Начало

В чем, в чем, а в литературе  я сомневался мало. Дело-то святое, из-за него на филфак и пошел. Существовал, правда, еще Литературный институт имени Горького, но, в конце концов, чтобы писать, не обязательно учится именно там. Жванецкий — тот вообще закончил институт инженеров водного транспорта.
Устный  по литературе принимали два преподавателя: представительный товарищ средних лет, настроенный, по-моему, вполне демократически, и суровая дама, должно быть, ровесница той, что давала фатальные советы пушкинскому Герману. Экзаменационные карточки всех абитуриентов, сдающих экзамены, покоились в стопке на столе у более молодого сотрудника, выполнявшего параллельно и роль секретаря-делопроизводителя. По мере освобождения того или другого экзаменатора стопка таяла в порядке очереди, по которой мы заходили в аудиторию. Мой черед наступал как раз вслед за невзрачной толстушкой,  держащей ответ у суровой дамы. Видно было, что диалог меж ними складывается непросто. Барышня что-то понуро лепетала себе под нос. Листочки с какими-то каракулями метались в ее дрожащих ручках, словно игровые карты. Суровая дама меж тем, похоже, уже не слушала и только задумчиво курила папиросу.   Сквозь щелочку в чуть приоткрытой двери аудитории я скоро увидел слёзы, и подумал про тётушку преподавателя: нет, только не к ней!
Но судьба есть судьба. Именно к ней меня и доставила очередь.
Мой билет — два вопроса. Есенин и Гоголь. Страшного вроде бы ничего, имена известные, много читал. Но дьявол, как всегда, оказался в деталях. И даже не в них, а просто в волнении, которое мешало сообразить что к чему.
Первый вопрос — тема родины в лирике Есенина. В нормальном состоянии я бы даже не раздумывал: у Есенина всё о родине. А тут ведь ассоциации какие пошли: родина — партия, то да сё. Вообще не мог вспомнить, что Сергей Александрович писал о партии!
—А давайте я вам лучше расскажу о Маяковском?
В армии я вёл целый концерт, посвященный поэту. Блистал со сцены перед тысячным залом!
Тётушка-преподаватель вскинула взгляд. В глазах её проскользнуло любопытство.
—Хорошо, — согласилась она. — Поэма Владимир Ильич Ленин.
Да что за напасть-то такая, подумал я. Ни строки не смог вспомнить!
—А давайте я вам лучше прочитаю «Левый марш»?
И не став дожидаться ответа с пафосом приглушенно, чтобы не оглушить всех, задекламировал:
                Разворачивайтесь в марше!
                Словесной не место кляузе…
Она заулыбалась.
—А хотите «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»?
—Не надо, — сказала тетушка. — Давайте следующий вопрос. Что у вас там?
Знак был недобрый. По сути я ведь ничего не ответил.
А второй вопрос — тема русской тройки в «Мертвых душах».
Вообще, мне кажется сейчас, это и есть самое главное в романе. Чичиков, все остальные, мы, в том числе, теперешние, лишь производное. И куда нас и до се мчит эта Тройка — Бог весть. Но это сейчас, уже на склоне лет, а тогда я утонул в мелочах. Она видела, конечно, что я знаю роман, и понимала, не сомневаюсь, что я не улавливаю самого главного. А я же фигляр. Мне хотелось фейерверка. А как же тут без цитат! И чего меня дернуло? Я:
              Чуден Днепр при тихой погоде!
Если бы она в этот момент не затягивалась «Беломором», я бы не смог уловить её реакцию. Но так я заметил её взгляд. В нем мелькнула ирония. Я ляпнул что-то не то.
—Но это не из «Мертвых душ», — поправился наугад.
—Да, — кивнула она, — это «вечера на хуторе близ Диканьки»
Ну, словом, в дерьме я был полном.
Я ничего не мог понять по её глазам. Там не было ни разочарования, ни восторга. Просто деловой взгляд. И колечки папиросного дыма, уплывающие в потолок. Она подтянула к себе мой экзаменационный листок.
Ну, всё, подумал я. Прощай, университет…
Взяла авторучку…
Как жалко, мелькнуло в мозгах. Ещё один год потерян.
В графе «оценка» появилось короткое «хор». Она оттолкнула ко мне листок и сухо отметила:
—Я знаю, вы должны учиться у нас.
История на этом не закончилась. Уже на последнем курсе я попал к ней же. Это была русская литература конца XIX-го века. «Анна Каренина». Я читал её монографию. Суть её заключалась в том, что Каренина — дура. Но я не льстил ей как автору, просто где-то я думал так же. В зачетке появилось «отл». И только тогда я напомнил ей про начало нашего знакомства.
—Знаете, а ведь это вы оставили меня в литературе.
Она посмотрела на меня с недоумением. Вряд ли она меня помнила.
—Да? — промолвила удивленно.
А я вспомнил Пушкина: «случай, донна Анна, случай…» И только позже подумалось: а что такое случай? Это же конкретные люди, которые либо понимают нас либо нет.