Как сделать американцами Кафку и Достоевского?

                Si non e ero, e ben trovato!
                (калабнрийская пословица)
                "Даже если это - неправда, выдумано хорошо".

                Эти фильмы кто-то прячет от нас...
                (Неустановленный американский режиссер)

                "Если бы Чаплин их снял?..
                Во-первых, это было бы чертовски забавно.
               А во-вторых, мне часто кажется, что они давно отсняты,
                просто, кто-то от нас их скрывает!.."
                (Неустановленный американский критик)


...В конце 1920х годов, человек со смешным псевдоним Чарли Чаплин снял два "почти полнометражных" фильма.
 
Первый фильм явился чаплинской экранизацией романа «Преступление и наказание». Причем, «трибун маленького человека» весьма вольно обошелся с авторским текстом. Первые же минуты терзаний героя – впрочем, не столько моральных, сколько уморительных – завершаются решением: герой, полный харизмы и комизма в одном флаконе, убивает противную старуху (почему-то, не показан род ее занятий, просто педалируется ее «антихаризма»). А сцена убийства нарочито эксцентрична: «врага нашего героя», как она позиционируется на титрах, убивают с помощью классического трюка – удушение тортом!

Хм!..

Такова <первая часть> – а именно, ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Вслед за преступлением, наш герой – молодой и обаятельный – дает знать, что успешно распорядится капиталом, «который раньше был чужим для всех» - так красиво выражаются титры об экспроприированном имуществе. Если вы сможете отвлечься от блестящих ходов героя – как трюков, так и вложений – вы, возможно, спросите: «А как же НАКАЗАНИЕ?» Актер и автор – тут как тут с ответом! – оказывается, его герой сам и наказывает СТАРУХУ за ЕЕ преступления! А после этого, фильм идет хотя и нетипично (и для лузера Чарли, и для юберменша Романыча), но – по нормальной колее; если главный герой чего-то и ищет, то уж никак не а/морального самооправдания, а лишь удачных инвестиций.

Вспоминается, что в одном из своих интервью, Чарли Чаплин так ответил на поставленный ему вопрос «Что сказал бы Федор Достоевский по поводу этого фильм?»: «Не только история, нет! – я сам просто не переношу сослагательного наклонения! А Достоевский... Думаю, он умер бы от смеха! Или стал бы просто веселым человеком!..»

Впрочем, давайте отставим сослагательное наклонение, - для нашей же, хе-хе, безопасности. Лучше вернемся к фильмам т.н. «прославленного маленького человека».


* * *

Сюжетной канвой для второй ленты послужило знаменитое «Преврщение» Франца Кафки. В ней бедняга Чарли облачался в некую страшную образину, и пугал окружающих: сначала домашних, затем – врачей, а потом и босса...

Критик Аарон Непомер отмечает генетическую связь, даже некий вектор, ведущий от данного фильма к прославленной ленте «Великий диктатор». Безусловно трудно, почти невозможно проследить какое-либо родство между маленьким оборванцем Чарли конца 1910х и «великим диктатором» середины 1930х. И в этой связи, мнение нашего критика представляется имеющим право на признание.

Самой любопытной – впрочем, даже чарующей – мне представляется финальная сцена. В ней, из лохмотьев образины выпутывается давно известный нам лузер в котелке. Он становится напротив нее – как бы напротив старого пальто, висящего на трехногой вешалке – и начинается диалог. Слов мы – к счастью, к несчастью ль – не слышим, но разговор – это ясно! – весьма бурный, напряженный, неприятный...
А под конец, Грегор Замза «возвращается в себя». Лохмотья явственно оживают, а маска-образина словно становится более страшной! Она победно отряхивается, оглядывается по сторонам, затем – смотрится в зеркало, и... И – с жуткой усмешкой за собою захлопывая дверь, выходит на улицу.
Горе встречному!..

...Затемнение. Тапёр с полминуты повторяет тритон в нижней октаве. А маска – она словно стоит перед глазами!..

Легенда гласит, что эту маску порекомендовал своему соотечественнику сам «отец психозов, неврозов, сновидений и либидо» – доктор Зигмунд Фрейд. Впрочем, легенда, так сказать, расходится: психологи, художники и писатели убеждены, что эту маску нарисовал один из пациентов-неудачников, а после его самоубийства, доктор-легенда презентовал Чарлзу Спенсеру Чаплину сей смертоносный шедевр (что называется, «в масть»).
Философы – правда, в гордом профессиональном одиночестве – утверждают, напротив, следующее: да, действительно! – не только маску, но и весь наряд, преподнес «легенде психоанализа» его пациент и ученик (sic!). Однако, отнюдь не последний был автором этого жуткого творения: оно было привезено со склонов Руэнзори, где «некогда принадлежало шаману непростой судьбы»; надо вам сказать, имеются объективные сведения об участии этого шамана в народно-освободительной борьбе предков суданских пиратов (есть «лишь» одно НО: «но» переходящее в «наврядли»! – как опознать принадлежность очень старой маски на сильно старой ленте?..)

Наконец, я позволю себе еще два замечания – предпоследнее и последнее. Чаплин назвал свою ленту по имени главного «героя». Однако Грегор Замза превратился у него в Мэтью Ф. Морзе. Ну, наверное, ближе, так сказать, «американскому уху». И потом: лично мне здесь слышится намек на слово «метаморфоза». А как вам кажется?
И последнее. Такой финальной сцены, как помнится, у Кафки не было. Что же послужило основанием или санкцией для его знаменитого соотечественника? – Факты своей биография?  Социальные эксперименты в Евразии тех лет? Историческая интуиция, чутье художника?

А быть может, и сама маска – точнее, та роль, которая была ей внушена врачом-безумцем или шаманом-воином?!.