Булька

Однажды бабушка принесла домой крошечный белый комок, который шевелился и жалобно попискивал. Назвали комок почему-то Булькой. Через неделю Булька, к всеобщему умилению, впервые тявкнула. На гудящий пылесос. С тех пор она не замолкала. Булька тявкала на каждого пришедшего к нам в гости, тявкала на любой звук, доносящийся с улицы, тявкала когда мы включали телевизор, когда мы его выключали, она тоже тявкала. Это была белая болонка с розовым носом, глупая, но очень симпатичная и ласковая. Ей много чего прощалось, за этот ее розовый нос и глупые преглупые глазки бусинки, поблескивающие сквозь безукоризненно белые шелковистые кудри. Я простил ей даже выходку с “жувками”. Скоро никто и не поверит, что когда-то обыкновенная жевательная резинка была невероятным сокровищем, предметом бесконечной зависти и даже обменной валютой для нормального второклассника, у которого родители не работали ни в интуристе, ни во внешторге, а были простыми советскими трудящимися. Поэтому практически уже невозможно описать ту степень счастья, которое накрыло меня, когда судьба в лице соседки Ленки, у которой отец вернулся из загранкомандировки, подарила мне настоящие польские “Лёлик и Болик”. Целая упаковка из пяти бесценных пластинок, аккуратно завернутых в красочные обертки, внутри каждой из которых была маленькая вкладка с мини-комиксом про историю двух мальчиков, Лелика и Болика. А запах! Сейчас-то я знаю, что это всего лишь смесь корицы и ванилина... Перед сном я побаловал себя маленьким (два-три миллиметра, не больше) кусочком и, наслаждаясь неземным вкусом, стал представлять себе, как завтра все будут мне завидовать и что надо будет, наконец-то уже, пригласить Ленку в кино... С такими и другими светлыми мыслями я заснул счастливым сном. А, проснувшись утром, я с ужасом увидел на полу пять блестящих оберток. Рядом радостно виляла хвостом Булька и старалась проглотить сладкий комок, склеивший её бессовестную пасть. 
Бабушка теперь выходила на прогулку неизменно с Булькой, на элегантном поводке и с большим розовым бантом вокруг шеи, и все ее подруги в парке должны были восхищаться маленьким чудом, пока оно резвилось поблизости. Однажды бабушка вернулась из парка одна, позже обычного, вся в слезах. Закрыв лицо руками, она винила себя за то, что не уберегла свою любимицу. Из ее бессвязной речи – рыдания мешали ей говорить – мы поняли, что во время прогулки бабушка потеряла Бульку. Целый день она искала собачку, спрашивала в парке всех гуляющих, звала её. Но все безрезультатно. Известие потрясло нас. В доме стало невыносимо тихо. Тишина, от которой мы успели отвыкнуть за несколько последних месяцев, угнетала. Но больше всех убивалась бабушка. Как только кто-нибудь упоминал Бульку, её бросало в слезы. Так продолжалось несколько дней. Как-то в субботу ко мне забежал Лепа и, не переведя дыхания, скороговоркой выпалил, что их учительница на уроке хвасталась своей новой собачкой.
  – А сегодня, она даже принесла ее в школу! – взволнованно кричал мой друг. – Это Булька, точно! Только она ее называет Жуля. Я ей сказал, что её имя не Жуля, а Буля, и что я знаю её хозяев, но она сильно рассердилась на меня и сказала молчать.
Глаза Лепы горели, его распирала гордость. Не каждый день тебя слушают с таким вниманием, и ты важен в глазах не только своего ровесника, но и взрослых.
  – Олежек, ты знаешь, где живет твоя учительница? – тихо спросила бабушка, молча выслушав сумбурный рассказ семилетнего мальчика.
  – Да, мы с классом ходили к ней домой, когда она заболела. Я покажу вам. – С важностью Лепа предложил свою услугу.
Когда бабушка позвонила в дверной звонок, в квартире раздался знакомый веселый лай. Мое сердце гулко стучало в груди от радости и волнения. Бабушка ахнула и нажала на кнопку звонка настойчивее.
  Двери открыла женщина в розовом халате, в её волосах запутались алюминиевые трубки-бигуди. Она с удивлением посмотрела на своего ученика.
– Жарков? Ты что здесь делаешь?
  – Здрасьте, Раиса Максимовна. Я, это... Вот это хозяева, вашей Жульки, то есть, не вашей, она не Жулька, а Булька.
Пока Лепа сбивчиво оправдывался, на лестничную площадку со звонким лаем выбежала белая болонка. Вокруг ее шеи был повязан большой капроновый бант, голубого цвета.
  – Буля, Булечка! Ты моя золотая, прелесть ты моя, ты узнала меня, глупенькая! Боже, что они с тобой сделали! – взволнованно запричитала бабушка, с негодованием срывая голубую ленту с собачки. – Это наша собака!
Она поднесла Бульку к глазам Раисе Максимовне, застывшей в дверях.
  – Три дня назад я её потеряла в парке. Вы же видите, она меня узнала, моя драгоценная. Моя бриллиантовая!
Собачонка, действительно, не вырывалась из бабушкиных объятий (впрочем, вряд ли она смогла бы это сделать при всем желании), лишь глупо и весело смотрела на происходящее.
  – До свидания, Раиса Максимовна, извините..., – пробормотал Лепа, переминаясь с ноги на ногу, а потом галопом побежал догонять нас с бабушкой вниз по лестнице, оставив ничего не успевшую сказать учительницу на лестничной клетке. На каменном полу валялась голубая ленточка.
В нашем доме был праздник. Лепа был героем дня. Бабушка торжественно вручила ему двадцать копеек на мороженое. И это была заслуженная награда! В понедельник ему поставили «двойку» по математике, но он принял это с достоинством, как неизбежные неприятности в борьбе за справедливость.
А через год Булька умерла от чумки. На этот раз без приятных сюрпризов. Мы с Лепой похоронили её в парке, на холмике, где сейчас любят собираться молодые мамы с колясками. И даже сделали крестик из двух прутиков. 

август 1998 г