В ожидании заката

Сквозь железные прутья окна небольшой комнаты, где я находился последние несколько дней, можно было разглядеть два прижатых друг к другу серых холма за которые каждый вечер опускалось солнце. Я знал, что совсем рядом распростерлось непокорное Ирландское море, но мне не суждено его увидеть. Я вдали от черного края в пригороде которого вырос. Здесь лучше хотя бы тем, что в облака не вздымается густой дым из заводских труб, а дети не умирают от холеры, едва появившись на свет. Тишина, лишь изредка нарушаемая криком чаек, стала моим постоянным спутником. В помещении было холодно. От невзрачных бетонных стен веяло сыростью. Рубашка с длинными рукавами уже не грела. Всех попадавших сюда стригли. Лишившись волос, я чувствовал себя Самсоном, потерявшим силу. Семь дней и ночей заключения , тянулись так долго, что, казалось, на воле я за это время успел бы состариться, умереть, а потом вновь родиться . Каждый день проходил как отдельная жизнь. А ночью я снова и снова умирал. Не зря на востоке говорят «сон это маленькая смерть.» Значит, просыпаясь мы заново рождаемся.  Есть одно различие – наутро мы помним, кем были вчера и что делали. Так устроено, что из нашей памяти стираются прошлые жизни. Я уверен, если бы за день мы успевали начать и завершить нечто важное, к чему стремимся всю жизнь, то каждый раз просыпались бы новыми людьми. Мы не помним свои прошлые воплощения, поэтому обречены повторять одни и те же ошибки, но вся прелесть в том, что продолжаем совершать добрые дела, даже если в прежних жизнях зарекались больше никому не помогать. Все что я делал,  перечислять не буду из-за нежелания показаться тщеславным. Скажу, что до заточения лечил людей. Мой отец был знахарем. В детстве я видел, как его посещали прокаженные, которые уходили здоровыми людьми. Слепые прозревали. Бесноватые обретали спокойствие. Свой дар я перенял от отца. Позже и ко мне толпами приходили больные из ближних поселений и я исцелял всех никому не отказывая. Среди них были и чиновники, и простые рабочие. Нередко благодарили пищей, одеждой и даже деньгами.  Много людей просили меня о здоровье и я помогал им. Но главным было их желание вылечиться. Без него я бы не смог ничего сделать.
Однажды я встретил Жасмин. Эта темноволосая девушка со сверкающими черными, словно меланит глазами очаровала меня. Ее лучезарная улыбка пленяла. Ее взгляд немного гордый, но в то же время весьма притягательный не оставлял возможности не проникнуться им. Все чаще виделся я с ней и все настойчивей она твердила, что мне нужно бросить исцелять и заняться другим ремеслом. «Не стоит так переживать за людей. Или ты не знаешь, что это может привести тебя к пропасти?- говорила она - придет время и тебе придется отказаться от своего дара, потому что он будет мешать тебе жить."
Однако я не послушал ее и продолжил помогать другим. Силы мои, между тем, иссякали. Больные забирали энергию, опустошали меня. Порою я уезжал в Бирмингем и жил там в гостиннице, принимая десятками человек в день. Находясь за сотни миль я не находил покоя, постоянно вспоминая о Жасмин. Позже, многие пациенты, чьи недуги были от вредных привычек,  говорили что болезнь не оставляет их. Обвиняли в шарлатанстве.  Однажды я пришел домой, а Жасмин не было. На столе рваный клочок бумаги. На нем послание, где сказано, что она ушла от меня и мне нужно о ней забыть. Был поздний вечер. Я словно сам не свой покинул дом и стал бродить по улице, размышляя о случившемся.  После двух часов бесцельного хождения, я встретил человека, который выглядел бледным и похудевшим, Он протягивал дрожащие покрытые бородавками руки. Его глаза то и дело смыкались, будто он долгое время не спал. Этот человек стал просить денег на таблетки. Я понял, что ему нужен опиум. Попрошайка постоянно бродил по улицам и умолял дать ему хоть какую-нибудь мелочь. Он был болен, но будто бы не понимал этого. Несчастный не просил меня избавить его от  привязанности, хотя уже наступило время, когда он от нее угасал. Я услышал голос его души, которая взывала освободить ее от несовершенного, погрязшего в пороках тела. Мне стало жаль эту душу. Быть может, в следующем воплощении она обретет здоровье. Быть может, в другом теле она сможет дружить с разумом. Я быстрым шагом приблизился к мужчине и толкнул его на землю. Он упал, а я склонился над ним, сдавливая его горло. Он даже не сопротивлялся, будто бы этого ждал. А, скорее всего, просто обессилел настолько, что не мог бороться. Вскоре он дернулся последний раз и замер. Замер навсегда. В этот момент в кустах, поблизости, послышался шорох.  Я подошел к ним,но никого там не увидел. Мне стало ясно, что кто-то наблюдал за всем, что там происходило. А значит - все кончено. Я нашел ров в нескольких ярдах от того места и бросил туда мертвеца и набросал сверху камней.
Однако меня не казнили, а отправили в этот обитель для душевнобольных. И даже когда нахожусь здесь боль не утихает. Ведь Жасмин отреклась от меня. Впрочем, на нее зла не держу. Я сам виноват, что не остановился, что не выбрал счастье быть таким, как все и обрек себя на страдания изгоя. Будь проклят тот день, когда я дал клятву врачевать. Будь проклята эта жизнь! Будьте прокляты люди, равнодушные к своему саморазрушению. Прости отец! Покойся с миром! Быть может, я переступил грань дозволенного обычным смертным. Но не ты ли говорил, что бодрствующие властвуют над судьбами спящих и просветленные над судьбами живущих во мраке? А где теперь моя власть? В этих стенах я как пустой звук, слово не имеющее смысла. Растение, отделенное от корня.  Жасмин пыталась меня уберечь, но не вышло.
Каждый вечер я подхожу к окну, смотрю на закат и вглядываюсь в поросшую мхом каменистую тропинку, но Жасмин там нет. Она, возможно,  не придет ко мне никогда. Если я ее увижу, то, в другой жизни, если нашим душам еще суждено встретиться. А пока мне предстоит терпеть издевательства самозванцев,надевших белые халаты и провозгласивших себя врачами.
В коридоре послышались шаги, после чего железная дверь с грохотом отворилась. На пороге стояли двое санитаров. Один из них небрежно схватил меня за рукав и потянул к выходу. Я знал, что мы идем к гиратору. Так здесь называется доска, к которой привязывают больных и вращают.
Меня привели в комнату, где сидел врач и должны были начаться мои испытания.  Худощавый доктор лет сорока был на первый взгляд любезен. Пригласив меня сесть, он стал задавать вопросы. Я решил ему рассказать о своей жизни, о Жасмин, о том что исцеляю людей, и о наших душах, заключенных в несовершенные сосуды, которые мы называем телами. На что он мне ответил, что нет никакой души и нет никакой другой жизни. А все что происходит, существует только здесь и сейчас. Еще он сказал, что я обычный человек и не могу лечить людей, а на это способны лишь врачи, коим я не являюсь. После этих слов, меня обуяла злоба. Вскочив в порыве гнева, я схватил его за горло, пытаясь сдавить как можно сильнее. Он стал задыхаться и кашлять, но в этот момент меня повалили на пол и стали бить палками. Я кричал, хоть и осознавал, что тот, кому был направлен крик,  все равно его не услышит. Каждый удар отзывался ужасной болью, хрустели поломанные кости. Жасмин! Напрасно ты оставила меня, если бы ты знала, какая борьба мне предстоит, если бы ты знала, что я, не побоявшись боли и унижения, так и не соглашусь с этим миром.
Эти изверги могли посадить меня на стул успокоения, но вместо этого, избивают. Я страдаю за добрые поступки, также как тот, кого они называют Христом. Чьи заветы так и не приняли. Кого считают учителем, но также распяли бы появись он в наши дни. И все же в одном они правы.  Нельзя изменить того, кто не желает меняться. Его можно только уничтожить. И это верно, ведь моя душа устала быть скована бренным телом. Во рту привкус крови, но я уже не чувствую боль. Меня поглощает пустота. День длиною в жизнь закончен. Я умираю.




Ты в самом центре бури, а я стою по краю
Я вновь в твоих объятьях и снова исчезаю.
Увы, не суждено нам быть птицами в полёте
Но всё ж мы выше мира, который вновь в пролёте.

Для нас на небосводе сияют эти звёзды
Быть может, лишь от счастья у нас возникнут слёзы.
Ты мне подаришь радость, любовь и наслаждение
А я тебе всё сердце для боли утоления

Если найдём друг друга среди большой пустыни,
Ты будешь в моём сердце жить радостно отныне.
Тебя я не предам, поверь, и не забуду.
Поделим мы с тобою всю вечность на минуты.



Украли детство у детей
Взамен айфоны подарили
Страницы лживых соцсетей
И анимешные мультфильмы
Пусты качели во дворе
Лишь ветер их порой качает
И даже в снежном январе
на улицах нас ждет молчанье
Коньки, снежки, снеговики
Уже не радуют детишек
И не нужны им пикники
Им нужно к дому быть поближе
Забрали детство у детей
Раздали им по пачке чипсов
И им не надо быть умней
Тогда вопрос: зачем учиться





Мне хорошо, когда ты рядом
Ведь я тобою и живу
Меня ласкаешь томным взглядом
как солнце неба синеву
О чем я думаю не спросишь
лишь по глазам моим прочтешь
Как ветер ты печаль уносишь
С собою радость принесешь
Нас мир не предал. изначально
Он с нами не был, ну и пусть
Но нас судьба свела специально
Чтоб победить смогли мы грусть