Анзак

Рассвет 25 апреля 1915 года выдался туманным и сырым. Сержанта 24 батальона третьей австралийской бригады Петера Шеферда била крупная нервная дрожь. Чтобы скрыть стук зубов Шеферд злым шепотом выговаривал рядовому своего отделения, Джнону Малкину, за случайно утопленный при посадке в шлюпку магазин с патронами.  Ели бы не этот шепот и скрип уключин, могло показаться, что десять человек брошены в нулевом измерении.  Звук оседал и терялся в ватном сыром воздухе.  Тишина стояла такая, что просто не верилось, что вокруг гребет еще пара десятков экипажей морпехов. 

Бухта Габа-Тепе, в которой 1 эшелон должен захватить плацдарм, была окутана густым паровозным туманом.  Именно из за него  калибры 2-й эскадры контр-адмирала Тереби молчали. Молчали и Турки. Море было непривычно спокойно.  Зеркальную плоскую поверхность, нарушала только рябь от шлюпки.
 
Для парней из отделения сержанта это было первое дело. Да и сам Шеферд, если честно, был необстрелянным восемнадцатилетним юнцом.   Он вырос на  маленькой, забытой богом, австралийской ферме. Отец его рано умер и с одиннадцати лет Петер стал главой семьи, помогая больной, чахоточной матери, поднять на ноги двух малолетних сестер. Тяжелая жизнь на ферме, физический труд и не детские заботы рано сделали из мальчика мужчину. В 18 лет Петер выглядел на все тридцать. Степенный и рассудительный, сильный как бык, он пользовался уважением во взводе. Недаром же сам командир Анзака генерал Бирдвуд, произвел его в сержанты.

Однако, обманчивая тишина и плоское, мертвое  море здорово напрягало. Лучше бы стреляли. И эта подлая дрожь. Питер злился на себя и почти уже ненавидел и одновременно жалел желторотика, неуклюжего, непонятно как попавшего в морпехи, бывшего посмешищем всего батальона, рядового  Малковича.

Впереди показались расплывчатые контуры Габа-Тепе. Ребята приналегли на вёсла. Вдруг, в воздухе пронесся пронзительный звук летящего снаряда, потом еще и еще. Тишину разорвало в клочки. Мир сразу наполнился неприятными, опасными звуками. Петер увидел как, разрывая хлопья тумана, на него мчится огромная черная точка смерти.
Удара он не почувствовал. Нечеловеческая сила подняла его над горизонтом и он, как будто в синематографе, отстраненно,  увидел жуткий сатанинский фейерверк: разлетающиеся фонтаном щепки, оторванные кисти рук, жестяные банки, кубики пайкового шоколада, кровавые клочья человеческих тел и голову рядового Малковича с треснутыми стеклами очков, под которыми, вместо больших коровьих близоруких глаз зияли две черные впадины.
 
В следующий миг крики , стоны покалеченных людей, свист осколков, всё исчезло. Словно выключили рубильник.  Наступила глухая темнота. Петер почувствовал, что погружается в мягкую, приятную пелену.  Неожиданно, резкая боль, словно тысяча иголок пронизала мозг.  Звериный инстинкт потянул Шеферда к свету. Жадно ловя пропахший порохом и кровью воздух  Петер, вынырнул на поверхность. Сколько видит взгляд, вокруг щепки, панамы  «giggle-hat», трупы, зацепившиеся за обломки шлюпок и ни одного живого.

Вода, обжигает. Мышцы ног словно кто-то вяжет в морской узел. Боль в каждой клеточке тела и огромное желание жить. А жизнь вот она в ста футах.

Сто сорок гребков, даются настолько тяжело, будто к каждой руке привязан огромный жернов. Сверхчеловеческим усилием Петер сделал последний рывок, почувствовал под скрюченными от холода руками теплый мягкий песок и потерял сознание.  Здесь в тени огромных скал, куда не долетают ни турецкие пули ни крупповские гаубичные снаряды, спал простой австралийский парень и снился ему дом, где веселый отец вез его в двуколке, а рядом  молодая хохотушка мать. 

И нет ни чужой войны,  ни чужой земли, а только огромное  необъятное, как луна счастье.

Из первого эшелона мало кому удалось выжить. Не удалось и Шеферду.
19 ноября 1915 года при штурме турецких укреплений сержант 24 батальона третьей австралийской бригады был убит осколком от снаряда, выпущенным из пушки союзнического английского корабля «Триумф».