Бедный Ваня

БЕДНЫЙ ВАНЯ (РЕПОРТАЖ ИЗ РЕЙДА)

Вечер. Почти ночь. Чёрные контуры прогоревшего насквозь дома на углу Мясной и Пряжки. Наш очередной рейд.

Обращаем внимание на сияющее свежим листом металла окно второго этажа. Ещё недавно было взломано. Заколотили. Но дальше - тревога. В воротах зияет дыра. Теоретически можно пролезть, но мы пойдём своим путём (желающие проникнуть, не обольщайтесь: меры уже приняты, к тому же, вы можете нарваться на нас).

Сиротливый оболганный флигель. Наёмные хаузхантеры-эксперты приписали ему стопроцентный износ. Флигель должен пасть жертвой нового бассейна. Горпрокуратура переправила моё обращение тому, кто приговорил к сносу блокадную подстанцию. Гастарбайтеру Кичеджи.

Подходим к дому. Тихо, темно. Стоим. Можно было бы уйти. Но я чувствую, что в доме человек.

Так и есть. В насквозь промороженном "предбаннике" бывшей парадной, скорчившись от холода, застыла фигура. Дальше не пройти - забито, завалено. Спрашиваем: "Человек? Ты живой?" Мёртвого здесь я уже видела.

Живой. Что ему делать здесь: в выгоревшем доме, и даже у входа в дом? Обращаюсь к нему: "Человек! Давай, выходи отсюда!"

Обычно они упираются. Эти люди, ищущие даже уже не тепла, а просто замкнутого пространства. Люди, которым нужны только четыре стены. Они уже не претендуют на пятую - их вполне устраивает зияющее над головой небо. Я видела такого жильца даже во флигеле Карелиных... Эти карточные на тот момент флигели - зыбкая защита от ветра. Люди ли те, кто здесь? Или уже собственные тени, призраки былого, почти бесплотные духи, которым жить-то осталось (на улице долго не живут)... Но жалеть их нельзя. Уже нельзя. После стольких пожаров в столь же призрачных, полубесплотных, исчезающих домах. Всё-таки я его выведу. Пусть хоть просит, хоть кидается (сопротивляются они по-разному).

Но этот бомж выполнил моё требование беспрекословно. Подчинился. Вылез из-за оторванных досок. Мама родная, да он же с костылём... И практически ходить не может! Он идёт на пятках и средней части стопы. Потому что пальцев у него просто нет (частичная ампутация обеих стоп). Он понимает, что сопротивления бесполезны. Отсопротивлялся (минуты спустя мы узнаем, что он служил в дисбате, дружит с людьми из "Афганвета", которые почему-то не спешат помогать ему с жильём) и занимался рукопашным боем. Сильный кашель. Говорит, что не туберкулёз, воспаление лёгкого. Впрочем, мы не боимся туберкулёза: чему быть - того не миновать, туберкулёз можно подцепить и в метро.

Такого и выталкивать-то грех. Но искалеченному дому не лучше. Поэтому придётся... По нашему это называется зачистка.

Человек сидит на обломках. Просит сигарету и огонька. Затягивается жадно, как последний раз в жизни. Пока он курит, я вглядываюсь в его лицо. Спрашиваю, как зовут.
- Ваня.
Бедный Ваня... Хорошие, живые глаза. Глубокие, тёмные, проницательные. Фактурное лицо. Без малейших признаков дегенерации. Чистая речь, полные фразы, общение почти без мата. Без обычного "бомжового" запаха - он где-то моется. Довольно приличная для его положения куртка. Живущие на улице люди очень быстро начинают напоминать животных. Кстати, а сколько он на улице? Отвечает, что 10 лет. Наверняка привирает. Столько не живут: слишком хорошо сохранился. Дно ещё далеко. Смерть куда ближе.

В общем, Ваня себя держит. Выясняется, что "держат" его друзья и сила воли. И ещё, по его мнению, он просто живучий. Да и молодой ещё - всего 32 года. Ему бы в социум... Первый его вопрос: "Сколько времени?" Второй: "Вечера или утра?" Да, социальные связи ещё не утеряны, хотя, дезориентация во времени уже чувствуется.

Объясняю ему про пункты обогрева, про ночлежки. Ваня машет рукой:
- Да ну их... Всех. Они сектанты. Аум Синрикё.
- Почему сектанты?
- Они держат у себя и не выпускают. Они читают мораль. Они не дают даже курить. А у меня алкогольная зависимость, табачная зависимость. Я и сюда-то зашёл, если честно... Шёл погреться на коллектор, да не дошёл пьяный.
- Ты здесь замёрз бы. В расселёнках холоднее, чем на улице.
- Да, я знаю. Эти стены отдают холод. Но деться некуда. Все эти ночлежки... Им никогда не понять нас... Таких, как я... Это пустое дело, я не знаю, для кого они.
- А просто пойти в отдел соцзащиты? Ты же нормальный парень, не опустившийся, твёрдый. Пробьёшься.
- Да куда я пойду на таких ногах? И куда я пробьюсь? Кому я там нужен? Кто меня пустит куда?

Тяжёлая стадия апатии. И Ваня не первый.

- Ваня, ты питерский?
- Да. Ленинградский.
- В своём-то городе... А как на улицу-то попал? На жильё кинули?
- Ага. Только не меня, а батю. Он покупал дом, ну и...
- Документы есть?
- Паспорт сгорел. В пожаре.
- В этом доме?
- Нет.
Где его батя, я не спрашиваю.
- Ваня, тебе бы пробить инвалидность. Восстановить документы. Дадут жилище.
- Да кто мне что даст, смеёшься?
- Профессия есть?

Оказывается, даже две. По первой он конюх. Первую ногу ему отдавил конь: 800 килограммов по пальцам. Потом уже обморожение, ампутация. Кроме того, Иван - профессиональный шиномонтажник. По его словам, друзья (не из бомжей) сейчас пробивают ему устройство на работу. Где работа - там и дом. Ваня очень хочет оказаться дома. Но дело идёт очень медленно, и я опасаюсь, что Ваня так не протянет. Может уже и нет друзей-то: забыли про Ваню, бросили пропадать зимой в расселёнках. Но я не скажу это Ване. Не стану отнимать у него последнее - веру.

Ваня снова заходится кашлем.

- Ваня, ты здесь загнёшься. Совсем. Может, тебя в больницу?
- Ай, ну их тоже...
- Ну нельзя же так, Ваня. Тех ну, других ну... Ты раскис.
- Да был я в этой больнице. В Володарской, на Косинова. Подержали, буквально только отогреться дали - и выгнали. Не помогли ничем. Зачем я им? У меня же денег нет, всем этим больницам нужны только те, у кого деньги.
- Бедный Ваня.
- Без копья, ага.
Мы даём ему ещё сигарет и мелочи на пачку.
- Может, тебе "скорую"? Вызвать?
- Не возьмёт. Кто меня возьмёт? Кому я нужен?

Мой соратник по рейду подтверждает. Да, "скорая" с улицы не больно-то берёт. Он вызывал замерзающему пьяному - не взяли.

- Ваня, что делать-то будешь? Ты же здесь замёрзнешь. Пьяные, думаю, знаешь, как замерзают.
- Да, пойду на коллектор. Промёрз...
- Мы тебя докинем. Только не возвращайся сюда. Мы вернёмся и проверим. А завтра придут - заколотят.
- Да не вернусь, я просто не дошёл...
- Все вы "не доходите". У вас одна "легенда". Сколько вас тут было? Бомжи, наркоманы...

Рассказывает, как сам, последними своими силами, гонял наркотов отсюда. Как они кидались на него, а потом пришли менты и его отбили. А Ваня просто знал, как поставить блок.
Что труп в доме был не один, а несколько: наркоты где живут, там и умирают. Что находил во дворе голову. Я, кажется, знаю, чью... Менты в доме тоже были. Я даже знаю, когда. "Показания совпадают". Похоже, он неплохо осведомлён о ситуации в доме. Нет, он не просто зашёл: случайно раскололся Ванёк...

- В общем, пойдём-ка, Ваня. Подальше отсюда. Только не вернись.
Мы доводим его до коллектора. На такое расстояние, чтобы обратно он просто не дошёл. Там тепло и безопасно. По пути Ваня падает. Уже не умеет....

Поднимаем его. В потоке жаркого воздуха Ваню уносит блаженная алкогольная волна. Тщедушное счастье бомжа... Он с упоением рассказывает, как в дом приходил "Беркут". Как всех наркотов поставили к стенам и положили мордами в пол. В каких красивых стойках застыли бойцы... А Ваня знал, как поставить блок... Напоследок отмечая, что он в курсе событий в мире, мы понимаем, что нам пора идти.

На вопрос, куда дальше. отвечает: "К Серёге пойду. Если пустит. Ещё не ночь". Серёга - друг. Рядом живёт. Сегодня у Вани есть шанс простоять на своих ногах до утра.

А вот завтра... Что ещё делать с ним - неизвестно. Но, если придумаем выход, мы знаем, где Ваню найти. При первом же случае он снова придёт в эти стены. Хотя бы на пьяном автопилоте: любые люди всегда идут в дом. В следующий раз мы принесём ему батон и пакет кефира. И впрямь бедный Ваня. Ему социум нужен, он социуму - нет. Государственная соцсистема и её потенциальные подопечные никогда не поймут друг друга. Они далеки, словно планеты в Космосе. Меньше недели назад я долго и подробно говорила с замдиректора центра реабилитации, десять лет жизни отдавшего социалке, в том числе и ночлежкам. Его глаза были так не похожи на бездонные, напоминающие окна брошенного дома, глаза Вани. Они смотрели уверенно и прямо. Их обладатель был уверен, что все, кто хочет социализироваться - непременно социализируются. Что деньги выделяются. Что всё легко, безоблачно и безветренно. Мы общались почти полчаса, но мне так и не удалось его убедить, что бомжи сами не придут. Что к ним надо идти. Навстречу. И это очень непросто. Он был учтиво-равнодушен. Как зомби, твердил своё, не желая слушать.

Похоже, что Ваня был прав. У него ещё есть шанс, но надежды на шанс уже нет. Глаза госслужащего от социалки действительно напоминали глаза сектанта "Аум Синрикё"...