Наш Костик

  Нашего младшего приёмного сына зовут Костик, Костя. Когда он попал в нашу семью, он не очень походил на человека, который воспитывался в человеческом обществе. Первое время его присутствие в доме напоминало нам сюжет из сказки Киплинга «Маугли».
  Мы с мужем планировали взять его в числе троих детей из детского дома, чтобы у меня получился оклад в размере одной ставки. Зарплата получилась небольшая, всего четыре тысячи рублей, так как при переходе на новую работу я потеряла наработанные льготы. Но не в деньгах счастье. В деревне молодые специалисты так и получают вначале. Тем более, что детей взяли мы не для того, чтобы «взять», а наоборот, - чтобы «дать».
 Пенсионный стаж я почти выработала, наши дети были уже самостоятельные, а мы ещё здоровы и полны энергии. После закрытия кружка в школе ко мне часто приходили ребята в гости. Я с ними занималась, а потом душа моя попросила внести ясность. Лучше сирот взять к себе на воспитание, - решили мы с мужем. Получилось это очень просто и быстро. Меня устроили на семейно-воспитательную группу, СВГ в Центре реабилитации города Иркутска. Специалисты Центра периодически приезжали ко мне с проверками.
  Сначала привезли мы двоих детей. Третьего, младшего Костика мы не видели, он попал в семью нашу позже. Его оставили долечиваться в больнице, и лечили бы ещё долго, если бы он не стал умирать. У него были в кишечнике полипы, которые создавали непроходимость, их пытались вытравливать. В результате длительного лечения вышла из строя иммунная система и за трёхмесячный период в больнице он приобрёл ряд других заболеваний, в том числе и воспаление лёгких. Его лечили, а он стал синеть. Так нам сказали специалисты позже.
 Привезли его к нам весной, как подарок на 8 марта. Медик интересовалась, хорошие ли у нас врачи, сильные ли. Я неопределённо пожала тогда плечами: «Здесь фельдшер, а в районном центре, наверное, да». Значение этого вопроса я поняла позже, после их отъезда, когда у Кости поднялась температура. Он постоянно кашлял, лекарства помогали плохо. С горем пополам мы пережили ночь, вызвали врача и я уехала с больным ребёнком в районную больницу. Односторонняя пневмония! Его положили, я была при нём.
 Детский врач осмотрела его и спросив, сколько ему лет, покачала головой: «Вместо неполных пяти ему не дашь и трёх». Заморыш… Ребёнок походил на ангелочка с чёрными глазами, только красота его меня не трогала. Те дети, что остались дома, хоть и не были красивыми, уже приросли к моему сердцу. К этому сердце не лежало, да и вредный он был и какой-то невоспитуемый… Но я не выказывала ему своих негативных чувств, держала себя в рамках, как привыкла делать это во время работы с детьми в детском саде и в школе.
  Из-за ослабленного организма антибиотики ему не назначили, лечение сделали мягкое, в щадящем режиме. Поэтому Костик не бедствовал, был как на курорте. Я спала с ним в одной кровати, ухаживала, занималась с ним, развивала. Я приучала его слушаться, только получалось это у меня плоховато. Этот недельный период был дан нам для знакомства и привыкания.
 Дома мы продолжили лечение и он быстро шёл на поправку, потому что жизнь в нашем доме кипела и бурлила. Они все трое были гиперактивными и не давали мне расслабиться ни на минуту. Хорошо, что у меня был большой опыт работы с детьми. Когда кончалось терпение, и силы покидали меня, помогал Бог.
  Особенно трудным было то, что Костя плохо воспринимал речь. Сам он умел говорить, но не слушался. То, что ему не подходило, он просто не брал в голову. Это здорово мешало воспитанию. Я беседовала с ним, объясняла, зачем человеку Бог дал уши. Надо слушать и слушаться родителей. У него же услышанные слова не доходили до ума. Я убеждала, что их нужно удерживать, размышлять над ними. Если родители говорят что-то, нужно выполнять.
 Дети все были разными, но этот был из ряда вон. Как он будет жить? – задавала я себе мучительный вопрос. Своих детей мы вырастили в послушании без особого труда. Теперь приходилось прилагать массу усилий и применять какие-то свои методы.
 Если ребёнок не слушается родителей, он привыкает вообще никого не слушаться. От этого зависит, сколько лет он проживёт на земле. Пятая заповедь Бога звучит так: «Почитай родителей, да продлятся дни твоей жизни на земле». Ведь он и совести своей не будет слушаться и, значит, вырастет преступником, а у них, известно, какая жизнь… Но Костя должен жить долго и счастливо! Ведь не зря же Бог поместил его в нашу семью…
  Я видела в нём всё чёрное, негативное. Он был насквозь пропитан этим греховным, мерзким, низким, что приближает человека к животному. Внутренний голос говорил мне, что я должна его полюбить. Надо молиться, чтобы Всевышний дал любви, а я не могла. Я старалась внушать себе, что он не виноват.
 Маленькие дети, попадая в детский дом, совершенно беззащитны перед насилием. Они быстро привыкают к некрасивому, неправильному, так как у них нет никакого жизненного опыта, не с чем сравнить. Поэтому они не осознают своей испорченности, не стыдятся. Бог нам показывал эти минусы, и мы обязаны были их устранять. Я старалась ему, как младшему, уделять особое внимание, брала на колени перед телевизором, грела его холодные руки в своих. Но он вёл себя странно! Он не мог сидеть нормально, начинал елозить, тереться об меня. Мне было неприятно, но я сдерживая себя, я его учила прижаться и замереть…
 После отбоя он не мог спать. Для него начиналось самое интересное. Этого он набрался по детским домам и приютам. Я и сама была, хоть и недолго, там, и помню, чем занимались «озабоченные» дети после отбоя. Особенно уверенно он себя чувствовал с женщинами, видевшими в нём красавчика и не желающими сдерживать свои чувства. Его одаривали улыбками, сладостями, денежками. Даже если это шло от чистого сердца, для него ложилось в одну строчку. Он был духовно грязным. Я понимала, что нужно просить у Бога любви к нему и не могла. И тогда он сильно заболел.
  Оказалось, у него был хронический тонзилит. Горло сильно сузилось и он стал задыхаться. Я его лечила, но улучшения не было. Ничто не давало эффекта, хотя я выполняла все предписания. Наверное, иммунитет ещё не окреп, хоть он до этого выглядел здоровым, набирал вес. Спал он в отдельной кровати и мёрз. Ему включали грелку, но всё было не то. Я чувствовала приближение опасности, молилась и вдруг отчётливо «увидела» ситуацию. Этот брошеный, никому не нужный ребёнок, умирает, потому что его никто и никогда не любил по-настоящему. Бог сохранил его для нас, а я противлюсь, не могу его любить.
 Что-то в душе моей стронулось и я со слезами молилась, чтобы Творец дал мне полюбить его. Костя должен жить! Я легла к нему в кроватку и обняла, стала греть телом. Я покинула супружескую кровать и спала с ним несколько дней, пока ему не стало лучше, а потом перешла на диван, чтобы быть поближе к нему ночами. Его кашель каждый раз больно сжимал мне сердце… Даже потом, когда в очередной раз он заболевал, всё во мне напрягалось. Но страшное осталось позади, болезни потихоньку уходили.
  Ему нравилось, когда я брала его на руки. Летом я садила его на плечи, если во время длительных прогулок по лесам и полям он уставал. Он был ещё маленьким и нетяжёлым. Иногда мы пускались вскачь, и я себе удивлялась, ведь мне было уже около пятидесяти, а Бог так обновил весь мой организм, как будто я недавно родила и мне не больше тридцати.
 Из бани я его тоже носила на руках, укутав в полотенце. Старшие завидовали. Я и их пыталась носить зимой, чтобы не простывали, но потом поручила это мужу. Потом и он отказался. Косте же я говорила, что когда я состарюсь, он будет меня носить на руках. Эти речи ему очень нравились, но до вырастания было ещё ой как далеко. 
  У него обнаруживались пробелы в воспитании. Поэтому он был неуверенным и беспомощным в жизни. Он не понимал речи, тушевался, когда к нему взрослые обращались с конкретным вопросом или просьбой. У него наступало оцепенение. Я специально стала давать ему поручения всякого рода. Зачастую я не сдерживала возмущения, как такое вообще может быть. В минуты отчаянья муж меня охлаждал: «А как ты хотела? Это гордость в тебе говорит».
 Я молилась о помощи, Бог мне посылал новое испытание, которое обнаруживало новые проблемы. Например, у этого ребёнка не было инстинкта самосохранения. Для меня это было загадкой, как он дожил до этого времени, как выжил. Бог хранил его! Хранил до нас, чтобы мы могли научить его жить. Например, он не знал, что когда кто-то едет с горы на санках, нужно отступать в сторону. Я сама лично на ледяной горке чуть его не сбила, хотя кричала: «Уходи!» Мне пришлось извернуться и улететь в сугроб.
 Через год, когда мы нашли и взяли к себе третьего, старшего их брата, Костя не уходил с дороги, когда тот летом ехал с горы на велосипеде. Чтобы не задавить «неразумную козявку», он свернул с тропы и упал вместе с велосипедом. Я тогда тащила мальчишку на себе до дома. Слава Богу, был только ушиб.
  Он не умел звать на помощь. Если залез на крышку сарайчика, сидел и плакал, не догадываясь кого-нибудь позвать. Я приучала к свободе, позволяла гулять, играть во дворе. Они совершенно отличались от обычных домашних детей, поэтому приходилось быть постоянно начеку, как работники детсада, например, но дел было множество, ведь приходилось кроме обычной работы по хозяйству быть в одном лице ещё и учителем, и прачкой, и поваром.
 Однажды двое с прогулки зашли, и я спросила, где Костик. Они не знали, я отправила среднего искать, и он привёл потерянного братика. Оказалось, тот был в скотном дворике, не мог выйти. Он зашёл туда, толкнув воротца, а обратно не мог открыть, потому что они плотно прижимались, и не было ручки, чтобы потянуть. Мы брали сверху, можно было снизу взяться, но до него не дошло. Не сообразил он и приставить ящик к заборчику, чтобы перелезть. Просто стоял и плакал молча.
 Я беседовала с ним, говорила о семье, что он не один, что нужно всегда звать на помощь. Он не умел просить о помощи. Он вообще ничего не просил. Как-то изучая Библию о значении молитвы, я в словаре нашла слово «деесис», с греческого оно означало просьба, молитва. Я тогда вспомнила слово «недееспособный». К Костику это подходило, он был именно такой, не способный даже попросить. Хотя, нет, грубой силой он обладал и с ним даже не мог справиться средний брат, который старше его на два года. Но об этом позже. Костя не умел говорить о своих проблемах.
  Тёплого туалета у нас нет, поэтому сначала в холодное время дети ходили по нужде дома, на горшок. Гуляя на улице, могли сходить в холодный туалет или стайку. Коров на день мы выгоняли, и там всегда бывает сравнительно тепло. Он не умел сидеть на корточках, садился на ледяной пол в туалете, я учила его, чтобы не простывал. Деликатность мешала мне, приходилось посылать проверять его брата.
 У него была проблема с кишечником – дисбактериоз. Разрешалось присесть и так где-нибудь в сторонке, если прихватит. Однажды дети гуляли, а я пошла в огород вынести помои и увидела, что Костя стоит там уже синий, зарёванный, со снятыми штанами, без куртки. Он сходил по-большому, а когда стал надевать штаны, лямки комбинезона оказались перепачканными. Он никого не позвал на помощь, хотя брат катался рядом, во дворе. Я его быстренько занесла, мыла, прогревала, а сама плакала.
  Потом, когда он пошёл в школу, мне приходилось оправдывать его, защищать перед учительницей, когда его в чём-то обвиняли, а он был не виноват настолько. Он выглядел монстром, маньяком, жестоким, а я доказывала, что это не так, что он не умел говорить в своё оправдание, и то, что ему приписывали, так выглядело от неумения общения с ребятами.
 Постепенно он понял, что я за него заступаюсь и люблю, а я внушала, учила, убеждала, и постепенно всё наладилось. Но сначала было очень непросто, потому что он не умел любить. Это проявлялось и в общении с другими ребятами. На его жестокость жаловались, и мне снова приходилось объяснять, учить. Иногда это делалось жёстко, потому что постоянно тревожил вопрос, как он будет в школе…
Он был умным, но поражал своими высказываниями. Раз Аня пожаловалась, что он сказал о смерти. Он тогда наблюдал, как она садила себе клубнику, и заявил: «Ты умрёшь, а она так и не вырастет». Были и другие разговоры о смерти, которыми он нас «убивал».
  После выздоровления он стал много есть. Я радовалась на его аппетит и не отказывала в добавке, но потом заметила, что пищу он не жуёт, а сразу глотает. Порции я стала убавлять и учила его тщательно жевать. Это ему очень не понравилось. Он злился, не хотел подчиняться. Я понимала, что его приучили в больницах глотать, заставляя открывать рот. Вот почему были проблемы с пищеварением. Он нас травил своими невыносимыми газами. Но цель была поставлена, и я её достигала.
 Он жадно смотрел на чужие тарелки, завидовал даже папе. Я заставляла сравнивать его рост, размер с другими членами семьи, но в нём развивалась ненависть. Однажды дети прибежали с жалобой на его страшные слова о смерти: «Сначала умрёт папа, потом мама, потом Аня и Антон. А я буду жить!» Я выяснила, почему он выразил такую мысль. Она для него была утешением, связанным с приёмом пищи.
 Он никого не жалел, не любил, потому что это не было заложено в младенчестве. Позже дети рассказывали, что пьяная мама его не кормила грудью. Однажды отец ей подложил голодного ребёнка, так она чуть не задавила его. Часто он плакал, и так засыпал. Ребёнок должен чувствовать защищённость, внимание, любовь. В ответ на ласку у него развиваются положительные эмоции, ответная любовь. Поэтому он казался жестоким и бестолковым.
Он не понимал, почему находится у нас, спрашивал, когда его увезут обратно. Он не понимал слово «мама». Я со всеми проводила беседы о семье, читала стихи и рассказы, заостряя внимание на родителях. Аня и Антон полюбили меня сразу же, ещё по дороге из детского дома, а Косте любовь сразу не давалась.
 Он не понимал, что такое дом, семья. Много усилий было приложено и физических, и психических, но препятствия мы преодолели. Я тогда, читая детям художественную литературу, обращала их внимание на семью, родных, на дом. Я говорила, что и наш дом будет походить на красивый теремок, как в книжке или на рисунках. Мы закупили разной краски и летом все вместе красили дом. Однажды Костя рассказал нам свой сон о теремке. Позже он ещё раз видел похожий сон, но теперь уже знал, что тот красивый теремок – это его дом. Я тихо радовалась.
  Когда Костя пошёл в школу, он очень понравился учительнице своим видом. Я её предупредила, что этот ребёнок – бывший «Маугли», и трудностей ещё будет много. Необходимо закреплять знания, хорошие привычки, потому что пробелы в его воспитании были заполнены другим. Например, он не мог находить свои вещи. Все умели уже класть на место свою одежду, а у него она постоянно терялась, и порою приходилось организовывать всех на её поиски.
 Так однажды был обнаружен его двойной носок на гардине в зале. Его не было видно, один Костя знал, где находится пропажа, но не говорил. На прогулку он надел по одному; шерстяной оказался на одной ноге, простой - на другой. Это я обнаружила, когда он пришёл с мороза раньше других, потому что замёрзла одна нога. Я налила тёплой воды и посадила его прогревать, подливая горячую воду, как делала им всегда, чтобы не простыли, не заболели. Я обнаружила, что носка всего два, с одной ноги. Он не говорил. Ответы из него всегда приходилось «выколачивать». Дети тоже ничего не знали. Только потом, с горем пополам удалось от него добиться признания. Он сказал: «Там», и мы все вместе смогли отгадать этот ребус.
  В школе он долго ещё разбрасывал и терял свои вещи. А ещё мучительными были мои каждодневные сборы его в школу вплоть до пятого класса. Если утром я не проверяла его портфель сама, он приносил в дневнике запись: «Не готов к уроку». Он был ужасно подвижный, никому покоя от него не было. Его сама директор выставляла почти на каждой линейке, чтобы показать всем, какой он феномен. Он не смирялся, держал руки в карманах. Дома мы его не давили, хоть и беседовать приходилось часто. Я внушала, что он хороший, умный, добрый, потому что верила в это. С Богом всё возможно!
  Мы видели в нём перемены, хотя временами он был невыносим.  Особенно часто он сцеплялся со своим средним братом. Антошка был умненьким, но физически слабым. Костя чувствовал это и не давал взять ему старшинство. Он его не слушался, злил, выводил из себя. Однажды, ещё вначале, старший при мне чуть не придушил младшего, и я стала опасаться оставлять их вместе. Костя мог в ответ на раздражение брата хохотать и убегать, доводя его до белого каления. Я ругала его, упрекая, что он смерти не боится, учила их всех любить и ценить жизнь, данную Богом.
 Постепенно стычки стали ослабевать, братья подружились во время игр, рисований, всяких инженерных задумок. А ещё они полюбили петь. Но сначала Костя петь не умел вообще. Звуки он издавал низкие, тяжелые, очень портя наши красивые христианские песни. Мы пели и множество обычных, и я учила его петь. В детстве у меня самой была такая проблема.
  Я попала в детский дом в возрасте пяти лет и пробыла там три года. Петь я хотела, но мне воспитатели не позволяли вначале, потому что я своим басом портила их песни на утренниках. Мне поручали учить и рассказывать стихи. Петь я научилась позже сама.
 Я любила слушать песни по радио, на пластинках, а самые любимые знала наизусть. Я отрабатывала их самостоятельно, репетируя в безлюдных местах. В школе меня одноклассники просили всегда петь новую им понравившуюся песню, потому что знали; текст её у меня уже есть. Позже я стала выступать на концертах, со школьным ВИА, в ДК и была внештатным работником культуры всю жизнь. Своих детей я приучила к музыке, теперь любовь свою к ней передавала младшим, приёмным. Потому я и Косте шутя, внушала, что он будет оперным певцом. И ведь он стал хорошо петь. Он пел везде, но особенно хорошо чувствовал себя в туалете.
 Этого мы поддерживать не могли, называли его туалетным певцом и выгоняли его оттуда, прерывая его рулады, швыряя в стенку комьями земли. На уроках пения в школе он получал всегда то пятёрки, то двойки и надписи-жалобы объясняли причину – гиперактивность и баловство. Его выгоняли и с музыкального кружка. Теперь он любит петь дома в микрофон под караоке, да глядя на старших, пытается осваивать гитару. 
  Теперь Костя уже учится в пятом классе. Четверть закончил без троек, ему нравится учиться, делать уроки. Его всё больше хвалят. Неприятностей, связанных с его школьными делами, становится всё меньше. Он уверенный, лидирует, перестаёт колотить девочек, которые ещё совсем недавно унижали его, маленького и слабого лягушонка. Он липнет ко мне, обнимает и тёмно-коричневые его глазки тогда становятся маслеными и счастливыми. Он меня любит и уважает, как и папу.
 Костя обрёл своё место под солнцем и уверенно смотрит в будущее. Я очень рада за него и горжусь его успехами, будто он мой родной сын. Да, наверное, так оно и есть, потому что сам Бог дал нам его.

На фото Костя, лето-2013.