Самое Главное

Дождь становился все сильней. Словно писанные акварелью, размывались от капель дождя деревья, дома и люди, превращаясь в сюжет импрессионистского полотна. Ш-шух – дворник со скрипом стер самородившийся шедевр, возвратив всему резкие очертания. Но снова лобовое стекло покрылось дождевыми каплями, и краски смешались, растаяли формы, и мир перенесся в другое измерение. Таксист о чем-то оживленно говорил, но слова сливались в монотонный гул, который растворялся в шуме дождя и шорохе колес по мокрому асфальту. После бессонной ночи я плохо соображал и отвечал ему невпопад. Вяжущая усталость смешалась со странным, незнакомым мне чувством. Мир, на который я смотрел сквозь мокрое стекло, изменился. В нем произошла перемена, которая волновала меня сейчас больше всего. Больше всего на свете! Три часа назад Аня родила мне сына!
Я провел ладонями по запотевшему стеклу и освежил лицо. Тысячи капель на стекле вспыхнули желтыми, а потом красными огоньками. Машина остановилась. У меня есть сын?! Я закрыл глаза и снова возник образ жены. Уставшая, растерянная и счастливая, совсем мне незнакомая Аня, сидела возле окна на белой больничной койке. Ее правая грудь была обнажена, уже не моя грудь. В руках она держала его! Маленький, абсолютно чужой (Ты кто такой!?) он лежал, скрючив свои крошечные ручки и ножки, и смотрел на нас с таким же недоумением, с каким и мы смотрели на него.
  - Он смотрит прямо на меня! - удивленно прошептал я. - Интересно, что он видит?
  - Он видит своего глупенького папашу, - устало улыбнулась Аня...

Ш-шух. Резиновая щетка превратила разноцветное пятно в новое здание МакДональдса. За огромными стеклами, как в аквариуме, сидели люди за столиками и уплетали один большой Биг-Мак, запивая его Колой. Через несколько секунд они опять распались на разноцветные фрагменты. 
Не верилось, что все началось этой ночью. Мы раз пять будили Людмилу Петровну - врача, которая успокаивала нас сонным голосом, уговаривала лечь спать и подождать до утра. Какой там сон!
    - Почему спина? У тебя должен болеть низ живота, а не спина! - волновался я, листая книгу для будущих мам. - Вот! Здесь так и написано: низ живота! Аня, это схватки или нет?
    - Не знаю, - испуганно бормотала она. - А может еще рассосется? Мы же завтра хотели в гости идти и фильм хотели посмотреть... Я не готова!
А через два часа мы уже мчались по мосту над пробуждающейся от сна рекой. Первые лучи солнца вспыхнули на золотых куполах Лавры и Выдубецкого монастыря. За рулем Витёк. Он посмотрел в стекло заднего вида и, улыбаясь, сказал:
    - Ну как ты, Анечка? Отлично выглядишь! Нет, серьезно! Беременность тебе очень к лицу!
Я держал ее за руку и просил Бога, чтобы Он убрал с нашего пути всех гаишников, чтобы не было никаких осложнений, чтобы все было хорошо...

    - ... пошел прямо к управляющему. Где, спрашиваю, мои восемь тыщ рубликов! А он меня успокаивает, говорит: “Пожалуйста, не беспокойтесь. Мы вам обязательно все вернем. Надо подождать”. Я уже, твою мать, семь лет жду! Вот так!
Таксист внимательно посмотрел на меня, и я понял, что надо покачать головой и сказать: “М-да!” Машина свернула на мост Патона, и я смотрел на приближающиеся огни Русановки, которую я полюбил за эти пять лет, что живу здесь с Аней. Здесь самые красивые закаты…    
    - Игорь, ты спишь?
    - В общем-то, да, а что?
    - Он двигается. Хочешь потрогать?
    - Конечно, хочу, - моргая глазами, я посмотрел на часы. Зеленые цифры мерцали уже два часа после полуночи.
Я положил ладонь на круглый теплый живот.
    - Ну, и кто это у нас там двигается? Я не чувствую.
    - Надо было раньше трогать, - почти обиженно сказала Аня. - Вот, опять! Ниже. Неужели ты не чувствуешь?
    - О-па! Ух-ты! - под ладонью волной прошло движение. Толчок. Ещё толчок. Удивительное, незабываемое ощущение. - Привет! Шустрый какой! Или шустрая?
    - Шустрая.
    - Э-э-й. Ты мальчик?
Толчок.
  - Или девочка?
Без ответа.
    - Молодец! Все понятно? - я громко поцеловал живот, и он ответил движением.
    - Ну, все! - засмеялась Аня. - Спелись сынуля с папулей...

    - Э-эй, шановный! Где на Русановке? - таксист смотрел на меня удивленными глазами. - Ты шо, обкурился?
    - Почти!
Я зашел в квартиру. Где-то была водка. Или лучше коньяк - я привез из Крыма бутылку “Коктебель”. Мне срочно надо выпить. Все-таки этот город для меня чужой! Старые друзья остались во Львове, или вовсе черт знает куда уехали, а новых еще не нажил. Таких, которые прилетели бы по первому звонку, чтобы откровенно порадоваться и поддержать, чтобы не было так одиноко? Я подошел к зеркалу и стукнулся об него своей рюмкой.
    - Ну, будь здоров, малыш! За тебя, сынок. Этот свет не такой уж идеальный, но я о тебе буду заботиться! Добро пожаловать в эту жизнь.
Коньяк согрел желудок, медленно растекаясь по жилам. Еще. Второй тост за маму! Я чокнулся со своим отражением.
    - Анютка, молодец! Ты держалась молодцом, все сделала как надо! За тебя! Я тебя люблю, мамка.
Я включил телевизор. Новости с Ближнего Востока. Новости из России. Какие на фиг новости! У меня - новости! Я выключил телевизор. Налил еще.
    - За нас! Почему бы и нет? Теперь мы настоящая семья. За тебя, - я указал пальцем на свою небритую физиономию в зеркале. - Чтоб зарабатывал много денег, чтоб уже повзрослел, наконец. Понял?
Включил музыку. Громко. Вышел на балкон - уже темно. Заглянул в холодильник. Не посмотрев, что там есть, захлопнул дверцу. Я не мог найти себе места. Мне все еще не верилось, что я - отец. Я не чувствовал себя отцом. Неужели тот маленький, смешной человечек с большими подозрительными глазами на сморщенном личике - мой сын? Что я чувствую? Гордость? Счастье? Сейчас я чувствую только усталость и растерянность. Счастье было там, в больнице, когда я услышал его крик. Я сидел в предродовой палате, где еще десять минут назад лежала Аня с пересохшими губами в ночной рубахе. Между схватками она глубоко дышала, а я протирал ее лицо и шею влажной салфеткой.
    - Терпи котёна! Еще чуть-чуть! - гладил я ее ладонь. - Людмила сказала еще минут десять надо подождать.
Она простонала и сильно сжала мне руку. Подходила следующая волна боли. Через несколько минут зашла акушерка и увела ее с собой.
Я сразу понял, что это его крик! Боже! Вот теперь мне нужна твоя помощь! Пусть там все будет в порядке! Снова крик! Я подошел к окну. По телу пробежал озноб. Родила! Я понял, что плачу. Вот это да! Я смутился своих слез, но не мог их остановить. И не хотел. Напротив, в скверике, строили какую-то крутую контору. Рабочие в оранжевой робе крыли крышу дорогим красным шифером. Хоть бы все хорошо! Кто родился? Хоть бы нормальный, здоровый! Как Аня? Я вытер глаза. Почему не кричит? Почему так тихо!
    - Игорь! - в палату вбежала Людмила Петровна. - У вас мальчик! Поздравляю! Вы плакали? Это хорошо! Все нормально, мальчик хороший. Идем со мной. Только на секундочку. Я и так делаю для вас огромное одолжение. Договорились?
Людмила втолкнула меня в какую-то комнату, поддерживая меня под локоть. Как во сне я увидел Аню. На животе у нее лежал маленький комочек, весь в крови и скрипуче кричал. Молодая сестричка, улыбаясь, подняла его на руки и показала мне.
    - Всё. Сидите здесь и ждите роженицу, - меня проводили в палату. - Малыша мы помоем, приведем в порядок и принесем сюда. Мама его будет кормить, а вы посмотрите. Видеокамеру взяли? Поснимаете...

Налить себе еще? Не много? Сегодня можно!
    - Але! Ма! Ну, что, теперь ты бабушка? - я сидел в кресле с телефонной трубкой в руках. - Что, “в смысле”? Внук у тебя родился!.. Что значит “уже”! Девять месяцев прошло!.. Да, сегодня, в два часа... Да, все хорошо!.. Передавай деду привет... Я перезвоню завтра. Пока.
    - Любовь Митрофановна? Привет, теща! Как “где мы пропадаем”? В роддоме пропадаем, внуков вам рожаем!.. Ага!.. Сегодня!.. В два... Мальчик!.. Три пятьсот пятьдесят... Пятьдесят пять сантиметров... Ну, так ведь есть в кого!.. Не знаю, когда выпишут, дней через пять-шесть надеюсь... До завтра. Конечно, вместе поедем.
    - Харьков? Привет шурин или кто там ты мне? Ну, поздравляй!.. Пацан!.. Три пятьсот пятьдесят... Сегодня... Дней через семь... Нормально... Спасибо... Скажи Таньке, что у нее братик появился... Пока.
Я обзвонил всех друзей и родственников. Откровенная радость на том конце провода взбодрила меня. Постепенно я начинал привыкать к мысли, что у меня родился сын! Я лег в кровать и с закрытыми глазами пожелал спокойной ночи Ане и нашему малышу.

***
    - Аня, а может он кушать хочет?
    - Анечка, дай я! Давай я покажу, как надо пеленать!
    - Любовь Митрофановна! Ну, пусть она сама. Пусть Аня сама разберется! Давай маська!
    - Сейчас, сейчас.
“Добро пожаловать домой!” Я вырезал из толстого картона фигуру человечка, разрисовал его и поставил в прихожей. Картонный человечек радостно улыбался, приветствуя молодую маму с малышом. Он держал в руках плакат с надписью “Добро пожаловать домой!” У его ног стояли бутылки шампанского, водки и вина. На полу, на дверях, на вешалке лежали и висели разноцветные воздушные шарики.
Малыш не обращал никакого внимания ни на человечка, ни на свою новую кроватку, ни на воздушные шарики, которые путались повсюду под ногами. Ему совершенно безразличны были цветы и все те мелочи, которые я приготовил к его появлению дома. Он был возмущен: после умелых рук нянек, ему до глубины души было обидно терпеть неловкое обращение здесь, в этом новом, незнакомом месте. Он лежал на спине, растопырив свои ножки и ручки и орал, выкатив глаза! Орал, что есть мочи. Аня стояла на кровати на коленях, опершись на локти, и листала книгу для молодых мам.
    - Ну, потерпи, маленький! Где же это? Елки-палки! Так, вот! «Ванночка для новорожденных». Игорь, готовь воду! Вылей туда заваренную череду. Сделай тридцать семь градусов. Понял?
  - Понял! - я с облегчением выбежал из комнаты и заперся в ванной.
До меня доносились приглушенные вопли нового члена семьи. Моего сына!
“Ни фига себе, мы так не договаривались!” - подумал я и попытался расслабиться. Но вскоре крики стали приближаться, и дверь в ванную распахнулась.
    - Готово? - спросил строгий голос.
    - Вот уже... Почти...
Я вспомнил свои первые месяцы в армии. Такой же дурдом. Раздался звонок в дверь.
    - Ну, привет! Где мой внук? - Константин Григорьевич, отстранив своего зятя, то есть меня, и мою тещу, пробирался к Ане. - Покажите мне моего внука! Наконец-то! Внука дождался!
    - Руки! Помой руки! - ревниво закричала Любовь Митрофановна. Анины родители уже лет двадцать в разводе.
    - Руки? Понял! - огромная, под два метра, фигура тестя скрылась на кухне.
    - Ну, тихонько, ну! - почти кричала Аня, чтобы перекрыть пронзительный крик младенца. - Сейчас покупаемся, покушаем и спатки. Правда? Хочешь баиньки?
Надежда светилась в ее изможденных глазах, но крик, умноженный эхом от облицовочной плитки, разрывал в клочья остатки надежды на покой.
    - Вот, какой молодец! Хороший мальчик! Купаться нам нравиться!
Судя по багровому цвету сморщенного личика и вытаращенным глазам, у ребенка на этот счет было свое мнение. За всю свою жизнь, а прожито было уже ни много ни мало семь дней, он впервые столкнулся с таким вопиющим дилетантством!
“Возмутительно! - думал он. - Зачем этот яркий свет? Почему мне на лицо постоянно попадает вода? И, в конце концов - кто все эти люди? Мне определенно здесь не нравится!”
    - Я ХОЧУ КУ-У-У-ШАТЬ!
После еды сил на возмущение уже не хватило. Малыш заснул прямо на руках у мамы. И пока его пеленали и трепетно укладывали в кроватку, снился ему большой зеленый луг с цветами, а над травой летали огромные разноцветные бабочки.

***
Желтые экскаваторы со скрежетом срывали слой старого, раскаленного под солнцем, асфальта. Повсюду скопились грузовые машины. Одни увозили мусор. Другие привозили плитку, сетки, щебенку. Гудели сварочные машины, тарахтели отбойные молотки, гремели телеги. Десятки рабочих в новых желтых робах перекладывали плитку на тротуаре, закрывали квадратики земли, из которых росли каштаны в красивые чугунные решетки. Работа кипела. Перепрыгивая щебеночные кучи, стараясь не поломать ноги, я пробирался по развороченному Крещатику к детской аптеке в Пассаже. У меня был целый список вещей, которые необходимо было купить, начиная от влажных салфеток и заканчивая ершиком для чистки бутылочек. Отстояв очередь в душной аптеке, я почувствовал, что без глотка холодного пива у меня непременно будет нервный срыв. Подальше от шума и грохота, я уселся в «Рок кафе» за свободным столиком в тени деревьев с видом на невзрачный кинотеатр «Украина», заколоченный в клетку из лесов. Молоденькая официантка в легкой коротенькой юбчонке принесла высокий узкий бокал ирландского эля, по стенам которого сбегали вниз капельки воды. Я сделал жадный большой глоток и почувствовал, как тягучий напиток возвращает меня к жизни. Я вдохнул всей грудью, осмотрелся вокруг и, не успев выдохнуть, понял, что сижу за столиком не один.
    - Не помешаю, - не спросил, а сказал огромный человек в мятом шерстяном пиджаке и показал неровный ряд желтых зубов. От этой улыбки, холодок пробежал по спине. В воздухе запахло чем-то приторно сладким. Ванилин? Кокос? Незнакомец тяжелой волосатой кистью вытер пот со лба. - Жарко. Пивка бы?
    - С какой стати? - меня даже позабавила такая неожиданная наглость, и я внимательно присмотрелся к незваному соседу. 
Одетый, словно бомж, не по жаре тепло, не бритый, сутулый, с копной взъерошенных черных волос на голове, он ухмылялся и смотрел на меня исподлобья. Один глаз у него был прозрачно зеленый, а второй цвета пива, которое я пил: красно-каштановый. Человек заметил мое удивление и одел солнцезащитные очки «Prada», как по мне маловатые для его физиономии, и я подумал: «Подделка».
    - А ты не жлобь, чел. Может, и я однажды тебя угощу, - произнес он тихо, перегнувшись ко мне через столик, и поднял руку, подзывая проходящую мимо официантку.
    - Еще одно «Килкени», - пробубнил я и машинально проводил взглядом колыхающуюся на бедрах юбку.
    - К тому же, я знаю, о чем ты хотел поговорить со мной, - сказал человек.
Я почувствовал на себе пристальный взгляд сквозь затемненные стекла его очков.
    - Я? С вами? - опешил я. - А о чем это мне с вами говорить? Кто вы собственно такой?
    - Да ладно тебе, - сказал он и хрустнул пальцами. - Ну, зови меня Лео, если тебе не все равно, кто я такой.
    - Лео! - повторил я с издевкой, намекая на комичное несоответствие имени и внешнего вида. 
    - Ты решил, как назвать мальчика?
Я поперхнулся. Подошла официантка. Мужик взял бокал прямо с подноса, не дожидаясь пока его обслужат, и осушил его до дна. Молча, он указал онемевшей девушке костлявым пальцем на пустой бокал. Та понимающе кивнула и упорхнула за заказом.
За эти несколько мгновений я успел отойти от шока. Ну, конечно, этот шарлатан очень наблюдательный. Целлофановый пакет из аптеки, который я положил на свободный стул, был доверху набит покупками для младенца, поверх которых выглядывала миниатюрная голубая рубашонка с аппликацией в виде мишки за штурвалом кораблика, и искренне свидетельствовал о моих свежевыпеченных заботах.
    - Как пиво? - нарочито вежливо спросил я.   
    - Холодное, - одновременно с громкой отрыжкой изрек проходимец. За соседним столиком смерила нас брезгливым взглядом парочка. Он низкий и расплывшийся с испанской бородкой. Она худосочная в розовых очках с сильными диоптриями. - Придумал имя?
    - Ну, допустим, - я пожал плечами.
    - Слушай, чел, ну ты и зануда! Не хочешь не надо. Я сейчас свалю. Пиво только допью. Я думал, ты хочешь поговорить со мной…
    - Да о чем?
    - Да об этом! - проходимец схватил со стула мой пакет и встряхнул его так, что от туда чуть не посыпались соски и бутылки. - Об этом! Ты хотел поговорить со мной об этом, потому что сам себе ты боишься признаться в том, что тебе не нравятся эти бессонные ночи, выжатая, как мочалка жена с мешками под глазами, эти вопли твоего сына по ночам, тебе не нравится срач в квартире, где ты только что сделал ремонт, тебе не нравятся вонючие подгузники на твоей аппаратуре…
Я отказывался верить в происходящее. Странный человек неожиданно разошелся. Он привстал из-за стола, размахивал огромными ручищами и говорил все громче. Исходящий от него запах становился удушающим. Я мог с уверенностью сказать, что это была смесь кокоса и ванилина... И еще чего-то. Кто этот человек? Почему он так кричит и главное, почему он говорит вещи, о которых я думаю почти каждый день, стыдясь своих же мыслей. Откуда этот бродяга может знать, что сегодня утром теща оставила грязный подгузник на усилителе «Maranz», который стоит бешеных денег, да и не в деньгах дело, а в том, что с появлением на свет ребенка, мой мир, который, как мне казалось, устоялся и чего-то значил, разваливался на моих глазах в прах.
Тем временем, улыбаясь и сильней обычного раскачивая бедрами, к нам подошла официантка и застыла возле столика с подносом, на котором стоял, сверкая на солнце, бокал, покрытый испариной. Застыла в ожидании проделанного ранее фокуса. 
    - Чего уставилась? - гаркнул на нее мой собеседник.
Несчастная подпрыгнула.
    - Мне еще бокал, - пробормотал я, не сводя взгляда с раскрасневшегося человека. 
    - Почему вы все это говорите? Кто вы такой?
    - Я Лео, - очень спокойно и миролюбиво ответил он и сделал несколько шумных глотков. - Вместо того, чтобы забивать себе голову глупыми вопросами, лучше спроси меня.
    - Спросить что? - не понял я.
    - Спроси меня! - настаивал мужик.
    - О чем я должен вас спрашивать?
    - Думай, чел! - прорычал он.
Бородатый толстячок со своей подслеповатой подругой поспешно расплатились и исчезли.
    - Ну, хорошо, как с этим всем жить дальше? - осторожно произнес я.
    - Вот! - довольно протянул мужик и осушил свой бокал. - А теперь пошли из этого гадюшника.
Он с грохотом встал из-за стола и пошел, не оглядываясь. Секунду, другую я сомневался, потом залпом допил свое пиво и, заплатив насупившейся девице, побежал за удаляющейся сутулой фигурой.
Мы перебрались через перерытый, вывороченный наизнанку Крещатик, и оказались на втором этаже небольшого кафе. Лео настоял на том, чтобы я заказал себе и ему водки. Я выкурил сигарету. Молча выпили. Он встал и спустился к выходу. Я, как заколдованный, пошел за ним, задавая себе вопрос: кто же все-таки этот странный человек. Несколько раз мы повторяли этот своеобразный ритуал. Заходили в дорогое или дешевое кафе, я заказывал водки, выпивали и уходили. Лео не проронил ни слова. А я шел за ним. Во многих местах я никогда до этого не бывал, и для меня было открытием, что в одном только квартале существует так много забегаловок, где наливают. Очень быстро я опьянел, и эта игра мне начинала казаться забавной…

В шумном и душном подвале, в дальнем углу за столиком, где гул голосов и грохот музыки чуть меньше мешали разговору, сидели два человека, один небритый здоровяк лет сорока пяти, а второй светловолосый, лет двадцати семи. Вокруг в полумраке извивались в алкогольном угаре полуголые потные тела. Уставшие с утра молодые официанты и официантки со скисшими улыбками разносили по столикам заказы, почти всегда одинаковые: пиво, орешки фисташки, иногда картошку фри и жаренные куриные крылышки. У барной стойки сидел сам хозяин заведения, раскрасневшийся и лоснящийся немец Эрик, круглые его очки тускло отсвечивали красным светом. Стараясь создать дружескую атмосферу в баре, он за руку здоровался со всеми желающими и общался одновременно с тремя молодыми и откровенно свободными девицами.   
    - Знаешь, - прокричал светловолосый. - Когда я шел под дождем по лужам, в одной руке ботинки, в другой связка надувных шариков, разноцветных шариков для жены и моего сына… и народ смотрел на меня и улыбался... я знал, что они мне завидуют, потому что я был счастлив... Это что! А ты знаешь, как он смеется! Ведь он уже улыбается мне! Наверно узнает! И даже сквозь слезы его можно развеселить. Если на него подуть, он сначала удивляется, широко открывает глаза, а потом пищит от восторга. А знаешь, как он смешно начинает плакать? Поджимает губки, его подбородочек морщиться, поднимаются бровки - вот-вот заревет, но если его рассмешить в этот момент, обида растворяется, как туман. А как он смешно выплевывает соску! Фьить - и она вылетает... на пол. И он начинает плакать, и надо вставать и мыть эту соску, а он её обратно на пол, и так всю ночь...
    - Тпру-у-у! - здоровяк ударил кулаком по столу. - Стоять! Позитив, только позитив, чел! Подумай хорошенько: ты сам по себе ноль в этом мире. Что дерево без корней и без листьев? Бревно. Твой малец - смысл твоего появления на свет, так же как и ты был для твоего отца. И запомни, он - самое главное в твоей жизни!
Этот странный разговор утонул во всеобщем ликовании. На маленькую сцену вышел сам Эрик и, забрав микрофон у молоденькой чернокожей солистки, запел известную народную песню с ужасным акцентом…   

***
    - А!? Что?! - я соскочил с кровати. - Опять? Кричит?
    - Соска упала на пол, - с закрытыми глазами пробубнила Аня. - Не забудь ополоснуть ее в кипятке.
Четыре часа двадцать четыре минуты. Капец! Пронзительный крик, казалось, вылетает из открытой форточки, разносится над Русановкой, перелетает Днепр и сиреной звенит над всем Киевом. Я заткнул сирену соской. Крохотное создание, разбудившее весь дом, почмокало, не открывая глаз, шумно вздохнуло и заснуло. Тишина! Как я научился ценить тебя!   
Наступило солнечное утро.
    - Ну что? Давай будить его, - сказала Аня и вздохнула. - Пора его кормить.
Я вылез из-под одеяла и подошел к кроватке. После бурной ночи малыш крепко спал в своей кроватке. Лежа на животе, он поджал ручки под грудь и тихо сопел. Сегодня ему исполнилось пять месяцев.
    - Э-эй, Максимка, пора вставать. Сейчас будем кушать. Мамка уже готова. Вставай.
Человечек чмокнул, пошевелил крошечными ножками и открыл глаза. Сладко зевнул.
    - Привет! Проснулся? - я улыбнулся ему сквозь деревянные прутики кроватки. - Ты помнишь хоть, как ты над папкой ночью издевался?
    - И над мамкой, - зевая, добавила Аня.
    - И над мамкой, но над папкой больше. Помнишь?
Малыш поднял голову, увидел меня, и его симпатичная сонная физиономия осветилась радостной улыбкой во весь беззубый рот. Голова бессильно упала на простыню, и он продолжал так улыбаться, издавая смешные звуки. Я взял его на руки.
    - Ну что, Максим Игоревич, пора завтракать, - я поцеловал малыша в животик, он издал радостные звуки и схватил меня за волосы. - Ты, самое главное в моей жизни!


ноябрь 1998 г.