этим вызывал лишь негативную реакцию со стороны Виктора:
- Борька, уймись ты, наконец, иди, посмотри, что там мама делает?
Борька тут же мчался выполнять указание брата и через минуту возвращался  обратно с сообщением:
- Мама с-сказала, что она с-спит и чтоб я ее не му-мучал!
Виктор выталкивал его из купе, и неутомимый Борька снова мчался по вагону, увлекая за собой  остальных детей самого разного возраста. Пассажиры уже начали понимать, что этот мальчик из Одессы сделает все, чтобы покой и отдых покинули их надолго. Но их прогноз оказался неверным.
Утром второго дня пути Борька, который всегда просыпался раньше всех, продолжал лежать на второй полке, грустно поглядывая в окно. Виктор еще крепко спал на нижней полке – он допоздна сидел с Клавой в ее служебном купе. А Марьяна, проснувшись и увидев, что Борька еще лежит и, к тому же не просит кушать, сразу же забеспокоилась:
- Боренька, что случилось? Ты себя плохо чувствуешь?  Уж не заболел ли ты?
Она встала и подошла к Борьке пощупать его лоб. Марьяна губами определяла  температуру с точностью до десятых. И, сейчас, когда она приложила губы к его  лбу, поняла, что температура у него выше нормальной, порядка 37,5 градуса. Борька, как обычно, спросил:
- Абсолютно, 42?
Дело в том, что еще до войны, однажды утром, Борьке очень не хотелось идти в школу, и он пожаловался матери на головную боль. Марьяна, проверив своим обычным способом температуру, заявила:
- Абсолютно ничего, 36,6! Вставай, симулянт, и марш в школу!
Борька тут же в уме сложил эти цифры и категорично заявил:
- Но ведь это же 42 – очень высокая температура! Я почти умираю!
В их коммунальной квартире все еще долго смеялись над его уникальными способностями. Сейчас же Марьяне было не до смеха. Она тут же разбудила старшего сына:
- Витенька! Проснись! У нас, кажется, беда – Борька заболел! Меня все время мучило нехорошее предчувствие. И вот оно пришло! Он вчера весь день бегал по вагону, как ненормальный, вспотевший и, видимо, его сквозняком протянуло! Что же нам делать? Когда примерно поезд прибывает в Челябинск? Нам же там делать пересадку на Свердловск. Как это будет с больным ребенком?
Виктор, еще не окончательно проснувшись, начал успокаивать мать:
- Мамочка, не паникуй, пожалуйста, он сейчас встанет, покушает, начнет свои пробежки по вагону и все пройдет!  Может быть, он что-то поел не то – он ведь все без разбора кидает в рот – его весь день чем-то угощали. Борька, признайся честно, что ты симулируешь!
Но тот продолжал лежать и на реплики брата реагировал только вялой улыбкой. И когда он категорически отказался от еды, стало ясно, что Борька серьезно заболел. Вечером Марьяна и Виктор серьезно забеспокоились: Борька весь «горел» и бредил во сне, все время что-то выкрикивая. Проводница Клава дала Виктору несколько вафельных полотенец, которые он все время смачивал холодной водой и прикладывал ко лбу брата. У Клавы же оказалась и баночка с малиной, перетертой с сахаром. Она заварила чай с малиной, и они с трудом, но все-таки напоили им Борьку. К ночи ему стало совсем плохо. Марьяна все время плакала:
- Я чувствовала, что это произойдет! Боже, что же нам делать? Как ему помочь в этих условиях?
Клава ее успокаивала:
- Мы прибываем в Челябинск ночью, к 4 часам. Виктор должен быстро побежать в вокзал в медпункт и вызвать «скорую помощь» с санитарами, чтобы они отвезли его в больницу. А Борьку мы завернем в одеяла, и будем ждать их в вагоне. Правда, стоянка будет, скорее всего, не больше 15 минут. Но надо успеть!
Челябинск, как назло, встретил их сильным дождем и довольно низкой температурой. Поезд прибыл на 4-й путь, и это усложнило задачу, которая стояла перед Виктором. Он первым покинул вагон, спрыгнув еще до того, как поезд остановился, и помчался через пути в сторону вокзала. Найдя медпункт, Виктор обнаружил его закрытым. Он тут же бросился искать дежурного по вокзалу, и на это тоже ушло время. Когда он его наконец-то нашел и начал кричать, что в вагоне находится тяжело больной брат и его надо срочно отправить в больницу, дежурный заспанным голосом заявил ему:
- Не кричи, я хорошо слышу! Где я тебе ночью возьму врача, тем более, скорую помощь? Я, конечно, сейчас позвоню, но все это займет  много времени. Ну, несите его сюда!
Виктор понял, что время стоянки подходит к концу, и бросился обратно, на 4-й путь к поезду. А Марьяна с Клавой в это время держали на руках Борьку, завернутого в одеяло, стоя в тамбуре уже опустевшего вагона. Все пассажиры давно вышли. Марьяна была близка к обмороку. Ноги не держали ее. Она поняла, что поезд вот-вот тронется, а Виктора и помощи даже не видно. Ее охватил страх, и она начала медленно оседать, проваливаясь в обморок. Клава подхватила ее своим плечом, прижимая Марьяну, которая не выпускала из рук Борьку, к стене тамбура. И в это время вагон  дернуло, и поезд медленно начал движение. Одновременно Клава увидела бегущего Виктора, окликнула его и он, пробежав еще метров двадцать, на ходу  вскочил на подножку вагона. Он увидел прижатую к стене мать с Борькой на руках и крикнул ей:
- Мамочка! Я уже здесь, с вами!
Марьяна очнулась, и вместе с Виктором они внесли Борьку в вагон и положили его на нижнюю полку. Борька был без сознания. Поезд набирал скорость. Ни о какой пересадке, ни о каком Свердловске вопрос уже не стоял. Они ехали туда, куда довезет их этот поезд. Их волновало только одно – как спасти Борьку. Кроме них и Клавы в вагоне не было никого.
Поезд шел куда-то в Сибирь за мобилизованными, чтобы отвезти их на фронт. Клава сказала, что поезд будет следовать почти без остановок, скорее всего, конечной станцией будет Кустанай – областной центр северного Казахстана или Сибири, как принято называть этот район.
Утром, когда Марьяна начала обтирать  мокрым полотенцем лицо Борьки, который так и не пришел в сознание, и приподняла край его рубашки, она вскрикнула от ужаса, охватившего ее: все тело сына было покрыто красной сыпью. Ей стало ясно, что это никакая  не простуда, а страшная болезнь – сыпной тиф. Признаки этой болезни она знала очень хорошо – в 1920 году, во время Гражданской войны, в Одессе сотни людей умерли от сыпняка. Любой войне всегда  сопутствовало это страшное заболевание, переносчиками которой являются вши, а условиями – голод и антисанитария.
Борька медленно умирал, и помочь ему не было никакой возможности. Можно было только надеяться на чудо и ждать, когда закончится эта страшная дорога в никуда.



Глава 7

Больше недели Борька находился без сознания. А когда, наконец-то, очнулся, то, открыв глаза, тут же закрыл их снова, не выдержав ослепительного света. Все вокруг было настолько белым – потолок, стены, свет в окне и даже Марьяна, сидевшая на белой табуретке возле белой тумбочки и такой же белой кровати, в белом халате, что все это показалось Борьке каким-то нереальным, сказочным. Когда же он снова открыл глаза и попытался что-то сказать, у него на это не хватило сил, и из горла вышел только какой-то клокочущий звук.
Это было раннее утро, и Марьяна, дремавшая, сидя возле кровати, вдруг увидела открытые Борькины глаза и услышала этот звук. По его вопросительному взгляду она поняла, что он спрашивает, где находится и ждет ее объяснения, что с ним произошло.
От радости, что Борька выжил и очнулся, Марьяна долго не могла говорить, беззвучно рыдая. Борька попытался протянуть руку, чтобы коснуться матери, успокоить ее, но и на это у него не хватило сил. Наконец, Марьяна немного успокоилась и начала рассказывать сыну обо всем, что произошло с ними за последнюю неделю.
От Челябинска до Кустаная поезд шел почти без остановок и с большой скоростью. За время пути ничем помочь Борьке было невозможно. Марьяна только периодически обтирала его мокрым полотенцем и смачивала потрескавшиеся от жара губы водой. Она все время прислушивалась к его неровному дыханию и время от времени щупала пульс, который бился все реже и реже с большими остановками. Марьяна понимала, что это конец, но смириться с этим никак не могла. На Борьку страшно было смотреть: от него осталась половина, лицо землистого цвета, а нос сильно вытянулся. Виктору она приказала не подходить близко, но в душе понимала, что опасность заразиться и ему очень велика.
В Кустанай они прибыли ночью. Здесь уже было изрядно холодно, но снег еще не выпал. Виктор побежал вместе с проводницей Клавой на станцию и сообщил дежурному о случившемся. Минут через сорок в вагон зашли санитары, вынесли Борьку и сразу же положили его на  подводу, разрешив только Марьяне сопровождать больного. Виктор остался на вокзале в комнате дежурного.
Они очень быстро доехали до здания больницы – это был большой деревянный одноэтажный дом. Пожилая санитарка приказала Марьяне полностью раздеть ребенка и снять все с себя, отбросив вещи подальше от них. Вещи тут же забрали и понесли сжигать в печи. Марьяне дали мокрое полотенце, которым она обтерла Борьку и завернула его в одеяло. Сама же надела на себя белый халат. Их обоих положили в отдельной комнате, где стояли две кровати и тумбочка между ними, стол и одна табуретка. Окно выходило в довольно большой сад, на деревьях которого уже не было листьев.
Санитарку звали бабой Олей. Оно работала в этой больнице со дня ее основания. Баба Оля тут же категорично заявила:
- Сынок-то твой, милая, навряд выживет, если только Господь не сотворит чуда. Один такой случай у нас был тут в 20-м году-то. Правда, мужик был, так тоже помер! Так что, молись, милая, и надейся! Дохтур утром будет, но ничегошеньки сделать он не сможет!
После такого заявления Марьяна окончательно пала духом, сидела возле Борьки, покачиваясь из стороны в сторону и тихо рыдая.
Утром пришел доктор, очень похожий на Чехова – бородка клинышком, пенсне и на лице марлевая повязка. Он прослушал дыхание, сердце и, встав, развел руками – мол, к сожалению, ничем помочь здесь нельзя. Он поставил на тумбочку какую-то микстуру и быстро вышел из комнаты. Днем баба Оля принесла растирку из целебных трав и сказала, чтобы Марьяна два раза в день растирала Борьке грудь и спину:
- Хуже, милая, ему от этого уже не будет, но глядишь и полегчает!
Больше  никто в их комнату не заходил и только баба Оля два раза в день приносила Марьяне еду, к которой она почти не притрагивалась, убитая горем из-за лежащего без сознания Борьки. Кроме того, Марьяна еще волновалась за Виктора, не зная, где он и что с ним. Только на второй день ей принесли от него записку, где Виктор сообщал, что живет в каком-то общежитии, в отдельной комнате. В санэпидемстанции ему сделали укол и запретили с кем-либо общаться. Даже еду ему приносят из столовой прямо в комнату.
Видимо, в городе были сильно обеспокоены этим случаем сыпного тифа. На пятый день пребывания в Кустанае в комнату, где жил Виктор, неожиданно вошел милиционер и приказал следовать за ним, не объясняя,  куда и зачем. В городском отделении милиции в течение двух часов с Виктором беседовал какой-то важный начальник, одетый в гражданское, который даже не назвал ни своего имени, ни должности. Но из вопросов, которые он задавал, Виктор понял, что они оказались первыми эвакуированными, прибывшими не только в Кустанай, но и в область. Причем по этому поводу власти особой радости не выражали, хотя бы еще и потому, что их семья, приехав совершенно неожиданно, привезла с собой  такую страшную болезнь.
-  Как вы оказались в Кустанае,  и по какой  причине приехали именно сюда? У вас есть тут родственники или знакомые? – уже в который раз начальник спрашивал у Виктора.
-  Никого у нас здесь нет. Мы даже не знали о том, что есть такой город! Я ведь вам уже объяснил причины, по которым мы оказались здесь!
- А где сейчас находится ваш отец? По какой причине вы покинули Одессу? Были ли у вас непосредственные контакты с немцами? Остались ли у вас родственники на оккупированной фашистами территории?
- Между прочим, если бы мы имели контакты с фашистами, мы бы не были здесь – они уничтожили бы нас. Мы ведь по национальности евреи, и отец мой - командир Красной Армии, капитан, коммунист. А я – комсомолец. Не понимаю, зачем  вы задаете мне такие нелепые вопросы?
- А ты, парень, не умничай, я сам знаю, о чем тебя спрашивать. И, между прочим, не слепой – вижу по документам, что вы – евреи, а не индусы!
И снова на Виктора обрушился шквал вопросов. К концу беседы его заставили заполнить какую-то анкету. Уже покидая кабинет, Виктор спросил:
-  Что же с нами будет?  Всю одежду моей матери и брата сожгли! Где мы будем жить, что будем делать? Неужели никто не проявит о нас заботу? Уже начался учебный год. Мне,  наверное, не придется идти в школу, но младший брат ведь должен учиться!
Ни на один из этих вопросов Виктор ответов не получил. Видимо, милиция такие проблемы не решала.
На второй день, после того, как Борька очнулся, он заговорил. И первое, что услышали Марьяна с бабой Олей, было его заявление о том, что страшно голоден:
- Я о-очень ку-кушать хочу!
Баба Оля даже всплеснула руками от радости:
- Ну, все: ежели кушать просит, стал быть живой! Я так тебе скажу, Мария, жить он будет долго, долго! Считай, что с того свету вернулся!
Борька очень быстро шел на поправку. Через несколько дней он уже, держась за стены и мебель, начал ходить по комнате, высказывая желание обследовать всю больницу. На него страшно было смотреть – такой он был худой. Но Марьяна, зная аппетит сына, была уверена, что он быстро наберет вес. Теперь ее уже заботило другое: что дальше с ними будет?  Из записок Виктора она поняла, что приняли их здесь не очень гостеприимно. Но ей уже было все это безразлично. Главное, что Борька жив, а там видно будет.
Спустя неделю выпал снег. Сразу вокруг стало чище, даже нарядно. Открывая форточку в окне, Марьяна впускала в комнату чистый, морозный воздух.
Однажды баба Оля привела в комнату двух мужчин, которые принесли в мешках одежду для Марьяны и Борьки. Это были ватные стеганые брюки, какие-то плотные рубахи, свитера, шерстяные носки, валенки, полушубки, шапки и рукавицы. Все вещи были довольно старыми и потертыми, но это уже была одежда для предстоящей зимы.  Все дружно хохотали, когда Борька напялил на себя все эти вещи, которые были на 4-5 размеров больше. А шапка закрыла не только его глаза и нос, но и рот.
- Я теперь, к-как  Па-панин! – кричал он из-под шапки, задыхаясь от запаха овчины.
Один из мужчин, улыбаясь, сказал:
- Теперь можно и зимовать! Старшего вашего мы тоже одели. Теперь, как только укатают дорогу, – двинетесь в путь. Приказано отвезти вас в Мендыгару, или по-русски – Боровое. Там и будете жить, работать, а ты, малой, в школу пойдешь. Лады? Места там очень красивые – леса, озера!
Марьяна тяжело вздохнула:
- А мы думали, что уже больше никуда не двинемся. Очень устали!
Позже Виктор рассказал Марьяне, что тоже интересовался, почему их не оставляют в Кустанае. Ему невразумительно объяснили, что, дескать, работы и жилья здесь нет, а там им, мол, будет лучше.
Настал день, когда утром к подъезду больницы подкатили широкие сани, запряженные парой лошадей, от дыхания которых вокруг стоял густой пар. В санях сидели пожилой мужик и Виктор, оба одетые в тулупы. Марьяна с Борькой уже были готовы. Проводить их вышли только врач и баба Оля. Остальные работники больницы их даже ни разу не видели. Баба Оля расцеловала Борьку и Марьяну, перекрестила обоих. Марьяна очень тепло поблагодарила  их за помощь в спасении сына.
И вот они уже снова в пути на таком новом для них транспорте – настоящие сибирские сани.
Ехали они почти двое суток с остановкой на ночлег в каком-то большом селе. Когда до цели оставалось совсем немного – пара часов пути, началась сильная метель, и они с трудом, уже по бездорожью добрались до небольшого села. Подъехав к деревянному дому с вывеской «Правление колхоза», возчик зашел внутрь дома, а, затем, выйдя, сказал:
- Приехали! Дальше дороги нету. Два дня уже метет. Заходите в дом. Эта деревня зовется Ивановкой!



Глава 8

Вот уже   около  получаса Марьяна с детьми сидели на скамье, опираясь спинами о стену из обструганных бревен. В большой комнате стояли два стола, по стулу возле каждого, а вдоль трех стен – скамьи. Над одним из столов, видимо, председательским, под низким потолком из таких же бревен висела обычная керосиновая лампа с полностью закопченным стеклом, через которое еле-еле был виден огонь. В комнате царил полумрак еще и потому, что окна были закрыты снаружи ставнями.
На этих двух стульях за столами сидели два мужика в тулупах и шапках. Один из них был очень преклонного возраста и перед ним лежали какие-то бумаги и канцелярские книги. У второго, тоже немолодого, стол был совершенно пустым, кроме какой-то металлической коробки, в которой он то и дело раздавливал очередную самокрутку, наполняя комнату едким и зловонным  дымом очень крепкой махорки. Совершенно не глядя  на незваных  гостей, оба мужика за все это время не проронили ни слова. Даже, когда Марьяна с детьми вошли в комнату и поздоровались, на их приветствие никто не ответил.
От едкого дыма Марьяну начал душить кашель, а у Борьки – слезиться глаза. Он шепотом спросил у матери:
- Мам, они что, г-глухонемые?
Виктор не выдержал и громко спросил:
 - Слушайте, может, вы не будете курить? Вы что не видите, что женщина задыхается от вашего дыма?
Мужик загасил самокрутку, но, правда, очередную не закурил. Марьяна не выдержала этой молчанки и зарыдала:
- Мы понимаем, что не нужны вам здесь, но в чем наша вина, если нас без нашего согласия привезли сюда? Очень вы нас гостеприимно встречаете! Что вы за люди такие бессердечные? Не спросите, кто мы, откуда? Что же мы сидим здесь? Или скажите, что нам дальше делать, или отправьте еще куда-то? Чего вы молчите?
После небольшой паузы мужик, который все время курил, видимо, председатель колхоза, не поднимая глаз на гостей, сквозь зубы ответил:
- Ишь ты, как заговорила: бессердешные, не встретили их! Хошь дальше идти – ступай, нихто не держит! Только там метель щас, далеко не уйдете! А нас кто тут встречал в 24 году? Выбросили с подвод прямо в  степи, и живи, как хошь! Вот и живем, хлеб жуем да квасом ишо запиваем! Правда, половина села в тот год померла! А то, че нам делать, куды идти? Я и сам не знаю, куды вас девать-то! – И снова, после продолжительной паузы, этот мужик встал, поправил шапку на голове и пошел к двери, буркнув на ходу: – А ну, айда за мной, да поживее!
Марьяна с детьми быстро поднялись со скамьи и бросились вслед за мужиком через сени прямо в снежную карусель. Но мужик не ждал их и только по темному силуэту его тулупа они определили, куда следует идти за ним. Метров через двести они натолкнулись на него, стоящего рядом с довольно большой избой. Мужик и они следом вошли в темные сени, а затем направо  в открытую дверь, из которой им в лицо ударил пар, насыщенный каким-то очень вкусным запахом еды. Они оказались в большой комнате, весь пол которой покрывал коричневый войлок. В центре комнаты на войлоке лежал большой старый, когда-то, видимо, очень красивый ковер. Кроме двух длинных скамей вдоль стен, в комнате больше не было никакой мебели. В дальнем правом углу стояла русская печь с широкой лежанкой. На ковре по кругу сидели, поджав под себя ноги, симпатичный узкоглазый мужчина, рядом с ним – женщина с таким же разрезом глаз, видимо его жена, правее ее сидела очень древняя старуха и восемь детей – мальчиков и девочек – мал,  мала меньше. Старшему из них было лет 12-13, а самой меньшей не было и года.
Мужик, который привел их в этот дом, войдя в комнату, снял шапку, поздоровался и без всяких предисловий сказал, как отрубил:
- Жора, пусть они маленько поживут у тебя, а там – разберемся.
Хозяин дома встал с ковра, улыбнулся и без всякого акцента сказал:
- Конечно, Никитич, мы завсегда рады дорогим гостям! Милости просим!
Никитич надел шапку, буркнул: «Ну, бывайте!» – и вышел из комнаты. Хозяин, которого Никитич назвал Жорой,  представился:
- Зовут меня Журбек, а жену мою Райла, можете звать ее Раей, а это – моя мама, все зовут ее бабушка, да ей-то все равно – она ничего не слышит, больно уж стара. Ну, а с детьми познакомитесь опосля – слишком много их, сразу не запомните! А сейчас раздевайтесь, садитесь с нами ужинать, и заодно познакомимся, расскажите, кто вы и откуда, каким ветром вас сюда занесло.
И эта речь, улыбки всей семьи повеяли такой теплотой и сердечностью, что Марьяна не смогла сдержаться и снова заплакала.
Это был очень вкусный ужин. А угощали их  вареной бараниной с картошкой, свежими лепешками и зеленым чаем в прикуску с карамельками. В комнате было очень тепло, и Борька, наконец-то за долгое время,  наевшись досыта,  начал засыпать прямо на ковре, за так называемым «столом».
Марьяна с Виктором рассказали хозяевам обо всех событиях, происшедших с ними, о долгом нелегком пути, о Борькиной болезни и нарушенных планах, в общем, обо всем.
Рая  пошла  укладывать детей вместе с Борькой спать на лежанке за печью, а Журбек-Жора поведал Марьяне с Виктором о том, где они оказались.
Деревня Ивановка находилась в 18 км от райцентра Мендыгара (Боровое), и жили здесь, в большинстве своем украинцы, раскулаченные и сосланные сюда в 1924 году. Половина села носят фамилию Колесниченко, остальные – Загорюк и Левченко. Председатель колхоза, тот, что привел их в этот дом – Иван Никитович Колесниченко. А хозяин дома, казах по национальности, Журбек Жумаев – один из пяти бригадиров. Кстати, это была единственная казахская семья в деревне, переселившаяся сюда, на север Казахстана по каким-то своим семейным обстоятельствам. В конце разговора Жора объяснил эту причину:
- Я родился и жил на юге республики, а учился в столице Алма-Ата. Окончил там сельскохозяйственный техникум. Я – агроном. И Рая со мной вместе училась. Она – узбечка.  Поженились мы без согласия родителей. Вот и пришлось  уехать сюда – на север. Там была культура, а здесь – как в средние века: ни электричества, ни радио, ни газет. Телефон в управлении есть, но работает только в одну сторону – из райцентра сюда. И почту привозят раз в месяц, если есть зимой дорога. Вот так и живем. А народ здесь злой – очень не любят Советскую власть. Вам не следует здесь говорить о том, что муж – командир Красной Армии и коммунист. Просто воюет на фронте и все! И не падайте духом, все наладится, устроитесь, будете работать, а вашему Борьке надо идти в школу. Есть у нас в селе четырехлетка.
Все последующие дни в дом бригадира Жоры, как бы случайно, все время заходили гости, в основном, бабы и девки, поглядеть на приезжих беженцев. Многие приходили не с пустыми руками – кто приносил булку хлеба, кто кринку молока. Заходили, чинно здоровались, садились на скамью у стены и молча рассматривали Марьяну с детьми, лузгая семечки. Девки и молодицы особенно пристально посматривали на Виктора. Жора потом объяснил, что в селе совсем мало осталось молодых мужчин – большинство уже на фронте, а на троих прислали похоронки.
Виктор проявил инициативу и ко всем заходящим в гости стал обращаться первым:
- Здравствуйте, меня зовут Виктор, это наша мама – Марьян, а это – мой младший брат Борька. Мы приехали, а точнее бежали из Одессы – есть такой прекрасный город на Украине, на Черном море. А как вас величать? Очень приятно! Вот мы и познакомились.
После такой тирады гости, стесняясь, как правило, не называли своих имен, долго не засиживались и уходили восвояси. Марьяну очень тронуло подобное внимание со стороны жителей села, их гостинцы, и она сказала об этом хозяевам. Жора хитро улыбнулся:
- Здесь вас приняли за «своих». Они ведь себя тоже считают беженцами с Украины. Так что, все будет хорошо! Как  говорят русские, нет худого без добра! Вы смеетесь – значит, я что-то перепутал!
За эти дни совместного проживания Марьяна с детьми очень подружились с хозяевами, начало спадать напряжение прошлых месяцев. Но в один  из дней в дом зашел председатель колхоза и, не поздоровавшись, буркнул:
 - Собирайтесь, да поживее, скоро зайду за вами!
Они не поняли, куда он хочет их вести и надо ли брать с собой вещи. Жора объяснил:
- Мы-то рады, чтобы вы постоянно жили с нами, но Никитич решил по-своему, ему никто не указ. Избу вам подыскали. Вот он и хочет отвести вас туда – это недалеко отсюда.
На сборы много времени не потребовалось и, когда Никитич снова пришел, они уже были одеты и собраны. Тепло попрощавшись с хозяевами, поблагодарив их за все, Марьяна прослезилась, обнимая Раю и детей. Никитич недовольно пробурчал:
- Ну, все, кончайте прощания! Неча тут сопли распускать!
И вышел во двор. Марьяна с детьми последовали за ним. Погода установилась хорошая – метель утихла, небольшой мороз приятно щекотал ноздри и поскрипывал под ногами. Они  оказались на краю села и от последней избы прошли еще метров пятьсот в сторону леса и, не дойдя до него совсем немного, увидели небольшую избу, наполовину засыпанную снегом. Крыша, очищенная после метели, была тоже белой и только посреди нее торчала труба, из которой струился дым. Подход к двери был тоже очищен и представлял собой своеобразный туннель, по которому они и прошли в открывающуюся  во внутрь дверь, затем в темные сени, а уже оттуда через дверь справа – в комнату.
Так как на дворе был день и окна, находившиеся на уровне снежного покрова, были очищены от снега, в этой единственной, но довольно большой  комнате было светло. Половину комнаты занимали русская печь с большой лежанкой, соединенная с так называемой «голландской» печью, служащей для приготовления пищи. И между ними находилась еще одна, но меньшая лежанка, рассчитанная на одного человека. В комнате стоял грубо обструганный стол, одна табуретка и одна большая скамья вдоль стены под окнами. На столе находилась ржавая старая керосиновая лампа без стекла и фитиля. На печи лежали несколько старых матрасов и одно стеганое одеяло  какого-то грязно-коричневого цвета с дырами, из которых торчала такая же грязная свалявшаяся  вата. И больше ничего в комнате не было. Это произвело на Марьяну и детей ужасные впечатления. Виктор почувствовал, что сейчас мама упадет в обморок, и поддержал ее за локоть. Ни слова не сказав,  Никитич  повернулся к ним спиной и вышел из избы.
В комнате стало так тихо, что слышался только треск дров, горящих в печи и поскрипывание на морозе бревен, из которых был построен этот дом, а точнее – землянка. И снова, уже в который раз, Марьяна опустилась на скамью и горько зарыдала. Следом заплакал и Борька. И только Виктор, сдерживая слезы, гладил Марьяну по плечам, успокаивая:
- Мамочка, не плачь! Надо подумать, что делать дальше.  Жора ведь заверил нас, что все будет хорошо. Я уверен, что он нам поможет! Ну, что делать, если такое с нами произошло! Главное, что все живы и здоровы! А в комнате уже тепло – значит,  кто-то все-таки позаботился о нас. Надо и их понять – ведь нас не ждали!



Глава 9

В избе  было тепло. Возле печи лежала довольно большая горка дров. Значит, до утра они здесь, в этом своем новом пристанище не замерзнут. И это единственное, что их немного успокаивало в этой страшной обстановке. Жилище было совершенно не приспособлено  для их существования.  Изба стояла на опушке леса. В ней, видимо, давно уже никто не жил. Вокруг не было ни деревьев, ни забора, ни колодца и, конечно, никакого туалета.  Все это предвещало большое количество проблем в их будущей жизни далеко от деревни и, вообще, на краю света…
Из посуды у них был только чайник, который Борька всю дорогу носил в руках и оберегал как зеницу ока. И в этом шоковом состоянии, в котором они прибывали, Борька сразу нашел первый выход из создавшегося положения:
- А,  мы  с-сейчас бу-будем чай п-пить!
Он схватил чайник, выбежал из избы, набил его плотно снегом и, вернувшись, попытался засунуть его в печь, но это у него не получилось, так как огонь жег руку. Виктор же, осмотревшись, нашел возле дров кочергу, подцепил ею чайник и вставил его в печь. Через некоторое время снег в чайнике растаял, а потом и вода закипела. Когда вынули чайник из печи, Марьяна ахнула. Ранее эмалированный, он стал абсолютно черным. Зато у них появилась кипяченая вода. Виктор даже засмеялся:
- В этом что-то есть! Мы теперь, как Робинзон Крузо! Долой цивилизацию! Все начнем сначала! Борька, ты теперь у нас Пятница!
- П-почему  П-пятница? Мне больше н-нравится  во-воскресенье! Не н-надо  в школу хо-ходить!
Но чай пить они не могли по двум причинам: во-первых, у них не было заварки, а во-вторых, пить было просто не из чего. Но главное это то, что в зимнее время, при наличии снега, а здесь его было предостаточно, вода у них будет всегда. Правда, для этого желательно иметь ведро или большую кастрюлю. Сложное дело обстояло с питанием. Жора с Раей дали им с собой  немного еды, на день хватит. А что будет дальше? Им сказали, что в деревне нет даже захудалого магазина. А если он и был бы, денег у них все равно нет. Где же брать еду? Но сейчас они поели, что бог и добрые люди им дали, запили остывшей водой прямо из носика чайника и решили, пока еще не стемнело, подготовиться ко сну. Марьяна сказала:
- Утро вечера мудренее. Давайте, дети, посмотрим, где и на чем спать будем.
Они разложили матрасы на печи и одно одеяло на лежанке, стараясь не смотреть на их явно неэстетический вид. Марьяна и Виктор вышли из избы и вытрусили второе одеяло. Виктор предупредил:
- Мама, не надо так сильно трусить его, еще немного, и мы останемся без одеяла!
Не раздеваясь, а только сняв валенки, Марьяна с Борькой легли на печи, а  Виктор устроился на лежанке этажом ниже. Было совершенно непонятно, вечер ли еще или уже ночь. Они просто потеряли счет времени, не зная даже, какое сегодня число октября. Виктор, лежа, попытался восстановить в памяти прошедшие дни и события, но это ему удалось лишь приблизительно: это была середина октября. Вдруг Виктор вспомнил:
- Слушайте, в чемодане должен быть наш славный  старый будильник. Я сам его туда засовывал. Завтра мы его заведем, узнаем время, число и начнем отсчет нашей новой жизни в условиях каменного века и вечной мерзлоты!
Уставшие и расстроенные, они очень быстро уснули, но уже через пару часов Борька разбудил их, дрожа от страха: в избе что-то скрипело, выло и охало, как  будто кто-то ходил и стонал. А за окнами бушевала пурга, то и дело, ударяя по дверям и окнам. Разбуженные  Марьяна и Виктор со сна никак не могли понять, что же вокруг происходит. А главное, что они сильно замерзли. Ложась спать, никто из них  даже ничем не укрылся, так как на печи и лежанке было очень тепло. Сейчас же они дрожали от холода. К тому же эти ужасные звуки – изба  вся скрипела и стонала, а ветер в трубе и дымоходе выл подобно стае хищников.
Успокоив Борьку, Марьяна укрыла всех тулупами и попыталась уснуть, но ничего из этого не получилось. Так и лежала до утра, то тихо рыдая, то вспоминая былую жизнь, которая тоже была несладкой. Но в таком страшном положении ей еще никогда не приходилось бывать. «Ну, почему именно нас так больно ударила судьба? Мы остались совершенно одни на краю света, абсолютно не зная, что будет завтра, не имея никаких средств для существования. Четвертый месяц нет никаких сведений об Аркадии, жив ли он. А теперь вообще утеряна всякая надежда, узнать что-либо. Даже если он пишет в Свердловск до востребования, как узнать об этом? Что же делать? Ну, почему мы такие несчастные? За что нам такие испытания? Ведь всю жизнь мытарствовали, но жили честно. Я ведь из кожи вон лезла, чтобы прокормить семью. Зарплата Аркадия  была всегда мизерной. Он постоянно отказывался от всех, даже положенных ему льгот. Вечно ему все было «неудобно!» Даже друзья называли его «честный дурак». А я, уложив всех спать, до полуночи, согнувшись над машинкой, шила, перешивала, перелицовывала, не отказываясь ни от какого заказа – только бы заработать! А эти вечные страхи, что нагрянет фининспектор и обложит налогом. И вечно в долгах. Одним отдаешь, у других занимаешь. Хорошо, что было хоть у кого занять: у соседей по коммунальной квартире, у сестры мужа – Мани. Фактически, ни себе, ни детям почти ничего не покупалось из одежды, все перешивалось с Виктора на Борьку, перелицовывалось, ремонтировалось. В доме никогда не бывало деликатесов. Больно было смотреть, как Борька, заходя в гости к соседям по квартире, глотал слюни при виде икры или жареной курицы.  Дети всегда отлично ели. Аркадий тоже не страдал аппетитом. Но мы никогда не голодали и ели вовремя. Все это благодаря тому, что я так тяжко работала. А сейчас – полная безысходность. Завтра, а вернее, сегодня утром, уже кормить детей нечем. Боже мой, что же делать?»
Утром, проснувшись от холода, они обнаружили, что полностью засыпаны – окна  были залеплены снегом, на столе и скамье – изморозь. Виктор вышел в сени, открыл  входную дверь, которая, к счастью, открывалась во внутрь, и увидел перед собой стену снега. В сенях, в темноте он обнаружил совковую лопату, старые ржавые топор и колун.  Лопата оказалась очень кстати. Виктор начал откапываться, сбрасывая снег в сени и,  довольно быстро освободил от снега дверной  проем и вырыл узкий туннель, по которому выбрался наружу.
В это время на санях к избе подъехал бригадир Жора, который помог Виктору очистить снег вокруг избы. Снег был рыхлым, и чистить его было легко. Бригадир  привез им дрова, кизяк, и пару старых ведер. Поняв, что они ночью замерзли, Жора объяснил, как надо  управляться с печью:
- Вот, протопили печь, убедились, что дрова и кизяк не горят, а только остался жар в печи, надо закрыть заслонку, а потом, и трубу на крыше. Тогда и тепло  сохраните до утра, и жар в печи будет, чтобы огонь-то снова зажечь. В деревне спичек нет. Мужики прикуривают от кресала, бабы бегают из избы в избу за жаром. Вот такие у нас дела! Но ничего, всему научитесь, жизнь заставит.
Он ловко очистил печь от золы, ножом настругал сухие щепки, вытащил из кармана тулупа камень, фитиль и так называемое кресало – кусок стали, положил фитиль обгоревшим концом на камень, ударил рядом с ним по камню кресалом и на фитиле появился дымок. Вытащив из другого кармана какую-то старую пожелтевшую бумагу, он подул на фитиль, приложив к нему бумагу, и она тут же загорелась. Виктор засмеялся:
 - А, что я говорил – Робинзону Крузо здесь просто нечего делать!
Через несколько минут в печи уже весело потрескивали дрова, сверху которых лежал кизяк, распространявший по избе довольно неприятный запах. Жора объяснил, что угля здесь сроду не было, а кизяк каждый себе заготавливает на зиму из дерьма  коров, лошадей, бычков, смешивая это с соломой и высушивая летом на солнце. Если же заготовить много дров, можно обойтись и без кизяка.
Бригадир еще привез пару булок хлеба и крынку парного молока. Марьяна  поблагодарила его и заодно поинтересовалась:
- Скажите, Жора, как мы  дальше жить будем? Ну, несколько дней вы уже нас кормите, поите, но ведь так продолжаться не может. Нужно где-то работать, зарабатывать эту еду, топливо. Но даже заработав эти продукты, мы ведь не можем приготовить себе пищу – у нас ничего нет: ни посуды, ни ножа, ни ложек, ни чашек – ничего, кроме чайника, который захватили с собой, убегая от немцев. Спасибо вам за все, что вы для нас сделали и делаете, но боюсь, что нам в этих условиях не выжить! А что делать дальше, мы просто не знаем! – и Марьяна горько заплакала.
Бригадир улыбнулся и успокоил ее:
- Плакать не стоит, этим делу не поможешь. Ты, Мария, очень правильно говоришь – никто вас даром кормить не будет, тем более, сейчас, во время войны. Колхоз будет вам выдавать продукты в счет ваших будущих трудодней, которые вы заработаете. Теперь вопрос: где вы будете работать и что делать? Вот, Виктор, парень молодой, крепкий прямо сейчас со мной и поедет работать на лесозаготовку. Там его всему научат и кормить будут, и трудодни будет зарабатывать. А, ты, Мария, завтра с утра пораньше пойдешь в хранилище перебирать картошку – дело нехитрое, но и нелегкое без привычки. И тоже начнешь зарабатывать трудодни.  Борька  же завтра пойдет в школу учиться, а будет время – и он работать будет. У нас дети все работают! Тебе, Борька, в какой класс идти надобно? В третий? Стало быть, во вторую смену, с обеда значит! Ты его, Мария, и отведешь в перерыве между работой.  Что же касаемо разной там посуды – это все мелочи, все это мы решим. Так что, кончай плакать и берись за дело! А ты, Виктор, садись в сани, отломи себе хлеба, по дороге и покушаешь!
Бригадир Жора оказался человеком слова. В течение всего дня к ним в гости пришло несколько  десятков  человек, в основном, женщины. Все несли с собой посуду, разную хозяйственную утварь, картошку, хлеб, муку, крупу, соленья и даже банку варенья из лесных ягод. К вечеру в избе было три казана, ухват для установки их в печи, разные кастрюли, еще одно ведро, лопатка  для золы,  с десяток  деревянных ложок, пара ножей и даже веник. Кто-то на столе поставил деревянную коробку с солью. Одна из женщин показала Марьяне, как надо выпекать хлеб в печи. Она же принесла с собой и дрожжевую распару для теста. Кто-то принес немного керосина, фитиль для лампы  и к вечеру в избе было уже светло.
Все они приходили, здоровались, называли свои имена, чинно садились на скамью, спрашивали о том, о сем, слушали рассказ Марьяны о бедах, которые постигли ее семью. Женщины охотно отвечали на вопросы, задаваемые Марьяной, и давали дельные советы.
Марьяна так расчувствовалась из-за проявленных к ним участия и доброты, что глаза ее весь день не просыхали. На душе стало теплее, чувство безысходности начало отступать на второй план, она поверила, что и в этих страшных условиях, где живут такие отзывчивые люди, они не погибнут. И только под самый вечер ее настроение резко изменилось к худшему. В избу вошла пожилая женщина, поздоровалась, поискала глазами икону и, не найдя ее, перекрестилась в сторону одного из углов, поставила на стол узелок с гостинцами и торжественно сказала:
- Дозволь, милая, тебя поздравить! Нынче мужики сказывали, что вы бежали из Одессы. Они же рассказали, что, слава Господу, немцы освободили ваш город от коммунистов! Так что, не печалься, все будет хорошо! Ну, прощевайте, уже поздно, пойду я!
И она вышла из избы, а у Марьяны еще долго по спине бегали  мурашки…



Глава 10

Марьяна полночи  не спала, боясь проспать раннее утро. Завтра, а вернее, сегодня ей было приказано выйти на работу, а Борьке предстояло идти в школу во вторую смену.
Она не знала, когда нужно выйти на работу и в какое время начинаются занятия во вторую смену, где Борька будет находиться до школы, оставлять его одного в избе, или взять с собой на работу. Кроме того, как он будет заниматься в школе, если у него ничего нет – ни на чем писать, ни чем писать, никаких учебников. И как он доберется после школы домой – ведь уже будет совсем темно.
Все эти безответные вопросы не давали ей спать. И когда в окнах чуть посветлело, она встала, умылась холодной водой, раздула огонь из вчерашнего жара в печи и развела огонь в плите, поставив на нее чайник с водой.
Борьку никогда не надо было долго будить. Он всегда очень быстро вставал и очень энергично умывался и одевался, никогда не забывая уточнить, что он будет кушать. Марьяна решила не оставлять Борьку одного в избе и взять его с собой на работу. Он воспринял это известие с радостью:
- Я т-тоже буду ра-работать! Надо в-всем ра-работать, а то к-кормить нас не бу-будут!
- Ладно, пошли, работничек ты мой великий!
Они вышли из избы, прикрыв входную дверь и подперев ее куском обледеневшего снега. Замка все равно не было, да и воровать-то у них было нечего.
Утро было морозное, но безветренное. За лесом всходило солнце какого-то багряного цвета. Под ногами приятно хрустел снег, и мороз щекотал в носу и пощипывал уши. По слегка протоптанной ранее дорожке они пошли в сторону села, где уже над избами тонкими столбиками стоял выходивший из труб дым светло серого цвета, и вкусно пахло едой, навозом и другими еще неизвестными им запахами.
Только сейчас они, наконец-то, разглядели село, в котором предстояло жить неизвестно сколько времени. С того места, где находилась их изба, а это был небольшой пригорок, село лежала, как «на ладони» и производило довольно внушительное впечатление: с десяток пересекающихся под прямым углом улиц, а в центре – небольшая площадь. По обе стороны улиц располагались избы, отделенные друг от друга участками и заборами. Все село огибала речка, сейчас замерзшая, но различимая благодаря ровному снежному покрову и высокому противоположному берегу, покрытому деревьями и кустарником. По другую сторону села простерлась ровная белая степь, кое-где обрамленная лесом.
Место работы они нашли довольно быстро благодаря встретившимся им сельчанам. Это был большой сарай, в котором на земляном полу горками лежала картошка нынешнего урожая. В сарае стоял тяжелый спертый запах гниющих овощей.
На пустых ящиках сидели несколько пожилых женщин, которые перебирали картошку, чистую складывая отдельно и гнилую отбрасывая в сторону. Марьяна поздоровалась со всеми:
- Доброе утро! Мне сказали прийти работать с вами. Извините, если я немного опоздала – часов у нас нет. Пришлось вот сына взять с собой – не с кем его оставить, старший уехал вчера работать в лес, а этому сегодня с обеда в школу идти. Он вам не помешает?
Женщины продолжали молча работать и только одна из них, у которой из-под платка виднелись глаза, сказала:
- Здравствуй, Мария! Ниче, што опоздала, научишься время определять  и без часов. Мы их отродясь не имели. И сынок твой нам не помеха. Так что, бери вон ящик пустой, садись рядком и работай: хорошую картошку – налево, гнилую – направо. Вот и вся премудрость!
- Мо-можно, я то-тоже буду ра-работать? – спросил у нее Борька.
- А че ж нельзя? Давай, милай, работай, помогай мамке. У нас все дети трудятся с малолетства. А иначе никак нельзя! Складывай, сынок, чисту картошку в ящики, а гнилу подгартай в одну кучу, – разрешила эта же женщина.
Борька сразу же развил бурную деятельность. Он носился по сараю, собирая руками чистую картошку и укладывая ее в ящики, но так как в руки он мог сразу взять не более 4-5 картофелин, то ему приходилось все время бегать от работниц к ящикам, стоявшим в другом конце сарая, и обратно, все время, мелькая перед глазами женщин. Им было это явно не по душе, но все молча продолжали работать, только глазами из-под платков следя за Борькой. Он же, носясь вихрем по сараю, уже играл в какую-то свою игру, одновременно согреваясь – в сарае было довольно холодно. Марьяна, смеясь про себя, подумала: «Вы еще не знаете, с кем связались, это только начало…!»
Через некоторое время отобранная женщинами картошка была уложена Борькой в ящик, и он начал буквально вырывать ее из рук обалдевших от этого ритма работниц. Кроме этого, Борька, согревшись, сообразил, что лучше подтащить пустые ящики поближе к работающим женщинам и тем самым облегчить и еще более ускорить свой труд. Такого ритма женщины уже выдержать не могли.
-Ты вот шо, милый, отдохни маленько, а то ведь устал, поди! – сказала Борьке одна из женщин.
Но Борьку остановить уже было невозможно:
-Нет, что вы! Я с-совсем не устал! Я м-могу еще б-быстрее ра-работать!
Марьяна вмешалась:
- Борька! Уймись и слушай, что тебе говорят старшие!
На что Борька, явно обидевшись, ответил:
- Не з-знаю! Мне п-придеться искать д-другую ра-работу!
Женщины дружно захохотали, и конфликт был исчерпан. До самого обеда все работали, взбодренные энергией мальчишки, разговаривали друг с другом о сельских новостях и сплетнях, задавали  вопросы Марьяне, внимательно слушали ее ответы.
Прервавшись на обед, женщины расстелили прямо на земляном полу платки, разложили на них разную снедь: хлеб, вареные яйца, овощи и молоко в крынках. Марьяна с Борькой, не имея  с собой никакой еды, поднялись и пошли к выходу из сарая.
- Эй, Мария, вы куда направились-то?
- Мне надо Борьку в школу отвести. Я сразу же вернусь! – ответила Марьяна.
- В школу ишо рано. Борьке-то твоему во втору смену, так? Так это после обеда! Садитесь, поешьте немного, что Бог послал.
Марьяна, смутившись, сказала:
- Вы извините, но мы ничего не взяли с собой, а, честно говоря, и нечего взять было. Что было дома, утром поели.
- А то, мы не знаем, шо у вас ничегошеньки нету! И неча извиняться – не ваша это вина – одно слово, беженцы вы. Мы сами такими были, хлебнули горюшка-то! Так-шо, сидайте и кушайте на здоровье! Тебе, Мария, ишо полдня работать, а Борьке твоему в школе сидеть! Думаю, шо он и там сидеть не будет – так шо ешь, малец, тебе силы нужны будут!
После обеда, расспросив женщин, как найти школу, Марьяна с Борькой двинулись в путь. Отыскать школу оказалось несложно. Они просто пошли следом за несколькими мальчишками, тащившими на спине, а то и прямо по снегу матерчатые мешки и торбы, периодически ударяя ими друг друга. Школа оказалась обычной избой, над дверью которой была прибита вывеска: «Ивановская начальная школа». Когда Марьяна с Борькой вошли в довольно большие сени, в которых на гвоздях, прибитых к доске, висели тулупчики  разных размеров и шапки, занятия уже, видимо, начались. Марьяна открыла дверь и, заглянув в класс, увидела такую картину: большая комната была разделена на две части обычной классной доской, по обе стороны на всю ширину комнаты стояли по два стола и по две длинные скамьи, на которых сидели ученики – мальчики и девочки, одетые «кто во што горазд». Возле окон перпендикулярно доске находился стол учителя, за которым стояла молодая девушка, одетая в длинную до щиколоток темную юбку и в плюшевый жакет, из-под которого выглядывал белоснежный воротничок блузки. На ногах учительницы были надеты обычные валенки или, как здесь их называли, пимы. Большие голубые глаза, розовощекое детское личико и русые волосы, собранные сзади в клубок – так выглядела 19-летняя учительница младших классов Галина Федоровна, которая перед самой войной окончила 8 классов и двухнедельные курсы учителей в райцентре Боровое. Прежний учитель, проработавший в Ивановской школе более 40 лет, пару месяцев назад скоропостижно скончался. Так Галина Федоровна, которую до сих пор односельчане звали просто Галькой, стала учителем, директором и уборщицей в этой школе одновременно. Школа работала в две смены – с утра 1-й и 2-й классы, а после обеда – 3-й и 4-й. Занятия велись с учениками двух классов одновременно. Сначала учитель проверял в обоих классах домашние задания по арифметике, объяснял по очереди новый материал, причем ученики обоих классов слушали все это тоже одновременно. В общем, методически осуществлять это было очень сложно и малоэффективно. Ко всему прочему, нужно было поддерживать дисциплину по обе стороны доски. Учеников в классе было немного: в 3-м классе 15 детей, а в 4-м – всего 10.
На столах был полнейший беспорядок: сумки и мешки, чернильницы – «невыливайки», очень небольшое количество тетрадей, каких-то амбарных книг и совершенно никаких учебников. Счастливым обладателем учебников ко всем предметам был только учитель.
Марьяна кивком головы попросила учительницу выйти в сени. Галина Федоровна вышла к ней, поздоровалась, назвала себя и, улыбаясь, сказала:
- Мы уже все знаем, что сегодня должен прийти новый ученик. Ну, здравствуй. Как прикажешь тебя величать?
- Ве-величать меня Бо-борькой! – в унисон ей ответил мальчик.
Марьяна отвела учительницу в сторону и зашептала ей, чтобы сын не слышал:
- Галина Федоровна, я очень беспокоюсь за сына, как примут его ученики. Дело в том, что в начале войны его при бомбежке сильно контузило, и он сейчас заикается и очень переживает из-за этого. Я вас очень прошу – объясните это ребятам, чтобы они не дразнили его. К тому же он недавно был при смерти – переболел сыпным тифом, очень ослаб. Кроме того, у него ничего нет – ни тетради, ни ручки, ни даже карандаша. Одно слово – беженцы!  Второй класс он закончил  на одни пятерки. У меня есть табель. Я сейчас должна вернуться на работу, а сын еще не ориентируется в селе, боюсь, как бы он не заблудился в темноте. Мы ведь живем возле леса!
- Не волнуйтесь, спокойно идите на работу, все будет хорошо, я все поняла, а домой его проводим! – успокоила Марьяну Галина Федоровна и, обняв Борьку за плечи, повела в класс. Войдя и остановившись возле двери, чтобы их видели два класса, Галина Федоровна сказала: – Дети, к нам в 3-й класс пришел новый ученик, его зовут Боря. Он – беженец. С матерью и братом они бежали от фашистов, которые захватили их город. При бомбежке Боря был сильно контужен и сейчас ему трудно говорить, но я думаю, что это у него скоро пройдет. Потом вы  все с ним познакомитесь, и он вам расскажет о себе.
И тут же один из учеников спросил:
- Галина Федоровна, а что такое «конкузило», как это его конкузило? Пущай расскажет!
- Ваня, ему сейчас, наверно, трудно об этом рассказывать? Правда, Боря?
Борька, нисколько не смутившись, тут же сказал:
- Не-а, не т-трудно! Я м-могу рассказать! Я с р-ребятами был на у-улице, когда р-рядом уп-пала бо-бомба в с-соседний дом! Вз-рывной во-волной меня по-подбросило ме-метра на три и ш-шандарахнуло об т-трансформ-маторную будку!
В полной тишине дети сидели, раскрыв рты и жадно слушая сильно заикающегося от волнения Борьку. И снова  этот же мальчик по имени Ваня спросил:
- Что это за будка такая «трансматорная»? Будка, она же маленькая, из досок, у нас в ней кобель сидит? А он бает, что аб будку его шандахнуло! Это как же?
Борька вопросительно посмотрел на Галину Федоровну, ожидая, что она объяснит это любопытному Ване, но она тоже, видимо, ждала от Борьки объяснения, так как сама этого не знала. Оба класса замерли в ожидании ответа. И Борька начал объяснять, что трансформаторная будка – это как большой дом, построенный из бетона, внутри которого находится машина, в которую по проводам приходит электричество, а из будки оно расходится по домам в электрические лампочки. Эта будка всегда закрыта и на ее дверях нарисован человеческий череп  и кости и написано «не трогать, убьет!»
Ответ был принят при гробовом молчании обеих классов. Потом Борьку спросили, откуда падала эта бомба. Это ему ответить не составляло труда. Он рассказал о немецких самолетах, о наших зенитках, которые защищали город, о разновидностях бомб и о том, как его брат Виктор сбрасывал клещами зажигалки с крыши дома, о немецких шпионах, которые фонариками подавали сигналы самолетам, наводя их на цель.
Дети были в шоке. Они понятия не имели о том, о чем им сейчас рассказывал Борька.  Они сидели не шелохнувшись, пожирая глазами рассказчика, совершенно не обращая внимания на его заикание. А Борьку уже понесло… Он понял, что его слушатели ничего не знают о тех вещах и событиях, о которых он рассказывает… И он уже представил себя учителем или даже артистом, выступающим со сцены. Он даже стал меньше заикаться, следя за своей речью, подбирая нужные слова, более легкие для произношения.
Потом, на вопрос «Кто эта Одесса?» – он подробно рассказал о своем городе на берегу Черного моря. Но так как никто не знал, что это за море и где оно находится, Борька вынужден был подойти к географической карте Советского Союза, висевшей на стене в 4-м классе, и показать, где оно находится. Потом он пытался объяснить, что такое море:
- Вот, у вас здесь есть р-речка? А озеро у вас есть? Так м-море в миллион раз бо-болше!
Галина Федоровна попыталась остановить Борьку, чтобы продолжить, а, вернее, начать занятия, но поняла, что после такого рассказа ее никто слушать не будет, и после часа Борькиного  выступления, она объявила перемену, но никто из класса не вышел. И Борька продолжал свой рассказ, а дети вытащили из сумок и мешков еду и начали кушать, не отрывая глаз от рассказчика. Их дружное чавканье и запах еды немного отвлекли Борьку от основной темы. Он то и дело поглядывал в сторону жующих учеников, и это заметила Галина Федоровна:
- Боря, а ты отдохни немного. Садись и тоже поешь с ребятами. Они хотят угостить тебя, да видно стесняются.
Ученики третьего класса подвинулись и сделали место на скамье для Борьки, возле которого сразу образовалась горка еды, причем, угощение принесли и ученики четвертого класса. Подкрепившись. Борька продолжил рассказ об Одессе, о школе, в которой он учился, о Дворце пионеров, где занимался в водолазном кружке и о многом, многом другом.
В конце занятий ученики попросили Галину Федоровну, чтобы Борька и завтра продолжил свой рассказ. Она пообещала, что, кроме основных уроков, в конце занятий они попросят Борю продолжить свой очень интересный рассказ.
- А сейчас, ребята, надо проводить Борю домой, а то он еще дороги  не знает, может заблудиться. Кто хочет пойти с ним?
Его провожали оба класса. Расставаясь, дети, как взрослые, пожимали ему руку и просили не опаздывать на занятия.
Марьяна, услышав шум возле дома, вышла посмотреть и обомлела, увидев множество ребят, прощающихся с Борькой, который и сам  не ожидал такого поворота событий в его жизни.



Глава 11

На следующее утро Марьяна еле проснулась, так как весь вечер и большую часть ночи шила для Борьки и для себя сумки, распоров какие-то старые брюки. Кроме того, она с вечера сварила картошку в мундирах и спекла лепешки. Немного картошки ей дали женщины после работы. Она долго отказы-валась брать, боясь, что это может вызвать неудовольствие начальства. Но женщины убедили ее в том, что этот десяток картофелин она с Борькой честно заработали. Но унести эту картошку ей было не в чем. Одна из женщин дала ей свою холщовую сумочку:
- Тебе, Мария, надо всегда иметь с собой либо мешочек, либо сумку. Без этого нельзя идти на работу.
У Марьяны с собой были ножницы, иголки, наперсток и несколько катушек ниток разного цвета. Сумки получились прекрасные. Утром, позавтракав, Марьяна положила в сумки по несколько картофелин и по лепешке. Когда она с Борькой пришли на работу, женщины, увидев сумки, ахнули от неожиданности:
- Мария, эти сумки ты привезла с собой? Какие же они ладные и красивые!
- Я их ночью сшила из старых брюк сына Виктора.
- Да, полно врать-то! Неужто сама сшила-то?
- Что же тут сложного сумки пошить? Просто вручную это долго. Другое дело, когда есть швейная машина. Это же моя профессия – я всю жизнь шила платья, юбки, кофты, костюмы, да и мужскую одежду приходилось шить, перешивать, перелицовывать с мужа на старшего сына, с него – на Борьку. В общем, я – портниха, или как у нас часто говорили, модистка. К сожалению, машинка моя осталась в Одессе. С собой взяла только ножницы, иголки, нитки да наперсток. Ну, и руки пока не разучились шить. Думала, уже не придется здесь шить, да вот,  потребовались сумки. Вроде, неплохо получилось?
Одна из женщин сказала:
- Да, с такой сумкой не то, что в Боровое, в Кустанай ехать можно! – и она поднялась, повесила сумку на руку и, вихляя задом, прошлась по сараю.
Женщины дружно захохотали. Во время работы женщина, которая была постарше других, по имени Анна, спросила Борьку:
- Борь, ну как там, в школе-то было? В селе бают, что шибко ты их удивил рассказами-то своими. Так антиресно было, что и вовсе не занимались-то! Может, и нам чего расскажешь между делом-то?
Борька аж покраснел от удовольствия:
- Я м-могу и вам ра-рассказать. Не з-знаю т-только, бу-будет ли вам это интересно? – и перетаскивая картошку и аккуратно укладывая ее в ящики, начал рассказывать работницам о городе, в котором они жили до войны, о их коммунальной квартире, о соседях и о другом, что приходило ему в голову. Он снова, как вчера в школе, так увлекся рассказом, что не заметил, как женщины прекратили работу и внимательно слушают его, периодически вытирая платками слезы.
Марьяна была потрясена этим новым талантом сына, а еще больше тем, что он в ходе рассказа почти не заикался. Она не понимала, как ему удается так импровизировать, на ходу  выдумывая  целые эпизоды и даже диалоги, которых никогда не было, но которые полностью соответствовали обстановке и людям, о которых рассказывал Борька.
После обеда, закинув сумку с едой за спину, Борька уже самостоятельно пошел в школу. По пути встречные сельчане  кивали в его сторону и посмеивались, о чем-то переговариваясь. В школе Борьку встретили как старого знакомого, пожимали ему руку, похлопывали по плечу. Посадили его за первым столом, между мальчиком, которого звали Ваней и который вчера проявлял особый интерес к его рассказу, и белокурой девочкой по имени Таня, у которой на ладонях маленьких рук были большие темные мозоли. Видимо, девочке приходилось дома очень тяжело работать.
Галина Федоровна начала урок с того, что вручила Борьке толстую амбарную книгу, в которой каждый лист был исписан только с одной стороны, а другая ничем не была заполнена, так как чернила прошли насквозь. Борька получил карандаш и даже резинку для стирания.
Потом она написала на доске пример по арифметике на два действия – сложение и вычитание, вызвала к доске одного из учеников и предложила ему решить этот пример. Он долго сопел, стоя у доски, а потом, не говоря ни слова, пошел и сел на свое место. Тоже произошло и с двумя другими учениками. Борьке стало смешно. Он сразу же, про себя, решил этот пример. Подобные примеры он решал еще в первом классе. Галина Федоровна вызвала Борьку к доске:
- Может быть, наш новый ученик решит этот пример? Можешь, Боря, немного подумать.
Но Борька взял мел и сразу же написал ответ. Тогда Галина Федоровна стерла с доски этот пример и написала новый, но уже на три действия: сложение, вычитание и деление. Класс замер в ожидании. Борька снова в уме подсчитал результат и через несколько секунд написал его на доске. Ученики третьего класса зашумели от удивления, а весь четвертый класс перешел на другую сторону комнаты, поглядывая на доску. Теперь уже удивилась и учительница:
- Боря, ты точно второй класс закончил? Вы уже это проходили?
- Га-галина Ф-Федоровна, мы эти прим-меры решали еще в п-первом классе!
- Но этого не может быть! Ну, хорошо. Я тебе дам еще один пример, - и она написала на доске пример на четыре действия, причем, с большими  цифрами.
Но Борька, играючи, решил и его. Он никак не мог понять, почему все так удивлены. Здесь ведь не было никакого чуда. Он просто все это уже проходил и даже мог решить еще более сложные примеры и задачи.
На перемене только и было разговоров о «необычайных» способностях нового ученика. Следующий урок по русскому языку Галина Федоровна начала с проверки Борькиных знаний в этой области. Она продиктовала ему из учебника сложноподчиненное предложение, которое мальчик также успешно, без единой ошибки, написал на доске, расставил правильно знаки препинания и подчеркнул подлежащее и сказуемое, чем вызвал снова удивление в глазах Галины Федоровны и полную растерянность на лицах учеников обоих классов.
- Боря, по твоим знаниям тебе не в третьем, а в четвертом, а то и в пятом классе надобно учиться, но у нас только начальная школа. Так, что можешь перейти в четвертый класс. Вчера ты и по географии показал хорошие знания, так что, иди и садись по ту сторону доски!
- Га-галина Федоровна! Я не м-могу туда пе-переходить. М-мне ведь на-надо сначала т-третий к-класс за-закончить! – волнуясь, заявил Борька и сел на свое место в 3-м классе, чем вызвал бурное ликование соучеников.
На третьем уроке Галина Федоровна раздала всем ученикам обоих классов по тетрадному листу, потребовала написать в правом верхнем углу свое имя и фамилию и начала диктовать несложный текст из рассказа М.Горького «Челкаш». Минут через 15 она остановила диктант для третьего класса и продолжала его для учеников четвертого класса. В это время третьеклассники должны были проверить написанное и сдать листки учителю.
Борька быстро прочитал текст, добавил в одном месте пропущенную запятую и заглянул в диктант соседа Вани. Борька ужаснулся – в каждом слове было по две-три грамматические ошибки, а знаков препинания не было вообще. Приблизительно на таком же уровне была и работа соседки справа – Тани. У него появилась мысль помочь им исправить ошибки, но в это время Галина Федоровна уже стала собирать листки, и Борька понял, что не успеет это сделать, так как им пришлось бы все переписывать заново.
На перемене Борька обратил внимание, что в сенях и во дворе школы толпилось довольно много малышей и несколько пожилых мужчин и женщин. Он предположил, что, наверно, после занятий Галина Федоровна будет проводить родительское собрание учеников 1 и 2 классов. Но когда начался последний урок, в классе оказалось много посторонних людей и тех самых малышей, которых он видел на перемене. Дети сидели в верхней одежде прямо на полу, а взрослые – на скамейках рядом с учениками. Борька никак не мог понять, что происходит, но какое-то нервное напряжение уже охватило его внутренности. Галина Федоровна обратилась к ученикам:
- Дети, вы вчера просили, чтобы наш новый ученик Боря продолжил свой рассказ, который всем очень понравился. Я выполняю свое обещание. И еще, к нам пришли ученики 1 и 2 классов и даже сельчане, которые узнали о том, что Боря интересно рассказывает. Боря, ты не против рассказать нам еще?
У Борьки от волнения сильно заболело внизу живота и перехватило дыхание. Все, что произошло вчера, было неожиданным, но естественным стремлением доказать этим ребятам свою состоятельность. А сейчас это уже было выступлением, причем не только перед своими одноклассни-ками, но и перед взрослыми людьми. Борька встал с растерянным видом и еще больше испугался, когда Галина Федоровна уступила ему свое, учительское, место, а сама села рядом с Ваней и Таней. Он стоял и думал, с чего бы начать свой рассказ, чтобы, не дай бог, не повториться.
- Эт-то было в воск-кресенье 22 июня. По радио с-сказали, что немцы на-напали на Советский Союз!
Борька выдохнул и продолжил рассказывать о первых бомбежках, о том, как он с мальчишками собирал осколки бомб, о светомаскировке, об уходе отца на фронт и обо всех перипетиях их эвакуации. И снова все его очень внимательно слушали, изредка задавая вопросы, и снова провожали его домой всей школой.
Это был Борькин триумф. Но больше всего его радовало и одновременно настораживало то, что он оказался намного подготовленнее в учебе, чем все остальные. Он никак не мог понять, почему так произошло?



Глава 12

Это был морозный субботний вечер. Марьяна, вернувшись с работы, несмотря на сильную усталость, растопила печь и плиту, начала готовить ужин. Борька только что вернулся со школы и делился с матерью своими очередными впечатлениями:
- Мам, ну п-почему они все т-так с-слабо знают арифметику и во-обще все? На-наверно у них нет в-времени де-делать уроки до-дома? Они в-все д-дома ра-работают! К-кормят ку-курей. Разный с-скот. Мам, да-давай и мы заведем с-скот, я буду за ним х-ходить!
-  Ну, что ты такое мелешь? Какой скот? Нам бы себя чем-то прокормить! Лучше иди, вынеси ведро с золой, да выбрось подальше от дома! И в кастрюлю набери чистого снега.
Борька, как вихрь, бросился выполнять поручение матери, но через минуту влетел напуганный в избу:
- Мам, мам! Там в-возле дома с-следы чьи-то бо-большие такие! Мо-может это с-собаки?
- А где ведро и кастрюля? Какие еще собаки, откуда они здесь взялись, что ты выдумываешь? Я уже устала от твоих фантазий! Иди, забери ведро и набери снега, если хочешь чай пить?
Борька снова выбежал из избы, но тут же с диким ревом снова ворвался в комнату. Марьяна обмерла от страха, подумав, не напали ли действительно на Борьку собаки. Борька, подпрыгивая, кричал:
-  Ви-витя приехал! Ура! Ви-витя на санях при-приехал!
И тут же в избу вошли бригадир Жора и улыбающийся Виктор. Марьяна бросилась к сыну, но, не добежав, обомлела:
- Витенька, что с твоим лицом? Боже, ты же на себя не похож! Что это случилось?!
Действительно, лицо Виктора напоминало маску, с которой кто-то пытался оторвать полоски папье-маше. На багрово-красном лице висели куски кожи, нос распух, а на губах были гнойные ранки. Все это выглядело очень трагично, если бы не глаза, сверкающие радостным светом:
- Мамочка! Это все мелочи! Немного обморозился, но сейчас уже все заживает! Как вы здесь? Наверное, уже заработали гору трудодней? А ты, Борька, как твои успехи в школе, много двоек нахватал? Мама, тебя еще не вызывали в школу? А у меня все отлично! Мы с Жорой привезли нам дрова – это уже, между прочим, я заработал, правда  ведь, Жора? Но есть для вас, господа, главный подарок! – и Виктор занес из сеней вырезанный из толстой фанеры изделие, очень похожее на доску, которую в прошлой жизни устанавливали на унитаз в туалете.
Это был действительно ценный подарок, поскольку здесь вместо унитаза им служило ведро. Марьяна расцеловала сына:
-  За это, Витенька, тебе огромное спасибо! А, главное, что не забыл там о наших проблемах!
Борька тут же схватил доску и помчался в сени примерять ее к ведру. Оттуда раздался его радостный крик:
- Вить! Как ты уг-гадал? То-точно легло на ве-ведро! Я уже си-сижу на нем!
- Борька! Не забудь только от радости снять штаны!
Бригадир Жора, Виктор и Борька быстро разгрузили сани и занесли в сени довольно большое количество напиленных дров. Прощаясь, Жора сказал Марьяне:
- Хороший у тебя сын, Мария, можешь гордиться им – работящий и очень умный парень!
Виктор с Борькой вышли проводить бригадира. Когда он уже сел в сани, Борька обратил их внимание на следы вокруг дома:
- П-посмотрите, у нас тут с-собаки появились! Наверно, из с-села приб-бежали?
Жора осмотрел следы и серьезно сказал:
- Это, Борька, не собаки, а их родня – волки! Вы старайтесь по одному во двор не выходить, а с темнотой и вовсе не высовывайтесь из избы! А я посоветуюсь с мужиками, как быть. Матери об этом говорить не надобно. Борька, ты ведь мужик? Не проболтаешься? Ну, бывайте! Виктор, в понедельник с утра подходи к конторе!
Бригадир сел в сани, гыкнул на лошадь и поехал в сторону села. А братья остались стоять возле избы, ошарашенные этой новостью. Виктор приложил палец к губам, показывая брату, чтобы он не проболтался и вместе они зашли в избу, где Марьяна уже накрыла на столе неприхотливый ужин: картошку в мундирах и хлеб.  Она подробно рассказала сыну о том, где и как работает, что сильно устает к концу дня, что регулярно получает продукты в счет трудодней – муку, картошку, а один раз даже дали кусок говядины, из которой она наварила полную кастрюлю супа, хватившего им на целую неделю. Рассказала она о Борькиных сенсационных успехах в школе, особенно о его «ораторском мастерстве». Виктора  это известие сильно рассмешило:
- Борька, ну, пока у тебя есть еще, что рассказывать им, но ведь скоро ты иссякнешь! О чем тогда будешь говорить?
- Я уже ду-думал об этом. Бу-буду рассказывать о к-книжках, к-которые чи-читал! «Ма-мальчик из Уржума», «Ти-тиль  Уленш-шпигель», сказки ра-разные!
- Мамочка, я думаю, что сейчас в лице нашего Борьки рождается великий пропагандист русской и мировой литерату-ры! Мы еще гордиться будем родственными отношениями с ним!
Но Марьяну интересовало совсем другое:
- Витенька, как ты там трудился, почему так сильно обморозился, что за люди тебя там окружали, как питался, было ли где умыться?
И сын подробно рассказал о своем житье-бытье на лесозаготовках:
- Мамочка, я первый раз в жизни почувствовал себя человеком! Это же так здорово, когда ты можешь трудиться!
Виктор появился на свет с врожденным пороком сердца. Врач долго шлепал его  по синюшному тельцу, пока он не издал первый крик. Но, прослушав его сердце, которое не издавало обычный стук, а только шелест, да и то с перебоями, доктор сказал Марьяне:
- Неважные его дела! Сердце плохо работает, это пороком называется.
В будущем врачи сходились в едином мнении: ребенок с таким сердцем больше пяти лет не проживет... Но Виктор выжил. Правда, его все очень берегли – никаких нагрузок, поменьше волнений, ни в коем случае не поднимать тяжестей! Побольше отдыхать, желательно, лежа. Так он и жил лет до пятнадцати, пока самому не надоел такой режим. Виктор, с его высоким ростом, начал заниматься спортом – баскетболом. К началу войны он возмужал, окреп, а рост его достиг 192 см. Однако шумы в сердце не прошли, но ему это не мешало.
И вот, теперь, оказавшись на лесозаготовке, а это считалось наиболее тяжелой работой, Виктор чувствовал неуверенность: сможет ли он здесь работать, получится ли у него? Бригада состояла в основном из женщин разного возраста и двух мужиков, один из которых был очень стар и выполнял обязанности сторожа, а второй – инвалид без одной руки, который являлся бригадиром. До войны на эту работу женщин не посылали, а теперь не было иного выхода – мужчины были на фронте. Виктора в бригаде встретили радушно. Когда Жора представил его и попросил не обижать, одна из молодых женщин, глядя на Виктора томными глазами, заявила:
- Кто же его забижать будет, красавца такого? Да мы его на руках носить будем!  Хоть и молод, но какой-никакой, а жених! Иди, милок, ко мне, я тебя научу работать!
Вначале Виктора поставили на самую легкую работу – очищать топором от веток уже поваленные деревья. Девки, смеясь, наставляли его:
- Смотри, Витенька, обрубывай осторожно ветки-то, береги руки, ноги и все, все остальное… Ты нам нужон  здоровеньким!
К концу первого дня работы у Виктора на правой ладони были сплошные кровавые пузыри, и страшно болела спина. А это была самая «легкая работа». Он так устал, что даже отказался от ужина. Спали они в бараке, в котором еще недавно размещались заключенные, которые тоже работали на лесопова-ле, но сейчас их переместили на несколько километров севернее. На дощатом полу по-над стеной была насыпана солома, на которой и спали все вместе, не раздеваясь, накинув на себя сверху тулупы. Правда, в бараке было тепло, так как стоявшие под окнами печки-«буржуйки» практически топились сторожем круглые сутки.
Виктор был настолько уставшим, что, ни о чем не думая, упал на солому и тут же заснул. Но, проснувшись ночью, с удивлением обнаружил на своем плече чью-то руку, а, осмотревшись, понял, что лежит между двух женщин, одна из которых и обняла его во сне.  Воздух в бараке был настолько спертым, что у Виктора закружилась голова. Он встал и осторожно ступая, чтобы не задеть спящих женщин, начал пробираться к выходу. Возле одной из печек, сидя на ящике, мирно спал дед-сторож. При выходе из барака Виктор чуть было не наступил на огромную, похожую на медведя, собаку, которая, как и сторож, крепко спала и даже не среагировала на переступившего через нее человека.
Ночь была безветренной и очень морозной. Подышав свежим лесным воздухом, Виктор вернулся в барак и лег с самого края этой коллективной постели. Проснувшись утром, он услышал дружный женский смех и чей-то рассказ:
- А я-то, бабоньки, так на него понадеялась, а он ночью-то и сбежал. Просыпаюсь в обнимку с нашей Дунькою. Вот уже не повезло, так хочь плачь!
Виктор даже покраснел, поняв, что речь идет о нем. Он встал, отряхнулся от соломы и, как полагается, обращаясь ко всем, громко сказал: «Доброе утро!» В ответ раздался взрыв смеха. Окончательно смутившись, он выбежал из барака, умылся чистым снегом и залюбовался красотой зимнего леса. Но в это время его окликнули. Повернувшись, он увидел девушку, на которую обратил внимание еще вчера во время работы. Это была настоящая украинская красавица: большие карие глаза, черные брови вразлет, смуглая кожа на лице и даже, несмотря на то, что была одета в ватные брюки и тулуп, стройность ее фигуры сразу бросалась в глаза. Она отличалась от подруг немногословностью и естественной скромностью.
- Виктор, – сказала она улыбаясь, – не обращайте внимание на  их шутки, они же не по злобе шуткуют – сами себя веселят, чтоб не думать о горестях. Айда завтракать! А то ведь и не ужинал. Как нынче работать-то сможешь? А меня, между прочим, Любовью зовут, а по-простому, Любой! Ну, вот и познакомились! Пошли в хату!
В этот и последующие дни Виктор на пару с Любой пилили и валили сосны. Люба ему очень понравилась. А она вся сияла от радости, что работает рядом с ним. Женщины сразу же заметили эту взаимную симпатию молодых людей и не препятствовали их совместной работе.
В один из дней они работали рядом с райцентром Боровое, и Виктор отпросился у бригадира на пару часов. А так как Люба осталась без напарника, то разрешил и ей сходить вместе с Виктором и, как шутили женщины, «проследить», чтобы он случаем не заблудился. Виктору надо было стать на комсомольский учет и зарегистрироваться как допризывник в военкомате. Все это он успешно выполнил. Но в райкоме комсомола, разговаривая с инструктором, услышал от него ошеломившую его новость, которой он поделился с матерью по приезду домой:
- Ты, знаешь, мамочка, в райкоме я узнал такую новость, о которой даже боюсь тебе сказать! Мало того, что немцы захватили всю Белоруссию, Молдавию, почти всю Украину, они сейчас уже подошли к Москве!
Марьяна, хлопотавшая возле плиты, ойкнула и, побледнев, опустилась на скамью:
- Боже мой! Витенька, это же очень страшно! Что же будет со всеми нами, со страной?
Это была страшная и неожиданная новость, так как, борясь за выживание своей семьи, она перестала думать обо всем, что творилось вокруг, и сейчас это сообщение потрясло ее. Марьяне стало страшно от мысли, что их бегство от фашистов, все страдания и муки, которые они перенесли и продолжают переживать были напрасными, если немцы уже стоят под Москвой.



Глава 13

В одну из суббот, вернувшись с работы, Виктор торжественно объявил:
-  Мамочка, мы сегодня приглашены в настоящую русскую баню с парилкой!
-  К кому это, сынок? - спросила Марьяна, готовя ужин возле плиты.
- Я  ду-думаю, к его невесте Лю-любочке, – опередил брата с ответом Борька.
      - А ты, ребенок, замри, когда старшие разговаривают, – цыкнул на брата Виктор,– это нас пригласил Николай Иванович, председатель сельсовета, очень интересный человек и, действительно, отец Любы, с которой я подружился на лесозаготовке.
Борька, забыв о приказе брата, закричал:
      - Мам! Ув-видишь, они с-скоро по-поженятся! Вить! Только че-честно, вы уже це-целовались?
Тут же, получив оплеуху, Борька обиделся и полез на печку, продолжая кричать: «Жених и невеста, тили-тили те-тесто!»
Марьяна поинтересовалась:
- Витенька, как ты думаешь, там можно будет что-то постирать из белья?
- Я не знаю, удобно ли это?
Борька с печи прокомментировал:
- Уд-добно, уд-добно! Они же те-теперь наши ро-родственники!
- Мамочка, скажи этому ненормальному, чтобы он замолчал, иначе я его в бане утоплю! А нам надо идти, пока не стемнело.
Решив, что они поужинают, когда вернутся из бани, Марьяна с детьми, захватив на всякий случай с собой сумку с грязным бельем, двинулись в сторону села. На дворе было тихо и очень морозно. Под ногами снег скрипел с каким-то особым присвистом, чем-то напоминая кваканье лягушек. В селе над домами ровными белыми столбиками поднимался из труб дым. Вкусно пахло свежеиспеченным хлебом и вареной картошкой. Из разных концов села доносилось мычание коров и лай собак.
Дом Николая Ивановича находился в самом центре села и резко отличался от всех изб, расположенных вокруг. Это был большой домище над железной крышей с красивым деревянным крыльцом, большим количеством окон с резными ставнями. С двух сторон дом был окружен хозяйственными пристройками и довольно большим садом. Все это было огорожено настоящим частоколом высотой около двух метров, выкрашенным в зеленый цвет. По центру забора расположились массивные ворота, в одной из половин которых находилась дощатая калитка, разукрашенная инкрустацией из разных пород дерева.
Войдя во двор, они остановились, поскольку довольно недружелюбно их встретили несколько больших лохматых собак. Но тут же на крыльцо вышел хозяин и приветливо улыбаясь, пригласил их в дом, предварительно прогнав собак. Дом и внутри поражал своими размерами и убранством. Пройдя через сени, они попали в большую комнату, в центре которой стоял огромный стол, с десяток массивных стульев, причем, столешница и стулья были тоже инкрустированы. В центре стола на деревянной подставке стояла старинная керосиновая лампа со стеклом, которая отлично освещала всю комнату. Стены были бревенчатые, но хорошо подогнаны и отшлифо-ваны. Потолок же был обшит фанерой и чисто выбелен. Кроме этого в комнате стояли красивый комод, книжный шкаф со стеклянными дверцами, а на стенах висело множество литографий в золоченых рамках. Вся мебель была выполнена в одном стиле и с хорошим вкусом. В одном из углов висела очень старинная икона, под которой на полочке горела лампадка.
Марьяна с детьми были поражены этой необычной для данных условий  красотой. Поняв их смущение и удивление, хозяин дома скромно объяснил:
- Извиняйте, если что не так. Это все я сам делал. Люблю побаловаться, когда есть время.
Увидев, что у хозяина левый рукав пустой, они еще больше удивились.
- Боже, это же прелестно! – воскликнула Марьяна.
- Да, это же настоящее искусство! – пробормотал в изумлении Виктор.
А Борька, как открыл рот, войдя в комнату, так и стоял, изумленно оглядываясь по сторонам. Они за время эвакуации повидали и нищету, и убожество, а их нынешнее жилье сочетало в себе и то и другое. Они уже начали отвыкать от цивилизации, от присущего им ранее чувства прекрасного. Вот, поэтому они были так удивлены, столкнувшись здесь, на краю света, в селе, отставшем от цивилизации, как минимум, на полстолетия, с необычайной красотой быта, проявлением вкуса в прикладном искусстве. Желая разрядить обстановку, хозяин дома сказал:
-  Ну, что же, давайте знакомиться. Я – Николай Иванович, можете звать меня дядей Колей, как вам будет угодно. С женой, дочкой и невесткой позже познакомитесь – они баню готовят. Старший наш сын Федор на фронте, а младшенький, Иван, уже успел… погибнуть. В прошлом месяце похоронку получили. Вот,  такие дела…
Николай Иванович немного помолчал, вздохнул и продолжил:
- С младшей дочкой Любашей кое-кто уже знаком.… Подружилась она с вашим Виктором. Мне он тоже понравился: толковый парень, башковитый и культурный. У нас здесь таких нет. Есть у нас еще два внука-сорванца – дети старшего сына, стало быть. Ну, вроде обо всех поведал. А тебя, значит, зовут Марией, а младшего твоего, Борьку, уже все село знает…  Ну, просто артист, до чего же здорово рассказывает, заслушаешься! Ну, вот и познакомились! Теперь присаживайтесь, в ногах правды нет.
Не успели они присесть возле стола, как в комнату вбежали двое мальчишек, как две капли воды, похожие друг на друга, а за ними вошли хозяйка дома Галина Петровна, невестка Фрося и очень красивая и стройная девушка, которая, увидев гостей, сильно покраснела. Это, конечно, была Люба, что стало очевидным, глядя на Виктора, который тоже смутился и покраснел. Николай Иванович представил гостям вошедших домочадцев и после этого скомандовал:
- А сейчас мужики идут в баню, а женщины готовят ужин. Опосля они пойдут купаться, а потом вместе и поужинаем!
Баня, которая располагалась за домом, состояла из трех частей: в первой небольшой комнатке вдоль стен стояли скамьи, а над ними были вбиты крючки для одежды, во второй находилась низкая печь, в которую были вмонтированы несколько валунов, уже распаленных докрасна, вдоль одной из стен стояла широкая деревянная скамья. В тазу, стоявшем на полу, были замочены березовые веники. Здесь было дымно и душно. В третьей комнате с окном, выходящим во двор, тоже стояли две скамьи, на них – два металлических тазика, бочка с холодной водой и пара ведер с кипятком. Здесь было не так жарко, как в парной.
Сначала Николай Иванович попарил Виктора, а потом положил на скамью Борьку и близняшек и, не обращая внимания на их визг, хорошо обработал ребят веником. Вслед за этим, он сам улегся на скамье, а Виктор неумело, но с большим старанием похлестал его смоченным в воде веником.
- Витя, плесни-ка водички на камни! – попросил Николай Иванович. – А то что-то похолодало здесь!
Жара в парилке стояла страшная. Борька несколько раз пытался сбежать в соседнюю комнату, но Николай Иванович возвращал его на скамью, где вполне спокойно сидели малыши-близнята. И только, когда уже действительно стало невозможно дышать, он скомандовал всем выходить во двор:
- А ну, ребятки, айда в снегу немного покатаемся! – и первым он вытолкнул Виктора, а за ним и малышню вместе с Борькой, у которого глаза от страха «на лоб полезли».
Выскочив из парилки последним, Николай Иванович бросился в снег, покатался в нем и принялся за гостей. Поймав орущего Борьку за ногу, он макнул его несколько раз в сугроб, потер ему спину снегом и только после этого разрешил вернуться в баню. За Борькой последовали и все остальные. Потом все снова парились и опять выбегали во двор для встречи со снегом, а, затем мылись в светлой комнате, натирая друг друга мочалками. Борьке, вначале испугавшемуся, так понравилась эта процедура со снегом, что он спросил:
- Дядя К-коля!  М-можно я еще раз ок-кунусь в снег?
- Нет, теперь уже нельзя, ты уже помылся, остыл, а снег, он любит только горячее тело. Но это хорошо, что ты не боишься. Настоящим мужиком будешь!
Вернувшись в дом, они пили хлебный квас и, пока в бане находились женщины, Николай Иванович с Виктором сыграли несколько партий в шахматы, а Борька играл с малышами в свои детские, одним им понятные игры.
Когда из бани вернулись женщины, все сели за стол. Для гостей этот ужин был настоящим пиршеством. Они уже давно не ели таких вкусных блюд: вареную картошку, посыпанную жареным луком с кусочками свиного сала, квашеную капусту и блины, политые вареньем из ягоды. И чай  из настоящего старинного самовара. Но вкуснее всего был свежеиспеченный хлеб. Такого вкусного они, пожалуй, не ели никогда в своей жизни.
Марьяна с тревогою поглядывала на младшего сына, который с такой жадностью поглощал эту пищу, что она боялась, как бы с ним чего не случилось.
После ужина, уложив малышей вместе с Борькой спать, они еще долго сидели за столом и беседовали о прожитой жизни. Николай Иванович рассказал очень интересную историю, произошедшую с ним. Окончив 4 класса церковно-приходской школы в селе на Херсонщине, он еще в детстве пристрастился к чтению литературы и уже в юности стал всесторонне развитым человеком. В первой мировой воевал на русско-германском фронте, за храбрость заслужил Георгиевский крест, был тяжело ранен – ему оторвало по локоть левую руку, попал в плен, из которого удалось бежать во Францию. Там, не имея возможности работать, нищенствовал и после войны через Италию, Австро-Венгрию вернулся на Родину. Поначалу он приветствовал революционные преобразования, но активным участником этого процесса не стал, так как был возмущен грабительской политикой новой власти по отношению к селу.
- Они ведь забирали у нас весь урожай до последнего зернышка, насильно отнимали скот и даже домашнюю птицу. На селе люди умирали от голода! Разве такое можно было приветствовать!?   
Будучи очень мастеровым человеком, он с одной рукой построил дом, посадил сад и огород, обставил комнаты мебелью собственного производства.
- Я никогда не был кулаком. Я был просто хорошим хозяином. И дом у меня был такой же, как сейчас, даже поскромнее. Но вот приехал из Херсона комиссар, увидел мое хозяйство и, даже не обратив внимания на то, что я инвалид войны, записал нас в список на раскулачивание и ссылку. Вот так мы с женой и тремя детьми оказались здесь, начиная «новую» жизнь с нуля. Не все высланные сюда вообще ее начали. Много людей померло с голоду, позамерзало, особенно дети. Ну, так скажите мне, могу ли я любить Советскую власть? И при этом я осуждаю тех сельчан, которые рады сегодня поражениям Красной Армии, желают успеха фашистам. История не знает случая, когда бы германская оккупация принесла нашей стране мир и благополучие. Это всегда были смерть и разлука. А от фашистов тем более нечего ждать мира.
Они еще долго беседовали о житье-бытье, о военных проблемах, о том, как им жить дальше. Заметив, что в книжном шкафу стоит очень много литературы, Марьяна и Виктор были удивлены, увидев полное собрание энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, точно такое, как осталось у них в Одесской квартире, избранные произведения большинства русских клас-сиков, учебники по математике и физике  и многие другие книги. Показывая содержание книжного шкафа, Николай Иванович предложил Виктору:
- Ты, Витя, не стесняйся, если чего не читал, приходи и бери. Я-то все перечитал  и не единожды.
Марьяна заметила стоявшую в углу швейную машинку «Singer» и подошла к ней поближе. Николай Иванович поинтересовался:
- Что, знакома с этой машиной?
- Да, у меня точно такая же осталась дома. Я ведь профес-сиональная портниха, всю жизнь шью!
- Вот это новость! Что же ты сразу-то не сказала, что шить можешь? У нас в селе машинок много, да не все на них шить умеют. Ты, Мария, по женским или мужским одеждам мастер-то?
- Николай Иванович, я училась по шитью женской одежды, но жизнь заставила шить все – и на мужчин, и на детей, и перешивать, и перелицовывать!
- Я так думаю, Мария, что у тебя в селе будет много заказов. Ты могла бы работать в домах, где есть машинки, а платили бы тебе разными продуктами. Деньги-то здесь вам ни к чему, верно? Ведь от твоей работы на переборке картофеля толку немного. Сельским человеком ты все равно вряд ли станешь. В общем, с недели мы это продумаем, может чего и надумаем! А  первые заказы на шитье дадим тебе мы, верно, Галина?
- Да, Коля, давно Любаше и Фросеньке надо справить новые платья, да и малыши сильно обносились. А материя у нас есть, лежит еще с 35-го году, когда урожай-то был знаменитый, – поддержала идею мужа Галина Петровна.
Уже за полночь Марьяна и Виктор, поблагодарив хозяев за гостеприимство, собрались  идти домой. Борьку решили оста-вить спать здесь, тем более что завтра воскресенье и в школу ему идти не надо было!
- Пусть он завтра, а точнее, сегодня до обеда поиграет с малышами, а потом мы приведем его, – попросила Фрося. – Очень ребятки привязались к вашему мальчику.
Провожать их пошел Николай Иванович и Любаша. Он намотал на палку паклю, намочил ее, видимо, в солярке и зажег факел.
-  А это для чего, Николай Иванович? Ночь ведь  светлая, вон какая луна! – спросила у него Марьяна.
- Факел, Мария, не для освещения, он чтоб волков отпугивать. Появились они в нашем лесу, даже в село заходят, видно изголодались. Береженного, как говорится, Бог бережет! Теперь и вам, как стемнеет, без факела никак нельзя выходить из дому. Ты, Виктор, завтра зайди к нам, я тебе дам паклю и немного солярки, ну а палку-то, я думаю, сам смастеришь?
И словно в подтверждение сказанному Николаем Иванови-чем, неподалеку от их избы они увидели множество волчьих следов. Марьяна замерла от страха, у нее подкосились ноги, и Виктор вовремя успел поддержать ее. «Боже, – подумала Марьяна, – ведь Борька каждый вечер затемно возвращается из школы! Правда, его всегда провожают ребята, но ведь это очень опасно!»
Тепло попрощавшись со своими провожатыми, Марьяна и Виктор вошли в избу, зажгли лампу и поняли в каком убожестве они сейчас живут, даже в сравнении с тем, что они сегодня видели в гостях. Но, несмотря на горечь сравнения и страх по поводу волчьей угрозы, они сейчас переживали радость общения с добрыми людьми, близкими к ним по образованности, интеллекту и мышлению. Это был замечательный вечер. Такого они не помнили со дня начала войны.



Глава 14

К середине декабря ударили сильные морозы. Температура, как говорили в селе мужики, опустилась до -40. Сельчане, привыкшие к морозам, довольно легко переносили  этот холод, а для Марьяны с детьми это было на грани бедствия: очень тяжело было обогреть избу, которая стояла одиноко на опушке леса и обдувалась со всех сторон ветрами. Кроме того, была серьезная проблема с топливом. Если местные жители еще летом заготавливали дрова на всю зиму, то они зависели от того, привезут ли дрова и кизяк или забудут, что тоже частенько случалось. Приходилось топливо экономить. Часто они, просыпаясь утром, обнаруживали, что стол, скамья, да и их волосы и ресницы покрыты инеем. А на дворе, особенно утром, мороз затруднял дыхания, кончик носа и уши быстро теряли чувствительность, а ресницы слипались. Снег вокруг избы, схваченный морозом, стал твердым, как лед и его приходилось рубить топором, чтобы положить в ведро.
Виктор где-то узнал, что немецкое наступление под Москвой остановлено, Красная Армия перешла в наступление и что особый героизм проявила дивизия под командованием генерала Панфилова, сформированная из сибиряков и казахов. А сам генерал Панфилов погиб смертью героя. Кроме того, стало известно, что почти все правительство эвакуировано в город Куйбышев, а Сталин находится в Москве.
Николай Иванович сказал Виктору:
- Попомни мое слово, Витя, немцы не выдержат эти морозы, и наши их погонят прочь!
А Борька под впечатлением услышанного сочинил свой первый в жизни стих:
Генерал-майор Панфилов
Под Москвой погиб в бою,
Разгромив фашистов силу,
Спас он Родину свою.
Он весь вечер ходил по избе, что-то мурлыкая себе под нос, а когда выучил это четверостишье наизусть, прочитал его матери и брату. Виктор был потрясен услышанным:
- Мамочка! У него же получилась прекрасная рифма и отличное содержание! Ну, Борька, ты даешь! Что ни день, то сюрпризы!
На следующий день в школе Борька рассказал ученикам о последних известиях с фронта, ярко разукрасив героизм панфиловцев им же придуманными различными подробностями этих боев. И когда он в заключение прочитал это свое четверостишье, дети долго ему аплодировали.
Марьяна сильно переживала по поводу того, как она с Борькой перенесут эти морозы, работая на переборке картошки – в сарае холод стоял такой же, как и вне его.
Но Николай Иванович сдержал свое обещание. В селе работали детские ясли. Малыши от грудного возраста до 5 лет, родители которых, работая в колхозе, не имели возможности с кем-либо их оставить дома, с утра до вечера находились в доме бабы Веры, которая ухаживала за ними, готовила им пищу и кормила их. Матери грудных детей в обед прибегали кормить их грудью. Бабе Вере было уже далеко за семьдесят, она часто болела, и выполнять свои обязанности ей стало невмоготу. Николай Иванович предложил Марьяне помогать бабе Вере – до обеда готовить еду для детей, а после обеда – шить по домам. Борька же до школы должен был находиться вместе с матерью и помогать бабе Вере с утра протопить печь и плиту в избе, убрать в ней, кормить малышей, сажать их на горшки, укладывать спать  и выполнять разные другие поручения.
Это был прекрасный выход из  создавшегося положения. Марьяна с Борькой полдня находились бы в тепле и были сыты. Кроме того, за эту работу колхоз начислял бы им еще и трудодни. А, главное, Марьяна могла бы вечерами шить, зарабатывая какие-то продукты или топливо.
Виктора, учитывая его грамотность, назначили учетчиком – он весь день мотался по бригадам и в конце дна составлял отчет о проделанной в колхозе работе, выполнении плана поставок сельхозпродукции и по многим другим вопросам. Теперь он был в непосредственном подчинении у председателя колхоза, агронома и бухгалтера, грамотность которых оставляла желать лучшего. 
Чаще всего Виктор теперь ездил везде с председателем колхоза, который после работы подвозил его домой. Ежедневно Виктор встречался с Николаем Ивановичем, во всем советовался с ним и был ему очень благодарен за то, что тот проявил к ним столько заботы и сердечности. Частенько Виктор захаживал и к нему домой, где они играли в шахматы, обсуждали разные проблемы. Рядом с ними все время находилась и Любаша, которая питала к Виктору далеко не только дружеские чувства. Виктор тоже полюбил эту красивую и умную девушку. Николай Иванович с женой  этим отношениям не противились, хоть и понимали всю их бесперспективность: через полгода Виктору идти в армию… Поздними вечерами Николай Иванович с дочерью провожали Виктора домой, а иногда, заигравшись в шахматы за полночь, Виктора оставляли ночевать в их доме.
Так, благодаря заботе Николая Ивановича, их жизнь резко изменилась. Теперь каждое утро, еще затемно, Марьяна с Борькой шли к бабе Вере, в ясли, которые находились на другом краю села, на берегу реки Мендагаринки.
Марьяна очень энергично взялась за новую работу. Готовить она умела и любила. Ассортимент блюд, которые ранее готовила баба Вера, не отличался разнообразием: вареная картошка, затирка из муки, заправленная кусочками мяса и лука, поджаренными на сковороде, для самых маленьких – пшеничная  или кабаковая каша. Из набора продуктов, выделяемых  для яслей, сложно было придумать что-то другое. Но Марьяна постаралась все же немного разнообразить питание. У бабы Веры оказалась старая мясорубка, правда, с очень тупым ножом и поломанной ручкой, но Николай Иванович сам все это отремонтировал и наточил нож, и Марьяна приготовила очень вкусные котлеты, которые дети съели с огромным удовольствием и без остатка. Из картошки она готовила пюре, картофельники и даже запеканку. И в этом новшестве Борька тоже проявил инициативу:
- Мам! А д-давай я б-буду украшать пюре и разные ка-каши ку-кусочками морковки, с-свеклы и еще чем-то!
- Неплохая идея, сыночек, но будет ли у тебя время для этого?
Времени Борьке явно не хватало. С раннего утра он носился по избе как подстреленный. Нужно было принести дров, заготовить на весь день воду из проруби на реке, а это, примерно, до 10 ведер, убрать в избе, помочь раздеть малышей и сразу же в 2-3 очереди посадить их на горшки, которых было всего пять, а детей – 12-15, помочь матери в приготовлении обеда и много других обязанностей. Но главным и наиболее важным для Борьки процессом было кормление малышей. Здесь он решал сразу две задачи: покормить детей и поесть самому. Вообще, четырех и пятилетние дети, как правило, ели сами, не страдая  отсутствием аппетита. Но Борька из кормления самых младших устраивал такие «цирковые» представления, что и старшие отказывались кушать самостоятельно, ожидая своей очереди для кормления Борькой. Он же, набирая в ложку еду и поднося ее ко рту малыша, изображал на лице страшную гримасу и «загробным» голосом вещал:
- Я тебя, Ванюша, п-предупреждаю – если на с-счет «три» ты не проглотишь то, что в л-ложке, я не знаю, что с тобой с-сделаю!
Малыш замирал от страха, а все остальные укатывались от смеха. Борька начинал быстро считать:
-Р-раз, д-два, т-три!
Как правило, он подносил ложку не ко рту ребенка, а тыкал ею в его нос или щеку. Только самым ловким и натренирован-ным удавалось схватить ложку ртом. Не сумевшего поймать ложку, Борька наказывал тем, что отправлял ее в свой рот. Все дети, ранее не избалованные играли, хохотали, визжали и ждали с нетерпением своей очереди. Борька был  тоже очень доволен – он игрался с детьми, а, главное, всегда голодный, за время этого кормления, перед уходом в школу наполнял свой желудок дополнительной пищей.
В избе было пять люлек, подвешенных при помощи крючьев и веревок к потолку. В них лежали грудные дети, которых тоже подкармливали из ложечки, поили из бутылочек, меняли им пеленки, приносимые матерями из дому. С самыми маленькими занималась сама баба Вера, и это было сейчас ее единственным занятием.
Дети Борьку обожали. Когда он собирался уходить в школу, поднимался дикий рев – дети не хотели его отпускать. Они его называли  «Бойка» и, придя из яслей домой, только и говорили о нем и о его выдумках.
До ухода в школу Борька был так загружен работой и возней с детьми, что ни о каком выполнении домашних заданий не могло быть и речи. Да, в общем-то, ему это и не требовалось. Все, что они изучали в школе, он уже отлично знал и, придя в класс, помогал другим ученикам решать примеры и задачи по арифметике. Продолжались и его выступления перед учениками обоих классов и взрослыми, которые постоянно приходили в школу к концу уроков, чтобы послушать борькины рассказы. Сейчас он уже пересказывал содержание одной из своих прочитанных книг «Мальчик из Уржума» – историю детства С.М Кирова.
Ученики, которые на переменах постоянно дрались между собой, стараясь доказать свое преимущество в силе, с каким-то особым почтением и уважением относились к Борьке. Кроме того, у него появился друг и покровитель – 16-летний Васька, который уже шестой год подряд учился в 4-м классе и переходить в следующий, а, значит, учиться в райцентре,  не собирался. Он вместе с отцом и старшим братом были отличными охотниками и этим зарабатывали себе на жизнь. В школу Васька приходил тогда, когда не было работы или после удачной охоты. Он был высокого роста, широк в плечах и безответно влюблен в свою учительницу. Он совершенно бескорыстно помогал ей наводить порядок в классе. Все дети его боялись и уважали как старшего брата. Борька ему понравился с первого знакомства. Он понял, что этот малыш знает во много раз больше, чем он и это вызывало в нем не чувство ревности, а большого уважения. Он объявил перед всеми учениками:
- Ежели кто Борьку обидит, будет иметь дело со мной!
Все это Борьке льстило, но одновременно и угнетало его. Он был таким же мальчишкой, как все, и ему хотелось общаться с ними на равных – иметь  общие секреты, участвовать в их играх и драках. Теперь, когда он работал в яслях, его авторитет еще более возрос. И учительница стала относиться к нему уже не как к ученику, пусть даже очень способному и знающему, но как к коллеге по воспитанию детей. И Борька этим очень гордился. Однажды он сказал Марьяне:
- Мам! П-правда, ведь я не т-только к-кормлю их и за-задницы им вытираю, но и в-воспитываю их? З-значит, я во- воспитатель! Так пу-пусть они мне т-трудодни  пи-ишут!
Марьяна нежно погладила его по заросшей кудрявой головке:
- Бог с ними, с трудоднями! Слава богу, что ты в тепле и накормлен. Но ты, конечно же, воспитатель! Это тебе, сынок, в жизни еще очень пригодится!



Глава 15

Борька проснулся  посреди ночи, разбуженный какими-то звуками, похожими на плач со стонами.  Причем источник этих звуков находился очень близко – то ли в избе, то ли возле нее. Решив разбудить мать, он прикоснулся к ее плечу:
- Мам! П-проснись, там к-кто-то плачет!
Но Марьяна и Виктор уже давно проснулись, прислушива-ясь к необычным звукам. Борька предложил:
- М-может, это так в-ветер воет?
Виктор сонным голосом ответил:
- Какой  там ветер? На дворе светло-полная луна и сильный мороз. Если бы был ветер, в дымоходе было бы. Я думаю – это пострашнее ветра. Это волки воют, причем, сволочи, устроили  концерт возле нашей избы!
Борька затрясся от страха и заплакал:
- Что же нам де-делать? Они не ворвутся к нам? А, Вить?
- Да, успокойся, никто к нам не ворвется, больно ты им нужен – кожа да кости!
- Мам! Ну, с-скажи ему! Чиво он д-дразнится?
Марьяна прикрикнула на сыновей:
- Прекратите сейчас же! Не до смеха – это ведь уже очень страшно! Если б хоть окна не были завалены снегом, можно было бы посмотреть, кто там во дворе…
Виктор с большой неохотой начал подниматься с теплой лежанки, встал, надел валенки, набросил на себя тулуп и подошел к окнам:
- Ни черта не видно! Стекла на палец покрыты льдом! Я выйду в сени, посмотрю через двери.
Марьяна закричала:
- Витя! Не смей этого делать! Может, они под дверью сидят! Ложись спать, утром посмотрим!
- Мамочка! Не волнуйся, я посмотрю только в щель, и даже дверь открывать не буду. Кстати, проверю, хорошо ли она заперта. – Он вышел в сени и, быстро вернувшись в комнату, дрожащим голосом сказал: – Ой, мамочка! Да их там целая стая в метрах пяти от избы! Сидят и на луну воют, гады!
Борька вскрикнул от ужаса и заревел с еще большей силой. Марьяна начала его успокаивать, гладя по голове, и через некоторое время он уснул, долго еще всхлипывая во сне. Вслед за Борькой уснул и Виктор, а Марьяна так и не сомкнула глаз до самого утра.
Утром Виктор, вооружившись лопатой, осторожно открыл в сенях дверь, ведущую во двор, огляделся по сторонам и, не увидев никого возле дома, вышел наружу. Нигде вокруг никаких волков видно не было, но следы их не «простыли». Следов было много, и вели они в лес и в сторону села. Набрав в ведро чистого снега, Виктор вернулся в избу:
- На работу пойдем вместе и обязательно с факелом, хоть и светло на дворе!
Позавтракав и одевшись, они вышли из дома. Решив до работы зайти к Николаю Ивановичу посоветоваться, что им делать, оглядываясь по сторонам, они направились в сторону села. Борька, дрожа от страха, нес зажженный факел. Николай Иванович, выслушав их рассказ о ночных страхах, немного подумав, посоветовал не возвращаться несколько дней домой:
- Вся беда в том, что волки нынче обнаглели – уже было несколько нападений прямо в селе, во дворах на овец и даже на собак. Причем это несколько стай и приходят они из разных участков леса. Мы нынче собираем всех охотников и у кого есть ружья. Будем на серых облаву делать. Тебе, Мария, с Борькой следует ночевать у бабы Веры – все одно, до обеда там работать, а Виктор у нас побудет. Договорились? Ну, вот и ладно.
В последующие ночи вокруг села слышалась частая стрельба. Это артель  охотников и просто мужики с ружьями, выставив на опушках леса вокруг села капканы, развесив красные флажки, встретили волков, направлявшихся в село, мощным огнем. Было убито более десяти хищников, но волки продолжали появляться возле села. Голод и сильные морозы заставляли их идти к жилью и добывать пищу. Бывалые охотники объясняли это тем, что из-за сильных морозов и снегопада в лесах исчезла вся живность. В былые годы зимой с севера приходили олени и лоси, в лесу было много зайцев, лис и других животных. А теперь остались только волки – голодные и очень агрессивные.
После облав, проведенных вокруг села, жители Ивановки начали понемногу успокаиваться. Жизнь возвращалась в свои привычные рамки. И Марьяна с детьми начали подумывать о том, чтобы вернуться в свою избу, к привычной уже тяжелой действительности. Жизнь в гостях их порядком расслабила  и создавала им и тем, у кого они гостили, определенные дополнительные сложности. И когда они однажды окончательно решили вернуться домой, жителей села, да и всего района, потрясло страшное известие: примерно в десяти километрах от села, волки буквально растерзали женщину с двумя детьми.
В начале января мать троих детей получила похоронку на мужа, успевшего повоевать всего несколько месяцев. Молодая вдова, которую звали Ольгой, осталась совершенно одна с двумя мальчиками-погодками, учениками 3 и 4 классов и девочкой, которой не было еще и трех месяцев от роду. Малышку Ольга приносила в ясли, а вместе с мальчиками работала в колхозе. В селе у нее никого из родных не было – свою мать она похоронила перед самой войной, а родственники мужа жили и работали в райцентре Боровое. Как раз в один из январских дней мороз немного спал и ярко светило солнце. Поняв, что никакой оказии не предвидится, Ольга решила идти в райцентр пешком. Для местных жителей 18-20 километров не считалось большим расстоянием. Ей нужно было решить в военкомате и райсобесе  целый ряд вопросов по поводу пособия на детей погибшего мужа. Рано утром она отнесла малышку бабе Вере и решила взять мальчиков с собой, чтобы они повидались с бабушкой и дедушкой – родителями покойного мужа.
Их хватились только через несколько дней. Кто-то из райцентра на следующий после трагедии день проезжал по этой дороге и увидел клочья одежды, следы крови и человеческие останки. Сообщили об этом в милицию. На место происшествия выехал следователь со специалистами, которые определили, что погибли три человека, из которых – двое дети. Позвонили в Ивановку и потребовали выяснить, все ли жители на месте. О том, что Ольга отправилась с мальчиками в Боровое, знали многие, в том числе баба Вера, школьная учительница, соседи. Знали об этом и Марьяна с Борькой, так как они последними видели их, когда Ольга принесла дочку в ясли.
Эта трагедия настолько потрясла всех, что люди стали бояться выходить из дома. Панический страх привел к тому, что в колхозе остановились все работы, школа несколько дней была закрыта – родители боялись выпускать детей из домов. Никакие уговоры и объяснения  руководителей не действовали на жителей села. Вмешалось руководство района.  В село прибыли работники прокуратуры, милиции и райсовета. И только угрозы арестов за саботаж в военное время заставили сельчан выйти на работу. Правда, районное начальство организовало серию облав на волков силами охотников, милиционеров и солдат из охраны лагерей заключенных.  Это люди  несколько успокоили сельчан. Но в школе дети еще долго ходили подавленные, под страшным впечатлением от гибели соучеников. Борька, всегда реагировавший на любое событие очень эмоционально, никак не мог смириться с произошедшей трагедией:
- Мам! Им же, на-наверно, бы-было очень бо-больно, когда в-волки их р-рвали?! Как же так, я ведь то-только п-помогал С-сережке п-пример по арифметике р-решить, а его уже нету!
А ночью во сне он сильно кричал, звал на помощь брата, пугая Марьяну и бабу Веру, которая, проснувшись, крестилась со страху.
Через полторы недели после случившегося они все же решили, что пора возвращаться домой. Охотники огородили их избу и подход к ней веревкой с красными флажками, несколько раз проверили, нет ли волчьих следов вокруг. Кроме того, Николай Иванович дал Виктору свое охотничье ружье – двустволку и несколько десятков патронов, начиненных крупной дробью.
- Тебе, Витя, через полгода на фронт идти, привыкай к оружию. Парень ты серьезный, зря палить  не станешь, а вот за Борьку я боюсь, чтоб не пострелял своих ненароком! – с улыбкой глядя на Борьку сказал Николай Иванович.
Вроде бы все страхи улеглись, происшествия остались позади. Но не тут-то было. Им предстояло пережить еще одно потрясение – непосредственную угрозу жизни.
В один из дней Виктор отпросился с работы, чтобы протопить в избе, успевшей за две недели так промерзнуть  внутри, что жить в ней было невозможно. Он с утра подготовил дрова и кизяк, растопил печь и плиту и весь день поддерживал в топках огонь. Потолок, стены, стол и скамья – все было покрыто инеем и даже тонким льдом. К обеду все подтаяло и начало подсыхать, а в комнате установилось влажное тепло. Виктор пообедал, съев пару вареных  картофелин с куском хлеба, которые он захватил с собой, выпил кружку кипятка, подбросил в печь кизяк и прилег на лежанке, которая успела хорошо прогреться. Борька тоже отпросился пораньше из школы, чтобы помочь брату убраться в избе. Когда он пришел домой, Виктор крепко спал и даже не проснулся, когда Борька, влетев в комнату, закричал:
- Вить! У нас в-вокруг дома флажки, к-как на П-первое мая!
Борька решил не будить брата. Он подмел в избе, сложил в ящик оставшийся кизяк и, почувствовав, что тоже хочет спать, прилег рядом с Виктором на лежанке.
Еще утром, выходя из дома Николая Ивановича, Виктор договорился с Любашей, что она после работы зайдет к ним, приготовит что-нибудь покушать и останется ночевать, так как Марьяна должна была допоздна шить в одном доме, где и заночует. Часа за два до конца работы Любаша почувствовала  какую-то тревогу, предчувствие какой-то беды. Она отпросилась у бригадира и быстро направилась на окраину села, в сторону их избы. Еще не дойдя до цели, в метрах двадцати от избы она почувствовала запах гари и бросилась бежать по проходу, «украшенному» с двух сторон красными лоскутами. Ворвавшись в избу, она обомлела: в комнате стоял сильный запах несгоревшего кизяка, а братья спали на лежанке в полном смысле «мертвым сном». Испугавшись, но не растерявшись, Любаша сразу же открыла настежь двери в сени и во двор и начала будить братьев. Но усилия ее были бесполезны. Она хлестала их по лицам, все время причитая: «Ну, проснитесь же, мои миленькие, мои хорошие!» Но ничего не помогало. Тогда она подхватила на руки бездыханного Борьку, вытащила его во двор и начала растирать лицо и виски снегом, одновременно шлепая его по мертвенно-бледным щекам. Когда его лицо немного порозовело и появилось дыхание, она оставила его здесь же, и, набрав в руки снега, бросилась в избу. Она долго приводила Виктора в чувство, натирая его виски снегом, делая ему искусственное  дыхание, которому ее научил когда-то отец. Она смертельно устала, но продолжала свои усилия, и Виктор зашевелился, открыл глаза, и его тут же вырвало прямо на лежанку. Любаша обрадовавшись успеху, кинулась во двор, где в это время сильно рвало и Борьку. Она отвела его в избу, уложила на печи, дала им обоим попить воды. И тут, проходя мимо печи, она вдруг увидела, что заслонка полностью закрыта. Ей все стало ясно: кто-то закрыл заслонку, не дождавшись пока кизяк полностью прогорит. Братья стали жертвой угарного газа. Любаша открыла заслонку и выбежала из избы посмотреть, выходит ли из трубы дым. И  то, что она увидела, потрясло ее до такой степени, что она сама чуть было, не потеряла сознание. Труба была плотно закрыта кастрюлей, которую они обычно применяли для этой же цели, в ветреные дни, но  только после того, как все в печи прогорит, и заслонка будет закрыта.
Любаша легко залезла на крышу, которая давно сравнялась со снежным покровом на земле, сорвала с трубы кастрюлю и, убедившись, что из нее пошел дым, вернулась в избу. Виктор и Борька, изрядно намучившись, имели вид, как говорили в Одессе, «на море и обратно». Оба были бледные, измученные рвотой и ощущали сильную головную боль. В избе уже стоял холод, так как все двери были открыты. Братьев начало знобить. Любаша закрыла двери, подбросила в печь кизяк и уложила Виктора и Борьку на печи, накрыв их тулупами. А сама принялась за уборку. Через час в комнате было чисто и тепло, а братьев уже ждал незамысловатый ужин и горячий чай. И только после того, как они окончательно пришли в себя, поели и согрелись, всем троим вдруг стало страшно от мысли, что могло бы произойти – они были «на волосок» от смерти, а Любаша, не почувствуй она тревогу и опоздай хоть на полчаса, ничего не смогла бы сделать – было бы уже поздно!  К трем, погибшим от волков, добавились бы еще двое, уснувших навеки по собственной инициативе. Но вот по собственной ли? Неотвратимость трагедии, которая могла произойти, была им ясна и понятна. Но до глубокой ночи и еще долго после этого, они не могли понять, как заслонка и труба оказались одновременно закрытыми, если Виктор и Борька клялись, что они вообще ничего не закрывали. Это была загадка, разгадать которую им никогда не удастся. Гораздо позже одна старуха, которую  в селе все почему-то считали ведьмой, сказала:
- Это волки отомстили за облавы, учиненные против них! Хотите верьте, хотите – нет, а это сделали они!
А Марьяна во время этой трагедии, согнувшись над машинкой, шила кому-то платье, еще не зная, что именно в эту минуту могла остаться совсем одна на белом свете, потеряв сыновей, а, может быть, уже и мужа.



Глава 16

О случившемся Марьяна узнала только вечером следующего дня. Платье, которое она шила для дочери хозяйки дома, было уже почти готово, и Марьяна решила поработать допоздна, снова переночевав в этом доме. Когда она, сидя за машинкой, строчила очередной шов, из села вернулась хозяйка, которую звали Фросей. Сняв тулуп и валенки, она, кряхтя и постанывая, подошла к Марьяне и с укоризной сказала:
- Конечно, Мария, хорошее это дело – уметь шить! Всегда в  трудную минуту – кусок хлеба. Вот, и работящая ты, даже ночью готова трудиться, чтоб только детям еду-то принесть… Все мы так, Господи, воля твоя, горбимся, горбимся и не знаем, где тебя беда-то ждет…
Марьяна, почувствовав что-то неладное в словах Фроси, прекратила шить и, глядя на хозяйку с испугом, спросила:
- Что-то вы, Фрося, не договариваете…  Какая беда и с кем произошла?
- Да, беда-то уж действительно произошла… Сынки-то твои оба-то угорели… насмерть! Договаривай, не договаривай – было дело-то!
Марьяна, побледнев и теряя сознание, свалилась с табуретки на пол. Фрося бросилась к ведру, зачерпнула кружкой воду и начала брызгать на лицо лежащей Марьяны:
- Очнись, Мария! Живы-то они твои парни! Ты че ж не дослушала-то, и сразу помирать вздумала! Господи, прости мою душу грешную!
Марьяна очнулась и посмотрела на Фросю глазами, полными ужаса и горя. Хозяйка, поднимая с полу Марьяну, запричитала:
- Ой, Мария! Я-то думала, что ты знаешь об этом. Ведь  случилось-то ишо вчера вечером…
-  Как  же так? Я ведь сегодня до обеда с Борькой работала в яслях? А Виктора… я не видела… Может, это с ним случилось?! И от меня скрывают? Что с Виктором?!
Марьяна снова побледнела и готова была уже опять упасть
с табурета, но Фрося крепко держала ее за плечи:
- Да, уймись ты, живы они оба, успокойся! Я сейчас видела его, Виктора твово, шел по селу с Любашкой-то, смеялись оба! Давай, Мария, я тебе лучше чаю горяченького  налью. А то, может, чего покрепче налить? – и Фрося рассказала Марьяне все, что сама слышала в селе о случившемся. Подробностей она не знала, но уверенно заявила: – Это ведь Любашка их обоих спасла, сыновей твоих-то. Они уже померли, дак она их ну растирать снегом-то, да по морде бить, что есть сил! И выходила, ожили они! Вот ведь, что любовь-то делает! Ох, и любит она его, Виктора-то, спасу нет! А ведь могла быть беда! Ой, могла, Мария! В прошлом годе-то мужик  угорел спьяну – так не спасли его, господи, прости мою душу грешную!
Фрося перекрестилась и пошла на кухню чай готовить. А Марьяна еще долго не могла успокоиться – ее душили слезы и сильно дрожали руки. «Ну, за что же мне такое наказание? Когда, наконец-то, кончатся эти «сюрпризы»? Как по канату ходим над пропастью! И, вроде бы, война вдалеке от нас, а смерть так и кружит над нами! Да что же это за напасть такая? И что там с Аркадием, жив ли он, как же мы теперь найдем друг друга?»  Эти мысли, сопровождаемые слезами и тяжестью в груди, в последнее время не покидали Марьяну, мешали ей сосредоточиться на работе. А сейчас ей надо было успокоиться, чтобы ночью закончить шить это платье, а утром разобраться с тем, что действительно произошло с детьми, насколько рассказ Фроси правдоподобен?
Несмотря на то, что Виктор строго настрого запретил брату говорить кому-либо о случившемся с ними, Борька, придя в школу, на первом уроке мужественно сдерживал свое желание рассказать ребятам обо всем, но на перемене «по секрету» все выложил своим ближайшим друзьям, а на следующем уроке – обоим классам во всех подробностях, украсив события деталями, которые сам тут же придумал для более захватываю-щего сюжета:
- К-когда я уже умер, то летел в к-какой-то б-большой т-трубе, в конце  к-которой бы-был яркий с-свет, но я до него не д-долетел – Любаша меня оживила. И тогда мы с ней вы-вытащили Витю во двор. Любаша его растирала, а я ей носил снег! И мы его т-тоже оживили! Любаша м-молодец, она м-могла бы на фронте бойцов с-спасать!
И снова ученики и Галина Федоровна с большим вниманием слушали Борьку, а на перемене они окружили его со всех сторон, задавая разные вопросы, особенно по поводу его «полета» в трубе. И тут, расталкивая «малышей», к Борьке подошел Васька – ученик 4 класса, 16-летний парень высокого роста и крепкого телосложения. Дело в том, что Васька уже 4-й год сидел в 4-м классе и не собирался переходить в среднюю школу, которая находилась в Боровом. Он был потомственный охотник и в школу приходил в свободное от работы время, помогая Галине Федоровне наводить в классах порядок, усмиряя непослушных учеников. А, главное, Ваське очень нравилась симпатичная учительница, и он безуспешно старался ухаживать за ней, регулярно провожая ее после занятий домой.  Галина Федоровна считала это ухаживание несерьезным занятием из-за разности в возрасте, но ее вполне устраивало то, что Васька помогал ей в школе.
Борька с первого дня учебы обратил внимание на этого здорового парня, который участвовал в облавах на волков и устанавливал вокруг их избы заграждение с красными флажками. Васька ему очень нравился, но разница в возрасте была так велика, что Борька никогда даже не решался заговорить с ним. И вот сейчас, хлопнув Борьку по плечу, Васька громогласно заявил:
- Ты, Борька, молодец! Из тебя хороший мужик получится, а может даже охотник! Эй, малышня, Борька – мой друг и, если кто тронет его, сами знаете, что будет! Всем понятно, что я баю?
Вокруг стихли все разговоры, а Васька, довольный результатом своей речи, начал медленно сворачивать цигарку, послюнявил ее край, заклеил, вынул из кармана небольшой мешочек, вынул из него камень, кусочек веревки с подгоревшим концом и обрезок старого стального напильника. Он зажал в левой руке камень, положив на него шнур, а правой – несколько раз ударил металлом  по камню. На шнур попали искры и Васька, подув на конец шнура, прикурил от него цигарку. Но курить не стал, а протянул самокрутку Борьке:
- Держи, Боря, покури маленько. Это самая крепкая махорка в селе!
Борька еще никогда не пробовал курить, а потому сильно растерялся:
- В-вася, я ведь не курю…еще п-пока!
- Это ничаво! Начинать-то все одно нужно! Мужик ведь!
Борька взял цигарку и, оглянувшись на дверь школы, затянулся. Он с ужасом почувствовал, что дым, вошедший в него, сначала обжег его горло, а затем, ударил в голову. Перед его глазами все поплыло, он сильно закашлялся, и чуть было не упал, но Васька вовремя поддержал его своей могучей рукой. Все вокруг засмеялись, но Васька строго прикрикнул:
- А, ну тихо, малышня! Забыли, как сами-то начинали курить?
А Борьке было очень плохо, примерно так же, как после случившегося накануне, когда Любаша его откачала. Но ему не хотелось показать свою слабость перед теми, кто его уважал – учениками обоих классов и, главное, перед Васькой. Борька снова затянулся дымом этой страшной махорки и на этот раз уже выпустил его через нос, даже не закашлявшись. Он повторил это еще несколько раз и, хотя голова сильно кружилась, Борька почувствовал, что внутри разливается приятное тепло, а вокруг все смотрят на него с одобрением. Но Васька отнял у него цигарку:
- Ну, ты чего присосался-то? Я ведь тоже хочу покурить! Ишь, как тебе понравилось-то! Хорошая Махорка? А, Борька!
На последних уроках Борьку сильно тошнило. Он сидел побледневший, мучаясь от головной боли. Впервые за время учебы в этой школе он не смог  выступить с очередным рассказом в конце занятий. Дети из-за этого расстроились, а Галина Федоровна предположила, что Борька заболел или еще не полностью «отошел» после случившегося с ним накануне.
Утром следующего дня, приведя Борьку в ясли, Виктор с Любашей сразу заметили перемены во внешности и настроении Марьяны, готовящей еду воле плиты и даже не взглянувшей в их сторону. У нее было очень усталое и какое-то постаревшее лицо, согнутая спина и было видно, что она еле стоит на ногах.
- Мамочка! Что с тобой, ты себя плохо чувствуешь, что произошло? – спросил встревоженный Виктор.
Марьяна повернулась к ним и со слезами в глазах сказала:
- А, то вы не знаете, что случилось? Все село уже знает, а ваша мать узнает последней от чужих людей, что дети ее чуть было не погибли! Вы что, так и не собирались мне рассказать об  этом? Мало того, что я до полночи шила в таком состоянии, так  ведь и  до утра глаз не сомкнула!
- Мамочка! Мы не хотели тебя пугать и огорчать! Сегодня мы решили тебе все рассказать! Ну, Борька, ты и подлый тип, трепач несчастный! Мы ведь просили тебя помолчать до завтра! Надо бы тебе всыпать, как следует! Ну, ты видишь, Любаша, что у меня за братик такой?
Виктор замахнулся, чтобы дать Борьке оплеуху, но Любаша его остановила:
- Ну, зачем ты так, Витя? Он ведь еще маленький, а столько уже горя хлебнул!
Марьяна прижала Борьку к себе и с нежностью обратилась к Любаше:
     - Как же я тебе, Любашенька, благодарна! Ты ведь спасла моих детей от верной смерти! Мне даже страшно подумать, что  могло произойти, не будь тебя рядом? Теперь ты мне, как  родная дочь, ты наш добрый ангел! – и она подошла к девушке, обняла ее и несколько раз расцеловала: – Я всегда хотела иметь доченьку! Боря, ты рад, что теперь у вас есть сестричка?
Борька заулыбался, подмигнул  Любаше и, хитро посмотрев на Виктора, заявил:
- Я, к-конечно, рад, что у меня т-теперь есть с-сестра, но вот Витя, мне к-кажется не очень рад этому!
Марьяна удивилась:
- Что ты несешь? Почему это он не рад?
Борька, медленно отступая к двери, ответил:
- Если Любаша ему с-сестра, так как же они п-поженятся?
Виктор покраснел и бросился за Борькой, уже выскочившим из сеней во двор, но догнать брата он уже не мог. Борька был практически невесом и ветер, дувший ему в спину, быстро унес его далеко в сторону реки.



Глава 17

Конец   февраля выдался страшно холодным – то мороз доходил до -40, а то по несколько дней свирепствовали метели со снегопадами. За неделю снега навалило столько, что их избу можно было разыскать только по торчащей трубе. Несмотря на то, что Виктор и Борька старались ежедневно «откапываться» и прокладывать проход из избы, делать это становилось все трудней, поскольку мороз сковывал снег, который приходилось даже рубить топором.
Дров и кизяка оставалось мало, и не было никакой надежды на то, что удастся привезти топливо в таких погодных условиях. И с едой положение становилось катастрофическим. Если еще недавно колхоз выдавал им периодически немного муки и картофеля за ту работу, которую они регулярно выполняли, то теперь никто никому ничего не выдавал, так как давать было просто нечего. Район постоянно требовал от колхоза дополнительных поставок зерна, мяса, овощей для обеспечения фронта продуктами питания. Дело дошло до того, что потребовали сдать почти весь посевной фонд. Работы в колхозе полностью прекратились. Этому способствовали и суровые погодные условия. Сельчане сидели по домам и благодарили бога за то, что он послал им шесть лет тому назад небывалый урожай зерновых. Этот запас пшеницы и ячменя, хранившийся у всех в подвалах и сараях, сегодня спасал их от голодной смерти. Колхозное начальство решило в связи с сокращением всех работ закрыть детские ясли. Марьяна с Борькой потеряли работу, которая давала им трудодни, тепло, а главное, еду. Теперь единственным средством существования оставалась надомная работа Марьяны, но ее становилось все меньше и меньше. Людям было не до шитья одежды. Все чаще и чаще приходили в село «похоронки», и слышались крики и рыдания вдов и матерей погибших солдат.
Виктор, ездивший вместе с председателем колхоза в райцентр, вернулся с очень печальными новостями. Немцы, отступив от Москвы, начали мощные наступления на северо-западе, окружили Ленинград, день и ночь обстреливая город тяжелой артиллерией, бомбя его с воздуха и блокировав все пути подвоза продуктов питания, топлива, боеприпасов и других видов снабжения. Ленинград и его миллионное население оказались в полной блокаде. И на всех остальных фронтах шли тяжелые бои. Виктор сказал матери:
- Ты знаешь, мамочка, в Ленинграде люди получают по 150 граммов хлеба в день, и нет возможности их эвакуировать! Мы еще хоть как-то перебиваемся! По всей стране введена карточная система.
- Боюсь, Витенька, что мы тоже очень скоро окажемся в таком же положении. И продуктовых карточек нам никто здесь не выдаст, потому что это сельская местность. А карточки – это не самое худшее решение проблемы. Вспомни, как перед войной нам выдавали хлеб по спискам в мешочках. Его было недостаточно, но    получали мы его каждый день и знали, что завтра он будет и послезавтра тоже. Сельский житель может обойтись без карточек – все-таки у каждого есть какое-то хозяйство, живность. Нелегко, но прожить можно. А вот мы оказались в самом тяжелом положении – ничего своего нет, и никакого гарантированного обеспечения не предвидится. Откровенно говоря, сыночек, я не знаю, что нам  делать? Я не вижу выхода из этого положения!
- Мамочка! Не надо отчаиваться, мы ведь не одни в таком   положении. Сейчас вся страна находится на голодном пайке! А сколько людей ежеминутно погибают! Вон, вчера снова пришли  две похоронки – плач стоял на все село!
- Сыночек! Разве ж  я этого не понимаю, но ведь от того не легче становится! Вон, Борька уже неделю не выходит из дома, пропускает занятия в школе. Ты видел, как у него ноги опухли? А причина неизвестна. Жили бы в городе или хотя бы в райцентре, обратились бы к врачу, а здесь ведь нет даже захудалой медсестры или фельдшера! А ты говоришь – не отчаиваться…
Борька, спавший на печи, проснулся, услышав разговор матери с братом, тут же откликнулся:
- Да, вы не б-беспокойтесь за меня! В школе я не отстану, д-даже если в-вообще х-ходить не б-буду!
Марьяна улыбнулась:
- Повезло мне с детьми – сплошные оптимисты! А мне страшно становится, когда думаю о завтрашнем дне – работы нет, еду взять негде, топливо кончается, зима разбушевалась вовсю, еще и Борька болеет! И что с нашим папой? Жив ли он, а может, ранен и лежит где-то в госпитале, не зная, где мы, что с нами! Какие же мы невезучие! Может нужно написать в Свердловск на главпочтамт, попросить, чтобы выслали нам письма от папы, если они там есть? Так ведь не выдадут без предъявления паспорта! Бюрократов везде хватает! Ну, просто безвыходное положение!
- Ты знаешь, мамочка, вчера Николай Иванович высказал хорошую идею. Мы с ним как раз говорили о папе, и он предложил написать письмо начальнику Свердловского Главпочтамта с ходатайством от сельсовета выслать нам эти письма. В этом документе будет подтверждено, что мы действительно проживаем и работаем в селе Ивановка, попали сюда в результате эвакуации из Одессы и потеряли связь с папой. Он подпишет это письмо и заверит печатью сельсовета. Можно выслать и копию твоего паспорта. Мы договорились с ним, что завтра напишем письмо и сразу же с оказией отправим заказной почтой от имени сельсовета.
Марьяна обрадовалась услышанному:
- Это очень хорошая мысль! Как же мы, грамотные люди, до этого не додумались? Николай Иванович – хороший друг и очень душевный человек! Уйдет это письмо – хоть какая-то надежда появится!
А через несколько дней, когда метель утихла, Марьяна пошла в село, чтобы закончить шить платье в одном из домов. Проходя мимо правления колхоза, она увидела двух незнакомых женщин, одетых в добротные шубы, красивые меховые шапки и белые войлочные сапожки. Это были явно городские жительницы. Они вместе с председателем колхоза, вышли из правления и направились в ту часть села, из которой только что пришла Марьяна. От хозяйки дома, где она шила, Марьяна узнала, что еще вчера в село привезли двух женщин – мать с дочерью, и что они вроде бы полячки, сосланные сюда жить.
- Их определили в избу неподалеку от вашей, на самом краю села. Там бабка Евдокия на прошлой неделе померла, а родных у ей-то   никого нету. Вот, они тамеча и будут жить по соседству с вами. Все веселее будет!
Подробности Виктор узнал от Николая Ивановича. Действительно, пожилая женщина с дочерью, которой уже тоже было где-то под сорок лет, прибыли в Ивановку из лагеря, где они просидели несколько лет, а теперь, после освобождения отправлены на поселение под надзор НКВД. До захвата немцами Польши они жили в Кракове. Мать рано овдовела, а муж дочери служил старшим офицером в польской армии и был сыном очень именитых и богатых родителей. После вторжения немцев в Польшу мать с дочерью, зятем и их 3-х летним сыном бежали в Советский Союз, устроившись жить в Литве. Родители зятя эмигрировали в Англию. В Литве они прожили недолго. Однажды ночью их арестовали вместе с другими беженцами из Польши. Очень скоро мать с дочерью и ребенком оказались в лагере заключенных под Красноярском, а зять – где-то за Полярным кругом. Ребенка у них забрали в детский интернат при лагере, где через год он умер от крупозного воспаления легких. Мать и бабушка долгое время даже не знали об этом. А когда им сообщили эту страшную весть, ребенок уже был похоронен, но могилу сына им так и не показали. Когда их освободили из заключения, родители зятя добились через правительство Польши в Великобритании и правительство СССР оказания материальной помощи матери с дочерью. Им прислали одежду, продукты питания и деньги для устройства на новом месте жительства.
В пятницу вечером Марьяна с Виктором вернулись из села, вместе с Борькой, который уже вторую неделю не выходил из дома, скромно поужинали, подбросили в печь топливо, которое было уже на исходе, и собрались пораньше лечь спать. В это время они услышали стук в дверь. Виктор вышел в сени посмотреть, кто это стучит в такое позднее время. В избу он вернулся с гостями. Это были те самые две женщины, которых Марьяна видела несколько дней назад. Старшая из них, сильно смущаясь, на ломаном русском языке сказала:
-  Добрый вечер. Ради бога, извините нас за это позднее  вторжение. Мы ваши новые соседи, хоть и не рядом, но ближе         других. Вот, хотели познакомиться. Меня зовут Ядвига Родзиковская, а это моя дочь – Барбара. Простите, но мы здесь         никого не знаем. Нам сказали, что вы тоже беженцы и очень    образованные, интеллигентные люди, как мы поняли,  единственные в этом глухом селе. Вот, решили с вами встретиться, немного поговорить, задать несколько вопросов,  если вы, конечно, не против.
Марьяна пригласила их снять шубы и присесть, назвала свое имя и представила детей. Она была смущена не меньше гостей, внешний вид которых не гармонировал с убогостью жилища и одеждой хозяев.
- Вы нас тоже извините, что не можем вас принять достойным образом и даже угостить, к сожалению, нечем. Но мы очень рады, что теперь не одни в этом забытом богом месте. Как я догадалась по вашей речи, вы из Польши? Я права, пани  Ядвига?
- Вы абсолютно правы, пани Мария. Мы действительно поляки. До войны жили в замечательном городе Кракове.
И пани Ядвига рассказала всю историю жизни их семьи, трагические события, произошедшие с ними, – все, что Марьяна и Виктор уже знали от Николая Ивановича. Говоря о смерти сына Барбары, ее внука, пани Ядвига горько заплакала. Дочь начала ее успокаивать:
- Мама, успокойтесь, слезами нашего Войцека все равно не  вернешь! Сейчас у всех столько горя, что никаких слез не  хватит! Извините, что и вас мы расстроили!
- Ну, что вы, пани Барбара, я тоже по несколько раз в день    плачу от безысходности нашего положения – голод, холод,   незнание жив ли муж, который с первого дня войны на фронте, а главное, как нам дальше жить?
И Марьяна поведала гостям историю их жизни, ужасы эвакуации и пребывания в этом селе. Проговорили они до полночи. Борька давно уснул. Гости засобирались домой. Виктор вызвался проводить их:
- Вам разве не сказали, что опасно в темное время ходить без  факела? Волки – это еще одна опасность, которая  подстерегает всех. Мы уже натерпелись страха от них!
Гости тепло простились с Марьяной, пригласив всех к ним на «новоселье». Виктор, вооружившись факелом и ружьем, пошел провожать новых знакомых. А Марьяна, ожидая возвращения сына, подумала о том, что теперь рядом есть родственные души и очень приятные, красивые женщины, которым чудом удалось в страшных условиях заключения сохранить бодрость духа, благородство и женственность, чего так не хватает ей в этой каждодневной борьбе за выживание.



Глава 18

Зима еще продолжала свирепствовать, но во всем уже чувствовался скорый приход весны. По ночам трещали морозы, частенько срывался ураганный ветер, но одновременно, днем солнце, посылая на землю свои теплые лучи, постепенно разрушало снежный покров, делая его пористым и с каждым днем уменьшая толщину. С веток деревьев снег уже сошел полностью, правда, не без помощи сильных ветров. Изменился вид опушки леса. Зимой, когда снежный покров доходил до 2-3 метров, территория от села до леса казалась ровной поверхностью. Теперь же, когда снег осел, оказалось, что по отношению к селу лес стоит на возвышенности, а его опушка представляет собой небольшие холмы  вперемешку со скалами и огромными валунами. И отсюда начинается постепенный спуск к берегу реки Мендыгаринки.
Их изба стояла за этими холмами на ровном участке земли. Они были обеспокоены тем, что при таянии снега, потоки воды устремятся вниз и могут нанести серьезный ущерб избе. Но когда Виктор высказал эту мысль Николаю Ивановичу, тот только усмехнулся:
- Ну, что ты, Виктор, вашу избу ставили не дураки. Во-первых, здесь снег сходит постепенно, впитываясь в землю, а во-вторых, вода пойдет вниз, в реку по протокам и ручьям, которых сейчас не видно, но проходят они в стороне от вашей избы. Вот придет весна, и вы увидите, в каком красивом месте стоит эта обитель! А сейчас надо каждый день очищать снег вокруг избы, чтобы стены не промокли, когда начнется активное таяние.
В колхозе возобновились работы – началась подготовка к весеннему севу. Здесь никогда не было своих тракторов. В лучшие годы их присылали из МТС (Машинотракторная станция), а, в основном, все работы выполнялись на лошадях и волах. В начале войны большинство лошадей мобилизовали на фронт. Сейчас их оставалось не более десятка. Всех волов отправили на мясопоставки. Оставался один выход: пахать и боронить на коровах, а так как за зиму колхозных коров сильно поубавилось, решили на эти работы привлечь личных пеструшек. Кроме того, в колхозе осталось меньше половины семенного фонда зерновых. Районное начальство, зная о старых запасах зерна в домах сельчан, потребовало «добровольной» сдачи «излишков» для посева. Все это вызвало возмущение и отказ сдавать зерно. В колхоз прибыли работники НКВД для усмирения поднявшего голову «бывшего кулачья». По законам военного времени это не сулило ничего хорошего. Двух человек увезли с собой и все страсти быстро угасли.
Виктор вышел на работу в одну из бригад. Снова открылись детские ясли, и Марьяна приступила к своим прежним обязанностям. А вот Борька выйти на работу с матерью и на занятия в школу не смог – он сильно ослаб из-за постоянного недоедания, ноги опухли, и он с трудом передвигался по комнате, оставаясь,  весь день в избе один. Марьяна из-за этого сильно переживала. Неожиданно их выручили новые соседки-полячки, предложив приводить Борьку на день к ним.
- Не беспокойтесь, пани Мария, вашему сыну будет у нас хорошо, – сказала зашедшая однажды к ним пани Ядвига, – и нам с дочерью будет веселее. Завтра же с утра и приводите Бориса.
За неделю проживания  у приветливых соседок Борька буквально ожил. Они целыми днями хлопотали вокруг него, подкармливая всякими вкусными блюдами, непонятно из чего приготовленными, и такими давно забытыми деликатесами, как конфеты и даже шоколад, поили настоящим чаем, настоянным на целебных травах, давали ему какие-то лекарства, ставили компрессы на ступни ног. Днем, после обеда, они укладывали его спать на печи, обязательно сопровождая это рассказом какой-нибудь интересной истории. Чаще всего это делала пани Барбара, которая, потеряв собственного сына, очень привязалась к Борьке, уделяя ему все свое время.
Окруженный заботой двух красивых женщин и непривычный к таким нежностям, даже в лучшие времена своей жизни, он чувствовал себя на седьмом небе. Борька быстро пошел на поправку, повеселел и начал понемногу привыкать к этим тепличным условиям жизни, не высказывая особого рвения идти на работу в ясли и совершенно не стремясь посетить, наконец-то, занятия в школе. Более того, он не сильно спешил и возвращаться вечером домой, однажды оставшись ночевать у милых полячек, все чаще придумывал повод повторять это снова.
Обе женщины были глубоко верующими католичками, постоянно молились перед иконой, висевшей в углу комнаты. Борька с интересом наблюдал за их священодейством, совершенно не понимая смысла происходящего. Однажды, после очередной молитвы, он спросил у них:
- П-пани Ядвига, что это вы п-просите у этой картинки?
- Борис, ты уже большой мальчик и должен знать, что это не
картинка, а икона, на которой изображен наш бог – Иисус Христос,  – с обидой в голосе ответила ему пани Ядвига. – Мы просим у него прощения за наши грехи, милости и благоденствия. Бог – всемогущий, он может покарать или осчастливить любого человека на этой земле. Боженька все видит и все знает!
- Но если он все з-знает и в-видит, з-значит ему известно, что мы не имеем еды, в избе у нас х-холодно?! П-почему же Бог не п-помогает нам?
- Надо постоянно молиться Богу, просить его о помощи, каяться в своих грехах, и он обязательно вам поможет!
- Я т-тоже х-хочу молиться, но не з-знаю, как это надо д-делать! Вы меня научите этому?
- Ну, конечно, милый ты наш мальчик, обязательно научим!
И женщины в доступной форме рассказали Борьке, как надо молиться, о чем следует просить Бога, и даже подарили ему небольшую иконку со шнурком, чтобы носить ее на шее.
Вернувшись вечером домой, он сразу же повесил на гвоздь икону и заявил ничего не понимавшей матери:
- Мам! Я т-теперь б-буду молиться Богу и п-просить его, чтобы д-дал  нам еду и т-топливо. П-пани Ядвига научила меня м-молиться, а я вас т-тоже научу! Это совсем л-легко!
Марьяна от неожиданности потеряла дар речи, а Виктор начал дико хохотать, приседая возле стола:
- Ой, держите меня, я умираю! В нашей образцовой еврейско-коммунистической семье появился верующий, да к тому же католик! Все у нас уже есть – и голод, и холод, только не хватало в семье католика-антисемита!
Марьяна тоже засмеялась, причем впервые за долгое время, а Борька, растерявшись от такой реакции со стороны матери и брата, заплакал от обиды. Он искренне поверил двум добрым женщинам и очень хотел молитвами изменить их тяжелую жизнь к лучшему, а в результате его просто высмеяли. Заметив слезы в глазах сына, Марьяна начала его успокаивать:
- Боренька, мы смеемся не потому, что не верим в искренность твоих желаний улучшить нашу жизнь. Мы тебе очень благодарны за это. Просто эти милые женщины ввели тебя в заблуждение. Все люди делятся на тех, кто верит в бога и кто не верит в него. В нашей семье, к сожалению, в бога не верят. Таких людей называют атеистами. Но даже те, кто верит, относятся  к разным религиям: есть католики, православные, мусульмане. А вот евреи или иудеи, к которым относимся и мы с тобой, исповедают иудаизм. А Ядвига с Барбарой – католички и не должны были учить тебя, еврея, их молитве. А вообще-то, есть хорошая пословица: «На бога надейся, а сам не плошай!» Это значит, что надо трудиться, чтобы выжить, особенно сейчас, во время войны. Так что, сними эту иконку и верни ее женщинам, а я сама им объясню, почему ты так поступил.
Виктор, все еще посмеиваясь, сказал:
- Борька, кончай дурака валять, выходи завтра с мамой на работу в ясли, а потом – топай в школу! Там уже все соскучились по твоим рассказам. И не вздумай обращать их в иудейскую веру! Только погрома нам здесь не хватало!
В яслях детвора встретила его восторженно. Старшие окружили со всех сторон, обнимая за ноги и во всю крича: «Бойка пьишел!» Даже самые маленькие приветствовали, улыбаясь беззубыми  ртами. Но уже на следующий день о Борьке снова заговорило все село.
После завтрака он одел старших ребят и вывел погулять, даром что погода стояла отличная – небольшой морозец при утреннем солнце. В метрах ста от яслей начинался пологий спуск к реке, на которой еще стоял довольно крепкий лед, правда, уже в некоторых местах давший трещины, вокруг которых образовались промоины. Но сам спуск к реке был покрыт снегом, раскатанным мальчишками до такой степени, что превратился в ледяную горку.
Захватив с собой несколько санок, куски фанеры, разные деревяшки, малышня во главе с Борькой с визгом и криками устремились вниз к реке, по пути сбивая друг друга и переворачиваясь. Наблюдая за ребятней, Борька вместе с ними с огромным удовольствием наслаждался этой игрой. Подлетая к берегу, он вдруг заметил метрах в десяти на льду реки чьи-то санки, а немного дальше – голову в шапке, торчащую надо льдом  и услышал крик о помощи. Борька понял, что кто-то из детей провалился под лед. Его охватил ужас. Даже не раздумывая, чувствуя свою вину за случившиеся, он побежал по льду к кричавшему ребенку. Но, не дойдя до него несколько метров, почувствовал, что под ногами затрещал лед. Тогда он лег на живот и пополз к мальчику, которого сразу узнал. Это был пятилетний сорванец Сережка. Борька закричал:
- Сережка, я ползу к тебе, не бойся!
Но, приблизившись к нему и схватив его за руку, понял, что не сможет вытащить его – не хватит сил, и они оба окажутся в воде. К счастью, в это время на берегу находился старик-рыбак, который смолил дно своей лодки. Услышав крики и поняв, что случилось, он закричал:
- Эй, паря, быстро ползи назад! Иначе оба утоните!
Услышав этот приказ, Борька попытался отпустить Сережкину руку, но тот схватил его «мертвой» хваткой. С трудом ему все же удалось вырвать руку и отползти немного назад.
- Сережка, держись руками за лед, не опускай голову! Я сейчас вернусь! – закричал ему Борька.
На берегу у старика оказалась длинная веревка. Он быстро привязал ее к Борькиной ноге и послал его снова ползти к промоине:
- Ты, паря, бери его за руку, а я вас двоих-то вытяну! Ну, давай, ползи! Только осторожненько!
И Борька пополз в обратный путь, стараясь плавно скользить животом по тонкому льду. Когда он оказался возле Сережки, малыш держался руками за кромку льда и смотрел на него глазами, полными слез, ужаса и мольбы. Борька осторожно взял его сначала за правую руку, а потом для надежности – и за левую, и в это мгновение почувствовал, как его потянули за ногу. Он еще крепче сжал Сережкины  руки и так, не отпуская их, вытащил мальчика на лед, а, затем уже легко они вдвоем заскользили по льду до самого берега. Когда их подняли на ноги, Борька долго не мог оторвать свои руки от Сережкиных.
Вскоре прибежали несколько женщин, отвели их обоих в ясли, Сережку раздели до гола и долго растирали самогоном. Борьке же, отказавшемуся раздеться, несмотря на протесты Марьяны, дали выпить четверть кружки этого страшного напитка, который сначала взорвался в его желудке, как бомба, а затем разлился приятной теплотой по всему телу, и уже не сильно, но ударил в голову. Старик-рыбак, глядя на улыбающегося  Борьку, засмеялся беззубым   ртом и сказал:
- Видишь, паря, понравилась тебе беленькая-то! Начинать все одно  когда-то надоть! А ты, паря, молодец, не спугался, помог мальцу! Да ведь и я тожеть не в стороне стоял! Положено и мне плеснуть маненько!
К вечеру все село только и говорило о случившейся беде и смелости Бориса. Он снова ходил в героях, особенно среди соучеников.



Глава 19

В начале апреля весна заявила о себе в полную силу. Снег на равных участках почти везде сошел и только на холмах, с северной стороны, еще сохранился. Зато на южных силонах уже зазеленела молодая трава, и появились подснежники. Ночами небольшие морозы схватывали хорошо увлажненную землю, а днем слышался веселый звон ручьев и пение птиц. Как-то сразу опушка леса наполнилась большим количеством пернатых, чей гомон был слышен даже в центре села.
Прав был Николай Иванович, когда говорил, что их изба стоит в очень  красивом месте. И, действительно, сейчас, с приходом весны, они не могли налюбоваться красотой окружающей природы. Если зимой часто задумывались о том, как будут из села носить воду, когда снег растает, то теперь эта проблема разрешилась сама собой – в пятидесяти метрах от избы протекал ручей с исключительно вкусной и чистой водой. Даже из села приходили брать эту воду, унося ее в ведрах на коромыслах, как это было принято на Украине.
Борька продолжал ходить на работу в ясли, а после обеда – в школу. Но сидеть на уроках ему становилось все трудней. Постоянное чувство голода не давало возможности сосредоточиться. Одни и те же мысли лезли в голову: где бы раздобыть еду, что бы такое пожевать, как заглушить постоянное урчание и боли в пустом желудке. Того, что ему удавалось поесть в яслях, было явно недостаточно для развивающего организма.
В школе занимались еще несколько учеников, которые также страдали от недоедания, и по их глазам было видно, что они готовы съесть все, что попадет им под руку. Но страшнее всего действовало на Борькину психику то, что большинство учеников были сыты и приносили с собой в школу обильную еду, поглощая ее на переменах, а иногда во время уроков. Причем, некоторые откровенно демонстрировали свои возможности, хвастаясь друг перед другом.
Особенно раздражал сосед по столу – краснощекий крепыш Митяй, постоянно что-то жевавший, громко чавкая на весь класс. А когда он ел сало с чесноком, у Борьки в желудке начинались спазмы, и во рту накапливалась слюна.
Среди ребят не считалось зазорным просить, а иногда и просто отбирать друг у друга понравившуюся еду. Борька не отказывался, если его угощали, но просить не мог, считая это позорным. Так уж он был воспитан. Правда, попросить оставить докурить цигарку он не стеснялся, но от курения начинала кружиться голова, и кушать хотелось еще сильнее.
В один из дней, после того, как на протяжении всего урока поглощал сало с кренделями, выходя из класса на перемену, Митяй случайно сбросил на пол недоеденный кусок кренделя. Борька, заметив это, хотел вначале окликнуть Митяя, указав на упавший кусок, но не смог этого сделать. Он смотрел, не отрываясь на крендель, лежащий на полу, чувствуя его ароматный запах, вкус поджаренной корочки, смазанной яичным желтком, и мысленно повторял одну и туже фразу: «Хватит Митяю жрать, раз бросил на пол, значит, ему не нужен. Я могу поднять и съесть», – и Борька, затравленно оглянувшись по сторонам, схватил кусок кренделя, сдул с него пыль и целиком вложил в рот. Он так быстро, почти не жуя, проглотил этот кусок, что даже не почувствовал никакого вкуса. Но зато его охватило неприятное чувство вины за этот поступок – первый раз в жизни Борька взял чужое без спроса, просто говоря, украл. Выйдя на перемену, старался не смотреть в сторону Митяя, а, затянувшись несколько раз дымом махорки, снова почувствовал голод, и ему стало стыдно и обидно за то, что он сделал. Но жизнь продолжалась, и вскоре он забыл об этом  случае, однако проблема еды и голодные переживания стали постоянными еще долгие годы.
Занятия в школе длились недолго. Учеников 3 и 4 классов отправили на работу в колхоз. Кто трудился с родителями на подготовке семян, кто – на птицеферме, а вот Борька с несколькими ребятами получили необычное задание – обучать коров ходить в ярме ровно по меже при вспашке и бороновании. Эта работа была не из легких. Идя впереди, надо было все время натягивать веревку, привязанную посредине ярма, и, если коровы отклонялись от межи, следовало длинным прутом подправлять их, покрикивая «цоб» или «цобэ». За плугом или бороной, как правило, шли женщины и старики. Молодых мужиков в селе уже не было. Работа шла весь день с перерывом на обед. Это было самое приятное время для мальчишек-погонщиков и, особенно, для Борьки. Прибегали женщины, чьи коровы в этот день трудились в ярме, чтобы подоить их. Они приносили ребятам покушать и обязательно угощали парным молоком, слезно умоляя пожалеть буренок, обращаясь с ними поласковей. Все ребята работали весело и с большим желанием, отдыхая от школьного «умственного» труда.
Борька тоже трудился увлеченно, тем более, что все это делал впервые, радуясь возможности заработать трудодни. Но в один из дней произошел случай, который вновь подверг испытанию его психику, надолго испортив настроение.
Двое учеников четвертого класса, которых звали Панас и Гришка, предложили ему пойти вместе с ними пособирать колоски.
- Я знаю неподалеку один участок, так на нем колосков немеряно. Урожай-то сбирали уже, когда война почалась, все  спешили, мужики-то ушли на фронт, а бабы – что с них взять, – покуривая на перерыве махорку, шепотом сказал Гришка, – соберем быстро, а потом у меня дома помелем на жерновах. Мука-то у нас давно кончилась, а у тебя, Борька, она вроде никогда и не водилась? Верно баю?
Панас поддержал идею друга:
- Только пойдем втроем, и чтоб никто не знал, поняли? И мешки свои прихватите!
Борька сразу почувствовал в этом предложении что-то неладное!
- А нас за это не з-заругают? Их м-можно с-собирать?
- Дык, они ж все одно пропадут! Всю зиму под снегом-то  пролежали, а завтра запашут под клевер для скота и плакали наши пироги! А даже ежели и заругают… Чо, мало штоли  ругают нас? – очень убедительно заявил Панас.
Искушение добыть еду взяло верх над подозрительностью и неопытностью Бори. И действительно, на этой делянке было очень много колосков пшеницы, крупных и тяжелых из-за зерен, впитавших в себя зимнюю влагу. Некоторые колоски удавалось вылущить прямо в мешок, а другие целиком летели туда же, предварительно оторванные от стеблей. За час работы их мешки были заполнены более, чем наполовину. Ничего, вроде бы, не предвещало опасности. Но вдруг Гришка истошно завопил, выбрасывая содержимое своего мешка на землю:
- Тикаем, бригадир едет!
Панас тоже опорожнил мешок, и они бросились бежать в разные стороны. Борька от неожиданности замер на месте с мешком в руке, не видя со спины приближающего на лошади мужика. Когда он сообразил, что тоже надо было бежать, было уже поздно. Над ним нависла морда разгоряченной лошади, вздыбленной седоком, который держал в поднятой правой руке кожаную плеть. Со страху Борька весь сжался в комок, закрыв лицо руками вместе с мешком. Мужик, грязно матюгнувшись, заорал на него:
- А ты, че, гаденыш, не побежал? Больно храбрый? Я тя отучу колхозный хлеб воровать, жиденок пархатый! – и он, нагнувшись над Борькой, с силой обрушил на его спину, защищенную только рубашкой и тонкой курточкой, свою плеть. И, не говоря больше ни слова, развернул лошадь и поскакал в сторону села.
Удар плетью был настолько мощным, что Борька распластался на животе, уткнувшись лицом во влажную землю, и сразу же почувствовал сильное жжение на спине в районе левого плеча и до правого бока.  Ему было больно, но он заплакал, не от боли в спине, а от чувства обиды за то, что его грубо обругали, оскорбили, и, наконец, друзья, подбив на это воровство, бросили одного на растерзание бригадиру.
Продолжая рыдать, Борька встал и начал собирать колоски, выброшенные из мешков «друзей» Теперь, когда мешок наполнился колосками, он хотел закинуть его за спину, но почувствовал такую боль, что, отказавшись от этого, потащил мешок, волоча по земле, направился в сторону дома. Увидев сына, входящего с мешком в руке, в комнату, Марьяна закричала:
- Боренька, что случилось? Почему у тебя лицо все в грязи, где ты так вымазался, что это ты притащил в мешке? Боже, где ты умудрился разорвать свою единственную курточку? Что это за ребенок такой ненормальный?!
Но подойдя к сыну поближе и пытаясь снять с него испачканную одежду, она заметила, что это грязь, смешанная с кровью. И тогда ей стало плохо. Она опустилась на колени и заплакала. Теперь уже Борька начал ее успокаивать и, заикаясь сильнее обычного, рассказал обо всем, что  с ним произошло, и в конце спросил:
- Мам, что т-такое жиденок я уже з-знаю, но п-почему па-пархатый? Я ведь не ба-бабочка, которая п-пархает?
Марьяна не стала объяснять сыну значение этого старинного антисемитского оскорбления евреев. К счастью, вся эта история с колосками закончилась благополучно, хотя в военное время за это полагалась тюрьма. Борька же отделался испугом и багровым рубцом на спине на долгие годы.
В эти же дни ему вручили  «Книжку колхозника», где отмечались заработанные трудодни, а в графе «характер работы» было написано «обучение коров» и «погонщик». Он очень гордился тем, что его приравняли к взрослым колхозникам. Возвращаясь вечером с работы, уставший и грязный, Борька показывал ладони рук, стертых до крови веревкой:
- Нет, вы с-смотрите! Это пока т-только ранки, а п-потом бу-будут настоящие м-мозоли!
Виктор улыбался, а Марьяне было не до смеха – старшего сына в середине апреля вызывали повесткой на военно-медицинскую комиссию в райцентр.
И все-таки с весной пришла к ним и радостная весть. Однажды в конце рабочего дня Марьяне передали, чтоб зашла в сельсовет к Николаю Ивановичу. Улыбаясь, он протянул ей большой пакет, скрепленный несколькими сургучными печатями:
- Ну вот, Мария, мы и дождались ответа из Свердловска. Пакет адресован мне, но я решил, чтобы ты его сама открыла!
Марьяна дрожащими руками вскрыла пакет и достала оттуда  шесть писем-треугольников, один обычный конверт, а также послание начальника Главпочтамта. На всех письмах стоял обратный адрес с номером полевой почты, написанный рукой ее мужа Аркадия. Правда, последнее письмо было датировано еще январем, но это значило, что до января он был жив. Пока она, глотая слезы, читала письма мужа, в сельсовет набилось полно людей, которые поздравляли Марьяну с этой новостью, а она, вне себя от радости, смеялась и плакала, а потом обняла Николая Ивановича и расцеловала. Приняв поздравления сельчан, Марьяна поспешила домой, чтобы поделиться этой радостью с детьми.
Аркадий писал, что все время находится на передовой: под Одессой он воевал в саперном батальоне, а сейчас командует БАО (батальон аэродромного обслуживания), очень переживает из-за того, что не знает, где они, здоровы ли. Еще в августе 41 года он выслал семье свой денежный аттестат, который и находился в обычном конверте.
Они были приятно удивлены тем, что начальник Свердловского Главпочтамта, не дожидаясь, пока придут к ним эти письма, отправил на фронт их сибирский адрес. Так что можно было в ближайшее время ждать весточки от Аркадия.
В который раз, перечитывая письма мужа, Марьяна сказала сыновьям:
- Вы знаете, детки, я все чаще убеждаюсь, что хороших людей намного больше, чем плохих! Пусть он будет здоров и счастлив Н.П.Смирнов – этот начальник Главпочтамта!



Глава 20

Это  было первое майское воскресенье. Марьяна убирала в избе, а дети, позавтракав, подались в лес за сушняком. Кизяка уже в доме не было, печь не протапливали, хотя ночами еще было довольно холодно. Однако плиту растапливали ежедневно – необходимо было готовить еду, кипятить воду, да и комната в это время немного согревалась.
Кто-то постучал в дверь, и в комнату зашла молодая женщина необычайной красоты. Это была цыганка с черными, как смоль, волосами и голубыми, как весеннее небо, глазами, которые светились добротой и умом.
- Добрый день, хозяюшка! Позвольте войти в ваш дом? – мило улыбаясь, спросила она у Марьяны.
- Здравствуйте, заходите! Хотя вы это уже сделали и без моего разрешения. Присаживайтесь к столу. Правда, угостить мне вас нечем, уж простите за это!
- Ты не извиняйся, хозяюшка, я ведь вижу, в какой дом зашла и сразу поняла, что живут здесь люди пришлые, скорее всего, беженцы. Только вот, в этих краях я еще не встречала таких. Видно, судьба сыграла с вами злую шутку, забросив в такую глухомань. Никаких угощений мне не надо, а вот если дашь водички попить, скажу спасибо. Наслышана, что вода здесь родниковая, очень вкусная.
- Вода здесь действительно замечательная.
Марьяна угостила цыганку родниковой водой и сразу предупредила ее, увидев, что та достает из кармана своей яркой и широченной юбки карты:
- Я вижу, что вы собираетесь мне гадать. Не стоит этого делать. Во-первых, я не верю ни в какое гадание, а, во-вторых,  заплатить за ваш труд мне просто нечем – денег мы больше  полугода в глаза не видели, а еда, если и бывает в нашей избе, то долго не залеживается.
- А мне платить ничего не надо. Я тебе так от сердца, от души погадаю – всю правду скажу: что было, что есть и что ждет тебя впереди. И вот тогда сама решишь, милая, верить в  гадание, али нет. А я заодно и отдохну маленько. Сильно ноги  устали. Как звать-то тебя, хозяюшка?
- Зовут меня Марьяной.
- Имя у тебя наше, цыганское. Не из них сама, случаем? А я – Зоя.
- Нет, Зоя, я – еврейка. А имя мое, кстати, библейское.
- Много у нас схожего, у цыган с евреями. Вечно гонимые,  презираемые всеми. А сейчас, видимо, уже слышала, фашисты-то кого уничтожают? Евреев, цыган и коммунистов! Это же какой «чести» мы удостоились – цыгане и рядом с  коммунистами! – и молодая цыганка расхохоталась, да так искренне и заразительно весело, что Марьяна, которая уже давно не смеялась, не выдержала и поддержала красавицу.
- Муж твой, Марьяна, на фронте, жив. Скоро весточку от него получишь. Я вижу, что не удивила тебя этим? Да, и вправду, это легко угадать. Сейчас у всех мужья на фронте. Двое сыновей у тебя. Старший – видный, красивый, но нездоровый. Сердце у него от рождения больное, но с годами окрепшее. Скоро на фронт уйдет, никому не скажет, что сердце барахлит. Ранен будет, но вернется живым и здоровым. А младшенький  много переживаний тебе доставит, пока вырастет. Но потом будешь им гордиться. Долго вы здесь не задержитесь. Снова предстоит длинная и тяжелая дорога. Только там, куда вы поедете, счастье вас не ждет. Пожалеете не раз о том, что эту глухомань оставили. Больше я тебе ничего не скажу – просто не вижу дальше и карты в этом бессильны. Спасибо, милая за отдых и внимание к моим словам! Ноги мои немного отдохнули, надо идти. Мы ведь цыгане, непоседы, все куда-то спешим,  стремимся. А куда – один Бог ведает! Счастья тебе, Марьяна!
Цыганка бодро встала, поклонилась Марьяне, вышла из избы и направилась в сторону села. А в комнате остался лишь приятный запах от ее красивых волос, вымытых, видимо, какими-то травами.
Марьяна была потрясена до глубины души. Все, что сказала цыганка Зоя, соответствовало действительности. «Ну, могла она узнать в селе, что Аркадий на фронте, что у нее двое сыновей. Но то, что у Виктора врожденный порок сердца, не знал никто. И что это за предстоящая дорога? Куда снова ехать? А какие у нее поразительные глаза – смотрит, как будто в душу заглядывает!» Эти мысли еще долго мучили Марьяну. Но самое странное произошло в последующие дни, когда она, спрашивая у сельчан, не видели ли они в деревне цыган, слышала один и тот же отрицательный ответ. Некоторые даже откровенно посмеивались:
- Уж не приснилось ли это тебе, Мария? Здесь отродясь цыган-то не было. Тут климат для них неподходящий, им тепло подавай!
Этот случай остался для Марьяны загадкой на всю ее долгую жизнь.
Настал  день, когда Виктору предстояло явиться на военно-медицинскую комиссию. А накануне в селе состоялись проводы в армию четырех юношей, которым уже исполнилось 18 лет. Утром из райцентра за ними и теми, кто следовал на комиссию, в том числе и Виктором, пришла полуторка. Возле сельсовета собрались жители села, чтобы проводить их на войну, слышался плач родных, звуки гармони и пьяные голоса стариков. Марьяна получила разрешение у лейтенанта, прибывшего за призывниками, поехать вместе с ними в военкомат, чтобы оформить денежный аттестат, присланный Аркадием. Лейтенант оказался вежливым молодым человеком и уступил Марьяне место в кабине полуторки. Все отъезжающие разместились на скамьях, установленных в кузове.
Громко затарахтел мотор, машина рванула с места, отдав провожающих дымом и пылью. Вслед за машиной побежали мальчишки, среди которых был, конечно, и Борька, а родные, друзья и подруги утирали слезы, размазывая их вместе с пылью по успевшим уже почернеть от солнца и ветров, грустным лицам. Все понимали, что те, кто сейчас махал им  руками из кузова машины, вряд ли  вернутся домой  живыми.
В военкомате Марьяна долго повторяла сыну одно и тоже:
- Витенька! Я умоляю тебя, не забудь сказать врачам, что у тебя врожденный порок сердца! Это ведь очень важно!
Сын согласно кивал головой, подталкивая мать к дверям кабинета, где ей предстояло решать вопрос о денежном аттестате. Эта проблема разрешилась довольно быстро и с неожиданным результатом, о котором Марьяна и не мечтала. Ей выплатили деньги за все прошедшие девять месяцев со дня выписки аттестата. Это была очень большая сумма. Кроме того, теперь ежемесячно семье причиталось денежное содержание. Марьяна обрадовалась этому, хотя, честно говоря, за время эвакуации они совершенно отвыкли от денег, обходясь без них. Более часа она ждала Виктора у входа в комнату, где заседала медицинская комиссия. Когда он появился в дверях, по его глазам Марьяна поняла, что армии и фронта ему не избежать.
- Годен к строевой службе без ограничений! – с гордостью в голосе заявил Виктор.
- Сынок, но ты ведь сказал им о том, о чем я тебя просила?
- Мамочка, меня никто ни о чем не спрашивал, и даже не прослушивали. Зря только раздевался догола. Главный в комиссии сказал: «Я думаю, что у этого молодца не может быть никаких жалоб! Учитывая уровень образования, будем рекомендовать тебя в военное училище, отправка в августе месяце».
- Витенька, ну почему же ты не сказал им о своем сердце?
- Я не мог этого сделать. Я ведь все-таки комсомолец, да и отец в солидном возрасте на фронте! Неужели ты этого не понимаешь?
- Понимаю, конечно, но я так надеялась на твое больное сердце!
Они решили сходить на местный рынок, который находился в центре поселка, и купить что-нибудь из еды, но, придя туда, увидели всего несколько старух, продающих еду, и ни одного покупателя. После покупки буханки хлеба, десятка яиц и пакетика карамели «Подушечки», им стала ясна истинная цена полученных «бешеных» денег, которых тут же стало значительно меньше. Виктор предложил не задерживаться в Боровом, а немедленно отправиться домой, так как предстояло идти  пешком и желательно было вернуться в Ивановку засветло.
По пути они зашли на почту узнать, нет ли писем. Там их ждал сюрприз – письмо от Аркадия. Но на этом сюрприз не был исчерпан. В письме Аркадий настоятельно рекомендовал им покинуть Сибирь и переехать в Среднюю Азию в г. Фергану, где находятся две его родные сестры Сима и Маня с детьми и внуками. Он был уверен в том, что вместе с родственниками им будет гораздо легче переносить трудности, тем более,  что через несколько месяцев Виктора заберут в армию и Марьяне с Борькой будет очень сложно одним жить в сибирской глубинке. Аркадий прислал им адрес сестер и просил не медлить с отъездом.
Для Марьяны с Виктором это известие было неожиданным и заставило сильно задуматься. С одной стороны, Аркадий был прав – пережить еще одну, а, скорее всего, несколько зим, Марьяне с Борькой было не под силу. Но решиться бросить все и двинуться снова в путь по неизвестному для них маршруту, не зная, что их там ждет, было еще сложней. Кроме того, существовала еще одна проблема: прежние отношения Марьяны с семьями сестер мужа были не лучшими, особенно с семьей старшей сестры Симы. В тяжелые дни начала войны, когда Аркадий ушел на фронт, родственники даже не предложили ехать в эвакуацию вместе с ними. Теперь же предстояло воссоединение, не сулившее особых радостей.
В течение трех часов, пока они пешком добирались домой, темой разговора была предстоящая поездка в Среднюю Азию. И они все-таки решили, что придется ехать в эту неизвестность. Единственным положительным фактом было то, что в тех краях, по крайней мере, всегда тепло. Уже неподалеку от дома Марьяна вдруг резко остановилась, вспомнив о недавнем предсказании цыганки Зои:
- Витенька, у меня мороз прошел по коже! Ведь цыганка сказала и о предстоящем переезде и о том, что там нас не ждет ничего хорошего!
Марьяна еще долго сомневалась в правильности  принятого решения о новом этапе их эвакуации.



Глава 21

Весь май прошел в подготовке к отъезду. Требовалось оформить целый ряд документов, разрешающих им проезд через центр на юго-восток страны. Виктор обязан был сняться с воинского учета и получить «проходное свидетельство», а Борьке предстояло закончить учебу в школе и получить табель об окончании 3-го класса. Кроме всего, они продолжали работать в колхозе, чтобы обеспечить себя продуктами и в конце хоть что-то получить на заработанные трудодни. Марьяну же больше всего волновал вопрос о том, в какой одежде они поедут на юг. Сыновья, да и она сама сильно поизносились, и в таком виде стыдно было пускаться в дорогу. За прошедший почти год ребята выросли из своей одежды, но главной проблемой была обувь. Всю зиму и часть весны они все ходили в валенках, или, как здесь их называли, пимах. Борькины сандалии, в которых он попал в кустанайскую больницу, сожгли вместе со всей одеждой, а туфли Виктора полностью развалились. Борька заявил категорично:
- Я д-думаю, что там все х-ходят б-босиком. Т-тепло ведь к-круглый год!
Решить эти проблемы помог Николай Иванович с женой и другие односельчане: подарили Марьяне несколько пар мужских брюк и пиджаков, старую, но еще приличную обувь, оставшиеся от мужиков, ушедших на фронт, а она отдала им все тулупы и валенки, шапки и варежки. Она ночами перешивала на сыновей эту одежду, взяв у Николая Ивановича швейную машину к себе домой.
В селе все уже знали об их предстоящем отъезде и искренне жалели об этом. Одни отговаривали, другие советовали ехать, но большинство старалось помочь в подготовке к этому серьезному шагу.
Особенно сильно переживала Любаша. За последние две недели она вся извелась – похудела и на ее лице, всегда жизнерадостном, застыло выражение грусти и печали. Любаша всем сердцем полюбила Виктора, была ему преданным другом, однажды даже спасла его и Борьку от верной смерти. Виктор тоже полюбил эту красивую и умную девушку и не меньше, чем она, переживал по поводу предстоящей разлуки. У их любви, а она у обоих была первой, не было никакой перспективы, и они это полностью осознавали, проводя вместе все свободное время.
15 мая Борьке исполнялось 10 лет. Марьяна очень хотела отметить этот «юбилей» младшего сына, но возможности были невелики. Однако приготовить «торжественный» семейный ужин она все же старалась изо всех сил. Но накануне Борька своей просьбой несколько усложнил ее задачу:
- Мам! А ты не м-можешь спечь мне сдобную б-булочку или п-пирог?
 - Я, конечно, сынок, могу это сделать, но в доме  совершенно нет муки. Правда, сохранилось пару яиц и несколько ложечек сахарного песка, которым еще в том месяце нас угостила пани Ядвига, но без муки ничего не получится!
- Мам! Му-мука бу-будет! У нас ведь есть з-зерно, за к-которое я п-получил по с-спине! Я п-пойду к Митяю, у них есть р-ручная м-мельница!
- Боренька! Это ведь большая работа. Зерно надо провеять, смолоть, потом муку просеять через сито. Это все не так просто, как тебе кажется!
Но если Борька что-то задумал совершить, остановить его было невозможно. До позднего вечера он, расстелив во дворе возле избы пару старых мешков, перебрасывал из ладони в ладонь зерна, дуя на них, и сыпал на мешки с высоты своего роста, используя слабые дуновения ветра. А утром следующего дня своего десятилетия Борька закинул мешок с чистым зерном, которого было всего-то четыре-пять килограммов, на спину и очень важно зашагал в сторону села, к дому своего друга и подельника по хищению колосков – Митяя.
Жернова представляли собой два больших плоских камня, укрепленных один на другом с небольшим зазором, в который через отверстие в верхнем камне сыпалось небольшими порциями зерно. Верхний камень при помощи деревянного приспособления и длинной ручки вращался, размеливая зерна в муку, которая по желобу в нижнем, намертво закрепленном на подставке камне, медленной струйкой стекала в деревянный короб. Верхний камень надо было крутить, двигаясь вокруг него, толкая перед собой эту ручку. Еще только начав работу, Борька понял, что это неимоверно тяжело даже для взрослого человека. Но отступать он не собирался. Около четырех часов без перерыва, только останавливаясь на несколько минут, чтобы перевести дыхание, весь в поту, не чувствуя своих рук и ног, рыдая от неимоверной усталости, он ходил по кругу, вращая это тяжелое и низкопроизводительное приспособление. Борька крепко держался за ручку мельницы и, только благодаря этому, не упал от головокружения при ходьбе по кругу, причем только в одну сторону. На его ладонях образовались кровавые волдыри.
Когда закончилось все зерно, и мука больше не поступала в короб, он был страшно удивлен и огорчен тем, что муки в коробе оказалось совсем мало – вдвое меньше, чем было зерна. Он понял, что значительная часть муки осталась между камнями и достать ее оттуда нет никакой возможности.
Усталый и расстроенный, еле волоча ноги, он пошел домой, неся пару килограммов муки уже не за плечом, а в руке. Войдя в избу, не говоря ни слова, Борька положил мешок с мукой на стол, снял обувь и, не раздеваясь, повалился на лежанку и мгновенно уснул.
Марьяна сразу же поняла причину плохого настроения сына, увидев количество муки, лежавшей на столе, и стертые до крови ладони сына. Вечером, когда Виктор и Любаша после работы пришли поздравить юбиляра, они с удивлением обнаружили на столе булочки и крендельки с блестящей корочкой, смазанной яичным желтком и посыпанные сахарной пудрой. Был уже готов и вкусный «торжественный» ужин, но виновник торжества спал мертвым сном, и разбудить его было невозможно.
К концу мая вроде бы все было готово к отъезду. Необходимые документы находились у них на руках, Борьке в школе вручили табель об окончании 3 класса, в котором по всем предметам стояли пятерки; получен расчет в колхозе за проработанное время, подготовлены продукты питания из расчета более месяца дороги. Марьяна пошила каждому по вещевому мешку, был отремонтирован их единственный чемодан, повидавший виды за время эвакуации. Борька лично подготовил в дорогу чайник, почистив его внутри и снаружи. Оставалось только решить вопрос о дате отъезда, но сделать это было непросто. Поезда шли только из Кустаная – конечной станции в Северном Казахстане. Добираться туда не менее суток, причем через Ивановку транспорт проходил очень редко. Виктору удалось узнать в военкомате, что в последних числах мая через их село проследуют на Кустанай две автомашины с призывниками. Он смог убедить начальство захватить их с собой, если будут свободные места.
И вот, настал этот день. Не зная времени прибытия в Ивановку транспорта, они рано утром, позавтракав, собрали свой небогатый скарб, присели «на дорожку», прощаясь со своей обителью, спасавшей их от морозов, метелей и волков, закрыли дверь избы на щеколду и подались в село, к сельсовету. С вещмешками за спиной они очень напоминали туристов довоенного времени. Машин пришлось ждать полдня. За это время большинство жителей села успели попрощаться с ними, желая счастливого пути. Многие принесли им в дорогу еду: хлеб, вареные картошку и яйца. А Николай Иванович, не отходивший от них все это время, подарил Виктору томик стихов Лермонтова. Борьку провожала вся школа во главе с учительницей и сторожем, а Васька-охотник подарил ему волчий зуб на шнурке, одев его на тонкую Борькину шею. Соседки-полячки принесли Марьяне яркий зонтик, вызвав недоумение сельчан, большинство из которых не знали что это такое. И только Любаша не пришла к сельсовету. С Марьяной и Борькой она простилась еще накануне вечером, а с Виктором они прощались всю ночь до рассвета, решив, что ей не стоит приходить, вызвав тем самым ненужные пересуды в селе.
Когда пришли машины, оказалось, что в одной из них было много свободных мест. Началось прощание. Марьяна и многие женщины плакали. Николай Иванович, обращаясь к ним, сказал:
- Вроде бы, когда вы приехали, все вас за чужаков приняли, но быстро разобрались, что люди вы хорошие, порядочные, честные и трудолюбивые. А сейчас, как будто родных провожаем! Хочу пожелать тебе, Мария, всегда быть такой же терпеливой и работящей, дождаться мужа с фронта! Тебе, Виктор, с войны вернуться живым! А ты, друг-Борька, продолжай всю жизнь удивлять людей, как делал это здесь  неоднократно! Счастливого  вам пути! Не забывайте село Ивановку и нас всех! Пусть хранит вас Бог!
Он крепко обнял и расцеловал всех троих, помог забраться в кузов машины. Вместе с ними села еще одна женщина, ехавшая в Кустанай, в больницу, где ее муж, вернувшийся с фронта, лечился после ампутации ноги. Машины тронулись, и они еще долго видели односельчан, махавших им вслед, пока лес не загородил собой ставшее им родным село.
Меньше года прожили здесь, хлебнули и холод, и голод, не раз их жизни угрожала опасность, нашли верных друзей и даже первую любовь. Здесь они убедились в том, что люди, обиженные судьбой и властью, лишенные всех преимуществ и благ цивилизации, остаются людьми с присущими им милосер-дием, отзывчивостью и порядочностью.
И сейчас, провожая грустным взглядом скрывшееся за лесом село, Марьяна думала о том, что их ждет там, куда они потянулись, как перелетные птицы, с севера на юг.
Но ведь люди – не птицы. Для них типично жить в одном месте, в постоянном и уютном гнездышке, всей семьей, заботясь,  друг о друге.
Она не могла знать, что эти первые в их жизни скитания, вызванные войной, станут постоянными в будущем ее сыновей, которые до конца дней своих будут переезжать с места на место, но смирившись с судьбой, начертавшей им такую неспокойную жизнь.





Часть 2. С севера на юг

Глава 22

С Кустанаем они встретились будто впервые, несмотря на то, что зимой прошлого года провели здесь довольно долгое время. Правда, тяжелая болезнь Борьки не позволила им детально познакомиться с городом. Тогда он был белоснежным и морозным, а сейчас предстал перед ними весь в зелени и полностью деревянным: все дома, за исключением нескольких учреждений, являлись срубами, утопавшими в зелени деревьев, кустарников и огородов. Все тротуары были также деревянными, и только центральная площадь перед партийными и государственными учреждениями покрыта асфальтом. Это был тихий провинциальный городок, обладавший статусом областного центра Казахской ССР.
Если зимой 41-го здесь совершенно не ощущалась война, то теперь в городе то и дело можно было встретить военных, раненых и инвалидов этой войны, а также женщин в траурной одежде.
По прибытии в Кустанай Марьяна с сыновьями сразу же отправились на вокзал, чтобы узнать, когда будет поезд на Челябинск. Военный комендант, молодой парень в звании старшего лейтенанта, хорошо помнивший их необычное появление на вокзале с тяжело больным мальчиком, внимательно прочитал документ из райвоенкомата, проходное свидетельство и вежливо объяснил им, что ближайший поезд на Челябинск пойдет только через четыре дня. Марьяна забеспокоилась:
- Вот беда! Где же мы  это время будем находиться? Может быть, уже сейчас можно приобрести билеты на поезд.
Комендант, улыбнувшись, ответил:
- Ну, какая это беда? Беда была у вас зимой, когда сына чуть не потеряли. Проблему с жильем мы решим, а что касается билетов, то не беспокойтесь, этот поезд всегда полупустой, и я  здесь нахожусь круглые сутки. Так что отправим вас в лучшем виде, – и он тут же позвонил по телефону директору Дома колхозников и попросил ее устроить на четверо суток семью майора-фронтовика.
В конце беседы приятно удивил их, вручив им талоны на питание в городскую столовую. Прощаясь, комендант погладил Борьку по голове:
- Ну, ты, парень, хоть помнишь, как испугал весь город своей страшной болезнью?
- Не-а, как я м-мог это п-помнить, если тогда п-почти уже у-умер! – очень серьезно заявил ему Борька, не отрывая глаз от  кожаной кобуры коменданта.
В доме колхозника их поселили в большой светлой комнате, в которой стояли четыре кровати и столько же тумбочек, стол, покрытый белой скатертью. В центре стола на подносе стоял графин с водой и четыре граненых стакана. На окнах висели белые занавески, а кровати были застелены белыми покрывала-ми. Вся комната светилась белизной и очень напомнила Марьяне палату в местной больнице, в которой полгода назад от сыпного тифа умирал Борька.
Но больше всего их поразили и обрадовали висевшие над столом  электрическая  лампочка и на стене – черная «тарелка» громкоговорителя. Причем все это исправно работало. За полгода они уже отвыкли от такой  цивилизации. Наконец-то услышали своими ушами, а не «со вторых рук» настоящие «Последние известия» и сводку Совинформбюро, которые их порядком огорчили: на юго-западном фронте шли тяжелые бои под Харьковом и на Воронежском направлении. Продолжалась героическая оборона Севастополя, не радовали вести из Крыма и Сталинграда. Было ясно, что нечего надеяться на скорое окончание этой страшной войны.
Время до отъезда пролетело очень быстро. В один из дней Виктор с Борькой посетили местную баню. Это был день «мужской помывки», а на следующий день баню посетила Марьяна. Сходили они и на городской рынок, где торговали не только продуктами, но и вещами. Их поразили цены, особенно на хлеб, который спекулянты продавали из-под полы. Им стало ясно, что деньги, полученные по аттестату, не так уж и велики. Виктор заметил:
- Хорошо было нам жить без денег, не зная цен. Великое дело – натуральное хозяйство! Наши предки, оказывается, были не дураки!
Борька тут же задал брату вопрос:
- Вить, а что это такое «н-натуральное х-хозяйство»?
- Это, когда не было еще денег и люди менялись друг с другом товарами, которые они производили.
- Но ведь у нас н-ничего не было в Ивановке, что мы м-могли м-менять?
- Вот, поэтому мы и голодали, а мама меняла свой труд портнихи на еду для тебя!
- П-почему т-только для м-меня? А ты р-разве не к-кушал?
- Все! Борька, отстань! Ты еще маленький, чтобы понимать такие серьезные вещи!
- К-как работать в яслях, я не был м-маленьким! Я т-также, м-между п-прочим, т-трудодни з-заработал!
- Мамочка! Избавь меня от этого нудника! Борька, замри, а то по шее получишь!
Накануне отъезда Марьяна решила сходить в больницу, проведать бабу Олю, которая спасала Борьку во время его болезни. На вопрос: «Где нам найти бабу Олю?» – женщина-вахтер, дежурившая на входе, перекрестившись, ответила:
- Таперича, милая, найти бабу Олю можно только на том свете. Ишо, почитай, в феврале, когда получила она похоронку-то на свово единственного сына, так через неделю и преставилась наша баба Оля!
И женщина снова, уже трижды, осенила себя крестом. Это известие очень огорчило Марьяну. Ей было искренне жаль трудолюбивую и добрую старушку, уделившую столько внимания умиравшему Борьке:
- Вот, видишь, Боренька, баба Оля тебя, чужого ребенка, спасла от верной смерти, а себя не уберегла, узнав о гибели сына – не выдержало сердце старой женщины! Получается, что война убивает не только сыновей, но и их матерей, даже не стреляя в них!
Настал день их отъезда из Кустаная. Даже зная от коменданта, что поезд будет отправляться во второй половине дня, Марьяна с мальчиками уже утром были на вокзале. Билеты покупать им не пришлось. Комендант выдал специальный бесплатный литер на проезд до Челябинска. Там они должны были обратиться тоже к военному коменданту.
Только где-то после 5 часов вечера к перрону подошел их поезд. Это был даже не поезд, а скорее – эшелон, так как он состоял всего из трех пассажирских вагонов, причем один из которых специального назначения – тюремный, пяти теплушек и нескольких открытых платформ, на которых были установлены какие-то контейнеры и большие ящики под охраной нескольких солдат с оружием.
Вагон, в который они сели, был общего типа и сначала совершенно пустым, и Марьяна с детьми выбрали себе отсек, или купе, в центре вагона. На полках лежали старые и довольно грязные матрасы и такие же подушки без наволочек. Получение белья здесь, конечно, не предвиделось, так как проводника нигде не было видно, и никто даже не проверил наличия у них билетов. Незадолго до отхода поезда в вагоне появились еще несколько пассажиров – двое военных и женщина с девочками-близняшками  Борькиного возраста.
Послышался лай собак и громкие команды. Они прильнули к окнам и увидели колонну заключенных в темно-серой униформе, которых по-одному, выкрикивая их номера, сажали в спецвагон, причем, все они дожидались посадки, сидя на корточках.
Борька тут же прокомментировал увиденное:
- П-почему они сидят на к-корточках? Н-наверное, шли пешком и очень устали?! И з-зачем столько с-собак?
Ответа на свой вопрос он не получил, но затрещину по шее от Виктора заработал. Наконец-то погрузка закончилась, раздался свисток, вагоны дернулись, и поезд медленно двинулся вдоль перрона, держа путь на юго-восток, а, точнее, на Урал, в город Челябинск, который запомнился им, как страшный сон, где главным действующим лицом был умирающий Борька, которому никто там не смог или не захотел оказать помощь. И по этой причине им пришлось перенести столько трудностей и невзгод в далеком сибирском селе, а сейчас продолжить эту слишком затянувшуюся эвакуацию.



Глава 23

Кустанай остался позади, где-то за поездом, который, набрав скорость, начал равномерно выстукивать «чечетку» своего движения по стыкам металлических рельсов. За вагонными окнами расположилась огромная степь, зеленеющая травой и посевами, а вдали – лесные массивы, напоминающие темные мазки краски на ярком холсте закатного летнего неба.
Марьяна и Виктор еще смотрели на медленно проплывающий мимо пейзаж, а Борька уже принял решение ознакомиться с обстановкой в вагоне и его пассажирами. Он сначала осмотрел совершенно пустую половину вагона, тамбур, подергал за ручку двери наглухо закрытого туалета и двинулся во вторую половину вагона. В одном из купе двое военных играли в карты. На столике стояла початая бутылка водки и какая-то закуска.
Борька, проходя мимо них, вежливо поздоровался, но военные, даже не взглянув в его сторону и не прекращая игры, кивнули головами на его приветствие. В следующем купе сидели молодая женщина в темном платье и таком же  платке и рядом с ней две рыженькие девочки, как две капли воды, похожие друг на друга и одетые в абсолютно одинаковые цветастые платья и сандалии.  Борька остановился возле них и поздоровался, но и здесь никто из троих ему не ответил и даже не посмотрел в его сторону.
Глянув на лицо женщины, он вздрогнул, увидев совершенно «пустые» глаза, смотрящие в одну точку. Ему показалось, что женщина слепая. Одна из девочек, видно, поняв, что он не собирается проходить мимо, повернула рыжую головку в его сторону и бросила такой тяжелый и сердитый взгляд, что Борька тут же быстрым шагом пошел в конец вагона. И там он никого не обнаружил, а все двери тоже были закрыты. Полностью разочарованный результатами осмотра, Борька со скучающим выражением лица снова прошел мимо женщины с близняшками,  продолжавшими сидеть в том же положении, и военных, играющих в карты. Вернувшись в свое купе, Борька подвел итог осмотра вагона:
- В-веселая к-компания собралась в нашем в-вагоне! В-военные играют в к-карты, женщина, п-по-моему с-слепая, а д-девочки т-точно г-глухонемые!
Поужинав, они решили пораньше лечь спать. Марьяна и Виктор разместились на нижних полках, а Борька, как его ни уговаривали лечь внизу, взобрался на верхнюю полку и, лежа на животе, стал смотреть в окно, но уже очень скоро уснул крепким сном.
Проснулись они одновременно из-за того, что вагон резко дернулся и поезд тронулся после остановки на какой-то станции.
Солнце  уже поднялось довольно высоко, время было около полудня. Хорошо выспавшись, они почувствовали, что сильно проголодались. Борька снова пробежался по вагону в надежде найти воду, чтобы умыться, но ничего не нашел. Их выручил остаток воды в чайнике, который он наполнил еще в Кустанае. Перекусив всухомятку, он с упреком  сказал:
- Нельзя с-спать так д-долго! П-пропустили станцию, а ведь т-там б-была вода и, наверно, к-кипяток!
- Мамочка, твой маленький сыночек становится большим нахалом! Можно подумать, что он не спал вместе с нами! – не преминул ответить Виктор.
- Просто мы все очень устали, готовясь к отъезду и во время посадки. И нечего упрекать друг друга! – успокоила сыновей Марьяна.
Выйдя в тамбур покурить, Виктор познакомился с одним из военных, который рассказал историю женщины с дочерями-двойняшками, которые так удивили Борьку своим необычным видом и поведением. Оказывается, женщина не была слепой, а девочки прекрасно все слышали. С интервалом в две недели она получила две похоронки – на мужа и родного брата. Это ее так потрясло, что она замкнулась в себе, перестала реагировать на все, что ее окружало – не замечала дочек, друзей, соседей, отказывалась принимать пищу, пыталась покончить жизнь самоубийством. Врачи установили сильное психическое расстройство, а друзья и соседи решили отправить их в Челябинск, к родителям погибшего мужа. Помог им в этом военком, поручивший двум военным, следовавшим в командировку, присмотреть за женщиной с девочками.
Борька всерьез затосковал от скуки, царившей в вагоне. Виктор, лежа на нижней полке, все время читал какие-то старые газеты и только иногда выходил в тамбур, где общался с военными и «стрелял» у них покурить.
 Марьяна постоянно сидела у окна, поглощенная думами о их предстоящей жизни в Средней Азии и взаимоотношениях с родными мужа. Ей было о чем задуматься: какой будет эта встреча, где они будут жить, найдет ли она там себе работу?
А Борька изнывал от безделья. Вчерашние попытки разговорить близняшек или хотя бы обратить на себя внимание закончились полным провалом. Но он не был бы самим собой, если бы признал свое поражение, не предприняв повторных попыток. На этот раз он устроился возле окна напротив купе, в котором сидели женщина и ее дочери, и начал вслух комментировать все, что видел вокруг, каждый раз вскрикивая, если в поле зрения попадало что-то интересное:
- Вот п-показалось небольшое село, а в-возле п-переезда стоит п-подвода, на которой сидят с-старик и д-двое мальчиков на к-каких-то мешках! Интересно, что же в этих мешках? Я не з-знаю! М-может кто из  пассажиров нашего в-вагона ответит на этот в-вопрос?
И так обо всем, что проплывало мимо вагонного окна. Когда же Борька закричал особенно громко: «Ой, что это такое!?» –   женщина вздрогнула, а близняшки не выдержали такого испытания и подбежали к окну, возле которого он стоял, и увидели крестьян, работавших в поле.
Через полчаса  они уже познакомились и носились по  вагону, играя в «жмурки». Благо, что было, где прятаться – в пустых  купе, на полках и в тамбурах.
До Челябинска доехали довольно быстро, так как по пути было всего несколько остановок. Видимо, поезд был литерным, поскольку в его составе находился вагон с заключенными. Здесь они пробыли всего несколько часов. Помощник военного коменданта посадил их в поезд, следовавший до хорошо знакомой станции «Ртищево». На этот раз они оказались в «теплушке», пол которой был устлан пожелтевшим сеном, сохранившим дурманящий запах. Здесь же находились несколько женщин, едущих на работу до какой-то промежуточной станции. Они разложили на платках, прямо на сене, еду – хлеб, вареные яйца и репчатый лук, поглощая ее молча и с завидным аппетитом. Одна из них, заметив, как Борька внимательно наблюдает за их трапезой, подмигнула ему и поманила к себе кивком головы:
- Садись, мужичок, рядком, составь нам кампанию. Тебя как величать-то?
- Б-борька!
- Ну, что это за имя-то такое, неуважительное – Борька! Такое только услышишь в животноводстве! Я думаю, что звать тебя Борисом,  а лучше Боренька, в крайнем случае, Борей.  Я права? Давай, Боря-Боренька, не стесняйся, ешь, что бог послал!
На одной из станции женщины, попрощавшись, покинули вагон. Здесь их ждало задание – замена сгнивших шпал на новые – тяжелая, даже для мужчин, работа.
И до «Ртищево» они добрались довольно быстро и благополучно. Правда, продуктов осталось совсем мало. На станциях купить что-либо за деньги было невозможно. Еду обменивали только на вещи. Но вся их одежда была одета на них. На станции «Ртищево-2», как и в прошлом году, было полно людей. Продолжалась эвакуация из районов Поволжья, Северного Кавказа, Сталинграда и блокадного Ленинграда.
И снова их записали в список на отправку теперь уже в сторону Пензы и Оренбурга.
Надо было где-то устраиваться на время, пока подойдет очередь. Марьяна предложила Виктору сходить к Анне, хозяйке дома, где они жили прошлый раз, узнать нельзя ли и сейчас воспользоваться ее гостеприимством. Борька упросил брата взять его с собой. Очень скоро они вернулись с приятным известием: Анна ждет их и примет с радостью. Она даже обиделась, что они сразу не пришли к ней, а послали «разведчиков».
 Встретились Марьяна с Анной, как родные, обнялись и расцеловались. Далеко за полночь они  все еще рассказывали друг другу о событиях, произошедших с ними за довольно короткий промежуток времени. Оказалось, что ее сын был тяжело ранен и сейчас находится на излечении в госпитале где-то в Подмосковье, а от мужа уже долгое время нет никаких вестей. Анна искренне обрадовалась тому, что нашелся Аркадий. Когда же Марьяна рассказала ей подробности этих розысков, она воскликнула:
- А говорят, что чудес не бывает! Да, они на каждом шагу. Разве то, что Борька спасся от неминуемой смерти, не чудо! Ах, мои хорошие, как же я рада снова видеть вас живыми и здоровыми. Я все время вспоминала нашу прошлую встречу! Все думала, где они, что с ними? Глазам своим не поверила – Виктор с Борькой на крыльце стоят!
Несколько дней пробыли они у Анны, а расстались теперь уже, видимо, навсегда, не надеясь на еще одно чудо.
И снова выручил их военный комендант – вне очереди посадил в эшелон, идущий в сторону Средней Азии. Этот поезд тоже был сборный: несколько пассажирских вагонов еще дореволюционного выпуска – старые, обшарпанные, не один раз попадавшие под бомбежки и обстрелы, теплушки с какими-то грузами эвакуированных заводов и открытые платформы с военной техникой, поврежденной в боях на различных фронтах и, видимо, следовавшей на ремонт или переплавку.
Пассажирские вагоны были переполнены. Люди устраивались даже в проходах и тамбурах. Марьяне с детьми повезло – их посадили в вагон, когда еще не была объявлена общая посадка, и они заняли приличные места в центре вагона. Правда, позже, когда набилось много людей, они оказались втроем на нижней полке, где можно было только сидеть, а спать по очереди.
Эта обстановка очень напомнила осень 41-го года, когда вот также проходила та, первая страшная эвакуация. Немного «отдохнув» от ужасов войны в глухой сибирской деревне, они сейчас снова столкнулись с военной действительностью и уже вторично переживали присущие ей тяготы и лишения.



Глава 24

Это был, скорее всего, самый медленный поезд в системе путей сообщения. В то время, а может быть,  позднее такие эшелоны называли «500-веселый»! Он останавливался и подолгу стоял не только на больших и маленьких станциях, но и на всех полустанках, разъездах, где был хоть один запасной путь или тупик с переводной «стрелкой». Пропуская все, без исключения, эшелоны, следовавшие за ним, этот поезд часами ждал встречного, а иногда обыкновенную дрезину  с путевыми рабочими.  На станциях у него постоянно отбирали паровоз  для другого, более  «важного» поезда, и пассажиры, уже привыкшие к такому замедленному ритму движения, терпеливо ждали часами, а иногда и весь день, когда им дадут другой паровоз и повезут дальше. Вообще-то, никто никуда особо и не спешил, не имея четкого представления, что и где их ждет. Война осталась далеко позади, бомбы на них не падали, никто их не обстреливал.
О том, что идет страшная война, им постоянно напоминали обгонявшие эшелоны с раненными солдатами, подбитыми и обгоревшими танками и другой военной техникой. Особенно тяжело было смотреть на поезда, в вагонах которых везли людей из блокадного Ленинграда, на детей, которые совершенно не улыбались, мало разговаривали и были похожи на маленьких старичков, измученных голодом, холодом, бомбежками, обстрелами и смертями родных и близких. На их огромные недетские глаза, полные скорби, невозможно было смотреть без содрогания.
Войну нельзя было забыть, глядя на частые встречные поезда, везущие в теплушках солдат на смену погибшим и раненым.
И постоянное чувство голода. И сознание того, что рядом нет мужей, братьев и сыновей, оставшихся там, на фронте, еще сражающихся или уже ушедших в небытие. И полное отсутствие каких-либо известий о судьбе родных и близких им людей.
Пассажиры этого поезда – женщины, старики, инвалиды, юноши и девушки допризывного возраста и большое количество детей постепенно начали привыкать к такому образу жизни «на колесах», стараясь как-то устроить свой быт, найти пищу и не отстать от поезда, который стал им вторым, а теперь уже и единственным домом.
Стоянки поезда использовались в зависимости от длительности и окружающей местности. Если  это было где-то в степи и по времени 2-3 часа и более, пассажиры тут же начинали готовить пищу на кострах, а при наличии какого-либо водоема или ручья, мылись и стирали белье, одежду.
Особенно проблемным было отправление естественных надобностей. В вагонах все туалеты были наглухо закрыты. Поэтому даже при коротких остановках люди выскакивали из вагонов в поисках какого-нибудь укрытия: кустов, деревьев, заборов. Мужчины бежали направо, а женщины – в противоположную сторону. Нужно было быстро решать эти проблемы, чтобы не отстать от поезда. Машинисты паровозов, как правило, сочувствуя, заранее предупреждали об отправлении короткими гудками. Правда, не обошлось без курьеза. Однажды, на каком-то разъезде только страждущие разбежались в разные стороны и устроились в кустах, как кочегар, решив подшутить, воспользовался тем, что машинист с помощником тоже побежали вместе  с пассажирами, начал издавать короткие гудки. Картина была потрясающая: со всех сторон к поезду бежали люди, на ходу надевая штаны и опуская платья, ругаясь и смеясь, глядя на бегущих рядом. Но самым смешным было то, что и машинист с помощником, без которых поезд не сдвинулся бы с места, с перепугу забыв об этом, бежали вместе со всеми в таком же смешном виде. Это веселое происшествие немного разрядило гнетущую обстановку и пассажиры вместе с машинистами еще долго смеялись, вспоминая разные пикантные подробности этой пробежки.
Борьке жизнь «на колесах» явно пришлась по душе. Быстрая смена мест и событий, новые знакомства – все это соответствовало его характеру и темпераменту. Он сразу же обрел друзей-ровесников и быстро выбился в лидеры, имея уже значительный прошлогодний  опыт подобной жизни в пути.
 Все началось с того, что на одной из станций он окликнул нескольких мальчишек, скучавших на жаре возле вагона:
- Эй, п-пацаны, айда  к-купаться!
Мальчишки оглянулись по сторонам и, не видя никакого водоема, подумали, что этот курчавый заика их разыгрывает. Один из них со злостью сказал:
-  Эй, ты, че, хош схлопотать?
На что Борька, смеясь, ответил:
- Ну, вы как х-хотите, а я п-пошел к-купаться! – и важно зашагал в сторону паровозного депо.
Мальчишки, заинтригованные этой уверенностью, побежали следом. Возле колонки, из которой заправляют паровозы водой, Борька остановился, оглянулся по сторонам и начал быстро раздеваться догола. Освободившись от одежды, он открыл кран и встал под мощный напор воды, жестом руки зовя мальчишек последовать его примеру. Они не заставили себя ждать и присоединились к нему, резвясь под холодной водой. Вдруг Борька заметил  бегущих к колонке деповских рабочих. Он быстро закрыл кран, схватил одежду и с криком: «П-пацаны, бежим!» – голяком бросился наутек. Мальчишки последовали за ним. Эта «операция» закончилась благополучно, и Борькин  статус лидера был установлен окончательно.
В последующие дни при организации костров и приготовления пищи он разыскал какое-то разрушенное строение, притащил четыре кирпича, на которых удобно было устанавливать посуду для варки картошки или чая. То же самое сделали и остальные мальчишки. Причем Борька предложил кирпичи возить с собой в тамбурах вагонов, чтобы не тратить время на поиски новых на остановках и быстро разжигать костры. Между кирпичами отлично горело любое топливо, сохраняя потом жар, в котором можно было испечь картошку.
Возглавляя довольно большую ватагу, среди которых были ребята и более старшие по возрасту, Борька на каждой остановке быстро ориентировался, решая, где достать топливо для костров, найти питьевую воду, раздобыть картошку и другие овощи на близлежащих колхозных участках и огородах. Этому, естественно, сопутствовал определенный риск и угроза со стороны сторожей и хозяев. Но нужно было чем-то питаться и мальчишки, ведомые чувством голода, увлеченные этой опасной «игрой», подбирали оставленные в поле овощи и просто воровали их из огородов. Если же поблизости был сад, Борька оставлял несколько мальчишек отвлекать внимание сторожа с одной стороны, а с другой нападал с остальными на деревья, унося за пазухой ароматные фрукты. Он с гордостью приносил добытую пищу в вагон, угощая мать, брата и соседей по купе.
Марьяна, переживая, предупреждала сына:
- Смотри, Боренька, это может очень печально закончиться для тебя! Поймают и, не дай бог, изобьют! У тебя ведь следы плетки еще не сошли на спине! Или ты уже забыл, что произошло в Ивановке?
- Ма! Нас ведь м-много и мы х-хорошо б-бегаем!
При подъезде к Оренбургу поезд остановился на небольшой станции, ожидая встречного. Стоянка, как правило, в таком случае по длительности могла быть различной. Пассажиры вышли из вагонов на перрон, где местные женщины, бегая вдоль поезда, предлагали купить картошку и яблоки в небольших ведрах.
Борька прошелся по перрону, заглянул внутрь вокзала и, не увидев ничего интересного, снова вернулся на перрон. Здесь он обратил внимание на старушку, которая стояла возле мешка с картошкой и нескольких ведер, наполненными яблоками. Она с завистью смотрела на других женщин, бегающих с ведрами, но, видимо, не имея сил последовать за ними, да и мешок не с кем было оставить. Старуха только тихим голоском покрикивала:
- Купите картошечку прямо с грядки, яблочки прямо с ветки!
Но никто из пассажиров к ней не подходил, время остановки все уменьшалось, и она была очень этим расстроена. Борьке стало жаль старушку:
- Б-бабушка! Вы идите т-тоже ближе к в-вагонам! Так вы ничего не п-продадите!
- Дык сил-то у меня нету бегать! И мешок вот не на кого оставить-то!
- А хотите, я вам п-помогу п-продать это? – предложил свои услуги Борька.
Старушка подозрительно посмотрела на него и с сомнением спросила:
- Сыночек, а не обманешь старую-то?
- Ч-честное п-пионерское, не обману!
- Сколько п-просить за ведро к-картошки и яблок?
Старуха назвала ему цену, он схватил в обе руки по ведру и быстро побежал к вагонам, но не последовал примеру женщин-продавщиц, а заскочил внутрь вагона с криком:
- Покупайте без оглядки картошечку прямо с грядки, а яблочки для деток – прямо с веток!
Этот рифмованный экспромт он произносил нараспев, совершенно не заикаясь, чему был сам очень удивлен и уже через несколько минут выскочил из вагона с пустыми ведрами и деньгами, зажатыми в руке.
Борька радостно подбежал к старушке, сунул ей деньги, быстро наполнил ведра и снова побежал уже в другой вагон. Пассажиры, хорошо знавшие его, с удивлением, смеясь, встречали маленького продавца:
- Вот, молодец, нашел себе работу! Далеко пойдет, стервец!
Особенно были удивлены все в его вагоне. Марьяна с Виктором, не понимая, что происходит, откуда взялись картошка и яблоки, что это за частушку поет Борька, пытались расспросить его, но не успели – он продал все и выскочил из вагона. В течение получаса Борька продал почти весь бабкин товар. Он очень устал, но был доволен собой и рад, что помог  старушке:
-Вот ваши д-деньги! А вы мне не в-верили! – еще не отдышавшись и снова сильно заикаясь, проговорил Борька.
- Ой, спасибо тебе, внучек, выручил старуху! Прости уж меня, дуру, поначалу не поверила, засумлевалась! А это тебе за работу!
Старуха наполнила одно ведро оставшейся картошкой, а другое – яблоками и все это вручила Борьке, который аж покраснел от удовольствия:
- Спасибо, ба-бабушка! Я б-бегом отнесу и верну в-ведра!
Он помчался к поезду, заскочил в свой вагон, высыпал на полку рядом с удивленными происходящим Марьяной и Виктором свой заработок и с криком: «Это я з-заработал!» - выскочил на перрон, добежал до старушки, вручил ей ведра и в это время раздался гудок паровоза, поезд дернулся, Борька рванулся к своему вагону, вскочил на ступеньку и радостный, очень гордый прошелся мимо улыбающихся пассажиров в свое купе, где Марьяна, Виктор и соседи встретили его аплодисмен-тами. А Виктор с пафосом спросил:
- Мамочка! Откуда это? В семье революционера-большеви-ка, майора Красной Армии вдруг появился гешефт-махер!
- Сынок, это не вдруг, просто в нем начали проявляться еврейские корни, что в тебе, кстати, даже не предвидится! – глядя на Борьку, с любовью ответила Марьяна.



Глава 25

Этот  день и станцию, на которой поезд остановился ранним утром, они запомнили на всю жизнь, как страшный сон.
События этого дня были настолько трагичными, что никто из них позже не мог  вспомнить названия станции.
Проснулись они не оттого, что поезд остановился, а от сильного крика в их вагоне. Кричала женщина-украинка Клава, ехавшая в полукупе, которое находилось возле тамбура и ранее использовалось как служебное помещение для проводников:
- Ой, лышенько, бабуля вмерла! Люды, идить сюды! Бабуля вмерла! Лышенько!
Вместе с Клавой, ехавшей с двумя маленькими детьми, на нижней полке этого полукупе располагалась очень старая еврейка с мальчиком, которого звали Мишей, примерно 5 лет от роду – не то внуком, не то ее правнуком.
Старуха была очень слаба, почти не разговаривала и редко вставала на ноги. На протяжении всего пути пассажиры подкармливали ее и очень симпатичного малыша Мишеньку, которые непонятно почему говорил только несколько слов, в том числе «баба». Соседям по вагону с трудом удалось установить из невнятных ответов старухи, что бежали они от немцев из небольшого городка, расположенного неподалеку от то ли станций Ясиноватая, то ли Котельникова. С ней была ее невестка с двумя взрослыми дочерями  и тремя внуками. Эшелон, в котором они ехали на открытой платформе, был обстрелян немецкими самолетами. В живых остались только она и, скорее всего, правнук Мишенька. Старуху сильно контузило, и поэтому ее речь была малопонятной. Никаких вещей и документов у нее не было.
Складывалось впечатление, что она вообще не понимала, что с ней происходит, но правнука узнавала, прижимала к себе, все время произнося непонятное для окружающих слово «аюсэм». Ночью Мишенька всегда спал рядом с ней, возле стенки, положив курчавую головку на высохшую от труда и долгой жизни руку бабушки, а вернее, прабабушки.
Вот и этим ранним утром Клава, спустившись с верхней полки, посмотрела на спящего малыша и лежавшую на спине с открытыми глазами старуху, спросила ее:
- Ты чого не спышь, бабуля?
Не услышав ответа, внимательно посмотрев в ее остекленевшие глаза, в которых застыли удивление, грусть и упрек, Клава закричала на весь вагон. Этот крик поднял всех пассажиров, поспешивших узнать, что произошло в начале вагона. Мишенька, проснувшись от этого крика, сильно испугался, заплакал и, обняв ручонками уже остывшую старуху, рыдая, повторял одно  и тоже слово «Баба! Баба! Баба!»
Виктор быстро разыскал начальника эшелона, который тут же принял решение:
- Старуху надо здесь похоронить. Времени будет достаточно – стоянка не менее 4-5 часов. Ждем, пока подвезут уголь для  паровоза. Сейчас необходимо найти несколько лопат и решить, где копать могилу. Но есть одна закавыка: где гроб-то взять?
Марьяна, стоявшая рядом, сказала: 
- Женщина была еврейкой и, скорее всего, верующей, а у евреев в гробах не хоронят. Покойников заворачивают в холстину или, в крайнем случае, в простыню и так кладут в могилу.
Начальник эшелона вздохнул с облегчением:
 - Ну, это гораздо проще. Простынь я сейчас организую. А ты, парень, – обратился он к Виктору, – сбегай на паровоз, попроси у них лопаты под мою ответственность, а также посмотри, где могилу будем копать!
Неподалеку от станции находился небольшой хутор, а возле березовой рощи – кладбище с деревянными крестами. Могилу копали поочередно: Виктор с начальником эшелона и машинист с кочегаром. Других работоспособных мужчин в поезде не было.
Борька с мальчишками руками отгребали землю от краев могилы. Женщины прямо в вагоне подготовили покойницу к погребению, завернув ее в застиранную, видавшую виды простыню, пропитанную по краями черными штампами железной дороги. Старушка была такой маленькой и высохшей, что одной простыни хватило, чтобы обвернуть ее дважды.
На время всех этих приготовлений Клава увела из вагона Мишеньку вместе со своими детьми. В поезде обнаружился старик-еврей, который, не будучи религиозным, помнил слова молитвы на случай похорон и, после долгих уговоров, согласился произнести ее на могиле.
Вся процедура похорон произвела на Борьку, видевшего такое впервые, сильное впечатление. Из слов молитвы, которую произносил, все время  кивая головой, старик в черной кепочке, ему запомнились только «Адонай» и « Умейн». Позже, когда он спросил у матери, что означают эти слова, она объяснила:
 - «Адонай» на иврите это Бог, словом же «Умейн» заканчивают молитву.
Борька тут же поинтересовался:
- А кто такой Иврит?
- Не кто, а что. Это древнееврейский язык – один из самых древних в истории. Сейчас его считают «мертвым» языком и большинство евреев говорят на  современном еврейском языке «идиш».
После погребения возникла новая проблема: надо было оставить на могиле надпись с фамилией и именем того, кто в ней похоронен, а этих сведений ни у кого не было. Все называли покойницу «Мишина бабушка». Виктор предложил на досточке  написать  «Мишина Б. – скончалась в поезде 25 июля 1942 г.» Теперь необходимо было решить, что делать с ребенком. Начальник эшелона решительно заявил:
- На ближайшей большой станции, а это будет Аральск, сдадим малыша в дорожную милицию, а уже они определят его в детприемник или детский дом.
Но Клава, стоявшая рядом, обнимая чернявого Мишеньку и своих двух белокурых девочек, сказала:
- Цэ не дило! Хай вин живэ з нами. Дэ двое, там и третий не лишний! Мужик будэ у семьи! А то ведь от нашого татки з фронту нияких вистей немае! Живый ли? А ты, сынок, тепер будешь Михаилом Ивановичем! А шо, звучить не плохо! – и она, вытирая слезы, пошла с детьми в сторону вагона мимо пассажиров, с восхищением смотревшими вслед этой мужественной женщине, взвалившей на свои хрупкие плечи неимоверный груз ответственности и заботы за жизнь и судьбу маленького человека, так сильно пострадавшего от войны.
Однако жизнь продолжалась… Стоянка поезда затягивалась, и пассажиры начали разжигать костры, готовить еду, решать насущные потребности. Борька с друзьями обнаружили неподалеку небольшой ставок, в котором можно было искупаться, постирать одежду и люди потянулись в сторону этого водоема. Через некоторое время вдали послышался шум приближающегося  поезда. И вскоре мимо станции по второму пути промчался на большой скорости специальный поезд, в теплушках которого с зарешетчатыми окошками, везли заключенных.
Борька провожал глазами быстро мелькавшие вагоны и тамбуры, в которых стояли вооруженные часовые. Вдруг он заметил, как из одного окошка через решетку кто-то выбросил небольшой сверток. Борька подождал, пока поезд прошел мимо станции и быстро исчез за поворотом, убедился, что никто не заметил случившегося, и медленно пошел к тому месту, где мог находиться этот сверток.
Он лежал недалеко от рельсов, отнесенный порывом воздуха от быстро мчащегося поезда. Это был кусок листа бумаги, свернутый вчетверо. Борька не стал его разворачивать, а, спрятав в карман штанов, быстро побежал в вагон, где и вручил сверток Виктору, лежавшему на нижней полке.
-  Вить! П-посмотри, что это? Я нашел возле рельсов! Это в-вылетело из окошка в-вагона с арестованными, – шепотом  доложил о случившемся брату.
Виктор развернул сверток и внимательно прочитал записку, которая была адресована жене и сыну. В ней говорилось, что он, автор послания, жив, но здоровье сильно подорвано. Просит их не верить в его виновность, постарается выжить и вернуться к ним. Здесь же была приписка к тому, кто найдет это письмо, с мольбой отправить его по адресу, написанному здесь же. Эта была деревня в Саратовской области. Виктор дал прочитать записку Марьяне, которая, ознакомившись с содержанием, побледнела и тоже шепотом сказала:
- Витенька! Умоляю, не делай этого! Ты не представляешь, чем это чревато!
- Мамочка! Успокойся и вспомни себя в 37-м! Как ты мечтала получить весточку от папы? Я все сделаю, как надо. А ты, Борька, ничего не видел и не находил! Усвоил? – на ухо брату произнес Виктор.
Решив, что времени до отправления поезда еще достаточно, и он успеет сбегать в хутор к почтальону, чтобы найти конверт и отправить письмо, Виктор категорически пресек попытку брата  пойти вместе с ним и быстро направился на выход из вагона. Но уже очень скоро Борька увидел, что подвезли уголь и загружают им тендер паровоза.
А через полчаса, известив короткими гудками об отправлении, поезд дернулся и медленно двинулся мимо станции, давая возможность всем заскочить на ходу в свои вагоны. И тогда Марьяна серьезно забеспокоилась, не обнаружив Виктора. Борька ее успокаивал:
- Мам! Вот у-увидишь, он сел в д-другой вагон или на открытую п-площадку.
Но, успокаивая мать, он сам был почти уверен, что Виктор не успел к отправке и отстал от эшелона. Борька внимательно следил, стоя на подножке вагона, за теми, кто на ходу садился в поезд. Теперь оставалось только ждать следующей остановки, чтобы убедиться в правильности его наблюдения.
Через пару часов они остановились на маленьком разъезде, но Виктор в вагоне не появился. Марьяна уже плакала не переставая, поскольку хорошо понимала, в каком тяжелом положении оказался сын. Все его документы, проходное свидетельство призывника, деньги находились в ее сумочке. Виктора в любой момент могли заподозрить в дезертирстве и арестовать.
Борька не совсем понимал страхи матери, но тоже был очень расстроен и плакал вместе с Марьяной. Уставший за весь этот тяжелый день, наполненный такими трагическими событиями, заплаканный, он быстро уснул, не зная, что завтрашний день будет тоже нелегким.



Глава 26

Проплакав всю ночь, на остановках постоянно подбегая к выходу из вагона, выглядывая, не появился ли Виктор, Марьяна утром, как только поезд остановился на небольшой станции, взяв с собой Борьку, пошла разыскивать начальника эшелона. Он, выслушав ее сообщение о том, что Виктор еще вчера отстал от поезда, не имея с собой никаких документов, и до сих пор не появился, успокоил ее:
-  Ваш сын – взрослый и смышленый парень. Сообразит, что к чему. Военных комендантов на станциях от Оренбурга до Аральска нет, милицию тоже редко встретишь. Так что задерживать его некому. А  документы он должен всегда носить при себе. Думаю, что сегодня, в течение дня он догонит нас. Ну, а, если нет, буду связываться с начальниками предыдущих станций.
Марьяна немного успокоилась и пошла в свой вагон, а Борька решил осмотреть станцию и то, что ее окружало. Он обратил внимание на санитарный поезд, стоящий на втором пути, и подошел к одному из его вагонов, на ступеньках и в тамбуре которого сидели и стояли несколько раненных бойцов, кто с повязкой на голове, кто с гипсом на руке, но все молодые и веселые, видимо, потому что с фронта ехали в глубокий тыл на излечение, а некоторые – на демобилизацию. Борька подошел к ним поближе и поздоровался. Один из бойцов, затянувшись дымом самокрутки, спросил:
- Ну, ты че, сынок, местный что ли? Что нос-то повесил, случилось чего? Может голоден? Так, мы мигом тебя накормим – как-никак, а паек пока получаем!
Борька смущенно ответил:
- Я не м-местный, мы эвакуированные, а г-грустный потому, что б-брат отстал от п-поезда, мама все время п-плачет!
- А ты че заикаешься-то, испугался кого?
- Не-а, это б-бомба рядом в дом п-попала, а меня в-волной  ш-шандарахнуло об т-трансформаторную будку!
- Выходит, что ты тоже от войны пострадавший, как и мы все тут. Может, с нами, как раненый поедешь? – расхохотался боец. Все вокруг тоже рассмеялись этой шутке. – А где это тебя, как ты сказал, «шандарахнуло»?
- Это с-случилось в Одессе. Мы оттуда от немцев б-бежали!
- Так ты, брат, из Одессы? У нас же есть твой земеля! – с радостью воскликнул боец и закричал на весь вагон: – Жора, плыви сюда, тут тебя земляк дожидается!
Через несколько минут в дверях показался красивый молодой парень на костылях. На сильно выгоревшей от солнца, пота и стирки гимнастерке блестели две медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Ворот гимнастерки был широко расстегнут на все пуговицы, открывая вид на морскую тельняшку. На месте левой ноги висела пустая штанина черных морских брюк.
Борька замер, увидев на груди раненного бойца две боевые медали, в которых отражались лучи утреннего солнца. Еще до войны, встретив на улице военного, награжденного медалью, мальчишки и он, в том числе, несколько кварталов сопровожда-ли героя. А орден был еще большой редкостью.
Боец на костылях, отодвигая плечами стоявших в проеме дверей раненых, весело покрикивал:
- А ну, граждане, разойдитесь по-хорошему! Могу я, наконец-то, увидеть земляка? Так это ты, кореш, с Одессы? Сейчас мы это проверим! – он сел на ступеньку, передал костыли сзади стоящим. – Ну, пацан, скажи, где же ты жил в нашей Одессе?
Борька, смущенный таким напором земляка, испуганно ответил:
- На Толстого, 10, квартира 6. Это угол Франца Меринга, возле остановки трамвая номер 15.
Боец развел руки в стороны, посмотрел на всех широко раскрытыми глазами и артистично сказал:
- Мальчики, шоб я так жил, что этот пацан таки из Одессы! Больше того, мы с ним просто таки соседи! Тебя как зовут, парень? Борькой? Здорово! А меня Юркой. Не удивляйся, эти жлобы всех одесситов почему-то зовут Жорами! Но я их прощаю. Это ведь от низкой грамотности и недостатка витаминов в пище, которой, кстати, тоже недостаточно. Так, вот, что я тебе скажу, Боренька. Я хорошо знаю твой дом. В нем на первом этаже замечательный гастроном, где можно было всегда заправиться горючим! А я жил буквально рядом – возле нового базара, по соседству с цирком. Ты знаешь, где цирк в Одессе?
  Борька даже задохнулся от возмущения:
  - Да я там с-сто раз б-бывал!
  - Допустим. И что ты там, к примеру, последний раз видел?
  - П-последний раз я там видел…К-карандаша!
Стоящие рядом бойцы, внимательно слушая эту своеобразную дуэль двух одесситов, громко засмеялись. Юрий, тоже смеясь, поднял руку:
  -  А ну ша! Ты не обижайся на них, Боренька, они ведь подумали, шо ты в цирке видел просто карандаш-инструмент для письма. Так, вот, шоб вы знали, Карандаш – это великий, лучший в Союзе  клоун по фамилии Румянцев, а Карандаш – это его, так называемый, «псевдоним», фарштейн? – и обратился к мальчику снова: – А я, Боренька, работал на заводе Марти клепальщиком, если ты, конечно, знаешь, что это такое?
Борька снова возмутился:
- Я в п-порту все знаю! И х-хлебную и арбузную га-гавани,  и з-завод Марти! Я оттуда в-воду домой носил, когда началась  в-война! Я всю Одессу з-знаю!
-  Успокойся, мой юный друг, я тебе верю! Поверь и мне, Боренька, у меня были не только «золотые» руки клепальщика, но и отличные ноги чечеточника! Ты знаешь, где на бульваре  Фельдмана Дворец моряка? Так вот, я там был лучшим  танцором-чечеточником! Жаль, не могу тебе и им всем сейчас показать. Как я это делал! Пустая штанина моих клешей не  позволяет мне что-нибудь сбацать! А, главное, нет подходящей музыки! – Его лицо стало серьезным, в глазах блеснули слезы, но уже через миг Юрий снова затараторил: – Долго мы держались в Одессе, но вынуждены были уйти, чтобы защищать Севастополь. Там меня и царапнуло, по колено. Но город до сих пор наш! Жаль, что эти суки-немцы ходят сейчас по нашей с тобой, Боренька, Одессе! Но я верю, что мы вернемся в наш замечательный город и, чем черт не шутит, встретимся в  гастрономе в твоем доме! Договорились?
Он что-то шепнул одному из бойцов и тот быстро вошел в вагон. Через несколько минут он вышел и передал товарищу какой-то сверток, который Юрий протянул Борьке:
- Держи, землячок, угощение! Это, конечно, не торт с  марципанами, но это то, чего у тебя сейчас нет и очень необходимо для поддержки настроения и штанов! – Он снова о чем-то попросил товарища и повернулся к Борьке: – Есть к тебе просьба, дружок, сбегай на станцию за кипятком, очень чайку захотелось! Не в службу, а в дружбу!
Юрий протянул солдатский котелок, принесенный из вагона, и попросил у бойцов табачку.
Борька, держа в одной руке довольно тяжелый сверток, а в другой – котелок, побежал через пути к вокзалу. Здесь, возле крана с кипятком, собралась очередь пассажиров. Когда, наконец, подошел Борькин черед, он услышал гудок паровоза. Стараясь не пролить горячую воду, побежал в сторону санитарного поезда и с ужасом увидел, что тот уже движется. Перепрыгивая через рельсы, обливая ноги кипятком, Борька понял, что ему уже не догнать тот вагон, в котором его земляк так хотел попить чаю. Но, продолжая бежать, он вдруг споткнулся о шпалу и упал, ударившись коленями о рельсы, пролив весь кипяток себе на ноги. От боли и досады за то, что не смог выполнить просьбу земляка-инвалида, героя, и не вернул ему котелок, Борька горько заплакал, продолжая лежать на рельсах. Когда он поднялся, санитарный поезд уже скрылся из виду. Рыдая, крепко прижав к груди сверток – подарок Юрия одной рукой, неся в другой злосчастный котелок, он медленно побрел в сторону своего эшелона и, ничего не видя перед собой, натолкнулся на Виктора, шедшего ему навстречу, радостно улыбаясь младшему брату:
- Это ты, конечно, плачешь от радости, что брат вернулся? Я прав? Что это у тебя с ногами, почему они красного цвета, ты обварил их? Ну, не брат, а ходячее происшествие!
У Борьки не было сейчас сил и желания объяснить Виктору, что произошло с ним. Глотая слезы, он протянул брату сверток, в котором оказалась банка тушенки, и показал пустой солдатский котелок:
- Я не у-успел п-принести ему к-кипяток, я б-бежал и у-упал! Как же он б-будет без к-котелка чай пить!?



Глава 27

До Аральска они доехали без особых происшествий и впечатлений, если не считать изобилия разных сортов копченых и вяленых рыб, которые продавались на каждой станции, расположенной вблизи этого соленого моря.
Огромные сомы и лещи, с которых капал жир, стоили совсем недорого. Купив несколько рыбин, они прислушались к советам – кушать их понемногу, так как дальше предстояло ехать по голодной степи, а точнее сказать, пустыни, где с водой ожидались серьезные проблемы. И, действительно, сразу за Аральском началась пустыня с ее грустным ландшафтом, нещадно палящим солнцем и медленно, словно корабли по морю, передвигающимися верблюдами.
В вагонах, притом, что с обеих сторон были открыты окна и двери, стояла страшная жара. Борька с мальчишками взобрались на крыши вагонов, но долго там не продержались: железные покрытия и трубы обжигали им задницы и руки, а дым от паровоза разъедал глаза и превращал их в негритят.
У Марьяны резко упало настроение. Она понимала, что такая жара ожидает их в Фергане. За прошедший год они отвыкли от высоких температур, и даже сильные сибирские морозы переносили гораздо легче, чем эту страшную жару. Она пришла к печальному выводу, что следовало хорошо подумать, прежде, чем срываться с места и ехать в полную неизвестность. Даже в стуке колес Марьяне слышалась одна и та же фраза: «Ду-мать на-до бы-ло го-ло-вой. Ду-мать на-до бы-ло го-ло-вой».
А в общем-то, многое из того неизвестного, что ожидало их впереди, было ей хорошо известно: жаркий климат, большое скопление эвакуированных и связанная с этим безработица, голод, болезни и многое другое. Но самым предсказуемым являлось отношение к ней со стороны родственников мужа, которое имело свою давнюю историю. И сейчас, глядя в окно на печальные картины среднеазиатской пустыни, Марьяна мысленно «прокрутила» назад историю своей жизни, чтобы понять, когда и почему произошел этот конфликт, испортивший ей там много крови и послуживший причиной серьезных разладов в ее с Аркадием отношениях.
Впервые они встретились и познакомились в довоенном 1913 году на молодежной сходке, которую проводила еврейская революционная партия «Бунд» на окраине Одессы в приморском поселке Люсдорф. На этот митинг Марьяна попала случайно – подружка-одноклассница Настя пригласила ее отдохнуть возле моря. В это время они уже были выпускницами еврейской ремесленной школы «Труд», где получили специальность «швея-модистка». На митинге выступали разные ораторы, но она обратила внимание на одного, худого носатого парня, одетого в какую-то сильно измятую одежду. Ей показалось, что где-то его уже видела. Подружка Настя подсказала:
- Это же Арончик с Мясеедовской, учится тоже в «Труде». Хочешь, я тебя с ним познакомлю?
После митинга она подвела его к Марьяне и он, сильно смущаясь, спросил:
- Ты состоишь в партии или только сочувствующая?
Марьяна, улыбнувшись, ответила:
- Не состою и не сочувствую. У меня столько цуресов, что мне бы кто посочувствовал!
Услышав это, Арон сразу же потерял всякий интерес к этой красивой девушке. Он был весь переполнен революционными идеями, и ничего другое его не интересовало. Марьяне же действительно было не до этого. Недавно умер ее отчим. Отца же она плохо помнила – он рано ушел из жизни. На ее руках оказались больная мать и маленький сводный брат Абраша. Для того, чтобы прокормить их и себя, Марьяна еще учась в «Труде», брала заказы на шитье женской одежды. Ни на что другое у нее просто не было сил и времени.
Через год, когда началась первая мировая война, от той же подруги Насти она узнала, что Арона забрали в армию. Рассказывая об этом, Настя заразительно хохотала:
- Ой, Марьяночка, это была настоящая комедия! У него же в семье еще три сестры и старики-родители. Никто из них не работает и он – главный и единственный кормилец! Они ни за что не хотели отпускать его в армию. Одна из сестер, Сима, где-то узнала, что если у призывника отсутствует больше половины зубов, его освобождают от призыва. Ты представляешь, эти идиотки уговорили Арончика вырвать почти все зубы. И он их таки вырвал! Но они не знали, что это положение действительно только в мирное время, а в войну забирают не то, что без зубов, но и без более важных органов! И его признали годным! Он  остался без зубов и с длинным носом!
Следующая их встреча произошла уже в 1920 году, во время гражданской войны. Однажды вечером Марьяна бегом возвращалась после примерки платья от одной из своих клиенток. В Одессе, особенно на Молдаванке, опасно было ходить по улице не то, что вечером, но и днем. Бандиты грабили все подряд. Чуть ли не ежедневно в городе менялась власть – то красные, то белые, а то вовсе, одни бандиты.
Марьяна сильно испугалась, когда вдруг ей загородил дорогу какой-то молодой небритый мужчина. Она крепче прижала к себе сверток с недошитым платьем и собралась уже звать кого-нибудь на помощь.  Но мужчина назвал ее по имени:
- Извини, Марьяна, я, кажется, тебя немного испугал?
Это был Арон, которого теперь все называли Аркадием. Он рассказал ей, что с ним произошло за эти пять лет. Марьяна хохотала до слез, услышав о том, как он попал в армию:
- Ты понимаешь, как ни странно, но живым и невредимым я вернулся с войны благодаря нашим родным антисемитам. Я оказался единственным евреем в драгунском кавалерийском полку! Можешь представить себе эту встречу? Во-первых, они подобрали мне коня такой высоты, на которого без подставки я залезть не мог! Все единодушно назвали его Абрамом и, когда я с трудом все-таки взбирался на него, они, хохоча, скандировали: «То ли это Арон на Абраме, то ли Абрам под Ароном – это вы уже решайте сами,  это гордость всего эскадрона!» Но самое трагическое и смешное произошло на первых же учениях по  рубке лозы саблями на скаку. Вместо того чтобы отрубить лозу, я отрубил… кусок уха моему Абраму. Учения были приостановлены, так как хохот стоял на весь полк. Абраму оказали медицинскую помощь, а я  оказался на гауптвахте  с дальнейшим переводом на работу в конюшню. Меня это вполне устраивало. Я не собирался воевать – это противоречило моим партийным учреждениям. Потом грянула революция, я стал большевиком. В прошлом году, находясь на подпольной работе в Киеве, был арестован и брошен в петлюровскую тюрьму. С приходом в Киев красногвардейцев был освобожден из тюрьмы и  направлен на партийную работу в Одессу секретарем  Молдаванского райкома РКП (б). Вот сейчас воюем то с белыми, то со своими бандитами. Ну, а как ты жила эти годы? Цуресов поубавилось или наоборот?
Он проводил ее домой и назначил первое свидание, которое так и не состоялось. Город снова захватили белые, и с моря высадился десант французских моряков в составе Антанты. Аркадий снова оказался в подполье.
Очередной трагикомический рассказ о нем Марьяна услышала снова от Насти. В это время в Одессе царило полное безвластие. Всей жизнью в городе «руководили» бандиты во главе с Мишкой Япончиком. Большевики, находившиеся в подполье, вели с ним переговоры, стараясь убедить бандитов не грабить беднейшие слои населения – биндюжников и кустарей Молдаванки и Слободки, рабочих Пересыпи и портовых грузчиков. Аркадий лично вел трудные переговоры с Япончиком, с которым был давно знаком и жил по соседству.
Однажды ночью, возвращаясь домой после очередной встречи, он был окружен несколькими бандитами, которые забрали у него наган и раздели до нательного белья. Босиком по снегу, а это было зимой, Аркадий прибежал домой. На следующий день, встретившись с Мишкой Япончиком, он с возмущением рассказал о случившемся, чем очень развеселил собеседника:
- У тебя же на лбу не написано, что ты партийный руководитель! А даже если бы было написано, они бы все равно не прочитали – ночь, темно, а, главное, что они неграмотные!
Правда, он тут же дал распоряжение вернуть Аркадию оружие, костюм и пальто. В тот же день ему все возвратили с извинениями. С оружием проблем не было, а вот костюм и пальто оказались на 3-4 номера больше. Видимо, все это было снято той же ночью, но с очень толстого одессита. Аркадий вынужден был все это взять, поскольку носить было нечего. Он уговорил отца-портного срочно перешить одежду на него.
А потом до окончания Гражданской войны Аркадий воевал в должности комиссара интернациональной бригады. И только в 1922 году они начали уже регулярно встречаться. Узнав об этом, мать Марьяны сказала ей:
- Зачем тебе нужен этот интеллигент? Замуж надо выходить за рабочего человека. Хоть не будешь всю жизнь нищенство-вать!
И действительно, за Марьяной в разное время ухаживали рабочие парни. А вот свет клином сошелся на худющем носатом революционере-большевике.
Узнав, что Аркадий серьезно встречается с Марьяной, его сестры, особенно Сима, которая к тому времени уже осталась вдовой с тремя детьми (ее мужа Григория, работавшего милиционером, убили бандиты), всполошились. Их единствен-ный брат стал большим партийным руководителем и был достоин, по их мнению, лучшей невесты, чем нищая портниха. Марьяна впервые почувствовала эту неприязнь к себе, когда он однажды пригласил ее к себе домой, чтобы познакомить с родителями и сестрами. Правда, мать и старшая сестра Хая довольно любезно отнеслись к гостье, а Сима и Маня откровенно встретили ее в «штыки». Весь вечер они игнорировали Марьяну, не разговаривая с ней. Здесь же произошел интересный эпизод. Старуха-мать подала на стол куриный бульон. Марьяна, попробовав его, только мельком взглянула на хозяйку и продолжала кушать, как ни в чем не бывало. Сима и Маня отодвинули от себя тарелки с бульоном. Тогда старуха, улыбаясь, сказала:
-  Что делать, детки, я уже очень стара. На плите стояли две кастрюли. Одна с бульоном, другая – с компотом. В бульон вместо соли я бухнула сахар. А Марьяночка оказалась намного тактичнее и скромнее вас – она даже виду не показала, что бульон сладкий. Спасибо тебе, милая, за уважение к старости!
Это еще сильнее настроило сестер против Марьяны. В конце вечера уже откровенно запахло скандалом, когда Аркадий вдруг объявил:
- Я думаю, что очень скоро мы поженимся!
- Но ведь ты, Аркаша, еще не спросил моего согласия! – покраснев от неожиданности и возмущения, – сказала Марьяна.
Тут же Сима, громко рассмеявшись, заявила:
- Как вам это нравится?! Он еще должен получить ее согласие! Можно подумать, что наш братик сватается за принцессу! И, вообще, Арон, тебе еще рано думать о женитьбе! Надо раньше поднять на ноги моих детей, Маня еще не вышла замуж, мать болеет, а он спешит жениться! Если женишься, я пришлю вам своих детей – кормите и воспитывайте их!
Марьяна резко встала, но спокойно ответила:
- Если это дети Аркадия, присылайте! – и выбежала во двор, даже не попрощавшись.
Аркадий бросился следом, но она даже не разрешила проводить ее домой.
А в следующем году они поженились, никому об этом не сказав. Здесь же, на Молдаванке сняли в подвале старого дома темную сырую комнату. И только, когда товарищи Аркадия, узнав, что Марьяна ждет ребенка, настояли, чтобы они временно переехали в более подходящее жилье. Это был музей, расположенный в самом центре города, на улице Пушкинской и находящийся уже несколько лет на ремонте. Они поселились в большом холодном зале, где единственным преимуществом была музейная мебель, накрытая чехлами из суровой ткани, и которой смотритель милостиво разрешил им пользоваться. Узнав, что они живут в музее, да еще на Пушкинской, рядом с Приморским бульваром, сестры позеленели от злости и зависти.
Когда в 1924 году родился Виктор, им дали две большие комнаты в коммунальной квартире с тремя соседями на 4 этаже в большом пятиэтажном доме, но без каких-либо признаков водоснабжения. Теперь уже сестры устраивали Аркадию постоянные скандалы, несмотря на то, что он помогал им материально.
Находясь на ответственной партийной работе, Аркадий закончил рабфак и индустриальный институт. В семье постоянно не хватало денег и продуктов питания и, только благодаря тому, что Марьяна все время  ночами шила, дрожа от страха перед фининспектором, который мог нагрянуть в любую минуту, они могли хоть как-то существовать. Товарищи по работе и соседи по квартире называли Аркадия «честным дураком». Его любимым выражением было: «Это не удобно!» Всю их совместную жизнь Марьяна постоянно одалживала деньги у одних, отдавала долги другим и снова занимала, занимала и отдавала… Вся работа по дому, походы в магазин, на базар – все это лежало на ее плечах. Муж ничем не помогал ей – он с утра до ночи был занят своей партийной работой, руководя агитацией и пропагандой в горкоме партии и учебой сначала в институте, а потом – в промышленной академии.
Марьяна крутилась как белка в колесе, воспитывая сына, обслуживая мужа и, чтобы не накалять отношения с его родственниками, бесплатно обшивала дочерей Симы – Раю и Мину.
Когда ей уже было 36 лет, на свет появился Борька. Никто из родственников мужа не помог ей на первых порах. Это бескорыстно делали соседи по квартире. И даже когда в 37-м однажды ночью к ним в квартиру пришли энкавэдэшники и арестовали Аркадия, а позже заочно исключили из партии, и Марьяна осталась с двумя детьми без средств и моральной поддержки близких, родственники тут же забыли об их существовании и дорогу к ним в дом.
Слава богу, что Аркадий недолго пробыл в тюрьме. Как ни странно для того времени, все-таки разобрались в его невиновности, освободили из тюрьмы и восстановили в партии. Тот, кто написал на него клеветнический  донос, был арестован и осужден. Аркадия назначили на должность директора Промышленной академии, которую до ареста он закончил заочно, а через несколько лет Аркадий стал управляющим областным коммунальным хозяйством при облисполкоме.
И снова появились родственники с новыми претензиями и еще большей завистью. Только благодаря настоятельным советам и содействию друзей, Аркадию удалось поселить в доме, где они жили, сначала Маню с сыном Павликом, а затем и Симу с дочерями и внуком. Теперь, живя рядом, они завидовали тому, что брат с семьей живет в двух больших комнатах с балконом, а Маня – в маленькой комнатке при кухне, Сима – в полуподвальной квартире, предназначенной дворнику.
За несколько лет до начала войны в семье разразился новый скандал. Симин старший сын Ося, окончив военное училище, женился на красивой умной девушке Кате, не спросив на то разрешения матери, заранее зная, что он его все равно не получит. Сима кричала на весь двор:
- Как он мог так поступить? Она ведь никто, просто официантка и к тому же шикса! Позор на мою голову!
Когда Ося привез молодую жену в Одессу, они вынуждены были жить у своего дяди Аркадия. Марьяне Катя очень понравилась, что вызвало новый всплеск негодования со стороны родственников мужа.
И это продолжалось до самого начала войны. Даже, когда 24 июля 1941 года Аркадий уезжал на фронт, никто из сестер и племянников не пришел его проводить. Ничего не сказав Марьяне и не предложив ей с детьми присоединиться к ним, они эвакуировались из Одессы в Среднюю Азию. Аркадий же, потеряв связь со своей семьей, регулярно писал сестрам и получал от них ответы. Только случай и добрые люди помогли Марьяне разыскать мужа. И теперь, выполняя настоятельное требование Аркадия, они ехали туда, где, кроме прежней ненависти и зависти, их ничего не ждало.
Виктор, оторвавшись от газеты, посмотрел на мать и увидел в ее глазах слезы:
- Мамочка! Что случилось? Почему ты плачешь?
Марьяна вытерла слезы и, тяжело вздохнув, сказала:
- Ничего, сыночек, не произошло. Просто вздремнула и, видимо, мне приснился страшный сон.
- Разве сейчас могут быть сны страшнее того, что происходит наяву?
А поезд медленно, но последовательно приближал Марьяну с детьми к новым событиям и потрясениям в их жизни, которая и ранее не давала им в этом никакой передышки.



Глава 28

Борька проснулся оттого, что солнечные лучи, проникающие через вагонное окошко и мелькающие благодаря движению поезда, били по его лицу. Открыв глаза, он выглянул в окно и вскрикнул, увидев совершенно новый пейзаж:
- Эй, сони, п-просыпайтесь! П-посмотрите, какая там к-красота!
И действительно, за окном уже не было пустыни, в течение многих дней наводившей грусть на пассажиров. Ухоженные поля, ровно расчерченные прямыми линиями оросительных каналов, сады с ровными рядами деревьев, покрытых фруктами самых различных цветов. И все это на фоне синих гор, находящихся на довольно большом расстоянии от железной дороги. То и время мимо проносились узбекские кишлаки с низкими саманными домиками, утопающими в тени огромных деревьев, а возле переездов – узбеков в цветастых стеганых халатах и тюбетейках, важно сидящих, как правило, на маленьких осликах и реже – на лошадях.
Борька и большинство пассажиров, увидевших это впервые, прильнули к окнам и с интересом рассматривали новые для них картины. Особенно их удивил облик и одежда узбекских женщин с закрытыми паранджей лицами и виртуозно, без помощи рук, несущих на головах самые различные предметы быта – корзины с фруктами, подносы с лепешками  и многое другое. Борька был потрясен увиденным и, смеясь, кричал:
- Они же м-могут в-выступать в ц-цирке!
Где бы поезд не останавливался, а это было, как и прежде, довольно часто, тут же появлялись на ишачках, нагруженных мешками, узбеки и семенящие за ними женщины, которые быстро раскладывали прямо на земле свой товар и на непонятном языке призывали пассажиров купить у них хоть что-нибудь.
К вечеру они проехали большую станцию Чирчик, а рано утром уже оказались на окраине Ташкента, где несколько часов ожидали зеленого света семафора, разрешившего въезд в столи-цу Узбекистана. Ташкент весь утопал в зелени. Сам город состоял из двух частей – старой с саманными домиками, огражденными такими же заборами (дувалами), минаретами и мечетями, пыльными кривыми улицами без тротуаров, и новой – с асфальтированными дорогами, красивыми высокими домами, парками и скверами, с фонтанами и клумбами ярких цветов, нарядными чайханами. И много людей, отличающихся во всем от местных жителей. Это были десятки тысяч эвакуированных из городов и сел республик, оккупированных фашистами. Везде слушались русская, украинская и белорусская речи, при том, что большое количество эвакуированных были евреями.
Узнав, что ночью будет поезд на Фергану, Марьяна решила дождаться его здесь же, на вокзале. Виктору сказали, что слева от здания вокзала есть «знаменитый» садик, в котором эвакуированные не только ожидают отправки в другие города республики, но и ищут и находят родственников и земляков по спискам, наклеенным на доске.  Они без труда разыскали этот садик, где радом с традиционной чайханой располагался и небольшой базарчик, где можно было недорого купить фрукты и овощи и, где в специальных ямах-печках пекли душистые, пышные, но очень дорогие, лепешки. В садике на скамейках и прямо на земле сидело и лежало очень много людей. Марьяна с детьми с трудом нашли место неподалеку от входа. Отстояв длинную очередь в кассу вокзала, Виктор приобрел билеты на поезд до станции Фергана. Здесь же он познакомился с пожилым мужчиной, бежавшим с семьей с Северного Кавказа, который рассказал, что сесть в поезд очень трудно и надо заранее пробираться на перрон еще до прихода поезда, а это сделать сложно, так как милиция препятствует этому. Кроме того, желательно ночью спать поочередно – здесь часты случаи воровства вещей и откровенного грабежа. Они учли эти советы. Подложив под головы каждый свой мешок, легли прямо на землю, но Марьяна с Виктором поочередно не спали, следя за происходящим вокруг. Уже с вечера и ночью милиционеры постоянно ходили по садику среди спящих и в рупор объявляли: «Граждане эвакуированные, не спите! Это время очень опасно! Воры могут похитить ваши вещи! Пожалуйста, не спите!»
Около часа ночи они поднялись и начали пробираться мимо спящих к выходу на перрон. Но он был закрыт и возле калитки дежурил милиционер. Здесь уже собралось много пассажиров, образовалась «живая» очередь.
Когда подошел их поезд, у калитки выхода на перрон началась страшная давка, очередь была нарушена. Каждый стремился раньше других попасть к вагонам, номера которых не были указаны в билетах. С большим трудом они прорвались на перрон и побежали к вагону, возле которого было меньшее количество пассажиров, но и здесь не было никакого порядка. Проводницу, проверяющую билеты, окружили со всех сторон и оттеснили от входной лестницы, по которой с боков лезли в вагон наиболее сильные и находчивые. Марьяну в этой толпе оттеснили от детей и сжали так сильно,  что она от боли даже закричала. Виктор попытался протолкнуться к матери через толпу, но безуспешно. В это время Борька заметил, как в другом конце вагона кто-то подсадил ребенка в открытое окно и тот быстро нырнул во внутрь. Борька закричал брату:
- Вить! Иди сюда, п-подсади меня т-тоже, я з-займу места!
Виктор быстро сообразил, что к чему и, подняв Борьку, дал возможность ему зацепиться руками за опущенную раму окна. Дальше было уже проще – он подтянулся на руках и головой нырнул в вагон прямо на откидной столик между полками.  Виктор бросил ему все мешки. Борька положил их на нижнюю полку и подготовился защищать ее «не на жизнь, а на смерть».
Когда Марьяна с Виктором, наконец, оказались в вагоне и разыскали нужное купе, они увидели такую картину: Борька, обхватив один из мешков руками, лежал на нижней полке животом вниз и ногами отбивался от какой-то женщины, пытавшейся сбросить его с этого места, несмотря на то, что рядом пустовала точно такая же полка. Виктор быстро ее успокоил, показав на свободные места рядом. Кстати, когда все пассажиры уселись, оказалось, что в вагоне есть еще много свободных мест.
Утром следующего дня, после почти месячного путешест-вия, они, наконец-то, прибыли в конечный пункт маршрута – город Фергану. Точного адреса родственников у них не было. Аркадий писал, что они живут в поселке текстильного комбината, а работают на хлебозаводе, который находится там же.
Виктор на вокзале узнал, что этот поселок расположен в другом конце города и пешком туда идти больше часа. Уточнив направление и улицы, по которым следует двигаться, они с мешками на спине тронулись в путь. На улицах города стояла сплошная тень благодаря деревьям по обеим сторонам, ветви которых, переплетаясь друг с другом, образовывали сплошную крону. Создавалось впечатление, что люди идут по длинному зеленому туннелю. Двух- и трехэтажные дома стояли только на главной улице Ленина, а, в основном, преобладали одноэтажные саманные домики с плоскими крышами, сплошь покрытыми фруктами различных цветов и оттенков, разложенными для сушки на жарком азиатском солнце.
Они шли, периодически останавливаясь, чтобы передохнуть и попить воды. Когда же, после часа ходьбы, они спросили  у старика-узбека, сидевшего в чайхане, далеко ли еще до нужного им поселка, он на ломанном русском языке объяснил, что до «текстилки» идти еще больше часа, что ему тоже нужно туда и, если они немного отдохнут, он их проводит и покажет, где находится хлебозавод. Марьяна сказала детям:
- Это лучше, чем мы будем плутать еще долгое время.
Старик пригласил их сесть рядом с ним и попросил чайханщика принести всем чай, сушеный урюк и сказал, что это его угощение гостям. Зеленый чай в пиалах был очень душистым и хорошо утолял жажду. Они пили его вприкуску с урюком.
Минут через сорок старик поднялся, попрощался с чайханщиком и пригласил их следовать за ним. Оказалось, что возле чайханы стоял его ишак, покрытый ковриком. Старик взобрался на него, взял у них мешки и приспособил их впереди себя с двух сторон, издал какой-то гортанный звук, и ишак тронулся с места и медленно пошел, управляемый всадником при помощи своих мягких сапожек. Марьяна с детьми двинулись следом. Виктор, смеясь, сказал:
- Если он его сейчас пришпорит и осел поскачет галопом, только видели мы этого старика и плакали наши вещи!
Борька принял сказанное братом всерьез:
- Ослик ведь не л-лошадь! Он не м-может скакать г-галопом! Я его сразу же  д-догоню!
Марьяна одернула сыновей:
- А ну, прекратите скалить зубы! По-моему, старик отлично все понимает по-русски. Некрасиво получится!
До поселка старик несколько раз останавливался, давая им возможность передохнуть, а на последнем участке пути даже слез с ишака, помог Борьке взобраться на него, а сам шел пешком вместе с Марьяной и Виктором. Борька впервые в жизни ехал верхом, и его лицо сияло от удовольствия и гордости. Старик довел их прямо до проходной хлебозавода. Марьяна поблагодарила его и вручила ему одну из больших вяленых рыб, купленных на Аральском море. Старик был тронут и, когда прощался с ними, даже прослезился.
Виктор постучал в закрытую дверь проходной, но несколько минут никто не откликался. Он постучал еще раз, но уже понастойчивей. Наконец, дверь отворилась, и они увидели здоровенного усатого мужика без ноги, передвигавшегося на костылях. Он со злостью посмотрел на них и спросил:
- Чиво надо?! Почему стучишь в дверь? Это завод, а не дом! Идите отсюда, мы хлеб не даем!
И вахтер резко потянул на себя дверь, пытаясь закрыть ее. Но Виктор успел поставить ногу в узкий дверной проем:
- Нам не нужен ваш хлеб! Позовите, пожалуйста, Марию Соломоновну. Она здесь работает. Вахтер, продолжая тянуть дверь, с раздражением сказал:
- Не ври! Хлеб сейчас всем нужен! Да, Мария Соломоновна здесь работает, она большой начальник – партийный секретарь, но она никого с улицы не принимает! Отпусти, парень, дверь, а то костылем врежу!
- Да, подождите вы, Мария Соломоновна – родная сестра нашего папы, а нам – родная тетя! Мы к ней приехали!
- Тетя, говоришь? А не врешь? Конечно, она тетя, а не дядя, но вот твоя ли  – этого я не знаю!
- Ну, не вру я вам! Вот мой паспорт, вот моя фамилия. Она такая же, как у тети Мани. А еще у нее есть сын – Павлик! Ну, теперь-то верите мне?
Инвалид понял, что его не обманывают и уже извиняющимся голосом, сказал:
- Надо  было сразу так говорить! А то тетя, дядя, разве что поймешь! А я ведь на посту, при исполнении… Ладно, заходите в мою сторожку. Я сейчас кого-нибудь пошлю за ней.
Прошло не менее получаса, пока вахтер нашел через кого передать Мане о том, что ее ждут на проходной, которая находилась на довольно большом расстоянии от цехов. Наконец, они увидели Маню, медленно идущую к проходной, и рядом с ней Раю – Симину дочку, одетую в белую спецодежду, с колпаком на голове. У Мани на лице было написано удивление и растерянность. Еще не дойдя до них, она сказала:
- Вы таки приехали? Я ведь писала Аркаше, чтобы не срывал вас с места. Видимо, он не получил моего письма. Ну, что ж, приехали, так приехали. Здравствуйте!
Маня обняла их и расцеловала. А Рая бросилась с объятиями, вымазывая всех мукой:
- Тетя Марьяночка, как хорошо, что вы приехали! Хоть будет кому меня защитить – эти сестрички совсем уже извели меня!
Маня спросила:
- Вы, конечно, еще нигде не устроились?
- Маня, мы ведь прямо с вокзала, больше двух часов пешком разыскивали тебя! Как мы могли где-то устроиться? – обиженно ответила ей Марьяна.
- Ладно, сейчас пойдем ко мне, отдохнете пару часов, к этому времени Рая закончит смену, и вы сходите поищите жилье. Вы же понимаете, что у меня на заводе вам жить нельзя, у Симы в одной комнате трое взрослых и двое маленьких детей. Семен, – обратилась Маня к охраннику, – это мои родственники, они пройдут ко мне.
- Мария Соломоновна, я все понял. Ваше слово для меня – закон! – подобострастно, став по стойке «смирно», ответил Семен.
В другом конце завода, рядом с забором, стоял небольшой домик, правая часть которого являлась конторой, а в левой –  жила Маня с Павликом. Это были темный коридор, две небольшие комнатки и маленькая кухня. В одной комнате стоял стол, несколько табуреток и топчан, в другой – одна кровать и тумбочка. В каждой комнате было по одному окошку, совсем маленькому и расположенному на полметра от пола – дощатого и выкрашенного почему-то в зеленый цвет.
Маня исполняла сразу несколько должностей – инспектор по кадрам, по качеству продукции, а, главное, секретарь парторганизации завода. Это и определило возможность проживания на служебной территории. В отсутствие директора она оставалась главным человеком на предприятии.
Рая же трудилась в цеху простой работницей на замесе теста – самом трудоемком процессе, поскольку все делалось вручную. Смена длилась по 11-12 часов и часто, не имея сил дойти домой, она оставалась отдыхать у Мани, если Павлик в это время был на работе, или прямо в цеху на мешках с мукой.
Павлику, единственному сыну Мани, к этому времени было 14 лет, и он работал на текстильном комбинате увлажнильщи-ком ткани. Там же мотальщицей трудилась и Мина – младшая дочь Симы.
Маня предложила умыться с дороги и начала накрывать на стол еду: сливочное масло, колбасу, селедку, свежие овощи – яства, от которых они уже давно отвыкли. Рая сбегала в цех и принесла горячие белые булочки и целый, очень вкусно пахнущий подовой хлеб. Потом они пили узбекский чай с сушеным урюком и сливовым повидлом.
Марьяна и Виктор поняли, что Маня очень хорошо устроена и живет не хуже, а может быть, и лучше, чем до войны. Наевшись, Борька начал засыпать прямо за столом, и Маня уложила его на топчан. А они еще долго, пока не пришла Рая, рассказывали Мане об их житье-бытье в Сибири, о том, как они нашли адрес Аркадия и о многом другом.
Борька остался спать у Мани, а Рая повела их в поселок, в дом, где они все жили. Это был однокомнатный саманный домик, ранее, видимо, служивший сараем и стоявший в нескольких метрах от дома хозяев-узбеков. Во дворе было грязно, на веревках висело застиранное белье, сушилось старое одеяло, пропитанное мочой, на плите, из трубы которой шел дым, что-то варилось.
Возле дома на табуретке сидела Сима в какой-то старой, непонятного цвета, кофте, с нечесаными волосами, а рядом с ней, прямо на земле, в грязных трусиках, плакала маленькая, наголо остриженная худющая девочка, растиравшая грязными ручонками по лицу слезы вперемешку с землей. Они сначала даже не поняли, чей это ребенок, но потом догадались, что это Маечка – младшая дочь Раи. Они помнили ее, родившейся за два года до войны, полненькой и очень красивой девочкой.
Рая спросила у матери:
- Мама, почему Маечка такая грязная и плачет? Неужели нельзя присмотреть за ребенком? Я ведь, как проклятая, сутками работаю! В чем дело? А где Вовка?
Сима, безразличная ко всему, не реагируя на возмущение и вопросы дочери, увидев Марьяну и Виктора, немного оживилась:
- О! Смотрите, они таки явились! Этот идиот Аркаша добился своего! Нам ведь мало было наших  цуресов! Имейте в виду, жить у нас негде, кушать тоже нечего! Хлебных карточек у вас, конечно, нет?
Рая закричала:
- Мама, закрой свой рот! Люди только что с поезда, ничего еще не знают! Им от тебя ничего не надо, и жить с тобой они не собираются! Катю с ребенком ты уже выгнала, сын перестал тебя навещать! Тебе этого мало?
- А, разве Ося и Катя здесь? – тут же спросила Марьяна.
- Здесь, здесь, я вам потом все расскажу, а Катю вы сейчас увидите!
Услышав крики во дворе, из дома вышел заспанный, худой и весь грязный, с цыпками на руках и ногах, тоже наголо постриженный 5-летний Вовка – сын Раи. Он узнал Марьяну и Виктора и подошел к ним поздороваться. Марьяна спросила у Раи:
- А почему они все пострижены наголо?
- Тетя Марьяночка, здесь же нас всех, а детей особенно, вши заели – прямо какое-то нашествие! Неужели у вас там, в Сибири не было вшей?
 Виктор засмеялся:
 - Там так холодно, что не только вши, люди не выдерживают!
Сима тут же вмешалась в разговор:
- Вот и жили бы там, без вшей!  Вы что сюда за вшами приехали? Чего-чего, а этого добра здесь хватает!
Рая снова закричала:
- Мама! Уймись ты, наконец, лучше умой детей и накорми их. А мы пойдем искать жилье. По-моему, возле Кати сдается комната. Идемте, пока еще светло! Дети, слушайтесь бабушку, я скоро вернусь!
Они прошли всего метров двести, когда Рая сказала:
 - Вот здесь живет Катя с дочкой!
Войдя через калитку во двор, они сразу же увидели Катю, одетую в чистенький сарафан, с ребенком на руках. У маленькой Виты все личико и головка были в язвочках, и она сильно плакала. Увидев гостей, Катя, посадив ребенка на стул, бросилась обнимать их:
 - Вот это сюрприз! Как вы здесь оказались? Это просто какое-то чудо!
Оказывается, никто не сказал ей о предполагаемом приезде Марьяны с детьми в Фергану.
- Вы не поверите, тетя Марьяночка, это уже второе чудо за прошедший год! Когда Иосифа в начале войны в Западной Украине ранили в ногу, я с Виточкой находилась в Ворошиловграде. Он совершенно случайно с полевым госпиталем, отступая, тоже оказался там, и уже вместе с ним мы эвакуировались в Фергану, где он и долечивался. Однажды, идя по городу, он вдруг встречает Раю и узнает, что и они волею случая тоже оказались здесь. Разве это не чудо? Когда его выписали, мы жили все вместе в одном дворе. Но, к сожалению, когда Иосифа направили в Андижан преподавателем в военное училище, наше совместное проживание стало просто невозмож-ным по известным вам причинам. Рая может это подтвердить. Ладно, поговорим об этом потом, вы ведь, наверное, голодны и должны умыться с дороги? Проходите, будете жить с нами! А где Боренька?
Рая остановила ее:
- Подожди, Катя! Боря спит у Мани, а нам надо сейчас найти им жилье. У тебя все не поместятся! Ты говорила, что где-то рядом сдается комната?
- Да, в соседнем дворе, через общий дувал.
Это трудно было назвать жильем. То, что они увидели, повергло их в уныние. В очень чистеньком дворике находился небольшой домик, а рядом – сарайчик с одним маленьким оконцем прямо на земле. Вначале они подумали, что сдается этот домик, но хозяева сказали, что в нем они живут сами, а рядом помещение, которое Марьяна и Виктор приняли за сарай, могут сдать им. Открыв дверь, они по двум ступенькам спустились в комнату с очень низким потолком, земляным полом и без какой-либо мебели. В углу лежали только несколько матрасов. Марьяна опустилась на ступеньку и горько заплакала.
Их последнее жилье в заброшенном сибирском селе по сравнению с этой хибарой можно было назвать царскими хоромами. Виктор, как всегда, высказал «философскую» мысль:
- Мамочка! Успокойся! Так как хуже этого жилья уже просто быть не может, следующее наше пристанище нас приятно удивит!



Глава 29

Уже через неделю после приезда в Фергану Борька оказался сам себе "хозяином". Виктор сразу же, согласно требованию воинского предписания, явился в военкомат и на следующий день был отправлен в Ташкент для поступления в пехотное училище, где при прохождении медицинской комиссии, снова скрыл свой врожденный порок сердца и без всяких вступительных экзаменов был принят на учебу.
Марьяна в эти же дни, чтобы быстрее получить хлебные карточки, устроилась на работу в швейный цех при текстильном комбинате, выполнявший военный заказ – пошив телогреек и противогазных сумок. Ее туда приняли по рекомендации Катиной подруги, работавшей мастером этого цеха. Условия работы были тяжелые – по 11-12 часов в сутки, не разгибая спины, строчили на машинах. Большинство работниц, в том числе и Марьяна, оставались на отдых между сменами прямо в цеху. Здесь же дважды в сутки их кормили. Когда же ей удавалось вырваться домой, чтобы проведать сына, чаще всего она его там не заставала. Либо он находился на хлебозаводе, либо, бог знает где, пропадал. Узнав от Кати или у хозяев дома, что с сыном все в порядке, Марьяна, сильно похудевшая от изнурительного труда, снова шла на работу.
А Борька, почувствовав полную бесконтрольность со стороны взрослых, упивался этой свободой. Ему очень не нравилось ночевать одному в их пустом сарае и, поэтому, он старался все время проводить на хлебозаводе, куда его пропускали беспрепятственно, а вахтер Семен даже здоровался с ним за руку. Борька подружился с Павликом, несмотря на разницу в возрасте. Двоюродному брату уже исполнилось 14 лет, но выглядел он гораздо старше благодаря тому, что работал на комбинате, по тем временам и возможностям модно одевался – брюки, заправленные в хромовые сапоги, яркая рубашка «бобочка»  и обязательная кепочка – «шестиклинка». Вне дома он даже вставлял в верхний зуб золотистую съемную коронку «фиксу». В общем, Павлик во всем старался подражать старшим ребятам, создавая образ этакого  бесшабашного блатного парня. Особенно Борька восторгался его манере говорить сквозь зубы, через каждое слово смачно матюгаясь, и виртуозно сплевывая, причем, не вынимая папиросы, висящей на нижней губе в углу рта. Он был натуральным блондином и из-под кепочки всегда торчал его потрясающий чубчик. Борька буквально пожирал его глазами и старался перенять эти новые для него манеры поведения.
Павлик и до войны не отличался большим умом и сообразительностью, очень слабо учился в школе и совершенно не читал книг. Окончив перед войной 5 классов, он теперь решил дальше не учиться. Маня рвала на себе волосы:
-  Сыночек, зачем тебе работать при моем положении на заводе? Все,  что тебе нужно, ты получишь
Не обращая внимания на крики матери, Павлик сквозь зубы заявлял:
- Мама! Прекрати орать на весь завод! Рабочие могут подумать,  что немцы захватили Фергану, и разбегутся по домам! Мы останемся без хлеба! Я не пойду учиться в узбекскую школу. Мне бы хоть по-русски грамотно писать. Все! Разговор окончен! Вопросы и пожелания присылай в письменном виде с приложением денег на мелкие расходы!
Являясь свидетелем этих баталий, Борька тоже принял решение не идти в школу. А Марьяна в связи с призывом Виктора в армию, ежедневной работой просто забыла о том, что уже начался учебный год. Когда же она вспомнила об этом, Борька убедил ее, что ничего страшного не произойдет, если он пропустит один год. Тем более, что идти в школу ему не в чем – вся одежда порвана, обуви вообще нет, он все время ходит босиком, тетрадей и книжек у него тоже нет и купить их не за что. У них даже стола нет – не делать же уроки на полу.
Марьяна махнула на все рукой. Довода сына были достаточно убедительными. К тому же она была уверена, что Борька сможет потом догнать пропущенное. Но ей было досадно и обидно, что сын не имеет возможности учиться, и остался совершенно без присмотра:
- Боренька, чем же ты будешь заниматься целыми днями? Шляться с мальчишками? Ты не бери пример с Павлика, у них совсем другое положение, и он работает!
- Я не с-собираюсь шляться по улицам. М-между п-прочим, Рая п-предложила мне раб-ботать на з-заводе, п-помогать им в цеху! 
- Что же ты, сыночек, можешь там делать?
- Я еще не з-знаю, но г-голодным там т-точно не б-буду!
И действительно, Рая, посоветовавшись с Маней, на следующий день привела Борьку в цех и представила его женщинам-работницам:
   - Девочки, это мой самый младший двоюродный братик Боря! Он будет с нами работать и во всем помогать.
Работницы, измученные тяжелейшим трудом, равнодушно восприняли это сообщение. Но, когда на Борьку надели длинный фартук, который доставал до пят, и напялили на голову белый колпак, весь цех прекратил работу и смеялся до слез над видом нового маленького пекаря.
Его обязанности были очень разносторонними – что-то поднести, что-то унести, сходить за водой, кого-то позвать или разбудить на смену. Но была и основная работа – когда доставали хлеб из печи и выкладывали на длинный стол, Борька протирал его мокрой тряпочкой от остатков золы и угольков, а, когда хлеб остывал, выкладывал его на деревянные лотки, по шесть штук на каждый. Эта процедура повторялась через каждые 2-3 часа в течение суток. Несколько раз в день приезжали машины с закрытыми будками вместо кузова, в которые загружали хлеб для отправки в магазины города.
В цеху, в котором он работал большее время, было очень жарко – здесь находились печи и горячий хлеб. В перерывах между работой Борьке разрешалось немного отдохнуть, и он шел в самое прохладное помещение – склад, где хранились мешки с мукой. На них он мгновенно усыпал, чтобы через 20-30 минут проснуться и снова идти в цех выполнять свои обязанности. Никаких денег за эту работу он не получал, но в конце смены мог взять и отнести домой четвертушку хлеба. Ну, и, конечно, во время смены Борьке  «перепадали» булочки и хлеб, попавшие в разряд бракованных. Ничего другого в течение смены он не ел, если только чем-то вкусным его не угощала тетя Маня или Павлик. Но хлеб в то голодное время был главной ценностью, притом, что по карточкам его давали так мало. На рынке спекулянтами булка хлеба продавалась за 100 рублей – это были большие деньги.
Почти целый месяц Борька постоянно находился на заводе, работая в цеху, или у Мани, и реже – в доме, где они жили, и где периодически встречался с матерью, которую теперь даже тяжело было узнать, так она похудела и устала от работы. Кроме того, Марьяна подхватила малярию, и частые приступы окончательно ее измотали. Когда они начинались, Марьяну отпускали с работы и она, с трудом добравшись домой, ложилась на матрас, дрожа от озноба. Борька, если он в это время был дома, или Катя укрывали ее вторым матрасом. Через некоторое время озноб прекращался и наступал сильный жар. Температура тела доходила до 40 градусов. После приступа она еще долго не могла прийти в себя.
Малярия свирепствовала повсюду и поражала не только взрослых, но и детей. Борьку пока эта зараза не тронула. Зато его ожидало не менее тяжкое испытание.
В один из дней ему нужно было идти на работу только вечером. Утром он проснулся довольно поздно и понял, что мать ночевала прямо на работе. Борька поднялся, кое-как умылся, съел кусок хлеба и немного сушеного урюка, запил водой и решил наконец-то осмотреть окрестности вокруг дома. Сделать это раньше – у него еще просто не было времени.
Улица, на которой они жили, через метров сто заканчивалась возле довольно широкого арыка, оба берега которого соединялись деревянным мостиком. Прямо возле воды, с шумом несущейся на большой скорости, росла огромная старая чинара, накрывавшая своей тенью зеленую поляну, на которой возле толщенного ствола Борька увидел четверых босых мальчишек, одетых в такое же рванье, как и он.  Двое из них, постарше возрастом, играли в какую-то незнакомую ему игру. Они поочередно бросали перед собой какие-то белые гладкие кости, которые, падая на траву, ложились то выпуклой стороной, то вогнутой, вызывая азартные крики игроков. Двое других мальчишек, один из которых был, видимо, младше Борьки, играли в метрах десяти от друзей в другую игру, поочередно подбрасывая разными сторонами ступней ног меховой воланчик, на коже которого был привязан свинцовый грузок. Оба игрока громко вели счет бросков до тех пор, пока воланчик не падал на землю. Эту игру Борька уже однажды видел на базаре и знал, что она называется «лямбдой».
Он подошел поближе к играющим, сначала постоял возле одних, потом подошел к другим, с интересом наблюдая за происходящим.
Вдруг один из проигравших, крепыш с копной рыжих волос на голове, заметив Борьку, закричал:
- Пацаны, смотрите, к нам пришел Абр-р-раш!
Подумав, что его приняли за кого-то другого, Борька, добродушно улыбаясь, сказал:
- Я не Абраша, меня з-зовут Бо-борька! Я живу здесь р-рядом!
Мальчишки прекратили игру, и снова рыжий, специально картавя, заявил:
- Нет, ты – Абр-р-раш, штаны пр-родаш, кур-р-рочку купишь, нам дашь?
Борька покраснел от обиды, поняв, что его оскорбляют, решил уйти от обидчиков, тем более, что их было четверо. Но не тут-то было. К нему подскочил другой, более взрослый мальчишка, голова которого была покрыта старой, выцветшей от солнца, тюбетейкой:
- А он не только  Абр-р-раша, но еще заика! Его зовут Бо-бо! – смеясь закричал он. И все вместе начали скандировать: 
- Жид пархатый, номер пятый.
   Зубы точит, в морду хочет!
Оскорбленный и униженный Борька не заметил, как самый младший из мальчишек, встал за его спиной не четвереньки. И, тут же рыжий ударил его кулаком по лицу, где-то между носом и правым глазом. Не устояв от сильного удара на ногах и перелетев через стоящего за ним на четвереньках, Борька упал на спину и ударился головой о мощные корни чинары, выступающие над землей. От этого удара он потерял сознание, а мальчишки начали избивать его ногами по разным частям тела. Но Борька уже этого не чувствовал.
К счастью, в это время по мостику проходил старик-узбек, несущий на плече большую мотыгу-«кетмень». Увидев происходящее жестокое избиение лежащего без сознания на земле ребенка, он закричал что-то по-узбекски и, сняв с плеча кетмень, прогнал нападавших мальчишек. Борька лежал без сознания, весь испачканный кровью, продолжавшей течь из разбитого носа.
Старик подтащил его к арыку, набрал воды и плеснул ее на окровавленное лицо. Борька очнулся, не совсем понимая, что же с ним произошло и почему так болит голова и все тело. Старик, нагнув его голову над арыком, обмыл лицо и, подняв на ноги, на ломаном русском языке уточнил адрес, где живет пострадавший. Обняв Борьку за талию, он отвел его домой и передал хозяевам из рук в руки, рассказав по-узбекски, что он видел возле арыка. Жена хозяина дома уложила Борьку на матрас и завязала ему голову мокрым полотенцем.
Через несколько часов, почувствовав тошноту, Борька встал, решив, что тошнит его от того, что просто проголодался. Он съел кусок хлеба и запил водой, но тут же его вырвало. Умываясь, ощутил сильную боль в носу и возле глаза, а также в паху, животе и боках. Тяжело передвигая ноги, он пошел в соседний двор, где жила Катя с дочкой. Увидев его, она закричала:
- Боренька, что случилось? Ты где-то упал или тебя побили? У тебя же лицо – сплошная рана!
Она сбегала в дом и принесла маленькое зеркальце. Взглянув в него, Борька испугался – между носом и глазом – огромный синяк с кровяными ссадинами, правый глаз затек, а нос так опух, что стал единым целым со щекой, лбом и бровью. Только теперь, увидев свое изображение, Борька не столько от боли, сколько от обиды и оскорбления, горько заплакал.
Это был первый, но не последний урок жестокости и антисемитизма, преподанный ему сверстниками.



Глава 30

Явившись на завод со своими синяками, Борька вызвал среди работников самую разнообразную реакцию. Вахтер Семен внимательно осмотрел результаты избиения и строго спросил:
- Ты запомнил тех, кто тебя бил? Сколько их было? Говоришь, лежачего били ногами? Вот, сволочи! Ничего, у меня знакомых блатных пол-Ферганы, найдем, и они свое получат! Ну, и что, что дети? Такие дети не должны стать взрослыми!
Маня, увидав борькино лицо и синяки на теле, закричала:
- Надо немедленно заявить в милицию! Пусть найдут этих бандитов и посадят в тюрьму! К вечеру появится этот нахлебник-участковый, я ему все расскажу, и пусть работает, нечего хлеб даром кушать!
В цеху работницы охали и ахали, а одна из них сказала:
- Девочки! Вы не находите, что наш Борька с синяками стал даже красивей и мужественней! Настоящий мужчина, солдат после ранения!
И только Павлик, не проявив никаких эмоций, отвел Борьку в сторону и спокойно изрек:
- Так, слушай сюда! Забудь, что они все тебе здесь советовали! На это наплевать и растереть! – и он, действитель-но, лихо сплюнул себе под ноги и растер плевок сапогом. – Если ты их сам не накажешь, за тебя это никто не сделает и тебе здесь не жить – они будут бить тебя постоянно, пока не убьют!  Понял?
- Но как я это с-сделаю? Их ведь много, а я один! Они меня с-снова из-забьют!
- Правильно, в этом все и дело! Ты их должен наказывать по одному и без всякой жалости. Бить надо, чем попало: палкой, камнем по голове, по шее, неожиданно и со всей силой! Ты  представь себе, что это фашист, которого надо убить!
- Но они ведь не ф-фашисты! Если я их у-убью, меня ведь п-посадят в т-тюрьму! Я никогда не д-дрался! Я б-боюсь!
- А ты не бойся! Я постараюсь быть рядом, но вмешиваться не буду – я с детьми не дерусь! Ты должен это сделать сам! Понял? Я как раз завтра свободен!
- Уже з-завтра? Х-хорошо, я п-постараюсь не б-бояться!
На следующий день, утром Павлик где-то вырезал ветку очень твердого и тяжелого дерева-карагача. Она была не очень длинная, но с одного, более толстого, конца вся покрыта сучками и наростами. Другой конец Павлик сделал в виде рукоятки и даже привязал веревку петлей, чтобы палка не вырвалась с руки. Получалась мощная и тяжелая дубинка. Он поинтересовался:
- Где, ты говоришь, они играли в кости, на полянке возле арыка? Там их и надо искать и бить по одному. Ну, пошли и не трусь! Держи палку, а у меня есть кое-что получше! – он достал из голенища сапога пичак – узбекский нож в кожаном чехле.
Борька даже побледнел от страха и побежал в кусты по малой нужде.
Еще не дойдя до полянки, они увидели двух мальчишек, стоявших на коленях друг перед другом и бросавших поочередно на траву белые кости. Борька сразу же их узнал. Спиной к ним стоял тот, что был постарше возрастом, с тюбетейкой на голове, а другой – рыжий, который первым начал избиение.
- Эт-то они! – прошептал Борька, побледнев от страха, почувствовав какое-то урчание в животе и комок в горле.
- Отлично! Нам повезло! – бодро, но тоже шепотом, сказал Павлик. – Так делай, как я тебе говорил – быстро подходи к этому, что стоит спиной к нам и ударь его дубинкой по голове и шее и сразу же, бей по голове рыжего, пока он не встал на ноги, понял?
- По-понял, но я б-боюсь, что они меня з-заметят и начнут б-бить! – снова прошептал Борька и начал пятиться назад.
- Так, или ты идешь, или я ухожу, но перед этим окликну их, чтоб они тебе снова врезали! А ну, гад, вперед, трус несчастный! – и Павлик грязно матюгнулся и подтолкнул брата вперед.
Борька понял, что обратного хода нет и, спрятав, на всякий случай, дубинку за спину, быстро направился к игрокам. Они же были так увлечены игрой, что не обратили на него никакого внимания.
Борька, чуть не теряя сознание, поднял дубину над головой и со всей силы обрушил ее на голову и спину нагнувшегося в этот момент над костями старшего мальчишки. Тот вскрикнул и, теряя сознание, повалился на правый бок. Борька снова поднял дубинку, намереваясь ударить и рыжего по голове, но тот успел отползти немного назад, не вставая с коленей, перекатился на левый бок, развернулся в обратную сторону и уже начал подниматься на ноги. Но в это время, Борька, воодушевленный первым успехом, прыгнул ему на спину и обеими руками схватил его за рыжие, такие ненавистные, патлы. Он несколько раз поднимал эту голову и с силой опускал ее на землю, а, когда рыжий попытался сбросить его со своей спины, впился зубами в шею возле предплечья и начал сжимать челюсти до тех пор, пока не почувствовал во рту вкус крови, от чего его стошнило и вырвало прямо на рыжего, который вопил от боли и страха во все горло.
Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы не вмешался Павлик, который с трудом оттащил размахивавшего дубинкой Борьку, успевшего ударить и его по спине. Рыжий, воспользо-вавшись этим моментом, вскочил на ноги и, воя от боли, с окровавленной шеей, бросился бежать. Борька рванулся, чтобы догнать его, но Павлик, подставив ему ногу, свалил его на траву с криком:
 - Все, хватит, успокойся, зверюга! Меня-то за что ты дубиной огрел по спине? Надо посмотреть, не убил ли ты этого,  в тюбетейке, что-то он не шевелится! Сними с него тюбетейку и  набери в нее воду из арыка, быстро!
Когда они полили его голову водой, мальчишка очнулся и, увидев в руке у Борьки дубинку, заплакал. Павлик скомандовал:
-  Врежь ему ногой по ребрам на память!
Борька, дрожа от возбуждения, страшно заикаясь, проговорил:
- Я ле-лежачих не б-бью! Пе-передай двум остальным, что с ними я т-тоже  р-рассчитаюсь!
Он повернулся к нему спиной и медленно зашагал в сторону дома. Павлик догнал брата, обнял его за плечи и сказал:
- Ты все сделал даже лучше, чем я думал! Теперь они все тебя зауважают! А если кто-то захочет меня отлупить, я скажу: «Ты Борьку знаешь? Это мой брат, будешь с ним иметь дело!» – и они оба захохотали, очень довольные результатом этой «операции».
Теперь Борька, идя на работу, а после смены домой, всегда носил с собой дубинку. Он несколько раз заходил на полянку, но там никого из разыскиваемых им мальчишек не было. И только однажды возле базара он увидел самого младшего из той компании, который тогда стал на четвереньки за его спиной. Он опять с кем-то играл в «лямбду» возле забора, ограждавшего базар. Заметив идущего к нему Борьку с дубинкой в руке, он прекратил игру и, закричав: «Пацаны, бежим, этот псих убьет нас!», даже не подняв с земли воланчик, бросился бежать, увлекая за собой не только своих друзей, но и несколько узбекских парней, наблюдавших за игрой. Борька не стал их преследовать. Он был полностью отомщен и сейчас пожинал плоды слухов по поводу того, что в поселке появился мальчишка с больной психикой, который ходит с дубиной и избивает всех подряд, кто ему не понравится. Но самое страшное – свалив ударом дубинки по голове, он впивается зубами в шею жертвы и не разжимает челюсти, пока не напьется кровью. Уже несколько парней ходят со шрамами на шее.
За Борькой прочно закрепилась кличка «псих». И это его не оскорбляло, а, наоборот, льстило ему. Он теперь ходил с гордо поднятой головой где и когда угодно. Даже старшие по возрасту парни здоровались с ним за руку и давали покурить. К тому же, кто-то кому-то рассказал, что заикаться Борька стал в результате контузии во время бомбежки в легендарной Одессе. Больше уже никто заикой его не называл.
Это была не большая, но важная победа в еще маленькой истории его жизни.



Глава 31
   
Даже здесь, в Узбекистане, осень 1942 года была более холодной, чем обычно. Хотя днем солнце еще палило довольно сильно, к вечеру и ночью было уже холодно. В домах, как правило, не было никакого отопления, и люди ночью порядком мерзли, а утром с удовольствием старались согреться  под лучами солнца.
Когда Марьяне и Борьке приходилось спать дома на матрасах, лежащих прямо на холодном полу, они накидывали на себя все, чем можно было укрыться, но до утра так и не могли согреться. Да и продолжать ходить босиком, в коротких штанишках и порванной рубашке Борьке уже было просто невозможно, особенно холодными вечерами, выходя из «горячего» цеха и добираясь после работы домой. Проблема с одеждой, тем более, детской, была очень острой. В стране, которая быстро перестраивалась на военный лад, было не до изготовления детской одежды, да и взрослой тоже. Такое понятие, как «индпошив», просто исчезло. Большинство взрослого населения страны носило спецодежду. Все, кто имел отношение к армии, был одет в военную форму. Ее носили и те, кто вернулся с фронта, демобилизовавшись по ранению, инвалиды войны, работники многих отраслей промышленности, называвшихся оборонными. Директора таких заводов ходили в генеральской форме. Даже многие работники сугубо гражданских учреждений носили кителя военного покроя цвета хаки, поскольку носить элегантные костюмы, галстуки, шляпы, пальто считалось не только немодным, но даже неприличным. Людей, одетых таким образом, в народе называли с жалостью, а чаще с презрением «паршивыми интеллигентами», увиливаю-щими от призыва в армию.
Редко можно было встретить, особенно на периферии, и женщин, одетых в яркие платья и туфли на высоких каблуках.  На них тоже смотрели с презрением и называли «фифами», а иногда еще более грубо. В стране, где в каждой второй семье уже кто-то погиб, пропал без вести или стал инвалидом, а женщины, старики и дети работали, не жалея сил и не считаясь со временем, постоянно испытывая чувство голода, различные болезни, типичные для военного времени, было не до модной и яркой одежды. Мода была для всех одна – телогрейки, ватные стеганые брюки и сапоги – резиновые, кирзовые, яловые и, в лучшем случае, хромовые. И по цвету, эта одежда мало отличалась друг от друга.
Ферганский текстильный комбинат, как и все другие подобные предприятия в стране, производил именно такую ткань и единственный вид сукна – серое шинельное.
Исключением являлись только среднеазиатские республики, где по национальным традициям женщины носили платья из ярких полосатых шелковых тканей, а мужчины – не менее яркие стеганые халаты, которые подвязывались тоже яркими кушаками.
Нарядно выглядели на их головах тюбетейки, разукрашен-ные серебряным и золотым шитьем. На фоне этих нарядов одежда эвакуированных выглядела мрачной. Особенно дети ходили как оборванцы. А если им доставалась какая-то одежон-ка, она по размеру была на много номеров больше, так как переходила к ним от взрослых.
Марьяна очень обрадовалась, когда узнала на работе, что можно купит по сниженной цене телогрейки, забракованные по той или иной причине. На таких же условиях комбинат продавал своим работникам и бракованные куски ткани. Деньги за это вычитывались из зарплаты. Марьяна подобрала Борьке самую маленькую по размеру телогрейку и взяла кусок ткани. Она попросила разрешения в свое свободное время в цеху раскроить и сшить сыну брюки. Решилась и проблема с обувью. Павлик подарил ему свои не новые, но еще очень хорошие ботинки, правда, на 1.5-2 номера больше Борькиного размера. Но это уже не имело никакого значения. К зиме он оказался одетым, как говорится, с ног, но не до головы – головного убора у него не было, и он мечтал о кепочке-шестиклинке, но понимал, что взять деньги на такую покупку негде. Но Павлик снова его приятно удивил:
- Между прочим, у тебя есть деньги на то, чтобы купить себе кепочку!
- Но отк-куда мне их в-взять? – удивленно спросил Борька. - - Ты ведь работаешь в цеху, и тебе за это платят!
- Мне  же не д-дают де-денег, а только ч-четвертушку х-хлеба!
- Но ведь хлеб дороже денег, дурила! Тебе нужна эта четвертушка? Вы же получаете хлеб по карточкам, а сам ты его кушаешь в цеху от пуза, так? Ну, так иди на базар и продай эту четвертушку. За несколько дней ты себе купишь фуражечку и еще на папиросы останется! Понял?
- Я п-понял, но как я бу-буду продавать?
 - Тебе самому продавать нельзя – ты и твоя тетя работаете на хлебозаводе! Я тебе на базаре покажу человека, которому ты  будешь отдавать хлеб по 20 рублей за четвертушку, по сорок – за половину, и по восемьдесят – за целую буханку. Понял? И об  этом никому ни слова!
Борька  не понял только одного: откуда он возьмет полхлеба и целый, если получает за работу только четвертушку. Но вскоре Павлик объяснил ему и это. Однажды, когда Борька собрался отнести на базар, вполне открыто, свою четвертушку, Павлик под телогрейку сунул еще полхлеба, сказав:
- Иди, не бойся, Семен все знает, обыскивать тебя никто не будет. Половину денег, 20 рублей отдашь мне, вторая половина – тебе. Все ясно? Полный вперед!
Борьке стало страшно от мысли, что Семен может заподозрить его в воровстве хлеба, и, он, идя через проходную, почувствовал, что ноги у него как будто налились свинцом, а в животе булькает, как перед дракой. Но Семен, как всегда, поинтересовался, не сильно ли он устал и, хлопнув его по спине, пропустил на выход.
Такие «операции» стали повторяться довольно часто и даже по несколько раз в день. Теперь уже не только Павлик, но и Рая, а иногда даже тетя Маня засовывали ему под телогрейку по целому хлебу, причем на тех же условиях, что и двоюродный брат, и это делалось с одной целью – пусть мальчик немного заработает. У Борьки появились деньги и немалые. Он купил себе не только кепочку, но и красивую тюбетейку, имел всегда свои собственные папиросы, позволял себе гульнуть, купив теплую узбекскую лепешку, сушеный урюк и даже леденцовую конфету на палочке. Частенько он приносил и домой различные фрукты. Когда же Марьяна поинтересовалась, где он взял на это деньги, спокойно отвечал:
- Это П-павлик мне д-дал, у него всегда есть д-деньги!
Замученная непосильным трудом и болезнью, Марьяна не придавала этому значения и была довольна уже тем, что сын одет, обут, и, главное, не голодает.
Борька стал частым гостем на базаре, его уже многие знали и он, имея всегда в кармане деньги, начал приглядываться к различным играм, которые устраивали инвалиды и разные проходимцы в это время на всех базарах страны. Можно было сыграть в карты, «очко», самодельную рулетку, «наперстки», «кости» и многие другие игры. Здесь же ты мог, уплатив, получить из клюва ручного попугая или сороки записочку с предсказанием судьбы. Борьке все это нравилось, и часть своих денег он с удовольствием оставлял на базаре. Несколько раз они с Павликом ходили в центр города в кинотеатр, где перед сеансом слушали в фойе выступление нарядно одетой престарелой певицы, исполнявшей модные в то время песни под аккомпанемент аккордеона, на котором играл инвалид в солдатской форме. Здесь же они покупали себе эскимо на палочке. Перед началом художественного фильма обязательно демонстрировали военную хронику в киножурнале «Новости дня». И это было им очень интересно, поскольку газет они не читали, радио у них не было и всю информацию о положении на фронте можно было почерпнуть только на базаре из уст завсегдатаев. В общем, имея деньги, даже в это суровое время, можно было позволить себе небольшие удовольствия и жить не хуже других.
И все же Борьку постоянно мучила одна и та же мысль – откуда на заводе берется столько «лишнего» хлеба для продажи его на базаре через спекулянтов? Когда же он задал этот вопрос Павлику, тот, не от большого ума, с удовольствием и гордостью за то, что он разбирается в этом, «разложил по полочкам» всю эту криминальную систему!
- Чтобы выпекать «лишний» хлеб, надо иметь «лишнюю» муку. Они ее достают. Кроме того, при замесе теста льют воды больше, чем положено. В общем, я ведь не пекарь, это ты там крутишься. И запомни, хлеб, который мы выносим на базар, это мелочь. Основной «лишний» хлеб вывозится на машинах в магазины и там продается не по карточкам, а за деньги. Кстати, ты ведь тоже участвуешь в этом, когда грузишь хлеб на лотки. Так что, дружок, ты тоже соучастник! Поэтому, молчи в тряпочку и никогда об этом ни у кого не спрашивай, понял?
От этих слов брата Борьке снова стало не по себе:
- А мне что? Г-говорят груз-зи, я и г-гружу, а к-куда они его  в-везут, меня не интересует!
- Вот и молодец! Живи и радуйся!
А позже Павлик раскрыл ему еще одну «страшную» тайну:
- Ты думаешь, откуда у меня столько денег? Идем, покажу тебе что-то интересное!
И он повел Борьку в комнату, где стояла кровать тети Мани. Павлик приподнял матрас, и перед ошарашенным Борькой открылась картина, знакомая из детских сказок – во всю длину и ширину кровати, на досках лежали толстые пачки денег по 100 рублей каждая купюра. От увиденного он потерял дар речи и произнес что-то невнятное:
- Это же… сколько же… это же, она же…м-может за-за-заметить эт-то?!
Павлик спокойно вытащил из нескольких пачек четыре купюры по 100 рублей и накрыл матрасом эти «сокровища».
   - Ничего она не заметит. А если и заметит, никому не скажет. Я  это делаю давно и пока успешно!
Борька был потрясен не столько увиденным, сколько тем, что стал соучастником этой кражи и до сих пор с удовольствием вместе с братом тратил эти ворованные деньги.



Глава 32

Еще до войны Борька обожал  свою племянницу Маечку – младшую дочь двоюродной сестры Раи. Малышка, которой было чуть больше двух лет, очаровала его своей приветливос-тью и веселым нравом. Он не помнил ее плачущей, она всегда улыбалась, особенно, когда видела его. Борька, выходя погулять на улицу, зачастую брал Маечку с собой и охотно возился с ней, играя в разные игры. Ему очень льстило, когда Рая, завидя его, кричала дочери:
 - Маечка, за тобой пришел твой дядя Боря, быстренько одеваться, а не то он ждать не будет – только и видели его!
Рая даже с некоторой обидой однажды сказала Марьяне:
- Знаете, наша Маечка любит Борьку даже больше, чем родного брата!
Действительно, Вовка, который был старше сестрички всего на три года, мало уделял ей внимания и, подчас, даже проявлял некоторую враждебность, что, скорее всего, являлось следствии-ем детской ревности. И сейчас, войдя во двор, чтобы проведать Маечку, которая уже длительное время сильно болела и уже не вставала с постели, Борька был потрясен увиденным. У входа в дом на табуретке сидела безучастная ко всему бабушка Сима, неподалеку от нее, сидя на земле, весь измазанный глиной, Вовка что-то лепил из нее. А Маечка лежала здесь же в кроватке вся облепленная мухами, совершенно не реагируя на это. Глазки ее были закрыты, а личико и ручки настолько исхудали и пожелтели, что казались вылепленными из воска. Когда Борька подошел к ней и нагнулся, чтобы отогнать мух, сильный запах мочи и кала ударил ему в нос. Стараясь не дышать, он дотронулся до ее маленькой ладошки и тихо позвал:
- Маечка, посмотри, к-кто п-пришел к тебе? Это  я Б-борька! Открой глазки!
И она, с трудом разлепив свои реснички, открыла их и с такой грустью посмотрела на Борьку, улыбнувшись краешком губ, покрытых язвочками, что он не выдержал и громко зарыдал, понимая, что Маечке очень плохо. Она снова закрыла глазки, и он увидел, что по ее щекам покатились слезинки.
Борька, глотая слезы, закричал:
- Т-тетя  Сима, ей ведь очень п-плохо, надо что-то де-делать!
В ответ она только развела руками:
 - А что я могу сделать? Я сама такая больная и несчастная, что еле живу на этом свете!
Она продолжала еще что-то говорить, но Борька уже ее не слушал. Он выбежал со двора и помчался к дому, где жила Катя с дочкой Витой. Увидев Борьку заплаканным, она сначала подумала, что его снова побили:
- Боренька, что случилось? Почему ты плачешь?
- Там М-маечке очень плохо!
Катя попросила хозяйку-узбечку присмотреть за дочкой, а сама, схватив Борьку за руку, выбежала со двора на улицу. Маечка даже не среагировала на их приход и обращение к ней. Катя тут же отправила Борьку к арыку принести воду, сама растопила плиту и поставила ведро с водой на огонь. Потом они вдвоем обмыли совершенно безжизненную Маечку, постелили ей чистую простынку, которую с трудом разыскали в комнате, и уложили ребенка в кроватку. Катя, очень взволнованная состоянием Маечки, сказала:
- Боренька, беги на завод и скажи Рае и тете Мане, чтобы срочно шли сюда! Я думаю, что Маечка долго не протянет, но ты им этого не говори! А я побегу за доктором, здесь непода-леку живет женщина-врач.
Прибежав на завод, Борька сообщил обо всем Мане, которая сильно растерялась и, все время повторяя: «Боже мой, какое несчастье!» – побежала в цех за Раей. Услышав о тяжелом состоянии дочери, Рая как-то странно прореагировала на это сообщение, как будто заранее знала, что это произойдет.
Когда они втроем вошли во двор, то застали Симу, сидящую в той же позе, а возле Маечки стояли Катя и весь измазанный глиной Вовка. Глазки у девочки были закрыты. Борька подошел к ней и взял ее безжизненную ручку в свои ладони:
 - М-маечка! Мы все п-пришли к тебе, открой глазки, посмотри!
Через несколько секунд ребенок широко раскрыл глаза, с удивлением и упреком посмотрел на всех, перевел взгляд куда-то в сторону, как будто не желая ни с кем общаться, и… замер.
Это был конец. Маечка отмучалась и ушла в другой, не такой страшный мир, окружавший ее короткую и совершенно безгрешную жизнь. Катя закрыла ей глаза, Маня заплакала, а Борька, еще не веря, что девочка умерла, продолжал сквозь слезы говорить ей:
- М-маечка! Не н-надо у-умирать! Мы все т-так т-тебя любим!
Рая опустилась на колени возле кроватки дочери, повторяя одну и ту же фразу:
- Что же делать? Как я скажу об этом Володе? Что же делать…
Сима, слегка покачиваясь на табуретке, все время бормота-ла: «Вейз мир, тотыню, вейз мир, тотыню!»
В это время во двор зашла женщина-врач, которая подтвер-дила факт смерти и выписала справку в Загс, где было сказано, что ребенок скончался в результате заболевания дизентерией.  Катя спросила у нее, есть ли в поселке кладбище и где можно изготовить гроб. Врач не очень уверенно ответила:
- Кладбище недалеко здесь есть, но там, по-моему, хоронят только узбеков, а точнее, мусульман. А где делают гробы, я не знаю. Думаю, что только в городе. Учтите, хоронить надо не позже, чем завтра – морга здесь нет, а жара днем еще стоит сильная. И обязательно достаньте хлорку и посыпьте во дворе. Боюсь, как бы эти мальчики не заразились – это очень страшная
болезнь! Примите мои соболезнования и крепитесь!
Врач ушла, а они остались рядом с маленьким тельцем умершей Маечки, постигшим их горем и большими проблемами, которые надо было срочно решать. Ни Маня, ни Рая, ни, тем более, Сима ничего решить и организовать не смогли бы, поскольку были в полной растерянности. Марьяна, Мина и Павлик находились до следующего утра на работе. Катя решила, что постарается разузнать, где находиться кладбище и кто занимается похоронами. Борьке же она предложила сходить на завод и узнать у старожилов, где можно изготовить гробик. На заводе вахтер Семен сразу же заявил:
- Никто здесь специально гробы не делает. Узбекам это ни к чему – их в гробах не хоронят. Знал я тут одного мужика, который выполнял такие заказы, но он на фронте. Поэтому вот что, друг Борька, гробик мы с тобой сделаем сами и лучшим образом. Мне очень нравилась Раина девочка – светлая была, как солнечный лучик! Пусть земля ей будет пухом! Значит так, шагай к сараю, что за цехами, там лежат половые доски в шпунт. Тащи сюда, сколько дотащишь! Если что, еще раз сходишь! Ножовка, молоток и гвозди у меня есть здесь, в дежурке. Что касается размера, сообразим!
Семен оказался очень мастеровым мужчиной. Хоть и без ноги, но руки у него работали отлично. Он, сидя, напилил нужные по количеству и размеру доски, которые даже не нужно было стругать – они были гладкими и чистыми. Состыковав их в шпунт, Семен показал Борьке, где и как забивать гвозди, и через час с небольшим гробик с крышкой был готов. Внутрь его они положили молоток и гвозди, необходимые на кладбище, а работницы из цеха принесли чистый белый мешок.
- Боренька, снизу постелешь мешковину, а сверху – чистую простынь. Так Маечке будет мягче лежать в гробике, – утирая слезы, сказала одна из них.
 Все это сооружение оказалось довольно тяжелым. Борька вряд ли один смог бы дотащить его в поселок. Но к этому времени с работы вернулся Павлик, которому кто-то сообщил о смерти Маечки. Они потащили гробик вдвоем. Потом вместе разыскали старое кладбище, на котором все надгробья были почти вровень с землей, и не было ни единого памятника. Они долго искали кого-нибудь, кто имел отношение к кладбищу. А когда, наконец-то, нашли довольно молодого узбека, то он оказался психически больным. Из его невнятного бормотания они все же поняли, что подобрать место для могилки, вырыть ее и все остальное – только их проблема.
Все кладбище представляло собой ровный каменистый участок, на котором между могилками росли, как в пустыне, только колючки. Но с одного края, возле полуразрушенного саманного забора рос карагач, ветви которого создавали, бросая тень на выжженную солнцем землю, своеобразный оазис. Под ним и было решено копать могилку. Пообещав узбеку буханку хлеба, Павлик уговорил его принести пару лопат. В течение двух часов они рыли сухую, полную камней землю. Когда могилка была готова, их ладони представляли собой сплошной кровавый волдырь, а по лицу и спине струился пот. Они сели возле могилки, закурили и только сейчас заметили, что на дворе ночь и сидят они на заброшенном кладбище. В другое время они бы не отнеслись к этому так спокойно, но сейчас, подавленные горем, Павлик с Борькой все же чувствовали удовлетворение от выполненного перед Маечкой долга.
Хоронили девочку во второй половине следующего дня. На кладбище пришли все родственники и несколько работниц с завода. Маечка лежала в гробике на белой простыне, одетая во все чистенькое, похожая на куколку, которой почему-то закрыли глазки. Единственные «мужики» в семье – Павлик и Борька несли гробик на руках до самого кладбища, периодически останавливаясь и отдыхая. Они же опустили его в могилку и забросали землей с камнями, насыпав сверху небольшой холмик, в изголовье которого воткнули столбик с дощечкой, на которой заранее сделали чернилами надпись:
«Маечка Коган из Одессы.
1939-1942 гг.»
Во время похорон все, в том числе и «мужики», плакали, понимая всю бессмысленность этой утраты, чувствуя бесконеч-ную вину за то, что не смогли уберечь ребенка, который мог бы прожить большую и счастливую жизнь. Одна Рая не плакала Она уже второй день, раскачиваясь из стороны в сторону, повторяя: «Что же я скажу Володе? Куда девалась наша доченька?»
А Володя – муж Раи и отец Маечки, моряк загранплавания, в это время ходил на сухогрузах между Америкой и Советским Союзом, ежечасно подвергаясь смертельной опасности, достав-ляя военную помощь фронтам, сражающимся с фашистами. Он только однажды перед войной, находясь в отпуске, видел свою очаровательную годовалую доченьку. Прощаясь перед уходом в рейс, сказал жене:
- Рая, смотри, береги детей! Только ты за них в ответе. Прости, но такова доля всех жен моряков!



Глава 33

Это случилось буквально на следующий день после похорон Маечки. Утром, встретившись возле проходной завода, Павлик предложил сходить на базар, покушать чего-нибудь вкусного. Настроение у обоих было отвратительное – сильные пережива-ния, вызванные смертью любимой племянницы, а, главное, непосредственное  участие в тяжелейшей процедуре похорон, приведшее вначале к стрессу, а позже к полному безразличию. Павлику предстояло идти на работу в ночную смену, а Борька решил сегодня вообще не появляться на заводе. На базаре они съели по горячей лепешке и закусили сладким золотистым урюком. В это время Павлика подозвал к себе его знакомый по работе молодой узбек по имени Рашид. Они долго о чем-то говорили, а Борька, заскучав, подошел к мужикам, игравшим в карты, сидя на земле, на старом потертом коврике. Вскоре Павлик окликнул брата, и они направились к арыку, протекав-шему неподалеку от базара. В руке он бережно нес две «козьи ножки», свернутые из газетной бумаги, которые курильщики называли просто «козами». Борька поинтересовался:
- Мы с-сейчас б-будем к-курить? А з-зачем «к-козы»? Ты д-достал т-табак или м-махорку?
Павлик, заговорчески улыбаясь, ответил:
- Много будешь знать – быстро состаришься! Это не просто  «козы» с табаком! Там есть еще что-то такое… от чего будем   летать высоко, высоко! Кстати, это стоит довольно дорого – две «козы» – 25 рублей!
Они сели в тени возле арыка и закурили каждый по «козе».
Затянувшись дымом, Борька вначале совершенно ничего не почувствовал, разве только то, что табак был совершенно слабым. Но уже после нескольких затяжек ему вдруг стало так легко на душе, он перестал ощущать вес своего тела и, действительно, создалось впечатление полета. Как будто, какая-то сила, оторвав Борьку от земли, понесла его вдоль арыка. Он сейчас уже никого, даже сидящего рядом брата, не видел и только в ушах стоял какой-то звон. Это было ни с чем несравнимое чувство легкости и полного забвения. Но уже через 10-15 минут «полет» прекратился, и Борька, благополучно «приземлившись», ощутил себя, лежащим на земле возле арыка. Павлик лежал рядом с улыбкой на лице. Посмотрев друг на друга, они начали без всякой причины дико хохотать, показывая пальцами один на другого. Этот хохот тоже длился около 10 минут. От смеха у них сильно заболели скулы, а из глаз обильно текли слезы. И внезапно успокоившись, они заснули тут же на земле.
Проснувшись, почувствовали себя совершенно разбитыми и уставшими. У Борьки сильно кружилась голова, болел затылок. Через несколько минут его вырвало.
В подавленном  состоянии они, не сказав друг другу ни слова, быстро разошлись по своим домам. Весь остаток дня и всю ночь Борька чувствовал себя настолько отвратительно, что подчас думал, что умирает. Утром, с трудом поднявшись, он решил пойти посоветоваться с Павликом, заодно узнав о его состоянии. Но уже по пути на завод вспомнил, что брат ночью работал, а сейчас, наверное, спит.
Борька пошел на базар, чтобы купить себе какую-нибудь еду. Деньги у него были. Но, придя на базар, понял, что совершенно не хочет кушать. Более того, сам вид еды вызывал у него тошноту. Но зато ему «повезло». Он увидел Рашида – узбека, который продал накануне им «козьи ножки». Борька решил спросить, почему после этого он так плохо себя чувствует и что делать, чтобы поправить здоровье. Поначалу Рашид даже не желал с ним разговаривать, но, когда Борька сказал ему, что он брат Павлика, тот выслушал его и спросил, есть ли у него деньги.
- Тебе, мальчик, надо сейчас срочно выкурить «козу». Ты себя сразу лучше почувствуешь!
Получив деньги, он быстро свернул «козью ножку», заполнил ее табаком, смешанным с «планом».
Все повторилось так же, как накануне, – в начале море удовольствия, а потом – страшные головные боли, тошнота, рвота и полная безысходность. И только одно желание – снова закурить, чтобы стало хоть немного легче. Сразу же возникла проблема с деньгами. «План» стоил довольно дорого. Небольшая сумма, накопленная от продажи хлеба, быстро закончилась. Просить деньги у брата Борька не посмел. Надо было работать, чтобы иметь возможность продавать заработанную четвертушку хлеба и покупать это страшное курево.
В цеху ему каждый раз становилось плохо. Он ничего не ел. Начались сильные боли в желудке. Борька похудел, под глазами появились черные круги. Те, кто рядом с ним работал, не могли не заметить этого. Начались расспросы, разные догадки по поводу состояния его здоровья.
Причину этих изменений знал только Павлик, который, кстати говоря, после первого случая употребления «плана», больше к этому не возвращался, видимо понимая всю опасность втягивания в эту зависимость. Борька же по недомыслию продолжал курить эту гадость, и остановить его было некому. Рая, как-то встретившись с Марьяной, сказала ей:
- Тетя Марьяна, вы заметили, как изменился ваш Борька. Он ведь просто высох, ничего не ест, все время жалуется на рези в  желудке и сильные головные боли! Может быть надо показать его врачу?
- Я так, Раечка, редко его вижу, что не обратила внимания. Я ведь все время на работе, а он – на заводе, рядом с вами!
Через некоторое время еще несколько соседок сказали ей, что видели Борьку возле арыка, который рядом с базаром и, что он там постоянно курит и спит прямо на земле.
Марьяна уже давно знала о том, что сын курит, но не придавала этому значения – большинство мальчишек в его возрасте уже курили. Отцы и старшие братья были на фронте, а матери сутками работали, не имея возможности ни проследить, ни повлиять на своих быстро повзрослевших сыновей.
Борька всячески старался не встречаться с матерью, понимая, к каким последствиям для него может привести эта встреча. Он теперь постоянно оставался ночевать в цеху, а днем, когда был свободен от работы, слонялся по базару.
Но однажды, когда Марьяна возвращалась с работы, к ней подошел участковый милиционер и, поздоровавшись, спросил:
- Вы меня, конечно, извините, но хочу спросить, знаете ли вы, где сейчас находится ваш сын и чем он занимается?
- Вообще-то у меня двое сыновей. Старший в армии, а младший, к сожалению, не учится, а работает на хлебозаводе. Думаю, что он сейчас там, в цеху.
- Это хорошо, что он в таком возрасте уже работает, помогая  матери, но лучше бы он учился в школе и не имел бы денег для  покупки всякой дряни!
Марьяна вся задрожала от страха и предчувствия беды:
- Что вы имеете в виду? Какую дрянь еще он покупает? Наверное, папиросы? Мне уже говорили, что он, негодяй, курит! Но я его совсем не вижу, мне некогда даже поговорить с ним как следует!
- Если бы он покупал и курил папиросы, это было бы полбеды. А беда в том, что вот уже второй месяц он покупает и курит «план» – довольно сильный наркотик! А откуда у него такие деньги? Эта гадость стоит недешево! Может быть, вы даете ему эти деньги? Если нет, то значит, он их где-то достает, а может, крадет? Мой вам совет: отпроситесь с работы не денек по причине болезни сына и проследите, чем он занимается. Примите срочные меры, пока мы их не приняли!
У Марьяны подкосились ноги. Она не могла дальше идти и вынуждена была присесть на ствол поваленного дерева.
- Боже мой! Только этого нам не хватало! Спасли его от неминуемой смерти в Сибири, а здесь снова угроза его жизни!  Какая же я дура, что согласилась приехать в этот проклятый  теплый край, – мысленно ругала себя Марьяна.
Едва добравшись домой, она никак не могла решить, что же ей сейчас делать, с кем посоветоваться. Не заходя в дом, она пошла к Кате и подробно обо всем ей рассказала. Выслушав, Катя попыталась успокоить Марьяну:
- Тетя Марьяночка, не принимайте эти разговоры так близко к сердцу. Надо все самой проверить. Может, это только слухи или наговор. Нужно спокойно разобраться и тогда решать, что делать. Попробуйте завтра отпроситься с работы, и мы вместе пойдем его искать, чтобы убедиться, насколько все это серьезно. А сейчас вам надо отдохнуть и успокоиться. На горячую голову можно наломать дров, а Борька ведь еще ребенок и не виноват в том, что остался совершенно без присмотра.
- Спасибо тебе, Катенька! Я все больше убеждаюсь, что, несмотря на твой молодой возраст, ты мудрее многих! Я полностью с тобой согласна и буду тебе очень благодарна, если  ты поможешь решить эту проблему. Ну, скажи, милая, какого  черта мы сюда приехали?
На следующий день, отпросившись с работы, Марьяна с Катей пошли искать Борьку в районе базара, предварительно узнав у вахтера Семена, что на заводе его сейчас нет, еще утром он прошел через проходную. Обнаружили они его довольно быстро, пройдя метров сто вдоль арыка. Борька, уже накурившись, лежал на спине с открытыми глазами, ничего не видя вокруг себя, витая в известном только ему пространстве. Он даже не среагировал, когда они подошли к нему и, взяв его под руки, попытались поставить на ноги. Ничего у них не  получилось и они были вынуждены снова положить его на землю. Марьяна, зарыдав, села рядом с ним, а Катя подошла к арыку и зачерпнула руками воду, вылив ее Борьке на лицо. Она повторила это несколько раз, пока он не пришел в себя. Ничего не понимая, он уставился расширенными зрачками на них, начал что-то бормотать несвязное, а потом дико захохотал. Марьяна не выдержала и начала бить его по лицу, крича сквозь слезы:
- Что же ты, гад, наделал? Ты не только себя, но и меня, всех нас убил! Ну, очнись же, сыночек, пойдем домой!
Она продолжала бить его по щекам, пока Катя не схватила ее за руки:
- Тетя Марьяночка! Не делайте этого, он все равно сейчас ничего не понимает, он не здесь, не с нами! Надо подождать, пока Боренька вернется на землю!
Без особого труда, подхватив под руки, они дотащили его домой и уложили на матрас. Немного успокоив Марьяну, Катя ушла. Когда Борька очнулся и посмотрел на мать ничего непонимающими глазами, Марьяна не говоря ни слова, взяла бельевую веревку, перевернула сына на живот, стащила с него штаны и била по заднице, пока она вся не покрылась синими с кровью полосами. За все время экзекуции Борька не издал ни звука и даже не пытался защититься от веревки. Почувствовав, что рука сильно устала, Марьяна прекратила порку и, упав на матрас рядом с сыном, громко зарыдала, уткнувшись лицом в худенькую борькину спину. Борька не выдержал и тоже заплакал:
- Ма-мамочка! Не п-плачь, я б-больше н-никогда не бу-буду так де-делать!
Они еще долго лежали, обнявшись и плача от сознания того, что произошло.
Вскоре пришло письмо от Аркадия, в котором он сообщал, что по приказу И.Сталина с фронта отозваны люди старших возрастов – инженеры, которые до войны имели опыт руководства предприятиями для развития экономики в тылу страны. В их числе оказался и он, а сейчас находится в Куйбышеве и ждет назначения. Скорее всего, это будет  электростанция в г. Кува-Сай, недалеко от Ферганы. Поскольку письмо шло из Куйбышева более двух недель, приезда Аркадия можно было ожидать в ближайшее время.
И Марьяна приняла решение, не дожидаясь приезда мужа, срочно увезти Борьку из Ферганы, вырвав его из омута, в котором он, благодаря влиянию Павлика, а в этом она была абсолютно уверена, оказался.



Глава 34

Марьяне хватило двух дней, чтобы уволиться с работы, рассчитаться с хозяйкой сарая, в котором они прожили несколько месяцев, сложить в мешки свои «богатые» пожитки и попрощаться с родственниками. Катя подарила им одеяло, Маня снабдила небольшим запасом хлеба, а Павлик при расставании сунул Борьке в карман телогрейки 25 рублей на «мелкие» расходы.
Накануне они получили письмо от Виктора, содержание которого сильно расстроило Марьяну. Он писал, что им сократили срок обучения и через месяц в звании сержантов отправят в действующую армию. Виктор был доволен этим решением. По его внешнему виду на фото, которое он прислал немного раньше, было ясно, что питание в училище оставляло желать лучшего. Он сильно похудел, лицо стало черным от солнечных лучей, и выглядел он страшно уставшим. Марьяна понимала, что очень скоро сын окажется на фронте и тогда останется только молить бога сохранить ему жизнь.
Утром, надев на спины свои мешки, взяв в руки одеяло, свернутое в рулон, солдатский котелок и авоську с едой, они двинулись по уже знакомому маршруту на вокзал. Борька высказал пожелание:
- Мам! Не-неплохо бы с-снова встретить того узбека с ишачком, чтобы п-подвез нас до в-вокзала!
- Так, сыночек, бывает только в сказках! Сейчас не жарко, потихоньку дойдем и без ишака!
Им повезло. Через час они уже сидели в поезде, а еще через полчаса вышли из него на станции «Кува-Сай». Еще перед отъездом из Ферганы и в поезде Марьяна почувствовала приближение приступа малярии и, когда они уже оказались на вокзале в Кува-Сае, она дрожала от озноба. Нужно было  идти в поселок, искать где-то жилье.
Кува-Сай представлял собой небольшой рабочий поселок рядом с железной дорогой, в котором находились всего два предприятия, но оба стратегического, оборонного значения – электростанция и хлопкоперерабатывающий завод. Второе было особенно важным во время войны, поскольку вырабатывало из зерен хлопка порох.
Кроме того, в поселке были небольшая больница, неполно-средняя школа, клуб и несколько магазинов. В основном все работающие и их семьи жили в домах барачного типа, а в центре поселка стоял трехэтажный дом, в котором жило все местное начальство.
С трудом дойдя до ближайшего барака, Марьяна обратилась к мужчине средних лет, интеллигентного вида, рубившего возле крайнего подъезда дрова:
- Здравствуйте, скажите, пожалуйста, не сдается ли где-нибудь поблизости комната? Дело в том, что мы эвакуирован-ные, никого здесь не знаем, только что приехали из Ферганы, а у меня, как назло, начался приступ малярии!
Мужчина, прекратив рубить дрова, сказал:
- Здравствуйте, здесь никто квартир и комнат не сдает, т.к. это не частные дома. Они принадлежат предприятиям, а некоторые, в том числе, и этот, перед которым вы стоите, и где я проживаю, совершенно бесхозный. Кстати, здесь недавно освободилась комната. Можете занять ее и жить сколько захотите. Я думаю, что это надо сделать немедленно. Ваше  состояние здоровье не внушает оптимизма! Пойдемте, я вам все покажу! Будем соседями. Меня зовут Леонтием Степановичем, я учительствую в местной школе, преподаю историю и географию. Видимо, молодой человек будет учиться в нашей школе?
Поняв, что Марьяна еле стоит на ногах, Леонтий Степанович повел их в квартиру. Это был длинный общий коридор и две комнаты – одна справа, сразу при входе, а другая – прямо в конце коридора. Именно эту светлую, с двумя окнами и дощатым полом, комнату он предложил им. Из мебели здесь стояли две железные кровати с матрасами и подушками. Между ними – тумбочка, в центре комнаты – стол и две деревянные табуретки. Справа от двери находилась печь. Над столом висела электрическая лампочка. После ферганского сарая это было прекрасно.
   Сосед засуетился и побежал в свою комнату, откуда принес две простыни и две наволочки, тут же начал стелить постели:
- Вы, простите, не знаю вашего имени и отчества, немедленно ложитесь, а я сейчас чайку вам организую!
Марьяна была тронута таким вниманием:
- Меня зовут Марьяной, можно без отчества, а это – Боря, мой младший сын, старший, Виктор, – в армии. И муж там с первого дня войны. Правда, сейчас его демобилизуют и должны прислать сюда, на работу, на электростанцию. Поэтому и мы потянулись сюда. Спасибо вам, Леонтий Степанович, за внима-ние и заботу. Вы нас очень выручили с жильем! Даже не знаю, что бы мы делали, не встретив вас? Верно говорят: мир не без добрых людей!
- Ну, что вы, не стоит благодарности! В это страшное время люди должны выручать друг друга! Вы устраивайтесь, а я пойду сделаю чай. У вас есть хинин? Нет? Я вам сейчас принесу.
Марьяну уже бил озноб. Она быстро разделась и легла в кровать, а Борька, развязав сверток с одеялом, укрыл ее. Сам же вышел из комнаты, чтобы осмотреться на новом месте жительства.
Дом, в котором они поселились, стоял первым на улице, берущей начало прямо от железнодорожных путей. Дальше, с обеих сторон улицы, располагались точно такие же бараки. Тротуаров не было, а мостовая – хорошо укатанная каменистая порода вперемежку с песком. С тыльной стороны бараков росли деревья, в основном, тутовник, а,  напротив каждой квартиры – ровные делянки огородов. Железная дорога находилась на довольно высокой насыпи, а по другую сторону – сплошная степь, заканчивающаяся на горизонте синими горами. Кое-где за ними просматривались снежные вершины, освещенные солнечными лучами. Примерно в километре от поселка чернели трубы и высокое здание электростанции, а, правее, в одном ряду с ней – большое количество одноэтажных  цехов хлопкозавода, из труб котельной которого, валил черный дым.
Борька обнаружил, что за каждым бараком имеется туалет на две кабинки и водопроводный кран с длинной ручкой для подкачки воды. Это было прогрессом по сравнению с условиями их жизни в Фергане. Кроме того, здесь в домах был электрический свет. Позже Леонтий Степанович рассказал Борьке более подробно о достопримечательностях местного края.
Оказывается, Кува-Сай был последним поселком перед формальной границей между Узбекистаном и Киргизией. В 20 километрах находился киргизский городок Кизил-Кия, конечная станция этой железнодорожной ветки, где располагались огромные запасы каменного угля и работали шахты, снабжавшие топливом почти всю Среднюю Азию, в том числе. Кувасайскую электростанцию и хлопкозавод. Еще одной примечательностью Кува-Сая являлся крупнейший в Средней Азии фруктовый сад-совхоз «Муян», который начинался возле поселка, а заканчивался в районе Ферганы. Его протяженность была более 20-ти, а ширина – 4.5 километров. Фрукты из этого сада поставлялись во все республики Союза, а также на экспорт. Рассказывая об этом, Леонтий Степанович все время повторял прибаутку: «Вот, такие они пироги, друг мой Бориска!»
Он очень интересно излагал, казалось бы, обычные сведения, но делал это так эмоционально, захватывающе, что рассказ воспринимался, как необычная история. Борька слушал его, затаив дыхание, представляя себе, как здорово он преподает в школе историю и географию.
Леонтий Степанович в квартире жил один, сам готовил себе еду, убирал в комнате, топил печь. В его комнате была идеальная чистота и порядок. На окнах беленькие занавески, на столе – скатерть. Кровать покрыта красивым покрывалом, над столом – оригинальный шелковый абажур, а на письменном столе стояла настольная лампа. Дощатый пол был выкрашен в коричневый цвет и застелен по центру ковром ручной выделки с национальным орнаментом. В комнате было тепло и уютно. Борька выразил хозяину свое восхищение:
- У вас здесь к-как до в-войны!
- Здесь ведь, друг мой Бориска, не было войны в полном смысле этого слова. Но, что она идет, мы хорошо почувствовали! Много с фронта пришло похоронок. Болезни и голод, очень тяжелый труд. Люди работают круглые сутки, не хватает рабочих рук, особенно, мужских. Сильно страдают от недоедания дети. Мне больно смотреть на уроках в их голодные глазки! Вот такие пироги, друг мой, Бориска! Но жизнь продолжается и надо, сжав зубы, за нее бороться! Ты, видимо, с начала учебного года еще не учился? Сколько классов ты окончил?
- Я в С-сибири за-закончил три к-класса. Надо идти в ч-четвертый, но я отстал!
- Это не страшно. Завтра мы проверим, что ты знаешь, и пойдешь в школу.
Если надо будет, поможем тебе, друг мой Бориска! Предполагаю, что ни учебников, ни тетрадей, ни всего другого у тебя нет! Не беда – все образуется!
А сейчас после осмотра окрестностей, Борька почувствовал сильный голод и поспешил в дом, где осталась лежать больная Марьяна. «Надо попросить соседа снова сделать чай, а хлеб у нас еще есть на несколько дней», – подумал про себя Борька.
Но, войдя в комнату, почувствовал вкусный запах чего-то вареного. На столе стояла небольшая кастрюля с еще горячим супом, издававшим необычайный аромат. Рядом стояли две небольшие тарелки, две столовые ложки, две металлические эмалированные кружки и чайник с уже заваренным чаем. Здесь же лежали два небольших ломтика хлеба. Борька догадался, что это дело рук соседа Леонтия Степановича, и решил поблагодарить его, но, постучав в дверь его комнаты, понял, что соседа нет дома. У Марьяны к этому времени начался сильный жар, и она плохо соображала, что происходит вокруг. Предлагать ей сейчас еду было бесполезно. Поэтому Борька с удовольствием поел очень вкусный овощной суп и попил чаю с хлебом. Обед был поистине царским. Уже несколько месяцев он не ел горячего супа, да еще такого вкусного. Позже, когда приступ малярии у Марьяны закончился, и она лежала совершенно обессиленная, Борька покормил ее прямо из ложечки. Такое произошло впервые и вызвало у Марьяны слезы радости и благодарности сыну, которого она с таким трудом вырвала из лап серьезной опасности. А потом, когда к ним зашел Леонтий Степанович, ходивший, оказывается за хинином, Марьяна поблагодарила его за заботу:
- Нам поразительно везет на хороших людей, где бы мы ни находились. Вот и сейчас вы оказали нам такую помощь! Большое вам, Леонтий Степанович, спасибо за все!
- А вы, уважаемая Марьяна, не задумывались, почему вас всегда окружают хорошие люди? Уверен, что они тянутся к себе подобным. Да и, к тому же, хороших людей гораздо больше, чем плохих. Сейчас вам надо отдохнуть после приступа, набраться сил и начать устраивать свою жизнь на новом месте. А вашего очаровательного сына Бориску я завтра поведу в школу!



Глава 35

Леонтий Степанович, проверив  Борькины знания и убедившись в его хорошей подготовке, через несколько дней повел соседа в школу. Это было длинное одноэтажное здание с крыльцом посередине и шестью классными комнатами внутри.
Занятия уже начались и Леонтий Степанович, приоткрыв дверь четвертого класса и подозвав к себе учительницу, шепотом ей сказал:
- Анна Ивановна, это тот самый ученик, о котором я накануне вам говорил. Возьмите его, пожалуйста. Думаю, что он нас не подведет.
Учительница, женщина средних лет, высокого роста и довольно крупной комплекции, подтолкнула Борьку в класс, в котором за партами сидело не менее двадцати мальчишек. Школы в республиках Средней Азии были разделены на мужские и женские. Борька сильно оробел, оказавшись перед таким количеством сверстников, с любопытством разглядывав-ших новенького.
- Садись, мальчик, на четвертую парту в среднем ряду с Колей, – сказала Анна Ивановна, усаживаясь на свое учительс-кое место.
Борька сел возле белобрысого мальчика, одетого в пиджак по размеру, видимо, перешедшего от отца или старшего брата. Не успел он осмотреться на новом месте, как услышал голос учительницы:
- Так, новенький мальчик, встань и расскажи нам, как тебя зовут, сколько тебе лет и где ты учился до этого времени.
Волнуясь, Борька встал и, заикаясь сильнее обычного, ответил:
- Меня з-зовут Б-боря, мне д-десять с п-половиной лет, я учился в т-третьем классе в Ивановке.
И тут же он услышал, как кто-то из мальчишек громко, на весь класс, прокричал:
- Бо-боре, де-десять с по-по-половиной! Да он – заика, заика, заика!
Борька быстро повернулся в сторону кричавшего, наголо остриженного ученика, взял лежавшие на соседней парте большие деревянные счеты, подошел к нему и, не говоря ни слова, ударил ими по лицу обидчика, который сразу же, оглушенный ударом, медленно сполз на пол без сознания. Из его носа и губы потекла кровь. Класс замер. А Борька, повернувшись к классу и еще сильнее заикаясь, сказал:
- Кто еще бу-будет д-дразниться – убью!
Он бросил на парту счеты и сел на свое место. Весь класс и Анна Ивановна вздрогнули от звука упавших счет. Учительница встала, подошла к Борьке, взяла его за воротник телогрейки и потащила к двери. Он попытался вырваться, но Анна Ивановна крепко держала его своей могучей рукой. Через несколько секунд его втолкнули в кабинет директора школы, где за столом сидела пожилая женщина, а, напротив, на стуле Леонтий Степанович. Анна Ивановна подвела Борьку к столу и взволнованно доложила:
- Этот хулиган, даже не успев познакомиться с классом и со мной, нанес счетами страшный удар по голове Васи Синцова. Тот лежит на полу весь в крови! Ну и сосед у вас, уважаемый Леонтий Степанович! Вам бы следовало поостеречься, чего доброго, еще ночью прибьет!
У Борьки на лице не было ни кровинки. Он весь дрожал от возбуждения и страха. Директор школы спокойно, но с осуждением спросила:
- За что же ты ударил мальчика, которого увидел-то впервые?
Борька молчал, глядя в пол. Теперь уже к нему обратился Леонтий Степанович:
- Но должна же быть какая-то причина. Ты ведь, друг Бориска, не мог просто так ударить человека по голове? Ты ведь нормальный мальчик, или, может быть, я ошибся и, действительно, опасно находиться с тобой ночью под одной крышей? Может быть, Вася тебя чем-то обидел?
В разговор вмешалась Анна Ивановна:
- Да, ничем никто его не обидел! Он даже не успел назвать имени-то своего!
Борька не выдержал:
- Это не п-правда! Я на-назвал свое имя и от-тветил на ваш в-вопрос! А он об-бозвал меня заикой и д-дразнился!
Директор, чуть улыбнувшись, сказала:
- Он поступил, конечно, некрасиво, но за это же не бьют по голове. В конце концов, никто не виноват в твоем заикании!
- Я то-тоже не виноват, что фа-фашисты сб-бросили б-бомбу р-рядом с н-нашим д-домом и меня к-контузило! – уже глотая слезы, с обидой произнес Борька.
В кабинете все смущенно замолчали. Леонтий Степанович подошел к нему, обнял его за плечи:
- Ты, конечно, извини, друг мой Бориска, но ведь об этом печальном эпизоде никто не знал. Я думаю, надо сделать так: ученикам необходимо обо всем рассказать, а оскорбленный и пострадавший должны друг перед другом извиниться и пожать руки.
Директор школы одобрила это предложение:
- Все правильно, Анна Ивановна, вы, пожалуйста, обо всем расскажите ученикам. Я надеюсь, Борис, что такое больше не повторится.
Анна Ивановна с сарказмом заметила:
- Уж точно не повторится. Он пообещал, что убьет того, кто это сделает еще раз. В тылу, как на фронте!
Когда Борька в сопровождении учительницы вернулся в класс, Васе Синцову уже успели оказать первую медицинскую помощь, и он сидел на своем месте с наклейками из бинта на носу и щеке, перебинтованной головой и огромным синяком под глазом. Вася улыбался и, казалось, чувствовал себя героем дня. Анна Ивановна с сочувствием в голосе спросила его:
- Ну, как ты, Вася? Что в медпункте сказали? Жить будешь?
- А че мне сделается? Только голова болит! Может, отпустите меня домой?
- Вид у тебя сейчас, как у раненого бойца на фронте. Домой я тебя, конечно, отпущу, но сначала послушай, что я скажу. Боря поступил очень плохо, ударив тебя по голове, но он бы этого не сделал, если бы ты не начал дразнить его. Над человеческими недостатками надсмехаться нельзя – сам можешь оказаться в таком положении. Никто ведь не смеется над слепым, глухонемым, безруким или безногим, которых сейчас, во время войны, так много. Чтоб вы все знали, что Боря заикается после контузии при разрыве фашистской бомбы. Я думаю, что при случае, он нам об этом расскажет подробнее. В этой драке виновны оба. Поэтому простите друг друга и пожмите в знак примирения и дружбы руки.
Борька тут же подошел к пострадавшему Васе, и они обменялись рукопожатием. Затем Анна Ивановна продолжила урок и вызвала Борьку к доске:
- Ну, иди к доске, герой войны! Дерешься ты лихо, а вот как знаешь арифметику, мы сейчас посмотрим!
Она написала на доске пример на все четыре действия. Борька быстро, в уме, все посчитал и написал правильный ответ. Учительница дала более сложный пример. Он тоже был решен быстро и правильно. Тогда она продиктовала ему условия задачи. Борька немного подумал и написал ход ее решения и ответ. Это вызвало удивление не только учеников, но и Анны Ивановны:
- Что же, арифметику ты знаешь неплохо, молодец, Боря! Потом проверим, как у тебя дела с языком, чтением. Раз ты жил в городе, то, видимо, читал художественную литературу?
- Я п-прочитал м-много к-книг: «Дети к-капитана Г-гранта», М-мальчик из Уржума», «Тиль У-уленшпигель», «В-всадник без г-головы», стихи Пу-пушкина, Н-некрасова и другие р-разные к-книжки.
Отвечая на вопрос, Борька все время поглядывал на учеников, не смеется ли кто-нибудь снова над ним. Но все очень внимательно слушали, видимо не имея представления о названиях перечисленных книг и еще не забыв о пострадавшем Ваське Синцове.
- Боря, может быть, ты знаешь наизусть какое-нибудь стихотворение и прочтешь его нам? – предложила Анна Ивановна.
Борьку не надо было долго просить. Он тут же начал декламировать:
     «У Лукоморья дуб зеленый,
     Златая цепь на дубе том,
     И днем и ночью кот ученый
     Все ходит по цепи кругом…»
Он прочитал с выражением все стихотворение, ни разу не заикнувшись, чем вызвал сильное удивление учеников. Но Анна Ивановна этому не удивилась:
- Вот. Видишь, Боря, когда ты читаешь стихи и, я уверена, когда поешь песни, ты не заикаешься. А знаешь, почему так происходит? Во-первых, потому, что ты говоришь нараспев, во-вторых, уже знаешь наизусть, что будешь говорить. Так, между прочим, можно излечиться от заикания.
Кто-то из учеников, смеясь, выкрикнул:
- Анна Ивановна! Но он же не может все время петь? Дык арифметику-то не споешь?
- Видишь, Коля, в чем дело, – тоже смеясь, ответила учительница, – арифметику он без слов решает, а ты, хоть пой, хоть пляши, арифметику не знаешь, хоть кол на голове теши! Вот, с вами и я стихами уже заговорила!
Анна Ивановна была первым человеком в жизни Борьки, которая уделила внимание его заиканию и высказала правильный метод лечения этого недостатка! 



Глава 36

Узнав от Леонтия Степановича, что в рабочую столовую электростанции требуется работница, Марьяна обратилась в отдел кадров с просьбой принять ее на работу в качестве повара, указав, что ранее трудилась по этой специальности в детском саду. Ее взяли, но посудомойкой и уборщицей по совместитель-ству. Столовая, как и электростанция, работала круглосуточно. Марьяна находилась на кухне по 10-12 часов и, когда вырывалась домой, падала от усталости на кровать и мгновенно засыпала. От мытья посуды в горячей воде и разведенной в ней соды вместо мыла, ее руки сильно опухали и были какого-то малинового цвета. Единственным преимуществом этой работы было то, что она получала хлебную карточку и была относительно сыта. Ей разрешали раз в смену вынести сыну порцию жидкого супа из муки, которого все называли «затирухой». Борька тут же, возле проходной, выпивал этот супчик прямо из алюминиевой мисочки. Ничего больше она ему дать не могла. И, конечно, для растущего Борьки этого было совершенно недостаточно. После довольно сытной жизни в Фергане для него наступил период настоящего голода. Снова, как и в Сибири, начали опухать ноги.
В середине декабря сильно похолодало. С гор постоянно дул пронзительный ветер, приносивший с собой дождь со снегом. Ночью в комнате было очень холодно. Надо было начинать топить печку, но топлива у них не было. Несколько раз Леонтий Степанович давал дрова и немного угля, но этого хватало ненадолго. Борька начал поиски топлива вокруг дома и возле железной дороги. Кое-что удавалось найти – сухие ветки, куски разломанных ящиков, но это не решало проблему. Однажды, после занятий, подойдя к железнодорожному полотну, он увидел захватывающую по дерзости и смелости картину. Эшелон с углем на платформах, следовавший из Кизил-Кия, пройдя станцию «Кува-Сай», замедлял скорость в связи со значительным подъемом. В это самое время с десяток мальчишек, среди которых Борька узнал и своих одноклас-сников, разделилась на две группы.
Большая часть из них пряталась в кустах, а двое-трое, на ходу зацепившись руками за борт платформы, рискуя сорваться и попасть под колеса, подтянувшись, заползали на нее и быстро сталкивали ногами куски угля под откос насыпи. Они делали это очень быстро, пока вооруженный охранник, ехавший в тамбуре последнего вагона, не заметил их. Сбросив довольно много угля, мальчишки спрыгивали на землю тоже с риском сломать себе шею, руки или ноги. Кувыркнувшись, они поднимались на ноги, не обращая внимания на ушибы, и быстро отбегали подальше от насыпи, тоже прячась в кустарнике. Когда эшелон скрывался за поворотом, те мальчишки, которые сталкивали уголь с платформы, начинали его собирать в корзинки, ведра и мешки. Собрав самые крупные куски антрацита, они уходили в поселок, а остальные ребята подбирали уже оставшиеся более мелкие кусочки угля.
Позже Борька узнал, что этот «народный» промысел существует уже давно, еще задолго до начала войны. Таким образом, жители поселка снабжали себя топливом, добываемым рядом на киргизских шахтах. В этом промысле уже сложились свои традиции и правила. Подобной «добычей» угля занималось несколько групп подростков разных возрастов. Те, кто непосредственно рисковал жизнью и, сталкивая уголь на землю, были сильно вымазаны угольной пылью, назывались «шахтерами», а те, кто после них подбирал уголь худшего качества – «шакалами». Каждая группа «шахтеров» имела своих «шакалов», которые стояли на стреме, пока проводилась эта операция.
За сутки мимо поселка проходило до 10-15 эшелонов с углем. Все эти составы по времени их следования были заранее и давно распределены между группами мальчишек. Самый безопасный промысел был в темное время суток. Охранники в эшелоне, как правило, спали. Когда добытчики уходили в поселок, унося уголь то ли домой, то ли для продажи, к насыпи приходили женщины собирать мелкие остатки угля.
Об этом незаконном промысле, а попросту воровстве, знали все – руководство электростанции и хлопкозавода, местная власть и даже милиция, но все делали вид, что ничего не происходит.
Увидев все это. Борька побежал домой, схватил ведро и, вернувшись к насыпи, быстро наполнил его мелким, но вполне приличным углем. Вместе с ним собирали уголь и женщина с девочкой. Придя домой, он высыпал уголь на пол возле печки и быстро вернулся к насыпи. В течение получаса Борька набрал три ведра, последнее он принес Леонтию Степановичу, с радостью рассказав ему о своих впечатлениях от увиденного:
- Эт-то бы-было так интересно! Да они же п-просто г-герои!
- Друг мой Бориска, они не герои, а просто воры, но воры смелые и дерзкие! Я это вижу уже много лет. С одной точки зрения – это очень плохо воровать у государства, но с другой – если государство не может обеспечить своих граждан топливом, что им остается делать? Добывать уголь вот таким, незаконным путем!
В этот вечер и ночью у них в комнате было тепло, и Марьяна, вернувшись с работы, приятно удивилась этому:
- Сыночек, откуда взялось топливо? Какая теплынь в доме, просто прелесть!
- Эт-то я с-собрал уголь возле железной дороги, а дрова мне дал Леонтий Степанович. Я ему тоже принес угля!
Целую неделю Борька упрашивал ребят-одноклассников, которых видел в тот день возле насыпи, взять его с собой на очередную операцию. После долгих уговоров, они согласились зачислить его в «шакалы», но при условии, что он не струсит.
Теперь в доме постоянно было тепло. Но после нескольких выходов на промысел в роли «шакала», Борьке пришла в голову мысль попробовать себя в качестве «шахтера». Он почему-то был уверен, что справится с этой опасной ролью. Внимательно наблюдая за действиями «шахтеров», он решился тоже попробовать. В один из вечеров, когда уже совсем стемнело, вся компания, сидя в кустах, ожидала появления эшелона с углем. Никому не сказав о своем решении, Борька с волнением встретил огни паровоза, тянувшего длинный состав. Нужно было пропустить первую платформу, на площадке которой стоял вооруженный охранник, и несколько последующих, пока не исчезнет из его поля зрения место, где ребята сидели в кустах. Поскольку в эшелоне было большое количество платформ, то в течение нескольких минут и охранник, находящийся на последней площадке, не мог их видеть.
В этот вечер в роли «шахтеров» выступали всего трое мальчишек. Как только они побежали к насыпи, Борька рванулся следом за ними. Не видя, как они оказались на платформе, он подбежал к следующей, подпрыгнул и обеими руками вцепился в ее борт, поджал к животу ноги и попытался подтянуться, чтобы перекинуть тело за борт. Но сил на это не хватило, и он продолжал висеть на руках, не зная, что делать дальше. Время быстро уходило. Надо было либо пытаться снова подтянуться на руках, либо прыгать под откос, с силой оттолкнувшись от борта, чтобы не угодить под колеса. Но Борька решил действовать иначе. Он на руках переместился к самому краю платформы, где находилась ручка, скрепляющая борта, снова подтянулся на руках, поднял правую ногу к этой ручке, положил на нее бок ботинка и с неимоверным усилием перевалил тело через борт на уголь. Оказавшись на платформе, он взобрался наверх угля и тут вдруг заметил, что с передней платформы «шахтеры» уже спрыгивают на землю. Борька начал быстро отталкивать ногами и руками уголь и, понимая, что упустил безопасное время, скатился к борту. Теперь предстояло самое страшное – спрыгнуть под откос насыпи. Он помнил, что надо сильно оттолкнуться от платформы, прыгая с нее. И он сделал, правда, не так, как опытные «шахтеры», а упал на бок, несколько раз перевернулся со спины на живот, сильно ободрав о камни лицо и руки. Приземлившись, он быстро встал на ноги, которые, к счастью, не повредил, и побежал в кусты, прячась от охранника последнего вагона.
Эшелон прошел мимо. Борька, несмотря на боль в руках и на лице, дрожь внутри тела, почувствовал радость от того, что все-таки сумел доказать всем, а главное, самому себе, что способен быть «шахтером». Но радость была преждевременной. К нему подбежали двое «шахтеров» более старшего возраста:
- Ты че делаешь, падла? Тебе что, жить надоело, хочешь без ног остаться и нас всех в тюрягу оправить? – закричал один из них и дал Борьке оплеуху.
Следом подбежали остальные ребята и заступились за Борьку:
- Ну, ты даешь! Вы же не видели, как он залезал на платформу! Как обезьяна, работая руками и ногами! Ну, молодец, настоящий «шахтер!» – рассказал взахлеб одноклас-сник и, обращаясь к тому, кто отвесил оплеуху, попросил:  – Да, ладно тебе нападать! Учти, он ведь бомбой контуженный, за себя не отвечает! Может чем-то тяжелым врезать по голове! Это ведь он Ваське Синцову счетами вмазал по морде! Тот по сей день на один глаз хуже видит!
Все успокоились и «шахтеры», позвав Борьку с собой, пошли собирать самый лучший уголь.



Глава 37

Зима 42-43 годов мало чем отличалась для них от предыдущих. Холод и голод, тяжелый труд, переживания за Виктора, находящегося уже в действующей армии, отсутствие вестей от Аркадия, обещавшего еще осенью вернуться к семье и до сих пор неизвестно где находящегося. Кроме того, добавилась новая тяжелая болезнь – малярия, которая вслед за Марьяной, поразила и Борьку, изматывая своими постоянными приступами и без того ослабевшие организмы.
Правда, были и положительные стороны в их переезде в Кува-Сай – возвращение к некоторой цивилизации, напрочь отсутствовавшей в Ивановке: электричество, железная дорога, крупные предприятия, более современная школа, клуб, библиотека и, наконец, люди, окружавшие их. Особенно важным было положительное влияние Леонтия Степановича на Борьку. И если в прошлую зиму все были ошарашены и морально подавлены поражениями Красной Армии на всех фронтах, полной бесперспективностью, то теперь наметился положительный поворот в ходе войны, особенно после разгрома немцев под Москвой, Сталинградом, прорывом блокады Ленинграда и началом контрнаступления на многих фронтах. Все эти новости они регулярно узнавали от соседа, постоянно читающего газеты и слушающего известия по радио. У него в комнате висела карта, на которой он отмечал успехи на фронтах и обводил красными кружками названия освобожденных городов. Причем каждое такое событие он преподносил Борьке по-особенному, рассказывая историю и значение того или иного освобожденного города:
- Ты не представляешь себе, мой друг Бориска, что значит освобождение таких замечательных городов, как Ржев и Вязьма! Это ведь исконно русские города, имеющие потрясающие традиции, многовековую историю! – и он подробно, с увлечением излагал интереснейшие моменты и факты из истории этих городов. Выдающихся деятелей нации и культуры, живших и творивших в них.
Борька с большим вниманием слушал его рассказы и, естественно, не придавал значения критическим высказываниям и оценкам руководству страны и армии, приведшим к такому страшному поражению в начале войны. Но такие его настроения не могла не заметить Марьяна, хотя общалась с соседом очень редко! Она понимала и причину этих настроений. Дело в том, что его родители, жившие на Украине, были раскулачены, высланы в Среднюю Азию, а позже осуждены и расстреляны. Оставшись полным сиротой, Леонтий Степанович воспитывался в детдоме, где окончил школу, после чего поступил в пединститут и состоялся как отличный педагог. Но понять и простить гибель семьи он так и не смог. На неоднократные предложения вступить в партию, он постоянно отвечал отказом, объясняя это своей неготовностью и недостойностью. В школе, уважая его, как педагога, многие с настороженностью относились к его прошлому, личной жизни и низкой общественной активности. За ним прочно закрепилось понятие «странный» человек. Леонтий Степанович длительное время исполнял обязанности директора школы и имел «бронь» от призыва в армию. Это тоже вызывало в поселке нездоровые вопросы, а подчас, и откровенное порицание.
В результате неудачного брака он остался одиноким, боясь снова ошибиться в выборе жены, а, главное, обожая детей, так и не познал радости отцовства. Теперь он совершенно искренне и бескорыстно шефствовал над Борькой, уделяя ему все свое свободное время, понимая, что мальчик фактически остался один на один с большим количеством проблем. Марьяна совершенно не могла уделить сыну необходимое внимание. Даже, когда она бывала дома, то падала с ног от усталости, едва успевая немного убрать в комнате и постирать белье. Леонтий Степанович всегда очень кстати и ненавязчиво оказывал Борьке необходимую поддержку. Заметив, что он голоден и не имеет что поесть, тактично приглашал его составить ему компанию. Когда у Борьки начинался приступ малярии, он тут же укладывал его в постель, накрывая стеганым одеялом, готовил ему питье, заставлял принять хинин:
- Давай, Бориска, выпей-ка это чудесное лекарство! Неужели оно горькое? Это тебе только кажется. И вообще, эти понятия «горькое», «сладкое» – совершенно относительные. Просто кто-то, когда-то так решил, а мог ведь решить и наоборот. И ты бы сейчас, глотая хинин, с удовольствием говорил бы «какой же он сладкий», а кушая конфету, с отвращением заявлял «какая гадость, она ведь ужасно горькая!»
При упоминании о конфете Борька, весь красный от высо-кой температуры, проглотив слюну, с трудом улыбнувшись, произнес:
- Я бы лу-лучше п-поел ко-конфету, даже г-горькую!
- Конфету я тебе в данное время дать не могу, а кусочек сахара для тебя припас, чтобы хинин показался сладким! Представь себе, что это замечательная довоенная конфета под названием «Мишка на севере»! Ты помнишь такую?
- К-конечно П-помню! Дядя Г-геня, наш с-сосед, меня угощал.
В их семье эти дорогие конфеты были такой редкостью, что Борька их ел только тогда, когда его угощал кто-то из соседей по коммунальной квартире.
Самым сильным испытанием для эвакуированных в эту зиму был голод. Если местным жителям удавалось справиться с этой проблемой благодаря тому, что все имели огороды и запаслись на зиму овощами, особенно картофелем, то приезжие просто не имели возможности даже купить что-либо. Марьяне разрешили брать домой картофельные очистки. Она их тщательно мыла, пропускала через мясорубку, которую одалживала у Леонтия Степановича, добавляла немного муки и пекла блюдо под названием «картофельники», которые изрядно скрипели на зубах.
Именно в это время Борька начал охотиться за хлопковым жмыхом, который тоже эшелонами вывозили из хлопкозавода в колхозы, как корм для скота. Но теперь он не запрыгивал на платформы, а приспособился при помощи длинной палки с крючком на конце стягивать жмых, который был спрессован в квадратные плиты толщиной в несколько сантиметров. Все остальное ничем не отличалось от процесса «добычи» угля. Правда, этим промыслом занимались всего несколько мальчишек из числа эвакуированных, постоянно голодных, как и Борька.
Жмых был изрядно горьким и очень твердым, но все же временно утолял голод. Борька приспособился, есть его, предварительно замочив в горячей воде, которая приобретала грязноватый цвет и заменяла чай. Кроме того, жмых прекрасно горел и использовался для разжигания угля. Очень скоро у Борьки начались боли в желудке и сильнейший понос с кровью. Эти явления его так измотали и ослабили организм, что он не мог двигаться и все время лежал в комнате или находился в дворовом туалете. Участковый врач, осмотрев Борьку, категорично заявила:
- У него кровавая дизентерия, это очень опасная заразная болезнь. В таких случаях больной госпитализируется, но ближайшая больница в Фергане, а у нас, к сожалению, нет никакого транспорта, чтобы отвезти его. В поезде же запрещено возить заразных больных. Вот и делай, что хочешь! Я сегодня же продезинфицирую вашу квартиру, но лечить его нечем. Единственное спасение для него – рисовые отвары. Но где же сегодня взять рис? – Выйдя в коридор, она тихо, чтобы не слышала Марьяна, оставшаяся в комнате, сказала Леонтию Степановичу: – Мальчик очень плох и шансы его невелики. А, впрочем, война закалила детские организмы. Глядишь, и вычухается!
Марьяна на несколько дней отпросилась с работы и находилась все время рядом с сыном, не имея возможности что-либо предпринять для его лечения. И снова их выручил Леонтий Степанович. Он исчез на весь день и последующую ночь, а утром пришел и вручил Марьяне целый килограмм риса.
- Откуда это у вас, Леонтий Степанович? Вас не было целые сутки, мы с Борей уже заволновались! Огромное вам спасибо за доброту и заботу! – со слезами в глазах благодарила его Марьяна.
Улыбаясь, Леонтий Степанович ответил:
- Ну, бог с вами, какие счеты? Мы ведь соседи и я так люблю вашего сына! Просто я сходил к друзьям в кишлак и взял у них немного риса. Сейчас поставим его варить. Все будет хорошо, мой друг Бориска! Наступит весна, и мы с тобой пойдем к моим друзьям в кишлак, а по дороге я покажу тебе много интересных вещей. Ты увидишь подножье синих гор, всю красоту этой природы!
И, несмотря на очень малые шансы выжить, Борька, благодаря этим рисовым отварам, а главное, заботе, проявлен-ной матерью и замечательным соседом, чудом, как и в прошлую зиму, выжил и поправился, снова начал ходить в школу, добывать уголь и жмых, которым снова утолял проклятый голод.
Но эта болезнь оставила свой след на всю его жизнь, основательно поразив желудок.



Глава 38

Марьяну за ее старание в работе, организаторские способности и опыт повысили в должности, назначив поваром на раздаче пищи. Работать физически стало немного легче, но теперь приходилось непосредственно общаться с рабочими, среди которых было немало скандалистов, постоянно высказывавших претензии, то к качеству, то к количеству получаемой еды. И все это «замыкалось» на Марьяне, стоявшей у раздаточного окна или, как его называли «амбразуры».
Рабочие начинали собираться в столовой еще задолго до установленного обеденного перерыва. Каждый приносил с собой кружку и ложку, а миску с едой получали на раздаче в обмен на специальный жетон с личным номером. Это делалось для того, чтобы отпускать пищу только тем, кому она полагалась и, чтобы знать, кто не вернул на кухню алюминиевую миску. Весь этот учет возлагался на Марьяну.
Уже за 15-20 минут до начала обеда рабочие начинали стучать ложками по кружкам, требуя открытия «амбразуры», и выстраивались в «живую» очередь, все время, поругиваясь друг с другом, «сдабривая» свою речь матюгами. Дело в том, что из каждой бригады посылали пораньше одного-двух представите-лей для занятия очереди на всех остальных. Стоявший непосредственно за ними с приходом всей бригады оказывался в самом хвосте очереди. Когда же Марьяна открывала амбразуру, рабочие старались как можно быстрее покушать, чтобы сэкономит время для перекура и отдыха.
Они постоянно требовали:
- Мария! Скорее давай, наливай! Ну, что ты так мало налила, добавь-ка еще немного! Давай, плесни-ка, не жалей для рабочего класса!
После каждой такой раздачи у Марьяны начинались головные боли. Электростанция работала круглые сутки без остановок, в три смены. Трудились здесь в основном мужчины среднего возраста, имевшие «бронь» от призыва в армию, старики и женщины. Все из-за тяжелой работы, недоедания и семейных проблем постоянно злились на весь белый свет, но, в конечном счете, эта злость выливалась на Марьяну, стоявшую по другую сторону амбразуры один на один с недовольной массой рабочих. Особенно ее возмущали нахалы, которые всегда старались вырвать побольше, обмануть и незаслуженно обругать. Она знала всех в лицо и научилась игнорировать их возмущения. Но были и такие, что никогда ничего не требовали и не просили, вежливо здоровались и благодарили за еду. Марьяна старалась всегда налить этим рабочим побольше и погуще в их миски.
В столовой была и отдельная комната, в которой питалось руководство станции: директор, его заместители, главный инженер, главный бухгалтер, парторг и начальники цехов. Здесь всегда было чисто и уютно. Столы были накрыты скатертями и сервированы настоящей фаянсовой посудой, ложками, вилками и даже ножами. Чай здесь пили из стеклянных стаканов с подстаканниками. Начальство питалось позже всех рабочих, и их тоже должна была обслуживать Марьяна. Они знали о том, что на должность главного инженера вместо прежнего, с которого была снята бронь и отправленного на фронт из-за своей неуживчивости, должен прибыть какой-то фронтовик, дипломированный инженер-энергетик, но никто из них и подумать не мог, что эта усталая и не по годам постаревшая повариха, разносящая обед, жена того самого фронтовика, которого они уже давно ждут.
Аркадий приехал совершенно неожиданно, 22 февраля, в день своего рождения. Борька лежал в кровати, отходя от очередного приступа малярии. Марьяна, как всегда, была на работе, а Леонтий Степанович только-только вернулся из школы и зашел к Борьке узнать о его самочувствии. Сидя рядом с кроватью, он рассказывал ему о школьных новостях. В это время открылась дверь, и в комнату вошел мужчина в военной форме, в звании майора, с вещевым мешком за плечами и фанерным чемоданом в руке. Борька и Леонтий Степанович повернули головы к вошедшему военному в шинели, очень худому, с длинным носом, который, улыбаясь, поздоровался:
- Здравствуй, сынок! Ну, вот, хорошенькое дело, родной сын не узнал своего отца!
Борька подпрыгнул на кровати, соскочил с нее и бросился к Аркадию:
- П-папочка! На-наконец-то ты п-приехал! П-почему ты так долго не ехал? Леонтий С-степанович, это же мой п-папа!
Сосед поднялся и поздоровался с Аркадием за руку:
- Очень приятно познакомиться! Я много слышал о вас и рад, что приехали. Я – сосед по квартире. Мы с вашим сыном большие друзья! Ну, не буду мешать, надо бы сообщить вашей супруге такую радостную весть!
Леонтий Степанович вышел и сразу же, не заходя к себе, отправился на электростанцию сообщить Марьяне о приезде мужа. А Борька в это время рассматривал отца, которого не видел полтора года, а в военной форме не мог даже мысленно себе его представить. Он взахлеб, сильно заикаясь, рассказывал Аркадию о главных событиях, произошедших с ними за время их разлуки. Аркадий с удивлением спросил сына:
  - Боренька, а почему ты так сильно заикаешься? Тебя кто-то испугал? Мама мне об этом ничего не писала!
 - Р-разве ты не з-знаешь? Это ведь еще в Одессе, во время б-бомбежки, меня ш-шандарахнуло об т-трансформаторную бу-будку возле нашего д-дома!
- Ну, ничего, сынок, мы тебя после войны вылечим. Хуже, что придется  трансформаторную будку ремонтировать, но мы и с этим справимся! Ты лучше скажи, как вы тут живете, как успехи в школе, где мама работает?
- Живем мы п-плохо! Ку-кушать нечего, с-сильно б-болеем ма-малярией. А в школе все н-нормально! Мама р-работает на электростанции в с-столовой п-поваром, а в начале мы-мыла п-посуду. Здесь л-лучше, чем в Фергане! Есть с-свет, вода, пе-печка и к-кровати, а там мы с-спали на полу!
Когда Марьяне сообщили о приезде Аркадия, она заканчивала выдачу обеда. Все на кухне поздравили ее с этим событием и без всякого отпустили с работы домой. Когда она вошла в комнату, то застала картину: Аркадий, только сняв сапоги, прямо в форме, спал на одной из кроватей, а  рядом с ним, уткнувшись лицом в гимнастерку, во сне посапывал Борька.
Марьяна села на другую кровать и заплакала, вспомнив все мытарства и лишения, которые выпали ей за эти полтора года разлуки с мужем. А через пару часов, когда мужчины проснулись, Марьяна не без помощи Леонтия Степановича, сообразила ужин. Аркадий привез немного продуктов из сухого пайка: хлеб, свиную тушенку, какие-то рыбные консервы, палку колбасы и даже бутылку водки. Сосед наварил картошки в «мундирах». Потом они пили настоящий грузинский чай с сахаром в прикуску, которые тоже привез Аркадий. Ему сегодня исполнилось всего 47 лет.
Они долго рассказывали друг другу обо всем, что с ними произошло за это время, а когда Марьяна заговорила о Викторе и о том, что он уже, видимо, на фронте, и что нет от него никаких вестей более 3-х месяцев, Аркадий сильно расстроился, но начал успокаивать жену:
- Ну, откуда ты знаешь, что он уже на фронте? К тому же, на фронте еще не значит, что на передовой! Вот увидишь, все будет нормально! Может быть, он где-то в резерве или на переформировании? Я думаю, что скоро придет от него весточка!
За разговорами они засиделись далеко за полночь. Борька уснул и Леонтий Степанович, взяв его на руки, отнес к себе и уложил на диван. Борьке всю ночь снилась война. Он вместе с отцом и Виктором отстреливались… но не от немцев, а почему-то от  стаи волков, знакомых ему по Ивановке.
Утром Аркадий вместе с Марьяной, у которой смена начиналась в 8 часов, отправился на электростанцию. Рабочие, спешащие на смену, здороваясь с Марьяной, а ее знали абсолютно все, обращали внимание на идущего рядом с ней пожилого майора.
Аркадий, оформив пропуск, сразу же направился к директору с докладом о прибытии. Еще в Фергане он встал на военный и партийный учеты. На электростанции уже знали, что новый главный инженер имеет два высших образования, до войны руководил областным коммунальным хозяйством и является активным участником революции и Гражданской войны, коммунистом с большим стажем.
Директор, мужчина средних лет, один из всего трех дипломированных инженеров на станции, радушно встретил Аркадия и предложил сразу же приступить к обязанностям главного инженера, до сих пор временно исполняемым начальником техотдела. Однако Аркадий сразу же заявил:
- Пусть пока все остается на своих местах. Прошу дать мне время ознакомиться с положением на станции, тем более что я никогда ранее не работал на этой должности, хоть по образованию инженер-теплотехник. С вашего разрешения я немного поработаю в техотделе, разберусь с документацией, познакомлюсь с людьми.
  Директор согласился с этим разумным предложением и Аркадий тут же приступил к работе. Никто его как главного инженера пока не представлял коллективу. И только начальник отдела кадров, прочитав в личном деле его фамилию и биографию, вдруг вспомнил, что у них в столовой уже длительное время трудится однофамилица, которая оказалась его женой. Сообщив об этом открытии директору, он заговорчески сказал:
- Неужели наш новый главный еще с фронта послал свою супругу в разведку обстановки на станции?
На что директор, улыбнувшись, ответил:
- А кто его знает? В наше время все может быть! Надо повышать нашу бдительность! Кстати, кем она работает в столовой?
- Так, это же Мария, которая ежедневно вас кормит!
- Мария? Не может быть! Ну и дела! А где она живет-то, дети у нее есть? Ты хоть это-то знаешь?
- Живет она в последнем бараке в одной комнате с сыном-школьником. Старший сын – на фронте. Долгое время она мыла посуду на кухне.
- Да, с бдительностью у тебя, брат, не все в порядке. Интуиция тебя подводит!
- Это вы зря так говорите! Я как чувствовал что-то и повысил ее из посудомоек в повара на раздаче! Интуиция! Чутье!



Глава 39

Несмотря на то, что приход весны в этом году запоздал, с каждым днем становилось все теплее и теплее. Особенно это ощущалось, когда утром из-за синих гор появлялось солнце, лучи которого не только освещали все вокруг, но и могли уже обогреть людей и оживающую природу. На деревьях и кустах начали распускаться почки, степь за полотном железной дороги зазеленела молодой травой, а птицы своим веселым и звонким щебетанием приветствовали наступление этого замечательного времени года.
Жители поселка в свободное от работы время активно копошились на своих огородах, которые были вскопаны еще осенью, сажая семена ранних овощей. И только один участок – за окном их комнаты не был вскопан и выглядел заброшенным. Борька с его неуемным характером и энергией не мог смириться с таким положением. Он обратился к родителям с предложением вскопать огород и тоже посадить что-нибудь:
- Вы что, не в-видите, как все р-работают на огородах? Надо с-сажать п-пока не п-поздно!
Аркадий вообще не обратил никакого внимания на заявление сына, а Марьяна виновато сказала:
- Сыночек, ну когда мы можем этим заниматься? Мы ведь все время на работе, да и к тому же, не умеем это делать! У нас даже лопаты нет, не говоря уже о семенах.
- К-конечно, вам это не н-нужно! Вы ку-кушаете в с-столовой, а чем я б-буду пи-питаться, опять ж-жмыхом? – с упреком заявил Борька. Он понял, что от родителей толку не будет, и решил обратиться к Леонтию Степановичу. Выслушав  предложение своего юного друга, сосед со всей серьезностью ответил:
- Ты абсолютно прав, мой друг Бориска, мы сегодня же вечером начнем вскапывать твой огород, предварительно очистив его от прошлогоднего бурьяна и чертополоха. А то ведь там настоящие джунгли, в которых, как ты знаешь, обитают очень опасные хищники и ядовитые змеи. Потом мы сходим с тобой, как я обещал, в кишлак к моим друзьям и попросим их дать нам разные семена. И они, уверяю тебя, нам в этом не  откажут. Мы посадим наши огороды и осенью снимем блестящий урожай, который позволит разнообразить наше, скажем прямо, скудное меню. Ну, что Бориска, принимается такая программа?
И действительно, в течение нескольких дней они вдвоем очистили и вскопали Борькины «джунгли», а в воскресенье отправились в путь, в сторону синих гор. По дороге, а она была неблизкой, около 15 километров до нужного кишлака, Леонтий Степанович рассказывал Борьке историю этого края, народов, населяющих его, о богатстве недр, о животных и насекомых, все время, обращая внимание своего слушателя на красоту окружающей природы. Им даже посчастливилось увидеть в дневное время вдали небольшую группу шакалов.
- Эти, очень похожие на собак, хищники, хоть, в основном, питаются мелкими грызунами и падалью, могут группками даже нападать на людей, особенно, когда голодны. В эту зиму они заходили в поселок и воровали кур. Водятся здесь волки и лисы, а в горах – барсы.
Возле быстрой горной речушки они сделали привал, перекусили и запили чистейшей и вкусной водой. В небольшом кишлаке их встретили как самых дорогих гостей. Здесь все знали и уважали Леонтия Степановича. До войны дети из этого кишлака учились в кувасайской школе, живя там в интернате. Их угостили узбекским супом под названием шурпа, пловом и мягкими душистыми лепешками.
Они щедро снабдили их семенами различных овощей, а также семенным луком и картофелем. Получился довольно солидный груз, который поместили в два мешка, приспособив их на спинах гостей. Сильно уставшие, но довольные походом, они вернулись домой уже поздним вечером. Родители еще не вернулись с работы и Борька, не дождавшись их, лег спать. Всю ночь ему снились синие горы, барсы, шакалы и большие стопки вкуснейших лепешек.
Аркадий уже работал главным инженером и сразу попал в мощную струю проблем, которые надо было срочно решать. На станции шел монтаж нового котла, с вводом в строй которого значительно увеличивалась мощность электростанции и возможность подключения новых промышленных объектов, очень важных во время войны. Все эти работы находились под особым контролем Москвы, и несвоевременное выполнение их могло привести к суровым наказаниям руководителей и, в первую очередь, главного инженера. Изучив положение дел, Аркадий обнаружил, что график ввода в строй нового котла, утвержденный наркоматом, сильно отстает от установленных сроков. Причинами такого положения послужили нарушения, допущенные лично директором, который без разрешения сверху скомандовал провести линию электропередачи в один из кишлаков. Сделано это было небескорыстно – тамошний колхоз был обложен оброком – ежемесячными бесплатными поставка-ми продуктов питания руководящему составу станции. Против этого нарушения выступил бывший главный инженер, за что лишился брони и оказался на фронте. Досконально разобравшись в этих фактах, Аркадий пошел на обострение отношений с директором и его заместителем по хозяйственной части:
- Не понимаю, как вы могли пойти на такое серьезное нарушение? Неужели вы думали, что это можно будет скрыть? Ведь это даже не нарушение, а преступление во время войны! Я вынужден доложить об этом в наркомат, поскольку запустить котел в установленные сроки считаю нереальным. Кроме того, надо еще разобраться, куда идут эти незаконные продукты питания?
Директор, непривыкший к такому обращению, особенно со стороны подчиненных, но, понимая, что дело принимает серьез-ный оборот, сдерживая свое недовольство, ответил:
- Ну, зачем вы так, Аркадий Соломонович, начинаете свою новую работу с конфликта? Вы все не так поняли. За эту небольшую электролинию я сам отвечу, а за своевременный ввод в строй котла будете отвечать уже вы! Что касается продуктов питания, получаемых из колхоза, то они идут не мне, а всему руководящему составу, который питается в столовой, где уже дважды вы осчастливили нас своим присутствием! И, вообще, дорогой наш главный инженер, конфликтовать с начальником – себе дороже! Это, кстати, народная мудрость.
Директор, к своему несчастью, еще не знал, что Аркадий – человек архипринципиальный, безукоризненно честный и порядочный, идущий на конфликт с начальством любого ранга, несмотря на то, что потом это, как правило, пагубно отражалось на его служебной карьере. На прежних местах работы он зарекомендовал себя в глазах начальства человеком крайне неуживчивым. За ним прочно закрепилась кличка «неистовый Арон».
- Теперь, зная, куда идут эти продукты, – побледнев от возмущения, твердо заявил Аркадий, – я больше не осчастливлю вас своим присутствием в «руководящей» комнате столовой! И пока только советую всем, кто там питается, перейти в общий зал, поближе к рабочему классу!
Еще не зная о произошедшем конфликте, начальник отдела кадров назначил Марьяну шеф-поваром. Интуиция его снова подвела, и он опять не попал «в струю», за что и получил очередной нагоняй от директора.
В конце апреля, когда монтажные работы, проводимые круглосуточно, достигли своего пика, вдруг из Москвы пришло указание кооптировать Аркадия в состав партийного комитета с последующим назначением парторгом ЦК, сохранив за ним обязанности главного инженера. Это была очень высокая должность. По партийной линии Аркадий теперь подчинялся только ЦК ВКП (б).
С этим назначением поздравляли не только его, но и почему-то Марьяну. Большинству работников очень понрави-лось то, что Аркадий отказался переехать в дом, где проживало начальство, что он питался в общем зале столовой, часто беседовал с рабочими, их семьями, интересовался работой детсада, школы и клуба. До этого ни один из секретарей парткома этим не занимался.
Только с единственной просьбой он обратился к хозяйственникам – выделить ему две кровати, одну из которых поставить в кабинете, а другую – в квартире, для сына.
Теперь он практически вообще не бывал дома и, когда ему предложили поставить в квартире телефон, он отказался:
- А, собственно, зачем? Я там почти не бываю, а жене и сыну он ни к чему.
Марьяна тоже, в связи с новой должностью, редко бывала дома – добавилось много новых обязанностей.
И только Борька никак не почувствовал изменений в своей жизни в связи с карьерным ростом родителей. Он стал еще более одиноким и не менее голодным, чем до этого. Единственной отдушиной в его существовании были занятия в школе, различные похождения с друзьями и постоянные общения с Леонтием Степановичем.



Глава 40

Это произошло совершенно неожиданно, во всяком случае, для Борьки. Он был, конечно, удивлен тем, что Леонтий Степанович вот уже третий день находится дома и не собирается идти в школу. Выглядел он вполне здоровым, как обычно, беседовал с Борькой, вернувшимся с занятий, и даже пригласил его разделить с ним обед.
Уже несколько дней в школе поговаривали о том, что Леонтий Степанович плохо себя чувствует, но Борька этого не замечал. Правда, кое-что из того, о чем рассказывал сосед, ему показалось странным. Так, говоря о событиях на фронте, полном разгроме армии Паулюса под Сталинградом, он вдруг быстро вышел из своей комнаты, где они находились, закрыл на крючок входную дверь, чего раньше никогда не делал, затем, войдя в комнату, запер и эту дверь на ключ. И только после этого, шепотом объяснил Борьке свои действия:
- Сейчас надо быть, как никогда, бдительным и осторож-ным! После поражения  под Сталинградом, немцы попытаются прорваться в Азию! Их очень интересует Фергана,  Но Кува-Сай то совсем рядом! Несколько дней назад я уже видел подозри-тельных личностей, переодетых в национальную узбекскую одежду! Все, это очень опасно! Может быть, стоит посовето-ваться с твоим отцом? Он ведь человек военный и умный!
Борька вначале подумал, что сосед шутит или разыгрывает его, и решил подыграть ему в этом:
- Ж-жалко, что папа не п-прихватил с фронта п-пушечку или хотя бы п-пулемет! Он бы нам сейчас не п-помешал!
- Зря ты, мой друг Бориска, иронизируешь! Сейчас не до смеха, – на полном серьезе ответил Леонтий Степанович и как-то странно, совершенно по-новому, посмотрел на него, а потом – на окно и дверь.
Вот тут у Борьки по спине пробежали мурашки. Но уже буквально через несколько секунд сосед говорил с ним совершенно нормально, на обычные житейские темы:
- Я тебя, Бориска, сегодня научу, как надо окучивать картошку, капать огород. А то ведь, не ровен час, уеду на длительное время, так ты уж не посчитай за труд поухаживать и за моим огородом. Ладно?
И до конца дня Борька совершенно ничего не замечал странного в поведении и разговорах Леонтия Степановича, даже забыл о своем мимолетном удивлении и страхе. Но вечером, когда мать вернулась с работы и сосед начал разговаривать с ней, Марьяне сразу стало ясно, что он заговаривается, а, точнее, тронулся умом. Сосед нес такую ахинею, что даже человек, не сведущий в медицине, поставил бы однозначный диагноз: шизофрения.
Поначалу в школе директор и остальные педагоги надеялись, что эти явления у Леонтия Степановича – результат усталости и быстро пройдут. Поэтому, очень уважая его, решено было не делать это предметом гласности. Но когда через несколько дней он на площади возле клуба, взобравшись на постамент с бюстом Сталина и собрав вокруг десятки любопытных, начал призывать к обороне Кува-Сая, ничего не оставалось делать, как вызвать из Ферганы врача-психиатра для принятия решения. Врач прибыл на следующий день и в течение часа обследовал Леонтия Степановича в его комнате. После этого им было принято решение отправить больного в Фергану в психиатрическую больницу.
Педагоги и ученики школы, многие родители, потрясенные этим известием, собрались возле дома любимого учителя, чтобы попрощаться с ним. Но, пожалуй, больше всех был потрясен  и удручен Борька, за короткое время успевший не только привыкнуть к соседу, но и полюбить его.
Когда к дому подъехала  машина, выделенная руководством электростанции, и Леонтий Степанович с саквояжем в руке, вместе с врачом вышли из дома, у Борьки из глаз потекли слезы. Леонтий Степанович, увидев плачущего соседа, подошел к нему, обнял его и, улыбнувшись, сказал:
- Все будет хорошо, мой друг Бориска, оставь слезы для другого, более печального случая.
И он заговорчески подмигнул ему. Когда машина отъехала, у многих в глазах стояли слезы. Вечером, придя с работы, Марьяна сказала сыну:
- К сожалению, у него наиболее тяжелый случай – тихое помешательство, которое очень трудно лечится. Лучше бы он был буйным. Думаю, что мы нашего соседа увидим нескоро.
Для Борьки болезнь Леонтия Степановича стала сильным потрясением. Теперь он оказался совершенно одиноким. Не с кем было поговорить и посоветоваться. Родителям было не до него, близких друзей он не завел. И тех и других отлично заменял ему Леонтий Степанович. Потрясенный этим событием Борька даже несколько дней не ходил в школу, валялся на кровати и почти ничего не ел.
Но жизнь продолжалась, и он с его энергичным характером не смог долго находиться в затворничестве. Надо было идти в школу, тем более, что занятия уже подходили к концу, а лето полностью вступило в свои права. Теперь и жить мальчишкам стало легче и веселее. После занятий они носились по полю, лазили по деревьям, добывая себе пищу: разные корешки растений, птичьи яйца из гнезд, появившиеся уже зеленые фрукты и тутовник. В общем, все, что можно было жевать и проглатывать, оказывалось в их желудках. Участились случаи заболевания дизентерией. И, конечно, это не могло миновать Борьку с его больным желудком.
Несмотря на то, что солнце уже припекало довольно сильно, вода в горных речках и ручьях была ледяная. Но мальчишек это не смущало и они, крича и дрожа от холода, купались в бурной речке, которую здесь называли «Сай».
Когда Леонтий Степанович был рядом, Борька почти не курил, разве, что только в школе и на переменах в туалете или в кустах. Теперь он снова начал серьезно курить, причем очень крепкую махорку, которую здесь выращивали на огородах. Когда же ее не было, курил разные листья, какую-то траву, растущую в поле за железной дорогой.
В его классе подобралась довольно большая, около двух десятков ребят, компания, которую методом «естественного отбора», возглавил Борька. А произошло это довольно просто. С большинством из соучеников он передрался и вышел победителем в этих драках. Так во всех классах выяснялся вопрос, кто сильнее. Школа, которую прошел Борька в Фергане под руководством брата Павлика, дала о себе знать. Он теперь всегда дрался исступленно и жестоко, чем быстро подавлял не только своего противника, но и тех, кто при этом присутствовал. Метод был постоянным – первым напасть, сбить с ног и зубами вонзиться то ли в ухо, то ли в плечо, сжимая это место до тех пор, пока у противника не появится кровь.
В школе Борьку побаивались даже ребята старшего возраста и физически более развитые, чем он.
Но, кроме этого, его уважали за то, что он ничем не отличался от остальных ребят и не кичился тем, что его отец в поселке являлся одним из главных начальников. Став вожаком этой группы ребят, Борька постоянно выдвигал различные «проекты» по использованию свободного времени, главной целью которых было доставание пищи. Он давно уже вынашивал идею «знакомства» со знаменитым садом «Муян», который располагался по другую от поселка сторону реки Сай, которая здесь бала шириной порядка 30-40 метров, довольно глубокая и с очень сильным течением. Река являлась своеобразной естественной защитой от желающих незаконно попасть в сад. Правда, был здесь и мост, но там постоянно находился охранник с ружьем и собакой. Внутри сада, на участках, граничащих с поселком, также дежурили несколько вооруженных сторожей с собаками.
В это время в «Муяне» уже пожелтел урюк, а яблоки и персики еще не полностью созрели, но были вполне пригодны для поедания голодными мальчишками с их закаленными желудками.
За несколько дней до окончания занятий директор школы договорилась с руководителями «Муяна» о помощи, которые окажут ученики двух классов в сборе урожая ранних сортов фруктов. Все понимали, что главной целью было немного подкормит голодных мальчишек, а также приобщить их к труду. Все работали очень активно и за день собрали довольно много фруктов. Несмотря на серьезные предупреждения не кушать слишком много и не прихватывать фрукты домой, рты у ребят весь день не закрывались, поглощая все подряд, и по пути домой, они засовывали плоды во все карманы, за пазуху и даже в трусы, подвязав их на ногах шпагатом. Охранник не мосту, конечно, все это видел, но всех беспрепятственно пропустил.
На следующий день большинство мальчишек, работавших в саду, в школу не явились по причине сильнейшего поноса. Борька, конечно, был в их числе.
Еще работая в саду, он обратил внимание на то, где находятся сторожа, по какому маршруту они передвигаются и есть ли у них собаки. Страдая от боли в желудке, в перерывах между сидением в туалете, он думал над тем, как вместе с ребятами посетить сад, но уже неофициально. Перебраться в «Муян» через реку было для них несложно, тем более, что он наметил спокойным участок, где можно было даже перейти вброд. Серьезной проблемой являлись сторожа с собаками. Надо было как-то отвлечь их внимание от одного из участков сада. И Борька придумал, как это осуществить. Он предложил действовать двумя или даже тремя группами, перебравшись в сад на разные участки. Одна из групп – справа от моста не должна заходить вглубь сада и рвать фрукты, а только своим шумом отвлекать на себя всех охранников и собак, после чего быстро отойти к реке и перебраться на свой берег. В это время две другие группы, имея с собой мешки, наполняют их фруктами и уже левее моста переправляются через реку. Сторожа и собаки не должны были успеть добежать на их участок. Казалось, все продуманно до мелочей и ничего не забыто.
Поход в «Муян» наметили на вечернее время, когда уже стемнеет. Борька решил возглавить группу, которая должна была осуществлять «отвлекающий» маневр. Все вовремя собрались за клубом. Несколько мальчишек не явились, видимо струсив в последние минуты. Разделившись на группы, они тихо двинулись к берегу Сая, к разным участкам переправы. Борькина  группа перебралась вброд на самом легком участке.
Зайдя в сад, мальчишки, как и было договорено, начали громко разговаривать, окликать друг друга, создавая шум, разносившийся в полной тишине далеко вдоль сада.
Услышав вдали, приблизительно в километре от них, лай собак и голоса сторожей, несколько мальчишек, испугавшись, раньше времени, бросились к реке. Борька попытался их вернуть, но безрезультатно. Он остался с тремя ребятами, продолжая шуметь и отходить все дальше вправо от моста, увлекая за собой преследователей, которые приближались слева. Все шло по плану. Однако Борька не учел одного – возможности появления еще одного сторожа, но уже справа от них, прибежавшего с другого участка сада. Он первым и выстрелил. Увидев сторожа совсем близко, ребята побежали к берегу. Борька отступал последним, когда появились охранники и слева. Трое мальчишек уже были в воде, а Борька только подбежал к берегу и вступил в воду, как из двух стволов одновременно громыхнул выстрел. Как будто кто сильно толкнул его в спину и в зад, опрокинув лицом в воду. Еще не чувствуя боли, он инстинктивно нырнул под воду, стараясь спрятаться от преследовавших его  сторожей, и сделал это вовремя. Тут же громыхнул еще один выстрел.
Борька, отнесенный под водой сильным течением, вынырнул немного левее места своего погружения под воду и в это мгновение почувствовал такую страшную боль в спине и ниже ее, что, не выдержав, громко закричал, продолжая плыть к берегу. Теряя сознание от боли, он услышал со стороны сада чей-то крик:
- Вот он, басурман, вынырнул и плывет! Ну, ты и «Ворошиловский стрелок», попал пальцем в небо!
Но кричавший ошибся. Стрелок таки попал в цель – борькин зад и спину. И сейчас, плывя из последних сил, он, наконец-то, оказался на своем берегу. Не сознавая, что делает, Борька попытался сесть на песок, но боль снова так обожгла его, что он закричал, поднялся на ноги и побежал в сторону поселка. Здесь его уже ждали трое ребят, подхватившие под руки и потащившие в поселок в медпункт, на дверях которого висел замок. Один из ребят быстро побежал к дому, в котором жила медсестра, и через 10 минут она, стащив с Борьки лохмотья, которые еще недавно были штанами, протерла спиртом пинцет и начала извлекать из его зада и спины крупные кристаллы соли, обрабатывая ранки йодом, от чего пострадавший визжал, как поросенок, которого режут перед праздником.
Так завершилась эта «операция», план которой, надо сказать, был составлен грамотно, по всем правилам военного искусства. Обе группы ребят притащили домой мешки с фруктами. Никто не пострадал, за исключением самого руководителя операции, задняя часть которого еще многие годы носила следы огнестрельного ранения. Но, как говорится, «на войне, как на войне».



Глава 41

В июле 1943 года стояла сильнейшая жара, температура воздуха в тени доходила до 40 градусов. На улицах поселка днем было пусто. Все, кто не работал, прятались от жары либо дома, либо в тени деревьев, растущих вдаль арыков, вода которых даже в такой зной была холодной. И только под вечер поселок  начинал оживать. Кто-то шел трудиться в огород, кто-то – в длинную очередь возле магазина, а некоторые собирались на площади, возле клуба обменятся новостями и послушать известия, передаваемые по радио из большого громкоговорителя, подвешенного на столбе.
Всех интересовало положение на фронтах, которое с каждым днем внушало все больше и больше оптимизма. Красная Армия на большинстве направлений перешла в наступление, освобождая территории, захваченные немцами. В связи с этим, несмотря на невзгоды, настроение людей значительно улучшилось, страхи по поводу исхода войны, поразившие очень многих в ее начале, постепенно исчезли. Правда, страх за судьбу родных и близких, находящихся на фронте, ни на минуту не исчезал. Люди теперь больше всего боялись появления почтальона, который мог принести страшную весть в виде похоронки. Зная время появления этой симпатичной девушки с большой сумкой на хрупком плече, женщины начинали молить Бога, чтобы эта страшная весть миновала их дом.
В этот день почтальон Зина в конце своего обычного маршрута подошла к их дому и вручила Борьке треугольник со штампом полевой почты и военной цензуры. Это было долгожданное письмо от Виктора. Он писал, что жив, здоров и успешно воюет, что был немного контужен, но даже не лежал в лазарете. И еще он сообщал о том, что награжден медалью «За отвагу», не раскрывая подробности, за что удостоен этой высокой награды. Где он воюет, на каком фронте, в каком  районе страны из письма понять было невозможно. Аркадий, прочитав письмо сына, не глядя на плачущую Марьяну, сказал:
- Вот теперь ясно, что он на передовой. Эту медаль дают только за личную отвагу и мужество. Это очень почетная солдатская награда! Никогда не думал, что наш Витя с его больным сердцем и инертностью сможет так воевать!
Эти последние слова вызвали у Марьяны взрыв возмущения:
- Он, видите ли, не думал! Что ты вообще знал о своем сыне? Можно подумать, что ты уделял ему какое-то внимание и занимался его воспитанием! Тебе всегда было некогда, ты постоянно был занят на работе! К твоему сведению, наш сын – большой патриот! И он, кстати, всегда, гордился отцом, который был на фронте, а сам скрыл в военкомате и в училище свой врожденный порог сердца! А ты не думал, что он на такое способен!  Уж молчал бы лучше! – и Марьяна, как обычно, желая что-то скрыть от детей, заговорила на идиш, после чего Аркадий взял папиросу и быстро вышел в коридор.
 На следующий день вся школа и половина поселка знали о награждении Борькиного брата медалью «За отвагу».
Это известие сделало Борьку еще более легендарной личностью. Особенно он прославился среди жителей поселка, а, главное, детей после похода в сад «Муян» и ранения, которое получил в заднюю часть своего тела. Рассказывая подробности этого события, он с нескрываемым удовольствием приспускал штаны и показывал всем следы  зарядов соли:
- Ранение м-можно п-получить не только на ф-фронте! Жалко, что ме-медаль нельзя п-получить!
В это же время в Кува-Сай с полуторагодовым запозданием привезли один из первых художественных фильмов об этой войне «Два бойца». Кинофильм имел грандиозный успех. Его демонстрировали в течение недели по 2-3 сеанса в день. Многие с удовольствием смотрели его по несколько раз. Особенно полюбился всем рыбак-одессит, роль которого блестяще сыграл Марк Бернес. А песню о рыбаке Косте, исполненную им же, к концу недели распевали буквально все. Правда, некоторые слова из этой песни оставались непонятными. Никто не знал, кто такая «шаланда» и кто такая «кефаль», привозимая в Одессу Костей. Надо сказать, что и об Одессе тоже мало кто слышал. А несколько молодых женщин, обсуждая понравившийся фильм, смеясь, заявляли:
- А  Костя-то, видимо, был еще тот гуляка? То, что рыбачка Соня и эта Молдаванка его обожали, понятно, но вот почему какой-то Пересыпь его любил – очень странно!
Слушая эти комментарии, Борька хохотал навзрыд и старался всем объяснять, что к чему: что это за город такой Одесса, из которого, между прочим, он приехал, что шаланда – это лодка, а кефаль – рыба. И что Молдаванка и Пересыпь – районы этого легендарного города.
Поскольку фильм уже не отражал нынешнего положения на фронтах, Аркадий, как участник войны и парторг, выступил перед зрителями с рассказом о переломе в ходе войны и начавшемся освобождении территорий, захваченных фашистами!
Так как в поселке они были единственными одесситами, а «два бойца» произвели на всех сильное впечатление, Борька еще долго пожинал плоды популярности.
Во время каникул он с несколькими друзьями договорился поработать на уборке урожая фруктов в саду «Муян». Целыми днями они добросовестно трудились в саду, лазая по деревьям  с мешками на шее, вдоволь наедаясь персиками и урюком. Охранники, узнав, что среди работающих в саду ребят, находится и тот, который пострадал от их выстрелов, захотели поближе с ним познакомиться. Борька и им с удовольствием продемонстрировал следы своего ранения. Охранники, виновато улыбаясь, признали, что операция, разработанная и проведенная им, была хитроумной и успешной. Борька их тоже похвалил за меткость стрельбы. В общем, встреча прошла в дружеской обстановке и в дальнейшем после работы, на мосту охранники его не обыскивали, тем самым разрешая пронести домой немного фруктов.
За работой время каникул быстро закончилось, и 1 сентября Борька снова сел за парту, но уже в 5 классе. Учеба началась как обычно, но чего-то все-таки не хватало. Вся школа, а Борька – больше всех, почувствовал отсутствие их любимого учителя Леонтия Степановича. Заменить его кем-то другим было просто невозможно. Никто не мог так интересно и одухотворенно излагать обычную школьную программу, строить отношения с учениками, как с равными, никогда не показывать своего превосходства в знаниях и жизненном опыте.
Где-то через месяц после начала занятий, возвратившись из школы домой, Борька вдруг увидел, что дверь комнаты соседа чуть приоткрыта. Не ожидая там кого-либо увидеть, он открыл дверь и вошел в комнату. На диване лежал, глядя в потолок, Леонтий Степанович. Он никак не среагировал на вошедшего и только после того, как Борька подошел к нему поближе и поздоровался, он повернул к нему голову и каким-то незнакомым голосом произнес:
- Ну, вот, мой друг Бориска, я и вернулся домой. Думаю, что никто уже не ожидал меня увидеть, а я взял и вернулся! Вообще-то, я мог и не возвращаться, но меня очень  интересовало и заботило, как там поживает мой лучший друг!
Закончив свое приветствие, он посмотрел на Борьку каким-то чужим и очень грустным взглядом, повернулся на бок, лицом к стене и больше ничего не сказал.
В школе он не появился. Преподавать ему было запрещено по состоянию здоровья. В поселок он старался не ходить, и весь день копался в огороде или лежал на диване. Борька ходил отоваривать его хлебные и продуктовые карточки, в свободное время вместе с ним возился в огороде. Леонтия Степановича тяжело было узнать: он сильно похудел, совершенно не брился, не подстригался и стал похожим на монаха. Общался он  только с Борькой. А в декабре неожиданно заговорил с Марьяной, сообщив, что отныне будет жить и работать в кишлаке. Он вручил ей ключ от своей комнаты, разрешив использовать ее по своему желанию.
Леонтий Степанович  попрощался с Аркадием и Марьяной, обнял и поцеловал Борьку и с одним мешком за плечами медленно побрел через железнодорожное полотно в степь, в сторону того самого кишлака, куда он со своим юным другом ходил весной за семенами.
Борька, как и в первый раз, когда больного соседа увозили в Фергану, заплакал, но сейчас в нем заговорило сильное чувство обиды за то, что Леонтий Степанович снова, но уже по каким-то другим, непонятным причинам бросает его, своего верного друга.
А вскоре из Москвы пришло указание о том, что Аркадий в феврале 1944 года должен прибыть в столицу в распоряжение Одесского обкома партии и облисполкома. Он ожидал этого вызова и знал, что передовая группа руководящих работников области и горда будут следовать с войсками вплоть до освобождения Одессы для налаживания там жизни и деятельности. Через некоторое время после отъезда  в Москву Аркадий прислал им вызов, специальный литер и документ, в котором говорилось, что все местные органы власти, руководство железной дороги обязаны оказывать помощь перечисленным гражданам в следовании до конечного пункта маршрута –  города  Одессы. Здесь были перечислены Марьяна, Борька, тетя Маня и ее сын Павлик, носившие все одну фамилию. Документ был подписан одним из руководителей Правительства СССР.
Пока же все оставалось по-старому: работа Марьяны, учеба Борьки, холод, голод и болезни. Но к этому еще прибавилось чувство ожидания скорой перемены в их жизни.
Пришел конец второго, среднеазиатского этапа эвакуации. Наступал новый период – реэвакуация, а по-простому, возвращение домой, в родные пенаты.





Часть 3. Возвращение домой

Глава 42

В связи с предстоящим в начале марта отъездом Борька вынужден был бросить учебу в школе, проучившись в 5 классе только две четверти. Он по этому поводу не сильно переживал:
- Мам! Да не р-растраивайся ты так! Н-ничего с-страшного, п-пойду еще раз в п-пятый класс. Па-павлик вообще не учится. А я ведь еще не с-старый!
- Нашел, с кого брать пример, со знаменитого Павлика, глаза б мои его не видели! Твой дорогой папочка все сделал, чтобы вы снова были вместе! Смотри, Боря, не повтори того, что случилось в Фергане, я этого не переживу!
Сборы в дорогу были недолгими. Новых вещей они не нажили, а из старых пришлось многое оставить, так как носить это было уже невозможно. Опять два мешка за плечами, фанерный чемодан и традиционный чайник.
И снова была знакомая Фергана, хлебозавод, где к ним присоединились Маня и Павлик, у которых вещей было, конечно, значительно больше. Аркадий, согласовывая с младшей сестрой вопросы отъезда в Одессу, поставил одно условие – все расходы в пути, проблемы с питанием должна взять на себя Маня, поскольку у Марьяны средств на это не было! И Маня честно выполнила этот ультиматум. Они двинулись в путь, имея с собой запас еды, как минимум, на две недели. А денежный запас Мани был им хорошо известен. После недолгого прощания с Симой, Раей, Миной и Вовкой, остающимися в эвакуации, а с Осей, Катей и маленькой Витой попрощаться не удалось, поскольку они в это время уже  жили в Андижане, семейный «квартет» 20 марта 1944 года двинулись в путь – обратную дорогу домой.
Опять был ташкентский вокзал с известным всем эвакуированным и им, в том числе, привокзальным садиком, теперь уже почти пустым. Здесь они задержались всего на полдня. Предъявив дежурному по вокзалу спецлитер и сопро-водительный документ, они поняли значимость последних. Им тут же продали билеты в плацкартный вагон поезда Ташкент-Москва, который отправлялся в тот же день, но вечером. Правда, уточнив, есть ли у них пропуска в столицу и, получив отрицательный ответ, предупредили, что, не доезжая до Москвы, им придется сделать пересадку на одной из узловых станций.
Это был настоящий пассажирский поезд с плацкартными и мягкими вагонами, невообразимым для того времени комфортом и сервисом. Разместившись в купе, они были приятно удивлены, когда симпатичная проводница в форменной одежде, поздоровавшись и мило улыбаясь, обратилась к ним:
- Вам принести постельное белье? Будете пить чай?
Борька тут же уточнил:
- А чай с с-сахаром?
- К сожалению, мальчик, сахара у нас нет. Так что придется пить вприглядку, если нет у вас вприкуску.
Но у Мани сахар был и не только для питья вприкуску. Они пили чай из стаканов в подстаканниках вприкуску с золотистым  сушеным урюком, предварительно подкрепившись булочками, в которые были запечены куриные яйца. Это Маня сделала по совету работниц хлебозавода для лучшего их сохранения.
Вагон, в котором они ехали, был полупустой, чисто убранный и, что очень важно, с двумя работающими туалетами. Им предстоял длительный недельный путь до Москвы. И условия, созданные в поезде, радовали. Особенно это устраивало Марьяну, измотанную тяжелейшим трудом в столовой, с постоянным недосыпанием и без всяких выходных:
- Боже, неужели я смогу здесь отоспаться? Честное слово, мне и еда не нужна, только бы поспать! Прошу меня не будить ни на завтрак, ни на обед и, вообще, до самой Одессы!
Борька не мог не прокомментировать это заявление:
- Эт-то же с-сколько еды мы с-сэкономим? Спи, ма-мамочка, спокойно! В Одессе мы тебя разбудим и ты п-покушаешь, если что-то останется!
Обстановка в вагоне сложилась для Борьки не самая лучшая. По его мнению, такой скучной дороги еще не было. Марьяна и Маня постоянно спали. Павлик в одном из купе нашел напарников для игры в карты и целыми днями сражался в «дурака». Детей борькиного возраста в вагоне не было, и он умирал от безделья и скуки. Правда, периодически Борька помогал проводнице топить «титан» и даже набивался разносить чай по купе, но к исполнению этих обязанностей допущен не был. Однако нашлось и для него занятие. Перед отъездом из Кува-Сая библиотекарша подарила ему замечательную книгу Киплинга «Маугли», которую он еще не читал. Теперь большую часть дня он лежал на верхней полке и взахлеб страницу за страницей поглощал это интереснейшее приключение.
Конечно, на каждой остановке они с Павликом выскакивали из вагона, осматривали достопримечательности перрона, базарчика, если таковой имелся, и обязательно что-нибудь покупали из еды. Благо, что деньги у Павлика, как всегда, водились. Чего-то особенного на этом маршруте они врядли могли увидеть – все было уже знакомо. Не так уж и давно они проезжали здесь, но в обратном  направлении.
Несмотря на то, что поезд был пассажирским и следовал в Москву, двигался он довольно медленно, постоянно пропуская эшелоны с молодыми бойцами, едущими на запад, в сторону фронта, и санитарные поезда с ранеными – на восток. Вообщем, на большой узловой станции, уже неподалеку от Москвы, они оказались только  через две недели после отъезда из Ташкента. Это было ранним утром, когда все еще спали. В вагон вошел военный патруль, милиционер и начальник поезда. После тщательной проверки документов и билетов, все, кто не имел пропусков в столицу, а они были в том числе, оказались на перроне. В их вагоне осталось всего несколько пассажиров. Маня обратилась к начальнику станции, который, ознакомившись с документами, заверил ее, что при первой же возможности отправит их с попутными эшелонами в сторону Киева или Харькова:
- А там уже до Одессы «рукой подать», правда, ее еще надо освободить от немцев. К сожалению, теперь вы вряд ли будете ехать с таким комфортом, как из Ташкента!
До Харькова они добирались около десяти дней, в основном, в теплушках и очень редко – в пассажирских вагонах, но уже без всякого сервиса. Впечатления, да и настроение в ходе этой поездки, где недавно еще гремели бои, были тягостными. Деревни и станции представляли собой сплошные пепелища. В отдельных местах железная дорога была сильно повреждена и поезда долго ожидали окончания ремонта путей. Но тяжелее всего было видеть местных жителей со скорбными лицами, бездомных, беспризорных детей, одетых в грязную и рваную одежду, просящих милостыню у пассажиров остановившихся эшелонов. И на каждой станции много калек в военной форме с орденами и медалями на груди рядом с ленточками желтого и красного цветов – знаками ранений.
В некоторых селах уже начали отстраивать дома, превращенные в руины, строить новые. И везде шла пахота. Очень редко можно было увидеть впряженную в плут или борону лошадь. Чаще всего это были люди и, как правило, женщины, а за плугом шли дети самых разных возрастов. Это было страшное зрелище, особенно на фоне торчащих обгорелых дымоходов – единственных, что осталось от домов.
В Харькове они оказались только 8 апреля. Вокзал был полностью разрушен, и все службы располагались в вагонах, теплушках и временных деревянных домиках, построенных рядом с развалинами когда-то очень красивого вокзала. Но не только здесь, весь город был разрушен. Харькову досталось больше, чем другим городам. Так уже получилось, что от немцев его освобождали дважды, причем бои здесь шли очень сильные.
На просьбу Мани к дежурному по станции побыстрее отправить их на юг, он, устало улыбнувшись, ответил:
- На юг – это хорошо! Махнуть бы в Сочи, на море, да и в Одессу тоже не плохо. Я там однажды отдыхал в Аркадии. Это, скажу вам, что-то! Ну, куда вы спешите? Море еще  холодное, фрукты не созрели, и к тому же еще маленький нюансик – там ведь немцы! Мой вам совет: сразу же за вокзалом идите вверх, на Холодную гору, попроситесь там на квартиру и… ждите! Время подойдет, и мы вас отправим согласно вашему литеру в первую очередь!
Им пришлось последовать его совету. Но уже через два дня, 10 апреля по радио сообщили, что войска 3-го украинского фронта освободили Одессу, и столица будет салютовать в честь этого события.
В один из дней Павлик где-то услыхал, что к вечеру на площади Дзержинского состоится публичная казнь изменников Родины – бывших полицаев и карателей. Сказав матерям, что пойдут немного погулять и посмотреть город, Павлик с Борькой направились в центр. Мостовые и тротуары улиц давно были очищены, но с обеих сторон вместо домов торчали развалины. Центральная улица Сумская, площадь  Тевелева – сплошные руины. Но, как и до войны, много деревьев, уже покрытых молодой зеленью листьев. Площадь Дзержинского, одну из самых больших в Европе, окружали со всех сторон такие же развалины, а высотные здания Госпрома и Университета  сохранили только свои величественные, но сожженные изнутри остовы.
В центре площади был сооружен большой деревянный помост, похожий на сцену. По краям его торчали два больших столба, на которых лежала поперечная балка. На ней были привязаны 14 веревок с петлями на концах. Под каждой из петель стояла обычная табуретка.
Борька представлял себе, что такое виселица, как она должна выглядеть. Он читал об этом в книгах, несколько раз видел в кино. Но представить, что можно сразу повесить столько людей, он не мог. Площадь быстро наполнялась народом, втекавшим в нее с разных улиц и сторон. Никто громко не разговаривал, у всех были понурые, злые лица.
Несколько тысяч человек расположились полукругом возле помоста, но в десяти метрах от него, поскольку вплотную к ним стояли вооруженные автоматами солдаты, милиционеры и крепкие мужчины в гражданской одежде. Вскоре подъехало несколько закрытых тюремных машин, которые обычно называют «воронками». Из них выскочили конвоиры, а затем и приговоренных к смерти мужчины средних лет со связанными за спиной руками. Среди них двое – совсем молодые ребята в возрасте не более 25 лет. Все были одеты в телогрейки и одинаковые темно-серые брюки. На головах солдатские шапки-ушанки. Их выстроили на помосте сзади табуреток лицом к публике. Сюда же поднялись и конвоиры, каждый из которых встал сзади осужденных. На помост также поднялся офицер в звании подполковника, который через рупор зачитал приговор военного трибунала.
На площади стояла гробовая тишина. Послышались какие-то команды. Не без помощи конвоиров осужденные взобрались на табуретки и надели на шеи петли. Большинство сделали это молча. И только несколько из них плакали, не то молясь, не то подвывая. Очень громко прозвучала команда: «Привести приговор в исполнение!» И по всей площади пронеслось эхо, отражаясь от развалин домов и проникая через черные дыры былых окон сгоревших зданий Госпрома и университета в   соседние улицы: «Вор- вор- ор! Ние-ние, ни-е!»
Конвоиры одновременно ударом солдатских сапог выбили табуретки из-под ног смертников, которые задергались, пытаясь спастись от удушья. Их предсмертный хрип слился со страшным криком людей, которые начали быстро разбегаться в разные стороны, стараясь не смотреть на это жуткое зрелище.
Очень быстро площадь опустела и только с десяток человек, видимо родных тех, кого замучили и убили в фашистских застенках повешенные предатели и палачи, продолжали стоять напротив виселицы и молча смотреть на тех, кто еще недавно считал себя всесильным, а сейчас с позором был покаран.
Борька был в шоке. Ни слова не говоря, они с Павликом бежали к площади Тевелева, а затем быстрым шагом и, тоже молча, направились в сторону вокзала. Они уже не  раз видели, как умирают люди, сами хоронили маленькую Маечку, но это зрелище групповой казни буквально потрясло их и до самого отъезда из Харькова не могли прийти в себя от увиденного на площади Дзержинского.
Уже через 8 лет Борька – курсант военного авиационного училища участвовал на субботниках в восстановлении зданий Госпрома и университета и четырежды проходил в парадном строю по этой площади, проклиная ее огромные размеры и никогда не забывая того, что он видел здесь в апреле 1944 года.



Глава 43

Чем дальше они продвигались на юг, тем ощутимее были следы тяжелых боев, проходивших здесь совсем недавно. Подбитые, обгоревшие танки и орудия, доты и огромное количество окопов, соединенных между собой сетью траншей. Земля, известная как украинский чернозем и славившаяся своим высоким плодородием, была нашпигована осколками бомб, мин и снарядов. Наверное, правильно было бы сказать «земля, израненная войной».
И снова длительные остановки на станциях, разъездах и просто в степи, связанные с ремонтом железнодорожных путей и мостов. В одном месте им даже пришлось покинуть эшелон, перейти через небольшую речку по каменному мосту, наведенному саперами и, пройдя пешком несколько километров до полустанка, пересесть в другой поезд.
В Одессу они прибыли утром 20 апреля. Уже при подъезде к окрестностям города все ощутили сильное волнение. Прошло почти 3 года со дня их бегства на чужбину. Это были годы скитаний, мучений, болезней, смертей и неимоверной тоски по родному городу и своему дому. До этого Борька никогда не отъезжал из центра Одессы дальше, чем на 10-15 километров вдоль моря в курортные зоны – Лузановку, Дофиновку, Люсдорф или станции Большого фонтана.
Волновались они еще и потому, что ничего не знали, какой увидят Одессу, уцелел ли их дом, будет ли им где жить и не придется ли все начинать с нуля.
Со дня отъезда Аркадий не прислал им ни одного письма. Да и сообщать-то ему было нечего – он прибыл в город всего на 10 дней раньше их.
Это было прекрасное утро. Весна уже вступила в свои права и, когда они вышли из эшелона, почувствовали знакомые запахи ранней сирени и моря.
Вокзал был полностью разрушен еще в начале войны, а перрон порядком поврежден и над ним отсутствовала стеклянная крыша. Привокзальная площадь тоже сильно отличалась от довоенной. Сохранился только небольшой скверик в центре ее, а справа здание сельхозинститута и слева – управления железной дороги были полностью разрушены. Впереди, на проходящей вдоль вокзала улице Чижикова остались целыми только несколько старых зданий и собор, в котором до войны находился планетарий.
Выйдя на площадь, они узнали, что трамваи в городе еще не ходят. А это означало, что предстоит идти с вещами через весь центр пешком. Но в это время к ним подъехали пассажирские четырехместные дрожки. Старик-извозчик в черной кепке с лакированным козырьком, поздоровавшись и мило улыбаясь, спросил:
- Куда изволите подбросить? Шо-то у вас совсем мало багажу? Вижу, что здесь вы таки все потеряли, а там-таки ничего не нажили! Я вас поздравляю с возвращением!
Он с трудом слез со своего сидения и помог  уложить вещи в заднюю часть коляски. Все уселись на старые, со скрипящими пружинами сиденья, а Борьке  извозчик предложил сесть рядом с ним. Борька задохнулся от удовольствия и гордости. Он до войны неоднократно ездил на дрожках, но только сзади, цепляясь на ходу, чтобы не заметил извозчик и не огрел кнутом. Сейчас же у него было лучшее место с прекрасным обзором. Обогнув привокзальный скверик и выехав на Пушкинскую с ее знаменитой мостовой, выложенной гранитными булыжниками еще в бытность поэта, извозчик снова уточнил:
- Так, куда же мы все-таки едем? Кто-то уже может назвать адрес?
Борька опередил всех:
- Улица Т-толстого 10, к-квартира 6.
- Мальчик, может, ты будешь так любезен и назовешь этаж?
- Че-четвертый!
- Сожалею, но на четвертый этаж моя лошадка не поднимется, – смеясь, заявил старик.
В разговор вмешалась Марьяна:
- Наш адрес пока условный. Мы даже не знаем, цел ли наш дом.
- Будем, мадам, надеяться на лучшее, – бодро заметил старик и огрел свою лошадку кнутом, назвав ее почему-то  «стервочкой». – Я вас провезу по центру, чтоб вы имели представление! Я ведь, старый дурень, забыл спросить, какими деньгами будете рассчитываться?
Маня с удивлением спросила:
- А, собственно, чем мы можем платить, кроме рублей?
Старик пояснил:
- Дело в том, мадам, что в Одессе пока еще в ходу румынские леи, итальянские лиры, немецкие марки и только начали появляться советские рубли. Но лично меня устроят и рубли и…побольше!
На Пушкинской больших разрушений не было. Здание филармонии (бывшая биржа), гостиница «Красная», домик Пушкина стояли на своих местах. А вот на Дерибасовской, по которой они сейчас ехали, разрушений было много: на углу с улицей Ришельевской (Ленина) – развалины банка. Посмотрев направо, в конец Ришельевской, они облегченно вздохнули. Оперный театр, один из красивейших в мире, стоял целехонький. В конце Дерибасовской они с радостью отметили, что целы Пассаж и знаменитый Гастоном на углу Преображенской, напротив Соборной площади, или просто, Соборки. А  наискосок на месте стояло красивейшее старинное здание со шпилем и знаменитой аптекой Гаевского. Одесситы, если хотели подтвердить точность чего-либо, говорили: «Точно, как в аптеке Гаевского».
Огибая Соборку, они увидели памятник графу Воронцову с цепями вокруг постамента, на которых так любили кататься дети, в том числе, и Борька. И только въехав на улицу Толстого, они с замиранием сердца увидели среди руин многих домов, их темно – серый, один из самых высоких домов в городе, долгожданный десятый номер. Борька от радости завопил на всю улицу. Извозчик даже с какой-то обидой в голосе заметил:
- Шо ж вы сразу не сказали, шо это дом, в котором на углу гастроном?  Я бы вам сразу доложил, что он целехонький, стоит себе всю войну, как крепость! На его крыше все время стояли зенитки советские, а потом – румынские! Вокруг одни развалки, а он стоит! Так, шо квартирный вопрос у вас в кармане!
Рассчитавшись и попрощавшись с общительным извозчи-ком, они, волнуясь, зашли в свой подъезд и начали медленно подниматься по таким знакомым ступеням мраморной лестницы. Как и до войны, лифт не работал. А ведь это был первый в Одессе дом с лифтом. С 1905 по 1917 год лифт нормально функционировал. Это было тогда, когда в доме, на 4-м этаже, в их, теперь коммунальной квартире, жил его хозяин – итальянец. Дом с шестью парадными подъездами и таким же количеством «черных» ходов для прислуги, двумя смежными проходными дворами, славился во всем городе своей респектабельностью. Но после революции дом был национализирован. Хозяин бежал в Италию. Все квартиры, за исключением двух стали коммунальными, по 5-6 семей в каждой. Одну из квартир полностью занимала семья знаменитого профессора урологии Углева, а другую – тоже профессора, но физики, Гохштейна.
А в их квартире № 6, не самой густонаселенной, до войны проживало 5 семей: по одной комнате имели родные брат и сестра – Карнафель Генрих Карлович (дядя Геня) – самый старший по возрасту и Аполинская Мария Карловна. Дядя Геня работал старшим инспектором Одесской железной дороги по хлебопечению, а его сестра тетя Маня, педагог-химик по образованию – завучем школы. Еще одну комнату занимала семья Скоробогатовых. Глава семьи Григорий Николаевич и его супруга Елена Александровна, тоже работавшие на железной дороге, а также их дочь Людмила – школьница.  Елена Александровна, с легкой руки Марьяны, имела кличку «хвостичка» за свой маленький рост, большую пронырливость и желание быть в курсе дел всех жильцов квартиры.
И еще в одной комнате проживала семья Петровых. Семен Остапович – директор школы, его супруга Ольга Васильевна – учитель истории, завуч школы и их дочь Олеся – школьница, пролежавшая в гипсе более 10 лет. В 1937 году Семен Остапович был арестован, как враг народа, ярый украинский националист и приговорен к 20 годам лишения свободы.
И, наконец, в двух самых больших  по площади комнатах, разделенных между собой стеклянной раздвижной дверью, и балконом с видом на улицу Толстого, Соборную площадь и даже на море, жили Аркадий, Марьяна и их сыновья Виктор и Борька.
Все старшие жители этой коммуналки, кроме дяди Гени, были ровесниками и не сильно отличались друг от друга интеллектом и образованием. Как и в любой коммуналке, кто-то с кем-то временами дружил, временами не ладил. Постоянно существовали коалиции и оппозиции по самым различным бытовым и политическим проблемам. Да и могло ли быть иначе, если на 12 человек имелся всего один туалет, в котором никогда не сливалась из бачка вода, поскольку ее отродясь не было на 4-м этаже. Воду приходилось носить снизу, со двора по «черному» ходу. Все «отходы» драгоценной воды собирались в ведра, и она называлась «сливочной», т.е. для слива в туалете. И ванная комната, тоже без воды, была одна на всех. Здесь, в ванне, по очереди стиралось белье. Кухня, естественно, была тоже общая, но большая. Здесь каждый имел свой стол, примус, а, позже, керогаз. У каждого была кладовка, персональный электросчет-чик, звонок и лампочка в туалете.
В таких условиях жизни невозможно было исключить противоречия, разногласия и даже ссоры. Но, в целом, по сравнению с другими квартирами, их коммуналка считалась одной из самых благополучных и интеллигентных в доме. Тем более что в этой квартире проживал Аркадий – постоянный председатель домового комитета, на заседаниях которого регулярно обсуждались случаи конфликтов, ссор и даже драк среди жильцов этого громадного дома.
И сейчас, после длительного отсутствия, они стояли у входных дверей этой единственной, до боли родной коммуналки и смотрели на кнопку звонка, под которым сохранилась их фамилия и надпись «зв. 4 раза»
Они не знали, есть ли кто в квартире, откроют ли им дверь и, вообще, работает ли звонок.



Глава 44

Звонок не работал. Борька в этом убедился после неоднократных попыток «выжать» из него хоть какой-нибудь звук. Пришлось стучать в дверь кулаком. Однако никто не откликался. И только, когда Марьяна вспомнила, что у нее в сумочке лежат ключи от квартиры, послышался цокот каблучков и окрик женским голосом: «Иду-у!». Через несколько секунд дверь отворилась. Перед ними стояла красивая стройная девушка с двумя толстыми длинными косами. Увидев их, девушка завизжала от радости и бросилась обнимать Марьяну и Борьку:
- Тетя Марьяночка, Боренька, неужели это вы?! Как же вам удалось так быстро приехать? Дядя Аркадий ждал вас, в лучшем случае, в мае.
Марьяна, расцеловав девушку, сказала:
- Боже, Олесенька, как же ты выросла, совсем уже невеста, да еще какая красивая! Это же тебе в марте семнадцать исполнилось? Я не ошиблась? Скоро, видимо, школу закончишь?
  - Тетя Марьяночка, мне действительно пошел уже восемнадцатый год, и лицей я еще в прошлом году закончила, а в этом завершаю учебу в музыкальной школе по классу фортепиано. Что же вы стоите на пороге, проходите в квартиру. Ключ от двери, как всегда, лежит под ковриком. А Павлик с тетей Маней, наверное, поднялись к себе домой?
Войдя в коридор, они сразу обратили внимание на изменения в нем: стены были обклеены красивыми обоями, паркетный пол, который до войны никто не натирал, а просто мыли, сейчас сверкал от блеска. Олеся достала из-под коврика ключ и, прежде чем открыть дверь в их квартиру, предупредила торжественным голосом:
- Прошу дорогих гостей, а, точнее, хозяевов, при входе не падать в обморок от увиденного. Дядю Аркадия я не успела предупредить, так он чуть не упал!
Марьяна, испугавшись, спросила:
- Что, все там так плохо?  Все разбито или сгорело?
Олеся, открывая  перед ними  дверь, смеясь, сказала:
- Ну, что вы, все как раз наоборот! Добро пожаловать домой! Заходите!
Войдя в комнату, Марьяна оцепенела, а Борька, открыв рот от удивления, долго еще не мог его закрыть. В обеих комнатах был сделан такой потрясающий ремонт, о котором они со дня вселения даже мечтать не могли. Потолок сверкал белизной, а по центру его появилась художественная  лепнина, покрытая золотом. Отсюда свисала красивейшая антикварная люстра. Стены были обклеены обоями с оригинальным рисунком. В двух больших венецианских окнах, закрытых тюлевыми занавесками, заменили рамы и вставили цельные стекла. Паркетные полы невозможно было узнать: их отциклевали и покрыли мастикой необычного цвета. Но это еще не все…
Это была не их квартира и, конечно, не их старая, обшарпанная мебель. Все было потрясающе красиво, но… чужое. Между окон, где у них находилось зеркало над столиком из черного дерева, изъеденного шашлем, доставшемся Марьяне от матери, стоял роскошный белый рояль небольшого размера. Справа, на месте их старой книжной этажерки, располагался двойной книжный шкаф с дверцами из зеркальных стекол, заполненный книгами в красивейших переплетах, но большин-ство на немецком языке. Из их довоенных книг нашлось место только для энциклопедии Брокгауза  и Эфрона. Диван, несколь-ко кресел и пуфиков были оббиты плотной гобеленовой тканью.
В центре комнаты стоял громадный дубовый раздвижной стол, как минимум на 20-25 персон. Его окружали со всех сторон старинные стулья с высокими фигурными спинками. А на стенах висели большие картины итальянских мастеров в широких  золоченых рамках. Их было четыре. Причем, одна из них, как ни парадоксально, изображала старика – портного явно еврейского происхождения. В левом углу, возле окна, стоял большой письменный стол с двумя тумбами и многочис-ленными ящиками. Столешница была покрыта зеленым сукном. На столе красовались уникальный чернильный прибор, большой глобус и настольная лампа с абажуром. Примерно то же самое они увидели и во второй, меньшей по размеру комнате, служившей спальней. Из их вещей они обнаружили только метровую статуэтку древнееврейской красавицы Ревеки, стоявшей у входных дверей на красивой подставке. Словно находясь в музее, они ходили по комнатам, осматривая их содержимое и, наконец, обращаясь к Олесе, Марьяна спросила:
 - Что это? Ты можешь мне объяснить, что здесь произошло, кто тут жил и где наше имущество?
- Тетя Марьяночка! Я все расскажу, но сначала вам надо позавтракать. Я мигом что-нибудь приготовлю, а вы пока разденьтесь, сходите в ванную комнату, умойтесь – там, в рукомойнике есть немного воды. С ней в городе страшное положение. Эта несчастная водонапорная  станция в Беляевке дважды была взорвана – первый раз во время осады Одессы, а  сейчас при отступлении немцев и румын. Воду качают из артезианских колодцев, а там запас воды очень мал. Дают воду один раз в день. Во дворе к крану огромные очереди. Говорят, что где-то в порту можно набрать воду, но это ведь так далеко и надо же знать, где это?
Борька тут же вмешался в разговор:
- Я отлично з-знаю, где там есть вода! В х-хлебной или арбу-бузной гавани! Я же еще в н-начале войны н-носил оттуда в-воду в ч-чайнике! Я м-могу сейчас п-пойти в п-порт!
Олеся запротестовала:
- Во-первых, сначала надо позавтракать, во-вторых, отдохнуть после дороги. А потом мы с тобой вместе сходим, если ты не против.
- Я  п-против! В п-порт с девчонками не х-хожу!
- Ой! Ты такой гордый! Кстати, неужели из-за того взрыва бомбы ты так сильно заикаешься? Но ничего, у нас есть хороший логопед!
- Л-логопед – это велосипед с моторчиком?
Марьяна и Олеся захохотали.
 - Сыночек, логопед – это врач, который лечит дефекты речи, в том числе и заикание. Я была уверена, что ты это знаешь! – удивленно воскликнула Марьяна.
Завтрак, который приготовила Олеся, оказался просто царским. Это была яичница, пожаренная на соленом свином сале, настоящий белый хлеб, обильно намазанный сливочным маслом и душистый чай с… эклерами. Они были потрясены этим угощением. Такого завтрака не помнили не только за годы войны, но, пожалуй, и до нее. Особенно, что касалось эклеров.
- Олесенька, откуда такие яства? Мы забыли не только их вкус, но и вид! – удивленно спросила Марьяна.
Борьку же такие вопросы не интересовали. Он весь отдался этому пиршеству.
- Все с базара, а эклеры – из кондитерской, что на Екатерининской, хлеб – из булочной напротив аптеки,- спокойно объяснила Олеся.
- И все это продается свободно, без карточек и талонов?
- А карточек и при румынах не было. Продуктов было полно и всяких в магазинах, будках, ларьках разных. Работали все базары, а на привозе можно было купить все, что угодно. Главное иметь деньги. А тот, кто трудился, их имел и мог нормально жить. В городе работали почти все театры, в опере гастролировали итальянские певцы. Появилось множество ресторанов и кафе, разных баров и закусочных – во много раз  больше, чем до войны. В общем, свободная торговля и  предпринимательство! – увлеченно и даже с какой-то ностальгией  рассказывала Олеся.
Марьяна была поражена услышанным:
- А как же зверства фашистов, аресты, расстрелы коммунистов, евреев? Неужели все это проходило одновременно?
- Тетя Марьяночка, все было не так. Ведь немцы отдали Одессу под Юрисдикцию румын в составе Транснистрии, но под немецким контролем на самом верху. Мэром города был назначен румынский чиновник Пынтя – пьяница, взяточник и развратник, который поселился, как вы думаете где? Очень скромно – в Воронцовском дворце на бульваре! В начале румыны вообще никого не трогали. Все продавалось и покупалось. Любого румынского офицера, а тем более, солдата, можно было купить за любую блестящую вещичку. Не в пример немцам, румыны страшно вороватые и беспринципные. Они предложили всем коммунистам зарегистрироваться в сигуранце  и сдать партийные билеты, а евреям переселиться из центра города в районы Молдаванки и Слободки, где в большинстве своем они и раньше жили. Так было примерно с полгода, пока кто-то не взорвал здание сигуранцы на Полицейской. Объявили, что это дело рук партизан. Немецкое руководство рассвирепело и потребовало от румын активных действий. Тогда и было создано еврейское гетто, начались аресты коммунистов. Кстати, румыны были удивлены, как наши люди выдавали им евреев и коммунистов. Вы ведь помните знаменитую активистку в нашем доме Северинову? Так вот она с хлебом и солью встречала на улице немецких солдат. Между прочим, нашего соседа из 5-й квартиры, Гехта и его больную жену, она выдала немцам не только, как евреев, но и друзей дяди Аркадия – главного, как она говорила, коммуниста в нашем доме. Их обоих уничтожили в концлагере где-то под Одессой. И эта же Северинова 10 дней тому  назад, когда освободили город и дядя Аркадий пришел в дом, бросилась к нему обниматься, крича: «Слава Богу, что вы  вернулись, мы вас так ждали!» Ну, не сволочь ли? А когда партизаны спрятались где-то в катакомбах, репрессии стихли, и наладилась нормальная жизнь. Школы и больницы работали, пооткрывались все соборы, церкви и костелы. В школе № 3, где ты, Боренька, учился создали лицей. В общем, можно было жить вполне прилично.
- А п-пирожные  и м-мороженое т-тоже п-продавались с-свободно? – глотая слюну, поинтересовался Борька.
- Ну, конечно! Они и сейчас еще продаются свободно. Мы попозже с тобой сходим на Дерибасовскую. Там в Пассаже продают самое вкусное мороженое.
Не совсем веря в то, что она услышала от Олеси, Марьяна напомнила ей:
- Ты хотела рассказать по поводу нашей квартиры, вещей.
- Вы сейчас немного отдохните, я приготовила к приходу мамы обед, а потом, после обеда, все вам подробно расскажу.
Марьяна, уставшая с дороги, от всех впечатлений, сразу же прилегла на шикарный диван. А Борьке было не до отдыха. Он нацелился все обследовать в квартире. Ему предстояла серьезная большая работа.



Глава 45

Как только Олеся ушла на кухню, а Марьяна уснула на диване, Борька приступил к работе. Обследование он решил начать с письменного стола, где его особое внимание привлек довольно большой в диаметре глобус – мечта довоенного детства. Правда, у них висела на стене карта мира в двух полушариях, но, глядя на нее, он никак не мог себе представить земной шар в целом. Другое дело, глобус. Да еще такой большой и с надписями на русском языке, легко вращающийся в любую сторону на красивой черной подставке. Борька несколько раз осторожно крутанул его, еще не сознавая, что глобус теперь принадлежит ему. Он даже сбегал на кухню и спросил у Олеси, чистившей картошку:
- Лесь! Я м-могу теперь по-пользоваться глобусом и еще чем-то на столе?
- Боренька! Ну, конечно, можешь! И не только глобусом, а всем. Стол и что на нем и в нем – все твое! Ты же вернулся к себе домой, в свою квартиру!
Успокоившись насчет письменного стола, Борька приступил к его более тщательному осмотру. Он открыл дверцу правой тумбы, выдвинул верхний ящик и даже ойкнул от изумления. Прямо с края лежал красивейший кинжал, а может быть, кортик, на лезвии которого была вычеканена надпись на немецком языке «Alles fuz Deuchland», на эфесе чернели свастика, а также, видимо, имя и фамилия владельца: KARL LULING. Борька с замиранием сердца вынул кинжал, пощупал пальцем его острый конец и, оглянувшись, засунул в самый конец ящика. Здесь же находились и другие различные вещи: очень красивый, в виде трубки, электрический фонарик, запасные батарейки к нему, никелированная зажигалка, два запечатанных блока сигарет, увеличительное стекло в красивой металлической оправе и много других вещиц, которых он раньше никогда не видел. В трех нижних ящиках разместилось целое богатство: новые тонкие и общие тетради в линейку и клеточку, какие-то совершенно чистые блокноты, большое количество карандашей и даже две самопишущие ручки или, как их еще называли авторучки. Кроме того, здесь стояли несколько бутылочек чернил различного цвета – фиолетовые, синие и красные; лежали резинки для стирания и даже точилка для карандашей. Это было действительно настоящее богатство. Особенно тетради. Ведь в эвакуации, на чем только он ни писал – на амбарных и канцелярских книгах, каких-то бланках и даже на газетах, но только не в настоящих тетрадях.
В тумбе слева находились разные учебники, причем, все на русском языке, какие-то словари и, вполне приличный кожаный портфель с двумя замками. А вот большой центральный ящик, расположенный между тумбами, был закрыт, но Борька, вынув ключ из замка одной из тумб, легко его открыл и буквально задохнулся от увиденного. Перед ним лежал большой черный пистолет с почему-то граненым дулом и с десяток сигнальных ракет, увидев которые, он понял, что оружие, принятое им за пистолет, является ракетницей. Тут же он обнаружил наушники и нарукавную красную повязку с черной свастикой в круге. Борька быстро закрыл ящик на ключ, который спрятал в карман своих штанов. Находки были потрясающими. Его лицо горело от испытанного волнения, а сердце билось так сильно, что, казалось, это может услышать даже Олеся на кухне.
В спальне, возле двери балкона, там, где до войны стояла швейная машина, блестел полировкой и стеклянным верхом старинный шкаф, в верхней части которого сверкали хрустальные бокалы и чайный сервиз. А в нижней части на двух полках Борька обнаружил еще один клад – целую батарею бутылок с ликером, водкой и коньяком. Но самым ценным для него был запас шоколада в плитках с различными этикетками. Их насчитывалось несколько десятков. Он немедленно распечатал одну из плиток и попробовал его на вкус. Это было ни с чем несравнимое удовольствие, хотя, по правде говоря, сравнивать ему было не с чем. Даже до войны его шоколадом не баловали.
Борька хотел тут же разбудить Марьяну и поделиться с ней удивительными находками, но она так крепко спала, что ему стало жалко ее будить, и он решил, что сюрприз преподнесет позже.
А пока, воспользовавшись тем, что Олеся зашла к себе в комнату, он метнулся на кухню, схватил со стола пустое ведро и по черному ходу сбежал вниз, во двор. Возле крана стояло несколько человек и множество пустых ведер, выстроенных в длинную очередь. Спросив у незнакомой женщины, когда будет вода, Борька услышал в ответ:
- Чтоб они так жили, как дают нам воду! Кто это может знать, когда она начнет капать, если вообще начнет?
Получив такой исчерпывающий ответ, он вышел со двора на улицу и, размахивая пустым ведром, направился в сторону Дерибасовской. Борька вспомнил, что в начале войны часто набирал воду на улице Гаваной, возле бани. Свернув с Дерибасовской рядом с кинотеатром им. Уточкина, или, как еще называли, «На лестничках», налево и, пройдя мимо сплошных развалин, он без труда обнаружил одноэтажное здание бани и рядом с ней тот самый водопроводный кран, возле которого стояла совсем небольшая очередь. Люди прислушивались к звукам, издаваемым краном, что означало о вероятности появления воды. Борька занял очередь и, действительно, минут через двадцать из крана потекла тонкая струйка воды. Очередь засуетилась, и послышался чей-то требовательный  голос: «Набирать по одному ведру, чтобы всем хватило!»
Кого-то это требование не устроило, началась перебранка, но уже через полчаса Борька, довольный тем, что уже достал воду, с трудом тащил по Дерибасовской полное ведро воды, стараясь, чтобы его никто случайно не толкнул. Через каждые 10-15 шагов он останавливался для отдыха и с интересом осматривал знакомые ему с довоенного времени места, дома, магазины. На Дерибасовской, где всегда было столько людей, куда-то спешащих, сейчас было очень мало прохожих. На Соборке почти никого. Очень уставший, но довольный, Борька зашел во двор с полным ведром и, остановившись возле очереди, спросил:
- Что еще нет в-воды?
В ответ он услышал:
- Сухо, как в пустыне Сахара! Кстати, мальчик, откуда у тебя вода, где ты ее надыбал?
Борька улыбнулся и ехидно ответил:
- Надо з-знать свой г-город и места, где в-всегда есть вода! – и, подняв ведро, бодро направился по черному ходу на четвертый этаж, держась одной рукой за грязные перила, а другой, неся ведро с особой осторожностью, чтобы, не дай бог, ни капельки не пролить.
А в полдень Марьяна с Борькой и Маня с Павликом были приглашены на обед к Петровым. Ольга вернулась домой в подавленном настроении. Оказывается, ее вызывали в прокуратуру по делу арестованной накануне Севериновой, обвиняемой в измене Родине и сотрудничестве с оккупантами. Во время обеда Ольга и Олеся рассказали о жизни во время оккупации и, главное, о событиях, происходивших в их квартире, что больше всего интересовало Марьяну и Борьку.
Когда, после многомесячной героической обороны, в Одессу вошли немцы и румыны, в их квартиру вселился довольно пожилой эсэсовский генерал с адъютантом и ординарцем. Все комнаты пустовали, кроме одной, в которой жили Петровы. Остальные жильцы успели эвакуироваться. В их двух комнатах поселился сам генерал, а в еще двух – адъютант и ординарец.
Некоторое время Петровых никто не трогал. Более того, они вдвоем убирали всю квартиру, что вполне устраивало немцев. Но однажды в квартире появилась молодая блондинка с симпатичным сыном, ровесником Олеси. Женщину звали Анной, а мальчика Юрием. Это были обрусевшие немцы, жившие до войны под Одессой, в селе Люсдорф, где был создан колхоз им. Карла Либкнехта – одно из самых передовых хозяйств в области. Муж Анны, он же отец Юрия, состоял в родстве с этим эсэсовским генералом Карлом Люлингом, являлся его троюродным братом, и в начале войны был выслан куда-то в Казахстан. А его жене и сыну удалось где-то спрятаться. Каким-то образом генерал разыскал их и поселил вместе с собой. Очень скоро они уже сожительствовали и Анна, выдавая себя везде за жену генерала, взяла все бразды правления в квартире в свои руки. Петровых выселили в другую квартиру, правда, в этом же доме. В их бывшей комнате поселились повариха и уборщица. Теперь хозяйку, т.е «генеральшу», называли фрау Анна. Она развила бурную деятельность по благоустройству квартиры. Со всей улицы, из наиболее богатых квартир она лично отбирала лучшую мебель, картины, посуду, антиквариат, обставляя комнаты своего нового жилья. Теперь у входа в подъезд круглосуточно дежурил немецкий или румынский патруль.
- Вот такова история появления в ваших и других комнатах роскошной мебели, картин и разных украшений, – закончила свой рассказ Ольга.
Марьяна спросила ее:
- А куда они дели нашу несчастную мебель, вещи? Наверное, выбросили на мусорку или сожгли?
- Все ваше,  Марьяночка, имущество цело и находится на чердаке дома и на антресолях. Кстати, Аркадий, как только вошел в квартиру, хотел всю эту мебель выбросить и поставить на место вашу. Я его отговорила. Ваше имущество никуда не денется, а если выбросить эту красоту, ее тут же расхватают в разные квартиры, дома и хозяева, вернувшись, не смогут ничего найти. А так вы им постепенно будете возвращать их вещи, за что они будут вам искренне благодарны. И вы, хоть немного, поживете в шикарных условиях.
- Я с вами, Оля, полностью согласна, но кое-что из нашего барахла надо будет забрать в дом. Если вы мне еще скажете, что цела моя швейная машинка «Зингер», я вас не только расцелую, но и сошью вам красивое платье!
- Можете уже целовать, она стоит в целости и сохранности здесь в квартире, на антресолях!
Впервые за все годы войны Марьяна была по-настоящему рада. Потом Борька показал матери, Мане и Павлику все «богатства», которые он обнаружил в комнатах, за исключением ракетницы и ракет. А Олеся, обращаясь ко всем, с удивлением сказала:
- Это еще не все находки. Мне одно не понятно – откуда на кухне появилось ведро с водой? В квартире воды не было, во дворе возле крана дикая очередь и водой там еще не пахнет! С  вашим приездом начались чудеса! Признавайтесь, кто среди вас волшебник?
Борька покраснел и все поняли, что это дело его рук. Олеся строго предупредила:
- Это отлично, Боренька, что ты такой заботливый, но хочу тебе сказать – поменьше бегай по городу. Каждый вечер в одно и то же время немцы бомбят Одессу, в основном, район порта. В городе действует комендантский час и приказ о светомаскировке, а также при воздушных налетах воет сирена. Фронт видимо, еще совсем близко.
Поздно вечером, после очередного воздушного налета, пришел с работы Аркадий. Увидев в коридоре Борьку, страшно удивился и обрадовался их приезду. Он сильно похудел, на лице торчал один нос и, как всегда, был страшно голоден. До полночи, при свете керосиновой лампы Аркадий и Марьяна говорили о том, что произошло с ними за время этой разлуки. Их очень волновало долгое отсутствие писем с фронта от Виктора.
Около 4 часов утра, когда все уже крепко спали, в дверь квартиры, громко постучали. Аркадий проснулся, быстро надел брюки и вышел в коридор. Здесь уже находились двое мужчин в штатском и дворник. Они предъявили ордер на арест Ольги Петровой. Она уже как будто ожидала этого, вышла из комнаты одетая, с небольшим узелком в руке. Следом за ней вышла и Олеся, бледная и со слезами в глазах.
Быстро обыскав комнату и, видимо, ничего не обнаружив, мужчины увели Ольгу. Олесе не разрешили даже проводить мать вниз по лестнице. Когда Аркадий вошел в комнату, заплаканная Марьяна спросила его:
- Аркаша, что это? За что ее арестовали? Ты случайно не знаешь?
- Случайно знаю. Ее обвиняют в пропаганде украинского национализма и сотрудничества с румынами. Скорее всего, донос на нее написала эта сволочь Северинова. Кто из них прав, кто виноват – жизнь покажет! Давай спать, а то мне утром в командировку по районам области. Думаю, что не меньше, чем на неделю. Вы тут без меня устраивайтесь.
- Как всю жизнь, когда ты нужен, когда трудно и надо помочь, ты смываешься в командировку! Что мы здесь будем кушать, шоколад, обнаруженный Борькой? У меня совсем нет денег! Боже, как я к этому уже привыкла!
- Я думаю, что через пару дней будет зарплата, кто-нибудь тебе занесет деньги! Все, спим и перестань меня мучить своими разговорами!
Марьяна еще долго не могла уснуть, думая о том, с чего ей начать эту новую жизнь.
Олеся, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не было слышно ее рыданий, тоже не знала, что ей делать, оставшись совершенно одной на всем белом свете.
И только Борька спал как убитый, устав за день от новых впечатлений и прекрасно зная, что он будет делать завтра и все последующие дни.



Глава 46

Приподнятое настроение в связи с  возвращением домой очень быстро улетучилось. Начались нелегкие будни. Надо было думать о хлебе насущном. Шикарной мебелью сытым не будешь, особенно, когда нет примуса, кастрюль, а, главное, продуктов питания. Правда, на базаре все можно было купить, но для этого необходимы деньги. Просить у Мани Марьяна не хотела. Надо было налаживать самостоятельную жизнь. Через несколько дней к ним, как и обещал Аркадий, зашел один из его сотрудников. Он принес им деньги. В разговоре с ним Марьяна поинтересовалась, нет ли возможности найти какую-нибудь работу. Он оказался заведующим отделом, в подчинении которого находились все парикмахерские, бани, прачечные и другие учреждения бытового обслуживания граждан. Сразу же последовало предложение:
- Мы как раз вчера открыли парикмахерскую в районе нового базара. И там нужен кассир. Правда, работать придется  с 8 утра до 8 вечера. Я уверен, что вы справитесь. Завтра же  можете приступать. Я надеюсь, что Аркадий Соломонович не уволит меня за это устройство? Он ведь начальник невероятной принципиальности!
Марьяна, улыбаясь, сказала:
- Большое вам спасибо! Не волнуйтесь, с этим принципиаль-ным начальником мы как-нибудь справимся! Я завтра же выхожу на работу.
В парикмахерской уже знали, что новый кассир – жена заведующего облкомхозом и приняли ее довольно насторожен-но. Позже Марьяна поняла причину этого. Дело в том, что во всех, без исключения, парикмахерских, больше половины выручки проходило мимо кассы. При этом план даже перевыполнялся. Только при таких условиях мастерам было выгодно работать. Не обижали они и кассиров. Вот почему Марьяну встретили без особого энтузиазма. Но в будущем они убедились в том, что ей можно во всем доверять. Вернувшись из командировки, Аркадий возмутился по поводу устройства жены на эту работу, но, получив решительный отпор и страшно боясь скандалов, тут же ретировался:
- Делайте, что вы хотите, и оставьте меня в покое!
Он схватил свою шляпу и, хлопнув дверью, пошел «пройтись» по Дерибасовской, заложив, как всегда, руки за спину.
Для Борьки наступило время полной свободы действий. Единственной формой контроля над ним со стороны родителей было его ежедневное появление в парикмахерской за полчаса до начала обеденного перерыва. Он получал от матери деньги, бежал на базар и покупал там какую-нибудь еду. Покушав вместе с Марьяной, он тут же исчезал до позднего вечера. Правда, на Борьке лежала еще одна обязанность – обеспечение водой, что было для него не в тягость, а даже совсем наоборот. Воду он, как правило, набирал в порту – месте главных его интересов. Сильно разрушенный во время обороны Одессы и при отступлении немцев, порт таил в себе потрясающие возможности в поиске и нахождении различного трофейного оружия, боеприпасов, а также рыбалки и просто купания в море. Именно в порту, в Арбузной гавани, он познакомился и подружился со многими ребятами, которые проводили здесь время, а, порой, и жили.
Уже через две недели после приезда Борькин арсенал оружия пополнился немецким пистолетом-автоматом «Шмайсер», ящиком патронов к нему и штыком от советской винтовки. Все мальчишки, промышлявшие в порту, были вооружены, как говорится «до зубов». Здесь  можно было спокойно пострелять из всех видов оружия, по разным мишеням: бутылкам, камням, сгоревшим машинам. Но самой увлекательной была стрельба по постоянно всплывавшим на поверхность моря немецким и советским минам. Они стреляли до тех пор, пока мина не взрывалась, поднимая огромный столб воды, вместе с которой взлетало большое количество оглушенной рыбы – скумбрии, камбалы, чируса и, конечно, бычков. Когда после взрыва море успокаивалось, пацаны наперегонки плыли к этому месту и собирали рыбу в садки, майки и даже в трусы. Здесь же, на причале. Почистив «улов», они жарили его на костре и поедали с особым удовольствием, потому что были голодными постоянно.
Значительная часть времени в порту уходила на поиски пищи. Неподалеку начали восстанавливать взорванные немцами здания холодильника и элеватора, отдельные цеха которых уже работали. Однажды мальчишки нашли, а скорее всего, стащили немного подгоревший мешок с пшеницей. Сначала они ее просто ели, размачивая в воде. А потом один из ребят предложил:
- Че ее жрать сырую? Давайте сварим из нее тюрю!
Название этого блюда вызвало всеобщий хохот. Но, когда раздобыв старую кастрюлю, он сварил что-то наподобие не то каши, не то супчика, все кушали с большим удовольствием, нахваливая повара, которого тут же окрестили «тюрей».
Мальчишки были на удивление дружны, никто не выяснял отношения друг с другом, не было никаких драк. Но когда требовалось отстоять свое право «владеть» этой гаванью, чужаков били все вместе и нещадно. Даже взрослые парни старались обходить стороной эту кампанию. Долгое время их никто не трогал. Просто всем было не до них. Милиция сюда еще не дошла – в городе дел было по горло, военные моряки неподалеку обустраивали свою базу, строители начали восстанавливать некоторые объекты порта и на пацанов, которых здесь насчитывалось около двух десятков, никто не обращал внимания. Тем более, что в городе беспризорных детей было полным-полно.
Многие из ребят и Борька, в том числе, увлекались рыбалкой. На волнорезах, с удочками в руках, они могли часами сидеть на солнце, ожидая, когда бычок клюнет кусочек рачка, надетого на крючок. Рыбы в то лето было много, и Борька частенько приносил в парикмахерскую большую вязку бычков, которых женщины в свободную минуту чистили и жарили на сковороде, стоящей на шумном примусе. Они ласково называли Борьку «наш морячек-рыбачек». Ему это очень льстило. Ведь редкий одесский мальчишка не мечтал стать моряком и носить морскую форму. И он с раннего детства мечтал об этом. Поэтому его всегда так тянуло к морю, в порт, поближе к кораблям и морякам. Борька отлично плавал с самого детства. Сосед дядя Геня до войны выбрасывал его, пятилетнего мальца, из лодки на большой глубине, заставляя плыть, а, когда он начинал тонуть, протягивал ему конец весла. Перед самой войной он уже плавал наравне со старшим братом, заплывая за буйки. Марьяна, волнуясь и не видя их, бегала по пляжу, крича:
«Витя, Боря, плывите к берегу! Да что же это за дети такие?»
Вот почему в этой компании  портовых мальчишек Борька нашел свою вторую семью, чувствуя себя причастным к морю, своей мечте. Обстановка на причале была особенная. Все ребята курили, смачно матюгались, подражая бывалым морякам, и даже ходили, раскачиваясь из стороны в сторону. Многие носили старые, рваные и выгоревшие на солнце тельняшки, которые называли «рябчиками». Борька тоже мечтал о такой же. И однажды, проходя мимо военно-морской базы, увидел выброшенную на мусорку старую и рваную тельняшку. Он ее долго отстирывал в море, нещадно тер о бетон причала и снова стирал. Дома он самостоятельно позашивал дыры на так до конца и не отстиравшейся тельняшке и, надев ее, явился в парикмахерскую. Марьяна, увидев сына в этой «красоте», чуть было не упала в обморок.
- Сними немедленно эту рвань, не позорь своих родителей! – закричала она, забыв, что находится на работе.
Но Борька наотрез отказался снять тельняшку, о которой так долго мечтал. В порту друзья дали высокую оценку этой обновке. Он долго носил «рябчик», пока во время одной из стирок тот полностью не разлезся на отдельные куски, соединить которые не было уже никакой возможности.
Однажды вечером, возвращаясь с порта с полным ведром, он познакомился с мальчишкой, который тоже нес домой воду. Его звали Валькой. Они оказались одногодками. Медленно двигаясь с ведрами по городу, ребята вдруг остановились возле борькиного дома.
- Ну, я п-пришел, – сказал Борька новому знакомому и протянул ему руку.
- Я тоже уже пришел, – засмеялся в ответ Валька.
Оказалось, что они живут не только в одном доме, но и в одном подъезде, но один – на третьем этаже, а другой – на четвертом. Его фамилия была Шлион. Эта украинская семья приехала в Одессу в 1942 году из небольшого местечка Гайсина, что неподалеку от Винницы, и где большинство жителей были евреи. Но даже не евреи  прекрасно говорили на идиш. Валькина мама, добрейшая женщина, тетя Нина говорила на нем лучше, чем многие евреи. В Гайсине немцы сильно свирепствовали, и она с двумя сыновьями каким-то чудом перебралась в Одессу, где жила ее родная сестра. Глава семьи, тихий и добрый дядя Коля находился на фронте и после ранения был демобилизован. К своим он уже вернулся в Одессу после ее освобождения. Будучи инженером-строителем, он сразу же устроился на работу и получил квартиру в этом доме. Прежние хозяева этой комнаты, евреи, были уничтожены в гетто.
За Валькой прочно укрепилась кличка «Шлема», то ли по сходству с его фамилией, то ли потому, что он своей внешностью был немного похож на героя довоенного фильма «Искатели счастья», которого звали Шлемой. Доходило даже до того, что тетя Нина, услышав крики мальчишек под балконом: «Шлема! Шлема! Выходи!» – отвечала: «Шлемы нет дома, он пошел в магазин за хлебом!»
Валька отличался большей серьезностью, чем его сверстники. Прежде, чем принять участие в какой-либо мальчишеской выходке, он всегда думал над последствиями и старался отговорить Борьку, который сломя голову бросался в любую авантюру. Шлема не присоединился к портовой кампании, предупреждая друга, что эти «игры» со стрельбой к добру не приведут.
И он оказался прав, как в воду глядел. В один из дней мальчишки, искупавшись, загорали, лежа на горячих бетонных плитах причала, когда к ним присоединился Семка – еврейский мальчик, чудом спасшийся во время оккупации и потерявший всех своих близких. В длиннющей колоне евреев, которых немцы под конвоем гнали в концлагерь вблизи Кодымо, мать незаметно столкнула его в овраг и тем самым спасла младшего сына от смерти, а сама с остальными детьми и родственниками продолжила скорбный путь к гибели. Его отец погиб на фронте, так и не узнав об этой трагедии. Семку приютила украинская семья, но после доноса соседей, ему пришлось уйти от них, и он скитался по селам, где люди прятали его и кормили, пока  он не очутился в уже освобожденной Одессе. Семка жил в развалинах домов, где попадались не полностью разрушенные комнаты, и где даже сохранилась кое-какая мебель. Кормился он на привозе, помогая продавцам разгружать товар, а иногда приходилось просить милостыню. Одежда на нем была старая и рваная, но всегда чистая, поскольку он постоянно стирал ее здесь, в гавани во время купания.
И в этот злосчастный день, он разделся догола, как и все остальные мальчишки, постирал свои обноски, разложил их сушиться на бетон и пошел искупаться. Сначала Семка нырнул, проплыл немного под водой, а потом, выскочив из-под воды и сильно размахивая руками, устремился к волнорезу. Видимо устав, перевернулся на спину и так же, размахивая руками, продолжал плыть в том же направлении. Он никак не мог заметить, что в нескольких метрах от его головы всплыла черная мина с торчащими в разные стороны штырями.
А мальчишки загорали, лежа на животе, ногами к морю. И только один из них сидел и смотрел на плывущего Семку. Это был Борька. Он-то и увидел мину  и срывающимся голосом заорал:
- С-семка! М-мина! С-семка!
Но было уже поздно. Семка в это время рукой ударил по штырю мины и раздался страшной силы взрыв, подбросивший несчастного сироту высоко вверх и волной накрывший ребят на берегу. Когда они, оглушенные взрывом, очнулись и кинулись к воде, в том месте, где находился несколько секунд назад Семка, появилось большое кровавое пятно и много рыб, плавающих животом кверху.
Мальчишки бросились в воду и поплыли к месту взрыва. В это время над водой показалась Семкина голова с копной черных курчавых волос и глазами, полными ужаса. Они быстро подхватили его под руки и устремились к берегу, еще не видя последствий взрыва. Семка все это время был в сознании и что-то громко кричал.
Когда они вытащили его на берег и увидели, что ниже колена  правой ноги, вместо голени и ступни торчит только окровавленная кость с кусками мяса и все тело кровоточит ранами, закричали уже все, а Семка тут же потерял сознание. Несколько мальчишек вырвало. Борька был близок к обмороку. Все растерялись, не зная, что им делать, чем помочь пострадавшему. Наконец, один из них, более старший по возрасту, схватил несколько маек, связал их и начал перетягивать пострадавшую ногу в паху, стараясь остановить кровь. Двое побежали в сторону военно-морской базы, из которой через 10-15 минут прибыли несколько матросов и фельдшер, положившие Семку на носилки и потащившие его к себе.
Не успели мальчишки прийти в себя и одеться, как прибыла милицейская машина со следователем, который опросил всех о случившемся и выгнал их с территории причала.
Когда ребята через несколько дней снова пришли в гавань, там уже был сооружен забор из колючей проволоки и дежурил морской патруль.
Так практически закончилась Борькина портовая эпопея и он, единственный, кто видел эту трагедию, долго не мог ничем помочь товарищу.
   А несчастный Семка, уже без ноги, еще долго просил  милостыню на привозе, теперь уже не имея никакой другой возможности заработать себе средства для жизни.



Глава 47

К середине лета обстановка в Одессе значительно изменилась. Жить стало гораздо спокойнее. Прекратились ежедневные налеты немецкой авиации и стрельба зениток противоздушной  обороны, были отменены светомаскировка и комендантский час. С перебоями, но ежедневно, в доме подавалось электричество, и дважды в день можно было набрать воду из крана во дворе. В городе, в разных районах начали работать по определенным дням недели бани.
Фронт значительно продвинулся на запад. По всему чувствовалось, что война идет к своему завершению. Но при всем этом жить стало гораздо труднее. В магазинах, кроме хлеба по карточкам, купить было нечего. На базаре цены подскочили в 2-3 раза. Резко сократились поставки продуктов питания из сельской местности. Все чаще можно было услышать недовольные голоса одесситов, живших при оккупации: «Почему при румынах все было, а сейчас, при нашей дорогой и любимой Советской власти мы голодаем?» Видимо, трудно было объяснить людям причину этого явления. Поэтому без всяких разъяснений их просто сажали в тюрьму за антисоветскую пропаганду. Большинство предпочитали терпеть невзгоды молча, держа язык за зубами. Только благодаря тому, что Марьяна к своей мизерной зарплате имела ежедневный приработок, они с трудом как-то перебивались. На одну зарплату Аркадия выжить было невозможно. Борька теперь постоянно ходил голодный, выдумывая всяческие способы заработать хоть какие-то деньги. После трагедии в Гаване дорога в порт была закрыта. У него появилось много свободного времени, которое он проводил ежедневно на новом базаре. Жизнь на рынке была разнообразной  и интересной. Борьку мало привлекали торговые ряды, разнообразие продуктов и цены на них. Денег все равно не было. Его гораздо больше манила другая сторона рыночной жизни. Здесь можно было увидеть все, что угодно: азартные игры, гадание цыганок, выступления нищих музыкантов и слепых певцов, вещевые и денежные лотереи, демонстрации фокусов и дрессированных зверей. И, конечно, знаменитого во всем городе умалишенного Мишку, который танцевал и пел один и тот же куплет «Мишка режет кабана, Мишка задается», всегда сопровождаемый толпой мальчишек, дразнивших бедноту. В общем, жизнь здесь била ключом. Но для участия в этих развлечениях нужны были деньги. И Борька решил их заработать. Однажды он увидел девочку, ходившую между торговыми рядами с чайником и кружкой, предлагая воду за очень мизерную цену. Лето было жаркое, а на всем базаре имелся только один кран. Продавцы не могли отойти от своего товара в другой конец базара и охотно покупали воду. Борьку это заинтересовало. Он подошел к девочке, продававшей воду и спросил:
- А у тебя в-вода х-холодная?
-   Шо тебе надо? Откуда она будет холодной в кране, когда такая жарища? Иди себе, куда шел! – резко ответила ему девочка, уставшая от ходьбы по базару. Но Борька продолжал идти рядом:
- Я з-знаю, где есть лед. Д-давай р-работать  вместе. Я б-буду п-приносить лед и мы б-будем п-родавать х-холодную в-воду, но уже д-дороже! У меня дома тоже есть ч-чайник и к-кружка! Д-деньги б-будем д-делить п-пополам! Идет?
Именно с этого началась Борькина коммерческая деятельность в Одессе. Каждое утро он бежал в порт и возле холодильника собирал в ведро отработанный лед, который за ненадобностью выбрасывался в определенное место. Он уже был не очень чистый, но выбрать из общей массы вполне можно было. С полным ведром он бежал на базар, а это было не близко и там, засыпав лед в чайники и долив в них воду, они разбегались по разным корпусам – один в молочный, другой – в мясной, громко крича:
- Есть холодная вода со льдом! Кому напиться, прохолодиться!
Оставшийся лед они отдавали на сохранение одной из продавщиц молочных продуктов, которая за время их отсутствия хранила на этом льду куски сливочного масла. Воду раскупали очень быстро, и они снова наполняли чайники, добавляли лед и бежали на работу.
За день Борька умудрялся 2-3 раза сбегать в порт за льдом. Под вечер они усталые, но довольные, честно, поровну делили заработок. На эти деньги вполне можно было купить что-то из еды, к примеру, пирожки или разную фрукту. И еще оставалось, чтобы поиграть в рулетку или в наперстки. Правда, выиграть здесь было невозможно, но само участие в игре доставляло ему огромное удовольствие. Кроме этого, деньги тратились и на покупку папирос.
Вечером, придя домой, Борька падал от усталости и мгновенно засыпал, но предварительно что-нибудь покушав. Долгое время Марьяна никак не могла понять, почему сын так устает, чем он занимается весь день. Аркадий же из-за своей занятости вообще ничего не замечал. Когда Марьяна поинтере-совалась, что Борька делал весь день, он, загадочно улыбаясь, ответил:
- Д-дела у меня с-серьезные, совсем не х-хватает в-времени!
Кроме того, Марьяну удивлял тот факт, что сын перестал выпрашивать у нее деньги на сладости и развлечения.
Секрет раскрылся неожиданно. Одна из работниц парикма-херской увидела Борьку, продающего на базаре воду и орущего во все горло в мясном корпусе.
- Что удивительного, Марьяночка, ведь кричит, стервец, совершенно не заикаясь! А точнее, даже не кричит, а поет что-то о холодной воде! – во всеуслышание известила она эту новость.
Марьяна была шокирована и вечером, после того, как Борька рассказал все о своей коммерции, предложила ему оставить эту «работу», обещая взамен выдавать ежедневно сумму, равную его дневному заработку, на мелкие расходы.
Но он на этом не успокоился. Уже на следующий день, набирая во дворе воду, увидел старушку, жившую на третьем этаже в их же подъезде, и с трудом поднимавшую ведро с водой. Он просто из жалости забрал у нее ведро и вместе со своим поднялся на третий этаж. Старушка поблагодарила Борьку и всунула ему в руку рубль. Он пытался вернуть деньги, но она решительно заявила:
- Запомни, сынок, каждый труд должен оплачиваться. Думаю, что для тебя деньги тоже не лишние. Заходи к нам почаще. У нас тут еще две старые грымзы живут. Им тоже понадобится твоя услуга.
Так Борька стал «штатным» водоносом и не только в своем подъезде, зарабатывая этим нелегким трудом по 10-15 рублей в день. Он уже примерно знал, в какую квартиру и в какое время идти за пустыми ведрами. Наибольшая нагрузка выпадала на его худенькие плечи и руки, когда кто-то из клиентов затевал стирку, для которой необходимо было, как минимум, до 10 ведер воды. Все квартиры, в которые он носил воду, как правило, находились выше 2 этажа. Борька к концу дня очень уставал, болели руки и ноги, но на следующее утро он снова бросался на заработки.
Однажды он почувствовал сильную боль в паху, но не придал этому значения и, конечно ничего не сказал родителям, которые были категорически против этой работы. Единственное, что их немного успокаивало, что он все время был возле дома и не тянулся в сомнительные кампании. Часть заработанных денег он регулярно отдавал Марьяне, что было всегда кстати, а оставшиеся тратил на какую-нибудь еду, папиросы и на прежние базарные развлечения. На базаре он продолжал  бывать ежедневно при посещении парикмахерской. Увидев, что продавщицы в молочном корпусе ощущают дефицит бумаги для заворачивания сливочного масла, он вспомнил, что дома в книжном шкафу и на антресолях лежит большое количество  книг на немецком языке, отпечатанных на прекрасной лощеной бумаге. Он начал постепенно сбывать эти книги за небольшую плату, а иногда – за сливочное масло или творог. Не отказывался Борька и от стакана ряженки или простокваши, который тут же выпивал с огромным удовольствием.
Исчезновение книг Аркадий обнаружил только через несколько месяцев и призвал сына к ответу:
- Куда ты, паршивец, девал эти ценнейшие книги по медицине и философии?
Борька тут же нашел причины для оправдания:
Не п-понимаю, з-зачем тебе эти к-книги на н-немецком языке? Ты р-разве уже п-прочел все на р-русском. К тому же эти к-книги фашистские! Р-разве у б-большевика может д-дома с-стоять в-вражеская литература?
Эти резонные объяснения сына вызвали взрыв смеха у Марьяны и Аркадия, и, после непродолжительных внушений, Борька отделался легким испугом.
Значительные изменения произошли в его повседневной трудовой и коммерческой деятельности в связи с возвращением из эвакуации большого семейства Карнафелей – соседей по квартире, среди которых дядя Геня всегда был для Борьки самым большим авторитетом, другом и воспитателем.



Глава 48

В середине июля 44-го из далекого северного города Ханты-Мансийска, где они находились в эвакуации, вернулись Карнафели, но не только дядя Геня и тетя Маня, но и семья их старшей сестры тети Кати с сыном Милей и дочерью Женей, которые до войны жили на Молдаванке в здании школы, где многие годы тетя Катя работала директором и преподавала историю. Сейчас зданию школы был необходим ремонт, и они временно поселились вместе с братом и сестрой. Тем более что в квартире была еще свободной одна комната.
Вообще-то, об этой семье стоит сказать отдельно и подробно, потому, что подобно трагичным судьбам их членов вряд ли сыщется что-либо похожее. Во-первых, все братья и сестры, как ни странно, имели разные национальности. Дядя Геня числился русским, тетя Катя – украинкой, тетя Маня – полячкой, а еще один брат Дмитрий, проживавший в Скадовске, – литовцем. Как такое могло случиться, оставалось семейной тайной. Все из них, кроме дяди Гени, работали педагогами в школах. Все, кроме Дмитрия, вдовствовали. Муж тети Кати, прибалтийский немец, будучи латвийским стрелком, погиб во время гражданской войны. Муж тети Мани умер от туберкулеза, оставив ее с годовалым сыном, который вскоре тоже скончался от этой же болезни. Дядя Геня был женат на замечательной, красивейшей еврейке Люсе, тоже учителе математики, которая трагически покончила жизнь самоубийством. Но наиболее драматично сложилась судьба сына тети Кати – Мили. Он, единственный из всей семьи, числился чистокровным немцем и носил фамилию отца – Гансвинт. Миля – высокий, обаятельный, умнейший молодой человек, по всеобщему признанию имел «золотые» руки. Он мог делать абсолютно все, особенно в области техники.
В первые дни войны, будучи комсомольцем и патриотом своей страны, он сразу же, не ожидая призыва, обратился в военкомат с просьбой отправить на фронт, но получил решительный отказ. Военный комиссар искренне посоветовал:
- Молодой человек, у меня строгий приказ: «Немцев в армию не брать!» Я не имею права этого говорить, но тебе скажу – исчезай из города и постарайся не афишировать свою  национальность! Почему – потом поймешь!
Его предсказание сбылось через несколько дней. Всех немцев, а в Одессе и вокруг нее их было очень много, начали срочно высылать в Северный Казахстан и Сибирь, а некоторых арестовывать и заключать в лагеря.
Миля вначале подался в ополчение и копал окопы вокруг города. Он «потерял» все свои документы и выдал себя за еврея, придумав себе соответствующую фамилию. Вскоре он оказался в действующей армии, храбро сражался и за мужество был награжден орденом «Красной Звезды» и двумя медалями «За отвагу. Но в одном из боев был тяжело ранен в предплечье правой руки. В госпитале врачи руку ему сохранили, но она была полностью парализована. Здесь же он встретил земляка-одессита, который, зная его до войны, удивившись его новой фамилией и еврейской принадлежности, заявил об этом в особый отдел. Вскоре вскрылось его немецкое происхождение и Милю отдали под суд Военного трибунала, который, учтя его правдивое признание и героизм, проявленный на фронте, приговорил к ссылке в Сибирь. Там Миля был нарасхват, несмотря на то, что у него теперь осталась лишь одна «золотая» рука. Однажды, ремонтируя механизм мельницы, он случайно парализованной рукой попал в работающий шкив, оторвавший его от пола, ударивший об потолок и вырвавший израненную руку вместе с плечом. Снова многочисленные операции, длительное лечение в больнице. За это время, девушка, собиравшаяся стать женой, бросила его. Поправившись, Миля добился перевода в еще большую глухомань – Ханты-Мансийск, присоединившись к родным.
Но еще более трагичной была судьба жены дяди Гени – Люси. Будучи активной коммунисткой, постепенно разочаровавшись в политике партии и ее вождях, она примкнула к троцкистской группе среди преподавателей школ. Люся не могла иметь детей, которых очень любила, и часто ощущая неудовлетворенность мужа в связи с этим, тяжело переживала семейную трагедию.
Всю свою любовь и нежность она и дядя Геня отдавали Борьке – единственному малышу в коммунальной квартире. Они его не отпускали от себя в свободное от работы время, всячески баловали, стараясь вложить в его воспитание самые лучшие свои чувства и качества несостоявшихся родителей. Тем более что Аркадию из-за его занятости было не до воспитания сына, а Марьяна вечно в заботах о доставании денег, продуктов, одежды, днями и ночами согнутая за швейной машинкой, просто не имела возможности уделять сыну необходимое внимание.
В начале 1937 года тетю Маню исключили из партии и уволили с работы. Она со дня на день ожидала ареста. Это произошло зимним утром. В квартире их было только трое – тетя Люся, Виктор, который в этот день почему-то не пошел в школу и лежал на диване, читая книгу, и Борька, которому еще не было и пяти лет. Он находился в комнате тети Люси и дяди Гени, играясь с коробочками и ракушками, которых было множество на подзеркальном столике. Тетя Люся вдруг спросила у Борьки:
- Боренька, как ты думаешь, что нужно раньше – убирать или умирать?
Борьке было абсолютно безразлично, что делать раньше. Поэтому он, не раздумывая и продолжая играться, ответил:
- Конечно, умирать! Умирать!
На это тетя Люся с улыбкой заметила:
- Нет, миленький, нас не поймут. В комнате, как и в жизни, всегда должно быть чисто. Поэтому, сначала уберем, а потом можно и умирать! Договорились?
Борька дал свое согласие и начал активно помогать, точнее, мешать ей. Когда уборка была завершена, тетя Люся легла на диван и попросила Борьку дать ей небольшой флакончик, стоявший на столе, и принести из кухни воды. Он с удовольствием выполнил ее просьбу. Она выпила какую-то таблетку, нежно поцеловала Борьку и сказала:
- Я немного посплю, а ты играйся и… будь счастлив!
Но играться Борьке удалось недолго. Буквально минут через 20-30 тетя Люся застонала и у нее началась рвота. Борька испугался и побежал к брату, крича:
- Витя, там… тетя Люся!
Витя, спокойный, даже немного флегматичный в детстве из-за врожденного порока сердца, никак не прореагировал на призыв брата, отмахнувшись от него, как от мухи. Но Борька продолжал кричать:
- Там тетя Люся! Там тетя Люся! Наконец, оторвавшись от книги, Витя многозначительно изрек:
- Ну, что ты орешь? Все правильно: мы здесь, а тетя Люся – там, потому что она… там живет!
Для Борьки авторитет старшего брата был непререкаемым, и он уже было решил, что Витя прав, переключив свое внимание в сторону балкона и того, что происходило на улице. Но в это время послышались крики тети Люси, и Витя бросился к ней на помощь. Никого из взрослых жильцов в квартире не было. Кто был на работе, кто – на базаре или в бегах по магазинам. Увидев, что тете Люсе очень плохо, Витя почему-то начал делать ей искусственное дыхание и брызгать воду на лицо. Но она уже была без сознания, лицо стало серого цвета. Борьке даже показалось, что это лежит не тетя Люся, а какая-то незнакомая женщина. Сильно испугавшись, Витя побледнел и крикнул Борьке:
- Никуда не уходи, я побегу вниз, вызову «Скорую помощь»!
Но сделать это было непросто. В огромном пятиэтажном доме телефоны были только у нескольких жильцов. В их подъезде, на первом этаже – только у Марасича – артиста Одесского цирка. Прошло довольно много времени, пока приехала «Скорая». Но спасти тетю Люсю не удалось. Борька стоял рядом с ней, ничего не понимая, но чувствуя, что произошло нечто страшное, и он имеет к этому самое прямое отношение. Это чувство вины за ее смерть еще долгое время сильно угнетало его.
Самоубийство жены сильно потрясло дядю Геню, настолько сильно, что друзья и соседи были встревожены состоянием его психики. На похоронах он, человек исключительно выдержанный и мужественный, своими рыданиями потряс не только родных и близких, но и посторонних людей, находившихся на кладбище. После этого он замкнулся в себе, ни с кем не общался, за исключением одного человека – Борьки, которого буквально не отпускал ни на шаг от себя. В течение года он посещал могилу жены ежедневно, кроме того дня, когда кладбище было закрыто. На могиле, где был установлен красивейший памятник, дядя Геня вырастил прекрасный цветник, посадил несколько деревьев и соорудил удобные скамейку и столик. Все свободное время он проводил здесь, и Борька всегда был рядом с ним.
Постепенно дядя Геня начал приходить в себя, уже посещая кладбище раз в неделю. Теперь свободное время он посвящал рыбалке, сооружению «Куреня» в Отраде, по-прежнему очень редко общался с друзьями и родственниками. И только Борька все также был рядом и только с ним он вел долгие разговоры, делился своими мыслями и планами, как с взрослым человеком и  самым близким другом.
«Отрада» – это название прибрежной полосы, протянувшей-ся на многие километры от известного пляжа «Ланжерон», расположенного на территории Центрального парка культуры и отдыха им. Т.Г.Шевченко, до не менее популярного пляжа и места отдыха одесситов и гостей города – «Аркадия». До войны в Отраде не было благоустроенных пляжей, так как подход к морю был везде затруднен из-за довольно высокой горы, на которой располагался так называемый Лермонтовский курорт, глазная клиника Филатова, санаторий Чкалова, Одесская киностудия и небольшой еще тогда жилой массив. Берег моря здесь был очень скалистый и весь покрыт невысокими холмами, из зелени росла только невысокая трава, а деревьев не было вовсе. Зато рыбаков здесь было достаточно, постепенно появились лодочные станции, которые охраняли частные лодки и давали свои напрокат.
Среди одесских мальчишек Отрада считалась легендарным и даже каким-то загадочным местом, описанным в замечательной книге В. Катаева «Белеет парус одинокий», а ее героям Петьке и Гаврику стремились подражать многие одногодки.
У дяди Гени тоже появилась лодка-плоскодонка, и они с Борькой начали активно сооружать в одном из холмов что-то вроде норы для хранения там удочек, ведер, разных принадлеж-ностей, инструмента, а позже – курень  со стенками из камней и крышей, покрытой тростником и соломой. Кроме удочек для ловли бычков, у них появился «самодур», предназначенный только для ловли скумбрии и чируса, причем, только с лодки на большой глубине и исключительно на рассвете или при заходе солнца, когда его лучи скользят по поверхности моря и, попадая на перышки птиц, привязанные к крючкам, делают их похожими на мелких рыбешек, которыми питается скумбрия, передвигаю-щаяся косяками.
Как правило, Борька сидел на корме с самодуром, а дядя Геня – на веслах. Как только обнаруживался первый признак клева, Борька сообщал об этом дяде Гене, и тот начинал грести, а косяк скумбрии устремлялся за леской  самодура, на которой было до 15 крючков. На утренней рыбалке удавалось изловить до десятка крупных скумбрий, которых в Одессе называли «качалками».
На завтрак они ели жаренную в сковороде на примусе рыбу.
Когда Борька начал учиться в школе, он стал реже бывать в Отраде, но все равно время, проводимое с дядей Геней на море, считал самым счастливым.
На следующий день после возвращения из эвакуации, прямо с утра, дядя Геня предложил Борьке пойти с ним сначала на кладбище, а потом – в Отраду. Могилу тети Люси они нашли в хорошем состоянии, но, конечно, цветник отсутствовал. Однако за три года деревья так разрослись, что своей зеленой кроной полностью укрыли памятник от солнечных лучей.
Доехав трамваем до Кирпичного переулка и пройдя его до конца, они остановились прямо на краю горы. Отсюда открывался замечательный вид на светло-зеленое, спокойное море и весь берег Отрады. Как завороженные они смотрели на эту совершенно безлюдную территорию. Вниз, прямо под забором киностудии довольно круто спускалась узкая тропинка, по которой они благополучно добрались до прибрежной полосы и начали искать то место, где до войны стоял их курень. Найти хоть какие-то следы было довольно сложно. Многие холмы исчезли видимо не без вмешательства оккупантов для организации береговой обороны. Здесь же появилось несколько дотов, соединенных между собой системой окопов. Вдруг Борька закричал:
- Д-дядя Г-геня! Я н-нашел! Это наша п-первая н-нора!
И действительно, перед ним, у подножья одного из холмов, чернела дыра, которая и была их первым пристанищем в Отраде.
Дядя Геня очень обрадовался этой находке, громко провозгласив:
- Курень здесь будет заложен! Я тебе, Боренька, обещаю превратить эту нашу маленькую пещеру в красивый домик с садиком и цветником!
Они вдвоем притащили с берега большой камень, которым «застолбили» место своего будущего строительства. Пройдя с километр вдоль берега в сторону Ланжерона, они встретили женщину-рыбачку, знакомую им еще с довоенного времени. Ее муж тогда работал сторожем на лодочной станции, а сейчас находился где-то на фронте. Борька помнил и их сына, Сергея, которого все на берегу называли «Серый». Он тоже сейчас находился здесь, и они поздоровались за руку, как взрослые. Женщина рассказала, что румыны разрушили все постройки на берегу, объявив его запретной зоной. Здесь постоянно проходил маршрут военного патруля, а в ночное время на горе включались прожектора, освещавшие прибрежную полосу моря и скалы.
- Но мы же одесситы, как-то устраивались и регулярно ловили рыбу с берега. Когда нас засекал патруль, мы от него откупались бычками. Это вполне устраивало обе стороны! На днях сюда пришел уже наш морской командир и предупредил, что выходить в море на лодках запрещено, а рыбу ловить можно только с берега и в светлое время суток. И чтобы ничего здесь не строили.
На свой страх и риск дядя Геня и Борька начали первыми на этом берегу строительство куреня, который неоднократно разрушали патрули береговой охраны, и снова возрождался на этом же самом месте.
До начала учебного года оставалось почти полтора месяца, и все это время Борька каждый день трудился на берегу, таская камни и кирпичи, доски и куски фанеры – все, что можно было применить в строительстве куреня. Иногда на помощь приходил Серый с одноколесной тачкой, и они вдвоем привозили ракушечник с горы, где огромными черными дырами зияли входы в знаменитые одесские катакомбы, служившие многие сотни лет назад каменоломнями, где добывался ракушечник, из которого была построена вся Одесса.
А в конце дня с работы приходил дядя Геня и приносил с собой еду. После трапезы на свежем воздухе, они занимались строительством до тех пор, пока не начинало темнеть. В темное время суток находиться на берегу запрещалось. Домой они возвращались уставшие, но довольные результатами своего труда, о которых условились пока никому не говорить. На все вопросы они только заговорчески улыбались.



Глава 49

К началу учебного года курень был построен, и дядя Геня где-то купил старенькую лодку-плоскодонку, на которой пока плавать было невозможно из-за большого количества дыр и щелей в ее днище и бортах. Теперь они все время уделяли ремонту лодки – латали и смолили днище, шпаклевали и красили борта, сиденья и весла. Когда все работы были закончены, дядя Геня вывел на бортах лодки ее название «Люся» – в честь любимой покойной жены.
Кончились надолго затянувшиеся для Борьки каникулы, и он без особого желания пошел в школу, снова в 5-й класс. Это была мужская школа № 47, располагавшаяся в соседнем с его домом трех этажном здании, причем, первый этаж находился в подвале. Занятия проходили в 3 смены: с утра – с первого по четвертый классы, после обеда – пятый, шестой и седьмой классы. Вечером – восьмой-десятый классы школы рабочей молодежи.
Вместе с Борькой в классе занимались в основном «переростки», которые либо не учились в годы оккупации, либо те, кто пропустил занятия, находясь в эвакуации. По этому же признаку в классе образовались две группы – те, кто был «при румынах» и те, кто, по мнению первых, «смылся» в Ташкент. Ссоры и драки между ними возникали ежедневно и ежечасно. После уроков, на развалке дома по ул. Неженской, происходили драки, которые среди мальчишек назывались «посчитаться». В каждом классе существовал  негласный «табель о рангах» учеников по силе, устанавливаемый  во время этих драк на развалках. Борька с первого дня учебы подружился с ребятами-соседями по дому. Это были Валька – «Шлема», с которым он познакомился еще в начале лета, и профессорский сынок Петя Гохштейн, только вернувшийся из эвакуации, чистенький, аккуратно одетый, интеллигентный мальчик, получивший сразу же кличку «Нос» из-за того, что постоянно рукой подпирал эту принадлежность лица. Он регулярно подвергался насмешкам и даже издевательствам со стороны учеников, считавшим его самым слабым в классе.  Петя вообще никогда ни с кем не дрался. Зато по знаниям равного ему в классе не было. Борька со Шлемой всячески защищали друга, но не всегда это им удавалось.
Первая борькина драка как раз и произошла из-за Петьки, которого ударил один из самых здоровых и драчливых мальчишек в классе – Вовка по кличке «Жлоб».
Борька тут же получил вызов «посчитаться» на развалке после уроков. Шансы у него были минимальные. Жлоб был явно вдвое сильнее и почти на голову выше его. Но отступать было поздно. Известие о предстоящей драке быстро распространилось по всей школе. Шлема пытался отговорить друга, но это означало бы прославиться трусом. После уроков все ринулись в сторону развалки, предвкушая быструю и трагическую развязку этого «счета», естественно, в пользу Жлоба.
Обычно все эти драки происходили  в центре «живого» круга болельщиков и начинались с «задирания»: словесного оскорбления друг друга и отталкивании при помощи рук. На этот раз пришли «Поболеть» за Жлоба и старшеклассники.
Жлоб начал «задираться» первым:
-Ну, шо тебе надо, сопля ташкентская?
Борька, помня наставления двоюродного брата Павлика, ни слова не говоря в ответ, слегка подпрыгнув, нанес головой сильный удар по носу и зубам Жлоба, который от неожидан-ности потерял равновесие и упал на спину, ударившись еще и затылком об острый камень. Не теряя ни секунды, Борька прыгнул на него, схватил рукой лежащий рядом камень и ударил им по виску и левому глазу Жлоба, потерявшего сознание. Все его лицо было залито кровью. Борька, озверев, пытался нанести еще удар, но кто-то из старшеклассников схватил его за руку. Борька вскочил на ноги и бросился на этого парня, но ему подставили ногу и повалили на землю. Он снова вскочил на ноги, не выпуская из рук камень. Теперь перед ним стоял высокий, красивый парень из 7-го класса,  которого в школе знали абсолютно все. Это был знаменитый Валька по кличке «Кукла», прославившейся тем, что за неоднократные квартирные кражи умудрился «посидеть» даже в румынской тюрьме и имел уже несколько «приводов» в милицию после освобождения Одессы. Он был «блатным» в полном смысле этого слова, щеголял многочисленными татуировками – «наколками» на руках и теле, лихо употреблял в разговоре выражения из воровского жаргона и своим внешним видом вызывал у мальчишек чувства восхищения и подражания. В школе, которую он посещал только благодаря требованию милиции, его боялись все, в том числе и большинство учителей.
- Ну, ты, сученок, даешь! Лихо уделал Жлоба! Ты откуда такой взялся? А, вообще, молоток! Уважаю таких! Слушайте сюда, пацаны, он теперь мой кореш и, если кто тронет его, будет  иметь дело со мной! – заявил Кукла, не вынимая изо рта сигарету.
На лежавшего без сознания Жлоба кто-то побрызгал водой. Он зашевелился и с трудом поднялся на ноги. Вид у него был страшный – висок рассечен, глаз полностью скрылся за огромным синяком, все лицо и одежда залиты кровью. Борька тоже немного пострадал. В центре лба вскочила большая шишка и на носу краснела ссадина. Но слова Куклы подействовали на него лучше любого бальзама. Дружба с таким парнем, его защита невероятно льстили Борькиному самолюбию. Теперь в классе, школе в целом и в их районе Борька, да и его друзья Шлема и Петька могли уже никого не бояться.
Но эта драма не прошла бесследно. Родители Жлоба, которому пришлось оказывать медицинскую помощь, предъявили претензию директору школы и заявили в милицию, требуя наказания виновного в избиении сына. На следующий после драки день в класс зашел учитель физкультуры, единственный в школе преподаватель-мужчина, взял Борьку за шиворот и поволок в кабинет директора, по пути подбадривая его тумаками. Директор объявила, что Борька на три дня исключен из школы и должен после этого придти к ней с кем-то из родителей. Кроме того, за нанесение побоев с ним будет разбираться милиция, где на него уже имеется жалоба. В классе Борьку встретили, как героя. Забрав свой портфель, он с гордо поднятой головой и большущей шишкой на лбу пошел домой, где наскоро что-то перекусил и отправился в Отраду. Дядя Геня, выслушав его рассказ, после небольшой паузы, сказал:
- То, что ты не струсил и дал сдачи обидчику, за это хвалю! Но есть  не писаное правило: «Лежачего не бьют», тем более, камнем. Запомни это навсегда. Ну, а то, что тебя выгнали из  школы – это правильное решение. Представь себе, что ты – директор школы, как бы действовал в этой ситуации? Проштрафился – надо отвечать! Ничего, что-нибудь придумаем!  За одного битого двух небитых дают! А сейчас пойдем, бычков половим. Сегодня сумасшедший клев!
Аркадий был в командировке и в школу пошла Марьяна, отпросившись с работы на часок. Она и Борька были предупреждены, что если еще такое повторится, он будет выгнан из школы с «волчьим билетом». В отделении милиции составили протокол и после непродолжительного внушения тоже предупредили, что следующая встреча уже может состояться в суде.
Вскоре эти события отошли на задний план. Учеба, различные конфликты и драки между учениками продолжались. Сам факт, что школы разделились на мужские и женские, привел к резкому ухудшению дисциплины, в первую очередь, среди мальчиков. Эти школы напоминали улей, а, точнее, клубок орущих, борющихся и дерущихся мальчишек, особенно во время перемен.
В этой школе коридоры были очень узкими, и со звонком орущая масса детей вываливалась прямо на пешеходную и проезжую часть улицы Л.Толстого. Испуганные пешеходы старались увернуться от этого живого клубка и, чтобы не пострадать, быстро перебегали на другую сторону улицы. Невероятных усилий стоило дежурному учителю загнать разбушевавшихся мальчишек после перемены назад в классы. Доставалось и очередному учителю, который должен был успокоить ребят для проведения урока. Некоторым педагогам, в первую очередь, немецкого языка, пения и рисования этого добиться так и не удавалось. Их откровенно игнорировали и терроризировали, применяя при этом самые невероятные и жестокие методы. Под ножки учительского стола и стула подкладывались пистоны и запалы, которые взрывались, когда она садилась на свое место, сплошь и рядом похищались и уничтожались классные журналы, вырывались из них листки или просто заливались чернилами; классные доски измазывались жиром, после чего писать мелом на них уже было невозможно. Нередко во время урока взрывалась петарда или дымовая шашка.
И во всех этих «развлечениях»  не последнюю роль играл Борька, выдумки и инициативы которого снискали ему среди учеников уважение, почитание и авторитет лидера. Правда, самые близкие его друзья Шлема и Петька частенько осуждали Борьку за эти выходки. Так, интеллигентный Петька, дергая себя за нос, с возмущением заявлял:
- Мне непонятно, зачем мы ходим в школу? Чтобы учиться или издеваться над педагогами? Это не учебное заведение, а передовая фронта!
Шлема предупреждал более конкретно:
- Ох, доиграешься ты, Борька! Все это для тебя плохо кончится!
Но Борьку уже понесло, остановиться он не мог. Вся детская внутренняя энергия, накопившаяся за годы эвакуации, выходила наружу. Он не слышал ни чьих увещеваний – ни матери, ни дяди Гении, не своих друзей.
Остановить его могло только какое-то серьезное потрясение или событие. И оно было не за горами!



Глава 50

Марьяна, расстроенная поведением сына в школе, обратилась за советом к Миле, работавшему киномехаником в кинотеатре им. Ворошилова, который находился на улице Успенской:
- Милечка, что мне делать с этим негодником? Он творит в классе что-то страшное! Я боюсь, что его вот-вот выгонят из школы. Мне мало переживаний за Витю! Посоветуй, дорогой, может чем-то можно Борьку отвлечь, заинтересовать?
Услышав о Борькиных похождениях. Миля, засмеявшись, сказал:
- Да, не переживайте вы так, тетя Марьяночка, все прошли через это! Вы же помните, что я выделывал в школе? Ничего, что-нибудь придумаем!
На следующий день он, между прочим, поинтересовался у Борьки:
- Эй, кореш, ты чем занят сегодня вечером, не поможешь ли мне на работе? Понимаешь, какая штука получается, киноаппа-ратов – то два, а рука у меня, как видишь, всего одна. При переходе с части на часть получается пауза, пока я бегу через всю аппаратную, зрители возмущаются, свистят, а что я могу сделать? Помощника пока у меня нет. Так что, если не против, приходи сегодня к первому вечернему сеансу – поможешь мне немного, если, конечно, желаешь и охота посмотреть хорошие фильмы? Ну, что, лады?
Борька не ожидал такого интересного предложения, но тут же согласился:
- Ну, к-конечно, л-лады!
Он быстро освоил несложные обязанности при переходе частей и их последующей перемотке, в конце работы протирал аппаратуру и подметал пол. Но больше всего его увлекали фильмы, которые демонстрировались в то время и вызвавшие буквально ажиотаж среди зрителей. Это были «Большой вальс», «Сестра его дворецкого», «Багдадский двор», и, конечно советский фильм «Подвиг разведчика» с замечательным Павлом Кадочниковым в главной роли.
Борька просмотрел их бессчетное количество раз, но не целиком, а по частям и сверху, через смотровое окно в кинобудке. Он знал эти фильмы наизусть. Копий этих картин в прокате было недостаточно, и применялся метод «вперебежку», что означало демонстрацию одной копии одновременно сразу в двух кинотеатрах, но при разном начале вечерних сеансов, примерно с интервалом в 30 минут. Как  только заканчивалась демонстрация первых 2-3 частей в кинотеатре им. Горького, расположенного в 3-х кварталах, на Преображенской, напротив Соборной площади, мальчик или двое подхватывали металлический ящик с частями и быстрым шагом или на трамвае везли его в кинотеатр Ворошилова, где тут же начинался сеанс, а они уже бежали за следующими частями, после доставки которых, отвозили назад первые части.
Миля предложил Борьке подобрать двух надежных мальчишек для этой работы за небольшую плату и возможность бесплатно смотреть фильмы в дневное время. Желающих было много, но он отобрал в классе двоих – друга Шлему и того самого Жлоба, которого изрядно покалечил в недавней драке. Кинотеатр не вмещал желающих посмотреть замечательные фильмы на вечерних сеансах. Очередь за билетами занимали еще днем, а перед началом каждого сеанса, десятки людей интересовались, нет ли «лишнего» билета, готовые заплатить за него двойную, а то и тройную цену. В городе возле каждого кинотеатра промышляли спекулянты, зарабатывавшие на этом неплохие деньги.
Борька тоже заинтересовался этой возможностью подработать, тем более что кассирша его отлично знала и без всякого продавала ему два или четыре билета заранее. Он выбирал время в перерыве между сеансами, выскакивал на улицу и подальше от входа в кинотеатр продавал билеты по «скромной» двойной цене.
Это происходило в течение нескольких месяцев, пока кто-то из работников кинотеатра не сообщил Миле, что его помощник спекулирует билетами.
- Борька, сукин сын, как ты мог такое делать, подведя меня под монастырь? Еще раз узнаю – выгоню к чертям собачьим! Понял? – грозно, но со смешинкой в глазах, предупредил его  Миля.
Но Борька и здесь нашел выход из положения, передавая билеты Шлеме, который успешно «толкал» их, получая свою долю выручки.
Работой помощника Миля был вполне доволен и даже грозился отправить Борьку в кинопрокат для сдачи экзамена на звание «помощник киномеханика»
К сожалению все это не улучшило положение дел в школе. Борька продолжал хулиганить на уроках и переменах, совершенно прекратил выполнять домашние задания и, только чудом, умудрялся отвечать у доски, писать контрольные работы и даже получать положительные отметки. Но по поведению в дневнике постоянно красовался «неуд». И только по одному предмету у него была стабильная «пятерка» – по русскому языку и, особенно, литературе. Его письменные изложения были лучшими не только в классе, но и во всей школе.
 С каждым днем все сильнее становилось влияние блатного Куклы. Это Борьке очень льстило, и он ходил повсюду за ним, как привязанный. Однажды Кукла показал ему свои татуировки, украшавшие плечи, руки и даже грудь. Он предложил:
- Я думаю, что и тебе пора сделать пару наколок, раз уж мы приняли тебя в нашу кампанию. Ну, как, не сдрейфишь?
Борька даже задохнулся от такого неожиданного предложения:
- Не б-бойся, не с-сдрейфлю! А как это д-делают и где?
На той же развалке, где происходили все драки, Кукла карандашом нарисовал на Борькином худеньком предплечье что-то слегка похожее на русалку, а на руке написал «Борис». Достав из кармана небольшую коробочку и вынув из нее три иголки и пузырек с черной тушью, Кукла связал концы иголок ниткой, обмакнул их в тушь и начал обкалывать написанное имя. Борьке было больно, но он терпел до конца. Вся рука в районе наколки покрылась кровью и, глядя на это, он побледнел, готовый потерять сознание. Но Кукла на это не обратил внимания и приступил к русалке. На Борькино счастье где-то рядом раздались свистки милиционеров. Кукла быстро спрятал все свои принадлежности, успев наколоть на плече только одну полоску, поднял бедного Борьку на ноги и потащил за руку на выход с развалки через сквозной соседний двор.
На следующий день рука, которую он перевязал, сильно опухла, поднялась температура. Он остался дома, сказав, что видимо, простудился. Но боль в руке становилась все нестерпимее, и Борька вынужден был рассказать матери, которая тут же отвела его в поликлинику, по дороге отвесив сыну несколько оплеух. Там ему сделали укол, наложили мазь и перевязали руку. А через пару дней все прошло, и он уже с гордостью демонстрировал свою наколку соученикам. Все восхищались его мужеством и близким отношением с блатным миром. И только один Петя Гохштейн осудил его:
- Я думаю, что в будущем ты сильно пожалеешь об этом! Это не мужество, а дурость! Во всяком случае, в разведку ты уже никогда не попадешь.
Но Борька пока  ни о чем не жалел. Правда, вспоминая перенесенную им боль, он не сильно переживал из-за несостоявшейся русалки. Отец ничего даже не заметил, а дядя Геня очень серьезно заявил:
- Извини, но я считал тебя гораздо умнее, о чем очень сожалею!
Его осуждение настолько сильно задело Борьку, что он от обиды даже заплакал. Вскоре все об этом забыли, кроме одного Куклы.
При школе существовал небольшой двор, выходивший постоянно закрытыми на замок воротами, на улицу Нежинскую. Еще один вход во двор был прямо из школы, но и эта дверь была постоянно заперта на ключ.
Двор всегда пустовал, хотя вполне мог бы использоваться на переменах и для проведения занятий по физкультуре. Из окон классов, выходивших во двор, была видна небольшая кирпичная пристройка, дверь которой украшал большой амбарный замок. Поговаривали, что это какой-то склад с неизвестным содержанием.
В один из весенних дней, во время большой перемены к Борьке подошел Кукла, отвел его в сторону и тихо сказал:
- Ты мне нужен сегодня вечером. Встретимся возле твоего дома. Лады?
Борька, не раздумывая, ответил:
- Ну, к-конечно, л-лады!
Вечером они подошли к школе, где как раз закончились занятия взрослых учеников, которые, громко переговариваясь и смеясь, спускались по лестнице на улицу. Многие из них знали Куклу и здоровались с ним. Когда все разошлись, Кукла тихо сказал Борьке:
- Войдешь сейчас в школу. Если тетя Дуся уже поднялась наверх убирать классы, значит, все лады и ты снимешь с доски, где висят все ключи, только один  из них с гвоздя с надписью   «двор» и вынесешь его мне, а через несколько минут повесишь его на место. Если тетя Дуся еще не поднялась наверх, скажешь ей, что забыл в парте дневник и поднимешься его искать, а когда услышишь, что она поднимается по лестнице, выйдешь ей навстречу, скажешь, что дневник не нашел, спустишься, возьмешь ключ и отдашь его мне! Ну, ты все усек?
Борька почувствовал в этом задании что-то неладное, запрещенное, но отказаться не посмел и, кивнув головой, направился в школу. Войдя в коридор, он услышал, как тетя Дуся на третьем этаже передвигает парты. Изрядно волнуясь, Борька подошел к доске. На гвозде с надписью «двор» висел ключ. Оглянувшись по сторонам, он дрожащей рукой снял его с гвоздя и быстро вышел на улицу. Кукла взял у него ключ, отошел на пару шагов, отвернулся и через несколько секунд, протерев ключ носовым платком, вернул его Борьке. Быстро войдя в школу и снова оглянувшись, он повесил злосчастный ключ на место. Сердце у него так билось, что, вроде бы, готово было выскочить из груди. Кукла, похлопав по плечу и сунув ему в рот сигарету, тихо сказал:
  - Не бзди, корешок, облавы не будет! А ты – молоток, все сделал в лучшем виде! Иди домой, когда нужен будешь – свистну!
Борька понадобился уже через несколько дней, причем в то же время, что и прошлый раз. Кукла пришел не один. С ним был взрослый мужчина в кепке и со странно бегающими по сторонам глазами. В руке у него была большая черная сумка. Без лишних слов, Кукла приказал:
 - Как и в прошлый раз убедишься, что тетя Дуся находится наверху, махнешь нам рукой и будешь стоять на шухере возле двери. Если услышишь, что она спускается по лестнице вниз,  выглянешь во двор и тихо свистнешь. Свистеть умеешь? Отлично!
Теперь Борька уже испугался не на шутку, низ живота пронзила резкая боль, дыхание замерло. Он тихо вошел в здание и, услышав звуки работы наверху, выглянул на улицу и махнул Кукле рукой. Они быстро зашли в школу, открыли дверь ключом, но не тем, что висел на доске, вошли во двор и прикрыли за собой дверь. Борьку охватил ужас. Он понял, что участвует вместе с ними в преступлении, связанным с этим военным складом. От волнения он весь покрылся холодным потом и вдруг почувствовал, что и ноги стали мокрыми. Сейчас он мечтал только об одном – чтобы все скорее закончилось, и он мог очутиться дома. Ему казалось, что уже прошла целая вечность, и тетя Дуся вот-вот закончит наверху уборку, спустится вниз и тогда…конец всему!
В действительности прошло не более 10 минут, и эти двое вошли в школу, неся в руках сушки и какие-то коробки. Они спокойно закрыли ключом дверь, вытерли платком дверную ручку, и Кукла тихо сказал Борьке:
- Глянь на улицу, чтоб возле школы никого не было!
Спустя минуту, они не спеша вышли на улицу и, даже не попрощавшись с ним, свернули на Нежинскую, а Борька, весь мокрый, еле передвигая ноги и все еще дрожа от пережитого страха, побрел домой.
В течение следующей недели школа жила своей обычной бурной жизнью, очень напоминающей скорее сумасшедший дом, чем учебное заведение, но о произошедшем преступлении никто не говорил. Борька тоже держал язык за зубами, как ни хотелось ему рассказать обо всем другу Шлеме. И только-только он начал успокаиваться, как грянул гром. В школе появились милиционеры, следователь и несколько военных. Они осматривали двор, склад, опрашивали учителей, учеников и даже тетю Дусю – сторожиху и уборщицу по совместительству.
У Борьки снова внутри все похолодело. Откуда-то стало известно, что милиция задержала какого-то барыгу, продававшего на толчке радиоприемник военного образца. При обыске у него дома нашли передатчик, наушники и другое армейское имущество. Он признался, что все это купил у парня по кличке «Кукла», которого в милиции хорошо знали. В тот же день Кукла был арестован и под хорошим «нажимом» во всем признался.
Это произошло в ночь на 25 апреля 1945 года. Когда в квартире все уже видели второй сон, во входную дверь громко постучали. Кто-то из Карнафелей открыл дверь. В коридор зашли два милиционера, один из которых был сержантом, и дворник. Они даже не спросили, где живет Борька, а сразу же постучали в их дверь.
Аркадий вскочил с кровати, с трудом спросонку натянул брюки и пошел открывать дверь. Марьяна, проснувшись, ворчливо спросила: «Кого там черт принес?»
Борька, который спал во второй комнате, сразу же проснулся, хорошо понимая, кто пришел и по чью душу, но притворился спящим. Милиционер и дворник зашли в комнату и, даже не поздоровавшись, спросили:
- Где ваш сын Борис?
- А в чем, собственно, дело? – ничего не понимая, но уже догадываясь, что Борька что-то натворил, поинтересовался Аркадий.
- У нас есть ордер на обыск и арест вашего сына. Где он?
- Ничего не понимаю! Он спит в той комнате. Марьяна, ты что-нибудь знаешь об этом?
Милиционеры вошли в спальню и грубо подняли сонного Борьку с постели. Один из них вытащил из кобуры револьвер, поднес его к Борькиному носу и спросил:
- Сам покажешь, где у тебя спрятано оружие, приемник, передатчик или мы перевернем все верх дном?
От испуга Борька не мог произнести ни слова. Его полностью «заклинило».
- Где ты хранишь свои вещи, книги, игрушки?
- У меня нет и-игрушек, а все т-там, в с-столе.
- Ты что, заика или придуриваешься?
Никогда раньше Борька не произносил вслух это слово, но сейчас, не раздумывая, подтвердил:
- Да, я за-за-ика! Я к-контужен!
-Ну, ты ври, да не завирайся! Тоже мне – контуженый, герой войны! – с издевкой заявил милиционер. – Где оружие хранишь?
Борька инстинктивно показал в сторону письменного стола в соседней комнате, подумав о том, как здорово, что отнес все трофейные вещи на чердак.
Сержант скомандовал:
 - Так, пацан, живо одевайся!
Они вдвоем тщательно осмотрели все ящики стола и, не найдя ничего незаконного, обратились к Аркадию:
- Значит так! Вашего сына  мы забираем с собой в 4-е отделение. Там его допросят, и следователь решит, продлить ли ему арест или отпустить домой.
Милиционер взял Борьку за руку и повел на выход. Марьяна попыталась пойти следом за ними, но Аркадий остановил ее:
- Марьяна, не пори горячку. То, что он в чем-то замешан, – это факт. Может, это и к лучшему, что посидит в милиции, а утром я позвоню в областное управление и попрошу во всем  разобраться. Нам еще арестанта в семье не хватало! Все, давай спать!
Районное отделение милиции находилось за углом, на ул. Островидова. Борьку привели в дежурку, где за перегородкой сидел сонный молодой лейтенант. Один из конвоиров обратился к нему:
 - Вот, привели малолетнего преступника, зарегистрируй его, проведи предварительный допрос по делу Куклы.
- Между прочим, его отец – солидная шишка в облисполкоме. Ты бы видел эту обстановочку в квартире! Все они успели захватить, эти пархатые! Папаша войну, наверное, и не нюхал!
Услышав это, Борька от возмущения даже побледнел:
- Ню-нюхал! Ню-нюхал с с-самого н-начала в-войны! Он – м-майор! А ме-мебель эта не н-наша, ее н-немцы п-притащили!
- Он еще огрызается, сученок! – прорычал сержант и, даже не глядя в борькину сторону, влепил ему мощную оплеуху, от которой Борька отлетел на несколько метров и ударился об стенку. В голове как будто что-то взорвалось, из носа потекла кровь, но сознание он не потерял, медленно поднялся на ноги и закричал:
- Чиво вы д-деретесь? Б-бить не имеете п-права!
В ответ на это заявление вмешался лейтенант:
- Ладно, сопляк, о правах поговорим опосля, а сейчас скажи, что ты знал о готовящемся ограблении склада, которое совершил Кукла? Он ведь обязательно поделился планами со  своим лучшим другом?
Даже в этом состоянии Борька понял, что они ничего не знают о его участии в этом, и решил от всего отнекиваться:
- К-кукла мне д-друг, он ведь в-взрослый. Н-ничем он со м-мной не д-делился. Он п-просто за меня за-заступался!
Сержант заметил:
 - Что-то за меня никто не заступается!
Борька, не раздумывая, сказал:
 - З-значит вы не за-заслужили этого!
Сержанта перекосило от злости:
- А вот, ты, жиденок, сейчас у нас заслужишь – поищешь в комнате пятый угол!
И оба конвоира потащили Борьку через коридор. Они втолкнули его в небольшую и совершенно пустую комнату. Сержант  ударил ногой под зад, отбросив его ко второму милиционеру, который кулаком двинул ему в плечо, не дав даже упасть на пол. Борька снова отлетел к сержанту и наткнулся спиной на его мощный кулак. Так они его били, отбрасывая от себя ногой, а то – мощными кулаками, пока он не потерял сознание и при очередном ударе ни упал на пол посредине комнаты весь залитый кровью, которая теперь хлестала не только из разбитого носа, но и изо рта и ушей. Поняв, что они «перестарались», принесли ведро с водой и облили свою жертву. Но Борька так и не очнулся. Они подняли его за руки и за ноги, отнесли в КПЗ и швырнули на пол.
Утром следующего дня из областного управления НКВД поступил приказ о немедленном освобождении Борьки. Следователь даже не успел с ним поговорить. Марьяна, придя за сыном и увидев его, закричала от ужаса:
- Что вы, изверги, сделали с ребенком? За что вы его покалечили? Чем же вы отличаетесь от фашистов? Я вас, палачей, всех посажу в тюрьму!
Борьку невозможно было узнать: лицо превратилось в сплошную кровавую маску, глаза – в узкие щелки. Как позже установили врачи, было сломано одно ребро, вывихнуты рука и нога, в области почек и печени – обширные гематомы. Самостоятельно идти он не мог. Марьяна с трудом дотащила его до дома, но поднять на 4-й этаж не смогла. Помог ей в этом Шлема, гулявший возле подъезда.
Больше недели пролежал Борька дома весь в повязках и с наклейками на ранах. Аркадий попытался разобраться с этим вопиющим нарушением, но в милиции все в один голос утверждали, что его сына никто  из милиционеров не трогал, а избили его уголовники в КПЗ. И это при том, что когда Борьку без сознания бросили в камеру, там находилось всего два пьяных мужика, учинивших где-то в городе  драку, но которые всю ночь безмятежно проспали и даже не видели избитого мальчика, выпущенного еще до того, как они проснулись.
Корпоративная солидарность среди работников милиции, как всегда, оказалась выше справедливости и законности.
Майские праздники Борька просидел дома, а сразу после их завершения направился в школу. Он своим внешним видом напоминал раненного бойца, только вернувшегося с передовой. На лице еще не зажили ссадины и не рассосались синяки между носом и глазом, левая рука покоилась на марлевой повязке и, ко всему, он еще сильно хромал. В таком виде он появился в школе и был с восторгом встречен соучениками. Но до своего класса он так и не дошел. Физрук, дежурный по школе, крепко взяв его за руку, отвел в кабинет директора школы.
Директриса, бросив осуждающий взгляд на Борькину внешность, строгим голосом сказала:
- Ну, на кого ты сейчас похож? Типичный уголовник и арестант! Так вот, знай: здесь школа, а не пристанище малолетних преступников! Решением педсовета ты исключен из школы, можешь убираться на все четыре стороны!
От этого известия Борька обомлел и тихо, сквозь слезы, сказал:
- Но ведь я н-не в-виноват! Меня же вы-выпустили!
- Почему тебя выпустили, я могу только догадываться, но теперь за тобой числится «привод», а это уже первый звонок перед тюрьмой! Не забывай этого! Педсовет решил, что в связи с завершением учебного года, мы выдадим тебе табель об окончании 5 класса, а характеристику пусть тебе пишет классный руководитель! Все, иди и думай, где тебе дальше  учиться или работать, а может быть, и сидеть в тюрьме!
Борька, сгорбившись, вышел из школы, решив ничего не говорить родителям об исключении. Он каждый день выходил из дома с портфелем и отправлялся гулять по городу, спускался к морю, наблюдая за стоявшими на рейде кораблями. В один из таких дней он увидел объявление о том, что в городе открывается морская школа юнг, в которую принимаются мальчишки, окончившие 5 классов. Школа будет готовить матросов и мотористов 1-го класса и в то же время курсанты получают неполное среднее образование. Борька, как и большинство одесских мальчишек, с раннего детства мечтал стать моряком. Теперь его мечта могла осуществиться. Он загорелся желанием поступить в эту школу.
А в ночь с 8 на 9 мая весь город был разбужен сильнейшей стрельбой вперемежку с яркими вспышками ракет. И в их квартире все проснулись и изрядно перепугались, полуодетые выскочили на их балкон, выходящий на улицу, еще не понимая, в честь чего поднята такая стрельба.
Борька быстро оделся и выбежал на улицу, где уже его поджидал Шлема. Они побежали в сторону Соборки и там увидели, как из окон школы № 121, где располагались  интернированные венгры и румыны, ожидающие отправки на родину, вылетали ракеты и трассирующие пули. Там друзья и узнали, что война окончилась и подписан акт о капитуляции Германии.
Стрельба велась из всех районов города, от взлетающих разноцветных ракет на улицах было светло, как днем. Когда они прибежали на бульвар Фельдмана, там уже было полным полно людей, которые обнимались и целовались, радовались и плакали. Возле памятников Дюку и Пушкину уже шли импровизированные концерты, выступали артисты филармонии и театров города. Взобравшись на пьедестал, народные артисты театра им. Иванова – Бугова  и Михайлов самозабвенно читали стихи К.Симонова. Люди танцевали под аккордеоны и баяны. Все это происходило под сопровождение выстрелов из разных видов оружия, ракетниц прямо с бульвара и с кораблей, стоявших в порту и на рейде. Ликование продолжалось до самого утра. А когда они возвращались домой, в беседке городского парка, что на Дерибасовской, играл военный духовой оркестр.
   Дома Борька предложил другу немедленно подняться на чердак и произвести салют из оружия собственного арсенала. Шлема пытался его отговорить:
- Борька, успокойся! Нас могут за это арестовать, а у тебя уже есть один «привод»!
Но Борьку остановить было невозможно. Взобравшись на крышу, они открыли стрельбу из немецкого «Шмайсера»  и ракетницы, причем одну из ракет направили внутрь двора дома, переполошив всех жильцов. Убегали по крыше, спускались по пожарной лестнице и выскочили через сквозной двор на другую улицу.
Завершилась эта страшная война, и вместе с ней закончилось Борькино детство, которое по праву можно было назвать «военным»! Через неделю ему исполнялось 13 лет. Марьяна как-то сказала, что по еврейским законам в этом возрасте мальчик уже считается мужчиной.
Борька себя таковым не считал, но то, что он пережил за 4 года войны, иной мужчина не испытал за всю свою жизнь.






Эпилог

Со времени описанных событий прошло более шести десятилетий. Все, с кем встречались в этой книге, кроме самого автора и его племянницы Виты, которой в начале войны был всего годик, в живых никого не осталось.
Марьяна, прожившая всю жизнь неимоверно тяжело, умерла в 76-летнем возрасте в страшных мучениях от рака желудка. Аркадий прожил на десять лет дольше своей супруги, успел жениться вторично и на 87-м году спокойно, как и при жизни, находясь в клинике для ветеранов партии, с вечера поиграл в домино, лег спать и утром просто не проснулся. Все его друзья и соратники по этому поводу говорили: «Такой смерти можно только позавидовать!»
Виктор прошел почти всю войну, штурмовал Будапешт и его десантный взвод первым форсировал Дунай и ворвался в Вену. За проявленное мужество Виктор был удостоен высшей солдатской награды – ордена «Славы». И уже после Победы он успел повоевать в Чехословакии, где и был ранен. После демобилизации окончил Одесское театральное училище и много лет проработал актером в различных театрах страны, став заслуженным артистом республики. Имея за плечами врожденный порок сердца, эвакуацию, войну и более 100 боевых прыжков с парашютом, он, прожив всего 56 лет, скончался в результате диабетической комы.
Борька, где бы и как бы далеко он ни был в это время, он хоронил всех своих родных и близких. Еще совсем не старым умер двоюродный брат Павлик.
Очень тяжело пережил Борька смерть своего любимого наставника – дяди Гени. Они все ушли в лучший мир, оставив после себя детей, внуков и правнуков, а, главное, память о себе.
Что же касается главного героя – Борьки, то вся его жизнь – сплошные перипетии, события и потрясения, о которых можно написать еще не одну книгу. Он таки успел поступить в школу юнг, но учиться в которой ему не пришлось. Зато он окончил Нефтяной техникум, во время учебы в котором встретил и полюбил ту единственную, с которой прожил долгую и нелегкую жизнь, и с которой собирается отметить вскоре бриллиантовую свадьбу – 60 лет супружества.
А после техникума было авиационное военное училище и более четверти века офицерской службы в самых различных регионах страны – на крайнем Севере, жарком юге, в Прибалтике и Подмосковье. И вечные переезды, новые гарнизоны, ведомственные комнаты в коммуналках и смена школ для детей. После ухода в отставку жизнь стала еще более напряженной.
В течение 5 лет он трудится на ниве кинематографии директором художественных фильмов. Результат – несколько хороших фильмов, предынфарктное состояние и вынужденный переход на более спокойную работу в Аэропорт.
Борис всегда любил литературу. Еще будучи офицером, заочно окончил филологический факультет Одесского университета, пишет стихи и рассказы. Он серьезно увлекся проблемами внешней политики и несколько десятилетий был одним из ведущих лекторов-международников в Молдавии.
Кстати, еще юношей Борька излечился не без помощи одного из актеров-преподавателей техники речи от мучавшего недуга-заикания. Метод лечения оказался простым – чтение стихов и прозы со сцены, участие в спектаклях и, конечно, выступления с публичными лекциями и преподавательская работа. Он стал лауреатом Всесоюзного смотра Самодеятельного искусства и вел заключительный концерт в Москве.
Борьке всегда был чужд и противен национализм в любых его проявлениях и, постоянно сталкиваясь в повседневной жизни с антисемитизмом на бытовом и государственном уровнях, он с каждым днем все острее ощущал себя евреем. Когда невозможно стало это выдерживать и появилась возможность репатриации, он  с женой вслед за детьми и внуками уехал в Израиль, где проживает уже второе десятилетие.
У него взрослые дети, у которых уже тоже взрослые дети – его внуки. А недавно появился на свет первый, но, безусловно, не последний, правнук.
Сам он, давно разменяв восьмой десяток, во многом остался мальчишкой – Борькой – генератором разных новых идей, шуток и вечных розыгрышей родных, близких и друзей. Именно поэтому к нему так тянутся дети, чувствуя в нем своего единомышленника. Он продолжает трудиться, не мысля себя без этого, причем многие годы – на тяжелой физической работе. Ну, и, конечно, спорт, с которым он дружен всю жизнь.
В общем-то, прожитой жизнью Борька доволен. Правда, в последнее время его возмущает одно обстоятельство, связанное с прошлым, а точнее, с военным детством. Почему-то некоторые политические и общественные деятели, отдельные слои населения пытаются сегодня поставить под сомнение и даже полностью отрицать Холокост, физический и моральный ущерб, нанесенный детям во время войны в ходе эвакуации, а, точнее, бегства от фашистской смертельной угрозы. Что характерно, даже Германия признала этот исторический факт, выплатив этим детям, а ныне глубоким старикам, денежную компенсацию. Как бы их не называли – «Дети войны», «Дети катастрофы», суть остается одна – война нанесла им серьезный ущерб, опалила своим смертоносным огнем, сильно подорвало здоровье у тех, кто выжил, лишила детства – самого замечательного периода в жизни человека, неестественно рано сделав взрослыми, надолго лишив радости, сытости и смеха.
Мы желаем всем, кто ставит все это под сомнение, их детям и внукам никогда не испытать того, что пришлось пережить в детстве нам.
Через столько лет мы зачастую просыпаемся в холодном поту, увидев во сне ужасы той войны. Успокаивает, что это происходит во сне, а не наяву.


© Борис Колтенюк. Молоховы* дети/роман-воспоминание.

– Израиль, Ашдод. 2008

БОРИС КОЛТЕНЮК






МОЛОХОВЫ ДЕТИ
(Р О М А Н – В О С П О М И Н А Н И Е)




КНИГА-2

                ИЗРАИЛЬ. АШДОД. 2013
Борис Колтенюк. Молоховы* дети
(роман-воспоминание).
Израиль, Ашдод. 2013

Об авторе:

Колтенюк Борис родился в г. Одессе(Украина) в 1932 г. Более четверти века прослужил офицером в Советской Армии. В 1966 году окончил филологический факультет Одесского университета. Печатался в армейских и республиканских газетах. Работал директором художественных фильмов киностудии “Молдова-филм”, редактором многотиражки Молдавского управления Аэрофлота, много лет занимался преподавательской деятельностью. Репатриировался в Израиль в 1992 г. Главы первой книги этого романа и  повести “Незабываемая страница жизни”, отдельные рассказы  были напечатаны в журнале “Начало”.  Живёт в Ашдоде.




*Молох – бог огня и войны, которому приносились человеческие жертвы.














Моей любимой жене и верному другу
Е в г е н и и
П  О  С  В  Я  Щ  А  Е  Т  С  Я












ВМЕСТО  ПРОЛОГА.

Страшная война осталась позади. Народ начал восстанавливать разрушенные фашистами дома, за¬воды и электростанции, сельское хозяйство и местную промышленность, школы и детские сады.
В наиболее пострадавших во время войны республиках всё надо было начинать сначала. Не хватало рабочей силы - миллионы мужчин погибли в чреве войны, попали в плен, освобождаясь из которого, оказывались в советских лагерях как предатели “родины”. Тяжелейший труд, как и во время войны, остался на плечах женщин, стариков,  инвалидов войны, детей и подростков, которые без техники, голодая и живя в неимоверно тяжёлых условиях, особенно в сельской местности, пахали, боронили, сеяли и собирали урожай, как правило, вручную. И так было не один год. Те, кто дожил до сегодняшнего дня, продолжают с гордостью называть себя “дети войны”.
Война не обошла стороной никого, особенно детей, нарушив их здоровье именно тогда, когда оно должно было укрепляться, моральные и умственные возможности, когда они должны были день ото дня воспитываться и совершенствоваться. Всё это делать было некому и некогда. Отцы и старшие братья воевали или же не вернулись с войны, а матери день и ночь трудились, чтобы как-то прокормить детей, у которых главной проблемой было любыми средствами найти какую-нибудь еду, так недостающую развивающемуся организму, выжить во время холода или жары, выстоять против таких же голодных, раздетых и разутых, но более сильных и старших детей. Отсюда и чувство гордости у тех, кто выжил в эти страшные годы и которые называют себя сегодня “Дети войны”.
Их уже осталось немного, но различные болезни, память об ужасах той войны сделали этих старых людей закалёнными, стойкими и принципиальными, особенно в вопросах войны и мира. Многие не понимают их, надсмехаются над ними, считая несовременными, а, зачастую, просто игнорируя их мнения.
Всё это в полной мере относится и к герою первой книги “Молоховы дети” – Борьке, о становлении которого в условиях послевоенной, тяжёлой жизни пойдёт речь во второй книге.












Ч А С Т Ь – 1

Ш К О Л Ь Н Ы Е  Г О Д Ы.


 


Г Л А В А  1.

В Одессе наступило первое послевоенное лето. Правда, погоды стояли довольно прохладные, больше похожие на раннюю весну. Температура морской воды ещё не годилась для купания, но на солнце вполне можно было загорать. Однако, большинство пляжей были закрыты из-за того, что там работали минёры, обезвреживая оставленные фашистами мины на суше и в воде. Но истинным любителям купания и загара все запреты были нипочём. К ним относился и Борька. Каждое утро, взяв свой потрёпанный портфель, делая вид, что он идёт в школу, отправлялся за хлебом, а затем, отнеся его домой и, оставив там портфель, шёл в Отраду купаться и загорать возле куреня дяди Гени. Весь день, до прихода родителей с работы, был в его полном распоряжении. Уже неделя как наступили каникулы, но о том, что он ещё месяц назад был исключён из школы, знали только ближайшие друзья Валька и Петя. От родителей Борька, конечно, скрыл это печальное известие, не желая лишний раз их расстраивать, особенно мать. Отец постоянно находился в командировках по районам области, а когда и бывал дома, мало интересовался вопросами учёбы сына.
Обо всём случившемся с сыном Марьяна узнала совершенно случайно, когда, идя на работу мимо школы, встретила классного руководителя Борьки. Они поздоровались, и Марьяна её спросила:
- Анна Михайловна, как там успехи моего сына? Скоро ведь каникулы, а родительского собрания всё ещё не было.
- Во-первых, родительское собрание было ещё в прошлом месяце, во-вторых, каникулы уже идут вторую неделю. А, главное, это то, что “успехи” Вашего сына “потрясающие” настолько, что его ещё месяц назад исключили из школы за хулиганство по отношению к учителям, за  соучастие в ограблении военного склада, постоянные драки и многое другое! Неужели Вы до сих пор об этом не знаете?
Марьяне стало плохо, она еле устояла на ногах, ухватившись за растущее рядом дерево. Взяв себя в руки, она сказала:
- Мне никто об этом не сообщил! Как же педсовет принимает такое ответственное в жизни ребёнка и его родителей решение, не поставив их в известность. Я не защищаю сына, хотя в эвакуации, когда отец и старший брат были на фронте, а мать сутками трудилась, чтобы как-то прокормить ребёнка, его воспитанием занималась только улица! Всё-таки, педсовет поступил непедагогично, скрыв от родителей исключение из школы их сына! Ладно, Бог с вами! Будем искать другую школу!
И она, сгорбившись, глотая слёзы, быстрее обычного, пошла на работу, так как уже опаздывала. Оправдываться же тем, что произошло, она не хотела. Это была только их, семейная боль. И справляться с ней предстояло им самим.
Когда вечером Борька пришёл домой, Марьяна на кухне готовила ужин. Он обратил внимание на то, что мать сегодня выглядела как-то необычно: сильно согнутая, с тёмными кругами под глазами и очень грустная.
 Наверное, опять неприятности на работе, подумал Борька. Когда они сели ужинать, отец, как всегда, был в командировке, Марьяна с болью в голосе обратилась к сыну:
- Как же это, сынок, получилось? Мы ведь друг от друга никогда ничего не скрывали, даже в самые тяжёлые времена. Почему же ты скрыл от меня, что исключён из школы? Неужели я заслужила от тебя такое? И это, когда от Вити уже давно нет писем, хотя уже месяц, как закончилась война, я тружусь, как вол, чтобы мы прокормились, а ты доставляешь нам вот такие сюрпризы! Что же теперь будет? Тебя ведь не возьмут ни в одну школу! Придётся идти в ФЗО или просто работать!
И Марьяна горько заплакала, положив голову на стол. Впервые за многие годы заплакал и Борька. Ему стало очень жалко мать, которой ещё не было и пятидесяти, а выглядела она старухой. Марьяна снова ушла на кухню, а Борька, услыхав на улице знакомый свист, тут же побежал вниз.



;
Г Л А В А  2.

Постепенно в город начали возвращаться его жители, бежавшие и эвакуированные в связи с приближением к Одессе немецких и румынских захватчиков. Вслед за борькиной семьёй в их коммунальную квартиру вернулись Карнафели, причём, если они уезжали только двое, то приехало уже четверо. Дело в том, что в эвакуации дядя Геня влюбился в жену своего сослуживца. Она была лет на двадцать моложе дяди Гени, но, между прочим, отвечала ему взаимностью. Об этом знали все, кроме её мужа. Вернувшись, они застали свой дом разрушенным немецкой бомбой и поэтому временно поселились вместе со своими “друзьями”в  квартире Карнафелей. И здесь все, кроме мужа, догадывались о происходящем между влюблёнными. А Борька откровенно ревновал дядю Геню, который стал уделять ему гораздо  меньше внимания, чем до войны. Борька невзлюбил “разлучницу” и демонстративно игнорировал её, даже когда они встречались в Отраде на “даче” дяди Гени. Он просто делал вид, что не замечает её присутствия, хотя дядя Геня неоднократно выговаривал ему за это.
Немного позднее вернулись из эвакуации ещё одни соседи – Скоробогатовы Николай Георгиевич и Елена Александровна. Здесь получилось наоборот – уезжали они втроём с дочкой Людой, а вернулись без неё. Люда до войны была изумительно красивой девочкой, но всегда какой-то болезненной. Даже в летнее время она никогда не загорала на море, часто лечилась в каких-то санаториях, но всё это не мешало в школе и в доме всем мальчикам в неё влюбляться. Не исключением был и борькин двоюродный брат Павлик. И вот, в эвакуации она умерла от туберкулёза лёгких. Не смогли её вылечить. Видимо, и лечить-то было нечем, да и негде. Вообще-то, Скоробогатовы не очень об этом и распространялись. Вся их жизнь, как до войны, так и после неё, был один сплошной секрет. Но зато Елена Александровна проявляла интерес ко всем соседям по квартире, их делам, проблемам и даже к тому, что готовилось в их горшках на общей кухне. Она следила буквально за всеми и за всем, что делалось в коммунальной квартире.
С “лёгкой руки “ Марьяны все жильцы квартиры между собой начали называть её “Хвостичкой”. Очень уж она, маленькая и сухонькая, напоминала мышку с длинным хвостиком, снующую по квартире и наблюдающую за всеми соседями и разнюхивающую все новости. Эта кличка стала настолько привычной, что явилась причиной одного смехотворного случая. Во время оккупации у живущего здесь немецкого генерала  прислугой работала молодая женщина из деревни по имени Галя. Когда город освободили, она некоторое время продолжала жить в этой квартире. Слыша, как все между собой называют Елену Александровну, она однажды обратилась к ней на кухне с вопросом:

- Тётя Хвостычка, скажыть, будь ласка, може потрибно зробыть уборку в вашей комнате или шо зварыть? Так я всегда готова! Тилькы скажыть!
Елена Александровна покраснела от неожиданности и негодования, но спокойно ответила:
- Уважаемая Галя, во-первых, меня зовут Елена Александровна, во-вторых, я пока сама отлично справляюсь по дому и, в-третьих, советую тебе не слушать плохих людей. А, вообще, спасибо за предложение!
Все, кто находился в это время на кухне, с трудом сдержали себя, чтобы не рассмеяться, а Борька тут же заявил Марьяне:
- Ма, мне с-срочно н-надо в ту-туалет!
Именно с этого времени Хвостичка поняла, что приобрела в квартире не очень приятную кличку и сильно обиделась по этому поводу. Однако, не отказалась от своей тактики вынюхивания и заглядывания в чужие кастрюли. Это привело и к неприятным явлениям. Так, однажды вечером в квартире послышался зычный голос дяди Гени:
- Маня! Неужели ты на старости лет влюбилась настолько, что пересолила свой знаменитый борщ?
Мария Карловна с обидой в голосе заявила:
- Геня, что за глупости ты говоришь? Я могу не досолить, но никак не пересолить! Тем более, борщ.
Через несколько дней, ужиная, Аркадий сказал Марьяне, что жаркое сильно пересолено и переперчено. Марьяна, конечно, не могла стерпеть такое обвинение, и, зло посмотрев на мужа, сказала:
- После яств общепитовского производства домашняя кухня тебя уже не устраивает!
Но, попробовав, поняла, что Аркадий был прав, хотя продолжал кушать, чтобы не злить супругу.
Началась “тихая” кухонная война, в которой значительную роль играл Борька. Ежедневно во все блюда, которые готовила Хвостичка, он обильно добавлял  соль и перец. И это длилось до тех пор, пока она не забрала свой примус в комнату и начала готовить еду на балконе. Все жильцы обратили на это внимание, а Марьяна поняла, что это дело рук её  “замечательного” сына.  Она решила поговорить с ним откровенно.
- Боренька, - сказала Марьяна, - мы ведь с тобой всегда были откровенны друг с другом. Скажи мне честно, что это делаешь ты. Просто больше некому это делать! Ну, согласись, что я права.
- Мама, ты д-дейст-вит-тельно п-права, что не-не-ком-му  в к-кварти-тире это де-делать, к-кроме меня, но и до-доказ-зать это н-никто не м-может! А я ск-кажу, что Х-хвостичка с-сама себ-бе эт-то де-делает.
П-пусть к-кто- ниб-будь д-докажет, что я неп-прав. Вы же её з-за рук-ку не п-поймали? И меня не п-поймали. Да, это с-сделал я! Вы её все бои-те-тесь, а вот, я не б-боюсь! П-пора её п- проучить! Д- даже с-смерть Люды её не н-научила!
- И тебя, сынок, ни милиция, ни исключение из школы ничему не научили. Ты так и напрашиваешься в тюрьму или детскую колонию! Смотри, это происходит очень быстро! Ведь ты у них уже на учёте!
- Н-ничего, мамуля, не с-случиться! Я т-теперь г-грамотный!




Г Л А В А  3.


“Бои” в квартире продолжались. Постоянно менялись группировки: то Мария Карловна с Марьяной против всех остальных, то Марьяна одна против всех, то вдруг наступал кратковременный всеобщий мир, который длился до очередного взрыва. А как могло быть иначе, когда в “коммуналке” была общая кухня, один на всех туалет, одна ванная комната, в которой стояли старинные ванна и раковина, но нигде никогда не было воды, потому что дом стоял на самой высокой точке города, а квартира – на четвертом этаже. Вообще в Одессе с водой всегда была проблема, а после войны тем более. Тот, кто никогда не жил в коммунальной квартире, вряд ли сможет понять всю сложность, драматизм и комизм этого коллективного существования.  Хотя, многие, получившие отдельные квартиры, ещё долгие годы ощущали ностальгию по прошлой жизни, одиночество, отсутствие общения с друзьями и недругами.
Конечно, не от “хорошей жизни”, люди разных возрастов, характеров, интеллекта вынуждены были жить коммунальных квартирах. И, конечно, эти условия не являлись прообразом “светлого” будущего. Но даже драматизм подобной жизни очень часто порождал комические ситуации, которые, к сожалению, становились определёнными нормами.

 Так, если в квартире проживало 15-20 человек, а туалет на всех был только один, можете себе представить, что из этого получалось? Особенно утром, когда все спешили на работу или учебу.
Это была самая злободневная проблема в квартире, в которой жил Борька! А ведь в доме были ещё более густонаселённые квартиры при одном туалете на всех. Каждый утром старался встать пораньше и заскочить в
это “богоугодное” место, но не всегда и не у всех это получалось. Когда там оказывался Аркадий, постоянно страдающий желудком, на всех в квартире нападал ужас, так как он брал с собой все свежие газеты и пока их не перечитывал, оттуда не выходил. Что только соседи ни выделывали, чтобы “выкурить” его оттуда: включали и выключали свет, издавали различные звуки возле дверей туалета, но Аркадий был принципиален в этом, как, впрочем, и во всём другом. Кстати, в туалете, ванной комнате и кухне у каждой семьи были свои электрические лампочки, подключенные к персональным счётчикам. Общим был только электрозвонок, но каждому необходимо было звонить определённое количество раз. Вода для питья, приготовления пищи и умывания хранилась в отдельных вёдрах, стоявших на столах в кухне. Была у всех и другая вода, которую Марьяна назвала “сливочной”. Эта вода хранилась в вёдрах, стоявших под умывальниками, и тоже была “на вес золота”.
   Таким образом, различных проблем и противоречий в квартире хватало с избытком. Пройти мимо них Борька не мог, да и не хотел. С раннего детства он старался всем подражать, устраивая целые комические представления, чем вызывал смех у всех соседей даже тогда, когда им было не до смеха. А когда подрос, к этому прибавились ещё и розыгрыши, которые не всегда и не всех веселили.
   Так, зная, что отец своим длительным пребыванием в туалете раздражает соседей, особенно утром, он вставал раньше  Аркадия, набирал старых газет и захватывал на длительное время это “заведение”.
Все соседи были уверены, что там находится Аркадий, так как Борька усиленно шуршал газетами и кашлял, подражая отцу. Выбрав время, он выскакивал из туалета, закрыв его на ключ снаружи, но оставив внутри горящую лампочку. Накал страстей возрастал, а в это время появлялся Аркадий с газетами подмышкой.
   Были у Борьки и другого рода проделки, которые вызывали не смех, а скандалы в квартире. Одно время он постоянно хвостичкину сливочную воду переливал из её ведра в другие до тех пор, пока она не перенесла умывальник с ведром к себе на балкон.  Шкодничал Борька очень осторожно, понимая, что, если будет в этом уличён, ему не поздоровится, отец определённо его накажет, причём, ремнём по мягкому месту. И, хотя все понимали, что в квартире делать это больше некому, реальных доказательств его вины не было.
   Несчастная Марьяна только разводила руками:
- Ну, в кого ты пошёл такой шкодливый, что за бес в тебя вселился? Ой, доиграешься ты, сынок!
Но, к сожалению, все борькины выходки и чудачества не ограничивались только квартирой. Размах его “деятельности” был гораздо шире и серьёзней.




Г Л А В А  4.


Несмотря на все упрёки и претензии к нему родителей, основной сферой борькиной жизни являлась улица с её “развалками”, приятелями, их общими интересами, проблемами  и увлечениями. Настоящих друзей у Борьки было только двое – Валька “Шлёма” и Петя Гохштейн, которые жили в этом же доме и учились с ним в одном классе (до исключения его из школы). И хотя их интересы, условия жизни и поведение были разными, они оставались друзьями и на деле доказывали это. Если Валька и Борька одинаково были всегда голодными и ходили в обносках, то у Пети с едой не было проблем. Ему родители даже давали в школу разные бутерброды, которыми он делился с друзьями. Его папа был  профессором, известным в стране учёным-атомным физиком, а мама-врачем. И, конечно, с питанием проблем в семье не было.  Петя одет был лучше всех в классе.  В доме у них была отдельная шестикомнатная квартира с телефоном и домработницей. Петя заранее знал, что пойдёт по стопам отца. Его знания физики и математики были на уровне старших классов. Он всегда выделялся своей скромностью, стесняясь перед друзьями тем, что знает гораздо больше них. Петя был круглым отличником и самым дисциплинированным мальчиком в классе, постоянно призывая к этому своих друзей, особенно Борьку, который являлся “заводилой” всех нарушений. Даже Валька пытался удерживать друга от  новых  проявлений недисциплинированности, призывая Борьку к серьёзному отношению к учёбе.
   И при всех этих различиях они оставались друзьями, всегда готовыми помочь друг другу в тяжёлую минуту.               
 
   Сейчас все были на каникулах и, кроме Борьки, старались отдохнуть от учёбы, набраться сил перед
новым учебным годом. Петя находился в пионерлагере, а Валька – у бабушки в селе.
   И только Борька “отдыхал” на развалках, на море в Отраде, рыбача с дядей Геней и постоянно думая о том, где заработать, чтобы утолить постоянные голодные колики в желудке.
   А вчера он встретил приятеля Жорку, живущего в районе Нового базара, который предложил ему возможность хорошо заработать:
- Слушай сюда! Сейчас в порту много кораблей из Америки, Англии и ещё из каких-то стран. Моряков всё время выпускают в город. У них можно дёшево купить разные там сигареты, жвачки и всё, что хочешь, а потом продать за хорошие деньги! Ты же знаешь, где можно зайти в порт? Не везде же поставили забор из колючки. Пойдём завтра. Отоваримся. А я знаю, где можно всё это толкнуть.
- Это х-хорошее д-дело, но с-сначала н-надо иметь де-деньги! Если я с-сегодня не-не-много п-подработаю, з-завтра п-пойду с т–тобой! В-стрет-тимся на С-соборке. Л-лады?

   Такая возможность заработать у Борьки была. У двух бабушек завтра начиналась стирка. Нужна была вода. Борьку об этом заранее предупредили. Он занял во дворе очередь, поставив в ней вёдра. Воду начинали подавать в шесть вечера. К приходу родителей с работы у Борьки в кармане уже было несколько бумажных рублей и мелочь серебром.
   Завтра можно было вступать в дело.



Г Л А В А  5.


Утром они встретились на Соборке. Кроме Жорки, здесь же был и Симка -“Штымп”, который жил на Слободке. Они поздоровались и направились в сторону порта. Жорка поинтересовался у Борьки:
     - Ну, достал - таки деньги?
     - Н-немног-го д-достал, р-работы б-было м-маловато, но для н-начала х-ватит. Н-надо ещё п-посмот-треть, что это т-такое! Я д-давно не б-был в п-порту, но н-ничего, п-пролезем к-как ни б-будь! П-пойдём ч-через Х-хлебную га-гавань.
   Штымп уточнил:
     - Там в порту сейчас патрули с ментами ходят! Надо подождать пока они пройдут.
   В порт они добрались быстро. Борька оказался прав. В Хлебной гавани забор ещё не был восстановлен. Кое-где проходы были закрыты клубками колючей проволоки, но мальчишки доволько легко пробрались на территорию гавани, прямо к причалу, который при отходе немцев был взорван. Когда они двинулись в сторону стоявших кораблей, вдруг заметили патруль, который направлялся в их сторону, весело разговаривая о чём-то и покуривая. Ребята быстро спрятались за какие-то цементные глыбы и сидели там, пока патруль не прошёл мимо, в сторону Арбузной гавани.
   Дорога к кораблям была открыта. Теперь надо было дождаться, когда с них начнут сходить на берег моряки. Жорка с сомнением тихо сказал:
     - Может они сошли ещё вчера вечером и в городе остались ночевать? Не ждать же нам, когда они вернуться? Их без нас уже отоварят!
     - Но ведь ты, Ж-жорка, ск-казал, что к-корабли п-приходят с-сегодня утром? Б-будем ж-дать.
   Через несколько минут с одного из кораблей по трапу спустились несколько моряков-негров. Мальчишки бросились к ним, совершенно не имея понятия, как к ним обращаться. В это время с другой стороны появились “конкуренты”- мальчишки, которые сидели в “засаде”, в другой стороне причала. Хорошо, что появились ещё несколько  моряков.
   Борька во время войны и, изучая немецкий язык в школе, который терпеть не мог, знал буквально несколько слов: “хальт!” “Хенде хох!” “Гитлер капут!” “гиб мир” и, пожалуй, это было всё, что ему удалось запомнить в процессе учёбы и просмотре кинофильмов о войне. О других языках он вообще не имел никакого понятия. Плюс то, что Борька сильно заикался, создавало для него самое тяжёлое положение в общении с иностранными моряками. Но, как ни странно, это оказалось и его преимуществом. Он обратился к одному негру, сильно стесняясь и оттого ещё больше заикаясь:
     - По-пожал-луйста, ги-гиб мир сигар-реты и ж-жевачка!
Негр засмеялся, показывая белоснежные зубы, и что-то крикнул другим морякам, которые тут же подошли к нему и дружно захохотали, доставая из сумок какие-то пакеты. Они гладили Борьку по курчавым волосам и засовывали ему в руки эти пакеты.
   В результате, у Борьки оказалось несколько блоков сигарет и четыре пачки жвачек. И всё совершенно бесплатно! Теперь можно было начинать “коммерцию”. Притом, что “начальный капитал” остался нетронутым в его кармане! Сбыть же подаренный ему товар оказалось делом совершенно простым.
   Жорка предложил для начала подойти к проходной военного госпиталя, где обычно с внутренней стороны решётчатых ворот собирались выздоравливающие солдаты и офицеры, чтобы перекурить и поглазеть  на проходящих мимо женщин и девушек, отпуская комплименты и стараясь познакомиться с ними. Сигареты и жвачки были проданы в течение получаса, причём раненые просили доставлять им курево постоянно.
   Борькиной радости не было предела. Остальные мальчишки тоже остались довольны этой коммерцией.
    В этот день Борька позволил себе купить и съесть две порции фруктового мороженого. 
 На этом их коммерческая деятельность не была закончена.  Даже тогда, когда на следующий день они обнаружили, что зарубежные корабли покинули одесский порт, мальчишки быстро нашли, чем заняться. Оказывается, рабочие табачной фабрики постоянно в конце каждой смены нелегально выносили папиросы различных марок и продавали их дешевле государственной стоимости. Как им удавалось проносить всё это мимо охраны, стоящей на проходной?
Об этом можно было только догадываться. На всех заводах и фабриках страны рабочие, получая за свой труд   мизерную зарплату, воровали часть продукции, которую производили. А тот, кто обязан был препятствовать этому, как правило, “закрывал глаза”, получая часть украденного.
    Мальчишки, покупая папиросы, продавали их в различных местах города. Борька сбывал “товар” в районе Нового базара, на Приморском бульваре, возле воинских частей. Папиросы раскупались очень быстро, так как в магазинах их не было, а по карточкам этого количества курильщикам совершенно не хватало.
    Борька, как заправский торговец, ещё и рекламировал свой товар, крича во весь голос: “Папиросы “Порт”, “Катюша” по рублю и пара – три! Покупайте “Беломорканал”! Две затяжки и упал!”. Правда, кричать можно было только тогда, когда он убеждался, что вокруг нет милиционеров. Такая торговля была категорически запрещена. Борька ещё не забыл о том, что недавно побывал в милиции и имеет “привод”.  Кроме продажи сигарет и папирос, носки воды по этажам, у Борьки появилось ещё одно занятие.
    Двухколёсные велосипеды и до войны и после её   окончания были в Одессе большой редкостью, особенно, если ими обладали юноши или мальчишки. Когда по улице  проезжал велосипедист, за ним бежали толпы мальчиков и девочек.
    Так вот, одна одесситка, которую звали тётя Шура, придумала сделать  из этого небольшой, но хороший бизнес. Ещё при румынах она купила несколько мужских и женских велосипедов и на Соборной площади давала их напрокат вокруг площади за определённую цену. Желающий покататься  должен был оставить в залог свой или родителей паспорт. За тем, чтобы велосипед не украли, следили два её сына, дежурившие  в разных частях площади. Когда они уходили домой обедать, Борька охранял велосипеды. За это, когда не было клиентов, ему разрешалось бесплатно покататься вокруг площади. Когда же работал только один из сыновей, Борька подменял второго, за что ему даже платили небольшие деньги.
    Обо всех его работах Марьяна догадывалась, но ничего конкретного не знала. Её устраивало, что он хоть чем-то занят, не дерётся и не хулиганит со своими “дружками”.
    Но однажды, на работе кто-то из парикмахеров сказал ей:
      - Марьяночка, я вчера на Новом базаре видела вашего Борьку, продающего папиросы. Он так призывал покупателей! Просто настоящий артист!
      
   Услыхав эту новость, Марьяна побледнела, опустилась на стул и спросила:
- Вы не могли ошибиться, с кем-то его перепутать?
- Ну, что вы, Марьяночка, разве Борьку можно с кем-то  перепутать? Он ведь такая прелесть!

Вечером Марьяна, покормив Борьку ужином, спросила сына:
         -Боренька, что ты вчера делал на Новом базаре? Вроде бы, я тебе покупать ничего не поручала?
Почувствовав что-то неладное, Борька сразу же ответил:
         -Раз ты мне не п-поручала, з-значит там ме-меня и не-небыло.
-Но парикмахерша тётя Лиза тебя там видела продающего папиросы и кричащего дурным голосом!
- Ты, ма-ма, п-посоветуй ей с-сходи-дить к г-глазнику. К-как она м-могла т-там меня ви-видеть, если м-меня т-там не-небыло?
      
После этого разговора Борька понял, что надо продавать папиросы в других местах, более удаленных от дома, там, где нет вероятности встретить кого-то из знакомых.




Г Л А В А  6

  Наконец-то пришло долгожданное письмо от Виктора. Он писал о том, что теперь они находятся в Союзе, недалеко от Киева, под городом Белая церковь, что увольнение из армии солдат его года рождения ожидается в будущем году, но “чем чёрт ни шутит?”. Из этой поговорки трудно было понять, что он имеет в виду. Правда, он написал, что все подробности расскажет, когда вернётся домой.
   Главное же состояло в том, что он жив и здоров. Настроение всей семьи и соседей улучшилось. Виктора любили в квартире все, без исключения. Потому-то все и переживали из-за долгого отсутствия от него писем.

   Однажды вечером раздалось четыре звонка. Борька побежал открывать входную дверь. В квартиру вошёл высокий военный с чемоданом в руке и вещмешком на спине. Борька не сразу узнал вошедшего. Когда же военный поставил чемодан на пол и начал обнимать и целовать Борьку, он понял, что это Виктор, закричав на всю квартиру:
     - Ма-ма, па-па, Витя п-приехал!
Марьяна, услышав крик младшего сына, пыталась встать со стула, но не смогла – ноги не слушались её. Виктор вошёл в комнату и, даже не сняв вещмешок, бросился целовать родителей. Марьяна и Аркадий от радости плакали, Борька прыгал вокруг них. Марьяна сквозь слёзы причитала:
     - Витенька, неужели ты не мог сообщить о
 своём приезде? Мы бы хоть встретили тебя! Ведь так от неожиданности и умереть можно!
В комнату сбежались все соседи, которые обнимали и целовали Виктора.
   Наконец-то ему удалось снять фуражку и сбросить на пол вещмешок.
     - Сыночек, на какое время тебя отпустили?,-вытирая слёзы, спросила Марьяна, - почему ты такой худой? Неужели и в армии нечем кормить солдат?
Виктор рассмеялся и после паузы ответил:
     - Во-первых, я демобилизован бессрочно, во-вторых, и в армии нет особого изобилия продуктов питания. Как говорится на плакатах, народ и Армия едины! А то, что худой, так это я ещё расту! Война же для меня, будем надеяться, окончена!
   Выглядел Виктор героически. На груди блестели орден “Славы”, медали “За отвагу”, За боевые заслуги”, “За взятие Вены”, “За взятие Будапешта”. Борька же сразу заметил на правой стороне гимнастёрки красную и жёлтую полоски, означавшие тяжёлое и лёгкое ранения. Он тут же поинтересовался:
     -Ви-итя, ты б-был два р-раза ра-нен? Мы об этом ни-ничего не з-знали!
Виктор улыбнулся в ответ и тоже спросил:
      - Что это ты, братик, стал ещё сильнее заикаться?
   Дядя Геня предложил отметить приезд Виктора, причём, немедленно. Все разбежались по своим комнатам, и через пару минут на столе появилась закуска, а дядя Геня принёс даже бутылку водки. Витя тоже достал из вещмешка банку американской тушёнки, хлеб и другую еду из солдатского пайка. До полночи отмечали благополучное возвращение Виктора и окончание войны.
   Когда все соседи разошлись, Аркадий и Борька уснули, Марьяна с Виктором разговаривали почти до утра, рассказывая друг другу обо всех событиях, которые произошли за три с лишним года их разлуки. Между прочим, Виктор подробно рассказал о причинах его досрочной демобилизации, в то время как его друзья-одногодки продолжали служить ещё более года.
   Уже находясь в городе Белая церковь, Виктор и его друзья-десантники, будучи в увольнении, крепко выпили за Победу и в городском парке подрались с артиллеристами, за что были посажены на гарнизонную гауптвахту. Виктор, как старший сержант, получил больше всех- 10 суток.
В это время его друг Костя, уволенный месяцем раньше, готовился к свадьбе. Виктор очень переживал, что не сможет быть на торжестве своего лучшего друга, с которым делил все тяготы фронтовой жизни. Надо было что-то придумать, как-то выбраться из гауптвахты. И он вспомнил о своём врождённом пороке сердца, о котором скрыл от врачебной комиссии при мобилизации и сам давно забыл, имея более ста боевых прыжков с парашютом. Теперь Виктор вспомнил об этом и пожаловался на боли в сердце. Врач тут же обнаружил сильные шумы и направил его в госпиталь. Отсюда попасть на свадьбу друга было делом смекалки и личного обаяния среди дежуривших ночью медсестёр.
   Через неделю Виктор был демобилизован, причём, с ходатайством перед военкоматом о выдачи ему “белого билета”.
   Но на свадьбе у лучшего фронтового друга он всё-таки погулял!
   Марьяна  рассказала сыну о том, сколько мук пришлось ей и Борьке хлебнуть после его ухода на фронт и, конечно, о том, какие неприятности доставлял и продолжает доставлять родителям его младший брат Борька.
   Виктор поделился с матерью планами своей будущей жизни. Он так и не отказался от своей мечты стать драматическим актёром, для чего хочет поступить учиться в театральное училище.
   Уже на следующий день он побывал в театральном училище, где узнал правила приёма. С одной стороны его обрадовало известие о том, что бывшие фронтовики, награждённые боевыми орденами и медалями, освобождались от вступительных экзаменов по общеобразовательным предметам, но должны были пройти собеседования по вопросам актёрского мастерства. С другой стороны, в училище принимались только те, кто имел среднее образование. Виктор же до войны успел окончить только 9 классов. Правда, после беседы с ректором училища ему и ещё двум абитуриентам-фронтовикам разрешили поступать при условии, что после первого курса они 
должны будут предоставить аттестаты зрелости. Это означало, что одновременно с учёбой в училище, если поступят, надо поступать в 10 класс вечерней или заочной школы рабочей молодёжи. Эту проблему он тоже решил довольно быстро. Виктор пошёл в школу, в которой учился до войны, и поступил в 10 класс заочной учёбы.
   Год для него предстоял очень напряжённый. Трудно было совмещать эти два вида занятий. Тем более, что учёба в театральном училище поглощала много времени, особенно, на первом курсе. Зачастую Виктор и его друзья Миша Литинецкий и Ваня Макогон ночами занимались по специальным и общеобразовательным предметам. Борька с большим вниманием следил за всем, что они делали, особенно, за тем, что касалось вопросов актёрского мастерства и, в первую очередь, техники речи. Он вместе с ними заучивал различные скороговорки и стихи. В нём теплилась надежда избавиться от заикания, которое с годами всё больше мешало ему.
   Но с возвращением Виктора и началом его учёбы внимание к Борьке со стороны родителей стало ещё меньшим. Он, конечно, продолжал, как и прежде, выполнять свои домашние обязанности - бегал по магазинам, отоваривая карточки, стоял в очередях, таскал домой воду. Но главным местом его пребывания оставалась улица, основным времяпрепровождением - заработки любым способом. Иногда он всё же задумывался над тем, где будет учиться, но эти мысли посещали его очень редко, меняя настроение к худшему.




Г Л А В А 7


В этот день Борьке с раннего утра не везло. Очередь за хлебом по карточкам была необычно большой, к тому же, никто толком не знал, когда его привезут. Борька занял очередь за знакомой женщиной из соседнего дома и решил всё-таки попробовать поступить в школу N 107, располагавшуюся в конце улицы Льва Толстого, возле конечной остановки троллейбуса, в пятиэтажном сером доме, в котором до Революции находилась гимназия. Теперь это была ближайшая от борькиного дома мужская школа. До неё надо было идти три квартала. Предыдущая, из которой его исключили, находилась рядом.
Борька сбегал домой, взял табель об окончании пятого класса и Свидетельство о рождении.
   В школе секретарь, увидев его табель, где по поведению стояла отметка неудовлетворительно, спросила, почему он пришёл без родителей. Борька ответил, что они работают. Тогда секретарь вернула ему документы и сказала:
     - Мальчик, я уверена, что с такой отметкой по поведению, тебя ни в одну нормальную школу не примут. Мой тебе совет – пока не поздно, поступай в школу ФЗО. Там хоть специальность какую-нибудь получишь. А с балагурами они умеют разбираться! Иди, не теряй время!
   Борька, конечно, расстроился, но, не подав виду, пошёл  в сторону дома и магазина, в котором он занял очередь за хлебом. Хлеб привезли, но очередь его прошла. Никто его не признал, и ему пришлось снова занимать очередь. Пока он относил домой документы и вернулся к магазину, хлеб закончился и всем объявили, что его привезут вечером или завтра утром. Борька от досады чертыхнулся и решил искать хлеб в других магазинах. После долгих поисков хлеб был куплен и отнесён домой. Здесь Борька вспомнил ещё об одном серьёзном поручении. Отцу на работе, вместо каких-то продуктов, выделили по карточкам четыре бутылки водки, которую надо было выкупить в определённом магазине, расположенном возле цирка на улице Садовой. Аркадий был против того, чтобы поручать это Борьке, но Марьяна ему сказала:
     - Хорошо, сходи и выкупи сам.
     - Но ведь ты знаешь, что у меня нет на это времени!
     - У меня тоже нет времени. Я до позднего вечера работаю, а когда вы приходите, надо кормить всех ужином. Витя сейчас готовится к экзаменам! Кто же остаётся? Наш главный снабженец! Боренька, прошу тебя быть очень осторожным! Это ведь стоит немалые деньги! Эта водка нужна нам была, как мои болячки!
   Вспомнив об этом поручении, Борька взял новую, крепкую “авоську”, продуктовую карточку и пошёл выполнять это поручение. В магазине не было никакой очереди, и он, погрузив бутылки в авоську, отправился домой. По дороге ему показалось, что неся довольно тяжёлый груз в руке, можно его ударить о какой-нибудь предмет, лежащий на тротуаре, и он решил, что безопаснее будет нести авоську на плече. Так он и сделал, помня какой ценный груз доверили ему купить.
   Возле рекламы цирка Борька остановился, любуясь атлетами, жонглёрами и клоунами. Он очень любил цирк. В это время мимо проходила какая-то кампания молодых людей, которые то- ли случайно, то ли специально задели авоську, слетевшую с плеча и вырвавшуюся из руки Борьки. Авоська с водкой упала на тротуар, и все четыре бутылки разбились. Борька сразу даже не сообразил, что произошло, а вокруг уже собрались мужики, начавшие выбирать осколки бутылок, в которых сохранились остатки водки, и жадно выпивать их.
   Когда Борька понял весь трагизм случившегося, он, даже не подняв лежавшей на земле авоськи, заплакал и медленно побрёл, но не домой, а в противоположную сторону. Теперь он отчётливо вспомнил предупреждение отца о том, что нельзя поручать ему столь ответственное задание.
   Борька не боялся наказания, ругани и причитаний матери. Он хорошо к этому привык. Ему было обидно, что он не справился с этим поручением, хотя постоянно выполнял более сложные задачи. Его мучило сознание того, как к этому отнесётся старший брат. Ведь мать называла Борьку “главным снабженцем “. И ведь в действительности это так и было. Именно поэтому он решил домой не возвращаться. Будь что будет! Пусть почувствуют, как жить без него! Ничего, он без них-то проживёт!
   И он пошёл “куда глаза глядят”, не думая о том, где будет ночевать, что будет кушать, как его уход из дома воспримут родители, брат и соседи.




Г Л А В А  8


На этом переживания и неудачи Борьки не  окончились. Он с ужасом понял, что  продуктовые карточки остались у него. Кроме того, дома были спрятаны пять пачек папирос, которые Борька собирался сегодня продать. Денег в кармане было всего пара рублей. Подойдя в порт, он не увидел ни одного иностранного корабля. Надо было срочно идти к табачной фабрике. Но и здесь его постигла неудача. Возле проходной и вдоль забора ходили милиционеры. Кто-то из мальчишек сказал ему, что уже второй день они проводят облавы на тех, кто выносит папиросы для продажи. Идти работать на Соборке, у тёти Шуры, или носить в доме воду он тоже не мог – кто-то его обязательно увидел бы.
   Время уже клонилось к вечеру, и надо было подумать о том, где ночевать. Проходя мимо вокзала, Борька купил себе у какой-то женщины пирожок с картошкой, который мгновенно съел, так как был сильно голоден. Он решил идти в Отраду, где находился курень дяди Гени. Но и здесь его постигла неудача. Обычно ключ от дверей лежал под камнем, о котором знали только двое – дядя Геня и Борька. Ключа на месте не оказалось. Он решил подойти к дяде Коле, охранявшем лодки. Лодочных станций, как до войны, ещё не было, но хозяева лодок платили инвалиду войны, бывшему военному моряку, потерявшему при обороне Севастополя ногу, дяде Коле, и он охранял и ремонтировал их лодки.
   В это время и лодка дяди Гени стояла там перевёрнутая. Дядя Коля смолил её днище.
Здесь же у него находилась старая  будка, в которой он постоянно жил.
   Дядя Коля радостно встретил Борьку:
       - Привет, дружище! Какими судьбами и в такое позднее время? Что случилось в нашей Одессе? Я ведь в этой глуши ничего не знаю! Но ты, Борька, пришёл очень кстати. Я хотел сходить в Лермонтовский курорт скупаться в бане, а лодки оставить не на кого. Ты часок не посидишь здесь? Я буду тебе очень благодарен!
     - Ну, к-конечно, по-посижу! Бу-будьте с-спокойны, дядя К-коля! Я всё р-равно б-буду з-здесь до утра. Мы с дядей Г-геней х-хотим порыб-бачить со с-скал.
     - Мне тебя бог послал! Покушай, выпей чайку, но не спи, я скоро вернусь!
И он вприпрыжку пошёл вдоль берега в сторону Лермонтовского курорта, где сейчас долечивались раненные моряки. 
Борька, конечно, ждал дядю Колю не час, как он обещал, а все два с половиной.  За это время Борька успел покушать, дважды попить чай и подумать о том, что он будет делать завтра. Кроме того, дворняга Шарик несколько раз начинала лаять, и Борька тут же выбегал из будки посмотреть, всё ли нормально вокруг лодок.
Он, конечно, очень хотел спать, но старался сдержать данное обещание охранять лодки.
Дядя Коля пришёл хорошо выпивший и довольный тем, что ему удалось выкупаться и встретиться с друзьями по обороне Одессы и Севастополя. Как тут было не выпить и не поговорить о прошедшей войне.
   Он постелил Борьке на раскладушке, а сам лёг на старом топчане и ещё долго продолжал рассказывать о тяжёлой и опасной службе морского пехотинца, но Борька, сильно уставший и много переживший за этот день, его не слышал, а спал “мёртвым” сном.
   Проснулся он очень рано, так как сильно замёрз, и надо было уходить в город. Ведь с дядей Геней никакой договорённости об утренней рыбалке не было, и выглядеть лгуном перед дядей Колей, давшем ему ночлег, Борьке не хотелось. Пусть он думает, что мы действительно отправились рыбачить со скал. Может быть, ещё не раз надо будет ночевать в его сторожке.
   Утро было прохладное, и Борька быстрым шагом направился в сторону вокзала, мечтая увидеть женщину, у которой вчера купил пирожок, но её нигде не было. Было слишком рано. Пришлось идти в центр голодным. Он знал, где можно было в это время купить горячий пирожок – у входа в одно из зданий университета, куда студенты направлялись на занятия.
   Идя по Пушкинской, Борька вдруг обратил внимание на большое объявление, висевшее на одной из многочисленных рекламных тумб. В нём сообщалось о наборе в морскую “Школу юнг” Черноморского пароходства мальчиков, имеющих 5 классов образования. Эта школа за 2 года учёбы готовила мотористов и матросов первого класса и давала неполно-среднее образование и возможность поступления после её окончания в среднее мореходное училище, причём, вне конкурса – мечту большинства одесских мальчишек.
   Теперь у Борьки возникли две главные проблемы: как-то занести домой, причём, никем не замеченным, продуктовые карточки, оставшиеся у него после случая с водкой, и взять табель об окончании 5-го класса и Свидетельство о рождении. Эти проблемы так “забили” его голову, что он даже забыл о покупке пирожка. Сейчас надо было думать о том, как пробраться домой незамеченным. Ключ от квартиры всегда был у него с собой, а от комнаты лежал под ковриком возле двери.
   Вначале Борька с противоположной стороны улицы убедился в том, что на их балконе никого нет, и он закрыт. Потом, осмотрев вход в парадный подъезд, он быстро поднялся на четвёртый этаж. Уверенный в том, что, кроме “Хвостечки” и Олеси, в квартире никого нет, Борька быстро открыл входную дверь, взял под ковриком ключ от их комнаты, и, войдя, положил на тумбочку продуктовые карточки. Затем, взял нужные ему документы, тихо вышел, закрыл дверь комнаты, и только собрался выйти на лестницу, как открылась дверь, и в коридор вошла Олеся. Увидев Борьку, она обрадовалась, открыла рот, чтобы поздороваться, но он показал ей, приложив палец к губам, чтобы она молчала. Когда они вошли к ней в комнату, шёпотом спросила у него:
     - Борька, куда ты пропал? Все ведь с ног сбились, разыскивая тебя! Как ты, где ночевал? Твои всю ночь бегали по улицам и дворам, в квартире все соседи в ужасе, не зная, что с тобой произошло! Я всех успокаивала и уверяла, что это твой очередной “закидон”! Ну, расскажи, что произошло, и где ты мотался, чертёнок! Это не связано с той водкой, которую ты пошел покупать, чтоб она пропала!
    Борька быстро и кратко рассказал о том, что произошло, взял с неё клятву о молчании, попросил дать ему что-нибудь пожевать, потому что умирает с голоду, и быстро вышел из квартиры, спустился по лестнице вниз, выглянув на улицу и, убедившись, что ему ничего не угрожает, перебежал дорогу и был таков.
   “Операция”, задуманная им, прошла быстро и успешно. Теперь надо было думать, что делать дальше, чем питаться и где ночевать. Правда, ему удалось забрать из дома 5 пачек папирос, которые можно было продать, но этих денег, всё равно, надолго бы не хватило. Оставался один выход – быстрее устраиваться в школу юнг, где питание и ночёвка были бы обеспечены. Но Борьку угнетало чувство того, что он это делает, не посоветовавшись и не получив согласия родных.




Г Л А В А  9


И всё же Борька отправился на поиски школы юнг. Сделать это было не просто, даже имея адрес. Идя по улице в сторону парка им. Т.Г. Шевченко, он то и дело на домах не находил их номера или встречал развалки, которых тоже было много. И всё-таки Борька нашёл дом, на котором находился нужный ему номер. Это был большой четырёхэтажный дом, имевший вид здания, в котором давно никто не жил. В подъездах не было дверей, в окнах – стёкол и даже рам. Позже Борька узнал, что во время оккупации в нём находился румынский полк, а после освобождения города никто ещё им не занимался, и население из соседних домов растащили всё, что можно было утащить.      
   Внутри первого этажа находился большой зал, напоминавший загаженную конюшню. И только в дальнем левом углу, где было довольно чисто, стояли стол, несколько стульев и старый книжный шкаф. За столом сидела молодая женщина и лузгала семечки. Она была так увлечена этим занятием, что совершенно не обращала внимания на стоящего перед ней Борьку, который, подойдя к столу, поздоровался и ждал, пока ему ответят. Наконец-то, женщина подняла на него глаза, внимательно осмотрела с головы до ног и спросила:
       - Что тебе нужно, мальчик?
       - Это ш-школа юнг?
       - Да, здесь будет школа юнг, а пока только идёт ремонт. Тебе-то что до этого?
       - Я х-хочу п-поступить в эту ш-школу. Вот мои д-документы.
Борька положил на стол Свидетельство о рождении и табель об окончании 5-го класса. Женщина, даже не прочитав, положила их в какую-то папку и спросила:
       - Что ты умеешь делать? Плотничать, красить или ещё чево? Учти, что приём в школу будет после того, как ремонт закончат.
Борька, долго не раздумывая, ответил:
       - Что нужно, то и бу-буду де-делать!
       - Да ты, мальчик, не волнуйся так. Даже заикаться начал. Отремонтируете здание, и тогда будет приёмная комиссия, медицинский осмотр, а сейчас иди на второй этаж к боцману, которого зовут  дядей Васей, он даст тебе работу и место, где будешь ночью спать. Главное старайся хорошо работать. Тогда тебя и в школу примут. И не опаздывай на обед, а то голодным останешься!
        Это было главное, что в данный момент Борька хотел услышать. Значит, будет, где ночевать, и к тому же ещё, покормят. Он был такой голодный, что еле передвигал ноги.
   Поднявшись на второй этаж, Борька довольно быстро разыскал боцмана дядю Васю, который был одет в морскую форму, носил пышные усы и большой живот. Он понял, что Борька никакой ремонтной профессии не имеет и поставил его на уборку помещений, в которых под командой нескольких стариков трудились будущие “моряки” разного возраста, примерно, от 13 до 18 лет. Они штукатурили стены, белили потолки, ремонтировали оконные рамы, резали стёкла и делали многие другие работы. Здесь же находилась и бригада уборщиков, к которой примкнул и Борька. Ему вручили большую метлу и металлический савок, показали, где следует подметать и куда выносить мусор. Но, прежде всего, он пошёл в каптёрку, где переоделся в тяжёлые брезентовые брюки и куртку, которые были, как минимум, на три размера больше. Брюки удалось подвязать верёвкой, рукава куртки и штанины брюк трижды загнуть. Начав работать, Борька обратил внимание, что все мальчишки выглядели таким же образом и не придавали этому никакого значения. Все трудились очень тяжело и самозабвенно, понимая, что от этого зависит их поступление в школу. И Борька старался изо всех сил, чтобы не отставать от других.
   Вдруг послышались громкие звуки колокола, и все, побросав свой рабочий инструмент, бросились бежать вниз. Какой-то парень крикнул Борьке:
        - Беги за мной, а то останешься голодным!
Борька так хотел кушать, что бросился бежать за этим парнем и даже обогнал его.
   Во дворе стояла армейская походная кухня, от которой распространялся непонятный запах. На двух столах лежали алюминиевые миски, которые мальчишки мгновенно расхватывали и становились друг за другом в тесную длинную очередь. Мисок уже оставалось очень мало, и Борька схватил одну для себя, а вторую – для парня, который предупредил его о том, что надо бежать. Когда подошла борькина очередь, он подставил свою миску, и женщина в белом колпаке плеснула в неё черпаком какую-то жидкость.
   Когда он отошёл от кухни, то понял, что у него нет ложки, и он начал пить содержимое миски прямо из неё. Это была смесь супа с кашей, но очень жидкого содержания и полного отсутствия соли. Соль в такой же миске стояла на столе, но Борька этого не видел и поглощал еду быстро и с наслаждением.
   Через некоторое время послышался окрик:
        - Кто хочет добавку?
Снова выстроилась очередь, но теперь Борька был в числе первых. Женщина в колпаке плеснула в его миску полчерпака и спросила:
        - Ты новенький? Уж больно отощавший! Давай, я тебе ещё добавлю немного!
   Борька поблагодарил её и отошёл в сторону, чтобы покушать полученную добавку. И в это время услышал:
        - Ну, ты, приятель, бежать горазд! Даже меня умудрился обогнать. Давай знакомиться. Меня Серёгой зовут. У тебя курить, случаем, нет?
 Борька назвал своё имя и достал из кармана куртки пачку папирос. В ответ Серёга вытащил из голенища немецких сапог алюминиевую ложку и вручил Борьке:
        - Держи и не теряй. Вещь очень необходимая. Я из Котовска. Подыхаем там от голода! А ты откуда приехал?
        - Я не п-приехал. Я пешком п-пришёл. Здесь живу, в Одессе. Тут тоже не с-сладко!
        - Ты почему заикаешься?
        -  Б-бомбой ш-шандарахнуло в н-начале в-войны.
        -  Ты поменьше разговаривай. Могут дразнить, и даже не принять в школу! Ты меня держись. Прорвёмся! Пойдём за угол, покурим. Здесь с этим строго, если заметят!
     До позднего вечера все очень тяжело работали, и, когда Серёга показал Борьке свободную кровать, на которой лежали старый матрас и подушка, издававшие неприятный запах, он прямо в робе упал на неё и тут же заснул “мёртвым” сном.
      Только утром Борька узнал, что на ужин тоже давали какую-то еду. Он, конечно, пожалел, что пропустил это событие, но участвовать в нём просто не было сил – очень Борька устал за прошедший день.
   



Г Л А В А  10


В это время дома усилилась паника – уже двое суток Борька отсутствовал, две ночи не ночевал, и никто не знал, где он может быть, где его искать и, вообще, жив ли он. У кого только ни интересовались, видел ли Борьку кто-нибудь, слышал ли о нём что-либо. Даже старушки, которым он постоянно носил воду, выражали удивление и неудовольствие по поводу его исчезновения: не было воды для приготовления пищи и стирки. Борька являлся их постоянным водоносом.
   Он в эти дни даже  не появлялся у тёти Шуры-“велосипедницы” на Соборке .
И только дядя Геня, встревоженный этими событиями, поехал в Отраду и случайно узнал о том, что одну ночь Борька находился на лодочной станции, сказав, что утром собирается с ним на рыбную ловлю со скал. Дядя Геня с возмущением заявил:
        - Вот, сукин сын, получит он у меня рыбную ловлю! Это ведь был рабочий день! Какая к чёрту ловля? У меня ведь работа!
   И только одна Олеся знала больше всех, но она поклялась Борьке молчать и старалась сдержать своё слово.
   Марьяна всё время плакала, проклиная эту водку и понимая, что дело только в ней. Все её успокаивали, в том числе и соседи по квартире. Она настаивала, что надо обратиться в милицию.
Когда и на третий день Борька не появился дома, она таки заставила Аркадия пойти в райотдел и подать заявление об исчезновении сына. Там выслушали его и, порывшись в каких-то документах, с ухмылкой на лице заявили:
        - Заявление, конечно, принимаем и будем искать вашего сына, но ведь мы вас неоднократно предупреждали, что он связался со шпаной и уголовными элементами, имеет уже привод в милицию, но вы не обратили нужного внимания на это предупреждение. И вот – результат на лицо! Где его теперь искать? Он вполне может быть на одной из “малин”, а их в Одессе очень много! Но не переживайте. Он ещё может скоро появиться дома. Он ведь всё-таки не закоренелый уголовник, а и у них появляется тяга домой и определённые чувства к родным!
  Возвратившись  домой, Аркадий сказал жене:
        - А ведь мы, Марьяна, действительно много упустили в воспитании сына, дали ему слишком много самостоятельности!
        - Особенно ты много участвовал в его воспитании! Тебе всегда было некогда этим заниматься! Работа, партийные дела. А самостоятельность дали ему не мы, а война, когда я сутками работала, а придя домой, падала и усыпала, чтобы рано утром встать и снова идти трудиться за гроши и продуктовые карточки. Главным воспитателем у Борьки была война и улица, где рядом находились такие же голодные и несчастные дети, а в Одессе к тому же – шпана, воры, хулиганьё и босяки. К сожалению, наш город всегда не страдал от их отсутствия в любые времена.
   Аркадию нечего было возразить, и он уткнулся в газету. Виктор же дал дельное предложение. Надо каждый вечер дежурить возле дома, проверять подъезды соседних домов и развалки, находящиеся поблизости. Так они и делали, но безрезультатно. Из милиции тоже никакой информации не поступало. А ведь уже шёл четвёртый день пропажи сына и брата.
   Борька же продолжал успешно трудиться в здании будущей школы юнг. Но на пятый день работы прибыло более сорок новых мальчишек из сельской местности Молдавии и одесской области. Кроватей и рабочей одежды для них не было. И тогда руководители школы потребовали, чтобы жители Одессы ночевали дома. Для Борьки это была катастрофа. Но не только для него, а и для тех, кто не имел, где ночевать, хотя и был одесситом.
   Вечером, после ужина пришлось идти искать ночлег. Ноги сами привели его к своему дому, и здесь Борьку поймал отец, дежуривший возле подъезда и сразу не узнавший его, грязного и похудевшего. Схватив Борьку одной рукой за ухо, а другой за шиворот, Аркадий потащил его домой. Борька, конечно, мог как-то вырваться, но он этого не сделал, потому что очень соскучился по родным, по дому, мечтал умыться и покушать. Он даже забыл о разбитых бутылках с водкой и ожидавшем его наказании. Ему очень хотелось уже оказаться дома.
Ничего не говоря, Аркадий втолкнул Борьку в комнату, где к нему бросилась Марьяна, начала его обнимать, целовать, плача и приговаривая:
        - Мерзавец такой! Хочешь моей смерти! Ты хоть понимаешь, что мы за эти дни пережили? Где мы только тебя ни искали! Боже мой, какой ты грязный! Чем от тебя так воняет? Иди, помойся и садись кушать! Ты в войну не был такой худой и высохший!
Марьяна отпустила Борьку, Витя дал ему оплеуху, а Аркадий пошёл за ним, на всякий случай, чтобы снова не исчез. Соседи, услышав шум, выбежали в коридор и радостно приветствовали беглеца, а дядя Геня, улыбаясь, сказал:
        - С тобой, Борька, мы поговорим потом, рыбак несчастный!
   Борька чувствовал себя виноватым и, одновременно, очень счастливым. Наконец-то он дома, рядом с родными и будет спать в своей кровати!
Поужинав, он ещё долго рассказывал обо всех событиях, произошедших с ним за эту неделю, о поступлении в школу юнг, где пока проходит ремонт здания. Это сообщение было воспринято родными не с восторгом, но потом, посоветовавшись между собой, решили, что пусть лучше будет так, чем его контакты со шпаной, постоянные драки на развалках, которые могли привести к новым встречам с милицией, где Борьку уже хорошо знали.
   Засыпая, он попросил поставить будильник на 6 часов утра, потому что нельзя опаздывать на построение. Это заявление младшего сына приятно удивило родных.
   Так продолжалось целый месяц. Борька уже привык к такому режиму жизни и тяжёлой работе. Он за это время даже приобрёл новую профессию – красил окна, двери и научился шпаклевать и белить стены. Появились новые друзья – трудолюбивые и серьёзные ребята, как правило, прибывшие из сельской местности.
   И вдруг, как гром среди ясного неба. Оказалось, что здание будущей школы юнг, которое они так долго и тяжело ремонтировали, никто официально им не выделял, и оно предназначалось какому-то институту. Сказалась послевоенная неразбериха. Ремонт, который подходил к завершению, был остановлен, и через неделю пришёл приказ о переводе школы в Севастополь, где в районе порта было выделено здание, которое необходимо было ещё отремонтировать.
   Всем ребятам, проживающим в Одессе, надо было предоставить письменное согласие родителей на переезд сына в Севастополь.
   Естественно, борькины родители были категорически против отпустить сына в другой город. Никакие уговоры и мольбы не смогли изменить их решения. Марьяна строго заявила:
        - Я всю войну молила Бога, чтобы наша семья снова жила вместе! Хочешь, сынок, быть  моряком? Мы не против, но  надо хотя бы иметь семь классов образования, чтобы поступить в мореходное училище более высокого уровня.
   Так закончилась первая и неудачная попытка Борьки стать моряком.
Г Л А В А   11


Все эти события привели к тому, что Борька резко изменился в своём поведении: совершенно перестал смеяться, шутить, отказался от всяческих “розыгрышей” друзей и соседей, что так было   характерно для него. Короче говоря, Борька “потух”. Конечно, свои постоянные обязанности по дому он продолжал безукоризненно выполнять, но не более того. Всё реже и реже выходил гулять и встречаться с друзьями, даже с Валькой и Петькой, которые уже вернулись с отдыха домой. Сказывалось его разочарование в мечте стать моряком.
   Но длилось это недолго. Теперь у него появилось новое стремление – хоть чем-то быть похожим на моряка, хотя бы одеждой и походкой в “развалку”. Освоить морскую походку было несложно. Большинство мальчишек его возраста так ходили и почему-то сплёвывали сквозь зубы, думая, что это делает их похожими на моряков – мечту их будущего. У кого была возможность, носили невообразимо широкие внизу брюки, так называемые “клёши” обязательно чёрного цвета. Пиком этой моды являлся широкий ремень с морской бляхой – орудием всех драк. И, конечно, предусматривалось ношение чёрной обуви.
   Борька обо всём этом мог только мечтать и завидовать! Пределом его первоначальных стремлений была морская тельняшка, или, как её называли моряки, “рябчик”. Чтобы достать её, нужны были деньги. Где их мог раздобыть Борька? Не просить же у родителей или брата. Надо было снова начинать торговлю сигаретами и папиросами, в чём у него уже был немалый опыт.
Это и заставило его выйти на улицу и идти в порт или к табачной фабрике, покупать “товар”, продавая его и получая от этого доход. Скоро у Борьки появились деньги, необходимые для приобретения заветной тельняшки. В один из дней он купил на “толкучке” изрядно поношенную, но  совершенно целую, а, главное, по его размеру тельняшку, чему был очень рад и горд.
Марьяна, конечно, подняла страшный крик:
        - На какой помойке ты нашёл эту страшную и старую дрянь? Хочешь подхватить заразу?
Но Борька сам постирал приобретение и надел его с большим удовольствием. Теперь он хоть чем-то стал похожим на моряка – мечту своего детства.    
   До начала нового учебного года оставалось меньше месяца. Виктор был принят в театральное училище. И только с Борькой оставалась полная неясность. Надо было что-то решать. Где ему дальше учиться? Он рассказал родителям о том, что сам пытался подать документы в школу N 107, но ему отказали и посоветовали идти в ФЗО. Поэтому он и подался в школу юнг, но и здесь ничего не получилось!
   Марьяне, к большому сожалению, пришлось уволиться с работы. Необходимо было заняться детьми – что-то решать с Борькой и подумать об одежде обоих. У Виктора была только военная форма, в которой он продолжал ходить, а у Борьки – старые обноски и тельняшка, видавшая моря и океаны. Надо было садиться за швейную машинку и перешивать с одного на другого тоже старые вещи, сохранившиеся с довоенного времени. Конечно, её уход с работы сильно сказался на их материальном состоянии, но другого выхода не было. Приходилось рассчитывать на зарплату мужа, очень маленькую стипендию сына, которой вряд ли хватило бы даже на папиросы.
   Марьяна надеялась на то, что появятся хоть какие-то заказы на пошив со стороны. До войны их было очень много. Её приработок намного превышал зарплату Аркадия, но сделал сутулой и очень уставшей, похожей на женщину, более старшего возраста. А ведь, когда началась война, ей было всего 45 лет.
   В один из дней, утром, Марьяна, взяв необходимые документы, вместе с Борькой направилась в школу N 107. Но секретарь снова отказала в приёме документов, ссылаясь на то, что сын был исключён за недисциплинированность из предыдущей школы.
        - У нас и своих хулиганов хватает! Не школа, а какой-то дурдом! Нет никаких сил с ними бороться! А вы хотите нам ещё одного подбросить!
Идите в какую-нибудь другую школу! В городе их достаточно.
   Марьяна, покраснев от возмущения, спросила:
        - Простите, вы учитель? Вы разве не знаете, что учитель должен не только учить детей, но и воспитывать их? Особенно сейчас, когда дети пережили такую страшную войну!
        - Я – секретарь директора школы, и никогда не хотела быть учителем! Это же можно с ума сойти от этих ненормальных детей!
        - Не волнуйтесь, вам это не грозит! Директор у себя?
        - У себя, но он не принимает! Он занят!
Марьяна взяла Борьку за руку и, не обращая внимания на крики секретарши, открыла дверь кабинета директора и вошла в большую светлую комнату. Директор сидел за столом и что-то писал. Марьяна поздоровалась и извинилась за вторжение. Директор поднял голову, внимательно посмотрел на неё и вдруг подскочил с криком:
        - Боже мой, Марьяночка! Это ты? Сколько же лет мы не виделись? Наверно, со дня похорон Люси? Как вы, как Аркадий, дети, как Генрих и Маня? Все живы? А кто этот юноша? Неужели твой младшенький – любимец Люси и Генриха?
   Они обнялись и расцеловались. Директором школы оказался Григорий Семёнович Грабой – старый друг их семьи, соратник Аркадия по партии и революции, коллега по школе покойной Люси.
    Марьяна долго разговаривала с директором школы, рассказала о проблемах, волнующих  её, обо всём, что произошло с Борькой. В конце разговора директор внимательно и строго посмотрел на него и сказал:
        - Я, безусловно, возьму его в школу, но предупреждаю тебя, дорогой, только из-за уважения к твоим замечательным родителям! При первом же серьёзном нарушении дисциплины исключу,  и никто тогда тебе не поможет!
               
   До начала занятий оставалось меньше месяца. Надо было подумать об учебниках, тетрадях, одежде и многом другом, но Борька ко всему этому оставался совершенно безразличным. Он никак не мог успокоиться,  что рухнула мечта стать моряком. Ведь теперь надо было снова идти в школу и два года учиться, чтобы его мечта осуществилась. Как только он представлял себе, что опять предстоит  делать уроки, особенно, по нелюбимым им предметам, каждый день ходить в школу и встречаться с учителями, ему становилось грустно, и он жалел о том, что директор школы оказался другом его родителей. Лучше бы уж он, как двоюродный брат Павлик, пошёл работать и учиться в вечерней школе. Борька забывал, что  Павлик имел семь классов образования и был старше него на четыре года.
   Борька ежедневно ходил в Отраду, загорал и купался в море, а когда там появлялся дядя Геня, ездил с ним на лодке ловить на “само-    дур” скумбрию, чирус и бычки обычной удочкой.
   А Марьяна, тем временем, “ломала себе голову” над тем, как и из чего, перешить сыновьям одежду, на какие деньги купить им обувь к началу учебного года. Ко всему ещё надо было всех ежедневно чем-то кормить.
   Видя всё это, Виктор с друзьями временно нанялись работать грузчиками на железнодорожную товарную станцию, а Борька весь доход от продажи сигарет и папирос отдавали матери на покупку продуктов питания.
Жить становилось всё труднее и труднее.




Г Л А В А 12.


Это утро 1 сентября было необычным. Во-первых, начинался новый учебный год, и, во-вторых, Марьяна на завтрак подала жареную картошку с яйцами – блюдо, о котором дети давно мечтали, а к чаю – хлеб со сливочным маслом! Марьяна была очень рада, глядя на сыновей, с удовольствием уплетающих это редкое с начала войны для них блюдо.
   Правда, далеко не всё её радовало. Если Борьке удалось перешить из старого довоенного костюма Аркадия чёрные брюки и курточку, то Виктору пришлось идти в театральное училище в своей фронтовой военной форме. Борька сиял от радости, что идёт в новую школу в “новых” чёрных брюках, расклёшенных внизу и курточке с блестящими морскими пуговицами, под которую он надел  настоящую тельняшку! Ещё за пару дней до этого существовала только одна проблема – обувь! Но и она была успешно решена! Брат матери дядя Абраша, приехавший к ним в гости, подарил Борьке почти новые американские ботинки! Правда, они были светло-коричневого цвета и на три номера больше, но это уже не имело никакого значения. Борька целый день покрывал их чёрной ваксой и почти добился успеха – они приобрели чёрный с коричневыми проблесками цвет, а, что касается, размера, то найденные на антресолях вязаные носки с небольшими дырами помогли устранить и этот недостаток.
   Короче говоря, Борька гордо шагал в новую школу, постоянно оглядываясь на прохожих,  которые с улыбкой смотрели на его необычный наряд, напоминавший форму отставного боцмана, служившего на флоте ещё в первую мировую войну. Но это его не смущало. Он представлял себе, какой фурор произведёт его наряд в школе среди учеников.
   Марьяна хотела пойти в школу вместе с ним, но Борька категорически отказался:
        - За-зачем тебе идти? Я ведь не ма-маленький в к-конце к-концов!
Но Марьяна всё-таки пошла за ним, правда, по другой стороне улицы, наблюдая за тем, как сын гордо вышагивает, оглядываясь по сторонам.
   Так называемая, праздничная линейка, посвящённая началу учебного года, здесь проводилась внутри школы в спортивном зале, и Марьяна, чтобы не смущать сына, развернулась и пошла домой, тем более, что там дел было по “горло”. Она была уверена, что Борька с его хваткой не даст себя в обиду. Главное, чтобы он в первый день учёбы не полез в драку, особенно, если начнут смеяться над его заиканием.
   Марьяна хорошо знала своего младшего сына. Произошло то, чего она боялась!


   Как обычно, все классы  выстроились в спортивном зале во главе со своими руководителями. Борька тоже встал в строй своего 6-го “Б” класса, большинство учеников которого  хорошо его знали, за исключением тех, кто только прибыли из эвакуации. И это понятно, все мальчишки, проживающие в этом районе, знали Борьку, и о том, что он был исключён из предыдущей школы за хулиганство, связь с уголовными элементами, и имеющего “привод” в милиции. Это создало ему этакую славу “приблатнённого”, тем более, имеющего в друзьях известного в городе действительно                блатного Вальку по кличке “Кукла”, успевшего отсидеть в румынской тюрьме во время оккупации, и на которого сейчас было заведено уголовное дело. Итак,   в классе, да и в школе Борька был не новичком, а личностью довольно известной. Поэтому, он, здороваясь, всем одновременно кивнул головой и встал, как будто не впервые, в строй одноклассников.
   Перед тем, как началась официальная процедура начала учебного года и приветствия первоклашек, Борьке сразу же понравилась их классный руководитель Мария Семёновна – красивая женщина средних лет с красивыми чёрными волосами и, что редко бывает, грустными большими голубыми глазами. Даже по тем тяжёлым временам, она была очень элегантно одета в чёрный костюм, хорошо скрадывавший её полноту. Уже позже Борьке рассказали, что во время войны погиб на фронте её муж, а родители были расстреляны в гетто.
   Уже в классе, который находился на третьем этаже, она поздравила всех учеников с началом учебного года, пожелала успехов и выразила надежду, что он будет не хуже предыдущего. Затем Мария Семёновна начала знакомиться с новыми учениками. Когда очередь дошла до Борьки, она обратилась к нему с вопросом:
        - Скажи, Боря, за время эвакуации у тебя был пропуск в учёбе?
        -  Б-был, один г-год.
Тут же послышалась реплика ученика, сидевшего впереди:
        - Нам было мало одного заики в классе! Ещё один добавился, до пары!
Несколько учеников рассмеялись, но большинство, знавшие Борьку и его взрывной характер, не обратили внимания на прозвучавшую реплику. Мария Семёновна сразу же среагировала:
        - Встань, Рудик! Разве можно надсмехаться над болезнью человека? Чтобы я этого от тебя никогда больше не слышала!
   На этом инцидент вроде был исчерпан. Но когда закончился урок, учитель вышел из класса, Борька, ни слова не говоря, подошёл к ученику, оскорбившему его, схватил за рыжие волосы и несколько раз ударил лицом о парту.
Из носа и со лба потекла кровь, а Борька спокойно заявил рыжему мальчику по имени Рудик:
        - Ещё р-раз ус-слышу, уб-бью!      
Уже на следующей перемене к Борьке подошла Мария Семёновна, отвела его в сторону и строго сказала:
        - Боря, ты поступил очень плохо, разбив Рудику нос. Разве тебе было недостаточно того, что я в присутствии всего класса сделала ему серьёзное внушение за насмешку над болезнью товарища? Зачем нужно было его бить? Ведь он мог оказаться сильнее тебя, и это была бы уже драка! И тебя снова исключили бы из школы. Представь себе, как переживали бы твои родители, и что было бы с тобой! Тебе это не надоело?
        - Очень на-надоело! У меня это не б-болезнь. Эт-то от в-взрыва б-бомбы в н-начале в-войны! Я в-виноват в эт-том? П-почему м-меня н-надо д-дразнить? В чём м-моя в-вина?
        - Извини, Боря, я тоже об этом не знала. И никто меня не предупредил, а должны были это сделать! Я бы предупредила учеников о причине твоего заикания. Но драться в будущем не следует. Кстати, я попробую помочь тебе избавиться от этой контузии. Но ты должен обещать мне, что будешь сдерживать себя. Лучше подойди ко мне, посоветуемся, что делать в том или ином случае. Договорились? Вот и отлично!




Г Л А В А 13


Так начался борькин учебный год в новой школе. Секретарь была полностью права, когда сказала, что школа напоминает дурдом. На переменах дети носились по коридорам и кричали, как ненормальные, дрались, толкали друг друга, особенно ученики младших классов. Безуспешно пытались их утихомирить дежурные по этажам педагоги и ученики старших классов, которые за короткую перемену стремились ещё успеть покурить в туалете. И только один человек, появившись на этаже, мог навести порядок среди этой орущей массы. Это был учитель физкультуры – огромный мужчина двухметрового роста, который всем подряд одной рукой раздавал оплеухи,  а второй хватал за уши. Однако, времени у него было мало – только на коридор одного этажа. На остальных этажах продолжало твориться что-то невообразимое. 
   Борька довольно быстро привык к этой обстановке, тем более, что и ему нужно было ус-
петь сбегать в туалет покурить.
Определилось у него отношение и к учителям, преподававшим в их классе. Если к математику, а это был директор школы, Борька относился настороженно, регулярно выполнял домашние задания, хорошо вёл себя на его уроках, то это потому, что помнил об условии принятия в школу. Директор постоянно следил за ним на его уроках и даже на переменах. К другим учителям отношение было самое разное. Так, Борька настолько внимательно слушал рассказы учителей истории и географии, что дома делать уроки по этим предметам не было никакой необходимости. Учителя немецкого языка он, как и все в классе, ненавидел лютой ненавистью. Видимо, это чувство, оставшееся с войны, было у всех детей. К тому же, учитель немецкого языка Клара Моисеевна сама по себе была неприятным человеком, относящимся к ученикам не как к детям, а как к потенциальным врагам. Она за малейшее нарушение дисциплины выгоняла из класса, ставила в угол, выбегала сама из класса и всем подряд снижала отметки. Ученики же постоянно делали ей гадости, называя её, еврейку во всех поколениях, “немчурой”, а иногда и “фашисткой”. Ей постоянно под ножки стула подкладывали пистоны, воткнутые в иголки или гвозди. Когда она садилась на стул, пистоны взрывались, и она падала в обморок. Регулярно похищался классный журнал, а листы с её отметками уничтожались, а точнее, выбрасывались в туалет. И это делалось во всех классах.
   И только Марию Семёновну, классного руководителя и учителя русского языка и литературы любили все ученики без исключения.
   Она имела к каждому ученику свой, какой-то особенный подход, знала их характеры, наклонности и увлечения, положение в семьях, условия жизни, регулярно с каждым беседовала, давала советы, искореняла плохие наклонности и привычки. Её очень уважали и родители учеников, которым подчас приходилось говорить и не очень приятные вещи об их детях. Но она это делала так, что не вызывала ответной отрицательной реакции у родителей, высказывала свои советы и рекомендации.
   Борька уверился в том, если в любой ситуации надо будет обратиться за советом или помощью к Марии Семёновне, она всегда выслушает, даст дельный совет и поможет.
   Мария Семёновна многое делала, чтобы изменить к лучшему отношения детей к учителю немецкого языка. Однажды она обратилась ко всему классу:
        - Ребята, я понимаю, что война с немецкими фашистами родила у вас такое отношение к изучению этого языка. Но ведь не всегда в Германии был фашизм. К вашему сведению, немецкий народ дал миру великих учёных, поэтов и композиторов, Карл Маркс тоже жил и творил в этой стране. Надо изучать и знать немецкий язык, а вы относитесь к нему только, как к языку наших врагов. Отсюда и ваше отношение к Кларе Моисеевне, которая всю войну была на фронте переводчицей, потеряв всех своих родных и близких, оставшись совершенно одной. А вы ещё больше усложняете её и так тяжёлую жизнь! Я очень прошу вас подумать о том, что сейчас услышали!

   Однако, изменить отношение учеников к Кларе Моисеевне было невозможно. Она сама, к сожалению, мало прилагала усилий к этому.
Прекрасно владея немецким языком, её педагогические навыки оставались желать лучшего. Она оставалась одним и главным объектом издевательств мальчишек, которые могли привести к серьёзным последствиям.
   Так, зная, что Борька часто бывает в кинотеатре, где помогает в демонстрации фильмов, мальчишки попросили его принести обрывки кинолент. Он выполнил их просьбу, не понимая для чего им это нужно. Когда же плёнку плотно обвернули бумагой и тряпкой, Борька всё понял:
        - Х-хотите сделать “в-вонючку”? Д-для ко-
 го?
        - Для “немки”, конечно! Для кого же ещё! Ты против?
        - Я не п-против, но вонь будет с-страшная!
   Перед следующим уроком немецкого языка “вонючку” затолкали в вентиляционное отверстие, находящееся под потолком, зажгли пакет и закрыли люк дверкой. Каковы же были удивление и растерянность всех, когда в класс вошёл директор школы, поменявшийся уроком с “немкой”! Изменить что-либо уже было невозможно! Пока директор проверял присутствие учеников и выполнение домашнего задания, в классе появился запах горелого материала. Директор начал удивлённо принюхиваться, вышел в коридор, вернулся в класс, сел за стол, и вдруг раздался сильный хлопок, напоминающий взрыв, дверцу под потолком сорвало, и из отверстия вырвался клуб огня и зловонного чёрного дыма. Директор, сильно испугавшись, спрятался под стол. Ученики нырнули под парты. Они явно не ожидали такого эффекта и тоже испугались. Директор выбежал из класса и вызвал пожарную команду, которая быстро приехала. Тушить уже было нечего – “вонючка” вся сгорела, оставив копоть на стене и потолке, а также сильную вонь в классе и коридоре. Характер вони определили сразу – киноплёнка. Проверили классы этажами выше и ниже. Запах был и там, звук выхлопа слышали, но следов копоти на стенах и потолках не было. Пришли к однозначному выводу: “вонючка” была заложена и взорвалась в классе, где находился директор школы, и была предназначена учителю немецкого языка. Началось длительное и тщательное расследование. В кабинет директора все ученики вызывались по одному. Дольше всех беседовали с Борькой. К его счастью, никто не знал, что он постоянно бывает в кинотеатре, где помогает демонстрировать фильмы, и что появление киноплёнки в классе его рук дело. Правда, директор школы сказал Марии Семёновне:
        - Интуиция мне подсказывает, а она меня редко подводит, что без вашего “любимчика” здесь не обошлось. Завтра собирайте родительское  собрание! Пусть они тоже будут готовы к тому, что их детки сожгут всю школу!
   В конце концов, для Борьки всё окончилось тем, что Миля, узнав от Марьяны о случившемся, отвесил своему помощнику оплеуху и, с трудом сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, спросил:
        - Ну, так, где же ты, негодник, взял плёнку, и кто тебе это разрешил? Что, таки был сильный взрыв? Наверно, вы закрыли дверцу вентиляции! Безграмотный народ! “Вонючку” же для того и делают, чтобы она воняла, а не взрывалась! Вы ведь не на фронте, чтобы взрывы устраивать! Тоже мне, партизаны! Вот, мы в своё время делали вонючки - неделю вонь стояла!
И он, смеясь, начал рассказывать, о том, что они творили в школе. В заключение воспоминаний он  ещё раз дал Борьке по шее и уже строго сказал:
        - Если без разрешения возьмёшь плёнку, не спросив моего совета, как делать и использовать “вонючку”, выгоню из кинотеатра к чёртовой матери! Понял? А теперь ещё раз расскажи, как директор героически залез под стол!


 

Г Л А В А 14


“Любимчиком” Марии Семёновны директор назвал Борьку не зря. Не потому, что она постоянно защищала его от подчас незаслуженных жалоб других учителей, а потому, что он с первого дня пребывания в классе проявил большой интерес к изучению русского языка и литературы, любовь к чтению книг, которых прочитал гораздо больше, чем другие ученики. Особенно её поразила способность Борьки писать изложения тех или иных произведений и сочинений на любую тему, причём, их содержание отличалось умением выразить своё отношение к тем событиям, о которых писал автор. Для ученика шестого класса это было редким явлением, которым очень заинтересовалась Мария Семёновна. Она даже рискнула предложить Борьке участвовать в конкурсе сочинений, проводившемся среди учеников старших классов школы.
   Каковым же было всеобщее удивление, когда Борька стал победителем этого конкурса. Его сочинение зачитывалось во всех старших классах. О его успехе даже было написано крупными буквами в школьной стенной газете. Мария Семёновна тоже почувствовала гордость за своего ученика. Борька же этим совершенно не кичился, так как считал свою любовь к литературе самим собой разумеющимся. Он очень рано научился читать и уже до войны успел прочесть много интересных книг. К сожалению, во время войны у него не было возможности заниматься чтением. Главным было выжить в условиях голода, холода и разных болезней. Теперь он пытался наверстать упущенное, читал всё подряд, что было в доме: различные справочники отца, энциклопедию Брокгауза и Эфрона и даже какие-то книги по медицине.
   Мария Семёновна делала всё возможное, чтобы направить его чтение в нужном направлении, приносила ему книги из школьной библиотеки и даже из дома. Она часто говорила ему:
        - Боря, ты и в будущем должен относиться к литературе с таким же вниманием. Кто его знает, может быть это станет твоей специальностью. Во всяком случае, любовь к литературе, чтению никогда тебе не помешает, а только поможет  в жизни стать культурным, интеллигентным человеком.
   Но война сделала своё “чёрное” дело, научив Борьку разным пагубным привычкам: курить, драться, добывать себе еду любым способом, даже силой и прочее. Но незыблемым для него оставался принцип – не обижать младших, защищать их, даже если придётся, в драке со старшими, чем он. И здесь, в школе он с этим столкнулся вплотную.
   С каждым днём жизнь становилась всё тяжелей. Еды не хватало, в домах и школе было холодно. Дети, особенно младших классов, трудно переносили учебный день, участились случаи голодных обмороков. Было принято решение всем ученикам во время большой перемены выдавать по булочке, которая была маленькой и часто сухой, но для малышей это явилось выходом из тяжёлого положения.
   Но в школах практиковались случаи, когда старшие отбирали у младших эти булочки и сами съедали их. Контроль со стороны учителей был неэффективен.
   Борька не мог смириться с этим безобразием, постоянно вступал на защиту малышей, дрался с теми, кто обижал их. Но одному было сложно изменить сложившуюся практику. Он всё чаще привлекал учеников своего класса и старшеклассников к защите малышей. Возникали серьёзные драки. Но не все учителя правильно поняли борькины намерения, обвиняя его в организации этих драк. И в данном случае на его защиту встала Мария Семёновна, призвавшая учителей на усиление защиты малышей от этого разбоя. В этом поддержал её и учитель физкультуры, которого боялись и одновременно уважали все ученики школы.
   Вскоре, благодаря борькиной инициативе и общих усилий, удалось избавиться от этого позорного явления. Теперь малышам булочки выдавались за 10 минут до большой перемены прямо в классе, где они их съедали под присмотром учителя. Борька был очень горд тем, что участвовал в решении этой проблемы, характерной для всех школ города.
   В классе он ни с кем так и не подружился, оставаясь верным дружбе с Валькой и Петей – соседями по дому и бывшими соучениками по школе, из которой Борька был исключён. Только с ними он был откровенен, рассказывал о своей учёбе, отношениях с учителями и проблемах, возникавших в новой школе. Друзья в свободное время постоянно встречались возле дома, а чаще всего, в центральном подъезде, где была возможность поговорить, обменяться новостями и, заодно покурить. Когда же по воскресеньям на Центральном стадионе в парке им. Шевченко проходил футбольный матч, они, не покупая билетов, правдами и неправдами, проникали туда, смешиваясь с ярыми болельщиками, щёлкали жареные семечки, кричали до боли в горле, естественно, болея за одесскую команду “Пищевик”.
   Несмотря на то, что в новой школе, благодаря влиянию Марии Семёновны и боязнью быть снова исключенным, Борька несколько изменил к лучшему своё поведение, но он всё равно продолжал оставаться самим собой, являясь заводилой различных нарушений, розыгрышей, а иногда и драк. Правда, теперь всё это переместилось из школы в район проживания и парка на Соборке, городского сада
 и Приморского бульвара, где чаще всего они проводили свободное время. Кроме этого Борька подрабатывал у Мили в кинотеатре, не забывал побывать в Отраде и порыбачить с дядей Геней, который теперь, разорвав отношения со своей любовницей, больше уделял времени ему и облагораживанию своей “дачи”.
    Отказался Борька и от своего бизнеса по продаже папирос и сигарет и только иногда возвращался к этой коммерции, когда у самого не было денег на покупку “курева”, что вызывало удивление брата Виктора, привыкшего “стрелять” папиросы и сигареты у Борьки, делая это негласно. Денег на покупку у Виктора не было никогда. Его стипендия составляла всего 120 рублей в месяц. Да и отец иногда “приобщался” к папиросам младшего сына. А однажды он строго ему приказал:
        - Сынок, пора кончать эту твою коммерцию! Я готов выкупить остаток, если он у тебя есть, но только по государственной цене. Надеюсь, что ты не захочешь заработать на родном отце?
        -  У м-меня осталась т-только одна п-пачка, и денег я с тебя не в-возьму. За к-кого ты меня с-считаешь?
Борька изобразил на лице удивление и обиду, но ещё две пачки всё-таки оставил себе для личного потребления и поддержки Виктора. Действительно, отец был прав – с этим бизнесом надо кончать, так как на всё времени явно не хватало: школа, работа в кинотеатре, снабжение старушек водой, общение с друзьями, покупка хлеба по карточкам, кроме того, хоть и не постоянно, но всё же делать уроки. Ко всему этому, учитель физкультуры записал Борьку в секцию бокса детской спортивной школы, которую надо было посещать один раз в неделю по воскресеньям. Борьке он, хитро улыбаясь, сообщил об этой новости:
         - Будешь драться постоянно! Знаю, что это твоё любимейшее занятие. Может быть, толк из тебя получится! Чем чёрт ни шутит!         
   На первом же занятии в секции, после разминки тренер, решив проверить новичка, поручил опытному боксёру сделать это на практике. Не прошло и минуты, а у Борьки уже из носа и губы хлестала кровь, под правым глазом краснела ссадина. Тренер вовремя приостановил “бой”,  заметив, что Борька уже собирается драться ногами. Он был уверен, что этого мальчика уже больше в секции не увидит. Но тренер ошибся.
   На следующий день Борька явился в школу с опухшим носом и ярким синяком под глазом, рассказывая в классе:               
        - Ж-жаль, что тренер п- помешал мне в-врезать прот-тивнику н-ногой в пах! Н-ничего, мы ещё в-встретимся!
   На следующую тренировку Борька пришёл, как ни в чём, ни бывало, и ещё долгое время занимался боксом.








Г Л А В А  15


Эта осень выдалась холодной и дождливой. В квартирах сразу стало холодно, особенно ночами. Центральное отопление ещё не работало, так как его ремонт только начался, а, когда закончится, никому не было известно. И настроение у людей было соответствующее: продуктов питания и одежды, необходимой для такой погоды, не доставало, купить всё это возможно было, но только на базарах и вещевом рынке за баснословные деньги. Зиму тоже предсказывали очень холодной и не менее голодной. Все завидовали тем, у кого в домах было печное отопление.
   Марьяна с Борькой заранее заклеили все стыки окон и балконной двери газетными полосами, немного уменьшив проникновение ветра, но всё это не спасало от холода. Все жильцы квартиры ходили с красными носами, чихая и кашляя. 
   Ко всему этому в семье добавилась серьёзная неприятность. Дело в том, что Аркадий по складу своего характера был очень неуживчивым человеком в коллективах, в которых он работал, сам не допускал и другим не прощал использования служебного положения в личных целях. Везде, учитывая его партийный стаж и большой опыт работы в партийных органах, Аркадий, как правило, избирался секретарём парторганизации. И здесь он постоянно выступал против тех, а это были большие начальники, кто незаконно строил себе дачи, используя государственные материалы и специалистов, нарушая законы и партийные нормы, привлекал их к партийной ответственности. Конечно, никому из них это не нравилось, тем более, что в это время резко ухудшилось отношение к евреям-руководителям высокого уровня. Аркадий был переведен на должность главного инженера окружного Военторга, что его, конечно, сильно обидело.
   Все пытались его успокоить, а Марьяна сказала:
        - Всё это из-за твоего гнусного характера! Неужели  ты до сих пор не понял, что  всем мешаешь спокойно жить? Сам не берёшь и другим брать не даёшь! Я не сомневаюсь, что и дальше будет то же самое. 
   И лишь одно известие обрадовало, хотя, и несколько удивило всех в семье, скрасив немного отвратительное настроение. В школе закончилась первая четверть занятий. Всех, том числе, самого Борьку удивили её результаты. По русскому языку и литературе, истории и географии он получил пятёрки, по остальным предметам – четвёрки и тройки. Но самым удивительным было то, что по дисциплине он впервые получил оценку “Хорошо”!
   В честь этого события Марьяна пожарила картошку, которую очень любил Борька, и, улыбаясь, спросила сына:
        - Сынок, ты всё-таки скажи мне, как это тебе удалось?
Быстро уничтожая любимое блюдо, Борька серьёзно ответил матери:
         - Я не по-понимаю, что вы все от м-меня хо-хотите? Чтобы м-меня с-снова вы- выгнали из ш-школы? Так это л-легко с-сделать! Но я ведь д-дал с-слово ди-директору и тебе! Не му-мучай меня, дай мне с-спокойно по-ку-кушать! Ду-дурдом ка-кой-то!
   Однако, такая реакция родных и соседей на его “успехи” были приятны и щекотали его самолюбие, особенно, когда вечером дядя Геня позвал его на ужин и угостил шоколадными конфетами, очень редкими в это время. Борька понял, что совсем легко сделать так, чтобы ты стал героем дня и все тебя угощали разными вкусными блюдами! 
Для этого нужно было нормально вести себя в школе. Но Борька не был бы самим собой, если отказался бы от постоянного стремления к лидерству среди сверстников, проявлению инициативы в различных нарушениях дисциплины, розыгрышах и драках. А, если нельзя было это делать в школе, то оставалось ещё много  сфер использования своей неистраченной энергии – улица, развалки, двор и подъезды своего и соседних домов, но для этого необходимо было время, которого явно не хватало. Занятия в школе, приготовление домашних заданий по некоторым предметам, посещение секции бокса, работа в кинотеатре, походы по магазинам, обеспечение своей семьи и стариков, живущих на верхних этажах дома, водой и многое другое…
   И всё же Борька, при всей загруженности, находил время для общения с друзьями и организации различных нарушений дисциплины. Так, длительное время врагом номер один для него и друга Вальки стал сосед, живущий этажом ниже, некий Хусид, главный администратор областной филармонии. Он с женой и дочерью Эльвирой были соседями Вальки по коммунальной квартире. Эльвира была исключительно красивой девочкой, но страшной гордячкой, особенно по отношению к Вальке, который влюбился в неё “по самые уши”. Она, в которую были влюблены многие
мальчишки, своего соседа Вальку игнорировала больше всех, не желая с ним даже разговаривать. Она мечтала стать знаменитым музыкантом и работать под руководством своего папочки. Но не в этом дело. Папочка постоянно возмущался, когда Борька очень часто приходил к другу в гости, они устраивали там “балаган”, бегали по общему коридору, громко смеялись и кричали, мешая Эльвире играть на скрипке. Её отец, естественно, возмущался, гоняясь за ними, жаловался родителям Вальки. Но не это главное. Борька и Валька постоянно спускались вниз не по лестницам, а сидя на перилах, отполированных их задами до блеска. Это тоже возмущало Хусида, и он не придумал ничего лучшего, чем забить в перила маленькие, почти невидимые для глаз, гвоздики. Как результат, оба друга порвали свои штаны и оцарапали задницы. 
Конечно, они тут же вытащили эти гвозди, отлично зная, чья это работа. Борька тут же категорически заявил:
        - Не з-знаю, Шлёма, как ты, но т- теперь он мой враг, а к-как г-говорил т-товарищ С-сталин, в-врага надо ун-ничтожать! М-месть будет с-страшной! Он об этом п-пожалеет!
   И, действительно, Хусид надолго запомнил историю с гвоздями и пожалел о ней.
   Он обычно приходил с работы поздним вечером, а частенько и ночью. В это время в соседнем доме покрывали крышу горячей смолой. Когда вечером рабочие ушли по домам, Борька набрал из котла несколько банок ещё горячей жидкой смолы, и вместе с Валькой измазали дверные ручки на входе в подъезд и квартиру смолой. Хусид, как правило, ходил на работу в светлом элегантном костюме. Мальчишки ждали его появления, сидя на лестнице пятого этажа. Вдруг, они услышали страшный крик и поняли, что Хусид вернулся с работы и весь вымазался смолой. Они тут же
спустились на этаж ниже  и тихо вошли в борькину квартиру, обеспечив себе алиби.
   С тех пор Хусид резко уменьшил своё внимание к друзьям, отомстившим ему так жестоко.
   И остальные жильцы дома, которые узнали о случившемся, в будущем предпочитали не “связываться” с этими хулиганами – себе дороже обойдётся!
   Все понимали, что это - дело рук двух друзей, но доказать их виновность никто не мог.




Г Л А В А  16


Чем ближе к зиме, тем в квартире  становилось всё холодней. Казалось, что даже  на улице теплее, чем дома. Первым дядя Геня нарушил противопожарную безопасность, заказав где-то металлические “печку-времянку” и трубу, вставил их в вентиляционное отверстие комнаты, где стало возможным находиться. Все жильцы квартиры ему завидовали. Борька же вспомнил, что где-то на чердаке дома видел что-то подобное такой печке, правда, очень ржавое. Он бросился на поиски и к вечеру притащил домой это “чудовище”,   с трудом очищенное им от ржавчины. Потом он побегал  по разным развалкам, насобирал топливо,  и вечером в их комнатах уже чувствовалось тепло. Марьяна не могла нарадоваться:
        -Ну, что бы мы без тебя, сынок, делали! У твоего папочки руки не оттуда растут, а братику вообще не до этого, он весь в искусстве! Ты один всегда думаешь о доме! Чтобы ты всегда был нам здоров!
        -На-наконец т-таки, д-дождался я п-похвалы! На-надоело меня ру-ругать по-постоянно?
   Время приближалось к встрече Нового года и завершению второй четверти в школе. Дела у Борьки в учёбе шли неплохо. Главное, что в вопросах дисциплины претензий к нему не было. Изо всех сил он старался сдерживать себя, даже в случаях, когда раньше ни за что не прошёл бы мимо, не затеяв драку. Но руки у него “чесались” – требовался выход накопившейся мальчишеской энергии.
   В это время среди пацанов модным был обмен “баш на баш” разными предметами. Этот обычай тоже пришёл с войны, когда солдаты и даже офицеры увлекались таким развлечением: “махнём твой правый карман на мой левый”, и очень радовались, когда обмен оказывался неравным. В классе, в котором учился Борька, мало, кто этим занимался, видимо потому, что были гораздо младше по возрасту.
   Но в начале декабря в классе появился новый ученик  Максим Свиридов, приехавший из Москвы, где во время войны жил у бабушки. Его отец,  генерал, Герой Советского Союза и мать, майор медицинской службы были переведены в  Одесский военный округ и жили на улице Л.Толстого, через дорогу от школы.
Борька и Максим сразу же понравились друг другу и быстро подружились. Максим был очень дисциплинированным, скромным мальчиком, но умеющим за себя постоять. Он мечтал в будущем стать военным, как и его отец, но никогда не хвастался, что является генеральским сыночком. Борька же всегда уважал военных, хотя никогда не мечтал  быть таковым. Максим был очень начитанным и эрудированным, любил справедливость и честность. Короче говоря, они быстро нашли общие язык и интересы, даже стали сидеть за одной партой, что вполне устроило классного руководителя Марию Семёновну, надеявшуюся на полезность для Борьки этого тандема.
    Конечно, в характерах, условиях жизни и воспитании, особенно, в годы войны, у друзей были серьёзные различия. Максим - спокойный и выдержанный. Борька – вспыльчивый, драчливый, познавший ужасы эвакуации, голода и холода, воспитания улицы и развалок, воров, хулиганов и бандитов, имевший приводы в милицию, где состоял на специальном учёте, рано приобщившийся к тяжёлому труду, торговле и махинациям.
   Но были у них и общие увлечения. Оба любили спорт, книги, театр и кино, а, особенно, все виды оружия. Отец Максима научил его стрелять в тире из пистолета, Борька научился самостоятельно стрелять из многих видов трофейного оружия и, конечно, не в тире, а на природе, развалках и на берегу моря. У него и сейчас в известных только ему местах на чердаке дома был спрятан целый “арсенал” оружия.  И к еде у них было отношение разное. Максим к ней был безразличен, Борька же готов был съесть всё, что можно и в любое время суток.
   Некоторых вещей, которыми повседневно пользовался Максим, в классе не было ни у кого. Это - немецкий трёхцветный фонарик и авторучка с золотым пером. Они очень понравились Борьке, которому надоело таскать ежедневно в школу чернильницу-“невыливайку” , которая постоянно проливала чернило в портфель. Фонарик же давно был плодом его детской мечты. Когда он об этих замечательных вещах рассказал брату Виктору, тот, улыбнувшись, заявил:
        - Если бы я знал, что тебя интересует такая дребедень, я бы привёз их с войны! У тебя случайно не завалялось какое-нибудь курево?
        - Ты п-привёз уже м-мне обе-бещанный ак-кордеон, к-который с д-дружками проп-пили!
   Борька обиделся на Виктора, но несколько папирос ему всё-таки выделил.
   Итак, появилась цель заиметь эти вещи. Борька откровенно предложил Максиму очередную сделку-обмен:
         - Ма-максим, д-давай м-махнём т-твои ф-фонарик и р-ручку на м-мои р-ракетницу и пару ц-цветных ра-ракет! Слабо?
   Зная любовь друга к оружию, Борька не сомневался в положительном ответе. Но Максим заявил, что ракетница и ракеты у него есть. Но, видя, что его отказ огорчил друга, он поинтересовался:
        - Когда у тебя день рождения? Я тогда тебе сделаю подарок, идёт?
   Но Борьку это не устраивало. Обмен ему нужен был сейчас, а до дня рождения он ждать не мог, поэтому принял новое, неожиданное предложение:
        - Д-даю в за-замен м-маленький д-дамский р-револьвер “Б-бульдог” с пе-перламуторной ручкой!
   Расчёт был точным. Максим не устоял. Такого оружия у него не было. Обмен мог состояться, но при условии, если Борька сначала покажет  “Бульдог” Максиму.
        - Не д-дрефь, тебя н-никто не обма-манет! Всё по-че-честному! На-наганчик ку-куколка!
Один не-недостаток – не га-гавкает!
   Борьке очень жалко было расставаться с понравившемся ему револьверчиком, но  следовало от него избавляться.
Дело в том, что в их подъезде, на первом этаже проживала семья Марасич. Ещё до войны отец работал в одесском цирке воздушным гимнастом, а во время оккупации - администратором, мать же постоянно трудилась кассиром. Их единственный сын Виктор постоянно находился с родителями в цирке и с ранних лет постигал профессию отца, стремясь тоже стать цирковым гимнастом. Все члены этой семьи ни с кем в доме, подъезде и квартире не дружили, не контактировали и даже не здоровались. Так был  воспитан и Витька, который не имел друзей среди своих одногодков ни в школе, ни в доме. Узнав каким-то образом, что у Борьки имеется дамский револьвер, он снизошёл до разговора с ним и предложил продать ему это оружие. Борька ответил ему, что знать не знает о таком оружии, а, если бы даже и знал, то с ним бы никаких дел не имел.
На что Витька, зло улыбнувшись, заявил:
        - Ну, смотри, ты меня ещё вспомнишь, гадёнышь!
   В тот же день Борька более тщательно спрятал револьвер на чердаке. А через несколько дней его вызвали в детскую комнату милиции, где долго допрашивали об этом оружии. Борька от всего отказался:
        - Мо-можете проводить об-быск, но у м-меня ни-ничего нет. Бы-была нем-мецкая ра-ракетница, так её давно отобрали! Я д-даже знаю, кто на м-меня н-настучал. Это В-витька М-марасич – ци-циркач по-поганый! Лучше с-спросите, за-зачем ему по-понадобился ре-револьер в цирке?
   Борьку отпустили, строго предупредив, что если он соврал, дорога в лагерь для него открыта.
   Поэтому надо было срочно от “Бульдога” избавляться.




Г Л А В А  17


К счастью история с револьвером для всех завершилась благополучно: для Борьки без очередного “привода” в милицию, для Максима серьёзным внушением отца, для Витьки Марасича длительным допросом в милиции, зачем ему понадобился револьвер, причём, с ним разговор, как с сыном “врага народа”, был очень серьёзным и длительным, но без всяких последствий.
   Вскоре эта история с “Бульдогом” была забыта. Учёба в седьмом классе для многих ребят заставили их стать более серьёзными в отношении к целому ряду предметов и личной дисциплинированности. Особенно это касалось тех, кто собирался поступать в техникумы. Борька был в их числе. Он не отказался от своей мечты поступить в мореходное училище, стать настоящим моряком, как Володя- муж двоюродной сестры Раи и брата Павлика,
который, правда, пока ещё плавал в каботажном флоте на маленьком буксире, который заводил и выводил большие корабли в одесский порт и из него.
   Борьке изменить отношение к учёбе, особенно к поведению, было  труднее, чем всем одноклассникам. Он так привык за годы войны к баловству, розыгрышам, дракам и многим другим проступкам, что так быстро переделать себя было нелегко, даже при постоянном влиянии на него любимой учительницы Марии Семёновны.
   Но делать было нечего, особенно, после того, как директор школы на одном из родитель- ских  собраний сказал:
        - Марьяночка, пусть он уже заканчивает седьмой класс, и забирай его, куда ты хочешь, иначе он мне сожжёт или взорвёт всю школу!
      Как всегда, в его защиту выступила Мария Семёновна:
        - Боря обязательно должен продолжать учиться в школе! Он ведь талантливый мальчик, особенно по литературе. Я совершенно уверена, что Боря изберёт своим призванием именно русскую литературу! Мне будет очень жаль потерять такого способного ученика!

   Приближались две значительные даты – окончание первого полугодия учёбы и встреча Нового года. Как ни странно, эти два события были теснейшим образом связаны друг с другом. Дело в том, что в Одессе до войны существовал обычай встречать Новый год взрослыми детьми отдельно от родителей, которые накрывали для них праздничный стол, устанавливали новогоднюю ёлку, и, конечно, контролировали это детское торжество. Сразу после войны, в условиях полуголодной жизни о таком обычае, встречать Новый год нельзя было и мечтать. Как правило, это торжество отмечалось чисто символически.
   Но Петя, узнав о том, что родители собрались отметить эту дату вместе с друзьями, живущими в соседнем подъезде, причём, у них, а не у себя дома, начал уговаривать отца и мать разрешить ему встретить Новый год с друзьями Валькой и Борькой в их квартире.
   Долго уговаривать своих родителей Пете не пришлось. Они даже предложили самостоятельно накрыть ребятам праздничный стол, но при условии, что дома будет их контролировать домработница Галя, живущая у них.
   Марьяну эта затея не очень обрадовала. Во-первых, она боялась, что Борька во время этой гулянки может снова “отличиться”, во-вторых, надо было что-то приготовить к праздничному столу, а продуктов для этого не было, и, в-третьих, Виктор тоже не собирался встречать Новый год дома, а у кого-то из сокурсников. Получалось, что столько лет она мечтала, наконец-то, собраться всей семьёй за праздничным столом, но опять они остаются вдвоём, без детей. Хорошо, что хоть Аркадий будет дома, а не в командировке. Но ничего не поделаешь, у ребят свои интересы, с родителями им уже скучно. И даже этот сопляк Борька туда же! Но всё же она согласилась и
пообещала приготовить оливье. Мать Вальки сказала, что испечёт праздничный пирог и даст солёное сало, которое прислала ей сестра из деревни. В общем, подготовка к встрече Нового года вступила в свой активный период. Правда, этому немного мешала учёба, а, главное, завершение первого полугодия. Марьяна предупредила Борьку, что, если результаты будут плохие, он может и не мечтать ни о какой гулянке. Будет сидеть дома!
Поэтому Борька изо всех сил старался, чтобы результаты второй четверти были не хуже первой. Он даже смирился с присутствием в классе немки и необходимостью изучения этого ненавистного языка, старался вести себя на уроках прилично, чем вызвал удивление у всех учителей и даже учеников класса.
Мария Семёновна долго не могла понять, что происходит с её любимым учеником, пока не решилась откровенно с ним поговорить. А когда узнала истинную причину такого изменения, долго смеялась:
        - А я-то никак не могла понять, что случилось с нашим Боренькой! Оказывается, дело в предстоящем празднике! Вот бы, каждый месяц такое происходило! Ты бы постоянно в отличниках ходил! Задал ты нам всем задачку! У директора на этой почве даже радикулит разыгрался!
   Смех смехом, а результаты полугодия получились настолько хорошими, что удивили самого Борьку, его родителей, учителей и даже всех соседей!
   Наконец, настал день встречи Нового 1947 года. Заранее было договорено о том, что вместе с  друзьями будет находиться и домработница Галя, но в самый последний момент к ним вдруг присоединилась дочь дворника Зина, которую никто не приглашал в их компанию. Уже позже они узнали, что её пригласила на этот вечер Галя – родственница жены дворника. Вообще-то, Зину ребята хорошо знали, но с ней они не дружили. Она была на два года старше и училась в восьмом классе. Но менять что-либо уже было невозможно. Когда они вечером собрались, Зина вместе с Галей накрывала на праздничный стол всякую еду. Это была не просто еда. Это были разные деликатесы, названия которых Борька и Валька не только не знали, но никогда и не пробовали, даже до войны. В качестве выпивки на столе стоял большой графин с вишнёвкой. Но, когда все уселись за стол и приготовились наполнить бокалы вишнёвкой, Зина вытащила из-под стола большой бутыль с какой-то мутной жидкостью и сама разлила её в бокалы, приговаривая:
        - Неужели вы, мужчины, будете встречать Новый год какой-то сладенькой вишнёвкой? Это - настоящий хлебный самогон! Запить его можно сладенькой вишнёвкой. Ну, давайте проводим старый, а потом встретим Новый год!
Никто из друзей, даже Борька, самогон никогда не пробовали. Поэтому, выпив эту мутную жидкость с неприятным вкусом, задохнулись, и их глаза “полезли из орбит”. Но через мгновение у всех внутри разлилось тепло, и стало всем очень весело. В комнате стояли  патефон и большое количество пластинок. Петя включил музыку, все, как умели, начали танцевать.
  Потом пришёл ухажёр Гали,  все снова сели за стол и опять начали пить страшный самогон, от которого ещё больше опьянели. Никто даже не заметил, как Галя со своим другом исчезли из-за стола, а все продолжали танцевать. Первым не выдержал Валька. Он убежал в туалет, где его долго и сильно рвало. Вторым был Петя. И только Борька с  Зиной выдержали этот страшный напиток – самогон. Более того, Борька понял, что, если продолжать пить,  могут быть  более серьёзные последствия. Наевшись досыта, мальчишки начали кидать друг в друга тефтели. Борька спрятал остаток этой  страшной жидкости под столом в одной из комнат, обнял его руками и тут же заснул крепким сном. Галя нашла его там под утро, после уборки, перед самым приходом родителей Пети. Кстати, они дважды звонили ей ночью, интересуясь поведением ребят.
   Таким образом, встреча Нового года завершилась благополучно, за исключением того, что вид у ребят был довольно болезненный, однако, все радовались тому, что впервые смогли всю ночь погулять самостоятельно, как взрослые, без родителей и без всяких происшествий.



Г Л А В А 18


Теперь у Борьки появилось новое увлечение, совершенно не гармонирующее с тем, чем он увлекался до сих пор. Он сильно заинтересовался занятиями брата и его друзей по театральному училищу, которые постоянно собирались в их квартире и до поздней ночи, репетируя различные этюды и готовясь к занятиям по технике речи. Последнее заинтересовало Борьку больше всего. Он вместе с ними заучивал многие поговорки, стараясь выговаривать их правильно, причём, не заикаясь, особенно в словах, в которых было много согласных звуков, внимательно следя за тем, как надо правильно дышать.
   Он не мешал им заниматься, а они не обращали на него внимания, пока однажды Борька, ни разу не заикнувшись, ни повторил довольно сложную поговорку, причём, довольно с большой скоростью.   Она звучала так:
“Бык - тупогуб, тупогубенький бычок, у быка              бела губа была тупа”. Он это проговорил несколько раз гораздо быстрее и чище, чем будущие артисты. Все были очень удивлены, особенно Виктор, переживавший по поводу заикания брата. Благодаря этому случаю, он пришёл к идее показать Борьку преподавателю техники речи, артисту драмтеатра Климову.  Виктор рассказал ему подробности заикания младшего брата и попросил преподавателя встретиться с Борькой. Климов охотно согласился.
   Встреча состоялась через несколько дней в училище после окончания занятий.
   Мужчина пожилого возраста, с очень приятными чертами лица, протянул Борьке руку и представился:
        - Я - Николай Степанович Климов, преподаватель вашего замечательного брата. С кем имею честь познакомиться?
Борька немного растерялся. Никто никогда не обращался к нему подобным образом. Но, всё же, преодолев смущение, пожал протянутую ему руку и ответил:
        - Бо-борька.
        - Что это вы так себя пренебрежительно называете? Надо говорить: “Очень приятно познакомиться. Борис”. Или, если желаете, Боря. А теперь повторите, пожалуйста, медленно, вдохнув в себя воздух носом.
Борька сделал так, как ему было сказано. Всё получилось медленно, но без заикания.
   Потом, в течение часа, Климов показывал ему, как надо правильно дышать, предлагая всё повторять самостоятельно. Борька всё это делал с большим удовольствием, как будто, играл в очень интересную и занятную игру.
   Незаметно прошло более часа. Климов закончил занятие и сказал:
        - Ваше старание, молодой человек, мне понравилось. Даю Вам задание на дом. А Виктор проследит и, если потребуется, поможет. Следующее занятие через неделю. Желаю всего хорошего!
   И он опять пожал Борьке руку.
Эта встреча произвела на него очень сильное впечатление. Он поверил в то, что эти занятия с Климовым смогут избавить его от ненавистного заикания. Кроме того, знакомство с артистом Климовым приобщило Борьку к совершенно новому миру, отличавшемуся во всех отношениях от общества, в котором он вращался до этого. Уровень культуры, взаимоотношений и то, чем там занимались, показались Борьке какими-то неземными. Ведь он с раннего детства привык к человеческой злобе, мату и дракам, причинами которых были тяжёлые жизненные условия, война и эвакуация, голод и холод. Он даже представить себе не мог, что может оказаться в совершенно другом окружении, где люди вежливы друг с другом, на их лицах доброжелательность и улыбка, и занимаются они любимым делом. Он просто ещё не знал, что и здесь взаимоотношения между людьми не сильно отличаются от тех, к которым привык Борька. Но сейчас он был потрясён тем, с чем ему пришлось столкнуться. Благодаря этому и просто случаю, у него появилось новое увлечение. Борька полюбил театр и искусство в целом, причём, не временно, а на всю жизнь.
   Между прочим, читая ту или иную книгу, он всегда представлял себе героев произведения и то, что они совершали, на сцене театра или на экране кинотеатра. А читал он, не по возрасту, много и разных книг.
   В тяжёлые послевоенные годы посещать театры многим было материально не по силам, да и времени на это не хватало. Чтобы выжить, надо было много и тяжело трудиться, а в выходные дни необходимо было решать домашние проблемы и хоть немного отдохнуть. Где уж там ходить по театрам. Для детей, таких, как Борька, главным развлечением были развалки, драки и добывание денег.   

   Многим студентам театрального училища, получавшим мизерную стипендию, приходилось в вечернее время и выходные дни подрабатывать на разгрузке железнодорожных вагонов, в магазинах, сторожами, а также в театрах рабочими сцен и в массовках.
   Однажды, друг и сокурсник Виктора Ваня Макогон, подрабатывавший за кулисами театра оперы и балета, сказал в присутствии Борьки о том, что там не хватает рабочих сцены и их помощников. Борьку это очень заинтересовало, и он попросил Ваню порекомендовать его на эту работу. Ваня предупредил, что оплата помощникам очень низкая, но, зато, им предоставляется возможность посещать бесплатно спектакли, правда, только на галёрке. Таким образом, Борька устроился работать в вечернее время в оперном театре. Он помогал рабочим переносить и устанавливать на сцене декорации, мебель, переносить и перевозить ящики с костюмами и другими вещами в гримуборные артистов. Работа оказалась тяжёлой, платили за неё очень мало, но всё окупалось возможностью бесплатно посещать оперные и балетные спектакли, даже с участием известных гастролёров.
   Несколько раз Борьку даже привлекли поучаствовать в большой массовке в опере “Иван Сусанин”. Здесь платили гораздо больше – целых 3 рубля и море гордости за личное участие в спектакле! Борька не мог нарадоваться. Он всем рассказывал об этом.
   Мария Семёновна, узнав о работе любимца, очень огорчилась и выразила Борьке своё неудовольствие:
         - Боря, насколько я знаю, твоей мечтой является поступление в мореходное училище? Ты думаешь, что тебя там ждут с распростёртыми объятиями? Как бы, не так! Там будет огромный конкурс. Надо серьёзно готовиться к вступительным экзаменам, а ты занялся оперой и балетом! Надо выбрать что-то одно и побыстрее!
Пришлось бросить эту интересную работу, но любовь к театру осталась навсегда!
   Время неумолимо двигалось вперёд, к окончанию седьмого класса. Борька начал больше уделять внимания занятиям, особенно тем предметам, по которым предстояло сдавать вступительные экзамены в мореходку. Однако он продолжал посещать театральное училище для занятий с Климовым. Результаты были налицо – заикаться стал гораздо меньше. Климов приучил его к чтению стихов Пушкина, Лермонтова, причём, обязательно наизусть. Борька с удовольствием выполнял эти задания, тем более что Виктор и его товарищи помогали ему в этом. Им даже льстило, что они, первокурсники, могут уже кому-то оказать помощь в чтении стихов. А, однажды, Борька обратил внимание на то, что Виктор учит наизусть стихотворение В. Маяковского “Стихи о советском паспорте”, тщательно работая над каждой его строкой. Борька, молча, следовал за братом, копируя все его интонации. Стихотворение он выучил раньше Виктора и, когда прочитал его, ни разу не заикнувшись, вызвал у брата удивление. Климов же сделал Борьке замечание:
        - Не следует ‘’бежать впереди паровоза’’, я очень удивлён тем, что вам удалось справиться с Маяковским. Его поэзия пока не для вас. А этот стих прочитали хорошо во всех отношениях! Думаю, что это произошло не без помощи Виктора. А, вообще-то, к поэзии Маяковского можно будет перейти только тогда, когда сможете свободно, без заикания, читать вслух прозу, причём, чтобы вас обязательно кто-то слушал. Надо воспитать в себе уверенность, преодолеть всякое чувство страха перед  слушателями или, как у нас говорят, аудиторией. В сочетании с правильным дыханием вы добьётесь желаемого результата!
   И Борька прикладывал все усилия, чтобы исправить свою речь, особенно, по причине предстоящего поступления в мореходное училище. Он иного и не мыслил, видя себя только в морской форме. Ему было совершенно безразлично, кем он будет в будущем. Главное, быть моряком и носить морскую форму! Неважно, какая это будет профессия,  в каких морях  и на чём предстоит плавать!
   Ещё никогда он так тщательно не готовился к предстоящим экзаменам, если учесть, что Борька вообще не привык ни к чему заранее готовиться. Теперь он вынужден был постоянно обращаться за помощью к племяннику дяди Гени Стасику, который занимался в Одесском институте инженеров морского флота, ограничить встречи с друзьями и бесцельным гулянием по городу. Марьяна не могла нарадоваться этим изменениям в жизни младшего сына. Правда, увлечения Борьки искусством сильно возросло. Благодаря частым и постоянным посещениям театрального училища для занятий с Климовым, он стал завсегдатаем этого учебного заведения, в которое вахтёры его беспрепятственно пропускали. Борька регулярно бывал на студенческих спектаклях старшекурсников, а также встречах студентов с известными артистами театров,  эстрады страны и города. Он был буквально потрясён выступлением здесь молодого, но уже знаменитого,  Аркадия Райкина и многих других столичных актёров.
   Кроме того, Виктор частенько выпрашивал у педагогов – артистов одесских театров бесплатные контрамарки для Борьки на дневные спектакли. В оперный театр он пробирался сам через служебный вход, как бывший работник сцены. Когда же весной открылся летний театр в парке на Дерибасовской, Борька с друзьями посещал интересные концерты, перелезая через забор. Именно там он впервые слушал выступления А. Вертинского и многих других знаменитых артистов.
   Жизнь становилась неимоверно тяжёлой. Отмена продуктовых карточек привела к тому, что прилавки магазинов совершенно опустели, а цены на базарах возросли настолько, что купить там что-либо стало  невозможно. Голод охватил всю страну, особенно, Молдавию, Украину и Белоруссию. Нередкими стали смертельные случаи и даже проявления каннибализма. Народ целыми семьями в поисках работы и еды хлынул в города, где тоже царили голод, безработица, преступность, послевоенная разруха и беспризорность. Это в полной мере коснулось и Одессы.
По улицам города бродили голодные люди, сплошь и рядом, дети и взрослые просили милостыню. Ночами они спасались от холода в подъездах домов и на развалках.
   Марьяна тоже оказалась в тяжелейшем положении. Надо было  ежедневно чем-то кормить семью. Заказы на шитьё и перешив одежды прекратились. На зарплату Аркадия прожить было невозможно. Она вынуждена была снова идти работать кассиром в парикмахерскую. Снова возникла проблема в доставании продуктов и приготовлении еды. Борька, как мог, помогал матери, бегал по базарам, рыскал по магазинам в поисках продуктов, а, главное, хлеба. На это уходило много времени. Меньше его оставалось на подготовку к экзаменам. Одновременно, он стал более серьёзным и ответственным, отказавшись от многих детских забав и шалостей. Верно говорят, что “нет худа без добра”.
   Поступление в мореходное училище стало для Борьки главной целью, затмившей всё остальное, к чему он привык за предыдущие годы своего тяжёлого детства.
   Время пробежало очень быстро. Были довольно успешно сданы экзамены в школе и получен аттестат об окончании седьмого класса. Большинство учителей и сам директор школы были рады тому, что избавились от одного из самых недисциплинированных учеников.  Огорчена этим была только Мария Семёновна, которая, прощаясь с Борькой, всплакнула и взяла с него обещание никогда не забывать о том, что он предназначен заниматься русской литературой:
        - Помни, Боренька, что я всегда готова помочь, если тебе понадобиться, советом и делом. Рада буду тебя видеть и желаю успехов!
   Эти слова и пожелания любимого учителя очень взволновали Борьку. Такое с ним было впервые. Он и сам, чуть было, не заплакал.
   Но плакать сейчас Борьке было некогда. Надо было срочно решать вопрос поступления в мореходку, готовить и подавать документы в приёмную комиссию, готовиться к сдаче вступительных экзаменов.




Г Л А В А  19


Однажды, после длительного общения с дядей Геней и Стасиком, Борька обнаружил, что за время своего отсутствия родители серьёзно поругались. Первым доказательством этому служило то, что отец лежал на диване, накрыв своё лицо газетой, а мать, покраснев от возмущения, бегала из комнаты в комнату, что-то зло бормоча в адрес мужа.
Борька догадался, что причиной ссоры был он:
        - Что уже здесь п-произошло? В чём д-дело? Опять я п-провинился? Г-готов п-понести любое н-наказание! Папуля, п-перестань храпеть! Сейчас твоя газета улетит под п-потолок! А в ней, между прочим, п-портрет товарища Сталина! Смотри, могут б-быть серьёзные неп-приятности!
Слушая сына, Марьяна начала улыбаться:
        - Так, сынок, хватит балаболить и отправляйся спать! А с твоим папулей я сама как-нибудь разберусь.
   Через несколько дней Борька убедился в своей правоте. Ссора родителей произошла- таки из-за него. Марьяна сообщила сыну, что перед экзаменами в мореходку он должен немного отдохнуть и подкрепиться. После долгих разговоров и ссор отец наконец-то достал Борьке путёвку в пионерлагерь.
Борька от неожиданности и возмущения даже задохнулся:
        - Какой ещё п-пионерлагерь? Вы что з-забыли, что я к-комсомолец? А почему он не достал п-путёвку в детсад? Нашли время для отдыха! Не заб-будьте купить мне с-скакалку и соску! Никуда я не п-поеду! Мне надо готовиться к экзаменам!
        - О чём ты говоришь? – возмутилась Марьяна, - Во-первых, в пионерлагерях отдыхают ребята и постарше тебя, во-вторых, там превосходное питание, рядом море. Это ведь на 16 станции Большого фонтана, лагерь Одесского военного округа. Там ты сможешь готовиться к экзаменам и одновременно отдыхать и хорошо питаться! Если бы Виктору предложили такое, он бы счастлив был.
        - Особенно, если бы с ним его д-девицы
 поехали!
   Долго пришлось Борьку уговаривать, но он всё-таки сдался, особенно потому, что это была первая смена, и он давно уже мечтал досыта и вкусно покушать, особенно в течение целого месяца, да ещё ежедневно.
   Это был пионерлагерь для детей офицеров ВВС округа, который располагался на территории бывшего санатория, утопавшего в зелени вековых деревьев, а высокий забор, окружавший лагерь, так зарос кустарником, что его вообще не было видно. На входе находился КПП и шлагбаум. Здесь круглосуточно дежурили солдаты и сержанты, которые и ночью патрулировали по периметру весь забор, верх которого “украшала” колючая проволока и битое стекло. Оказывается, во время войны здесь находились попеременно советские и немецкие военные госпиталя. Такая охрана сохранилась и для пионерского лагеря, что для руководителей оказалось очень кстати. Для старшеклассников, в том числе, и для Борьки, такой забор являлся серьёзным препятствием, особенно для приобретения курева.
   Из-за длительной подготовки документов к сдаче их в приёмную комиссию мореходки, Борька на один день опоздал в пионерлагерь. Туда он прибыл самостоятельно на трамвае, и, конечно, был определён не в группу старшеклассников, а учеников 3-5 классов. Он категорически отказался выполнить это назначение и собрался уже возвращаться домой:
        - Вы что, с-смеётесь? Я ведь уже п-перешёл в 8-й класс, на д-две головы выше этих малолеток! Я – к-комсомолец! Б-будьте здоровы! Я поехал д-домой!
   Старшая пионервожатая, не зная, что Борька заикается, думая, что это он сильно разнервничал, начала его успокаивать:
        - Мальчик, не надо так волноваться. Я не успела просто тебе всё объяснить! Ты идёшь в этот отряд не пионером, а помощником вожатого. Мы так тебя и представим в отряде. Дело в том, что вожатый-студент университета, и у него сейчас экзаменационная сессия. Тебе надо будет частенько его подменять. Ну, такой вариант тебя устраивает? Кстати, ты знаком с работой пионервожатого?
        - З-знаком.
Я год был пионервожатым  в школе, в четвёртом классе.
        - Отлично. Значит, ты знаешь эту работу. И мы тебе поможем, если надо будет. Согласен?
   Борьке не с кем было посоветоваться. Родители были на работе, Виктор – на занятиях в училище. Пришлось решение принимать самому:
        - С-согласен, если всё будет так, как вы обещали.
   Старшая пионервожатая, улыбнувшись, подняла руку в пионерском салюте:
        - Честное пионерское под салютом всех вождей!
   Борьку отвели на вещевой склад, переодели в тёмные шорты, белую безрукавку, выдали ему пионерский галстук и белую шапочку. Свои вещи он оставил на складе, незаметно переложив в карманы шортов пачку папирос и немного денег. Надел красный галстук, прикрепил к безрукавке комсомольский значок и был готов к новой, необычной для него жизни. Идя со старшей вожатой, которую звали Зинаидой Петровной, в отряд, он обратил внимание на то, что пионеры носили светлые шорты, а вожатые – тёмные, такие же, как выдали ему на складе. Это его немного успокоило. Оказывается, в каждом отряде, кроме вожатого, работал ещё и воспитатель, как правило, школьный учитель или студент старших курсов пединститута. В отряде, в котором должен был работать Борька, воспитателем была женщина средних лет, школьный учитель физики Елена Ивановна. Она и построила отряд. Пионервожатый отряда Олег в этот день находился на экзамене в университете.
   Старшая пионервожатая, как и обещала Борьке, представила его отряду:
        - Дети, вы знаете, что ваш вожатый сейчас очень занят и частенько отсутствует в отряде. Поэтому принято решение назначить к вам ещё одного пионервожатого. Его зовут Борис. Он имеет опыт этой работы и является комсомольцем. Прошу во всём слушаться его. Он вместе с Еленой Ивановной будут постоянно вместе с вами. Борис постепенно со всеми познакомится лично. А теперь, если нет вопросов, отряд под командованием Бориса следует на обед. Приятного всем аппетита!
   Вначале Борька немного растерялся, но, поняв, что его требование выполнено, и дело принимает серьёзный оборот, громко скомандовал “на право” и “шагом марш!”.
   Пионеры, находящиеся в лагере второй день, ещё не привыкли к таким командам, были удивлены, но выполнили этот приказ нового вожатого.
   Обедом Борька остался очень доволен. Он давно уже не ел такого вкусного и плотного обеда. Буквально за несколько дней пребывания в лагере он начал забывать о чувстве голода, к которому привык за время войны и после её окончания. Этому способствовало и то, что работа вожатого захватила его с такой силой, что совершенно не было свободного времени о чём-либо другом думать. Он полностью отдавался новой работе, тем более, что основной вожатый Олег через неделю вынужден был уволиться из-за каких-то неприятностей в университете. Борька же так понравился руководству лагеря, что решено было ничего не менять и оставить его на должности пионервожатого. Начальник лагеря даже высказал сожаление о том, что не может выплачивать ему зарплату из-за его несовершеннолетия. А дети просто души в нём не чаяли, постоянно ходили за ним, как цыплята за квочкой, во всём подражая ему и выполняя все его приказания и просьбы. Отряд постоянно был передовым в лагере по дисциплине, участию во всех играх и мероприятиях. И это притом, что воспитатель отряда Елена Ивановна выбрала для себя очень удобный образ деятельности: весь день что-то вязала, читала какие-то книги, своевременно ходила в столовую и на пляж, а всё остальное время спала.
Руководство всё это видело, но почему-то не реагировало. Борьке же из-за большой разницы в возрасте делать ей замечание было как-то неудобно.
   Он понял, что ни о какой подготовке к вступительным экзаменам в мореходку не могло быть и речи. Борька слишком много сил и времени уделял детям отряда и всему, что делалось в лагере. Некоторые пионервожатые даже бросали реплики в его адрес:
        - Ну, как вам нравится этот молодой энтузиаст? Явно тянет на премию!
Однако, когда детей вечером укладывали спать, вожатые отправлялись погулять на берег моря, оставляя чаще всего Борьку дежурным по лагерю. Его это вполне устраивало. Он так уставал за день, что идти куда-то не было сил. Борька с удовольствием общался с солдатами, дежурившими на КПП, перекуривал с ними папироску и периодически обходил все отряды, проверяя всё ли спокойно в лагере.
   Несколько раз приезжала Марьяна навестить сына и была очень рада тому, что Борька поправился на лагерных харчах, немного вырос и возмужал, стал гораздо серьёзнее. Особенно её удивило то, что сын с первого дня нахождения в лагере работает пионервожатым и заслужил похвалу руководителей, которые даже просили остаться вожатым на весь летний период.
   Эти лестные отзывы о сыне были ей очень приятны, и она про себя даже подумала: “Боже, неужели перерос, неужели отмучились?”
Но радость её была несколько преждевременной. Просто, Борька сам ещё был мальчишкой и настолько увлёкся этой работой, что выполнял её с огромным желанием и энтузиазмом, тем более, впервые в жизни руководя таким большим количеством мальчиков и девочек, которым он был так близок по возрасту и образу мыслей. Кроме того, при всех своих недостатках в поведении, Борьке всегда нравился во всём определённый порядок, уклад жизни, даже, если это не соответствовало действительности, а было плодом его фантазии. Он с большим удовольствием смотрел на военных и моряков, одетых по форме, аккуратных и подтянутых. Может быть, именно поэтому его так тянуло стать моряком.
   Время  “пролетело” очень быстро. Настал день прощания с отрядом. Борьку очень удивил и одновременно обрадовал тот факт, как по-разному пионеры его отряда расставались с ним и воспитателем. Его они полюбили и нашли в нём родственную душу. Он в течение этого месяца ничем другим не занимался, кроме, как отрядом, делал всё, чтобы им было весело и интересно, чтобы каждый новый день отличался от предыдущего различными играми и мероприятиями, которые он, как правило, сам и придумывал. В конце смены в лагере проводилась традиционная военная игра, в которой участвовали все отряды. Для детей военных это было интересно, так как они с рождения воспитывались в этой среде, а опытным пионервожатым все эти игры порядком надоели. И только Борька, впервые попавший в такую среду, относился к происходящему с большим интересом, вызывая у своих подопечных такие же эмоции. В результате его отряд стал победителем в этой военной игре только благодаря своему пионервожатому, его энергии, инициативе, находчивости и, главное, желанию победить. Это стало неожиданностью для всего руководства лагеря, родителей пионеров его отряда и самого Борьки. Родители его благодарили за отношение к детям, подносили ему подарки - конфеты и шоколад. Многие пионеры его отряда, прощаясь с ним, обнимали своего вожатого и даже плакали, особенно девочки. Это, конечно, очень тронуло Борьку, хотя к такому он не был привычен. Но ещё сильнее он был растроган, когда в присутствии всех вожатых, начальник пионерлагеря выразил ему благодарность, а старшая пионервожатая вручила Борьке за его работу новые шорты и футболку, а также пригласила в будущем году снова работать в этом же лагере. Между прочим, она оказалась инструктором горкома комсомола по работе с пионерскими организациями.
   Борька всем этим был так взволнован, что еле сдержал слёзы, высказывая благодарность.
   Итак, он возвращался на трамвае домой, довольный проведенным месяцем в лагере, но понимая, что потерял это время для подготовки к экзаменам в мореходное училище.




Г Л А В А  20


Домой Борька вернулся повзрослевший, выросший, а, главное, поправившийся. Всего один месяц нахождения в пионерлагере, занятие интересным делом изменили его самым серьёзным образом. Он начал понимать, что не только можно  завоёвывать авторитет среди сверстников  хулиганством, драками, но и ответственным отношением к порученному делу, руководством, пусть детским, коллективом. Главное, чтобы это дело тебе нравилось, было “по душе”. Тогда будет  уважение и авторитет.
   До вступительных экзаменов оставалось ещё больше месяца. Борька начал усиленную подготовку к ним. Он целыми днями занимался, забыв о гулянии, встречах с друзьями и обычными подработками. На улицу он выходил только тогда, когда была необходимость купить хлеб или другие продукты. Родные и все в квартире были удивлены и даже обеспокоены тем, что Борька, раньше так редко бывавший дома, теперь стал таким домоседом.
   Желание поступить в мореходку стало такой навязчивой идеей, что он и сам не мог поверить в изменения, произошедшие в нём. Причём, Борька  верил в поступление настолько сильно, что для него другого варианта просто не существовало. Он, который обычно уделял учёбе слишком мало времени и усилий, сейчас просто изнурял себя этим, забывая о еде, отдыхе и развлечениях.
   Большую помощь оказывал ему Стасик, у которого в это время, кстати, проходила экзаменационная сессия в институте. Борька обратился бы и к Олесе, но к этому времени она была уже выселена из квартиры, как дочь врагов народа, осужденных и находящихся в заключении. Где-то она снимала комнатку, но где, никто не знал.
   Несколько раз Борька посещал консультации, проводимые в училище, но их результативность была гораздо слабее, чем помощь Стасика. Правда, посещая училище, он узнал много нового о тех, кто пытался поступить. Абитуриенты были совершенно не похожими друг на друга ни по возрасту, ни по знаниям, ни по возможностям поступления в мореходку. Вне конкурса принимались участники войны, дети погибших в ней моряков и тех, кто не менее двух лет и в настоящее время работал в пароходствах. Таких было много, и им надо было сдать экзамены только с положительными результатами.
   Для всех остальных существовал конкурс 17 человек на одно место. Проходной балл составлял 4,7!
   Но Борька не знал, что это означает, не придавал этому никакого значения, во-первых, потому что раньше с этим никогда не сталкивался, а во-вторых, поставил перед собой цель поступить в училище и свято верил в то, что обязательно поступит!
   Марьяна неоднократно говорила ему:
       - Сынок, я понимаю твоё сильное желание поступить в училище, но надо быть готовым и к отрицательным результатам. Жизнь - сложная штука! Не всё получается так, как ты хочешь, даже, если желание очень велико. Надо быть готовым ко всему!
   Время пролетело очень быстро, и наступил день вступительных экзаменов.   Как ни странно, но Борька волновался, только идя на них, а на самих экзаменах он был совершенно спокоен, уверен в себе, и даже несколько раз умудрился помочь другим ребятам.  На удивление всех родных и соседей, Борька блестяще сдал все экзамены, получив высокий балл, превышавший установленный   вступительный. Теперь предстояло несколько дней ожидания официальных результатов экзаменов и приказа о зачислении в училище.               
   За это время Борька очень похудел, на лице торчал нос, и блестели уставшие глаза. Он и сам не верил в то, что сумел так успешно сдать экзамены. Уверенность в поступлении ещё больше прибавилась. Борька теперь видел себя в парадной форме курсанта, лихо вышагивающего по улицам Одессы.
   Настал день оглашения результатов. На доске у входа в приёмную комиссию были вывешены списки абитуриентов, принятых в училище. Возле доски толпилось множество молодых людей, на лицах которых отражались разнообразные чувства: радости, удивления, горечи и негодования.
   

    Борька пробирался к доске довольно спокойно, уверенный в положительных результатах. В том месте, где по алфавиту должна была находиться его фамилия, он её не нашёл. Проверил ещё трижды, прочитал весь список  от начала до конца, но так и не нашёл своей фамилии. Внутри у него что-то вроде как оборвалось и подошло к горлу, сжимая его, как тисками. Борька отошёл от доски, ничего не видя и не слыша. Он подумал, что мог ошибиться, не заметить. Борька снова подошёл к доске, но опять напрасно.
   
    Вокруг злополучной доски нарастал шум со стороны тех, кто успешно сдал экзамены и не был зачислен в училище. Требовали начальства, которое объяснило бы всем, что произошло. Через некоторое время вышел начальник приёмной комиссии, который, подождав пока станет тихо, заявил:
        - Товарищи, я понимаю ваше возмущение и постараюсь объяснить, что же произошло, почему многие, набравшие проходной балл, не оказались в списках поступивших. Вы отлично знаете, кто имел право на поступление вне конкурса. Но это было в начале экзаменов, а потом прибыли дополнительно участники войны и ребята с кораблей. Мы вынуждены были принять только тех, кто сдал все экзамены на “отлично” и показал незаурядные знания и способности мышления. Мы вам советуем вернуться в школы и через год снова попытаться поступить в училище.
Раздались выкрики: - Но вы же приняли и тех, у кого балл ниже, чем у нас! А если в будущем году произойдёт то же самое?
        - Верно. Мы приняли несколько человек с более низким баллом, чем у вас, но их отцы и сейчас плавают на кораблях Черноморского пароходства! Успокойтесь, и на следующий год приходите снова!
   
 Начальник ушёл, и толпа начала  постепенно расходиться, негодуя в адрес руководства училища. Стоящий рядом с Борькой парень сказал со злостью в голосе:
        - Что он нам волны гонит? Всё дело в 5-й графе! У них есть указание на этот счёт!
Борька плохо соображал, о чём говорит этот парень, тем более, не понимал, что это за такая 5-я графа. Он находился в состоянии прострации, совершенно не соображая, что же произошло, почему его не приняли в училище. Ему просто не хотелось дальше жить. Он так мечтал стать моряком, и вот уже второй раз из этого ничего не получилось! О какой учёбе в школе могла сейчас идти речь, когда рухнула его заветная мечта? Как жить дальше?
   Борька вышел из двора мореходки, и, согнувшись, пошёл, сам не зная куда. Куда-то в сторону моря. Он был настолько потрясён случившимся, что не мог ни о чём думать, тем более о будущем.
   
 Родители и Виктор, вернувшись вечером домой и не застав там Борьку, спросили у соседей, не видели ли они его. Получив отрицательный ответ, начали волноваться, понимая, что, если бы Борьку приняли в училище, он бы обязательно дождался их, чтобы сообщить эту радостную весть. Во всяком случае, соседи бы уже об этом знали. Раз никто его не видел, значит, плохи дела – Борька не поступил, и надо срочно его искать! Марьяна послала Виктора на поиски брата в наиболее вероятные места его нахождения: на ближайших развалках, Соборной площади, Дерибасовской, Приморском бульваре, в Отраде возле хибары дяди Гени. Но Виктору не пришлось долго искать Борьку. Он встретил его на Дерибасовской, идущего в сторону дома, согнутого и понурого. Виктору пришлось несколько раз окликать брата, пока он не остановился. На Соборке они сели на скамейку, и Виктору  постепенно удалось узнать у Борьки, что же произошло в мореходке. Виктор обнял младшего брата и извиняющимся голосом сказал:
        - Прости, Боренька, в этом есть и моя вина. Я обязан был подготовить тебя к возможным неприятностям, хотя, мама и пыталась это сделать. Но мы все такие затурканные на работе, учёбе, что не учли твоего возраста и отсутствие жизненного опыта. Ты же был слишком восторженно настроен, уверен в себе и совсем не знал этой проклятой жизни. Ты говоришь о какой-то 5-й графе – причине случившегося, а сам понятия не имеешь, что это за такая проклятая графа, даже, не обратил на неё внимания, когда заполнял анкету! А ведь там записана твоя национальность – еврей! Вот ведь, где “собака зарыта”!  Там заранее знали, что принимать тебя в училище нельзя, потому что ты – еврей, а они – антисемиты! Ты хотя бы знаешь, что это такое? Думаешь, меня бы приняли в театральное училище с девятью классами образования, если бы не мои боевые награды и ранение? В каждом учебном заведении существует проклятая норма приёма евреев! Ты просто ещё маленький и, слава богу, не знаешь об этом. Вот, теперь будешь знать! Ведь Миля по национальности немец, а для того, чтобы попасть на фронт, а не быть сосланным в Сибирь, переделал  свои документы и стал евреем, геройски воевал, был несколько раз тяжело ранен, но, когда выяснилось, что он немец, его всё же отправили в Сибирь!
        - Но ведь папа и ты – ком-мунисты! Как же вас п-приняли в партию? Вы ведь т-тоже евреи!
        - Папу принимали в партию во время революции, а меня – на фронте перед боем! Тогда национальность не была главным. Главным была победа! Ну, хватит говорить об этом, пошли лучше домой, там родители уже измучались, ожидая тебя! Сразу ляжешь спать, а завтра решишь, что делать дальше. Я тебе советую поступать в техникум, получить хорошую специальность. А куда поступать, решай уж сам. Что надо было, я тебе рассказал!

Ч А С Т Ь – 2.
С Т У Д Е Н Ч Е С К А Я  Ю Н О С Т Ь
 


Г Л А В А  21
   

Несколько дней Борька вообще не выходил из дома, лежал на диване и ни с кем не общался. Случившееся с ним настолько потрясло его, особенно, разговор с Виктором, что дальнейшая жизнь, учёба его сейчас совершенно не интересовали. Борька даже забыл о том, что необходимо идти к Климову на очередное занятие по исправлению речи. А ведь это ещё недавно волновало его больше всего.
   Неизвестно, сколько продолжалась бы его хандра, если бы Марьяна не накричала на Борьку:          
        - А, ну, хватит “дурака валять”! Жизнь на этом не заканчивается, надо думать, что делать дальше, куда идти учиться? В техникум или возвращаться в школу? Если в техникум, то в какой? Остаётся совсем мало времени для подачи документов, а ты ещё не решил, в какой подавать! Учти, никто за тебя решать не будет. Вставай, иди в город, читай объявления и решай наконец-то! Твои друзья Валька и Петя уже решили. Я в этом уверена, а ты лежишь целыми днями, слёзы вытираешь!
   Внушение матери повлияло на Борьку, он встал, оделся и пошёл в центр города, где на рекламных тумбах висело множество объявлений о приёме в техникумы. Но ни одно из них не привлекло его внимание, ни одна из специальностей не были ему близки. Борька хотел быть только моряком! Но, увы, надо было что-то выбирать, и из всех техникумов он выбрал тот, где платили самую большую стипендию. Это был нефтяной техникум. Здесь на первом курсе стипендия была 285 рублей, а на четвёртом – 415! Кроме того, техникум находился поблизости от кинотеатра им. Ворошилова, где работал, Миля и, где подрабатывал у него Борька. Это и стало решающим в выборе техникума. Такую большую стипендию платили только на механическом отделении. Его, конечно, Борька и выбрал для  учёбы. Он даже не обратил внимания на то, что стипендию получали только успевающие учащиеся!
   Вспомнив, что в мореходке ему вернули все документы и, кроме того, оценочный лист о результатах сданных им вступительных экзаменов, Борька, недолго думая, вернулся домой, не советуясь ни с кем, взял документы и направился в техникум.
   В приёмной комиссии  сказали, что сдавать вступительные экзамены ему не надо, так как он их уже сдал, причём, очень успешно, в мореходке. Предстояло пройти только собеседование. Как раз это и волновало Борьку больше всего! Вдруг и здесь сыграет свою роль проклятая “пятая графа”!
   Вечером Борька объявил родным  и соседям своё решение  о поступлении в нефтяной техникум, что, естественно, вызвало у всех недоумение и смех. Первым рассмеялся Виктор:
        - Почему вдруг в нефтяной? В Одессе плохо с нефтепродуктами? Есть необходимость твоего вмешательства? Во всяком случае, примуса у нас будут всегда заправлены! Кроме того, может сбыться и твоя морская мечта! Можно плавать на нефтеналивных судах и баржах!
   Сдерживая смех, Марьяна спросила:
        - Боренька, разве нет в Одессе более чистых техникумов? Ты же будешь всегда ходить чумазым! Где взять столько мыла, чтобы стирать твою одежду?
   И только дядя Геня серьёзно заявил:
        - Мальчик выбрал настоящую мужскую профессию! Ничего в этом смешного не вижу. Ещё многие будут ему завидовать! Попомните мои слова!      
        - И ничего я не ду-думал, есть керосин в городе или нет его! В этом те-техникуме самая б-большая стипендия. В два раза б-больше, чем у тебя, Витенька! Ещё б-будешь просить у меня на па-па-пиросы! Во-вторых, рядом кинотеатр Ворошилова, и я смогу там –п-подрабатывать у Мили! Дядя Геня, как всегда, п-прав. Нефть-наше б-будущее! И я не хочу быть в стороне от этого!
   Даже Аркадий, читавший газету и не вмешивавшийся в общий разговор, дружно рассмеялся вместе со всеми.
   Собеседование прошло успешно и очень быстро. Борьку только спросили, кто его родители, где они работают и есть ли у него, где жить. О национальности даже не было речи.
Вообще, складывалось впечатление, что среди абитуриентов  большинство евреи. А один из них даже спросил:
        - А почему, собственно говоря, техникум назван нефтяным? Правильнее было бы назвать его “нефтееврейским”!
   В техникуме было всего три отделения: механическое, химико-технологическое и плановое. На первых двух срок обучения был четыре года, а на плановом отделении – три. Девушек в техникуме было полное преимущество. На механическом отделении занимались одни мужчины, причём, различного возраста: от юношей, только окончивших 7 классов, до взрослых, семейных мужчин, участников войны, награждённых боевыми орденами и медалями, учившихся в школах много лет назад.
Естественно, знания у всех были разными. 
  Отличались и желания получить специальность. Так, капитан Гаркавый и старший лейтенант Николаев, уволенные после войны в запас, мечтали о скорейшем получении специальности и работы, чтобы иметь возможность содержать свои семьи. Можно было предполагать, что их стремление к получению знаний и навыков будет максимальным. Они прошли войну, остались живыми, получили ранения, ордена и медали. Теперь у них было одни желания – мирная семейная жизнь и работа, а для этого необходимо было получить образование и специальность.
   Поэтому назначение Николаева старостой группы  было всеми воспринято положительно. Вообще, вся группа сразу же разделилась на несколько коллективов: в одном из них оказались те, кто прошёл войну, находясь в армии и участвуя в боях. Вокруг них сгруппировались те, кто был постарше остальных и настроен был серьёзно заниматься. Вторая группа – те, кто только пришёл из школы и ещё не разобрался в своих желаниях. И, наконец, небольшая группа тех, кто уже имел определённый жизненный, причём, не лучший опыт, “хлебнул” во время войны много трудностей  и лишений, имевших “славу”, так называемых, “приблатнённых”, умевших постоять за себя и держать в страхе других. Эта группа всё время держалась отдельно от других, к учёбе относилась несерьёзно, считая, что главное – получать стипендию и, по возможности, заработать где-то на стороне, имея средства для игры в карты, употребления спиртного и покупки папирос. Эти ребята в чём-то были схожими, и, одновременно, отличались друг от друга. Борька просто не мог не оказаться в этой компании, которую возглавлял Вилька Ковтун – личность интересная и очень противоречивая. По возрасту, он был старше других и имел интересную биографию. Ещё до войны  окончив 8 классов, жил с родителями в оккупированной Одессе, занимался боксом, стал чемпионом города и, конечно, авторитетом среди молодёжи. Вместе с отцом и старшим братом участвовал в каких-то коммерческих авантюрах, некоторое время даже был арестован румынской сигуранцей. Одновременно, благодаря своей внешности и  силе, умению располагать к себе людей, легко завоёвывал  симпатию и лидерство среди них.
   И, всё-таки, при всех своих положительных качествах, была и черта, вызывавшая у многих чувства недоверия и сомнения. Во-первых, его отец после освобождения Одессы был осуждён и расстрелян, как пособник оккупантов и враг народа, старший брат находился в тюрьме по подобным обвинениям.
   Во-вторых, Вилька, являясь лидером и организуя всех на различные нелицеприятные дела, умудрялся всегда оказываться в стороне, выходить “сухим из воды”.
   Интересной личностью был и Зюнька Гершфельд – маленького роста, но большой пронырливости парень, живший напротив техникума в старом двухэтажном доме. Его отец во дворе этого же дома работал сапожником-одиночкой, а мать была домохозяйкой. Создавалось впечатление, что этот дом и его жильцы были каким-то образом “перенесены” из небезызвестного района города - Молдаванки. Зюнька с раннего детства вращался среди соседей по дому – блатных, хулиганов и воров, которых там жило предостаточно. Зюнька тоже был любителем выпить, похулиганить, поиграть в карты на деньги и взять то, что “плохо лежит “.  В группе его называли “адъютантом” Вильки Ковтуна, готовым выполнить любое его поручение.
   Похожими на них и немного другими были сын полковника Аркадий Уманский, Марик Заславский, Лёня Долгин, Филя Зак и чемпион Украины по боксу, кандидат в мастера спорта Лёня Сараев.
   Первый курс механического отделения состоял из двух групп – “А” и “Б “, причём, резко отличавшихся друг от друга по составу учащихся. В группу “А” были собраны те, кто на вступительных экзаменах показали слабые знания, а это были участники войны, так называемые, “переростки”, и те, кто успел показать себя недисциплинированными, а, главное, у кого родители не принадлежали к городской элите. В группе “Б” всё было наоборот, и основным отличием являлось то, что здесь находился младший сын Кабанова - начальника областного “Нефтесбыта”, курирующего работу техникума. Старший его сын тоже учился здесь же, на четвёртом курсе.
   Первый серьёзный конфликт между руководством техникума и учащимися группы “А” разразился ещё до начала занятий, когда группе “Б” выделили большой светлый класс на втором этаже, а группу “А” поселили в полуподвальное помещение, рядом с мастерскими. И, конечно, главным инициатором этого конфликта стал Борька, написавший до начала собрания на классной доске цветными мелками большой лозунг “Аки-собаки, Б-ки-человеки!”. Когда директор техникума спросил, кто автор этого произведения, Борька, не задумываясь, поднялся и сказал:
        - Я! Вроде бы по с-существу и б-без ошибок!
   Собрание длилось долго, но группу оставили для занятий на этом же месте. Правда, занятия для них так и не начались вовремя. Поступило указание сверху отправить группу учащихся на сбор урожая картофеля в один из колхозов области.




 Г Л А В А  22


В исключительно тяжёлые послевоенные годы, не без указания “сверху”, появилась устойчивая традиция посылать весной, летом и осенью рабочих, служащих, студентов вузов и учащихся техникумов на помощь сельскому хозяйству, которое за время войны оказалось в тяжелейших условиях. Особенно пострадали те районы страны, которые были оккупированы фашистскими захватчиками. В колхозах работать было некому – в сёлах остались только старики, женщины и дети. Техники и лошадей не было. А кормить страну, армию надо было. Молодёжь, отслужив в армии, подалась в города, чтобы найти какую-нибудь работу, получить рабочую специальность. Некоторым удалось поступить в учебные заведения. Особенно это коснулось тех, чьи отцы и деды погибли на фронтах войны, а их дома были уничтожены фашистами.
   И одесский нефтяной техникум уже неоднократно посылал своих учащихся на работу в село, что повсюду называлось поехать “на картошку”. В этом, 1947 году была сформирована группа из 40 человек, учащихся разных курсов механического отделения, но большинство были первокурсники, причём, из группы, в которой находился Борька. И здесь не обошлось без исключений. В их число вошли все женатые и имеющие детей, инвалиды войны и, просто те, кто не пожелал уезжать из города и имеющие влиятельных родителей. Ни к одной из этих категорий Борька, конечно, не принадлежал и, поэтому, с энтузиазмом и интересом оказался в этой группе. Правда, его удивило то, что многие, в том числе, сокурсники, увильнули от этой поездки. В их числе оказались Вилька Ковтун, Зюнька Гершфельд, активно претендовавшие в группе на лидерство, и некоторые другие.
   Борька был доволен тем, что вместе с ним были его новые друзья Филька Зак, Аркаша Уманский, Марик Заславский, в которых он не разочаровался и в тяжёлые минуты мог на них рассчитывать. Особенно близким ему по характеру и поступкам оказался Филька - парень высокого роста, крепкого телосложения, с необычным лицом: крупным с добрыми глазами и покрытым какими-то следами, видимо, оставшимися после заболевания оспой.
Он от всех остальных отличался тем, что всегда очень внимательно тебя выслушивал, давал деловые советы и старался во всём помочь, даже если его об этом не просили.
   Филька был очень деловой парень, всегда озабоченный тем, как и где, заработать немного денег. Своего отца он не помнил и никогда не говорил о нём. Скорее всего, отец исчез в 37 году. Воспитала Фильку мать - женщина высокого роста, крупного телосложения, властная, обладавшая низким, мужским голосом. Видимо, нелёгкая жизнь, и необходимость одной воспитывать двух сыновей сделала её такой. Кроме того, её работа домоуправом заставляла быть строгой и требовательной. Во всяком случае, Филька очень любил мать, во всём слушался её и даже боялся.
   Старший брат после войны уехал на работу куда-то далеко, на восток. Больше родственников в Одессе не было. Правда, Филька всегда с гордостью говорил, что в Москве у него есть дядя – знаменитый на весь мир музыкант, тоже носящий фамилию Зак. Правда, на каком инструменте он играет, Филька понятия не имел и дядю никогда в глаза не видел.
        - Зато, весь мир его знает, и он таки да мой дядя! Мы с ним обязательно встретимся! Не верите? Я посмотрю на вас, когда он приедет в Одессу! Одессит обязательно приедет на свою родину!
Филька это говорил очень убедительно, стараясь, чтобы ему поверили, но складывалось впечатление, что он сам в это мало верит.
   Ещё одна черта характера объединяла Борьку с новым товарищем: оба не были лишены чувства авантюризма, особенно, что касалось возможности найти работу, где можно было бы подработать немного денег. Филька к тому же любил заниматься различными мелкими махинациями, типа “купи-продай”, обменами, но, главное, постоянно, как говорили в Одессе, быть “при деле”. При этом он никогда никому не грубил, всячески стараясь заслужить доверие того, с кем вступал в “деловые связи”.
   Частенько они вместе бегали по городу в поисках работы. Он был на год старше Борьки, имел уже паспорт и выглядел лет этак на 18-19, что помогало ему даже в условиях безработицы. И всё же он откровенно завидовал Борьке, который имел постоянную подработку в кинотеатре у Мили. Филька с удовольствием взялся приторговывать у кинотеатра билетами. Ещё при первом знакомстве, во время вступительных экзаменов в техникум, Борька предложил ему эту “коммерцию”, почувствовав к нему расположение. И Филька с удовольствием взялся за это дело, причём, настолько бурно, что чуть было, не угодил в милицию. В будущем Борька часто привлекал друга ещё к одной работе – обеспечению старушек, живущих в квартирах на высоких этажах, водой, а Филька его - к разгрузке машин с товарами в магазинах и на складах. В общем, в
в этих вопросах они отлично понимали и дополняли друг друга. Такого взаимопонимания и дружбы у Борьки во время учёбы в техникуме ни с кем из сокурсников не было.
   Завтра им вместе со всей группой предстояло впервые отправиться на работу в колхоз от техникума, в котором они не проучились ещё ни одного дня.
   Подготовкой к отъезду занимались все жильцы коммунальной квартиры, одни вздохами и советами, другие – конкретной помощью. Стасик притащил старый рюкзак, солдатские металлические котелок, кружку, тарелку и ложку, а дядя Геня вручил Борьке резиновые сапоги и шерстяные носки, правда, и те и другие на несколько размеров больше, но тут же был найден выход из этого положения. Были сделаны толстые картонные стельки.
           - Всё это, Боренька, тебе крайне будет нужно. Сейчас осень, а в условиях сельского бездорожья ты вспомнишь нас “нэзлым, тыхим словом”,- сказал дядя Геня, нежно обнимая своего любимца.
   Глядя на всё происходящее, Марьяна заплакала. Затем что-то вспомнив, побежала и принесла из кладовки старую, оставшуюся с эвакуации  телогрейку с обтрёпанным матерчатым пояском. Всё это уложили в рюкзак, в один из его карманов дядя Геня всунул свёрток с какой-то едой, а в другой – бутылку с водой.
   Экипировка была окончена. Марьяна пригласила всех на “прощальный” ужин.
   На 10 утра был назначен сбор у входа на станцию “Одесса-Товарная”.




Г Л А В А  23

Впервые в этом году утро выдалось по-настоящему осеннее: небо полностью заволокли темные, дождевые тучи, похолодало, начал моросить мелкий дождь.
   Заспанные и не очень весёлые парни, одетые кто во что, с чемоданами, рюкзаками, мешочками и авоськами, прячась от дождя, плотно прижавшись, друг к другу, стояли под небольшим навесом. Старший команды, преподаватель физкультуры проверил по списку все ли отъезжающие на месте и через ворота повёл их на платформу грузового вокзала. Здесь уже не было никакого навеса, и прятаться от дождя стало невозможно. У всех было одно желание – скорее очутиться в вагоне поезда. Но не тут-то было. Минут 20 ожидали прихода дежурного по станции и, когда он наконец-то появился, поговорил со старшим команды, перед ними вдруг оказался молодой парень под зонтом, который представился инструктором райкома комсомола и обратился к ним с приветствием, назиданием и различными пожеланиями в колхозном труде по сбору урожая картофеля. Закончил он своё выступление так:
        - Дорогие товарищи комсомольцы! Райком комсомола уверен, что вы не подведёте и проявите образцы трудолюбия и дружбы с колхозной молодёжью! Всего вам хорошего и счастливого пути!
   Аплодировали только двое – старший команды и дежурный по станции. Филька не выдержал и задал вопрос:
        - А почему вы  прощаетесь? Разве вы не с нами? А мы так на вас рассчитывали!
   Филька получил от старшего подзатыльник, все рассмеялись и двинулись искать эшелон, в котором им предстояло ехать выполнять указания райкома комсомола и, заодно, собирать урожай картофеля.
   Наконец-то, эшелон был найден. Десяток товарных и нефтеналивных вагонов, а в центре эшелона “красовался” единственный пассажирский, обшарпанный вагон, к которому все побежали, желая занять получше места и поскорее укрыться от дождя. Однако возле вагона стоял вооруженный солдат, который тут же, вскинув автомат, прокричал:
        - Куда разбежались? Этот вагон не для вас, он уже занят! Поворачивай назад!
   Подоспевший дежурный по станции объяснил, что в этом вагоне едет военная охрана и старший команды, а для них выделен товарный вагон, расположенный рядом с пассажирским.
   Это был такой же старый, обшарканный, со следами обстрелов, вагон, который во время войны почему-то называли “теплушкой”.
Разочарованные и обиженные учащиеся поспешили взобраться внутрь вагона, чтобы хотя бы в нём поскорее найти себе пристанище.
   Здесь с двух сторон находились нары, на которых, как и на полу, лежали остатки сена или соломы, а запах в вагоне стоял такой, что не вызывало сомнения о недавнем пребывании здесь скота. Никто не удосужился даже подмести его. Борька сразу же, вдохнув этот аромат, не замедлил высказать своё мнение:
        - Запах очень п-похож на од-деколон “Красная Москва”. Т-такой же т-тонкий и п-приятный!
        - Ничего, не задохнётесь! – зло заметил дежурный по станции, - ехать-то всего пару часов. Ишь, маменькины сыночки! Люди в войну мечтали о таких вагонах, чтобы подальше от фашистов, а им, видите ли, запах не подходит!
   Один из старшекурсников попытался разрядить обстановку:
        - Да, всё нас устраивает. Скорее бы уже ехать, запах выветрится.
        - А поедите тогда, когда паровоз дадут! А пока ждите и дышите тем, что есть!
   Ждать пришлось больше часа. Старшекурсники активно играли в карты, кто спал, подложив под голову сено или солому, а Филька мечтал провернуть в колхозе какой-нибудь бизнес. Слушал его, пожалуй, только один Борька, который никак не мог уснуть, дыша этим ароматом.
   Вдруг все ощутили сильный толчок, потом рывок и медленное движение вперёд, постепенно увеличивающее скорость. Все дружно закричали “Ура!”,а те, кто спал, закричали от
испуга. Во всяком случае, они уже ехали вперед, правда, ещё толком не зная, куда едут и что их там ждёт. А ехали они не пару часов, как было им обещано, а все четыре, поскольку, останавливаясь на каждом полустанке и пропуская другие поезда и эшелоны. Всё съестное, что было взято из дома, было съедено.
Когда же на одном из многочисленных полустанков послышалась команда старшего: “Всем быстро выходить из вагона!”, началась суета: кто-то не успел сложить вещи, кто-то не успел окончательно проснуться. Пришлось выпрыгивать из вагона на ходу, выбрасывая из него вещи. Когда же разобрались, что всё и все на месте, включая старшего группы, правда,  изрядно выпившего, возникла новая проблема: на полустанке не было ни души, и никто понятия не имел, куда идти и что делать дальше. Неизменным был только дождь, укрыться от которого было негде. Здание здесь стояло только одно – будка, в которой крепко спал пьяный “в дупель” железнодорожник. Ни разбудить, тем более, поговорить с ним было невозможно. Возмущению всех не было предела. Напрочь вымокшие, они только мечтали о поезде, идущем в обратном направлении.
   Но минут через тридцать вдруг появился мальчик лет двенадцати, который поздоровавшись, спросил:
        - Вы до колгоспу? Ложить вещи у телегу та идить за нею. Туточки недалэко.
   Никто уже не принял всерьёз предупреждение мальчика о расстоянии. И правильно сделали. Они шли за телегой около двух часов по старой размытой дороге мокрые и уставшие, как и лошадь, везущая их имущество и мальчишку, накрытого куском брезента. Настроение у всех было прескверное.
   Наконец-то, сквозь дождь и какую-то дымку они увидели очертания тёмных глиняных домиков, а, главное, что вызвало общий смех, укреплённую на двух столбах надпись: Колгосп “Шлях до коммунизму”. Послышался чей-то выкрик:
        - По-моему, колхоз и, дорога к нему соответствуют этому названию!
   Их, не покормив и даже не дав попить, завели в длинный сарай, покрытый такой же соломой и с таким же запахом, как в вагоне, но с одной лишь разницей – на соломе лежало с десяток ватных матрасов и подушек. Но в данное время это уже никого не волновало. Все так устали и вымокли по “дороге к коммунизму”, что тут же, не раздумывая, повалились спать.               




Г Л А В А  24


Проснулись все очень рано, но не потому, что выспались, а потому, что сильно замёрзли, особенно под утро, лёжа, тесно прижавшись, друг к другу. Борька оказался в лучшем положении, чем остальные – на нём была телогрейка. Но даже притом, что он  устал, а Борька всегда спал очень чутко, всю ночь ему казалось, что по нёму что-то ползало, причём, довольно крупных размеров, слышался писк и шуршание, но он не мог проснуться, а только во сне отбивался от кого-то руками и ногами.
   В будущем все убедились в том, что в этом сарае полно мышей и крыс. Но этим утром, когда Борька рассказал о своих ночных ощущениях, ребята подняли его на смех:
        - Может быть, это колхозницы по тебе ползали, а ты так крепко спал, что принял их за мышей? Они тебе этого не простят!
   Все встали заспанные, замёрзшие и голодные. Было ещё темно, поэтому никто не нашёл, где и чем можно умыться. Когда начало светать, на знакомой уже телеге тоже знакомый мальчик привёз в бидоне варёную картошку в “мундирах”, три булки чёрного хлеба, заранее нарезанные на мелкие кусочки и тоже в бидоне остывший кипяток под названием чай, хотя таковым он даже не пахнул и по цвету ничем не отличался от воды. Ещё привёз с десяток алюминиевых тарелок и кружек, которых, естественно, на всех не хватало.
   И, снова, Борька с благодарностью вспомнил дядю Геню и Стасика, снабдивших его этими принадлежностями, которыми он поделился со своим другом Филькой.
   Все были настолько голодны, что быстро уничтожили привезенную еду, даже не обратив внимания на её количество, не говоря уже об ассортименте и вкусе.
   В телеге также лежали десять лопат и столько же плетёных корзин. Мальчик показал ряды, где надо было выкапывать картофель, сказал, что к обеду вернётся и уехал. Старший группы ещё тоже не появился, и ребята сами разделились, кто, чем будет зани- маться. Толком, не зная, что и как делать, ребята принялись выкапывать картофель. Лопаты были довольно острые и, конечно, он появлялся на свет божий порядком надрезанным. Все трудились  энергично, чтобы, в основном, согреться, так как утро выдалось хоть и не дождливое, но довольно холодное. Завтрак же их совершенно не согрел, и они ещё не отошли от ночного холода.
   И всё же они работали. Одни копали, вторые отрывали ботву руками, третьи собирали картофель в корзины и относили их к тому месту, куда приезжала телега, высыпая плоды в кучу.
    Часа через два появился какой-то хромоногий старик, который оказался бригадиром. Ни с кем, не поздоровавшись, осмотрев кучу с картофелем, он начал орать, матюгаться, предъявляя претензии:
        - Шо ж вы, мать вашу, весь картофель изранили, як на фронти? Работнички явились, туды вашу мать! Хто вас звав сюды? Дорожэ будэ стоить кормыть вас, туды твою растуды!
   От неожиданности такого нападения никто из ребят сначала не знал, как действовать против этого хромоного старика, изрыгавшего после каждого слова матерщину, но один из старшекурсников, придя в себя, нанёс старику ответный удар:
        - А ты кто такой, чтобы оскорблять нас? Ах, ты бригадир? Так надо было раньше придти сюда, поздороваться с людьми, рассказать и показать им, как надо копать эту вашу долбанную картофель, а не приходить и не матюгаться здесь, как последний пьяница! Тоже мне, бригадир хренов! А ну, хромай отсюда, пока мы тебе другую ногу не поломали! И скажи  своему председателю, чтобы прислал телегу! Мы пойдём в другой колхоз, где нужна наша помощь, а вы продолжайте хромать до коммунизма сами! Ребята, кончай работу! Собирайте ветки и хворост! Надо разжечь костёр, чтобы не замёрзнуть! Дождёмся старшего и двинем на полустанок или в другой колхоз, если такой есть неподалёку.
   Минут через двадцать все сидели у костра и пекли израненную ими картошку. Как раз в это время на знакомой телеге приехали председатель колхоза и старший группы, который сразу, не разобравшись в сути произошедшего и, видимо, желавший показать свою власть, начал ругать учащихся, упрекая в нежелании работать.
   К чести того же старшекурсника, которого, кстати, звали Колей, скомандовал всем приготовиться к следованию домой или туда, где мы нужны:
        - Сегодня же сообщим в райком и техникум обо всём, что здесь произошло, как нас встретили, куда поселили, чем покормили и напоили и как во всём этом разобрались, в том числе, и старший группы, которому на нас наплевать. А ведь ехать в поезде, спать хотя бы первую ночь, позавтракать и начать работу, выслушивая матюги бригадира, могли бы вместе со всей группой. Тогда бы и знали положение дел! Мог бы и сам председатель колхоза встретить и поприветствовать нас. Не велика птица! Вот, поэтому делать нам здесь больше нечего! Вы же, как старший группы, можете идти с нами или, если желаете, оставаться  здесь. Думаю, что ночью вы не дрожали от холода, мыши вас не тревожили, утром вы нормально позавтракали, предварительно умывшись. Вот, кстати, и обед привезли! Про- сим и вас к столу, которого здесь тоже нет!
   Обед был точно таким же, как и завтрак.
Поняв, что они допустили серьёзный промах, выслушав обо всём, увидев место, где разместили учащихся, чем собираются их кормить, председатель и старший группы тут же отправились в деревню, и уже через час привезли более приличный обед, ещё столько же посуды, дополнительно матрасы, одеяла и подушки . А, главное, теперь привозили горячую воду, которая была закрашена каким-то фруктовым чаем! Кроме того, показали протекающий неподалёку ручей, водой которого можно было умываться и напиться.
   Это была первая, хоть небольшая, но победа!      
А дальше каждый прожитый день был похожим на последующий, как близнецы-братья: с рассвета и до темноты тяжёлая работа, в результате которой болели руки и поясницы, полуголодная еда и  всегда недостающий всем сон. А утром на завтрак снова картофель и весь день опять тот же картофель, от которого уже рябило в глазах. И так каждый божий день без отдыха и перерыва, кроме получаса на обед!
   Правда, были и небольшие новости, о которых вечером, посмеиваясь, судачили между собой. Несколько старшекурсников изменили стиль своего ночного отдыха, утреннего и вечернего питания, поселившись в домах у молодиц и вдовушек. Кроме того, старший группы добился, чтобы в воскресенье учащиеся могли отдохнуть и привести себя в “божеский” вид. Председатель колхоза даже договорился с одним из жителей, чтобы тот протопил свою баню и дал возможность всем учащимся в ней помыться. В этом была крайняя необходимость – все были настолько грязны, что постоянно чесали тело и головы.
Блаженству не было предела, как будто всё это происходило впервые в их жизни.
   Умытые и немного отдохнувшие, принявшие “на грудь” немного самогонки, которую где-то раздобыл вездесущий Филька, ребята направились в соседнее село, где, оказывается, каждое воскресенье проходили на опушке небольшого леска танцы под гармонь слепого музыканта. Танцплощадка  была сбита из старых, потемневших от дождей и ветров досок. 
   Рядом находилась церковь. Во время оккупации её отремонтировали, и она начала работать. В воскресенье сюда сходились верующие со всей округи. Звон её колоколов был слышен очень далеко.
   Вообще-то, этому селу повезло больше, чем остальным – румыны назначили старосту и несколько полицаев, сохранили колхоз в довоенном виде и взимали с него налог натуральными продуктами. Немцев поблизости не было, все дома и приусадебные хозяйства не подверглись разрушению. За это время в селе даже был построен магазин, который ребята посетили, а у кого ещё были деньги, купили папиросы и табак в пачках. В селе даже был движок, который в вечернее время давал свет в дома, правда, всего в течение одного часа и при наличии солярки.
   К танцплощадке они подошли, когда уже начало смеркаться. Она освещалась одной лампочкой, подвешенной к столбу, возле которого на скамье сидел слепой музыкант, наигрывая какую-то незатейливую мелодию. Танцевали одни женщины и девчонки школьного возраста, причём, только друг с другом. Одеты они были кто во что горазд, а обуты, как правило, в мужские ботинки. Ребята тоже были, но стояли все вместе, покуривая цигарки и слушая рассказы двух взрослых парней, вернувшихся с войны, на выгоревших гимнастёрках которых сверкали боевые награды.
   Видимо, танцевать они и не собирались, а просто при сём присутствовали. Один из старшекурсников, бывший фронтовик, подошёл к группе местных ребят, разговорился с участниками войны, и оказалось, что с одним из них воевали не только на одном фронте, но и в соседних дивизиях и вместе участвовали в освобождении Варшавы. Встреча была настолько радостной, что они даже обнялись и выпили по стакану самогонки, вспоминая суровые военные будни и радость победы.
   Местные мальчишки с обидой и ревностью поглядывали на фронтовиков, совершенно забывших об их присутствии. И тогда они подошли поближе к танцплощадке. Здесь обстановка резко изменилась. Двое учащихся подошли к двум танцующим девушкам и “разбили” эту пару. Подобное, к удовольствию девушек, сделали другие ребята, но не местные.
   Казалось бы, танцы приобрели нормальный характер – девушки танцевали с парнями, причём, городскими. Даже внешне они изменились. В глазках девушек засверкал огонёк, щёчки раскраснелись, спинки выровнялись, появилось этакое кокетство перед незнакомыми ребятами. В начале следующего танца музыкант игриво объявил:
        -А сейчас приглашают дамы!
Девушки активно подошли к парням, с которыми они танцевали предыдущий танец, и без всякого стеснения повели их в центр танцплощадки. И вот тут-то произошёл конфликт. Один из местных парней схватил одну из девушек за руку и, оттолкнув её партнёра, вытащил несчастную с танцплощадки. Естественно, все техникумовские ребята побросали своих партнёрш и побежали вслед за ними, чтобы защитить девушку и наказать виновного. Мгновенно началась драка между местными и гостями, на стороне которых было явное преимущество в количестве и опыте драк. Минут через 5  местные ребята разбежались, а гости, сопровождаемые девушками и  бывшими фронтовиками, были выведены на  дорогу, ведущую в колхоз, где они жили и работали. Добрались все успешно, но утром обнаружили, что у нескольких парней, в том числе и у Борьки, на лицах сияли синяки и болели отдельные части тела. Эти танцы и их последствия сплотили группу, немного разнообразили их картофельное существование, а, главное, старший команды, вместо нравоучений, подумав немного, изрёк:
        - Девушек надо защищать от хамов, за них надо бороться!
   Все дружно поаплодировали этому   “мудрому” выражению. Руководитель был очень доволен. А вечером две девушки, с которыми танцевали ребята, пришли в гости и всю ночь провели с ними где-то возле ручья. Утром все единогласно разрешили этим парням поспать подольше.
   Оставшиеся дни недели пролетели очень быстро. Срок работы завершился. Каждому выдали по ведру картофеля,  по 5 рублей и 4 булки хлеба на всех. Так оценили  их работу. Никто не стал спорить. Все были рады тому, что наконец-то отправляются домой, смогут сходить в баню, где смоют все воспоминания о тяжёлом колхозном труде и условиях пребывания там.
   Обратно ехали с комфортом в общем пассажирском вагоне, пели песни и думали о том, что наконец-то начнутся занятия в техникуме, которые будут несравненно легче уборки картофеля.




Г Л А В А  25


В Одессу группа прибыла в пятницу вечером. Вид у всех был, как любили говорить  одесситы,  “ на море и обратно”.  Руки и лица почернели от солнца и степного ветра, а в результате “обильного” питания животы у всех чуть ли не приросли к спинам. Одежда была не только грязной, но и порванной. На отдых и приведения себя в нормальный вид им дали всего два дня. В понедельник уже следовало быть на занятиях.
   Дома Борьку встретили очень торжественно. Только Марьяна, увидев сына, похудевшего, грязного и голодного, разрыдалась. Наскоро умывшись и покушав, Борька завалился спать и проснулся в субботу только к обеду.
   В бане Стасик его попарил и тщательно отмыл. Только теперь он стал немного похож сам на себя прежнего. Вечером собрались все соседи, и Борька рассказал обо всём и во всех подробностях о колхозной жизни, об их работе и злоключениях. Особенно он хвастался заработком – ведром картошки, которая оказалась очень кстати в условиях царившего голода.
        - Кормилец ты наш! – с театральным пафосом сказал Виктор, - что бы город делал без таких, как ты? Все бы с голоду подохли!
   Борька даже обиделся на брата:
        - П-погоди, ещё п-пошлют в к-колхоз вашу театральную б-братию, но не с к-концертом, а на к-картошечку! Узнаете, что это такое! Это вам не этюды реп-петировать!
   В понедельник начались занятия в техникуме. Оказывается, пока они трудились в колхозе, никто из первокурсников, оставшихся в городе, не занимался учёбой, а ремонтировали полуподвальное помещение, где находились мастерские и класс, в котором предстояло учиться их группе “ А”.
   Ремонт был сделан качественно. В коридоре появилось освещение, в классе увеличили оконные проёмы и поставили приличную мебель. И всё же группа чувствовала себя оторванной от всего коллектива  техникума. Правда, в этом был и положительный момент – можно было на переменах покурить в коридоре. Руководство и пожарник редко спускались в подвал.
   В первом полугодии занятия мало чем отличались от школьных. Изучали программы 8 класса, и, как всегда в школе, Борька отлично успевал по литературе, истории, физике и терпеть не мог химию. Но, чтобы получать стипендию, надо было по всем предметам иметь положительные оценки. И Борька старался изо всех сил, хотя в школе к этому не привык, и мешало целый ряд причин. Во-первых, он не привык тратить много времени на выполнение домашних заданий. Надо было ещё где-то заработать немного денег на папиросы и мелкие расходы. Кроме того, он продолжал работать в кинотеатре. Во-вторых, компания во главе с Вилькой Ковтуным, в которую входил и Борька, требовала определённого времени на различные прогулки по городу, игру в карты, посещение футбольных матчей на стадионе, занятий в секции бокса, которую он продолжал посещать, различные вечерние встречи и посиделки дома у Зюньки.
К тому же, у Борьки оставались определённые домашние обязанности. Ведь родители были весь день на работе, а Виктор “по горло” занят в училище.  Поэтому приходилось на занятиях быть максимально внимательным, а задания на следующий день списывать у тех, кто их выполнил дома, использовать шпаргалки,         или, как их называли,” шпаги “ .               
   Короче говоря, Борьке приходилось довольно сильно крутиться, чтобы всё успевать сделать, везде побывать и ещё быть уверенным, что получит долгожданную стипендию. И при этом ещё иметь время на балагурство, розыгрыши, без которых он жить просто не мог.
   К тому, что он заикается, в группе и в техникуме все уже привыкли, хотя, благодаря занятиям с Климовым и личной настойчивости, заикаться Борька стал гораздо меньше. Он очень следил за своей речью, делая фразы короче и отказываясь от тяжёлых для него слов, начал говорить медленнее, следить за своим дыханием. Но, как только, он начинал волноваться, за что-то сильно переживать, заикание снова становилось сильным.
   Климов на очередных занятиях настойчиво требовал от Борьки больше читать вслух, изучая наизусть стихотворения русских поэтов, а Виктору следить за этим, постоянно поправляя брата, особенно обращая внимание на правильность произношения и глубокое понимание того, что он читает, прививать его чтению артистизм. Кроме того, он посоветовал Борьке заинтересоваться художественной самодеятельностью, которая обязательно должна была существовать в техникуме.
   Действительно, в клубе техникума работали хоровой, танцевальный и драматический кружки. Последний заинтересовал Борьку больше всего. Здесь уже были поставлены и успешно шли несколько пьес и водевилей А.П. Чехова, проходили занятия с чтецами.

 
Постоянные конферансье во всех концертах на сцене клуба техникума Рудик Кабанов и Борька.

Особенно ему понравился ведущий всех  концертов и молодёжных вечеров Рудик Кабанов – сын того самого всемогущего Кабанова, начальника “Облнефтесбыта” и спонсора техникума. Между прочим, в обыденной жизни Рудик  тоже немного заикался, но на сцене это совершенно не было заметно, тем более, что его выступления сопровождались под аккомпанемент фортепиано, на котором он неплохо играл, особенно лёгкие эстрадные мелодии.
   Борьку всё время одолевала мысль о том, что он тоже мог бы так выступать, причём, не заикаясь. Тем более, что Климов постоянно говорил ему о том же.
   Всё произошло, как в русской старинной поговорке:  “Не было счастья, да несчастье помогло”.
   В один из вечеров Борька пришёл в клуб на занятие драматического кружка, чтобы поговорить с Рудиком по поводу своих сомнений и возможностей выступления на сцене. Входная дверь в зрительный зал оказалась закрытой, но внутри слышались голоса. Борька решил посмотреть, что там происходит, заглянув на сцену со стороны бокового входа за кулисы.
Здесь, к своему удивлению, он увидел Вильку, Зюньку, Лёньку Долгина и Фильку Зака, которые раннее никогда не интересовались работой драмкружка и самодеятельностью вообще. Они стояли вокруг входа на сцену, внимательно прислушиваясь к тому, что там происходит. Оказывается, в зале комиссия просматривала и прослушивала номера художественной самодеятельности, отбирая лучшие на заключительный концерт смотра. Участников представлял парторг техникума, преподаватель русского языка и литературы Печерский Ф.И. Когда кто-то из членов жюри спросил:
        - Филипп Иосифович, у вас всё?
Борькины друзья подхватили его под руки и втолкнули на сцену, закричав:
        - Ещё не всё! Вы забыли художественное чтение Бориса Колтенюк!
   Оказавшись на освещённой софитами сцене и не видя никого в тёмном зале, возмущённый таким злым розыгрышем своих друзей, Борька первым делом решил бежать со сцены, но, увидев, что из этого ничего не получится – “друзья” своими телами закрыли выход, он повернулся лицом к залу и вспомнил наставления Климова о том, как надо преодолевать первый страх на сцене, как следует “взять себя в руки”, восстановить нарушенное дыхание и успокоиться. Это Борька много раз слышал от Виктора и его друзей по учёбе во время их занятий дома. Как только это было им сделано, а для этого потребовалось  мгновение, он услышал вопрос из зала:
        - Так чем вы, Борис, нас порадуете? Главное, успокойтесь и начинайте выступать. Мы очень внимательно слушаем.
   Выбора у Борьки не было. Он наизусть знал только одно стихотворение, которое можно было читать со сцены и которое он вслед за братом Виктором изучил досконально по всем правилам театрального искусства. Это было стихотворение В.В. Маяковского “Стихи о советском паспорте”. Борька хорошо помнил, как Виктор спорил со своими товарищами о том, как правильно нужно читать этот стих. Виктор доказывал, что произведения этого поэта являются не только своеобразными плакатами и призывами с трибуны, но и глубоко лирическими и душевными. Не следует, читая их, всё время кричать и махать кулаками, а делать это, исходя из смысла написанного поэтом.
   И Борька, глядя куда-то в конец зала, не называя автора, начал спокойно, но твёрдо и убедительно говорить:

 

     Я волком бы выгрыз бюрократизм!
          Мандатам почтения нету!
     Ко всем чертям с матерями катись
          Любая бумажка, но эту…
   И так, совершенно забыв, что он находится на сцене и только чувствуя своё отношение к написанному поэтом, Борька в полной тишине закончил своё выступление, поклонился и направился к выходу со сцены. Он даже не слышал аплодисментов сидящих в зале членов драмкружка и самой комиссии. Аплодировали и его друзья, желавшие только одного - разыграть Борьку и посмеяться вместе со всеми над его заиканием. Но он прошёл мимо, даже не остановившись, а  только бросив им в лицо:    “Да пошли вы все…”
   Каково же было удивление и радость всех и самого Борьки, когда объявили, что на заключительный концерт смотра были отобраны всего несколько номеров, в том числе Борька, мастерство чтения которого было отмечено особо.
   Теперь Борьке предстояло решать: продолжать злиться на друзей или благодарить их за розыгрыш.
   Несколько дней он вообще ни с кем из них, даже с  Филькой, не разговаривал, делая вид, что,  для него таких “друзей” не существует и общался только с теми, кто не участвовал в этом розыгрыше. Но, когда классный руководитель, преподаватель истории, всеми уважаемая Мария Моисеевна пришла и поздравила Борьку с замечательным успехом, он сменил “гнев на милость”и начал общаться со своими друзьями, понимая, что именно этот розыгрыш и был тем шансом, о котором он мечтал и хотел поговорить с Рудиком.
   Но главное событие в его жизни произошло во время заключительного концерта, в котором участвовали представители всех техникумов города. В программе концерта его номер стоял заключительным.
   У Борьки возникли серьёзные проблемы: не было не только приличного костюма, а вообще никакого, не говоря уже о рубашке и обуви. Надо было ещё неоднократно репетировать будущее выступление и своё поведение на сцене. Благодаря Виктору и его друзьям все проблемы были успешно решены. Миша Литинецкий, который по росту и фигуре не сильно отличался от Борьки, очень прилично одел его с ног до головы, а Виктор с однокурсниками и Климовым несколько дней трудились над его предстоящим выступлением.
   Как позже Борьке стало известно, свой вклад, желая оправдаться перед ним, внесли и его друзья.
   Концерт проходил очень успешно, каждый номер встречали и провожали аплодисментами, но Борьку, непривычно нарядно одетого и по-театральному выступившему последним, встретили бурей оваций, но не это главное. После последних его слов вдруг загремел техникумовский духовой оркестр, играя Гимн Советского Союза, подняв всех присутствующих со своих мест и начавших петь вместе с оркестром. Это был полный фурор и успех выступления Борьки.
   Оказывается, перед его выступлением Вилька подошёл к руководителю оркестра и передал якобы распоряжение директора техникума об исполнении после последнего номера Гимна СССР. Эта информация была принята, как должное.
   В результате на заключительный концерт областного смотра, который должен был состояться в мае следующего года, от техникума прошёл только один Борька!
   В квартире все ликовали, а когда узнали об истории с исполнением под оркестр, стоя Гимна, хохотали до слёз, особенно друзья Виктора и многие в театральном училище.
   Ну, как тут было продолжать Борьке злиться на своих друзей, сделавших его таким “знаменитым”?
 


 
Г Л А В А   26


За  свою довольно недолгую жизнь Борька ещё никогда не чувствовал себя таким удовлетворённым и спокойным. Действительно, он стал привыкать к новому месту учёбы, хотя и не видел себя в этой будущей специальности, приобрёл новых друзей и товарищей, причём, гораздо старше его по возрасту и жизненному опыту, у которых было чему поучиться, а, главное, после успешного выступления на сцене, Борьку знал весь техникум. Тем более, что теперь он с Рудиком Кабановым вели все концерты, вечера отдыха и танцы. Они начали выступать с номерами музыкальной политсатиры и пародиями на отдельные негативные моменты из жизни техникума и его учащихся. Кроме того, известие о том, что он допущен к участию в заключительном концерте областного смотра художественной самодеятельности, став его лауреатом, значительно увеличили популярность Борьки в техникуме. После работы в колхозе он даже свободно общался на перекурах со старшекурсниками. В общем, как говорили в Одессе: “Живи – не хочу!”.
   Конечно, находясь дома, Борька не мог не сталкиваться  с определёнными недостатками и неприятностями, которые портили ему настроение. Отец опять не сработался теперь уже с руководством Военторга и вынужден был уволиться по собственному желанию. Такое уже случалось не впервые. Марьяна должна была серьёзно заняться своей профессией - находить клиентуру и шить ночами платья, костюмы, сарафаны и др. К счастью, объявились её довоенные клиентки. Совмещать этот нелёгкий труд, заботы по дому с работой в парикмахерской она физически не могла. Сказывались последствия войны. Но теперь добавились новые заботы и страхи: не “настучит”  ли кто-нибудь из завистников и недоброжелателей фининспектору, который неожиданно явится и обложит её налогом.
   Жизнь становилась просто невыносимой: вечные одалживания денег, доставание еды, незнание, чем кормить семью! Борька постоянно заставал мать в слезах, Аркадий никак не мог устроиться на работу, проблемы и ссоры в коммунальной квартире и многое другое.
   Конечно, отец не мог оставаться равнодушным ко всем этим проблемам, но внешне виду не показывал, каждый вечер “выходил в город”, на Дерибасовскую или в садик на Соборке, где встречался с друзьями по партии и Революции, обсуждая существующие в стране и мире новости, городские проблемы, возможность предстоящего выхода на персональную партийную пенсию.
   Наконец-то, ему была предоставлена должность директора небольшого завода, производящего асфальтовое покрытие городских улиц. Такое назначение, конечно, его обидело, но он вынужден был согласиться, понимая существующую обстановку и материальную необходимость до выхода на пенсию где-то работать. Это немного улучшило финансовое положение в семье, но Марьяна продолжала днём и ночами трудиться, согнувшись над швейной машиной, стоная от постоянных болей в позвоночнике. Надо было кормить семью в это тяжелейшее время, одевать и обстирывать трёх мужчин, перешивать одежду с одного на другого, убирать квартиру и многое другое. Без её подработки решать все эти проблемы было бы просто невозможно. Вся помощь Аркадия заключалась в том, что он приносил, иногда даже нерегулярно и с задержками, свою зарплату, отдавая её жене. Виктор же был от всего этого очень далёк, полностью окунувшись в театральную жизнь.
   И только Борька глубоко переживал все эти семейные трудности, стараясь помогать матери всем, чем мог, особенно, не доставлять ей дополнительных переживаний, связанных со своей учёбой и поведением вне дома.
   С началом учёбы в техникуме это ему пока удавалось. Марьяна не могла нарадоваться таким положительным переменам в жизни младшего сына, который до этого доставлял им только одни неприятности и переживания.
   Но Борька не был бы самим собой, живя без каких-либо неприятностей и катаклизмов!
   Это произошло в начале весны, когда деревья начали покрываться первыми, ещё совсем молодыми листочками, а в парках и на газонах улиц и площадей зазеленела трава. Птицы весело чирикали, радостно приветствуя наступление тепла, а люди, пережившие голодную и холодную зиму, по-весеннему заулыбались, надеясь на лучшие времена. Весна всегда и всему на земле приносила оживление, надежду и все радостные чувства, в том числе, любовь. Борька тоже ощущал в себе прилив сил и желаний и был далёк от необходимости, как в прошлые годы, сотворить какую-нибудь гадость, хулиганство или, в крайнем случае, драку. Наоборот, все его мысли были направлены на то, чтобы совершенствовать свои выступления на сцене, в занятиях спортом и успешном окончании учебного года с сохранением стипендии. Он мечтал предстоящим летом поработать в пионерском лагере вожатым, но, уже получая зарплату, чтобы, наконец-то, купить себе какой-нибудь, пусть даже недорогой, костюм, в котором было бы возможно выходить на сцену.
   В последнее время он всё реже и реже составлял компанию своим новым друзьям по техникуму, которые продолжали регулярно играть в карты и выпивать, собираясь то в одном, то в другом местах.

 
Первая роль, исполненная Борькой в пьесе А.П.Чехова” Юбилей”
Эта некоторая отдалённость Борьки от них, его увлечение художественной самодеятельностью, известность и успех в техникуме, вызывали у них не то чувство ревности, не то озлобления, особенно, у Вильки и Зюньки. Они даже постоянно надсмехались над этим увлечением Борьки. Филя Зак, Лёня Долгин, Аркадий Горбатый и все остальные в группе не только поощряли его выступления, но и гордились им.
   И у Борьки настроение было прекрасное, весеннее. Но вдруг…
   В начале войны в дом, располагавшемся напротив здания техникума, попала большая фашистская бомба и уничтожила все три верхних этажа и много человеческих жизней. От дома остался только фундамент. Пока строить на этом месте новый дом никто не собирался, руководители техникума силами учащихся выровняли эту “развалку” и построили на ней спортивную площадку, огородив её высоким забором из металлической сетки. Сама площадка возвышалась над тротуаром где-то на 1,5 метра, и чтобы войти в неё, надо было подняться по ступеням лестницы, сохранившейся после бомбёжки.
   В те годы очень популярной была игра в волейбол. И здесь соорудили волейбольную площадку, установили гимнастическую перекладину, брусья, козла, оборудовали места для прыжков в длину и высоту. С двух сторон волейбольной площадки находились скамейки для “болельщиков” и команд, ожидавших очереди на  игру. Игры проводились по системе на “вылет”.  Играть начинали, как правило, после окончания занятий. Характерно, что в этом участвовали не только учащиеся, но и многие преподаватели-любители спортивных игр. Особенно активен был преподаватель русского языка и литературы, секретарь партийной организации техникума Печерский Филипп Иосифович.
   Верхнюю одежду все складывали на скамейках. Там, как обычно, лежал и красивейший  макинтош светло-кофейного цвета Печерского. В этот день Борька играл в его команде. На скамейках сидели Зюнька, Лёня Долгин и Аркаша Уманский. Вилька Ковтун стоял возле входа в техникум, а Филя Зак сразу после занятий куда-то уехал. И только Марик Заславский сидел на скамейке под спортивной площадкой.
   Когда окончились игры и все начали одеваться, оказалось, что исчез макинтош Печерского. Все начали его искать, но безрезультатно. Сообщили об этом директору техникума. Вилька Ковтун, не спросив ни у кого разрешения, пригласил участкового, жившего в этом районе. Поиски длились более часа. В это же время опрашивали всех, кто находился в районе спортплощадки и на ней. Печерский настоял, чтобы об этом случае не сообщали в милицию и не заводили уголовное дело. Директор с ним согласился, видимо, не желая “выносить сор из избы”.
Техникум в городе числился одним из лучших по успеваемости и дисциплине. Решили во всём разобраться внутри техникума. Однако, разобрались плохо, не глубоко. Вся вина была возложена на кампанию, в которую входил и Борька. На следующий день на доске объявлений был вывешен приказ, по которому …за неэтичное отношение к преподавателю из техникума были исключены Аркадий Уманский, Марк Заславский и Борька. Никто даже не задумался о том, что Борька всё время вместе с Печерским играл в одной команде и не присаживался на скамью, где всё время сидели Зюнька, Лёня Долгин и Аркадий Уманский.
   Впервые Борька был наказан так сурово, не имея никакого отношения к случившемуся, даже не зная о том, что готовится это похищение.
   Уже через несколько дней он разобрался в том, что произошло и чья в этом вина, но сегодня Борька уже был вне техникума, душевно надорванный, невинно пострадавший и довольный только тем, что о случившемся не узнали в милиции – третий “привод” привёл бы его однозначно в суд.





Г Л А В А  27


И снова с Борькой повторилась история с исключением из учебного заведения. Правда, тогда его исключили из школы за участие в ограблении военного склада и передали дело в милицию. Тогда эта мера наказания по отношению к нему была справедливой, и он это отлично понимал. Теперь же Борька не считал себя виновным и надеялся на то, что справедливость восторжествует. Он, как и в первом случае, скрыл исключение от родителей и Виктора, продолжая ежедневно ходить, якобы, на занятия, но в первом случае Борька ходил к морю, бродил по городу, а сейчас ежедневно приходил к техникуму, встречался с друзьями и даже здоровался с преподавателями. Филька постоянно информировал его о происходящем в техникуме и группе, изучении предметов. После занятий они садились где-нибудь в парке и вместе делали домашние задания. Однажды Филька  высказал другу  своё умозаключение:
        - Знаешь, Борька, я пришёл к интересному выводу. Даю вырвать свой зуб, но Вилька – “зуктэр”!
        - П-почему Зуктер? Ты д-думаешь, что он еврей? Он же Ковтун! Ч-чистейший украинец. Я ведь знаком с его м-мамой и сестрой.
        - Это ты не еврей, а настоящий гой! Зуктэр – это не фамилия, а доносчик, причём, не куда-нибудь, а в милицию, если даже не дальше! Ты посмотри, что произошло! Зюнька задолжал ему солидную сумму, проиграв в “очко”, Вилька “подбил” его на кражу макинтоша, вызывает участкового мента, вас исключают из техникума, а они отделываются лёгким испугом и продолжают учиться и играть в карты! Я тебя неоднократно предупреждал о твоих “дружках”, которые быстренько о тебе забыли! Пора уже тебе разбираться в людях!
   Аркадий Уманский и Марк Заславский сразу же устроились на работу, в техникуме не появлялись, тем более, что им тут же выдали на руки все документы и пообещали в будущем году принять снова на первый курс. Борька же упорно продолжал ежедневно ходить к техникуму, но никто не предлагал ему забрать документы. Всё это было очень странно и вызывало у него небольшую надежду. Он узнал, что Печерский продолжает расследование по поводу его невиновности в краже злополучного макинтоша. Руководство техникума не препятствовало этому, тем более, что в мае месяце предстоял заключительный концерт смотра в театре оперы и балета, а Борька, как лауреат, был утверждён в нём участвовать.
   И справедливость восторжествовала! Было доказано, что обвинён он был несправедливо и к похищению макинтоша не имел никакого отношения. Ему разрешили посещать занятия, как будто ничего не произошло. Правда, никто перед ним не извинился, но Борька был рад, что всё так благополучно закончилось. Слава богу, что он тогда без перерыва играл в волейбол, причём, в одной команде с потерпевшим. Вот, что значит быть неравнодушным к спорту! Одновременно, случившееся привело к тому, что Борька начал лучше разбираться в людях, особенно, в выборе друзей.
   Он стал более осторожным и сдержанным в своих высказываниях и мыслях, особенно, при общении с Вилькой  и Зюнькой, которые проявили себя не лучшим образом во время последних неприятностей, связанных с похищением макинтоша Печерского. Борька, не имея никаких доказательств, не высказал им своих претензий, но  изменение отношений к себе они почувствовали. Все в техникуме продолжали считать их одной кампанией, но прежних,  дружеских отношений уже не было, хотя ходить они продолжали вместе, частенько играли в карты и не брезговали спиртным.
   Дело шло к окончанию первого курса, подготовке к экзаменам, и всё это требовало серьёзного отношения к этому. Кроме того, Борьке предстоял и серьёзный творческий экзамен – нельзя было опозориться при выступлении на сцене театра оперы и балета в мае месяце. Ведь он был уверен, что родители и Виктор, его лучшие друзья будут находиться в зале и переживать за него. В общем, появились новые проблемы, о которых нельзя было забывать.
   Однажды, идя домой, Борька встретил возле райкома комсомола старшую вожатую пионерлагеря Зинаиду Петровну, которая постоянно работала инструктором горкома комсомола. Она очень обрадовалась этой встрече:
        - Здравствуй, наш дорогой помощник вожатого Борис! Я всё время вспоминаю твоё замечательное отношение к работе и не забыла обещания снова поработать вместе, теперь уже со штатным пионервожатым! Как твои планы по поводу моего предложения? Я буду работать в пионерлагере Одесского военного округа на 16 станции Большого фонтана, и официально приглашаю тебя на работу пионервожатым, конечно, после окончания учебного года. Согласен?
        - Ну, к-конечно, согласен! Только вот, если не п-пошлют опять на работу в к-колхоз.
        - Не волнуйся, это мы всё решим и вызовём тебя в горком на семинар. Надеюсь, что мы скоро с тобой встретимся! Успехов тебе на экзаменах!
   Борьку переполнило чувство гордости за то, что его не забыли, считая хорошим работником, за то, что снова пригласили на должность, о которой он мечтал уже много месяцев. Работа прошедшим летом в пионерлагере ему очень понравилась тем, что он, наряду с взрослыми преподавателями школ и студентами вузов, участвовал в воспитании детей, которые по возрасту были не намного младше его самого. И, что, самое главное, это ему нравилось! Теперь надо было подналечь на подготовку к экзаменам и успешному окончанию первого курса. Нельзя было упустить возможность поработать всё лето в пионерлагере. В данном случае его личное желание совпадало с необходимостью помочь семье в материальном положении – одним ртом становилось меньше плюс заработная плата, на которую Борька очень надеялся, чтобы немного помочь семье и купить себе какую-нибудь приличную одежду. Кроме того, в лагере было отменное питание, солнце, море и интересная, желанная работа!
   Надо сказать, что подавляющее большинство учащихся положительно восприняли борькино возвращение в техникум, укрепили его авторитет и популярность, он был избран членом комсомольского бюро механического отделения, а вскоре стал его секретарём. Всё меньше времени оставалось на подготовку к экзаменам. Борька не пропускал ни одного спектакля в театральном училище, особенно в которых выступал Виктор, ни одной встречи с выдающимися артистами театра и кино, обязательно посещавшими училище. Здесь он впервые увидел и услышал выступление тогда ещё молодого Аркадия Райкина. Виктор постоянно доставал для брата контрамарки на все премьеры спектаклей в драмтеатрах города. Это был насыщенный и плодотворный  период творческого воспитания Борьки, его стремления в будущем посвятить себя самодеятельной сцене.
   Первый серьёзный успех не заставил себя ждать. Ранее, подрабатывая при установке декораций на сцене театра оперы и балета и даже в массовках некоторых спектаклей, Борька был потрясён огромными размерами сцены и зрительного зала театра. Он не мог себе представить, что чувствует артист, выступая на этой сцене один на один со зрителем, как преодолевает страх перед  громадным залом. Борька никогда не был трусом, но на месте артиста не выдержал бы и оконфузился бы.
   И вот, настал день заключительного концерта. Накануне, волнение достигло такого предела, что Борька большую часть дня провёл, сидя в туалете, чем вызвал законное возмущение всех жителей квартиры. Когда же перед самым началом концерта он узнал о том, что его выступление будет первым, причём, на авансцене, перед закрытым занавесом, один на один со зрителем, после чего откроется занавес и грянет песня в исполнении сводного хора и оркестра, Борьку охватил такой страх, что появилось желание немедленно бежать в сторону дома, извинившись за это перед Маяковским, родными и друзьями, сидевшими в зале в ожидании его выступления.
   Но всё произошло неожиданно. Вдруг Борька увидел, что хор уже стоит на подмостках, сцена вся освещена ослепительным светом прожекторов и софитов, кто-то охватил его за плечи, воткнул между двумя частями занавеса и вытолкнул на авансцену. Перед ним оказался совершенно тёмный зрительный зал, а Борька – в дико слепящем круге мощных прожекторов, грозящих ему и одолженному костюму  быть  немедленно сожженными.
   Пути к отступлению уже не было! Он нащупал за спиной бархат занавеса, показавшийся ему железным, понял, что всё пропало, сделал шаг вперёд и зарычал:
        Я волком бы выгрыз бюрократизм!
   Что было дальше, как он читал, не забыл ли чего, Борька не помнил. Очнулся он уже тогда, когда услышал шквал аплодисментов, и чья-то рука втянула его снова на сцену, а хор в это время уже мощно исполнял песню о Ленине.
   Оказавшись за кулисами, Борька понял, что он весь мокрый от головы до ног, и с ужасом подумал:
        - Неужели это произошло, и я опозорился?
   К счастью он ошибся. Борька от пережитого был весь в поту, а не то, что он сразу подумал…   








Г Л А В А  28


Заключительные концерты смотра не ограничились только сценой оперного театра, а продолжались до конца мая в украинском драмтеатре, в доме культуры железнодорожников, на  открытой сцене Зелёного театра в парке культуры и отдыха им. Т.Г. Шевченко. И везде выступления, в том числе Борьки, имели большой успех у зрителей. Тем более, что этот смотр художественной самодеятельности был первым после окончания войны, и вызвал интерес у жителей Одессы.
   Этот успех и, особенно, аплодисменты огромной массы зрителей вскружили голову Борьки, который раньше никогда не общался с таким количеством людей, причём, одновременно. При этом в сознании зародилась мысль о том, что его призванием, видимо, должна была стать сцена, а не переработка и хранение нефти, интереса к которым у него так и не появилось. Всё это привело к печальным результатам – он мало уделил внимания подготовке к экзаменам, которые сдал благодаря тому, что преподаватели оценили его успех на сцене, принесший техникуму популярность в городе. Тогда было принято, что каждое учебное заведение стремилось иметь в своих рядах хороших спортсменов и самодеятельных  артистов.
   И Виктор с друзьями ещё “подлили масло в огонь”,   заявив  своему младшему “коллеге” :
- Да, Борька, успех у тебя  оказался потрясающий!
 Нам о таком можно только мечтать! Это ведь, сколько зрителей тебе рукоплескало, причём, каждый из них рассказал ещё,  как минимум, десятерым родным и друзьям, не сумевшим попасть на этот праздник искусства! Считай, что вся Одесса уже знает замечательного чтеца Борьку и его скромных учителей – будущих артистов брата Витю, Мишку, Ваню, которые, вполне вероятно, никогда не будут иметь такого успеха на сцене. Слава Борьке – молодой звезде советской эстрады!
   И они, дружно аплодируя, прослезились.
Борька, конечно, этот театральный этюд принял всерьёз и ещё сильнее поверил в своё новое предназначение.
   Он перестал уделять внимание и даже замечать то, что происходило вокруг и непосредственно рядом с ним. Раньше его интересовало буквально всё, включая и то, что не имело к нему никакого отношения ни по возрасту, ни по содержанию. Во время войны, будучи мальчишкой, Борька очень пунктуально и внимательно следил за событиями, происходящими на фронтах, интересовался и просил разъяснения у старших его по возрасту, где находятся города, захваченные врагом, а, когда появилась возможность самому слушать известия по радио через “громкоговорители”, установленные на уличных столбах и висящие на стенах в квартирах черные “тарелки”, Борька научился по интонациям в голосе Левитана сразу же определять, печальными или радостными будут эти новости. Такое отношение было присуще всему народу, чьи отцы, мужья и дети сражались и погибали на войне. Ни голод,  холод и другие лишения были для них главными, а те известия, которые поступали с фронтов войны по радио, из газет и писем от родных и близких, сражавшихся на передовой.
   Когда же отгремели победные салюты, народ, уставший от войны, главное внимание обратил не на то, что происходит в мире, а на то, как дальше жить в условиях разрухи, безработицы, всё тех же, что и во время войны, голода и холода, горя и печали по не вернувшимся с неё домой. Борьку тоже больше волновали домашние и квартирные проблемы, чем “холодная война”, начавшаяся между США и СССР или антисоветское выступление английского премьер-министра.
   Так вот, сейчас, на фоне этого, никогда раньше незнакомого для него успеха, ничего, даже домашние проблемы, Борьку совершенно не интересовали. Настолько он был потрясён произошедшим! Конечно, Борька продолжал выполнять свои обычные домашние обязанности, общался с дядей Геней, другими соседями по квартире, даже присутствовал на экзаменационном спектакле в театральном училище, где главную роль исполнял Виктор, но всё это происходило для него, как в тумане, Борька постоянно пребывал в  каком-то своём, театральном, мире, совершенно не имея желания думать о чём-то другом.
   Но несколько событий, которые произошли в это время, вернули Борьку “на землю”.   
Во-первых, после окончания экзаменов началась слесарная практика, которая должна была проходить в мастерских техникума в течение двух недель. Несколько дней Борька вместе со всеми учащимися курса обтачивал различными напильниками металлические болванки, шлифовал их, и в результате на ладонях рук образовались кровавые мозоли, которые он с гордостью показывал всем в квартире. К счастью, эта работа длилась всего несколько дней, после чего Борьку вызвали в учебную часть, где с удивлением и неудовольствием сообщили о том, что его вызывают на какой-то семинар в горком комсомола, а слесарную практику он обязан пройти летом во время каникул, иначе не будет допущен к занятиям в следующем учебном году.
   Борька тоже изобразил на лице удивление и разочарование, хотя в душе был рад этой информации, которая означала,  что его не забыли, и скоро наступит новый этап в его жизни – работа штатным вожатым в пионерлагере, о которой он так мечтал!
   Что касается прохождения слесарной практики в летнее время, то уже на следующий день друг семьи Витя Лифшиц, работавший начальником цеха на заводе радиально-сверлильных станков, заверил Борьку в том, что в течение одного дня он пройдёт эту практику у него в цеху и получит соответствующую справку. И эта проблема была решена успешно, не вызывая никаких сомнений и переживаний.
   Но главным семейным событием этих дней, носившем комедийно-драматический характер, похожем на рассказы великих Шолом-Алейхема и А.П. Чехова, явилось сватовство двоюродной сестры Мины и её жениха Мони, а  также первое знакомство их родных и близких родственников.
   Надо сказать, что “молодые” были уже совсем в немолодом возрасте. Невесте – под тридцать, а жениху – и того больше. До войны они не успели обзавестись семьями, потому что не отличались особой красотой и интеллектом, большим “спросом” у представителей противоположного пола не пользовались, никаких очередей за ними не наблюдалось. Между прочим, Мина косила на правый глаз, а Моня – на левый, и казалось, что они при общении всё время смотрят в разные стороны, как будто игнорируя друг друга.
   Во время войны Моня был на фронте ранен, причём, в очень оригинальное, “заднее  место”, долго лечился в госпитале, где соседи по палате постоянно над ним подшучивали, задавая один и тот же вопрос:
        - Моня, какое-то странное по расположению у тебя ранение… Ты не помнишь, где находился противник, сзади или впереди? Ты догонял врага или он тебя?
   Мина во время войны была в эвакуации, работала на текстильной фабрике, а в конце войны окончила курсы военных медсестёр и служила в том же госпитале, где лечился Моня. Там они и познакомились. А после войны случайно встретились в Одессе и начали регулярно встречаться друг с другом. У них оказались очень схожими личные судьбы и характеры, что и привело к решению  создать семью. К сожалению, на их пути оказалось очень много препятствий: Моня со старшими братьями работал в никелировочной мастерской, фактическим, но неофициальным “хозяином” которой был их старый и совершенно глухой отец. Отпускать от себя Моню он не хотел. Кроме того, будущий жених своей квартиры не имел и жил с родителями, помогая им во всём. У них не было никакого желания отпускать сына в самостоятельную жизнь и оставаться только с младшей дочкой-студенткой консерватории.
   Несколько другое положение сложилось у невесты. Мина жила вместе с матерью, старшей сестрой Раей и племянником Вовой в полуподвальной, сырой квартире площадью 20 кв. метров, с одним маленьким окном, расположенным на одном уровне с землёй, без воды и с дворовым туалетом. Ко всему, в скором времени ожидался приезд мужа сестры Володи, который всю войну плавал между США и СССР, поставляя оружие, а позже помощь по Ленд-лизу. Более четырёх лет он не видел семьи и даже не знал, что во время войны в эвакуации умерла их младшая дочь.
   Таким образом, все очень хотели, чтобы Мина  вышла замуж и перебралась к супругу, разрядив хоть немного обстановку в этой крошечной квартире, особенно перед приездом Володи. Для всех места в квартире реально не было!
   Такова была обстановка перед этой “исторической”  встречей - “смотринами”, ставшей среди присутствующих на ней легендарной, а позже  - популярным анекдотом среди родных, друзей и знакомых. Лучшим его исполнителем   была Марьяна, обладавшая не только прирождённым чувством юмора, но и незаурядными театральными способностями.
   В один из последних воскресных дней мая в описанной выше квартире Симы собрались  родные и близкие со стороны жениха и невесты, чтобы познакомиться, посмотреть друг на друга и постараться решить свои задачи, в корне отличавшиеся по конечным результатам. Комната была настолько маленькой, что едва вместила в себя не только гостей, но и хозяев. В центре стоял обеденный стол и восемь стульев вокруг него, возле одной стены – старый “раздолбанный” диван с высокой спинкой, в которую было вмонтировано потускневшее зеркало и две полочки с маленькими слониками, смотрящими друг другу в хвост. У противоположной стены стоял посудный шкафчик, рядом с которым висела чёрная “тарелка” громкоговорителя. Здесь же ещё находились две двери и окно с подоконником, служившим также местом для сидения.
Ещё в комнату спускались четыре ступени от входной двери, на которых также могли сидеть присутствовавшие гости. Над столом висел матерчатый, непонятного цвета абажур, под которым светилась одна электрическая лампа, создававшие в комнате световой антураж, похожий на цирковые эффекты.
   За столом рядом сидели Мина и Моня, по объективным причинам смотрящие всё время в разные стороны. Слева от них разместились родители, старшие братья, сестра Фаня и младшая сестра Роза, держащая на коленях футляр со скрипкой, а у окна – ещё какие-то две тёти со стороны отца. По другую сторону стола сидели мать невесты – Сима, старшая сестра Рая, Аркадий и Марьяна. Виктор отсутствовал, так как, находился на свидании с очередной девушкой-сокурсницей, что называлось “репетицией” театральных этюдов, а Павлик в это время работал в порту на буксире. На ступенях входной лестницы сидели Борька и почему-то оказавшийся здесь совершенно пьяный дворник дядя Коля, которого никто не приглашал, но который считал, что без его присутствия ни одно “собрание” в доме состояться просто не имеет права.         
   О скромном,  по тому времени, угощении позаботились тётя Маня, работавшая в райторготделе, и Рая – на хлебозаводе. На столе  стояли несколько графинов с компотом, какое-то сухое печенье, жареные “бычки”,  пара баночек “Килька в томатном соусе”,  две бутылки водки “Московская” и, “чудом” оказавшиеся здесь десяток белых булочек с маком!
   Таким образом, комната была переполнена, духота в ней стояла неимоверная, запах, исходящий из мусорного ящика, стоящего во дворе, и лестницы “чёрного хода” был далёк от ароматов французских  духов и даже одеколона “Шипр”. Ко всему прочему, в комнате всегда стоял запах этого “подземелья”,  а в сочетании с папиросным дымом, обстановка  напоминала одну из одесских пивных, а не место смотрин - сватовства.
   После продолжительных споров о том, кто выступит на встрече первым, Аркадий, спокойно сидевший за столом с газетой, получивший от Марьяны толчок в ногу, встал с явным неудовольствием, отложил в сторону газету, подождал, когда прекратится в комнате шум, сказал:
        - Дорогие товарищи! Сегодня здесь собрались две семьи, чтобы познакомиться, подружиться и, если хотите, породниться друг с другом, создав ещё одну новую семью в лице этих молодых и влюблённых  Мони и Мины! Думаю, что это очень символично. Их имена начинаются с одинаковой буквы. Также начинается и слово Мир, который нам всем так дорог, особенно тем, кто прошёл по страшным дорогам войны, был ранен, как Моня, и лечил в госпитале солдат и командиров, как это делала наша Мина! Они – настоящие герои войны! Кому же  быть вместе, если не им? Пожелаем молодым счастья и радости в совместной жизни, любви и взаимоуважения! А всё остальное, понимаете ли, постепенно приложится!
   Зааплодировали только представители одной стороны – родственники Мины. Когда Аркадий сказал о ранении и героизме Мони, братья жениха захихикали, а их сестра Фаня вскочила со стула и ехидно спросила:
        - Что значит, приложится, что значит? У них появится квартира, одежда, еда? Или может быть вы им завтра всё это дадите? Тогда давайте это уже сегодня! А завтра сыграем уже эту свадьбу, сыграем! Ну,  таки что? Не получается, а? А сегодня Муныш гол, как сокол! Вы не видите, что он ходит ещё в военной форме, сапогах, запах от которых стоит в квартире, как топор в воздухе! Мне очень жаль, но у вас плохо со зрением! Боже, что наделала эта война! Извините, но я должна вам сказать, что у Муныша нет ни трусов, ни кальсон и всего прочего! О какой женитьбе может идти сейчас речь? Ему надо хорошо и долго трудиться, чтобы хоть немного заработать, иметь возможность содержать семью, растить детей, если они, конечно, будут в таком возрасте! А вы говорите “дорогие товарищи”! Это вы очень хорошо сказали! Лучше скажите, где  жить и как жить этим героям войны?
   Свою речь Фаня завершила так громко, что её старый и глухой отец, который привалился к спинке стула и мирно посапывал, периодически похрапывая, вдруг проснулся и начал испуганно смотреть по сторонам, не понимая вообще, что здесь происходит, и почему так кричит Фаня? Наконец, встретившись  с ней взглядом, он на идиш очень громко спросил: 
         - Что случилось? Тебя кто-то обидел?
   Фаня, понимая, что отец её всё равно не услышит, начала водить по столу рукой, воспроизводя губами слова: “Шрайб! Шрайб!”
    Старик же, так ничего и, не поняв, снова  уснул, мирно посапывая.
   В ответ на эмоциональное заявление  Фани надо было что-то ответить. Поднялась тётя Маня, окинула взглядом всех гостей и очень проникновенно сказала:
        - Хочу довести до вашего сведения, что у нас такая семья, которая примет к себе дорогого Моню без кальсон и без трусов! Это -  не трагедия, это всё – наживное! Главное - любовь  и дружба наших молодых! В нашей семье, между прочим, есть, кем и чем гордиться. Мы с Аркадием – старые большевики, он участник трёх войн, его старший сын Витя геройски воевал с фашистами, а сейчас учится в театральном училище. Хочу вам сказать, что его младший сын Боря, который здесь присутствует, студент нефтяного техникума, а несколько дней тому назад стал областным лауреатом художественного чтения! Надеюсь, что он сегодня порадует нас своим мастерст- вом?   Отец невесты геройски погиб в борьбе с бандитами, а её брат Ося – командир Красной Армии, муж сестры, Володя  -  моряк дальнего плавания! Дорогой Моня, тебе не будет стыдно за семью своей невесты! Добро пожаловать!
   Один из братьев жениха, усмехнувшись, бросил ехидную реплику:
         - Вот, сейчас-таки понятно, за что вы получили в награду эту “шикарную” квартиру с видом на общественную мусорку и дворовой туалет! Муныш, тебе крупно повезло! Будешь жить в филиале гостиницы  “Лондонская”!
   И снова выступила Фаня, заявившая о том, что их семья тоже “не лыком шита” , и, что  в Одессе  только полные идиоты  не знают их знаменитую Розочку!
   Потом, после длительных переговоров и самовосхвалений, Роза блестяще сыграла на скрипке ноктюрн Шопена, а Борька очень “к месту” прочитал “ Стихи о советском паспорте", причём, дворник дядя Коля от испуга не только проснулся, но и выбежал за дверь!
   В общем, смотрины состоялись, всё угощение было выпито и съедено, но стороны к конкретному решению так и не пришли!
    Через неделю молодые расписались в ЗАГСе, тётя Маня на первую брачную ночь уступила им свою комнату, а утром на вопрос Марьяны “Ну, как дела?”,  Мина посмотрела на неё одним глазом и, смутившись, ответила:
        - Что вам сказать, тётя Марьяна? Ничего ещё… не было! Моня пришёл с работы такой уставший, что ему было не до этого. Он даже не стал ужинать… только чаю выпил, и тут же уснул, как убитый!
   Ну, так мог ли Борька пропустить такое событие?




Г Л А В А  29


Работать в пионерлагере Борька начал за неделю до официального открытия сезона. Всех утверждённых пионервожатых, воспитателей отрядов и других работников, а также солдат для охраны лагеря вызвали на подготовку жилых помещений, столовой, кухни, плаца и игровых площадок, где недавно окончился ремонт, и требовались тщательная уборка,  чистка мебели, установка спортивных снарядов, оборудование летнего клуба, флагштока и многого другого. Неделю все трудились до “седьмого пота”.  Вожатые и воспитатели были распределены по отрядам. Борьку, как самого младшего по возрасту и опыту работы, назначили в третий отряд, в котором отдыхали девочки и мальчики – ученики 3-5 классов.
   Воспитателем стала Ольга Ивановна - учитель истории одной из городских школ, женщина средних лет, замечательно разбирающаяся в детской психологии, имеющая большой опыт работы с детьми. Несмотря на  разницу в возрасте, между ней и Борькой сразу же установились деловые и дружеские отношения.
   Весь коллектив лагеря всю неделю трудился, не жалея сил, тем более, что накануне открытия лагеря ожидалось прибытие комиссии Одесского военного округа и горкома комсомола. Вообще, этот пионерлагерь считался самым элитным и благоустроенным не только в Одессе, но и во всём округе, в который входило множество военных гарнизонов, расположенных в разных местах Украины, Молдавии и Крыма. Лагерь располагался на 16-й станции Большого Фонтана, недалеко от берега моря и пляжа, любимого одесситами и курортниками.
   Каждый отряд  жил в отдельном здании, разделенном на две части, в одной из которых располагались мальчики,  в другой – девочки. Здесь же находилась небольшая комнатка, в которой жил пионервожатый, постоянно находящийся рядом с детьми.
   Лагерь был радиофицирован и телефонизирован, что очень облегчало связь между отрядами и руководством. Территория лагеря буквально утопала в зелени, кроны старых каштанов и платанов создавали живые веранды возле  зданий и игровых площадок, а над  дорожками – своеобразные зелёные навесы из ветвей деревьев и кустов.  В лагере круглый год работал садовник, ухаживавший за деревьями и кустами, ранней весной высаживавший на клумбах цветы, подрезавший траву на лужайках и футбольном поле. Стволы деревьев и ограды цветочных клумб были постоянно выбелены.
   Этот парк и всё, что в нём находилось, больше походило на санаторий, чем на пионерлагерь. И не без основания. Это был пионерлагерь санаторного типа, правда, без всякого лечения, но при строгом медицинском контроле, враче, медсестре и, даже, медпункте.
   Что же касается питания, режима отдыха, занятия спортом, купания в море, принятия солнечных ванн и лечебного морского воздуха вокруг, всё это мало, чем отличалось от санаторий тех послевоенных лет.
    Заполучить путёвку для ребёнка на пребывание в этом лагере было очень трудно, особенно для тех, кто служил в воинских частях, так как “львиная”  доля путёвок распределялась в штабе округа среди детей больших военных начальников, в том числе, генералов и полковников. Контингент детей был неоднозначен и сложен по характеру, воспитанию и другим психологическим показателям. К каждому из них требовался индивидуальный подход. Необходимо было в течение месяца создать вокруг детей такую обстановку, чтобы они не только хорошо отдохнули, но и активно потрудились, занимаясь интересной пионерской работой, участвуя в различных играх, спортивных соревнованиях, интересных встречах с учёными, артистами и, конечно, с героями прошедшей войны. При этом надо было обеспечить в отряде образцовую дисциплину, здоровые и дружеские отношения между детьми, исключив ссоры, драки и другие антиобщественные проявления.
   Пионервожатому и воспитателю приходилось днём и ночью трудиться в полную силу, чтобы добиться положительных результатов, завоевать уважения детей и их родителей.   

            
Профессия пионервожатого становится любимым занятием Борьки.
    Особенно сложно было общаться с родителями, требовательность и привередливость которых  зачастую были чрезмерными. Все считали себя большими начальниками, имевшими право требовать всё и от всех. Поэтому, для вожатых и воспитателей самыми тяжёлыми  были воскресенья – дни посещений детей. Нарушался установленный в лагере режим жизни, деятельности, отдыха и, конечно, питания детей.
   Накануне начала работы пионерлагеря и приёма детей прибыла многочисленная комиссия одесского военного округа и горкома комсомола. В её составе были генералы и полковники, политработники, снабженцы, а также комсомольские руководители. Комиссию возглавляли начальник Политуправления округа и  первый секретарь горкома комсомола. Задача была одна – проверить готовность лагеря к работе.
   В летнем кинотеатре были собраны все руководители, пионервожатые, воспитатели и весь обслуживающий персонал. Начальник пионерлагеря, ветеран войны полковник Шевцов П.И. и старшая пионервожатая Зинаида Петровна (вожатые её ласково называли Зиночка Петровночка) доложили членам комиссии о готовности лагеря к открытию, представили им всех пионервожатых и воспитателей отрядов. Начальник политуправления пожелал всем успехов в работе, особо подчеркнув:
        - Не забывайте, что эти дети, в первую очередь, мальчики очень скоро станут защитниками страны. Поэтому, уделяйте больше внимания военно-патриотическому воспитанию, тем более что это дети профессиональных военных, геройски сражавшихся во время войны. Эти пионеры и комсомольцы должны стать достойной сменой своим отцам и дедам!
   Уже на следующий день, утром на автобусах, машинах и трамваях родители начали привозить детей, которых распределяли по отрядам, комнатам и кроватям, переодевали в пионерскую форму, знакомили с вожатыми и воспитателями и территорией лагеря.
   Начались первая смена летнего отдыха детей  и тяжелейшая круглосуточная работа пионервожатых и воспитателей. Борька быстро освоился с этой многообразной деятельностью, которая была ему уже знакома по прошлому лету, а, главное, очень нравилась, “пришлась по душе”. Единственное, что его некоторое время смущало, это то, что вожатые обязаны были обращаться друг к другу только по имени и отчеству. В его возрасте сложно было привыкнуть к такому обращению, особенно, если оно исходило от людей, годящихся ему в отцы, а то и деды.  Борька даже краснел от смущения, когда родители пионеров называли его Борисом Аркадьевичем, а ведь ему только недавно исполнилось 16 лет! Но очень скоро он к этому привык, закрутившись в ежедневном водовороте событий, задач и проблем, которые приходилось ежеминутно решать. Когда в отряде около сорок мальчиков и девочек, каждый из которых имеет свой, особый характер, свои привычки и мнения, причём все говорят или кричат одновременно, доказывая свою точку зрения, вожатому, чтобы вынести это, сохранив спокойствие и дисциплину, надо иметь железные нервы и достойный авторитет у своих подопечных.
   Надо сказать, что за короткое время Борьке удалось  заслужить не только авторитет среди детей, но и уважение. Они ни на минуту не отходили от него, требуя постоянного внимания и ответов на задаваемые ими вопросы на любые, самые неожиданные и невообразимые темы. Это отношение к нему детей очень скоро передалось и их родителям, которые положительно отзывались о нём в разговоре с руководством пионерлагеря.
   



Г Л А В А  30


Каждый день пребывания в пионерском лагере должен был запомниться детям чем-то новым, интересным и своеобразным, причём, тем, что удовлетворило бы запросы, возраст и уровень развития каждого. Нельзя было допустить, чтобы кто-то скучал, когда остальные веселились, когда одним было интересно, а другим – безразлично всё, что происходило вокруг. Надо было придумывать и проводить такие мероприятия, игры и развлечения, которые могли бы увлечь и заинтересовать всех детей без исключения.
   Во многом это зависело от пионервожатых, воспитателей и, зачастую, от самих детей. Правда, существовали и традиционно проводимые мероприятия, ставшие среди пионеров, отдыхающих в летних лагерях, своеобразным культом. Это торжественные открытия и закрытия смен с концертами и обязательными кострами в вечернее время, утренняя и вечерняя “линейки”  с поднятием и спуском флага под звуки горна и барабана, и, конечно, перед концом смены долгожданная и тщательно подготовленная “военная игра” – кульминация  пребывания и активного отдыха детей в пионерском лагере.
   Но, кроме этих традиционных форм работы с детьми, каждый день необходимо было что-то  проводить, чем-то их заинтересовывать,  причём, обязательно новым и необычным. Дни не должны были походить друг на друга, порождая у детей скуку, безразличие и желание скорее оказаться дома.    
   Для того, чтобы  исключить  подобные явления, пионервожатые и руководство лагеря заранее придумывали различные встречи с интересными людьми, походы по местам боевой славы, посещение различных музеев, спортивные соревнования между отрядами и соседними пионерлагерями и многое другое.
   Очень нравились, особенно ребятам старших отрядов, танцевальные вечера, которые интересно проводил музыкальный руководитель, аккордеонист Жора – студент консерватории. И “малыши” отряда, которым руководил  Борька,  с  удовольствием подражали  старшим ребятам,  танцуя вокруг своего вожатого.
   На одном из таких вечеров, когда Жора с пафосом объявил: “А сейчас  танцуем дамский вальс! Девочки приглашают кавалеров! “. Раздался взрыв смеха, главной причиной которого явилось слово “кавалер”. Все продолжали ещё смеяться, когда к Борьке подбежала очень красивая девочка из старшего отряда и, сделав “книксен” с небольшим приседанием, пригласила его танцевать. Слегка смутившись, Борька манерно отвесил ей головой поклон, вывел девочку на середину площадки и лихо закружил её в вальсе. Все вокруг бурно зааплодировали этой первой паре танцующих, а борькины малыши, подражая своему вожатому, тоже пустились в пляс друг с другом.
   Танцуя этот вальс, Борька отчётливо вспомнил  историю своего первого “приобщения” к танцам, которые в будущем очень полюбил и довольно мастерски исполнял. Случилось это, когда он ещё учился в седьмом классе, и ни о каких танцах понятия не имел, а голова была забита совершенно другими мыслями – где бы достать что-то съедобное или заработать немного денег. Кроме того, в их квартире никто никогда не занимался танцами, так как, во-первых, не было подо что танцевать, а во-вторых, в той обстановке просто было не до танцев. Только один дядя Геня иногда пел одну и ту же песню, причём, дореволюционную, арестантскую, слова которой всегда пугали маленького Борьку:
        По пыльной дороге телега  несётся,
        А в ней по бокам всё жандармы сидят.
        ……………………………………………………………
        Сбейте оковы, дайте мне волю,
        Я научу вас свободу любить! 
   Слушая слова этой мрачной песни, Борька почему-то всегда плакал, представляя себя, как ни странно, в роли жандарма.
   
Однажды, возвращаясь после футбольного матча, который проходил на стадионе “Пищевик”  в парке им. Т. Г. Шевченко, Борька и Валька “Шлёма”  услышали громкую музыку, несущуюся из двора дома, где находилось общежитие швейной фабрики. Борька тут же предложил посмотреть, что там происходит:
        - Я ду-думаю, что это с-свадьба. Мо-может быть уг-гостят чем-нибудь?
   Когда они заглянули во двор, то разочарованно поняли, что никакой свадьбой здесь и не “пахнет”, а просто проходят обычные танцы под баян, причём, кроме двух пьяных, блатного вида парней, стоящих у стены дома, танцуют друг с другом одни женщины и девушки с грустными глазами, одетые в старенькие, вылинявшие платья и сарафаны, в грубых мужских ботинках на ногах.
   Когда друзья поняли, что здесь их ничего не интересует, и решили продолжать свой путь к дому, вдруг баянист громко объявил:
        - А сейчас белый танец! Дамы приглашают кавалеров!
   Один из пьяных парней спросил:
        - Кого, кого дамы приглашают? Не понял!
   Второй , на голове которого красовалась кепка – “шестиклинка” , таким же пьяным голосом ответил другу:
         - Дамы приглашают какую-то кавалерию. Нас это не касается – мы с тобой служили в  матушке-пехоте!
   В этот момент к Борьке подбежала взрослая девица,  ростом на голову выше  и лет на десять старше,  грубо схватила его за руку, сказав:
        - Пошли, потанцуем!
        - Я не у-умею та-танцевать!
        - Не страшно, я тебя быстро научу!
И она потащила под смех и выкрики собравшихся  испуганного Борьку в центр двора, крепко прижала  к себе и, оторвав его ноги от земли, закружила в вихре вальса.
   До конца танцев она не отпускала Борьку от себя, крепко держа его за руку. Неоднократные попытки вырваться от этой дамы к успеху не привели. В каждом очередном танце они попеременно отдавливали друг другу ноги. Её объятья были настолько мощными, что у  Борьки очень болели руки и спина, на которых, скорее всего, уже появились синяки. Ко всему прочему, он заметил, что исчез Валька, который, не дождавшись окончания  танцев, отправился домой без друга.
   Когда это гулянье окончилось, дама, которую звали Галей, не слушая никаких возражений Борьки, отправилась проводить его домой. За время этих проводов между ними не было сказано ни единого слова. Подойдя к дому, Борька попытался проститься, но она поднялась с ним на четвёртый этаж и, увидев, в какой квартире “кавалер” проживает, грубым голосом предупредила:
        - В следующее воскресенье, к  6 –ти вечера будь дома. Я приду за тобой, и пойдём на танцы!
   Эти занятия продолжались в течение двух  месяцев и привели к тому, что Борька научился танцевать вальс, танго, фокстрот и, даже, вальс - бостон!
   Галя регулярно приходила за ним в одно и то же время. Все жильцы квартиры знали её в лицо, а Марьяна однажды, хихикая, сказала сыну:
        - Боренька, это, конечно, твоё личное дело, но, Боже, она ведь тебе в матери годиться!
   Так, девица по имени Галя научила Борьку танцевать. Об этой истории он с удовольствием вспомнил, исполняя дамский вальс с красивой девушкой из старшего отряда пионерлагеря.





Г Л А В А  31


Не всегда и не всё в пионерлагере  проходило  без шероховатостей и происшествий. Это был большой коллектив детей разного возраста и уровня воспитания, причём, если в повседневной жизни мальчики и девочки учились в отдельных мужских  и женских школах, отвыкнув от постоянного общения друг с другом, жили в разных военных гарнизонах, где служили их отцы, одни - в городских условиях, другие – на “точках”, где условия жизни и цивилизации сильно отличались, то, прибыв на летний отдых в пионерлагерь, они оказались вместе, хотя были совершенно разными. И, конечно, случались ссоры, драки, случаи воровства и, даже,  издевательства старших  над младшими. Особенно частыми эти проявления были характерны для старших отрядов, где отношения между мальчиками и девочками порождали чувства соперничества, а, порой, и ревности. Вожатые и воспитатели становились своеобразным “буфером”, постоянно  стараясь  не допустить таких казусов.  И, конечно, руководство лагеря бдительно следило и за тем, чтобы между вожатыми разных полов не возникало никаких  любовных отношений. Но вожатым, которые так много и тяжело работали, нужен был отдых, небольшая разрядка, возможные только в ночное время, когда дети спали. Тогда  они, причём, не все одновременно, а поочерёдно, собирались на берегу моря, купались в его фосфорящейся воде, пели,  смеялись друг над другом, вспоминая наиболее весёлые и необычные эпизоды прошедшего дня, снимали с себя накопившуюся усталость, чтобы с утра, с новыми силами окунуться в эту интересную, но чертовски тяжёлую работу.
    Этот день Борька запомнил надолго. Происшествие и его не обошло стороной. В воскресенье, как обычно, после завтрака и до обеда родители посещали своих детей, уединялись с ними в разных местах территории лагеря, угощали  сладостями, интересовались их отдыхом и времяпровождением.
   Когда наступило время обеда, Борька построил отряд и, проверяя, все ли дети вернулись после встречи с родителями, вдруг обнаружил отсутствие одного мальчика. После завтрака никто из детей отряда его не видел и все утверждали, что родителей в этот день он не ждал. Борька сразу же подумал о том, что мальчик  просто мог где-то заиграться, забыв об обеде, что уже неоднократно случалось с детьми. Отправив отряд в столовую с воспитательницей, он ещё раз проверил жилое помещение, игровые площадки, стадион и, не найдя мальчика, почувствовал волнение. Однако, имея опыт разных стрессовых ситуаций во время войны, находясь в эвакуации, Борька решил не паниковать и тщательно проверить всю территорию лагеря, различные укромные места, где любили прятаться друг от друга  дети, играя в разные игры. Он попросил помочь ему в этом  трёх солдат охраны  лагеря. Обыскав всю территорию внутри и вдоль забора вне её,  мальчика они не нашли. Теперь уже волнение охватило Борьку со всей силой. Солдаты убедили его в необходимости немедленно сообщить руководству о пропаже ребёнка. Он тут же доложил об этом старшей вожатой Зинаиде Петровне, а она – начальнику лагеря. Немедленно были приняты решительные меры: проверены берег моря, скалы на пляже, трамвайная остановка, близлежащие магазины. Но всё это не дало положительных результатов. Начальник лагеря позвонил по телефону родителям, от которых узнал о том, что с утра  куда-то  исчез и старший сын. Появилась некоторая надежда на то, что братья могли встретиться и, каким-то образом,  исчезнуть из лагеря. Теперь волнение охватило не только руководство лагеря и отряда, но и родителей мальчика.
   Поиски ребёнка продолжались до самого ужина. Волнение передалось и детям всех отрядов. Когда же Борька построил отряд для следования в столовую, в строю оказался беглец, который с улыбкой рассказывал друзьям о своих с братом похождениях.
   Оказалось, что, когда родители детей проходили в лагерь, под их “прикрытием”  братья   
вышли на  улицу, сели в трамвай и поехали на 10-ю станцию смотреть в кинотеатре модный фильм “Багдадский вор”.  После  этого они где-то ещё гуляли, затем старший брат посадил младшего в трамвай, а сам отправился домой.
   Начальник  пионерлагеря сгоряча хотел  отчислить беглеца домой, но потом поостыл, сделал внушение родителям, а заодно, и Борьке, оставив мальчика в отряде.
   Целую неделю вожатых и солдат охраны инструктировали  “до слёз”, но только один Борька знал, что ему  стоило это происшествие! 
   И, всё-таки, даже при тех недостатках в работе вожатых, воспитателей, обслуживающего персонала, отдельных случаев недисциплинированности детей, в лагере были созданы все условия для отличного отдыха, санаторного питания и увлекательного времяпровождения школьников в период летних каникул. И, конечно, очень уставшие  от постоянной нагрузки, напряжения, а, главное, ответственности за детей, пионервожатые и воспитатели,  не жалея умственных и физических сил, всё делали для того, чтобы дети были довольны своим отдыхом и могли ещё долго с благодарностью вспоминать время своего пребывания в пионерском лагере.
   Борька тоже очень устал, но работе отдавался с чувством какого-то фанатизма, самопожертвования. Старшие коллеги часто критиковали его за такое  неистовство, в шутку называя Борьку не пионервожатым, а “не в пример, фанатом”,  но  такой уж был у него  характер – делу отдавать себя  полностью, особенно, если оно ему нравилось.
   За лето Борьку дважды посетила Марьяна, а однажды в лагерь приехали к нему в гости старший брат Витя с друзьями по театральному училищу  Мишей Литинецким и Ваней Макогоном. Это была  очень интересная и весёлая встреча, в которой приняла участие и старшая пионервожатая Зинаида Петровна. Все от души смеялись, рассказывая друг другу весёлые истории из пионерской и театральной жизни. Будущие артисты пообещали выступить перед пионерами с концертом, прихватив с собой и студентов консерватории.
   Данное обещание они выполнили во время третьей смены, доставив всем огромное удовольствие. Начальник лагеря вручил концертной бригаде грамоту, а Зинаида Петровна, прощаясь, сказала:
        - Я буду рада, если вы будущим летом согласитесь поработать в нашем лагере пионервожатыми и воспитателями, внеся в души детей свежий поток эстетического воспитания и культуры!
   Борька же так увлёкся этой новой деятельностью, что напрочь забыл о техникуме и своих товарищах по учёбе. Он в работе с детьми почувствовал своё, какое-то новое предназначение – заниматься педагогической деятельностью. Эти мечты ещё  сильнее отдалили его от будущей перспективы стать нефтяником.
   Но работа в лагере завершилась. Были подведены итоги, вручены, в том числе, и Борьке грамоты, денежные премии, организован прощальный ужин, где, к большому удивлению   пионервожатых, на столе с закусками стояли гранёные стаканы, наполненные белым сухим вином! Прощание взрослых коллег в красных пионерских галстуках прошло очень трогательно, а у женщин – “со слезами на глазах”.               
   Этим летом Борька не только с удовольствием поработал, отдохнул, отъелся и повзрослел, но и неплохо заработал. В результате было решено купить  первый в его жизни новый габардиновый серый костюм! Теперь ему уже было в чём выступать на сцене, не занимая одежду у друзей брата – будущих артистов!
   А через несколько дней начинался новый учебный год,  теперь уже на втором курсе техникума.

Г Л А В А   32


Утро этого дня выдалось по-летнему тёплым, и, хотя, по календарю в Одессе уже наступила “золотая” осень, однако, деревья всё ещё были покрыты зелёной листвой, а большинство одесситов и курортников продолжали активно купаться в море.
   Соответственно, и настроение учащихся техникума, встретившихся после летних каникул, было  радостным и возбуждённым. Эти три месяца у всех прошли по-разному. “Новенькие”,  собравшись в отдельные группы, смеялись, вспоминая недавние вступительные экзамены и разные весёлые случаи, имевшие место при их сдаче, старшекурсники делились впечатлениями  о работе в колхозах области, а были и такие, кто всё лето тяжело трудились на временных работах, не ощутив никакого отдыха. И только Борька с воодушевлением рассказывал друзьям о трудной, но очень интересной деятельности пионервожатого, которой он с удовольствием занимался всё лето, получив, как говорят в Одессе, “море удовольствия”.
   Прозвенел первый в новом учебном году звонок, и шумный поток учащихся хлынул в здание техникума, разойдясь по разным этажам и аудиториям. Только одна группа, как и в прошлом году, не поднялась по лестнице вверх, а снова спустилась в подвал, где располагались мастерские и классная комната, полученная в наказание за нарушения дисциплины и порядка. Но “механики” 2-го курса  уже привыкли  к месту своих занятий, считая его, даже, престижным: имелась возможность свободно покурить в коридоре на переменах, и различное начальство откровенно боялось спускаться в подвал к этой “ненормальной”  группе, которая постоянно устраивала  там “тёмную”,  отключая по своему желанию единственную электролампу, висевшую на потолке. Осуществить это было просто – электрощит располагался здесь же, в подвале.
  Некоторые преподаватели, особенно женщины, боялись без сопровождения спускаться в подвал для проведения занятий. Обычно, их сопровождал здоровенный преподаватель физкультуры.
   За время летних каникул в группе произошли некоторые изменения. Во-первых, молодёжь немного повзрослела, стала серьёзнее относиться к учёбе и дисциплине, меньше демонстрируя бесшабашность, ухарство и, “модную”  в те годы в Одессе, “приблатнённость”.   Во-вторых, появились  изучение новых предметов  и дисциплин, а, стало быть, и новые   преподаватели.
   Но главным и потрясающим событием стало появление в группе механиков первой и единственной в истории техникума  девушки – Зины Ивановой! Стало известно, что она перевелась из астраханского нефтяного техникума, но, по какой причине это произошло, осталось для всех тайной. Её внешность не привлекала внимания, а умственные способности сразу же проявили себя ниже среднего уровня. Одесситы о таких, как правило, говорили: “Шмат интеллекта  и полный рот дикции!”.
   Вначале мужчины взгрустнули – даже “острое” слово сказать при женщине, вроде бы, неудобно, но, услышав  из уст Зины “отборный” мат  и, лично убедившись, что она  ещё, ко всему, и курит, поняли: в группе появился “свой человек”, которого можно не стесняться. У неё, во всяком случае, чувство стеснения напрочь отсутствовало. Она без зазрения совести списывала у всех не только контрольные работы, но и домашние задания.
   Сложно было определить её возраст и семейное положение, а сама она об этом  умалчивала, всякие ухаживания со стороны ребят грубо пресекала, угрожая применить физическую силу. Поэтому, всякий интерес к ней, как к представительнице “слабого” пола быстро исчез у всех “кавалеров”, причём, навсегда! А Зюнька, попытавшийся шутя обнять Зину, получил от неё звонкую оплеуху.
   На втором курсе появились и новые проблемы – началось изучение специальных дисциплин: “Сопротивление материалов”, “Гидравлика”, “Водопровод и канализация”, “Черчение” и другие предметы, связанные с  добычей, транспортировкой, переработкой и хранением нефтяных продуктов.
   Пожалуй, самым тяжёлым для познания и усвоения, причём, абсолютно для всех, оказался “Сопромат” со сложнейшими расчётами и построениями эпюр. Борьке удавалось решать эти задачи только благодаря помощи, которую ему постоянно оказывал Стасик – студент института инженеров морского флота. Борька даже сочинил частушку, которую напевали в техникуме и вызвавшую скандал и угрозу в адрес автора со стороны Зины Ивановой:
          Лучше с Зинкой “шуры-муры”
          По секрету от жены,
          Только б не было  эпюры,
          Только не было б войны!   
   Во всех учебных заведениях стала очень актуальной поговорка: “Если сдал сопромат, можешь жениться!”.
   В один из дней в подвал спустился и вошёл в класс новый преподаватель предмета “Водопровод и канализация”. Это был очень маленького роста  старик в очках, на совершенно лысой голове которого торчали по бокам в разные стороны несколько пучков седых волос. Вначале мало, кто заметил его появление, но, когда он поднял руку и громко сказал:
        - Меня зовут Арнольд Абрамович Микелини. Я буду у вас вести спецкурс “Водопровод и канализация”. Предмет крайне необходимый и интересный. Прошу отнестись к нему со всей серьёзностью! С каждым из вас я познакомлюсь позже и глубже, когда будете сдавать экзамен, - в классе раздался смех, а Филя Зак поинтересовался:
        - Простите, вы к нам, случайно, не из Италии прилетели?  В Одессе вряд ли, кто разбирается в таких проблемах, особенно, в канализации! Если б вы знали, как нас  интересует этот предмет! В городе плохо с водой, а с канализацией – вообще,”труба дело”! А, дворовые туалеты? Разве в Италии возможны такое безобразие, такая антисанитария?
   Филя продолжал бы и дальше развивать эту тему, но он и вся группа поняли, что преподаватель одновременно что-то говорит, не обращая внимания на яркое выступление о проблеме канализации в Одессе.
   Всем стало ясно, что Арнольд Абрамович не только стар, мал ростом, подслеповат, но ещё и совершенно глух на оба уха. Ко всему прочему, его  фамилия  “Микелини” напомнила популярный итальянский фильм, где главными героями-комиками были Микси и Пикси. С этого момента за новым преподавателем прочно закрепилась в техникуме кличка “Микси”.
   Он стал объектом насмешек и анекдотов. Однажды “Микси” пришёл в группу для проведения занятия, забыв застегнуть на брюках гульфик. Все, конечно, это заметили, а Борька, уверенный в том, что преподаватель его не слышит, “выдал”  обличительный монолог:
        - Уважаемый синьор Микси!  Вам не стыдно? В группе находится молодая синьора, а вы забыли застегнуть гульфик! Мало того, что это просто аморально, существует  опасность ухудшения зрения у молодой синьоры. Немедленно застегните свой гульфик, бесстыдник!
   Все, как школьники, ещё долго смеялись, вспоминая это “происшествие”, но самым удивительным явилось то, что “Микси” оказался товарищем по революции борькиного отца -  Аркадия. Встретив его на Соборной площади, Арнольд Абрамович сказал:
        - Аркаша, твой сын и его друзья думают, что я ничего не слышу! Что они только ни говорят в мой адрес! Сделали из меня итальянца! Как тебе это нравится? Скажи своему обаятельному сыну, что я всё слышу!
   Когда Борька рассказал об этом в группе, наступила мёртвая тишина, а затем взрыв смеха потряс не только подвал, но и стены техникума!
   После этого резко изменилось к лучшему не только отношение к водопроводу и канализации, но и к их преподавателю Арнольду Абрамовичу ( подпольная кличка “Микси”).








Г Л А В А   33


Даже притом, что на втором курсе занятия стали  приближёнными к будущей профессии, появились дисциплины прикладного характера, чаще проводились практические занятия, посещения крекинг-завода и нефтебазы, Борька оставался совершенно равнодушным к учебному  процессу, постижению новых знаний и практических навыков. Он вместе со всеми конспектировал лекции, выполнял домашние задания, сдавал контрольные работы, чертежи и зачёты, но душой был далёк от того, чем занимался. Будущая профессия его не привлекала. Больше всего ему нравилось заниматься общественной, комсомольской работой и, как показало прошедшее лето, воспитанием детей, организацией их досуга. Будучи комсомольским секретарём, Борька полностью отдавался этой работе: подготовке и проведению собраний, заседаний бюро, выпуску стенных газет, организации культпоходов в театры, музеи и т.д.
   Но, пожалуй, ничто так не увлекло его, как искусство и непосредственное участие в нём. Начало этому было положено в техникуме и сопровождало его на протяжении всей жизни. Сцена стала для Борьки основным средством самовыражения, удовлетворения своих моральных потребностей. Каждую свободную минуту, в перерывах между уроками и после них, до поздней ночи они с Рудиком Кабановым постоянно сочиняли какие-то куплеты на актуальные темы, придумывали разные  сатирические   сцены и пародии, репетировали для последующих выступлений в концертах.
   Но Борьке этого было недостаточно. Он уже играл в нескольких пьесах А.П.Чехова и вместе с Рудиком создали “МТС” – Молодёжный театр сатиры, который очень быстро завоевал популярность, вызывая своими миниатюрами взрывы смеха у публики.
   Кроме этого, продолжались его тренировки в секции бокса, регулярные посещения спектаклей в театрах города и театральном училище, встречи и прогулки с друзьями, решение различных домашних дел и проблем.
   Оставалось одно – найти всё-таки время для занятий! И ещё не менее важное дело - постоянное получение стипендии!
      Большинство учащихся второго курса всех отделений техникума – девушки и юноши в возрасте 17- 18 лет, достигшие периода половой зрелости, когда взаимное влечение становится нормальным явлением, образовываются пары, которые испытывают взаимные дружеские чувства, перерастающие в интимные, любовные отношения. В Одессе, когда появлялись между юношей и девушкой такие связи, говорили, что они “встречаются”.
   В нефтяном техникуме все “кавалеры” были “механиками”, а “барышни” – “плановиками” и “химиками”, которые занимались отдельно и встречались только на переменах или после занятий, в вечернее время.
   Среди борькиных сокурсников, кроме женатых и более взрослых мужчин, всего несколько парней “встречались” с девушками - Вилька, Зюнька и Аркашка Уманский. Фильке Заку было не до девушек, он постоянно и фанатично искал, где можно заработать денег, у Лёни Долгина в голове были одни фокусы, в полном смысле этого слова, а у Борьки, вместо девушек, общественная работа и сцена.
   Но время и возраст диктовали свои требования. У Вильки уже второй год продолжались серьёзные отношения с красивой, но очень толстой девицей Лидой, которая успела за это время уже дважды сделать от друга аборты, а отношения Зюньки и Риты Волк, которую все называли “волчицей”, друзья считали окончательными и бесповоротными, т.е. предсвадебными. Рита была девочкой симпатичной, но очень “деловой” и хитрой. Зюнька выполнял беспрекословно все её пожелания и капризы. Это она организовала постоянные вечерние встречи друзей и подруг, причём, не у себя дома, а у Зюньки, настояв, чтобы на время этих “посиделок” его родители уходили в гости к соседям. На этих встречах молодёжь играла в “подкидного”, в “бутылочку” и другие игры, но, во всех случаях, по инициативе Риты, только на “поцелуйчики”, причём, сама она с удовольствием целовалась со всеми подряд,  вызывая этим чувство ревности у своего “жениха”.
   Однажды Рита  предъявила претензию к Борьке:
        - Боря, почему ты до сих пор ни с кем из девочек не встречаешься? Это очень странно! Ведь ты так популярен среди них, что любая не отказалась бы от такой дружбы! Я вынуждена лично заняться этим и познакомить тебя с хорошей девочкой! Просто жалко смотреть, как ты живёшь такой… одинокий!
        - М-меня не надо ж-жалеть  и с кем-то з-знакомить! Я и сам с-справлюсь, когда н-надо будет!
   Но  Ритка была слишком настырная и целенаправленная. На следующей встрече появилась  её подружка, которую звали Надей, - высокая и очень широкая в плечах девушка. Борька не обратил на неё никакого внимания. Она была на полголовы выше его, ни с кем не разговаривала и в общих играх не участвовала. Когда же все начали расходиться по домам, Ритка  громко попросила Борьку проводить подругу  домой. Отказаться ему было неловко.
За всю дорогу, а жила Надя на краю Молдаванки, Борька узнал лишь то, что она играет в волейбол, имеет первый спортивный разряд и входит в юношескую сборную города.
   Когда они, наконец-то, подошли к воротам частного дома, в котором она жила, там стоял огромного роста мужчина, как оказалось, её отец, который грубо схватил Надю за руку, зло посмотрел на Борьку и громко сказал дочери:      
        - Чтобы этого “маланца” я рядом с тобой больше не видел!
   Этого заявления Борьке было достаточно, чтобы, не попрощавшись, развернуться и быстро отправиться восвояси, проклиная “на чём свет стоит” инициативу “волчицы”.
   Но на этом его злоключения не окончились. Из окна дома, мимо которого Борька проходил, ему на голову вылили какую-то тёплую жидкость! Когда же он с возмущением закричал:
        - Эй! Что вы  там вылили на меня, собаки?! - сверху женский голос  спокойно ему ответил:
        - Шо вы  там орёте? Не собаки вылили, а я. И не что-то, а чай. И, между прочим, грузинский!
   Волосы, воротник рубахи, куртка были залиты чаем, сам он был оскорблён антисемитом, путь домой был долгим.
    Так закончилось первое в его жизни неудачное свидание с девушкой, которую звали Надей! 







Г Л А В А   34


Несмотря на тяжелейшие условия жизни в стране, на то, что на лицах  людей, постоянно озабоченных  проблемами доставания еды, одежды, работы, можно было редко увидеть улыбку, когда приближались государственные праздники, народ начинал активно готовиться к их проведению, изо всех сил, правдами и неправдами стараясь сделать всё, чтобы на праздничном столе было, что выпить и чем закусить, чтобы звучали музыка и песни, а на лицах сияли улыбки, такие  редкие в повседневной жизни. Во всех трудовых коллективах, учебных заведениях, особенно в городах, где проводились военные парады и праздничные демонстрации, заранее изготавливались плакаты и транспаранты, извлекались из кладовок флаги и портреты вождей, составлялись списки участников. Готовились к проведению торжественных собраний, концертов и вечеров отдыха трудящихся.
   Так же, как и везде, активно готовились к 7 ноября и в нефтяном техникуме. Борька и Рудик  персонально отвечали за подготовку праздничного концерта и вечера отдыха учащихся. Они репетировали новый конферанс, различные сатирические сценки, музыкальные пародии, привлекали к участию в концерте новых исполнителей. Так, среди учащихся планового отделения “нашли” симпатичную девушку  Женю Лопатинскую, которая обладала красивым, хорошо поставленным голосом и музыкальной грамотой.
Она согласилась исполнить в концерте песню композитора Алябьева “Соловей”, но Борьке этого показалось мало и он, с трудом, но уговорил друга-сокурсника Аркадия Горбатого исполнить вместе с Женей дуэт – популярную песню “Прощание”. Репетируя с ними  этот номер, Борька, возомнив себя режиссёром и усадив исполнителей на скамейку, начал “выдавать ценные указания”:
        - Вы не з-забыли, что влюблены д-друг в д-друга? Возьмитесь з-за руки! Не вижу огня в глазах! “…Г-глаза у парня ясные, как уг-гольки г-горящие”. Ну, б-больше любви!
        - Слушай, режиссёр, сюда! Твои любовные указания приведут к тому, что жена меня домой не пустит! Только этого мне и не хватало!
   Филя Зак, сидевший в зале, изрёк:
        - И, вообще, они больше похожи на папу с дочкой, чем на влюблённых! Пусть уже хотя бы обнимутся, что ли!
   На сцену рвался и Лёня Долгин, предлагая свои фокусы. Он закладывал в рот какие-то цветные ленты, делал вид, что проглатывает их, а потом пытался достать ленты из ушей и носа, но из этого ничего не получилось, он подавился, и Филе пришлось бить фокусника по спине и вытаскивать их изо рта.
   Лёнька после этого долго кашлял, но снова предложил уже другой фокус:
        - Я у всех на глазах вложу в рот десяток лезвий для бритья и разжую их вдребезги!
   И снова послышался голос Фильки:
        - Этот номер будет слишком дорого стоить: во-первых, море крови на сцене, во-вторых, дежурство “Скорой помощи” возле техникума   и, в–третьих, похороны нашего талантливого фокусника Лёни Долгина. Светлая ему память! А, поминки?
   К участию в праздничном концерте готовился сводный хор, танцевальный коллектив, самодеятельный духовой оркестр и другие номера.
   Этот праздник Марьяна запомнила, как страшный сон, причём, на всю оставшуюся жизнь. Накануне, до поздней ночи она варила, жарила и пекла разные блюда для праздничного обеда. Аркадий купил на работе по талонам две бутылки водки. На обед  ожидались гости – тётя Маня с Павликом, Миша Литинецкий и Ваня Макогон, а также Вера Придаевич – новая подружка Виктора.
   Праздничное утро выдалось солнечным, воздух был настолько прозрачен и чист, что с балкона четвёртого этажа отлично виднелось море в районе бульвара, который находился на большом расстоянии от их дома.
   Аркадий с сыновьями наскоро позавтракали и, выслушав предупреждение Марьяны о своевременном возвращении домой, к обеду, отправились каждый к своему месту сбора  колонн для участия в демонстрации. Аркадий должен был идти в группе ветеранов партии или, как их ещё называли “старых большевиков”, Виктор, как орденоносец, удостоился чести нести знамя театрального училища, а Борька, как всегда, пешком направился в техникум.
   Колонны демонстрантов порайонно двигались с разных сторон города к центральной площади, которая имела официальное название, но для всех одесситов была “Куликовым полем”. Здесь, на фоне памятника В.И.Ленину, находилась капитальная трибуна, стоя на которой руководители области и города, военного округа, почётные гости приветствовали проходящие под звуки маршей колонны демонстрантов.
   Движение колонн к площади проходило очень медленно, с частыми и долгими остановками, во время которых народ танцевал, пел, а мужчины, как правило, забегали в подворотни и подъезды, где “заправлялись” водочкой, вином и пивом из бутылок, принесённых из дома. Всем становилось весело и комфортно. Колонны снова начинали движение, опять останавливались, а “заправка” спиртным продолжалась. Мимо трибуны многие проходили, держась друг за друга, чтобы не упасть в самый торжественный момент праздничной демонстрации.
   Эта участь не миновала и наших “героев”. Аркадий так “набрался” в кампании “старых большевиков”, что домой его кто-то привёл в самом непотребном состоянии. Он не мог не только двигаться, но и членораздельно говорить. Марьяна была в шоке.
   Подобное произошло и с Борькой, правда, до площади он не дошёл. После очередного “вливания” спиртного у него вдруг началась такая резкая боль в левом паху, что Борька потерял сознание, сидя на ступенях какого-то подъезда дома на улице Пушкинской. Вызвали “Скорую’’, которая увезла его в неизвестном направлении .
   Об этом рассказал Марьяне Филька Зак, не знавший, что случилось с Борькой и куда его увезли. Это был следующий сюрприз Марьяне. Но самым “оригинальным” стало появление в доме Виктора, которого доставили друзья Миша и Ваня. Кроме того, что он был мертвецки пьян, всех потрясло состояние его одежды: пиджак с боевыми наградами был застёгнут на все пуговицы, но под ним не было нарядной белой рубахи, однако, она отсутствовала не полностью – на правой руке сохранился её рукав, манжет которого “празднично” выглядывал из-под рукава пиджака.
   Марьяна полностью растерялась, не зная, что ей раньше делать – приводить мужа и старшего сына в “божеский” вид или искать младшего, не понятно, где находящегося и, вообще, живого ли? Здесь, как всегда, на выручку пришёл дядя Геня, спустившийся ниже этажом к соседям, у которых был телефон.
   Возвратившись, он сказал Марьяне о том, что Борька находится в больнице, где ему успешно сделана срочная операция. Оказывается, что во время демонстрации у него произошло ущемление паховой грыжи, которую Борька “заработал” в годы войны. Марьяна об этом знала, но проблем было так много, что до грыжи просто “руки не доходили”.
   Теперь грыжу удалили, Борька ещё не отошёл от наркоза, его состояние нормальное. Посетить его можно будет только после праздника.
   Во время этой информации пришёл в себя Виктор, ошалело посмотрел по сторонам и спросил:
        - Где мой братик? Что ему прищемили? Почему надо было что-то отрезать? Что ему отрезали? Бедный мой братик! За что его так наказали?
   Конечно, в этот день праздничный обед не состоялся. Всем было не до этого. На следующий, тоже праздничный день, во время обеда, который плавно перешёл в ужин, все хохотали, вспоминая прошедшие события. Не до смеха было только двоим. Борька лежал в реанимации, тяжело перенося сильную боль  после операции. А у Марьяны, пережившей столько стрессов, причём в течение  одного дня, нескольких часов, вокруг рта появились новые скорбные морщины.



Г Л А В А   35


Борьке, как всегда, “повезло”:  операцию делали  в праздничный день, во время демонстрации, и, зашивая рану, внесли инфекцию, в результате чего, шов пришлось вскрывать и рану зашивать заново. Опять - наркоз и сильная боль. Вместо  десяти дней, он пролежал в больнице две недели. Всё это время его посещали родители и друзья по техникуму. Филька регулярно информировал Борьку обо всех новостях, в том числе, что праздничный вечер и концерт прошли успешно. Только теперь он начал понимать, что и без него вполне могут обойтись, и “незаменимых” людей нет.
   Борька также узнал, что на танцах стал модным “твист” и лучше всех  его исполняет Алик Женевский – учащийся их группы, высокий и широкоплечий парень, лицо которого постоянно покрыто мелкими прыщами. Он и раньше считался “королём” танцев, по стилю исполнения которых, равных ему в техникуме не было. Все девушки считали за честь стать партнёршей Алика на танцах, тем более, теперь, когда появился твист. Он же являлся пропагандистом, а иногда, и “законодателем” новой моды в одежде, которая очень быстро менялась в Одессе, куда её привозили из-за границы моряки дальнего плавания. Очень трудно было успевать за этими изменениями в моде, но любителей выручали порт и одесский “толчёк” , где можно было купить всё, что угодно, но при одном условии – наличии денег. Алик Женевский сам отлично шил и потому всегда “шёл в ногу” с модой, а она всё время менялась: то брюки-“клёши”, то брюки- “дудочки” , то рубашки ярких цветов, а то- в клеточку. А обувь?  Мужские туфли на высоченной “платформе”, а над ними худые ноги в  таких узких брюках, что напрашивался вопрос: как возможно было их надеть? И, действительно, многие “модники”,  прежде, чем натянуть их на себя, смачивали брюки водой.
   У многих, особенно активистов разных общественных организаций, всё это вызывало негативное отношение, неприятие и, даже, запретительные действия против, так называемых, “стиляг”. По улицам, в клубах, возле кинотеатров дежурили “комсомольские патрули”, которые ножницами разрезали  слишком широкие или узкие брюки.
   Таким образом, вернувшись к учёбе, Борька снова оказался в центре событий, происходящих в городе и техникуме. Надо было “догонять”  сокурсников по многим предметам, готовиться к зачётам и экзаменам, заниматься  комсомольской работой, спортом, а, главное, самодеятельностью, по которой он сильно соскучился, находясь в больнице. Хватало и домашних обязанностей.
   В их коммунальной квартире, в комнату, где раньше проживали Олеся с родителями, теперь поселили супругов Гавриловых - Александра и Раису с маленьким сыном Валерием. Глава семьи служил в звании капитана в военном училище на должности командира учебной роты. Он-то и оказал своей собранностью, серьёзным отношением к делу, аккуратностью во всём, положительное влияние на Борьку, который во многом старался подражать этому соседу-офицеру. Они часто беседовали о воинской службе и роли офицеров в ней. Борька полюбил их сына Валерку и часто присматривал за ним, когда Рая убегала на базар или в магазин, игрался с малышом и даже укладывал его спать. Мальчик тоже сильно привык к Борьке и бегал за ним по квартире, как “привязанный”.
   Много внимания в семье уделялось Виктору и его  успехам в учёбе. Так, за год до окончания училища он был приглашён для участия в дипломном спектакле выпускного курса. Это была пьеса М. Горького “На дне”. Он играл роль  Татарина. Между прочим, роль Сатина исполнял В. Самойлов – в будущем известный актёр театра и кино, народный артист России.
   Успехи Виктора были не только на сцене, но и у женщин, которых он менял довольно часто, что вызывало волнение у родителей, особенно, у Марьяны. Все его возлюбленные были, как правило, сокурсницами, которые принимали эти отношения довольно серьёзно, что не наблюдалось со стороны Виктора. Видимо, за время участия в войне, он истосковался по общению с женщинами и теперь не мог никак сделать серьёзный выбор.
   Борька прекрасно знал всех друзей и подруг старшего брата, общался с ними, знал всё и обо всех, продолжал посещать все спектакли, проходившие в училище, где и его знали не только студенты, но и большинство преподавателей. Дежурные на проходной не только любезно здоровались с ним, но и беспрепятственно пропускали в эту “святыню” театрального искусства.
   В послевоенные годы в стране широкое развитие получила художественная самодеятельность. Во всех трудовых коллективах, учебных заведениях, воинских частях и общественных организациях должны были работать различные кружки самодеятельного искусства, которыми, как правило, руководили профессиональные актёры, режиссёры, художники. Даже в “Обязательствах по социалистическому соревнованию” включался пункт о развитии художественной самодеятельности. Размах этого движения стал всеобъемлющим. В стране постоянно проводились различные смотры, фестивали, концерты, работали “клубы весёлых и находчивых”, гремели духовые и струнные оркестры, хоры, вокальные дуэты, трио, квартеты и т.д., вихрем вращались на сценах танцевальные коллективы в красочных национальных костюмах, выступали сатирики и чтецы, клоуны и фокусники.
   И всё это называлось “самодеятельностью”,  на которую расходовались огромные средства, так необходимые для восстановления народного хозяйства, улучшения жизни людей, перенесших  в годы войны и после её окончания страшные тяготы и лишения.
   В центре этой “творческой карусели”, безусловно, оказалась Одесса, жители которой всегда отличались особым отношением к искусству, а теперь ещё и к самодеятельному. В городе образовались несколько центров наиболее популярной у зрителей самодеятельности – Дворцы культуры ЖД   (железнодорожников), моряков, Дом офицеров, университет, медицинский и политехнический институты и, конечно, нефтяной техникум. И везде были свои “звёзды”. Так, в ЖД обосновались лучшие сатирики Михаил Жванецкий, Роман Карцев и Виктор Ильченко, которых знал весь город, а позднее – вся страна. Им было легче всех: всю сатиру писал М. Жванецкий, причём, очень талантливо и необычно. Все остальные исполнители этого жанра заимствовали, а точнее, “сдирали” друг у друга, в том числе, у  знаменитых в стране артистов-сатириков тексты и мелодии, видоизменяли их в зависимости от обстановки и категории зрителей.
   Это в полной мере относилось и к Борьке с Рудиком, но иногда они сочиняли самостоятельно. Один из них писал тексты, другой – сочинял или подбирал мелодию к ним. Короче говоря, каждый “крутился”, как мог, обеспечивая себя репертуаром. 
   В этот период очень актуальным был обмен концертами самодеятельности между разными коллективами, а также “шефские” выступления в школах,  на заводах и фабриках, в воинских частях, больницах и детских садиках. На это расходовалось много времени и сил, причём, как правило, во вред основному делу.
   Но указания “сверху”, все идеологические установки не давали возможность что-либо изменить.
   Где только они ни выступали с концертами?
Перед солдатами на “Чумке”, малолетними преступниками в спецколонии, на кондитерской фабрике им. Р. Люксембург (самое “вкусное” выступление), в колхозах и совхозах и даже в психиатрической больнице на Слободке. Этот концерт запомнился всем его участникам и навсегда!
   Когда в Одессе кому-то хотели сказать о том, что у него не всё нормально с мозгами, ему говорили:  “Садись на трамвай N 15 и поезжай на Слободку!”.
    На этом же трамвае концертная бригада нефтяного техникума в один прекрасный день прибыла для выступления перед пациентами “дурдома”.
   Ещё в трамвае Рудик с грустью в голосе сказал:
        - Мне не страшен сам концерт перед таким необычным зрителем. Я боюсь, вернёмся ли мы оттуда домой! А вдруг у них там недобор пациентов? Мы ведь даже с родными не попрощались!
   Концерт получился действительно странным. В зале находились только “тихие” больные. Там, где на выступление надо было реагировать весёлым смехом, зрители отвечали молчанием и грустью в глазах. Когда Борька и Рудик  исполняли куплеты с сатирой на Папу Римского:
        Римский Папа грязной лапой
        Чёрные творит дела.
        И зачем такого Папу только мама родила?
 В зале воцарилась мёртвая тишина, а в глазах у зрителей появились слёзы!
   Когда же   закончился концерт и заведующий клубом поблагодарил его участников, вместо аплодисментов, в зале раздался свист и выкрик одного из зрителей:
        - Моня, выйди на сцену и покажи уже, как надо выступать!
   На сцену выбежал мужчина с рыжими всколоченными волосами на голове, который под улюлюканье и свист зрителей начал “бить” ногами чечётку, одновременно изображая на лице разные гримасы. Зал ревел от удовольствия!
   Под  этот аккомпанемент концертная бригада учащихся-нефтяников быстро выскочила из этого богоугодного заведения и побежала на конечную остановку трамвая N 15 .
   В таком водовороте событий Борька не только занимался искусством, но и умудрялся находить время для изучения будущей профессии.
   Но событие, ставшее главным в его жизни, произошло весной, когда деревья покрылись молодой зелёной листвой, а запах цветущей сирени напрочь отвлекал молодых людей от подготовки к предстоящим экзаменам и зачётам.
    



















Ч А С Т Ь-3

РЕШАЮЩАЯ ВСТРЕЧА.

 


 Г Л А В А   36


Отшумели первомайские праздники, отгремели салюты в честь Дня Победы и снова наступили нелёгкие трудовые будни. Студенты “лихорадочно” готовились к экзаменационной сессии, школьники – к окончанию учебного года и началу летних каникул, а Борька – ко дню своего рождения. 15 мая ему исполнялось семнадцать лет. Это была суббота и, как обычно, с утра его поздравили родители, брат и соседи по квартире, вручили ему скромные подарки. Марьяна приготовила праздничный завтрак - жареную картошку с яйцами и чай с пирогом. На обед же они были приглашены к тёте Мане, которая в этот же день тоже отмечала своё рождение. Вечером в техникуме предстояли танцы. И, как обычно, их ведущими  были Борька и Рудик,  которые сочетали свои выступления с  оригинальными объявлениями очередных танцев, проведением различных конкурсов, розыгрышем лотерей.
   Несмотря на свою загруженность, они находили время и самим потанцевать. В этот раз в зале было много девушек, причём, очень симпатичных и весёлых. Особенно выделялись первокурсницы планового отделения.
   Борька уже давно обратил внимание на этих девушек – двух высоких и одну небольшого роста. Они постоянно что-то рассказывали друг другу и очень заразительно хохотали, обращая на себя внимание окружающих.
   Борьке особенно понравилась одна из них – высокая, стройная девушка с рыжеватой причёской, делающей её ещё выше ростом, веснушками на носу и вокруг него, со смешинками в добрых глазах. Девушку звали Женей. Она была в скромном сером платье, без всяких украшений и косметики на лице. Борька почему-то сразу нашел в ней сходство со своей мамой в девичьем возрасте на старой пожелтевшей фотографии начала века. Может быть потому, что Марьяна там была такая же молодая, очень красивая, а, главное, в платье такого же фасона и тоже серого цвета, правда, последнее трудно  утверждать, так как фотография  была чёрно-белой. Но не это было решающим. Просто девушка по имени Женя ему понравилась. Борьке очень захотелось  познакомиться поближе, поговорить с ней и, если удастся, подружиться. Ведь такое желание у молодых парней вполне закономерно, особенно, весной, в середине мая месяца и, к тому же, у Чёрного моря, в прекрасном городе Одесса. Настроение у Борьки было превосходное – в этот день ему исполнилось 17 лет!
   Когда объявили следующий танец, Борька принял решение и, немного волнуясь, пригласил понравившуюся ему девушку с веснушками на танго.
   Именно, во время этого танца произошло необычное явление. Друзья-однокурсники, танцующие рядом, окликали его очередными поздравлениями с днём рождения, но благодарила их за это, почему-то, его партнёрша по танцу. Борьку это очень удивило, особенно, когда Женя спросила:
        - Они-то откуда знают о моём дне рождения?
        - П-почему о твоём? Это мой д-день рождения! Спасибо, что ты их б-благодаришь вместо меня! Мне некогда, я танцую с очаровательной д-девушкой!
        - Так, давай, наконец-то, разберёмся, у кого сегодня день рождения! У меня – это однозначно! А, причём здесь ты и твои друзья?
        - Дело в том, что и у меня сегодня д-день рождения! Неужели, мы родились с т-тобой и в один год? Может быть, и в одном роддоме?
   Когда же они окончательно разобрались в том, что родились в один день, месяц и год, причём, в одном городе, но в разных родильных домах, Борька прокричал громко, на весь зал:
        - Чтобы я так жил, что это – моя судьба!
В зале многие обратили внимание на этот лозунг, но никто ничего, естественно, не понял.
   А Борька весь вечер танцевал, причём, только с девушкой по имени Женя, у которой весь её курносый носик был усыпан веснушками.
   И не мудрено, это ведь была весна, середина мая 1949 года!
   После танцев Борька пошёл проводить Женю домой. Она жила недалеко от Привоза и железнодорожного вокзала в семье родного дяди, которого звали Сима. Между прочим, и его супругу, замечательную и добрейшую женщину, тоже звали Сима. А ещё у них были две дочери – пионерка Рита и совсем маленькая Бэлочка. Дом, в котором они жили, двухэтажный и очень старый. Вход в квартиры был со двора. Здесь же жильцы набирали из крана воду, рядом находился и общественный туалет.
   Напротив дома стоял рекламный столб, который и стал местом встреч, долгих свиданий и проводов Борьки и Жени.
   На следующий день всю историю знакомства Борька рассказал матери. Марьяна внимательно выслушала сына, улыбнулась и, покачав головой, спросила:
        - Неужели на свете найдётся нормальная женщина, которая повесит себе на шею такой “подарок”, как наш дорогой сыночек Боренька? Боже, услышь мою молитву!



 
Г Л А В А  37


С этого дня они почти не расставались. В перерывах между уроками, после занятий, когда Борька провожал Женю домой, вечером, гуляя по улицам или сидя на скамейках в садиках, а, главное, стоя возле рекламного столба перед  прощанием, они всё время говорили обо всём, смеялись, вспоминая подробности прошедшего дня, рассказывали друг другу о себе и своих близких. Наконец, перед самым расставанием, когда Женю из окна начинали дядя или тётя звать домой, они прощались, но никак  не могли проститься. Намного сложнее всё это происходило после того, как Борька  впервые поцеловал Женю. Теперь они меньше говорили, но зато больше и дольше целовались. Единственным и постоянным свидетелем их объятий и поцелуев был рекламный столбик, который они стали считать своей собственностью, причём, пока, а затем, и надолго единственной.
   Как правило, домой Борька возвращался ночью, так как, шёл пешком, а путь был не близок и в конце его постоянно возникала одна и та же проблема: дворник рановато закрывал на ключ дверь подъезда, а затем открывал её, собирая с жильцов “чаевые” на очередную бутылку водки. Денег у Борьки, как обычно, не было, и он вынужден был ждать соседей, чтобы “проскользнуть”  в подъезд вместе с ними, но бесплатно!

   Вскоре, Борька понял, что влюбился в Женю полностью, бесповоротно и всерьёз! Когда случалось, что они не могли по каким-то причинам встретиться, он просто “не находил себе места”,  переживал, всё время думая о предстоящей встрече. Это, безусловно, была любовь! И пришла она к Борьке в самое неподходящее время – накануне экзаменов и зачётов, к которым надо было серьёзно готовиться, чтобы сдать их успешно, обеспечив себе стипендию и переход на третий курс. Кроме того, после экзаменов снова предстояла работа в пионерлагере, в том же, что и прошлым летом. И, конечно, к Борьке даже такое прекрасное чувство, как любовь, явиться без проблем просто не могло.
   Экзамены и зачёты были сданы, причём, даже сопромат Борьке удалось “одолеть” с первого захода! Наверное, стимулом к такому успеху явилось чувство влюблённости, желание соответствовать Жене, которая в учебе заре- комендовала себя отличницей. А их отношения  развивались успешно и очень активно.
   Наступил период  знакомства с родными и близкими обоих. Борька теперь бывал частым гостем в доме, где жила Женя. Ему эта гостеприимная семья очень понравилась. И он, видимо, пришёлся им “по душе”, постоянно был желанным гостем  в их  доме. Хозяева – по характерам оптимисты не были лишены чувства юмора и, поэтому в квартире постоянно звучал смех, даже  тогда, когда было “не до смеха”, а такое случалось частенько. Глава семьи Сима – токарь высочайшего класса, мастер “золотые руки”, как называли его на работе, был большим любителем спиртного, но, даже в пьяном состоянии, оставался юмористом, любителем рассказывать анекдоты, различные интересные истории. Общение с ним доставляло Борьке огромное удовольствие, а рассказы его жены Симы о  проделках супруга, когда он бывал в непотребном состоянии или после того, заставляли всех смеяться до “слёз”. Так, когда Сима ещё кормила маленькую дочурку грудью и сцеживала избыток молока в стакан, супруг после “подпития”, проснувшись ночью от мучавшей его жажды, с удовольствием выпил стоявшее в стакане грудное молоко. Утром он выразил своё удивление:
        - Первый раз встречаю, чтобы обычная вода была такой густой и сладкой! Признавайтесь по-хорошему, кто хотел меня отравить?  Это ты моя дорогая супруга? А может быть родная племянница Женька решила отравить родного дядю?
   Когда Сима узнал, что выпил грудное молоко, он внёс предложение прекратить покупать коровье, используя излишки молока жены для приготовления пищи и, тем самым, экономя деньги, которые зарабатываются с таким трудом. 
   Борька познакомился  с тётей Кларой,  родной сестрой покойной матери Жени, с её супругом дядей Лёне (в прошлом известным артистом эстрады Леонидом Леоновым), а, главное, с проживающей здесь младшей сестрой Эммой. Дело в том, что в 1942 году, находясь в эвакуации, умерла их мать. Остались трое детей – старший брат Марик, Женя и Эмма. У отца появилась новая семья и, когда Женя с Эммой после войны вернулись в Одессу, то вынуждены были жить у ближайших родственников.
   И здесь встреча была довольно тёплой. Правда, тётя Клара вначале отнеслась к Борьке и его дружбе с племянницей несколько настороженно, а дядя Лёня сразу же “сразил” его своим искромётным юмором и артистизмом. Он весь вечер рассказывал замечательные смешные истории из жизни своих коллег-артистов, о встречах с известными мастерами эстрады, в том числе, Леонидом Утёсовым.
   Один из его рассказов буквально потряс Борьку своим юмором и стилем изложения.
   Однажды, находясь на лечении в одной из одесских больниц, дядя Лёня отправился “по нужде”  в туалет. Сидя на унитазе, он вдруг ощутил страшную боль в мошонке. Испугавшись, забыв одеть трусы и брюки, он с криком бросился бежать по коридору к своей палате.
Свидетелями этого необычного бега стали больные (мужчины и женщины), прогуливавшиеся в коридоре. Смех сопровождал дядю Лёню до самой палаты. Ему же было не до смеха. Оказывается, одна из медсестёр, окончив процедуру, выбросила в унитаз пиявки, которые и напали на бедную мошонку дяди Лёни, присевшего на это злосчастное место.
   Женя познакомила Борьку со своими двоюродными братьями Изей и Фимой, сестрой      Фридой, её мужем Борисом, их  детьми. 
   Но, прежде всего, Борька привёл Женю к себе домой и познакомил её с родителями, братом Виктором и некоторыми соседями по квартире.
   Отношения между влюблёнными начали приобретать всеобъемлющий и перспективный характер.




Г Л А В А   38


Экзамены остались позади, была пройдена практика на крекинг-заводе и перевалочной нефтебазе в одесском порту, и Борька стал учащимся третьего курса! Правда, однокурсникам ещё  надо было неделю отработать в техникуме (помощь в ремонте и уборке помещений), но Борьку это уже не касалось. Он был вызван в горком комсомола на ежегодный семинар вожатых пионерлагерей. Руководство техникума об этом знало, и конфликтовать с горкомом комсомола не собиралось.
   В пионерском отделе горкома Борьку очень радушно встретила Зинаида Петровна, с которой он успешно работал два лета подряд в пионерлагере Одесского военного округа, где она была старшей пионервожатой.
        - И снова, если ты не против, будем работать вместе и в том же лагере, - сказала Зинаида Петровна, обнимая своего “любимца” . –Из прежних  вожатых “…нас оставалось только двое “ ! Теперь вся надежда на тебя, Борис Аркадьевич! Работу знаешь отлично, инициативы у тебя предостаточно, а, главное, что я тебя знаю и во всём тебе доверяю! Короче, теперь ты – моя правая рука! Нам нужны хорошие вожатые и воспитатели. Если у тебя имеются на примете такие кандидаты, я с удовольствием встречусь с ними!
 
   Борька решил воспользоваться таким доверием:
        - В те-техникуме у нас есть такая девушка – активная, деловая, скромная, отличница, комсомолка, умеющая ра-работать с детьми. Во-вторых, Зинаида Петровна, вы прошлым летом приглашали на работу в лагерь студентов из театрального училища. Через неделю у них завершаются экзамены и они готовы т-трудиться вместе с нами.
   Девушка, которую Борька рекомендовал, была, конечно, Женя, воспринявшая такое предложение с большим удовольствием - жильё, отличное питание, рядом море, а, главное, заработная плата, которая ей была очень кстати.
   После встречи с Зинаидой Петровной и начальником пионерлагеря на работу были приняты и студенты театрального училища Виктор, Миша Литинецкий и Вера Кулакова. Виктор и Вера – воспитателями, а Миша – пионервожатым. В партийную организацию лагеря добавилось два коммуниста (они же орденоносцы, участники прошедшей войны). Между прочим, капитан Вера Кулакова во время войны была начальником разведки полка, награждена многими боевыми орденами и медалями. В общем, не женщина, а живая легенда!
   Виктор и Женя были назначены в один отряд, а Вера Кулакова вместе с Мишей Литинецким – в другой. Для них эта работа была новой, приходилось каждый раз обращаться к Борьке, который уже считался “профессионалом”, за советами и консультациями по различным вопросам повседневной деятельности. Для Борьки это  было приятным признанием его компетентности, льстило его самолюбию.
   Зинаида Петровна тоже зачастую советовалась с ним при подготовке разных мероприятий.
   С появлением в коллективе пионерлагеря студентов театрального училища, а они привели с собой и аккордеониста из консерватории, содержание всех мероприятий изменилось в лучшую сторону, повысился уровень культурного воспитания детей, активно работали кружки художественной самодеятельности, часто проводились концерты, в которых, конечно, участвовали будущие артисты, а ныне пионервожатые и воспитатели.
   Женя с первых дней работы проявила себя активным организатором, завоевав авторитет у детей, которые везде ходили за ней, как  “цыплята за квочкой”. Это занятие ей очень  нравилось, правда, имелись у неё претензии к Виктору, который любил подольше поспать, не перегружая себя работой с детьми и решением проблем, возникающим с ними ежеминутно.   
   Первая смена прошла очень быстро и без особых происшествий. Но начало второй смены принесло большинству работников лагеря серьёзные огорчения: на подготовку комсомольской конференции была отозвана Зинаида Петровна, которую все очень любили и уважали. Вместо неё на должность старшего вожатого прислали мужчину, сразу не понравившегося ни Борьке, ни большинству вожатых. Вслед за этим поменяли и начальника лагеря. Новым оказался отставной офицер, но хорошо сохранившийся “солдафон”, совершенно не разбирающийся  в работе с детьми-пионерами, грубый в отношениях с подчинёнными. При всех этих недостатках Борька продолжал, как и прежде, полностью отдаваться своей работе. Теперь главным стимулом стало постоянное присутствие рядом с ним Жени – его друга и любимой девушки, брата Виктора и его сокурсников, которые очень хорошо относились к Борьке. Ещё во время первой смены, когда из лагеря уволилась сестра-хозяйка, Борька предложил взять на эту должность свою двоюродную сестру Раю, хорошо знавшую эту работу. К его совету прислушались и, таким образом, вокруг него оказалось много родных и близких людей.
   Кому-то из “доброжелателей” это, видимо, не понравилось, и на столе начальника лагеря появилась “анонимка”, в которой говорилось о том, что в лагере имеет место “семейственность”, а инициатор этого явления, кроме того, открыто демонстрирует свои любовные отношения с пионервожатой Евгенией, что аморально в таком воспитательном учреждении, как пионерлагерь.
   Начальник и старший вожатый вызвали Борьку “на ковёр”, осудив его поведение:
        - Вы это бросьте мне разводить в лагере всякие любовные похождения, понимаете ли! Я этого не допущу! Развели здесь семейственность, понимаете ли, а кто работать будет? Делаю вам последнее предупреждение!
   Выслушав такой грубый и незаслуженный  упрёк в свой адрес, Борька не смог сдержаться:
        - Во-пе-первых, никакой семейственности я  здесь не  разводил. Всех на работу приглашало предыдущее н-начальство и г-горком комсомола! Претензии можете предъявить им. Что же касается моих д-дружеских  отношений с Евгенией, то на это я ни у кого разрешения спрашивать не буду, тем более, что наши отношения начались задолго до того, как вы появились в лагере. Если вас не устраивают мои р-работа и п-поведение, могу покинуть свою работу, хотя очень её  люблю! Но об этих склоках, на которые вы ориентируетесь, я проинформирую г-горком комсомола!
   Уволиться с работы Борька и Женя решили вместе и одновременно. Когда же Зинаида Петровна узнала о случившемся, она организовала “разнос” старшему вожатому за разбазаривание ценных кадров, а Борьку тут же рекомендовала на работу в пионерлагерь Госторговли, причём, на должность старшего пионервожатого.
До начала третьей смены оставалось несколько дней, а в лагере не хватало вожатых, физрука, начальника проверяла комиссия, установившая недостачу   продуктов питания и денежных средств. Борьке пришлось активно поработать, чтобы вовремя начать смену. Физруком он оформил Вилю Ковтуна, который уговорил взять на должность пионервожатого Зюньку. Очень скоро он пожалел о том, что дал себя уговорить. Зюнька, вместо работы с детьми, начал пьянствовать, играть в карты. Борька вынужден был его уволить.
   Через неделю сняли и начальника лагеря, заведя на него уголовное дело. Временно исполнять обязанности начальника назначили Борьку. В течение одной недели он получил два повышения! Однако, работать ему пришлось одному за двоих! В конце своей “пионерской”, так полюбившейся  деятельности, ему пришлось несладко!
Но воспоминания об этом периоде его жизни, о работе с детьми, воспитании в них положительных качеств характера, таких важных чувств, как патриотизм, ответственность, уважение к старшим, любовь к знаниям навсегда останутся в его душе.   
 



Г Л А В А   39


Занятия на третьем курсе оказались намного сложнее, чем на двух предыдущих. Началось активное изучение предметов и дисциплин, непосредственно связанных с будущей профессией, практические занятия в мастерских и на предприятиях города.
   Учащиеся надеялись, что сдав экзамен по “Сопротивлению материалов”, они впредь не встретятся с более сложным предметом, но их ожидало разочарование – появилась новая, ещё более сложная дисциплина “Детали машин”, которая явилась продолжением “Сопромата”, и о которой тоже говорили: сдал “Детали”, можешь жениться вторично!
   Вскоре в исполнении Борьки и Рудика со сцены уже звучали сатирические куплеты, посвященные автору этой дисциплины, наводящей ужас на всех студентов, профессору Н. Добровольскому:

   Добровольский, зачем придумал ты
                “Детали”?
  От них все беды и печали!
  Мы их гранит грызём!
  Добровольский, твой труд мы чтим 
                и уважаем,
  Но, если зубы обломаем,
  Тебя мы за-гры-зём!               

Много  времени и усилий требовалось для выполнения заданий по черчению, правда, Борьке эта работа доставляла большое удовольствие. У Аркадия со студенческих лет сохранились чертёжная доска, готовальня, рейсшина и многие другие приспособления. Борька всё это хозяйство использовал для выполнения чертежей. Он любил, чтобы у него “в запасе”  всегда имелась тушь различных цветов, а также рейсфедеры разных видов и размеров, что вызывало смех и критику  родных и соседей, которые называли его чертёжным “Плюшкиным”. Однако, такое отношение к черчению очень помогло ему при подготовке к защите дипломной работы, когда пришлось выполнять большое количество чертежей крупных размеров, различного цвета, и, даже, в объёмном исполнении.    
   Этот учебный год был для Борьки и его сокурсников очень напряжённым. Надо было глубоко вникнуть в суть будущей специальности, с которой через год предстояло встретиться  вплотную, нести ответственность за выполняемую работу, претворять в жизнь знания, полученные за четыре года учёбы в техникуме. Когда Борька начинал об этом думать, его охватывал ужас – он не представлял себя в роли механика нефтебазы или нефтеперерабатывающего завода. Все годы учёбы он очень несерьёзно относился к будущей специальности, не видел себя в ней. Так уж получилось, что больше всего Борька любил сцену и  свои выступления на ней. Видимо, это его тяготение к искусству передалось ему на генетическом уровне – от отца и старшего брата. Он отлично представлял себе, как, выступая с  очередным номером на сцене, он будет двигаться по ней, взаимодействовать со зрителем, оказывать влияние на его чувства, регулировать свои эмоции, голос, жестикуляцию рук, выражение своего лица. Причём, Борька ощущал в себе возможность подсказывать другим, как  правильно действовать на сцене. А ведь этому он нигде не учился. Даже, беседуя с братом Виктором об увиденном спектакле и игре актёров, он правильно подмечал  недостатки  не только в исполнении ролей, но и в режиссерской постановке.
   К сожалению, Борька совершенно не представлял себе, как он будет действовать  на должности механика нефтяной промышленности. А этот год, по сути дела, был последним годом учёбы. На четвёртом курсе начиналась преддипломная практика, работа над дипломом и его защита. И всё!  Затем, конкретная работа, о которой Борька думал не только с волнением, но и со страхом!   
   Подобные чувства испытывал не только он один, но и вся семья, правда, по другому поводу – подошло время окончания Виктором училища. Предстояли государственные экзамены, дипломный спектакль, а, главное, начало самостоятельной жизни и трудовой деятельности, причем, не обычной, а  творческой!
Уже было известно, что работать Виктор будет в кишинёвском русском драмтеатре им. А.П. Чехова. Естественно, родители были озабочены тем, где сын будет жить, как питаться, удачно ли сложатся отношения в театре. Виктора нужно было немного приодеть, купить ему всё необходимое на первое время. Марьяна вся извелась, решая  эти проблемы.
   А Виктор с друзьями день и ночь репетировали свои роли в будущем дипломном спектакле, готовились к выпускным экзаменам.
   По этому поводу переживали не только родные и близкие Виктора, но и соседи по коммунальной квартире, которые очень любили будущего артиста.
   Борька, как обычно, был в курсе всех проблем, решаемых братом и его друзьями и, как все, переживал  за них. Он даже умудрился присутствовать на генеральной репетиции дипломного спектакля, что не вызвало ни у кого удивления, так как, все в училище к нему привыкли. На самом же спектакле, который прошёл с большим успехом, Борька присутствовал вместе с родителями. Для них это был настоящий праздник – в семье появился настоящий профессиональный артист.
   Виктор блестяще сдал все экзамены и получил диплом “с отличием”. В училище состоялся выпускной вечер, все друзья Виктора очень тепло попрощались с его родителями и Борькой. За годы учёбы они привыкли постоянно бывать в этом доме, делиться своими радостями и неудачами, считали Марьяну родным человеком, а Борьку – младшим братом, принимали участие в его излечении от заикания, прививали ему любовь к сценическому искусству. Благодаря ним Борька однажды вышел на сцену и не расставался с ней  всю жизнь.
    В один прекрасный день все проводили Виктора на вокзале. Началась его самостоятельная творческая жизнь в Кишинёве, а у родителей появились новые заботы и волнения. Перед отъездом Женя вручила Виктору адрес своих родных тётушек Софы и Молы, которые проживали и работали в столице Молдавии, предложив ему по возможности встретиться с ними, тем более, что тётя Софа всегда была  большой театралкой, а в молодости  сама выступала в театральном коллективе, где и познакомилась с отцом Виктора. Аркадий в те годы  руководил, так называемым, “агитпропом” и работой всех  творческих учреждений Одессы.
   Такие серьёзные события в семье совпали с
напряжением, возникшем  в учёбе Борьки в конце третьего курса, но, независимо от этого,
он находил время не только для работы в комсомоле, но и на репетициях в театральном кружке , сыграв одну из ролей в пьесе А.П. Чехова “ Юбилей”, и, самостоятельно поставив  пьесу “Медведь”,  где исполнил главную роль.

   При этом он постоянно встречался с Женей и умудрялся ещё и уделять время занятиям.
   Завершился учебный год. Успешно были сданы экзамены и зачёты. Предстоял последний, четвёртый год учёбы!
   Окончилась для Борьки и работа пионервожатым. В начале лета состоялась производственная практика на нефтебазе. Женя, чтобы заработать немного денег, поехала, вместо какой-то женщины, на работу в колхоз, а Борька, заскучав по ней, пошёл трудиться снова к Миле, в кинотеатр им. Ворошилова.
   И, конечно, в свободное от работы и домашних дел время, Борька не упускал случая посетить пляж и позагорать у моря. 




Г Л А В А   40


Первый день нового учебного года Борька вместе со всеми сокурсниками встретили очень гордые тем, что наконец-то стали “выпускниками”, подошли к финишной черте нелёгкого пути получения специальности.
   Прошло целых три года с того дня, как они, очень похожие на сегодняшних “новичков”, совершенно незнающие друг друга, такие разные по возрасту и жизненному опыту, но все пережившие ужасы прошедшей войны, вошли в здание техникума, толком не понимая, что их там ожидает и кем они в результате станут. Прошедшие годы значительно изменили не только их внешний вид, но и внутреннее содержание. Они стали старше на целых три года, более серьёзно начали относиться к учёбе и дисциплине, понимая, что подошло время подумать о будущем.
   Руководство техникума оценило положительные изменения в этом “бунтарском” коллективе и переместило его из подвала на второй этаж, в светлый класс с двумя большими окнами и приличной мебелью!
   Борька не замедлил выразить своё отношение к таким серьёзным изменениям:
        - Вот, что означает п-принципиальная и п-постоянная  революционная борьба за п-права  угнетённых  учащихся! Наше дело п-правое! Ура, дорогие т-товарищи! Вперёд, на нефтеб-базы!
    Уже в ноябре месяце каждый выбрал себе тему будущей дипломной работы. Борька, надеясь на помощь отца, который имел специальность инженера-теплотехника, остановился на совершенно чуждой для него теме, которая звучала так: “Горизонтально-водотрубный котёл “КРШ” (авторы: Курочкин, Рябчиков, Шафранов) на перевалочной нефтебазе 1-й категории”.
   Если Борька теперь уже примерно представлял себе, что такое нефтебаза, то понятие о котле “КРШ” он имел такое же, как о космосе…
   Оказалось, что (после знакомства с литературой) этот котёл давно устарел и на современных нефтебазах не применялся. Но, как говорится, “поезд ушёл”, а тема дипломной работы, почему-то, осталась. Однако, Борьку такой казус не сильно огорчил – ему возраст этого котла был как-то безразличен. Больше волновал другой, жизненный вопрос: как сложатся в дальнейшем его отношения с Женей. Дело в том, что в январе уже должна была заседать комиссия по распределению назначений выпускников на будущие места работы после окончания техникума.
   Женя явно претендовала на диплом “с отличием”, что давало ей право поступления в институт без сдачи вступительных экзаменов. Борьке же такое преимущество не грозило.
   Между собой они уже давно решили, чтобы не расставаться,  поехать на работу вместе.
  Гарантированно получить такое назначение  можно было только при одном условии - стать мужем и женой. Теоретически они к этому были готовы, поскольку любили друг друга, в чём совершенно уже не сомневались, но имелись и серьёзные препятствия. Им было всего по 18 лет!  В техникуме подобного прецедента  ещё не наблюдалось за всю историю его существования! Кроме того, Женя и Борька не знали, какой будет реакция родных и близких на подобный демарш. Ведь и в истории их семей подобных случаев не наблюдалось.
   Они были настолько  молоды и влюблены, что совершенно не думали о материальной стороне будущей жизни. На помощь со стороны родных рассчитывать не приходилось – все в эти годы были бедны, еле сводили “концы с концами”,  но Борьку и Женю это не волновало. Главное, быть вместе!
   И они окончательно решили, что на комиссию “по распределению”  явятся уже женатыми. Теперь очень важно было подготовить родных и близких к восприятию этого необычного решения.
   В один из вечеров Борька решился на этот ответственный шаг, сказав родителям, как бы, между прочим:
        - Если вы, к-конечно, не против, то мы с Женей  решили пожениться и п-получить вместе назначение на  р-работу.
Услышав это заявление сына, Марьяна так растерялась, что чуть не упала со стула, на котором сидела возле стола, начав хохотать, и, обращаясь к мужу, который лежал на  диване,  как всегда, читая газету:
        -Аркаша, как тебе нравятся эти известия, эти новости? Наш сыночек  решил стать семейным человеком!  Что ты молчишь? Ты проглотил  свой язык?  Скажи уже что-нибудь!
   Аркадий положил газету себе на лицо, притворившись спящим.
   Марьяна, продолжая смеяться, задала Борьке вопросы:
        - Ну, сыночек, как вы думаете строить свою будущую семейную жизнь? Где будете жить, что будете кушать?   Как  собираетесь воспитывать деток?
        -  Каких ещё де-деток?  Что ты выдумываешь? С вами невозможно серьёзно ра-разговаривать! Устроили целый спектакль! Витенька вам кланялся!
        - Витя на восемь лет старше тебя, а о женитьбе ещё и не мыслит! Можно подумать, что, если мы с отцом будем против вашей женитьбы, ты очень нас послушаешься! Поэтому, делай, как считаешь нужным, но не забывай, что вам всего по восемнадцать лет!  Они там, в ЗАГСе ещё могут вас и не поженить! Аркаша, хватит спать! Ты пропустишь в своей жизни самое интересное! В “Правде” такого не  опубликуют! Между прочим, сынок, ты должен у брата спросить разрешение  на женитьбу, раз он ещё холост!
        - Это не п-проблема!  Его моя женитьба волнует так же, как вас! Выдаст мне  очередные свои этюды!  Мне только не хватает того, чтобы весь Кишинёв узнал об этом!         
   Как раз в это время  из загранрейса вернулся домой двоюродный брат Павлик, который, узнав о предстоящей женитьбы Борьки, долго смеялся, а затем подверг его критике:
        - Куда ты торопишься? За тобой кто-то гонится?  Может быть, вы уже ждёте пополнение? Почему ты не берёшь пример со старших братьев? Витя, я думаю, ещё не скоро женится. Во всяком случае, пока не перепробует всех актрис… на их творческие возможности! Ты, братик, должен  подражать нам, морякам, которые имеют “невест” во всех портах, где они бывают!   В конце концов, всё познаётся в сравнении, как сказал, кто-то из “великих “.




Г Л А В А  41


Когда, наконец-то, со стороны родителей, родственников и соседей прекратились насмешки и высказывания по поводу предстоящей женитьбы Борьки и Жени, началась некоторая подготовка к этому предстоящему событию. Необходимо было познакомить друг с другом родственников со стороны жениха и невесты. Ни о какой свадьбе не могло быть и речи – для этого просто не было средств!   
И, откровенно говоря, многие относились к этому событию несерьёзно, считая,  его очередным борькиным “ фокусом “ .
   И, всё-таки, встречи и знакомство будущих родственников состоялись. В один из вечеров в гости к родителям Борьки пришли женины дядя и тётя со своими дочурками. Затем  Аркадий и Марьяна познакомились с тётей Кларой и её супругом дядей Лёней. Во время этих встреч было много воспоминаний и смеха. Все не до конца понимали необходимость такой поспешной женитьбы, но искренне желали молодым счастья и успехов в будущей семейной жизни.
   Борька сдержал обещание, данное матери, и поехал в Кишинёв, в гости к Виктору за разрешением и “благословением” на женитьбу.
   Столица Молдавии, по сравнению с Одессой, показалась Борьке глубокой провинцией. Несколько многоэтажных (не выше пяти этажей) домов украшали одну центральную улицу Ленина, но и здесь находился городской базар со всеми прелестями сельского антуража, винными погребками, шумными разговорами, пьяными выкриками продавцов, покупателей, лаем собак и пением петухов.
   Виктор и его товарищ по театру, тоже молодой актёр Изя  Сологубенко вместе снимали комнату в одном из пятиэтажных “сталинских” домов, расположенном на центральной улице города, неподалёку от базара.
   Всего за два дня пребывания в Кишинёве Борька повидал много нового и интересного, познакомился с театром, некоторыми его артистами и с главным режиссёром А.Венгре.
   Виктор и Изя  быстро освоились с коллективом театра и уже активно работали над новым спектаклем, в котором получили второстепенные роли. Несмотря на большую занятость в театре, Виктор нашёл возможность показать брату достопримечательности города и даже посетить несколько винных подвалов. Кроме того, он познакомил Борьку с жениными тётей Софой и тётей Молой, а также с её двоюродным братом, которого, кстати, тоже звали Борей. Это были её ближайшие и любимые родственники со стороны отца.
   Тётушки очень понравились Борьке, вызвав в нём родственные чувства и впечатление, что знает их много лет.   
   На известие о предстоящей женитьбе Виктор прореагировал со свойственным ему чувством юмора:
        - Женитьба, конечно, дело хорошее, но не рановато ли? Проверены ли ваши чувства друг к другу? Я очень уважаю Женечку и уверен, что она будет тебе не только хорошей женой, но и преданным другом! Однако, вы так молоды… хотя, история знает много подобных примеров: Ромео и Джульетта, Тахир и Зухра. Почему не могут стать достоянием истории Борис и Женя, родившиеся в один день, месяц и год? В общем, я не против, я, даже, “за”! Желаю вам счастья и долгих лет семейной жизни! Ура! 
   Поездкой в Кишинёв Борька остался очень доволен.
   Он с Женей самостоятельно, без всякой огласки выбрали знаменательный день – 8 декабря 1950 года!  Утром, не заходя в техникум, они встретились у входа в оперный театр, рядом с которым находился в угловом здании городской ЗАГС. Накануне, узнав, что для совершения этой процедуры необходимо иметь деньги, которых у них не было, а просить у родителей Борьке не хотелось, он одолжил до стипендии у сокурсника Сеньки Наконечного 10 рублей.
   Когда открылись двери ЗАГСа, они оказались единственными и, естественно, первыми желающими скрепить свою жизнь “узами брака” .
   Войдя внутрь этого необычного заведения, в котором, как правило, только раз в жизни регистрируются рождения, брак и смерть, Борька и Женя ощутили сильное волнение,  какой-то озноб в груди и районе желудка.
   Женщина, сидевшая за столом, стоявшим в центре комнаты, возле окна, завешенного тяжёлыми бархатными шторами, посмотрела на вошедших молодых людей, очень скромно, совершенно ненарядно одетых, и обыденно спросила:
        - Вам что, ребята, нужно? Билеты в оперный театр? Так это рядом. Здесь ЗАГС. Вы же не жениться хотите?
   Борька был так взволнован, что не мог ничего произнести. Женя поняла его состояние и решила сама объяснить цель их появления в ЗАГСе:
        - Здравствуйте! Извините, но мы как раз пришли, чтобы расписаться, т.е., пожениться.
        - Вы это серьёзно?! Молодой человек – ваш жених? Почему он молчит? Он что, не разговаривает?
        -  Он просто сильно волнуется!
Тут уже Борька не выдержал и, как будто, прорычал:
        -  С чего вы взяли, что я не ра-разговариваю? Да, мы решили по-пожениться!
   Женщина снова внимательно осмотрела молодых людей и, после небольшой паузы, спросила их:
        -  Вы хорошо обдумали своё решение, родители знают о нём? Чувствуете вы себя нормально? Пожалуйста, предъявите мне ваши паспорта. Надеюсь, они у вас уже есть?
   Только после этого началась процедура заполнения различных документов, вопросов к жениху и невесте об их согласии на брак.
    Когда им предложили обменяться кольцами, Борька вынужден был сказать, что колец –то у них нет. Их поздравили со вступлением в брак, пожелали счастья, но даже не предложили скрепить брак поцелуем. Однако, служащая всё время подозрительно поглядывала на живот невесты.
   Выйдя из ЗАГСа с брачным свидетельством в руках, они, не обращая внимания на прохожих, поздравили друг друга, крепко расцеловавшись.
    Борька с Женей, теперь уже замужняя пара, зашли в здание техникума, когда там проходили занятия и везде стояла тишина.
    Женя не стала ожидать перемены, поставила стул возле двери класса, где занималась её группа, взобралась на стул и приложила к стеклу верха двери брачное свидетельство.
    В классе раздался девичий визг и аплодисменты, которые стали слышны на всех четырёх этажах нефтяного техникума.


 
Семья Колтенюк в полном составе: Аркадий и Марьяна,
Виктор и Люда, Боря и Женя.













Ч А С Т Ь – 4.

ДОРОГА В САМОСТОЯТЕЛЬНУЮ
ЖИЗНЬ.

 


Г Л А В А  42

   
Этот, последний, учебный год был настолько насыщен различными событиями в жизни выпускников, что пролетел с большой скоростью и очень быстро завершился.
   В начале января в техникуме состоялось заседание, так называемой, “комиссии по распределению”, решения которой с волнением ждали учащиеся выпускных курсов разных отделений. Именно теперь и здесь решалась их дальнейшая судьба: для юношей, у которых истекал срок освобождения от службы в армии, от характера назначения зависело, будут ли они сразу же призваны или получат дальнейшую отсрочку и возможность работать по специальности, для девушек же важным было место назначения и как это будет далеко от дома, от семьи, от мамы. Надо было начинать новую, самостоятельную жизнь с присущими ей трудностями и переживаниями, встречами с новыми людьми, которые, как правило, не всегда и не все оказывались хорошими, адаптацией в новых коллективах, решением проблем с проживанием, питанием, одеждой. Ведь места работы могли оказаться в различных частях Союза, в разных климатических условиях. Отсюда и переживания, особенно, одесситов, привыкших жить в курортной зоне черноморского побережья, летом купаться в ласковом море и круглый год демонстрировать шоколадный загар своего тела. Комиссия заседала в кабинете директора техникума ежедневно в течение недели. Для того, чтобы объявить выпускнику своё решение, требовалось очень мало времени - несколько минут. Складывалось впечатление, что всё было уже заранее решено. Но реакции выходивших из кабинета были неоднозначными. У одних на лице сияла улыбка, глаза радостно сверкали, у других, а таких было большинство, по выражению лица, плотно сжатым губам, напряжённым скулам, а у девушек по слезам в глазах и на щеках  видна была их реакция на полученное назначение.
   Некоторые на вопрос “Ну, как?”, отвечали, как обычно, шутками и прибаутками, что было так типично для одесситов.
   Из близких друзей первым вышел из кабинета Филя Зак, который на вопрос ответил с улыбкой:
        - В штаб 5-го Украинского фронта. Город Ташкент. Снова на передовую!
   Следующим был Зюнька:
        -  Они, видимо, догадались, что мы с Филькой не можем жить друг без друга! В Ташкент  и только вместе!
    Настало время заходить в кабинет Жени и Борьки. Конечно, вошли они вместе. Это не вызвало у членов комиссии никакого удивления – они уже знали о том, что перед ними семейная пара. И, всё-таки, кто-то из членов комиссии уточнил, что эти двое молодых людей являются мужем и женой, причём, за всю историю техникума – это самая молодая семейная пара выпускников!
   Борька очень волновался и, поэтому, когда председатель комиссии спросил их:
        - Не жалеете ли вы о том, что совершили такой неоднозначный поступок? Ведь вы же ещё так молоды и впереди столько неизвестного! Нам очень интересно понять, куда бы вы хотели получить назначение? Может быть вы, Евгения, всё-таки, решитесь поступать в институт, если получите диплом с отличием, что вполне осуществимо? Борька, немного заикаясь, с присущим ему чувством юмора, ответил: - Если вы решите оставить нас в Одессе, то мы ка-категорически против, тем более, что вы этого не сделаете, в чём мы абсолютно уверены! Мы готовы п-принять назначение в Москву, Ленинград или, в крайнем случае, на солнечный берег К- Крыма!
   Женя, не ожидавшая от Борьки подобного нахальства, толкнула его локтём в бок, а кто-то из членов комиссии, рассмеявшись, сказал:
        - Борис, ты, как всегда, в своём амплуа! Без юмора просто жить не можешь! Дело в том, товарищи, что он конферансье в нашей самодеятельности, вы уж простите его театральное заявление!
   Даже не совещаясь, председатель комиссии торжественно объявил:
        - Учитывая пожелание главы этой молодой семейной пары, желая им успехов, любви и всех прочих благ, они получают назначение в солнечный… Узбекистан! Счастливого вам пути!
   Последней в этот день получила назначение подруга Жени Люся Зильберберг, которая сама попросила послать её тоже в Узбекистан. Её просьба была с удовольствием удовлетворена.
   Таким образом, наметилась “узбекская группировка” с составе Фильки, Зюньки, Люси  и семейной пары Борька+ Женя.
   Однако, до осуществления этой экспедиции оставалось ещё много времени и очень серьёзных дел. Предстояли преддипломная и производственные практики, работа над дипломом, выполнение большого числа сложных чертежей, сдача государственных экзаменов и защита дипломных работ.
   Характерно, что за всё время учёбы в техникуме, никто так активно, серьёзно и много не работал, как в эти последние месяцы четвёртого года занятий. Особенно много проблем возникло у Борьки – он нигде не мог найти нужной информации о котле КРШ, который надо было установить на проектируемой нефтебазе, предварительно произведя соответствующие финансовые и строительные расчёты. Кроме того, Борька хотел, чтобы его чертежи, а их было 12, выглядели бы лучше всех! И он “из кожи лез вон”, чтобы добиться этого результата. При этом Борька сильно нервничал, рвал неудавшиеся чертежи и волосы на голове!
   В феврале группа выпускников-механиков и Борька, в том числе, отправилась на преддипломную практику, на огромную нефтебазу в старинный русский город Ярославль, а Женя с группой будущих плановиков уплыли по Чёрному морю на теплоходе в Батуми, где должны были пройти производственную практику на нефтеперерабатывающем заводе.
   Это была первая длительная разлука Жени и Борьки после их бракосочетания!
     Ярославль потряс одесситов своим внешним видом - это был старинный, патриархальный город с большим количеством церквей, соборов и одноэтажных деревянных домов, почерневших от ветров, морозов и своего возраста. Борьку же больше всего интересовал драмтеатр им. Волкова – самый старый театр в России. Он был расположен в центре города.
   Нефтебаза, в которой они должны были проходить практику, оказалась огромной, но по своему оборудованию и технической оснащённости довольно отсталой по сравнению с современным уровнем развития  этой отрасли промышленности.
   Поселили их в рабочем общежитии рядом с территорией нефтебазы и речным портом. Это был деревянный барак, разделённый на небольшие комнатки с выходом в общий коридор, в конце которого находился общественный туалет и умывальник. Внутри нефтебазы имелась рабочая столовая, в которой они питались, и баня с парилкой, посещаемая ими часто, с огромным наслаждением.
   Весь период прохождения практики их использовали, как дополнительную, причём, бесплатную рабочую силу на погрузке и разгрузке бочек с нефтепродуктами, уборке цехов и вокруг резервуаров, чистке и смазке насосов и на других подсобных работах. Времени для сбора материалов к дипломным работам у них практически не было. В выходные же дни хотелось посмотреть город, сходить в кинотеатр и немного отдохнуть. Последнее осуществить было довольно трудно: в общежитии пьянки, драки, ссоры и крики никогда не прекращались. По их примеру частенько выпивали и практиканты, тем более, что был найден дешёвый канал приобретения самогонки, установлены связи с местными компаниями рабочих, проживающих в общежитии.
   Началось активное внедрение в рабочий коллектив нефтебазы…
   Борьке так и не удалось найти никакой документации по котлу КРШ, о котором здесь никто не имел понятия.
   Главным же его приобретением, кроме небольшого опыта подсобных работ на нефтебазе, стало неоднократное посещение спектаклей старейшего театра в стране. Об этом могли только мечтать даже многие профессиональные артисты драмтеатров.
   Практика быстро окончилась, всем были вручены положительные характеристики и они вернулись в свою тёплую Одессу, чтобы немного отогреться от холода средней полосы России и приняться за активную работу над дипломными проектами,  подготовкой к государственным экзаменам и отправлением в путь по маршруту к новой, самостоятельной жизни.




Г Л А В А   43


Времени до защиты дипломной работы оставалось совсем немного, и его, явно, у Борьки   не хватало, чтобы завершить все расчёты, закончить чертежи и текстовую часть работы. Кроме того, необходимо было тщательно подготовиться к своему выступлению при  защите, а также ответам на возможные вопросы со стороны комиссии. Ещё нужно было выделить время на проверку дипломной работы руководителем, которому предстояло сделать своё заключение о проделанной работе.
   Женя тоже усиленно готовилась к государственным экзаменам по различным предметам, по которым необходимы были только отличные результаты, как залог получения диплома “с отличием”. Она теперь жила вместе с Борькой в квартире его родителей, которые “выделили” молодожёнам спальню, отделявшуюся от гостиной  большой, во всю стену, стеклянной дверью. Из спальни был также выход на балкон. С него в хорошую погоду отлично были видны Соборная площадь, часть улицы Дерибасовской и даже  небольшой участок моря в районе одесского порта. В комнате стояли две кровати, на которых прежде спали братья, шкаф, стол и швейная машина ”Зингер”, на которой Марьяна “подпольно”  и, надо сказать, неплохо подрабатывала в помощь их скудному бюджету.
   Скромная обстановка первого совместного жилья совершенно не беспокоила молодых, непривыкших жить в роскоши, Женю и Борьку. Сейчас для них актуальным был только один вопрос – успешное завершение учёбы.
   Женя занималась дома по учебникам и конспектам, совмещая занятия с помощью Марьяне по хозяйству. Борька много времени проводил в технических библиотеках и дома за чертёжной доской. У них даже не хватало времени, чтобы выйти погулять или встретиться с друзьями по техникуму, которые тоже готовились к завершающему этапу учёбы.         
   Время пролетело очень быстро, и наступил ответственный момент в их жизни – защита дипломов и сдача государственных экзаменов – конкретный итог их многолетней учёбы, официальное получение документа о приобретённой профессии.
   И, несмотря на то, что волнения их переполняли, всё прошло довольно обыденно и спокойно. Женя сдала все экзамены на “отлично”, Борька успешно  защитил свою дипломную работу, не вызвав этим никаких “сотрясений” в сферах и кругах научно-технического прогресса. Им торжественно вручили дипломы об окончании техникума, высказав тёплые пожелания в будущей жизни и трудовой деятельности. Состоялось прощание друзей и подруг по учёбе, были выпиты на “посошок” прощальные “сто граммов”,  началась подготовка к отбытию к местам назначений.
   Вообще-то, никакой особой подготовки к отъезду не было, багаж, как таковой, отсутствовал, запасом носильных вещей и посуды ещё не успели обзавестись. Собраться в дорогу они могли быстро и без всяких проблем.
   Вся подготовка заключалась в том, что надо было попрощаться со всеми родными, близкими знакомыми и друзьями и самим морально настроить себя к предстоящим переменам в их жизни. Да и маршрут к  месту назначения был довольно сложным и длительным. В Ташкент необходимо было добираться более недели, причём, с пересадкой в Москве, где предстояло тоже прожить несколько дней до отправления прямого поезда Москва - Ташкент. Возникла определённая проблема – в столице надо было эти дни где-то жить.
 Не на вокзале же ночевать на скамейках в зале ожидания! Филька и Зюнька имели в Москве родственников, у которых они планировали остановиться. У Борьки и Люси не было ни родственников, ни знакомых, у Жени были дядя и тётя, но жили они  в Черкизово. Это была  Москва, но их адреса у Жени ещё не было, так как они недавно переехали туда из Дмитрово.
   Очень кстати, Марьяна вспомнила о том, что в Москве живёт её старая, ещё по учёбе в юном возрасте, подруга Маня Хмельницкая, с которой они изредка переписывались. Марьяна была уверена, что Маня обязательно приютит детей на несколько дней. Она написала ей письмо с просьбой не отказать детям в ночлеге.
   Теперь оставалось со всеми попрощаться, сложить скудные пожитки в старый фанерный чемодан, который Борька нашёл на антресолях коммунальной квартиры, так и не поняв, кому он принадлежит. Чемодан был вместительный и надёжно закрывался на висячий замок. Марьяна подарила детям несколько наволочек и простыней, пару полотенец, кастрюлю и сковороду, а тётя Сима – примус, который, из-за отсутствия места в чемодане, остался в Одессе.
   Настало время отъезда. На вокзале собрались вся “ташкентская группа”, родные, друзья и знакомые отъезжающих. Было много смеха, шуток, пожеланий, объятий и поцелуев, но и предостаточно слёз у родных и близких, впервые отправлявших своих детей в неизведанную даль,  самостоятельное плавание по такой нелёгкой, неоднозначной и сумбурной жизни.
         Так свела судьба однажды
         Несмышлёных, молодых.
         И шагнули в жизнь отважно
         С чемоданом на двоих.               
   В плацкартном вагоне они разместились очень удачно – четверо в одном, как бы, купе, а один (это был Зюнька)- на боковом месте.
   Весь путь до Москвы они веселились, рассказывая смешные анекдоты и различные истории из их техникумовской жизни, играли в карты, которые, как всегда, имелись у Зюньки, и много кушали еды, вручённой им родителями, обильно запивая чаем вагонной заварки. Между прочим, у Зюньки, кроме игральных карт, “случайно” обнаружилась  и бутылка  водки, которую, правда, с “отвращением”, но выпили под хорошую закуску новоиспечённые нефтяники.
   Ранее в столице бывали только Женя и Филька, остальные же в Москве никогда не были. Борька даже испытывал какое-то приятное волнение от предстоящей встречи с ней. А о том, что будет с ними потом, после прибытия к месту назначения, никто почему-то не думал и, тем более, не переживал. Они были молоды и, как говорили в Одессе, “веселы, как сундуки”. Вся жизнь была впереди, и заранее переживать и волноваться не имело никакого смысла. Погода стояла прекрасная, пейзажи за окном вагона тоже радовали глаз, но деревни, посёлки, станции и вокзальчики ещё в полной мере несли на себе следы прошедшей войны, хотя со времени окончания её прошло более шести лет. На остановках женщины и дети торговали варёной картошкой в “мундирах”, яйцами, фруктами и овощами, самогонкой “из-под полы”, домашним квасом.
   Наконец-то, показались промышленные и жилые здания окраины Москвы, по радио зазвучали торжественные звуки песен о столице Родины, было объявлено, что поезд завершает свой маршрут и пассажиры должны готовиться к выходу на перрон Киевского вокзала, не забывая взять с собой свои вещи.
   Всё это создавало, во всяком случае, у Борьки этакое торжественное настроение по поводу прибытия, причём, впервые в столицу Родины – Москву.
   На привокзальной площади пути друзей разошлись в разные стороны: Филька отправился к двоюродному брату, известному на всю страну пианисту, Зюнька поехал к своей родной тёте, живущей где-то на окраине города, а Женя, Борька и Люся, у которой в столице никого не было, направились в центр, в район Петровки, где проживала тётя Маня Хмельницкая, старинная подруга Марьяны и которая ещё понятия не имела о визите троих гостей из далёкой, но родной ей Одессы, где она родилась и прожила молодые годы в районе знаменитой Молдаванки.
   Перед расставанием друзья договорились встретиться в 6 часов вечера на Красной площади, напротив Мавзолея В.И. Ленина.
   Разыскать дом и квартиру, где жила тётя Маня Хмельницкая не представляло особой трудности. Адрес у них имелся, на метро быстро доехали до центра, а там до Петровки было “рукой подать”. Нужный им дом находился наискосок от жёлтого здания, в котором располагался Московский уголовный розыск (МУР), а справа от дома - сад и театр “Эрмитаж”.
   Поднявшись по лестнице на третий этаж, они позвонили в нужную квартиру. Пришлось долго ожидать, пока кто-то из-за двери спросил:
        - Кто там? Кто вам нужен?
Борька громко ответил:
        - Нам нужна тётя Маня Х-Хмельницкая. Она здесь живёт?
        - Да, она здесь живёт, но ей надо звонить три раза, а вы позвонили мне, два раза. Маня! Иди, по-моему, к тебе племянник пришёл!
Дверь отворилась, и они увидели перед собой пожилую женщину, одетую в старый халат, смотревшую в конец тёмного коридора и продолжавшую свой монолог:
        - Твой сон, о котором ты говорила утром на кухне, оказался “в руку”! Тебе ведь приснилось, что кто-то должен приехать? Извольте, племянник с двумя племянницами! Встречай, тётя Маня, родственников!
Из коридорной темноты появилась небольшого роста седая женщина, одетая в малиновый спортивный костюм с белой надписью на груди “Динамо”. Увидев трёх молодых человек, женщина растерялась, глаза её остановились на юноше, она медленно произнесла:
        - Я думаю, что вы, молодые люди, ошиблись квартирой. Дело в том, что у меня никогда в жизни не было племянников и племянниц! Но откуда вам известны мои имя и фамилия?
        - Тётя Маня, мы приехали из Одессы. Вы ведь тоже одесситка?
        -  Да, я родилась и когда-то жила в Одессе.
Как там поживает Одесса? Стоит на старом месте? Передавайте ей привет от тёти Мани, но, простите, я всё-таки, не ваша тётя!
         - Ой, простите, я за-забыл передать вам письмо от моей мамы!
          - Ну, вот, теперь уже появилась, кроме тёти, ещё и мама! А папа у вас тоже есть?
   Женщина внимательно прочитала письмо, вручённое ей Борькой и, рассмеявшись, громко заявила:
        - Что вам сказать? Провинция остаётся провинцией! Нет, чтобы сразу сказать: “здравствуйте, мы - дети Марьяны, вашей подруги”.  Начинается допрос, кто я, где родилась, где жила? Но, позвольте, ведь у Марьяны было всего два сына? Неужели она ещё родила двух дочерей?
        -Это не дочери! Это моя жена Женя и… Люся!
         - Так у вас две жены? Ничего не понимаю! - теперь уже совсем растерялась тётя Маня.
         - Нет, откуда две жены? Люся-это подруга Жени, моей  жены!
          - Так, заходите в квартиру! Потом будем разбираться, кто чья жена, кто чей муж и чья я тётя!
   Тётя Маня долго и подробно расспрашивала Борьку о жизни в эвакуации во время войны, обо всех членах семьи, их здоровье, обстановке в Одессе, которую она последний раз посетила ещё задолго до начала войны. Потом она предложила напоить их чаем, но гости отказались, сославшись на то, что недавно позавтракали, а теперь спешат посмотреть Москву.
   Они до самого вечера бродили по центру столицы, глазели в витрины магазинов, расположенных на улице Горького, отдыхали на скамейках в разных садиках и парках, где дважды перекусывали пирожками с картошкой и повидлом, запивая эту “спартанскую” пищу газированной водой с сиропом.
   Но наибольшее впечатление оказало на них, особенно на Борьку и Люсю, метро, в котором ребята катались более часа, выходя на всех станциях и любуясь потрясающим оформлением потолков, стен и многочисленных колонн, не говоря уже об удовольствии, полученном от катания на  замечательных эскалаторах.
   Потом, встретившись с друзьями, они гуляли по Красной площади, а, когда рассказали о событии у дверей квартиры тёти Мани, все так хохотали, что обратили на себя внимание не только туристов, но и патрулировавших у стен Кремля и Мавзолея В.И.Ленина милиционеров.
   Вечером тётя Маня угостила их каким-то особым супом, который она сварила специально в честь гостей из Одессы. В супе плавали непонятные компоненты красноватого цвета. Когда тётя Маня спросила у Жени, знает ли она, чем украшен этот великолепный суп, Женя, немного подумав, сказала:
        - Скорее всего, что это грибы.
        - Какие это грибы, провинция? Это - цветная капуста!
   Всем троим тётя Маня постелила на широченной софе, а сама легла в свою кровать, стоявшую у противоположной стены.
   Борька лёг посредине, а Женя и Люся соответственно справа и слева от него.
   Каково же было удивления тёти Мани, когда Борька подложил свою правую руку под голову Жени, и немедленно последовало требование Люси подложить и ей под голову борькину левую руку, что он тут же и сделал.
   Тётя Маня ещё долго не могла уснуть, мучительно думая о том, кто же из этих двух девиц действительно является женой сына её подруги Марьяны.





Г Л А В А   44


За время пребывания в столице им посчастливилось  многое увидеть, получить незабываемые впечатления. Они побывали в Третьяковской галерее, в музее А.С. Пушкина, осмотрели известные памятники и, конечно, посетили знаменитые на всю страну ГУМ, ЦУМ, Елисеевский  магазин, где в нескончаемых очередях люди, в большинстве своём, приезжие пытались приобрести дефицитные товары и продукты питания, с которыми в стране наблюдалась острая напряжённость.
   Такой повышенный интерес к достопримечательностям Москвы был характерен для Борьки с Женей и Люси. Фильку и Зюньку всё это интересовало в меньшей степени. Филька, который и дня не мог прожить, чтобы где-то что-то не заработать, нашел себе в каком-то магазине временную подработку, разгружая товары, Зюнька же всё время бегал по магазинам и базарам, разыскивая и приобретая какие-то “дефициты”. Как говориться, “каждому – своё”.
   Видимо, Женя не могла смириться с тем, что, находясь в Москве, не повидалась с родственниками, а, может быть, просто надоели всем постоянные напоминания тёти Мани о том, что они “провинция”, но было решено всё-таки найти новый адрес дяди Изи, тёти Фани и брата Виктора, проживающих теперь где-то в районе Черкизово. Женя сделала запрос в одном из справочных бюро, где через некоторое время получила точный, но очень своеобразный ответ:
        - Вы зачем мне морочите голову? Какой                Изяслав Харитонович?  Он же - Израиль Хунович! Господи, что за народ такой?
   Всем стало ясно, что и в столице актуально понятие “антисемитизм” и тоже очень любят евреев!
   После длительных поездки и опросов местных жителей, родственники Жени были найдены! Они жили в старом деревянном доме, половину которого купили у хозяина.
   Дядя Изя и тётя Фаня очень гостеприимно встретили их и сразу же предложили пожить у них до отъезда в Ташкент. Молодые люди с радостью встретили это предложение.
   В доме имелась настоящая русская печь, на лежанке которой несколько ночей спали втроём Борька, Женя и Люся, что, кстати, не вызвало никаких  побочных вопросов по поводу борькиного “многожёнства”.
   Тепло и благожелательность, с которыми дядя и тётя отнеслись к ним, Борька и в будущем ещё неоднократно испытывал на себе при встречах с родственниками жены.
   Наконец, настали день и час отправления друзей в дальнейший путь, но уже по маршруту Москва-Ташкент. Дорога предстояла долгая и хорошо всем им знакомая. По ней они эвакуировались в начале войны, по ней же возвращались домой после разгрома фашистов.
   И опять они ехали все вместе в одном плацкартном вагоне, полностью загруженном пассажирами, чемоданами, сумками огромных размеров, корзинами и баулами. Люди везли из столицы всё, что можно было достать и купить, всё, что уже в нескольких километрах от Москвы считалось дефицитом.
   Изменилась картина и за окнами вагонов. Осенняя погода всегда навевала грусть, а сейчас, глядя на тёмные цвета старых деревянных домов в деревнях и посёлках, бездорожье, серые, пошарканные станционные здания, на женщин и детей в старых телогрейках, вынесших к поезду на продажу неприхотливые продукты своего скудного хозяйства, на душе становилось тоскливо, очень хотелось оказаться дома, где жизнь, между прочим, тоже была  не лучше.
   Необычным и весёлым событием, отвлекшим ребят от грустных мыслей, стало обращение Жени к пассажирам-узбекам на их родном языке, довольно свободное общение с ними и радостное удивление последних по поводу того, что “русская” девушка так бойко разговаривает  по-узбекски. Со всего вагона подходили узбеки, чтобы поучаствовать в этом событии. Потом последовало угощение ребят чаем, сухим урюком, узбекскими лепёшками. Жители Ташкента даже приглашали их к себе в гости.
   На станции Аральск они купили замечательную вяленую рыбу, наелись “от души”, после чего выпили весь запас воды из бачка, установленного в начале вагона.
   На шестой день, проснувшись утром, они увидели в окне вагона совершенно иную картину – много зелени вместо нескончаемой пустыни, узбеков в национальных костюмах, едущих верхом на низкорослых ишаках, везущих на себе, кроме наездника, ещё несколько больших мешков, женщин в длинных одеяниях и с паранджой на головах и большое количество загорелых, голопузых, босоногих, чёрноволосых  детей разных возрастов, на головках которых красовались разноцветные тюбетейки. Поезд проезжал мимо густонаселённых кишлаков, застроенных одноцветными глиняными одноэтажными домами, отделёнными друг от друга такого же цвета заборами( “дувалами” ). И всё это буквально было покрыто зеленью огромных деревьев, цветущих кустов, растущих вдоль берегов быстрых речек, ручьёв и каналов, несущих с гор ледяную воду, так необходимую в этой круглогодичной жаре.
   Очень скоро показались окраины столицы Узбекистана – Ташкента. У всех пассажиров сразу же улучшилось настроение после недельного пребывания в пути. Начался сбор вещей, прощание с новыми знакомыми по вагону, обмен адресами, пожеланиями успехов.
   Завершился ещё один, скорее всего, предпоследний этап их длинного маршрута в новую жизнь.
   Оказавшись в привокзальном садике, Борька снова вспомнил лето 1942 года, когда вместе с матерью и братом Виктором ночевали здесь же на скамейке во время переезда из Сибири в город Фергану и, когда под утро милиционер ходил вдоль скамеек, на которых спали эвакуированные, и громко всех предупреждал:
        - Граждане пассажиры, не спите! Сейчас самое опасное время, когда воры стремятся украсть ваши вещи! Просыпайтесь и следите за своим багажом!
   А сейчас было солнечное, но пока ещё нежаркое утро, и они, разузнав, как добраться до нужного им адреса, погрузились с вещами в автобус и поехали в самый центр города.
   На центральной площади им. А. Навои, где находились театр оперы и балета, различные правительственные учреждения, они нашли многоэтажное здание, на входе в которое были развешаны названия большого количества республиканских министерств, управлений и трестов. Среди них ребята увидели нужное им название:
        Узбекское управление “Главнефтесбыт”.
Министерство нефтяной и газовой промышленности СССР.
   Узнав, что управление  располагается на  пятом этаже этого здания, они оставили вещи возле охранника, а сами на лифте поднялись на нужный этаж. В огромной приёмной их встретила  секретарь, которая очень любезно проинформировала ребят, что управляющий Николай Васильевич Забродин  встретится с ними завтра в 9 часов утра, а сейчас их проводят в общежитие, где они смогут привести себя в порядок, там же в столовой позавтракать, отдохнуть, а позже познакомиться с городом.   
Она предупредила о том, что желательно утром прибыть на встречу вовремя.
   Они и подумать не могли, что утро следующего дня, ответственная встреча с управляющим, от которой зависела их дальнейшая судьба, станут такими непредсказуемыми, тяжёлыми и постыдными для них.




Г Л А В А   45


На встречу с начальником управления они прибыли заранее и около получаса сидели на скамейке в сквере напротив входа в здание.
   Несмотря на то, что накануне все хорошо отдохнули, погуляли по центру города, за ночь выспались, утром позавтракали, они всё же волновались по поводу предстоящей встречи. Борька пытался развеселить друзей, но всё было напрасно.
   Когда секретарь пригласила их войти в кабинет, первое, что ошеломило ребят, это его огромные размеры, красивая массивная мебель и дорогие бархатные шторы, закрывавшие огромные окна.
   Хозяина кабинета они заметили не сразу – он стоял у одного из окон. Это был мужчина выше среднего роста, широкий в плечах, одетый в строгий серый костюм из тонкого сукна. Повернувшись к вошедшим, он приятным баритоном обратился к ним:
        - Здравствуйте, товарищи молодые специалисты-нефтяники! С приездом! Присаживайтесь и давайте знакомиться. Меня зовут Николаем Васильевичем. Во время нашей встречи я познакомлюсь с каждым из вас. Но сначала расскажу о специфике нашей работы и характерных особенностях вашей будущей деятельности на нефтебазах республики.
   Он начал свою беседу, сидя в кресле за своим столом, причём, глядя почему-то вправо, туда, где сидели Филька и Зюнька. Борька, Женя и Люся разместились по левую сторону длинного стола. Неожиданно Борька увидел на лицах ребят, сидящих напротив, какое-то странное выражение, обычно предшествующее смеху или, скорее, хохоту. У обоих в глазах появились слёзы. Вроде бы, Забродин ни о чём смешном ещё не упоминал! Борька сразу же подумал о том, что, видимо, Филька с Зюнькой уже что-то “натворили”, что вызвало у них такую реакцию, последствия которой может создать у начальника управления отрицательное впечатление о серьёзности молодых людей из Одессы!
   И только Борька решил хотя бы взглядом показать Фильке и Зюньке на их недостойное поведение, как Забродин повернул своё лицо к сидящим от него  слева, и они буквально оторопели от того, что увидели – на лице Николая Васильевича появилась такая гримаса, которой мог бы позавидовать любой цирковой клоун, в том числе, даже знаменитый Карандаш. Борьку это так ошарашило, что и на его лице появилась то ли гримаса, то ли нервный тик, но, самое главное, что Филька и Зюнька, увидев на лице друга  такое выражение, начали ещё сильнее смеяться, вызвав смех и у Люси, которая совершенно не понимала, что происходит в кабинете. Не смеялась только одна Женя, которая накануне, видимо, простудилась и уже утром плохо себя чувствовала. Теперь она единственная, кто мог нормально слушать Н.В. Забродина, который, конечно, уже неоднократно сталкивался с такой ситуацией при общении с посетителями.
   Борька сразу понял, что эти гримасы на лице начальника управления -  результат сильной контузии, полученной во время войны, однако, понимая всю бестактность их поведения, ничего не мог с собой поделать, как он ни стремился подавить смех, из глаз уже потекли слёзы. Филька прикрывал руками лицо, а Зюнька всё время наклонялся и заглядывал под стол, как будто что-то там обнаружил.
   Забродин же продолжал свой рассказ, словно, в кабинете ничего из ряда вон не происходило. Только потом, анализируя то, что произошло, ребята поняли, насколько тактичным и высококультурным человеком оказался Николай Васильевич Забродин. Конечно, секретарь должна была предупредить ребят о последствиях контузии начальника, но, к сожалению, этого не сделала, чем поставила их в самое тяжёлое положение.
   В конце встречи начальник управления пожелал им успешного вступления в новые трудовые коллективы, проявлять инициативу и трудолюбие в работе, заботу и уважение к сослуживцам.
   По дороге в общежитие они не только больше не смеялись, а шли понурые и подавленные тем, что произошло и чувством стыда за своё поведение. И только Зюнька продолжал хихикать, “пророчески” заявляя:
- Я представляю себе, какие уже нас ждут  назначения! То, что это будет-таки пустыня с верблюдами, змеями и другими тварями, можете не сомневаться!
- Не знаю, будут ли верблюды и змеи, но то, что мы проявили себя настоящими тварями и достойны там быть, так это однозначно! – не задумываясь ответил ему Филька.         
Настроение, конечно, у всех было испорчено, но жизнь продолжалась, и после обеда они должны были прибыть в отдел кадров за назначениями и командировочными документами.
   Начальник отдела кадров женщина средних лет долго и серьёзно рассказывала им о том, как геройски сражался в годы войны Н. В. Забродин, за что был награждён многими боевыми орденами и медалями и который получил несколько тяжёлых ранений и контузий.
   Она ни словом не упрекнула их за нетактичное поведение в кабинете начальника управления, но дала понять, что пора становиться серьёзными людьми.
   Здесь же они, наконец-то, узнали и места своих назначений. Люся направлялась на работу в небольшой посёлок  Янги-Юль, расположенный неподалёку от Ташкента, на местную нефтебазу, Борька и Женя – на Урсатьевскую нефтебазу при огромной узловой железнодорожной станции Урсатьевская(районный центр Хавас), в трёх часах езды на поезде от Ташкента. Самые дальние назначения получили Филька и Зюнька, который, как “в воду глядел”,  предсказывая, что они будут работать в пустыне. Оба там и оказались, причём, на крайнем юге республики. Зюнька оказался в небольшом городе Карши, а Филька – в Ургенче( Каракалпакия).
   В отделе кадров ребята вынуждены были сдать свои дипломы об окончании техникума, как залог отработки ими установленного законом срока. Здесь же им вручили новые командировочные документы, пожелали счастливого пути и удачи в работе.
   Утром следующего дня первой уехала Люся, затем Филька и Зюнька. Борька с Женей ещё успели навестить родственников, живших в старом городе, а после обеда тоже отправились к месту работы на станцию Урсатьевскую.
   Время в пути прошло довольно быстро, но, когда они оказались на перроне нужной им станции, было уже темно и везде светились на столбах фонари.
   Внешний вид одноэтажного, сильно пошарпанного вокзала, похожего на барак, прилегающих к нему с обеих сторон каких-то складов, огромное количество железнодорожных путей, заполненных различными вагонами, платформами и цистернами, а, главное, невообразимый шум, создаваемый грохотом движущихся составов, отдельных вагонов, спускаемых с маневровой “горки”, гудками паровозов и объявлениями по громкоговорящей связи, не прибавило оптимизма настроению Борьки и Жени, стоявшим на перроне и неимеющим понятия, куда следует идти дальше.
   Наконец-то удалось выяснить, где расположена нефтебаза – следовало перейти все железнодорожные пути, причём, очень плохо освещённые и при отсутствии каких-либо переходных мостков. Их предупредили, что пути надо переходить очень осторожно – везде двигаются неуправляемые вагоны, из которых формируются составы.
   Направляясь в сторону нефтебазы, они, даже в кромешной темноте, воочию убедились в том, что станция Урсатьевская- мощный железнодорожный узел со своим вагонным и паровозным депо.
   Долго и сложно они добирались до нефтебазы, и только по видневшимся контурам высоких резервуаров поняли, что, наконец-то, близки к желаемой цели. Прямо перед ними оказались ворота, причём, открытые и никем не охраняемые, хотя, рядом находился маленький домик, видимо, предназначенный для охранника или сторожа, но ни того, ни другого нигде поблизости не было.
   Увидев впереди домики барачного типа со светящимися окнами, Борька и Женя направились прямо к ближайшему входу в один из этих домов.
   Кажется, они таки прибыли к месту первого в своей жизни, но далеко не последнего назначения.








Г Л А В А   46


Постучавшись во входную дверь и услышав в ответ произнесённое мужским голосом “открыто!”, они оказались в тёмном коридоре, в который из-за слегка приоткрытой справа двери пробивалась тонкая полоска света, благодаря чему Борька и Женя поняли, что это была и кухня. Здесь стояли два стола, на одном из которых были примус, несколько кастрюль, сковорода, лежали ложки, вилки, нож и несколько немытых стаканов. В конце коридора-кухни находилась ещё одна дверь.
   Понимая, что в комнате справа кто-то есть, Борька громко произнёс:
        - Здравствуйте! Извините за беспокойство. Мы только что приехали и хотели бы узнать, где мы можем на ночь остановиться.
   Дверь справа открылась и тот же мужской голос пригласил их зайти в комнату, в которой за столом сидел мужчина средних лет с азиатскими чертами лица. Он, видимо, ужинал или закусывал после него. На столе лежали ломти дыни, куски узбекской лепёшки и стояла уже пустая бутылка из-под водки. Но главное, что бросилось в глаза вошедшим, это совершенно свободно ползающие по потолку, стенам и столу с едой крупные клопы, причём, в довольно большом количестве и при полном безразличии со стороны хозяина к такому необычному нашествию этих отвратительных насекомых.
   Мужчина пригласил их присесть и попробовать очень сладкую дыню, а также предложил вскипятить для них чай. Борька и Женя поблагодарили мужчину за гостеприимство, но отказались, сославшись на то, что недавно уже поужинали и с дороги очень устали. В действительности нигде они не ужинали, были изрядно голодны, но один только вид клопов, да ещё прямо на столе, вызывал чувство не только брезгливости, но и тошноты.
   Они объяснили, что прибыли на нефтебазу для работы по назначению, на что мужчина, улыбнувшись, сказал:
        - Это же надо было вам так угадать! Вы прямо “попали в десятку” !  Прямо по коридору находится комната, которую, я уверен, выделят вам, так как больше свободных комнат на нефтебазе просто нет, а в этой как раз жил ваш предшественник. Там есть кровать с матрасом, стол, пара стульев и, конечно, неограниченное количество клопов и тараканов. Эту ночь уж помучайтесь, а утром начнёте решать все проблемы! В коридоре на гвозде висит лохань, наберите в неё воду и поставьте на то место, где сейчас стоит кровать. Клопы у нас “пикирующие” c  потолка и стен. Придётся вам ночью организовывать круговую оборону!
   Всё так и было… Дремали поочерёдно, всю ночь сражаясь с проклятыми клопами!
   Утром, к началу рабочего дня, не выспавшиеся, на “голодный желудок”, они отправились в контору, находящуюся рядом в доме, где познакомились с директором нефтебазы и другими работниками, от которых узнали, что комната, в которой они провели “весёлую” ночь, действительно была предназначена им.
   Директор разрешил им использовать два дня на устройство и более детальное знакомство со своими будущими прямыми обязанностями. Это было очень кстати, так как необходимо было навести порядок в комнате, приобрести кое-какую посуду, примус и продукты питания, не говоря уже о том, что нужно было где-то позавтракать. Жене предстояло работать на должности диспетчера  нефтебазы, а Борьке – механиком. Его даже проводили к месту его будущей “дислокации”. Это был небольшой саманный одноэтажный домик, в котором находились старый, образца начала века, двигатель внутреннего сгорания, два горизонтальных насоса, работающих от этого двигателя, которого Борька никогда не видел и о существовании такого даже не слышал. К домику были подведены трубопроводы от резервуаров, находящихся на нефтебазе, и от колонок для заправки и слива нефтепродуктов в железнодорожные цистерны и из них.
   Как внутри, так и снаружи, домик был весь вымазан нефтепродуктами, тем самым демонстрируя, что никогда не ремонтировался со дня своего создания. Всё это произвело на Борьку негативное впечатление.  Действительность была даже намного хуже, чем представлялась ему в самом “страшном” сне  о  будущей трудовой деятельности. 
   Кроме того, кто-то из “доброжелателей” успел рассказать Борьке о том, что его будущий напарник по работе, моторист, которого звали Валерой, оказывается, отсидел за убийство человека 15 лет в лагере строгого режима и здесь находится на поселении. И эта информация невольно заставила Борьку задуматься о предстоящих условиях его работы.
   Однако, познакомившись с Валерием и поговорив с ним, Борька понял, что “не так страшен чёрт, как его малюют”.  Валерий оказался очень приятным мужчиной в возрасте около пятидесяти лет, среднего роста и крепкого телосложения, причём, совершенно непохожим на преступника, тем более, на убийцу.
        - Я, конечно, уверен, что вам уже нашептали о том, что моторист – убийца, преступник и злодей! Но никто, безусловно, не сказал, что уже на протяжение двух лет Валера, получая зарплату моториста, работает механиком, мотористом, слесарем-ремонтником, разнорабочим, выполняя самые невообразимые задания, причём, никогда не жалуясь на свою судьбу, будь она трижды проклята!
   А ведь, в натуре, я никогда и никого не убивал. Задолго до войны в небольшом селе под Москвой молодёжь гуляла на свадьбе у друга. Ну, выпили изрядно и, конечно, не обошлось, как на любой свадьбе, без драки, во время которой кто-то ножом пырнул парня, скончавшегося на месте, а я оказался рядом и очень пьяным. На меня и взвалили вину, сунув нож в руку. Я и получил высшую меру, которую потом заменили на 15 лет, которые и отсидел от звонка и до звонка! Просил послать меня на фронт, но отказали. Может, и к лучшему – хоть жив остался!  Правда, семьёй, женой и детьми обзавестись так и не успел! Но какие наши годы?!   
   Два дня быстро “пролетели”   в борьбе с насекомыми, уборкой в комнате, наведением элементарного порядка на кухне, знакомством с соседями и обязанностями по работе. Был изучен ими маршрут на базар и в магазины, расположенные в центре Хаваста. Здесь же, в районе центральной площади находились все районные учреждения. Борька посетил райвоенкомат, где встал на военный учёт, как допризывник.
   Покупая продукты на местном базаре, Женя, общаясь с продавцами по-узбекски, быстро установила с ними хорошие отношения. Узбеки с почтением относились к тем, кто владел их родным языком, продавая им продукты лучшего качества и по более низкой цене. В дальнейшем они даже оставляли необходимые ей продукты, что во многом облегчало молодожёнам жизнь на новом месте и занятость по работе.
   Валера ежедневно и целенаправленно вводил Борьку в курс дела, показывая и толково рассказывая  о принципах работы всех механизмов, трубопроводов, вентилей и различных кранов, о порядке перекачки  нефтепродуктов, противопожарной безопасности и многое другое. Валера оказался мастером “на все руки”, причём, отлично разбирался в теоретических вопросах притом, что нигде специально этому не учился. До ареста он даже не успел получить среднего образования, но, зато, постоянно и много читал различной литературы. Борьке было интересно с ним общаться по самым разным проблемам, познавая много нового, особенно, в вопросах практической деятельности.
   Не всё, конечно, у Борьки получалось. Сказывалось отсутствие практических навыков, недополученных во время учебы в техникуме, и то, что периферийные нефтебазы были, как правило, оснащены старыми оборудованием и механизмами.
   Не обошлось и без комических казусов. Рассказав Борьке, как надо запускать двигатель, Валера отправился в контору, попросив его самостоятельно проделать эту процедуру. Для того, чтобы двигатель запустить, необходимо было разогреть огнём паяльной лампы металлический шар, а затем дёргать за приводную верёвку до тех пор, пока двигатель  ни начнёт работать.  Борька так долго и с таким остервенением дергал за верёвку, что двигатель не только заработал, но начал дёргаться и бабахать с такой силой, что новоиспечённый механик  выскочил из помещения, боясь, что произойдёт взрыв, который закончит его так и не начавшуюся  трудовую карьеру. Хорошо, что Валера быстро вернулся, отрегулировал обороты двигателя и, проявив высокую тактичность, очень доходчиво рассказал Борьке о допущенных им ошибках. А потом они долго и весело смеялись.
   Через несколько дней произошёл ещё один, но уже не столько комический, сколько трагикомический случай. На этот раз Борька снова остался один на один, но уже с работающими двигателем и насосами. Он сидел за столом и заполнял какие-то документы. Вдруг, раздался страшной силы удар, напоминающий взрыв бомбы или мины, хорошо знакомые Борьке со времён прошедшей войны. От неожиданности и страха он упал на пол, а с потолка на него полетели куски штукатурки, и посыпался на голову песок. Эти удары продолжались несколько минут, в течение которых Борька медленно начал ползти к выходу из помещения. Он был уверен, что сейчас последует обрушение здания, из которого ему всё-таки удалось выползти наружу. Здесь его, всего засыпанного штукатуркой и песком, застал Валера, прибежавший, услышав звуки взрывов. Оказалось, что разорвался шкив, идущий от двигателя и приводящий в движение насосы. Он-то и ударял со всей силой по потолку, вызвав у Борьки впечатление начала войны и соответствующий этому страх. Валера остановил двигатель, и они опять долго смеялись, вспоминая эту картину. Вечером Борька рассказал Жене о случившемся, и совместный хохот немного скрасил их не очень весёлое существование на первых порах новой жизни.
   Ежедневно возникали различные проблемы, как по работе, так и в быту. Вечерами и ночами сильно похолодало. Надо было начинать протапливать печь, но топить оказалось нечем. Небольшой сарайчик возле дома у них был, но топлива там не было. Пришлось обращаться к руководству, и через некоторое время  в сарае появился уголь и большие бруски стволов деревьев, которые необходимо было распилить  и наколоть, но ни пилы, ни топора у них не было. Всё это надо было доставать, одалживая у соседей, решать возникшие проблемы, преодолевая трудности и физические нагрузки.
   И Женя, постепенно вникая в суть своей новой профессии, начала замечать существующие неполадки в организации работы, факты отдельных нарушений, в том числе, со стороны руководства нефтебазы. Как человек честный и принципиальный, она не могла делать вид, что не замечает эти факты нечестности и безответственности. Всё это настораживало и усложняло их, и без того, нелёгкую жизнь. Им было о чём говорить каждый вечер, встретившись после работы.
   В один из выходных дней Борьку и Женю, как самых молодых по возрасту и, к тому же, бездетных отправили с представителями других учреждений райцентра в один из колхозов на уборку урожая хлопка.
   Мало того, что сама работа была для них не из лёгких, и здесь не прошло без приключения. Неожиданно Борьке в глаз влетело какое-то насекомое, которое тут же из него вылетело, но успело отложить там яйца для “продления рода”.  Через несколько минут глаз покраснел и опух. Борька ощутил  сильную боль и жжение. Растирая глаз, он ещё более  ухудшил положение, не имея возможности продолжать работать. Спасла его одна молодая женщина, которая подошла  к нему, узнав, что произошло, обняла двумя руками борькину голову и, не спрашивая разрешения, поцеловала в повреждённый глаз, одновременно вылизав языком всю гадость, отложенную насекомым. Выплюнув эти яйца, она, нисколько не смутившись, сказала:
        - Я, конечно, извиняюсь за поцелуй без разрешения, но он был лечебным! Через час опухоль и краснота полностью исчезнут, ос- танется  только память о моём поцелуе, причём, на долгое время!
   Она оказалась полностью права – об этом случае Борька помнил до глубокой старости, а глаз после такого “лечения” стал даже лучше видеть.
   Их жизнь и работа, постоянно наполненные различными проблемами и нюансами, продолжались, но всему есть начало и конец. Такое произошло с Борькой. Ему удалось поработать чуть больше месяца.
   Однажды утром почтальон вручил ему повестку из военкомата, в которой говорилось, что он призывается на службу в армию, для чего должен уволиться с работы, наголо постричься и прибыть на сборный пункт для отправки к месту службы.
   Это означало, что отсрочка от призыва, положенная ему на время учёбы в техникуме, окончилась!
   Борька выполнил всё, что было рекомендовано ему сделать. Состоялись проводы, на которых соседи и сослуживцы, выпив, как полагается в таких случаях, пожелали ему успешной службы и скорейшего возвращения, заметив при этом, что стрижка “под Котовского” ему очень даже идёт, и он стал более мужественным в таком виде!
   А утром следующего дня у него должна была опять начаться новая жизнь.   







Г Л А В А  47


В военкомат они шли вдвоём по знакомому маршруту через железнодорожные пути, мимо вокзала, в самый центр Хаваста. Борька шагал со старым вещмешком на спине, а рядом с грустным выражением на лице шла Женя, которую директор нефтебазы отпустил с работы проводить мужа в армию. Неожиданное расставание, сознание того, что она остаётся совершенно одна и надолго “на краю света”, далеко от родных и близких, “один на один” со всеми старыми и новыми проблемами вызывало в её душе чувство грусти и разочарования – потратить столько сил и желаний, чтобы быть вместе с любимым человеком, и так быстро остаться одной среди совершенно чужих  ей людей, в условиях далеко нелёгкой жизни.
   Борька, который всегда отличался весёлостью своего характера, завидным чувством оптимизма, сейчас выглядел каким-то подавленным и озадаченным, и это притом, что он ещё не полностью осознал всю трагичность предстоящих событий.
   Возле военкомата собралось много людей. Кроме призывников, здесь находились их родные и близкие, друзья и знакомые. Подавляющее большинство составляли узбеки, причём, живущие в кишлаках. Многие женщины носили паранджу, а мужчины - национальные халаты и тюбетейки. Чайхана, расположенная рядом на площади, была заполнена до отказа. Всюду слышалась громкая узбекская речь, в которой явно ощущались не радостные, а грустные настроения, как призывников, так и тех, кто их пришёл проводить. И даже транслируемым по радио музыке и песням не удалось изменить эти настроения у людей, окружавших военкомат, к лучшему.
   Превратить призыв в армию в своеобразный праздник  было невозможно. Слишком нерадостным событием для родителей  было  вынужденное отсутствие в семьях их сыновей, причём, на длительное время.
Вся процедура призыва началась с прохождения всеми призывниками медицинской комиссии. Несколько человек были комиссованы, как инвалиды и страдающие тяжёлыми заболеваниями. Борька был признан абсолютно здоровым и годным к службе в армии без всяких ограничений и во всех видах вооружённых сил. Без каких-либо проблем он прошёл и, так называемую, мандатную комиссию, после которой ему предложили ждать, пока его вызовут на беседу к  заместителю военкома. За это время все остальные призывники были уже распределены для отправки в конкретные воинские части. И только Борька продолжал ожидать назначенной беседы. Он и Женя уже изрядно проголодались, хотя, с утра перекусывали всухомятку дважды. Кроме того, они и порядком устали от этого безделья и сидения в садике в течение всего дня.
   Наконец-то, Борьку вызвали к заместителю военкома майору Смирнову, который объяснил  причину задержки его призыва:
        - Дело в том, что получен приказ из Москвы о направлении всех, кто окончил техникумы, в военное училище, подготовив их к кадровой офицерской службе, причём, по специальности, близкой к их гражданской профессии. Сегодня у нас есть только одна заявка из ташкентского пехотного училища, что не соответствует вашей специальности. Можете возвращаться на свою работу, но до особого распоряжения. Вопросы есть? Вопросов нет! Можете быть пока свободными!
   Пройдя все “прелести”  дня призыва в армию, Борька благополучно вернулся на нефтебазу и снова приступил к работе. Но продолжение его трудовой деятельности длилось совсем недолго. Не прошло и двух недель, как Борька снова был вызван повесткой в военкомат, правда, теперь, не требовалось увольняться с работы, иметь при себе необходимые вещи и, главное, не надо было опять стричься наголо. На этот раз Борька отправился в военкомат без Жени. К тому же, никаких  проводов они не устраивали. Непонятная причина и странность этого повторного вызова немного взволновали Борьку и Женю. Однако, очень скоро обстановка прояснилась.
   Никаких призывников в военкомате не было, и теперь Борьку пригласили в кабинет самого военкома подполковника Хасанбаева, который очень любезно предложил ему присесть и начал объяснять причину этого вызова:
        - Я уверен, что вам уже объяснили причину того, почему мы не можем призвать вас на службу, как всех остальных призывников. Необходимо подождать, пока прибудет разнарядка на соответствующее офицерское училище, но не хочется каждый раз срывать вас с работы. Поэтому, решено сделать вам необычное предложение – поработать до следующего, весеннего призыва у нас, в военкомате. Дело в том, что, из-за состояния здоровья, недавно уволился начальник 4-го отделения, и эта должность оказалась свободной, а в ней ведётся учёт солдат и сержантов запаса, проверяется их наличие и проживание в районе, постановка на учёт и снятие с него, решаются задачи очень серьёзные и ответственные. Любого человека на эту должность не назначишь. Здесь нужен человек грамотный и умеющий общаться с военнообязанными. Нам кажется, что вы могли бы справиться с этой должностью, если, конечно, согласитесь на моё предложение. Оклад у вас будет не ниже того, который вы получаете сегодня, работая на нефтебазе. Кроме того, ещё являясь призывником, будете занимать высокую воинскую должность в, пожалуй, одном из самых авторитетных учреждений района.
   Можете подумать до утра и посоветоваться с женой. Если надумаете, увольняйтесь и выходите на новую работу, о которой вам подробно расскажут наши офицеры.
   Борька, конечно, ожидал всего, что угодно, но такое предложение оказалось для него полной неожиданностью, и он, поблагодарив военкома за предложение, попросил разрешения посоветоваться с женой.
   До глубокой ночи у них проходил “семейный совет”, в результате которого было решено принять предложение военкома.
   И уже через два дня Борька начал новую, воинскую деятельность на правах вольнонаёмного служащего Хавастского райвоенкомата в должности начальника 4-го отделения.
   Коллектив военкомата Борьке сразу же понравился. Несмотря на то, что все сотрудники были намного старше по возрасту, а некоторые даже годились ему в отцы, они приняли Борьку очень дружелюбно, ввели его в курс дела, рассказали о том, чем военкомат занимается в целом, какую роль играет в жизни района. Очень скоро Борька узнал о том, что подполковник Хасанбаев ещё недавно занимал большую должность в республиканском военкомате, живя с семьёй в роскошной квартире в самом центре Ташкента, но из-за постоянных пьянок, загулов, приведшим к серьёзным упущениям в работе, был, не без инициативы своей супруги-депутата Верховного Совета СССР, понижен в должности и переведен в “глубинку”. Но и здесь он остался верен своим привычкам – постоянно выпивал, причём, только шампанское и, будучи любителем прекрасной половины человечества, не обходил стороной молодых и красивых женщин.
Несколько раз в месяц он ездил в столицу, навещая жену и детей. Сам же жил неподалёку от военкомата в двухкомнатном доме с палисадником, ограждённым саманным забором.
   Вставая утром после очередной выпивки, он выходил во двор с двустволкой и стрелял по курице, которую по традиции подбрасывала над забором хозяйка соседнего дома. Подстреленная птица входила в меню его питания. Никто в райцентре, естественно, не решался делать военкому замечаний по поводу его поведения в быту. Все боялись попасть в немилость Хасанбаеву, имевшему огромные связи не только в столице, но и во всей республике.
   В военкомате подполковник Хасанбаев появлялся довольно редко, постоянно находясь то в Ташкенте, то в кишлаках района. Без его присутствия не проходили ни одна свадьба и многие другие национальные торжества. Все и повсюду были кровно заинтересованы в дружеских отношениях с могущественным военкомом. Потеря их грозила серьёзными последствиями. Так, недавно он отправил на срочную службу в другой конец Союза первого секретаря райкома комсомола, имеющего освобождение от призыва в армию, только потому, что последний возмутился по поводу откровенных ухаживаний за его женой любвеобильного военкома.
   Но при всех его негативных проявлениях, Хасанбаев очень располагал к себе всех, с кем он общался, всегда внимательно выслушивая посетителей и стараясь помочь им. Борька никогда не слышал с его стороны проявления хамства и высокомерия, особенно по отношению к своим подчинённым. Как начальник, он был строгим, требовательным, но справедливым и чутким к людям. Хасанбаев хорошо осознавал и ценил труд работников военкомата, которые во многом выполняли и его прямые обязанности. В этом отношении больше всех доставалось заместителю военкома, начальнику 1-го отделения майору Смирнову Льву Петровичу, бывшему фронтовику, награждённому многими боевыми орденами и медалями, трижды раненному в боях. Фактически всей работой в военкомате руководил он, даже тогда, когда военком находился на своём месте.
   Начальником 2-го отделения был капитан запаса, фронтовик Кузькин Иван Дмитриевич, а старший лейтенант Орлов Олег Сидорович руководил 3-им отделением.
   Но наиболее одиозной, колоритной и авторитетной личностью являлся начальник боепитания, заведующий оружейным складом, завхоз, старшина запаса, бывший фронтовик, человек, способный решить и решающий самые сложные проблемы, которого все называли просто по имени Даврон. Невозможно было понять, к какой национальности он принадлежит. В совершенстве владея узбекским и русским языками, свободно общаясь с таджиками и татарами, внешне он был похож на  цыгана, индуса и, даже, еврея. Мало, кто знал его фамилию, сколько у него жён и детей, но все чётко знали, что, если надо что-то решить, достать или согласовать, следует обращаться только к Даврону, который знал всех, всё, где достать и по какой цене или бесплатно, причём с доставкой прямо в военкомат. Почему-то, именно с Давроном, Борька подружился быстрее и крепче, чем с другими работниками.
   А, в общем, Борьке нравились все, с кем рядом он начал свою новую деятельность. Ему импонировали их работоспособность, порядочность, боевое прошлое и многие другие качества. И, пожалуй, один общий недостаток был присущ всем, без исключения. Выпивали все, постоянно, по поводу и без, и, чаще всего, ежедневно, прямо в военкомате. Характерно, что никто, как правило, выпивку не покупал. И закуску тоже… Всё это появлялось в военкомате по воле и благодаря Даврону - главному вдохновителю и организатору выпивок, а, иногда, и без его вмешательства, оно оказывалось в нужные время и место, и кстати!
   Вначале всё это Борьку смущало, но потом он привык и успешно “слился” с коллективом в прямом и переносном смысле…   
 



Г Л А В А   48


Работа в военкомате, повышение должностного статуса привели и к определённым изменениям, как внутреннего, так и внешнего состояний Борьки. В его поведении, разговоре и, даже, походке появились новые (начальственные) черты. Особенно это проявилось, когда он стал выполнять, кроме своих должностных обязанностей, функции дежурного по военному гарнизону, причём, не менее двух суток в неделю. Дело в том, что в Хавасте ещё располагались военно-строительный батальон и военная комендатура при железнодорожном вокзале, а, так как, подполковник Хасанбаев был в более высоком звании, чем остальные командиры, он являлся начальником военного  гарнизона, и обязанности дежурного по военкомату распространялись на весь гарнизон. А это означало, что дважды в сутки он должен был принимать по телефону доклады дежурных по батальону и комендатуре и, соответственно, докладывать в Ташкент дежурному по военному гарнизону.
   Но наибольшую солидность добавило Борьке получение на время дежурства револьвера системы “Наган” c  кобурой и солдатского ремня, на котором  он лихо носил это старинное, но очень внушительного вида оружие, которое ему разрешили носить только после того, как Даврон провёл с ним учебные стрельбы и объяснил, как надо разбирать и чистить револьвер.
   Особое впечатление производил его “грозный” вид на работников нефтебазы, куда Борька во время своего дежурства ходил пешком через весь Хаваст на обед и ужин.   
   Что касается, его основной работы, то в ней он разобрался довольно быстро и детально, но на приведение в нормальное состояние всей документации ему потребовалось не менее двух недель, но, зато, порядок был наведен идеальный, а по оценке Даврона, “лучший”, чем в любом военкомате республики, если не всего Советского Союза” . Эта похвала из уст его наставника была для Борьки очень приятной и своевременной.
   Между прочим, в военкомате все сотрудники называли друг друга не по званию и не по имени, а по отчеству – “Петрович”, “Дмитрич”, “Сидорович” и, конечно, “Аркадьич.” И только к Хасанбаеву все обращались по воинскому званию. Эта традиция способствовала укреплению дружбы в коллективе, здорового климата и взаимовыручки между  работниками.  Борька это  с первого дня работы полностью ощутил на себе. Он даже начал отвыкать  от привычного с детства имени “Борька” . Ему теперь гораздо больше нравилось, когда обращались по отчеству -  “ Аркадьич” .
   Каждый новый рабочий день в военкомате отличался от предыдущего, всё время возникали какие-то новые задачи и проблемы в связи с обращениями военнообязанных и их родственников, проводились различные расследования и плановые проверки в кишлаках района. Борьке такая напряжённая деятельность нравилась. Кроме того, он постоянно был в курсе дел, происходящих на нефтебазе. Из рассказов Жени он узнал о том, что, оказывается, директор и некоторые работники занимались мошенничеством при отпуске  нефтепродуктов, нарушая, не без выгоды для себя, установленные нормы. Женя выразила протест, а позже вместе с другими обратились с жалобой в республиканское управление.
   В результате директор нефтебазы был снят с должности и уволен с работы. На его место назначили нового директора – Чулаевского В.С., который вместе с семьёй поселился на нефтебазе. Кое-кому активная деятельность Жени понравилась, а некоторым – не очень пришлась по душам. Вскрытые махинации лишили их дополнительных нечестных заработков. Нефтепродукты, особенно в периоды посевной и уборочной компаний, являлись дефицитными и строго планируемыми в их распределении.
   Не всегда и не во всём было “гладко” в работе военкомата. Часто нелегко было выполнить  разнарядку по призыву в армию из-за случаев “увиливания” допризывников, плохого учёта их на  местах проживания, отсутствия паспортизации сельского населения. Так, однажды на призывной пункт по повестке военкомата из кишлака прислали вместо молодого парня пятидесятилетнего мужчину, который отслужил в армии, причём, во время войны, где был тяжело ранен в ногу и по сей день передвигался, только опираясь на палку. Как это ни было печально, подобный факт вызывал смех всех, кто в это время находился в военкомате и его сотрудников, в том числе.
   Сильное волнение вызвал и случай стрельбы в самом помещении военкомата. В тот день было решено отметить во время обеденного перерыва день рождения старшего лейтенанта Олега Орлова. Как всегда, Даврон организовал обильную пьянку. Подполковник Хасанбаев в это время находился в командировке. Его заместитель майор Смирнов, большой любитель спиртного, утром поругавшийся с женой и пребывавший в отвратительном настроении, напился до такой степени, что заперся в кабинете военкома и открыл стрельбу из личного оружия, когда Даврон попросил его открыть дверь и подписать какие-то  документы. Одна из пуль пробила дверь кабинета и, только благодаря тому, что Даврон успел упасть на пол, обошлось без человеческих жертв.
   Характерно, что работники милиции, расположенной рядом с военкоматом, жители центра Хаваста отлично слышали стрельбу, но никто не посмел вмешаться в происходящее, опасаясь не самой стрельбы, а последующей реакции этой грозной организации и военкома Хасанбаева.
   Все эти негативные моменты в работе, обстановка, сложившаяся вокруг искусственно “раздутого ореола”  военкомата, привели к  отсутствию у Борьки желания посвятить свою жизнь кадровой офицерской службе, а, стало быть, поступать на учёбу в военное училище. Он всё больше и больше склонялся к тому, чтобы, каким-то образом, пройти в армии срочную службу.
   А тут, как назло, произошёл ещё один неприятный случай. Даврон и Борька, как его заместитель, были отправлены для сопровождения призывников в Ташкент, в республиканский военкомат. Всё проходило нормально, но уже с призывного пункта в Ташкенте исчез один из их призывников, просто говоря, бежал в неизвестном направлении. Борька очень переживал по этому поводу, а Даврон всё его успокаивал:
        - Да, не переживай ты так, Аркадьич! Это не первый и, к сожалению, не последний  случай. Они каждый раз бегут, как “крысы с тонущего корабля”. Вернёмся домой и найдём этого дезертира!
   Перед отъездом из Ташкента Борька решил навестить подругу Жени по техникуму Люсю, работавшую недалеко, в Янги-Юле. Встреча состоялась. Люся была отлично устроена и пользовалась любовью со стороны директора нефтебазы и его семьи. Эта положительная информация немного скрасила настроение Борьки, испорченное фактом бегства призывника.
   Вернувшись в Хаваст, Даврон и Борька сразу же отправились на поиски беглеца в кишлак, в котором проживала его семья. Но, ещё не приступив к поискам, они уже вечером этого дня оказались на туе,  чьей-то свадьбе, где их принимали, как почётных гостей и вначале усадили во главе огромного ковра, но по ходу прибытия других гостей, Борька и Даврон постепенно оказались по другую сторону ковра, возле входной двери. Ковёр, буквально, ломился от вкуснейших узбекских блюд и яств, а запахи шурпы и плова кружили их головы и вызывали обильную слюну! Но вся эта вкуснятина не воспринималась без соответствующего спиртного сопровождения, однако здесь употребление спиртных напитков не только не приветствовалось, но и запрещалось!
   Один из гостей, заметив ухудшившееся настроение почётных гостей из райвоенкомата, моргнул им, показывая на дверь. Они его прекрасно поняли и уже через минуту выпили по стакану водки из бутылки, принесённой “спасителем”  и вынутой им из-под  цветного стёганого халата.
   После этого Даврон и Борька с аппетитом поглощали все угощения и неоднократно выходили с уже знакомым узбеком во двор, прикладываясь к очередной бутылке.
   Естественно, им было теперь не до поисков дезертира. 




Г Л А В А  49


Приближался Новый 1952-й год. Борька и Женя решили встретить его вместе с работниками военкомата и их женами, отметив заодно  своё новоселье  и борькину новую должность. Уже давно и неоднократно его сослуживцы намекали о том, что пора собраться семьями и познакомить их жён с Борькой и Женей.
   Естественно, к этому надо было подготовиться. Женя, умеющая готовить очень вкусный, настоящий узбекский плов, решила удивить гостей этим блюдом, но для этого необходимо было иметь, как минимум, мясо, рис и другие необходимые компоненты. “Мясную” проблему они решили довольно просто, купив на базаре у знакомых узбеков двух белых, красивых, но худоватых уток, которых предстояло в течение двух недель откармливать.
   У них был небольшой сарай, в котором хранились уголь, дрова и какой-то ненужный хлам, оставшийся от прежних жильцов. В этот сарай они поселили своих белоснежных уточек, которым Борька каждое утро, отправляясь  на работу, заносил в миске питание. По совету соседей, уток выпускать на прогулку не следовало. Это способствовало их поправке. Борька даже где-то читал, что уток и гусей следует подвешивать за лапы головками вниз. Однако, Женя выступила категорически против такого издевательства над животными. Но и в этом не обошлось без “сюрприза”.
Когда настало время превращать уток в мясо для плова, а с этим тоже возникла проблема, так как, никто из них никогда и никого не убивал и не резал, пришлось уговорить соседа поработать  “резником”. Борька пошёл в сарай за утками, открыл дверь, но тут же побежал домой с известием, что в сарае никого нет, и, скорее всего, что кто-то “спёр”  их белых птичек. Когда они вдвоём снова вошли в сарай, то обнаружили, что их белые утки, набиравшие вес, лёжа на угле, превратились в совершенно чёрных, но жирных птиц. По этому поводу хохотал весь жилой городок нефтебазы, а Борьке было не до смеха – он предполагал, что и утиное мясо вполне могло почернеть!
   Однако, вопреки его переживаниям, плов получился “на славу”  и вызвал у гостей не только удивление, но и истинное удовольствие. Встреча Нового года, взаимное знакомство прошли торжественно и весело, угощения всем очень понравились, а мужчинам - особенно выпивка! Правда, в комнате, кроме кровати, стола и одолженных у соседей стульев, больше никакой мебели не было, но зато, у окна на табуретке стояла маленькая, но украшенная ёлка, которую где-то раздобыл вездесущий Даврон.
   Жалко только одного – среди гостей не было подполковника Хасанбаева, который укатил в Ташкент, к своей семье на встречу Нового года.
   И снова начались рабочие будни, решения различных проблем и, конечно, очень частые выпивки, которые не могли не беспокоить Женю. Правда, её несколько успокаивал тот факт, что Борька заинтересовался вопросами искусства, по которым сильно затосковал, особенно по своим выступлениям со сцены.
   В Хавасте работал районный Дом культуры, в котором имелся зал со сценой, где, как правило, демонстрировались 3 раза в неделю кинофильмы, а также находилась библиотека.
   Знакомство Борьки с этим “храмом” культуры началось с посещения библиотеки, знакомства с её заведующей и, одновременно, библиотекарем(в одном лице) – пожилой, эрудированной женщины, оставшейся здесь жить со времени эвакуации в период войны. Встретить здесь такого  образованного и интеллигентного  человека было случаем редким и необычным. Она рассказала Борьке о плачевном состоянии работы в Доме культуры, отсутствии художественной самодеятельности, хотя желающих заниматься  искусством есть немало, но нет организатора и руководителя  этой работы. Директор Дома культуры пытается что-то делать, но у неё ничего не получается из-за недостатка знаний, опыта и умения.
        - Я вижу и чувствую, что вы человек, разбирающийся в этих вопросах. Как было бы здорово, если могли бы помочь нам оживить работу, привлечь людей к искусству и культуре! – с грустью и надеждой в голосе обратилась она к Борьке.
   Он записался в библиотеку, взял для чтения несколько художественных книг и пообещал как-то помочь Дому решить эту проблему.
   Разве мог Борька оставаться безразличным к  своему любимому хобби – самодеятельному искусству, благодаря которому он избавился от страшного наследия войны – контузии и заикания, почувствовал себя способным выступать перед зрителем, который своими аплодисментами убедил в том, что он обладает способностью и небольшим талантом в этом виде  творчества. В техникуме он успел не только проявить себя в художественном чтении, политсатире, конферансе, но и в драматургии.
   Борька познакомился с директором Дома культуры, порекомендовал ей начать с подготовки концерта ко дню Советской армии, дать объявление о работе кружков художественной самодеятельности и пообещал помочь в организации их деятельности.
   Очень скоро появились желающие и любители, готовые не только заниматься в кружках, но и выступить в готовящемся концерте.
Борька лично прослушал и отобрал для участия в концерте несколько чтецов, певцов и отличного баяниста, связался с замполитом стройбата, который выразил готовность предоставить для концерта насколько номеров в исполнении военнослужащих.
   Так родилась программа праздничного концерта, который успешно прошёл при переполненном зале и бурных аплодисментах зрителей после каждого номера. Борька сам вёл весь концерт и выступил с отдельным номером.
   Со времени окончания войны это было первое такого рода и масштаба мероприятие, вызвавшее большой положительный резонанс среди жителей и руководства районного центра, выразившего Борьке искреннюю благодарность. Наконец-то, он оказался в своей  “тарелке” и получил возможность  заниматься в свободное от работы время любимым делом. Он даже успел поставить на сцене Дома пьесу А.П. Чехова “Медведь”, в которой сыграл главную роль.
   Конечно, сложно было совмещать работу, дежурства по гарнизону, домашние проблемы  с творческой деятельностью, но положительным являлось то, что у Борьки меньше времени оставалось на участие в выпивках с коллегами по военкомату.
   Как раз в это время произошло ещё одно очень важное для военкомата событие. Подполковника  Хасанбаева  переводили снова в республиканский военкомат, но уже с повышением, на должность заместителя военкома республики. Таким образом, закончилась его “ссылка в глубинку” и появилась возможность в скором времени получить звание полковника.
   Хасанбаев принял решение отметить это событие со всеми своими коллегами и их жёнами. Проводы были устроены в доме, где он проживал, а их организацию взял на себя, как всегда, Даврон, показавший в этом деле высший класс. Стол ломился от  национальных блюд и дефицитных закусок, а в качестве выпивки было постоянное хобби военкома – “Советское шампанское”, причём, совсем немного, всего 22 бутылки на 11 человек гостей!
Очень скоро все, особенно мужчины, сильно опьянели. Шампанское “ударяло” не только в головы, но и в ноги. Увидев, что Борька сильно опьянел, Женя нашла способ уменьшить употребление пьяным мужем шампанского. Она поставила под стол какой-то сосуд, в который выливала шампанское из бокала мужа.
Кроме того, она здесь же сумела решить с военкомом одну очень важную проблему. Женя обратила внимание Хасанбаева на то, что Борька начал очень сильно и часто употреблять спиртное, что грозило ему стать алкоголиком и препятствовало бы поступлению в военное училище. Она попросила его отпустить Борьку в Одессу, где проживали его престарелые родители, а для того, чтобы поступить в училище, затребовать в управлении
“Нефтесбыта”   подлинник его диплома об окончании техникума. Хасанбаев пообещал ей постараться решить эту проблему положительно. И он выполнил своё обещание.
   С большим трудом Женя дотащила пьяного Борьку домой. Перетаскивая его через железнодорожные пути и рискуя попасть под вагоны, катящиеся с  “горки”, она потянула  за воротник, немного оторвав его. Возмущённый подобным “насилием”, Борька всю дорогу домой угрожал Жене:
        - Вот, придём до-мой, возь-му в са-рае то-пор и сде-лаю с то-бой то, что сде-ла-ли с мои-ми чёрно-бе-лы-ми ут-ка-ми!
Но он забыл не только о своей угрозе жене, топоре, который лежал в сарае, но и как оказался дома, в кровати с головной болью.
   Вскоре в военкомат прибыл диплом, который Хасанбаев торжественно вручил Борьке. Теперь можно было увольняться с работы и отправляться домой, в родную Одессу.
   По этому поводу коллеги не могли не организовать проводы друга и соратника, которые завершились очередной, но для Борьки уже последней пьянкой в райцентре Хаваст!
 Сборы в дорогу были недолгими, но расставание супругов – тяжёлым и грустным. Теперь возникла новая проблема: как и когда вернуться домой Жене, а пока она уже однозначно оставалась одна в этом “забытом Богом” уголке.
   На следующий день Женя, как и тогда, когда первый раз провожала Борьку в армию, шла рядом с ним на вокзал. Проводить его пришли и товарищи по военкомату. Крепкие рукопожатия друзей, слёзы в глазах жены, посадка в вагон поезда, прощальные пожелания, гудок паровоза и закончился ещё один  небольшой, но очень насыщенный разными событиями и переживаниями период жизни и деятельности Борьки.
   Впереди его ждал знакомый маршрут Ташкент – Москва – Одесса и совершенно незнакомое будущее.







Г Л А В А  50


Одесса встретила Борьку  прелестной весенней погодой, когда деревья на улицах города уже распустили свои молодые зелёные листья, утренний воздух был наполнен запахом моря, а одесситы, особенно молодые женщины и девушки, оделись в лёгкие весенне-летние одежды.
   В письмах к родителям Борька неоднократно сообщал, что появилась возможность его возвращения домой и призыва в армию из Одессы. Поэтому, он не сообщил им о конкретной дате приезда, желая преподнести его в виде сюрприза, тем более, что и сам до конца не знал о дне отъезда.
   Теперь из окна троллейбуса, проезжая по любимым улицам Пушкинской и Дерибасовской, Борька любовался центром города, знакомыми с детства местами, которые постоянно  приходили к нему во снах, находясь за тысячи километров от родного дома.
   Войдя в знакомую парадную, стены которой “украшали”  надписи, сделанные ещё до его рождения, и, убедившись, что лифт так до сих пор не работает, Борька поднялся по лестнице на свой родной четвёртый этаж и нажал кнопку звонка, который, к его удивлению, работал. Дверь открыла соседка, ахнувшая от неожиданности и удивления:
        - Боренька, это ты? С приездом! Твоя мама на кухне. Я сейчас её позову.
   Она побежала по коридору, и Борька услышал диалог из кухни:
        - Тётя Марьяна, там ваш сын приехал! Поздравляю вас!
        - Неужели, Витенька?
        - Да, не Витя, а ваш младшенький – Боря!
   Послышались вскрик Марьяны  и шлёпанье её комнатных туфель. Затем были объятия и поцелуи, упрёки сыну за то, что не сообщил  о своём приезде заранее.
   Вечером состоялись радостные встречи с отцом, пришедшим с работы, дядей Геней и его сестрой  Марией Карловной, другими соседями и родственниками, живущими внизу и этажом выше. Все интересовались подробностями жизни и работы молодожёнов в Узбекистане и, как Борьке удалось вырваться оттуда. В общем, это был радостный вечер вопросов и ответов.
   В течение недели Борька отдыхал дома, гулял по городским улицам, Приморскому бульвару, в один из вечеров посетил русский драмтеатр, несколько раз сходил в кинотеатры, и, конечно, встал на воинский учёт в райвоенкомате и на комсомольский – в райкоме комсомола. В военкомате подтвердили о том, что и у них существует положение, согласно которому он обязан поступать в офицерское училище. Узнав о том, что Борька работал в военкомате на должности начальника 4-го отделения, к нему обратились с просьбой оказать помощь в проведении призыва. Он согласился и две недели выписывал повестки призывникам и помогал офицерам в составлении учётных документов. Они заверили Борьку, что предоставят ему возможность выбора училища. Это обещание было выполнено в знак благодарности за оказанную помощь военкомату. Не ощущая особого желания стать офицером, Борька, когда поступили разнарядки, решил выбрать такое училище, при поступлении в которое были бы самый большой конкурс и наименьшие шансы пройти медицинскую комиссию, чтобы, не поступив в него, отправиться на прохождение срочной службы. Для этого  он выбрал  Харьковское военное авиационное училище. 
   Предварительные медицинская комиссия, экзамены по нескольким предметам и собеседование должны были состояться в период до августа месяца, а окончательные испытания – в сентябре, непосредственно в училище.      
   До всех этих предстоящих событий Борька был совершенно свободен, а впереди – целое лето, солнце и море. В первое же воскресенье они с дядей Геней рано утром отправились в Отраду, на берег моря, где находился его курень, который за прошедший год превратился в очень уютный однокомнатный домик с пристроенными к нему кухней и верандой, окружённой недавно посаженными кустами сирени. Быстро погрузив в небольшую лодку “самодуры” (удочки, к крючкам которых, вместо наживки, привязываются перья, похожие,  причём, только при восходе и закате солнца, на мелких рыбок, за которыми охотится скумбрия), они поплыли на рыбалку, оказавшуюся удачной - поймали 8 крупных скумбрий. Через некоторое время рыбаки с огромным аппетитом ели эту вкуснейшую рыбу, жаренную в куриных яйцах.
   Это был прекрасный отдых, но Борька не мог долго жить без определённых занятий, без работы. Он понимал, что при тяжёлом финансовом положении родителей, которые постоянно ещё  материально помогали Виктору и его молодой жене Людмиле, надо было где-то работать, чтобы освободить их от дополнительных расходов на него до призыва в армию.
   Борька вспомнил о своей соратнице по работе в пионерском лагере Зинаиде Петровне и отправился в горком комсомола, где она постоянно трудилась. Теперь она уже была одним из секретарей горкома и, несмотря, на свою новую, высокую должность, с радостью встретилась с Борькой, которого всегда очень уважала:
        - Дорогой наш Борис Аркадьевич, куда вы исчезли? Я неоднократно вспоминала о вас, особенно, когда комплектовали штаты пионервожатых! А ведь вы настоящий профессионал в этом деле. Сейчас таких осталось мало. Ну, рассказывайте, где вас носило в течение года.
   Борька поведал ей об окончании техникума, поездке на работу в Узбекистан, предстоящем призыве в армию и возможном поступлении в военное училище. Он также попросил Зинаиду Петровну, если возможно, направить его на работу в пионерлагерь на эти летние месяцы. Без всяких лишних слов и проволочек она тут же кому-то позвонила, согласовав его устройство на работу, причём, охарактеризовав Борьку, как одного из лучших пионервожатых в Одессе.
   Через несколько дней он уже работал в пионерлагере вожатым. Проблемы с зарплатой, питанием и отдыхом на берегу моря, при всех трудностях этой деятельности, были успешно решены. Борька уже, в который раз, окунулся в хорошо ему знакомую и полюбившуюся работу с детьми, положившей начало познания им основ таких наук, как педагогика и психология.
   Быстро и незаметно пролетели эти летние месяцы напряжённого и очень интересного труда. Борьку вызвали в военкомат на медицинскую комиссию, где врачи очень тщательно обследовали его состояние здоровья и пригодность учёбы в авиаучилище.
   К его сожалению, а может быть, и к радости Борька был признан полностью годным к службе в авиации.
   Подобное же произошло и при сдаче предварительных экзаменов, которые Борька настроился “завалить”, но чувство собственного достоинства не позволило ему не решать то, что он мог решить, не сказать о том, что он хорошо знал. И, в результате, из нескольких десятков претендентов, для поступления в училище  со всего города прошли только двое- Борька и Игорь Турчанинов, вчерашний десятиклассник, которому ещё не было и 18 лет.
   Отъезд в Харьков был назначен на середину сентября. Там опять предстояли медицинская, но более строгая комиссия, вступительные  экзамены и мандатная комиссия, если первые два испытания будут пройдены успешно и набран “проходной балл”.
   Когда в конце августа закончилась работа в пионерлагере, Борька получил письмо от Жени, в котором она сообщила о том, что ей, всеми правдами и неправдами, удалось заполучить свой диплом и, что она в сентябре собирается приехать в отпуск и, заодно, проводить его в армию. Борьку это известие очень обрадовало – ведь их вынужденная разлука уже длилась более пяти месяцев!
   Женя приехала всего за неделю до его отъезда в Харьков. До этого  Борька успел съездить в Кишинёв и попрощаться с Виктором и Людой, с которой он одновременно и познакомился. Молодожёны проживали в маленькой комнатке театрального общежития, в котором раньше находился монастырь, а комнаты служили кельями для монахов. Условия жизни в этом  общежитии мало чем отличались от прежних.
   Проводы на вокзале были довольно грустными. Все провожающие сразу становились одинокими. Кроме того, никто, в том числе, отъезжающие, не знали, чем закончится эта поездка, где ребята окажутся после попытки поступления. Ведь, вполне, могло случиться, что служить им придётся срочную службу, да ещё где-нибудь “на краю света”.
   А, ведь желание Борьки именно и совпадало с такой перспективой.
   Кстати, в Харьков их никто не сопровождал, и, прибыв туда, Борька и Игорь довольно быстро нашли училище, расположенное на Холодной горе.
   С этого часа и начались их настоящие испытания на стойкость и “выживание”.
Дело в том, что в Харькове наступили ранние холода, а казарму ещё только достраивали, и всех абитуриентов поселили в палатках, вокруг которых через несколько дней уже лежал первый снег. Из-за сильных холодов и ветра они ночью спали одетыми, что было запрещено, но каждому выдали по одному тонкому одеялу. Рано  утром старшины заставляли их оголиться до пояса и организовывали марш-бросок на 3 километра, а затем физзарядку и обтирание снегом голого торса.
   После очень быстрого и слабенького завтрака их отправляли на подсобные, но тяжёлые работы в строящуюся казарму. Ни о какой подготовке к предстоящим вступительным экзаменам или о проведении консультаций, никто даже не вспоминал.
   Командование училища имело преимущество по сравнению с абитуриентами – конкурс на поступление составлял 18 человек на место, т.е., было из кого выбирать будущих курсантов!  Первоначальные условия жизни, слабое питание, строгие требования старшин резко ухудшили настроения абитуриентов и их желание вообще поступать в училище. Ко всему этому ещё добавилась информация о том, что, оказывается, срок обучения будет ограничен одним годом, вместо двух, с последующим присвоением звания “младший лейтенант” вместо “лейтенант”.
Это известие окончательно разочаровало всех, резко понизилось стремление бороться за поступление, получить проходной балл.
   Начались прохождения медицинской комиссии, которая не шла ни в какое сравнение с той, что они проходили в военкомате. Здесь, кроме различных обследований, сдачи анализов, их подвергали проверке на разных качелях, лопинге, а также, на гимнастических снарядах и беге в противогазах.
   Многие не выдержали подобные испытания, а Борька, как ни странно, оказался годным по всем медицинским и физическим параметрам!
   Видимо, сказалась его закалка в годы войны и после неё, и то, что он по возрасту был старше других, а также всегда занимался спортом и с раннего детства - плаванием в море. И на вступительных экзаменах опять его совесть не позволила симулировать плохое знание предметов. Все экзамены были сданы успешно, набранный им балл оказался даже выше “проходного”, однако ему объявили, что он не прошёл по конкурсу, якобы, из-за физической непригодности…
   Наконец-то, Борька понял настоящую причину отказа ему в приёме. Среди поступавших он был единственный еврей и, к тому же ещё, и единственный женатый! Наверно, кого-то из руководителей это, явно, не устраивало.
Этой несправедливостью и неприкрытым антисемитизмом Борька был возмущён и принял решение пойти на приём к самому начальнику училища генерал-майору Борискину, к которому он с трудом пробился, но смог задать ему смелый (по тем временам) и необычный вопрос:
        - Товарищ генерал-майор, прошу разъяснить мне, почему, пройдя безукоризненно медицинскую комиссию и все физические проверки, сдав экзамены на балл, который выше проходного, меня даже не вызвали, как всех остальных, на мандатную комиссию, а просто офицер, неизвестно кого представлявший, объявил о том, что я не принят в училище.
Может быть это потому, что мой отец - коммунист с дореволюционным стажем, участник трёх войн, майор в отставке, или потому, что мой старший брат – фронтовик, награждённый орденом “Слава” и поступивший в партию перед боем, в котором был ранен? А, может всё это из-за меня, возглавлявшего три года комсомольскую организацию в техникуме?  Если это так, то почему меня не вызвали на мандатную комиссию и не объяснили истинную причину отказа? Как мне на это реагировать?
   Генерал внимательно выслушал Борьку и спокойным голосом ответил:
        - Я вас выслушал и понял ваши вопросы и претензии. Немедленно разберусь и приму необходимые меры. Можете идти.
        - Слушаюсь!
   Борька повернулся и вышел из кабинета.
В тот же день он был зачислен в училище, а через два дня кем-то было принято решение о том, что срок обучения будет два года с последующим присвоением воинского звания “лейтенант “ .
Это решение всем, поступившим в училище, прибавило оптимизма. В декабре они уже перешли жить в новую, благоустроенную казарму, оснащённую центральным отоплением, новыми одноэтажными кроватями, тумбочками, персональными стульями и общественным туалетом!
   Борька, кроме того, получил из дома радостное известие о том, что Женя не вернулась после отпуска в Хаваст, что вполне устраивало директора нефтебазы, отдавшего её прежнюю должность своей супруге. А, сейчас Женя уже работает в Бельцах на престижной должности.
   Казалось бы, что всё складывается наилучшим образом, но оставался один очень важный и совершенно неясный вопрос: что их ждёт в будущем?

 
Э П И Л О Г.

   
Вот, и закончились военное детство и послевоенная юность Борьки. Казалось бы,  не так уж и много времени пришлось на эти периоды его жизни, а сколько событий, трагедий и переживаний, надежд и свершений, радости и горя произошли в это время на нашей многострадальной земле!
   Совсем недавно, отпраздновав окончание войны, разгром фашизма, люди поверили в то, что подобные ужасы больше никогда не повторятся, но их надежды не сбылись. Ещё города и сёла стран Европы стояли в развалинах, ещё не выплакали слёзы матери и вдовы, а инвалиды войны и осиротевшие дети просили подаяние, в мире началась новая, “холодная” война, приведшая  к гонке вооружений, созданию ядерного оружия, способного уничтожить всё живое на планете. Пожалуй, за всю послевоенную историю не было ни одного дня, когда бы на земле где-либо ни гремели войны.
   И дальнейшая жизнь Борьки и его семьи на протяжении более четверти века была самым прямым образом связана с   армией и обороноспособностью страны.
   Где только ни пришлось ему служить?  На жарком Юге и в морозном Заполярье, в Прибалтике и на ракетном полигоне в пустыне Востока, Молдавии и в войсках ПВО Москвы, в “закрытых” гарнизонах и на “точках”, расположенных в десятках километров от населённых пунктов, куда ежедневно возили сонных детей в школу, и, откуда везли военнослужащим воду.
   В таких сложных, тяжёлых условиях  жизни Женя и дети всегда были рядом с Борькой, деля с ним все тяготы и лишения воинской службы.
   И сегодня, спустя многие десятилетия, они нисколько  не жалеют о том, что свои лучшие годы жизни посвятили этому делу, тому, чтобы их дети, внуки и правнуки никогда не
испытали бы ужасов войны и её последствий. 
               

 













© Борис Колтенюк.
М о л о х о в ы  д е т и.
Роман – воспоминание.
Израиль, Ашдод. 2013














Редактор – Семён Цванг, член Союза писателей Израиля.
Корректор – Марк Колтенюк
Компьютерная вёрстка – Борис Колтенюк

      




О Г Л А В Л Е Н И Е
               
               
               
   
                Стр.


1.Вместо пролога……………………………………. 4
2.Часть первая. Школьные годы…………….. 6
3.Часть вторая. Студенческая юность….119
4.Часть третья.  Решающая встреча……..226
5.Часть четвёртая. Дорога в самостоя-
                тельную жизнь………….. 259               
6.Эпилог…………………………………………………331

               
 








Выражаю сердечную благодарность моему внуку Марку Колтенюк за помощь, оказанную при подготовке книги к изданию.

               
               
               

























Как точно сказал ты, мы- Молоха дети,
Той, канувшей в Лету, войны.
Мы голодны были, разуты, раздеты,
Теряли себя и родных.

Остались в том детстве потери и горе,
То время минуло давно.
А память всё крутит и крутит в повторе
Об этом немое кино.

Сместились с тех пор наших жизней границы:
И возраст, и смысл, и страна.
Теперь лишь в альбомах родителей лица
Нам видеть возможность дана.

Круг жизни, увы, замыкается. Стары
Обличьем, но если душа
В порядке ещё, то стихи, мемуары
Мы пишем, унынье круша.

Мы пишем от сердца. Ни денег, ни выгод
Не надо нам, чтобы творить…
За правду, за труд, за хорошую книгу
Большое спасибо, Борис!


           Александр Фрейдлес, поэт.