Курсив мой. продолжение

К 50-летию Белгородской региональной организации Союза писателей России
(Продолжение)

Хотя должен признать, что иногда в поэзии гораздо доходчивее получаются негромкие, обращенные как бы вовнутрь поэта и читателя, стихи. Вот как в сборнике Павла Савина «Перехлёсты дорог». Книжку мне подарил автор давно, в 1994 году, но с тех пор она стала у меня настольной. Не преувеличиваю - если бы вы увидели мой рабочий стол, то на ней нашли бы «Перехлёсты дорог» самой затёртой. Я как раскрыл ее почти двадцать лет назад, так и не закрываю. Тут многое сошлось. И то, что мы с Павлом Ивановичем почти земляки - оба с Тихой Сосны, только с разных берегов. Признаться - есть в фигуре поэта что-то от меловых круч. Он словно искусстно вырезанное из белого куска изваяние - совершенен, белоголов. И настрой его - негромкая лирика с гражданскими мотивами. И сами стихи - тот же классический русский размер, в который лучше всего укладываются мысли и чувства.
На книжке надпись : «Владимиру Устиновичу с благодарностью за добрые слова в мой адрес. 21.04.94 г.» Теперь уж и не помню - о каких тёплых словах идет речь. А вот сама книга - суть как раз тепло души. Там есть одно стихотворение - «Неперспективная деревня»- которое читается, как биография нашего крестьянства:

«У хат разломаны ограды,
Чертополох высок и лих,
Да кто же так тебя ограбил -
Земля прапрадедов моих?»

Вся книга - как попытка понять - что с нами происходит? Проходят по страницам образы друзей детства поэта, шумят ветры в листве деревенских верб. Всё меняется, но неизменной остается вера поэта в лучшее:

«Лишь тропки памяти остались,
Да холмик с выцветшей звездой.
Но снова правит добрый аист
На старом дереве гнездо».

А знаете - сейчас ловлю себя на мысли, что все наши поэты живут и выживают едино от надежды на лучшее. Они и есть та чаша, в которой тлеет уголёк в беспросветной тьме нынешнего бытия. Вот дунет ветерок - и разнесет искры, а там упадут они на страницы новых поэтов - и вспыхнет пламя слова - самое светлое и горячее пламя мира.
Да уже вспыхивает. Иначе,как частичкой света не могу назвать книгу Юрия Шумова со вроде бы неподходящим к нашему настою названием «Плач». «От автора. Желаю Вам счастья в жизни, успехов творческих, здоровья. PS. Прошу прислать отзыв на книгу. 10.10 93».
Двадцать один год минул, а я так и не отозвался. Если это искупит вину - вот мои несколько строк о «Плаче»…
А, собственно - почему за книгу другого поэта должен говорить я? Пусть она сама за себя и скажет. Хотя бы так :

«Постою у сиротского дома.
Помолчу.
И пойду не спеша.
Мне сиротская жизнь незнакома.
От чего ж заболела душа?
Понимаю - вины моей нет,
Просто рядом прошёл ненароком.
Только кажется - долго вослед
Чьё-то детство
Глядело с упреком …»

Привел я эти сроки, и вдруг поймал себя на мысли : пожалуй, сострадание присуще русской поэзии даже больше, чем любовь. Кажется - вот перед тобой чиновник. Уж какие в нем чувства, когда на нем висит хозяйство целого города!
Но когда чиновник - поэт, то этого не спрячешь ни за какими параграфами. А то, что Николай Молчан - поэт, понимаешь с нескольких строк:

«Перестану водку пить,
Перестану баб любить,
Брошу сразу, одним махом
Буду жизнью дорожить,
Сигареты не курить,
И без всякого там страха
Буду просто-просто жить…

Обернусь для всех монахом.
Но зачем, скажите, жить,
Бросив баб и бросив пить?
Сомневаюсь в этом.
Может - это хорошо,
Только не поэтам».

На такую греховность стиха можно бы не обратить внимания, если не знать, что автор - мэр города Строитель, И вся его книга «Прошу слова» - будто ключик к миру поэзии. Ведь чиновники его ранга в жизни скорее дают, чем просят слова. Но Николай Молчан в поэтический цех входит тихо, словно ученик. Однако стихи этого , в прошлом моряка, и хозяйственника доказывают, что именно в поэзии нашел он себя, а читатель в нём своего поэта.
Мне иногда пеняют, что я хвалю слабые стихи. Но в случае со следующим автором согласятся все спорщики : в книге «Птицы России» » поэт Виталий Щиголев по-настоящему состоятелен. Тут тонкий сплав знания темы и мастерства. Виталий как-то гостил у меня, мы бродили по хуторским окрестностям, и я поражался, как он понимает природу, как он умеет разговаривать с птицами и стебельками :

«Не исчезают в жизни чудеса,
,Живет в душе неведомое царство,
Я пью,вдыхаю птичьи голоса,
Как самое целебное лекарство.
И сразу легче чувствую вину,
И забываю о щемящем горе,
Когда я растворяюсь и тону
В самозабвенном безмятежном хоре»

На книге надпись : «Володе на добрую память. Да хранит тебя Бог! 11.Х.1997 год».
Мы с тех пор не виделись. Я слышал окольно, что самого Виталий Бог хранит плохо. Даже не знаю - жив ли он сейчас. Но когда открываю его Птицеслов,то переживаю бурю чувств:

«Ищут в шишках семена
Клювики-кресты.
Приближается весна -
Щелкают клесты.
Ни морозы, ни метель
Птичкам не страшны.
Зарумянят стайкой ель,
Как лесные сны.
И о лете не грустят -
Весело свистят,
Посреди зимы растят
Голеньких клестят.
Если песенка слышна -
Это не с проста.
Начинается весна
С голоса клеста».

Что до меня - я бы ввел «Птиц России» Виталий Щиголева в программу начальных классов. Знать и любить природу и Родину надо учиться у таких поэтов.
И обязательно у Владимира Михалёва. Я написал это имя, и захотелось почтительно встать перед ним. Ибо Михалёв - это уже советская русская классика. Вот уж сколок русской поэзии, со всеми слоями и прожилками. Пастух, которому навевал строки ,ветер, для которого вязь древесной коры складывалась в изумительные стихи :

«Опять в руках пастуший посох,
Никак иначе не могу.
Люблю стекающие росы,
И пляску красок на лугу.

Сполох зари высоко вскинут,
А над макушками ракит
Подойник неба опрокинут
И дужка месяца звенит.

Спешу на выпас до рассвета,
И трезво думаю о том,
Что в мире стоит быть поэтом
И даже просто пастухом».

Книгу «Радость" « Владимир Васильевич мне подарил в Старом Осколе, на давней встрече его с читателями. Он вообще далеко от своего пастбища не уезжал. Как Атлант,сил набирался в родных ковыльных полях. И подписал томик так «Володе от вечного путника на добрую дорогу. 12. 6. 79 г»
С тех пор так и бреду по жизни, с напутствием удивительного пастуха:

«Чем жива любовь извечная,
Тем и поэзия жива -
И ей к лицу слова сердечные,
А не усердные слова».

И уж коли зашла речь о словах сердечных - самое время обратиться к творчеству Владимира Молчанова.
Я очень виноват перед этим человеком. Нет,совсем не в том, что часто не схожусь с ним во мнении относительно жизни нашего отделения Союза писателей. Тут ведь как о погоде: на неё не обижаются. Не нравится - меняй климат.
Моя вина иного рода. Даже допускаю, что Владимир Ефимович забыл о том случае. Но тень от него легла на отношения помимо нашей воли.
Тому уже двадцать лет, как Молчанов подарил мне свою книгу «Подснежники» . Дарственную надпись из неё я уже приводил в первой части этих, заметок. И вот , в силу своей дурной привычки читать книги с карандашом в руке, я и процарапал «Подснежники» вдоль и попрек. А спустя время на вопрос Ефимовича - читал ли я его стихи - я и показал его «Подснежники» в помарках, Я тогда думал, что делаю этим честь автору, но надо было видеть сумеречный взгляд поэта. Он решил, что я наловил в стихах ошибок и неудачных строк.
Но ведь всё наоборот! Я подчеркивал то, что считал удачей, что цепляло сердце, что вызывало слезу от
восхищения. Да вот хотя бы это место:

«Я в люльке неподвешенной пищал -
Крюка стального не было у ней.
Вождь недостаток стали возмещал
Стране одной фамилией своей!»

Каково?! Точнее не скажешь.
А лирика ?

«В роще птицы притихли,
Посвежел старый сад.
А в пруду, будто в тигле
Лето плавит закат».

Мог ли я это не подчеркнуть?
И в новых книгах, что Владимир Ефимович дарил мне, я ужен не делал пометок.

(Продолжу позже)