Альфред Хейдок. Огонь у порога 10

   Часть 10
                Альфред Хэйдок
                ОГОНЬ У ПОРОГА
                ~~~~~~~~~~~~~~
                Сборник работ разных лет
                Амрита-Урал 1994

      Это записи небольшого количества тех знаков, которые вспыхивают как огненные вехи на великом пути человеческого духовного восхождения.
      Бесконечно разнообразными могут быть они, как бесконечно разнообразны и те, кто устремились к Вечному Свету.
      Знаки умножаются по мере того, как человек побеждает свою низшую природу, как он из раба страстей становится их господином...
    Пусть эти записи послужат ободрением всем устремившимся по огненному пути.
                Альфред Хейдок

      Моему Великому Учителю Н.К. Рериху, чьи произведения как кисти, так и пера служили мне светлыми маяками в оглушающем мраке жизни, с благоговением преподношу свой скромный труд.
                Альфред Хейдок. Харбин, 11.09.1934 г.

                Навсегда -2

   5
      - Ты мне нравишься - я могла бы полюбить тебя, но наше счастье было бы очень коротким: у нас свои законы. И зачем тебе это, когда по земле ходит та, единственная, которая может стать твоим настоящим счастьем?
- Я не знаю такой, и почему она - единственная?
- Когда-то вы с ней были одно, а потом стали двумя. Ты встретишься с нею - я тебе помогу.
- Но как я узнаю, что это именно она? Дулма протянула к самому моему лицу свои смуглые пальчики - из них струился нежный аромат жасмина.
- По запаху моих рук ты узнаешь ее - я буду рядом. Феи не бывают неблагодарными.
Я бросил свои колдовские инструменты в пламя. Огонь яростно набросился на них.
Дулма встала между мной и костром и, неожиданно ласково мне улыбнувшись, исчезла...
Костер догорал. Налетел легкий ветерок, пошевелил веточки и как бы прошептал: уш-шла... Да... из моей жизни ушла сотканная из солнечных лучей и лесных запахов сказка... Была - и нет ее!.. А существуют ли, вообще, сказки? Может быть, все они - быль?
Настала зима. Опять служебная надобность несла меня в захолустье Приуралья - на этот раз в старинное село Ш. Автобусы ходили туда крайне редко. Выйдя на железнодорожной станции, я пристроился в сани к возвращающемуся в то же село колхознику.

      Белый-пребелый снег искрился под полуденным солнцем, а изредка попадающиеся бугры отбрасывали голубые тени. Кругом безлюдье, голубая чаша неба над головой и ни души. Часа через два езды возница сказал:
- Вон за тем холмом (он показал кнутовищем) наше село. Скоро дома будем. Да никак (тут он приставил ладонь козырьком к глазам) покойника везут.

      Я взглянул в указанном направлении и увидел вдали холм с одинокой елью на вершине. Из-за холма змейкой выползла похоронная процессия из нескольких подвод. Взгляд мой задержался на обитом красным кумачом гробу на передних санях.
      Гроб грубо вторгался в белое безмолвие снегов, нарушая его. Рядом с гробом, обхватив, левой рукой крышку, сидела молодая женщина, а позади нее - что-то закутанное в старый плед: когда мы подъехали ближе, это "что-то" оказалось курносенькой девочкой.
      Мой возница, почтительно освобождая дорогу, свернул под гору в нетронутый снег, остановил лошадь и, сняв шапку, перекрестился. Но тут произошло нечто неожиданное: поравнявшись с нами, сани с гробом заскользили боком, как это бывает зимою на так называемых раскатах. И со стуком ударились о наши сани. Гроб удержался на месте, но женщина слетела со своего места и повалилась мне прямо на руки, которые я едва успел подставить. От испуга ее большие серые глаза еще больше расширились, но лицо не выражало никаких эмоций - она была совершенно пьяна. Больше я ничего не успел заметить - я был ошеломлен совсем другим: от нее хлынула на меня волна нежного аромата жасмина...

... Жасмин зимой... Дулма и ее предсказание... Значит, Дулма подает мне знак, что эта пьяная баба с ребенком и есть царевна моей мечты, моя половина!
В оцепенении глядя на нее, я так и продолжал держать ее в руках, пока она сама не заговорила, едва ворочая языком:
- Пусти, чего держишь!
И вдруг, жеманно улыбаясь, с пьяной улыбкой добавила:
- Ишь обрадовался, щелкунчик, что я сама ему на руки пришла, - и перелезла обратно в своя сани.
- Пропадет баба - зальется, - сказал мой возница и тронул лошадь.
- А какая хорошая девка была! Недотрога. Спиртного в рот не брала. Стихи сочиняла и в клубе читала! Да вот...
- Ну что - "да вот"?
- Гармонист в селе был, гуляка... Сегодня его и хоронят. Не давалась ему Марьюшка. Он подружек подговорил, те напоили ее, и тут гармонист ее обгулял. Хотела Марьюшкина мать в милицию, в суд подать, да родители гармониста у нее в ногах валялись, упрашивали не губить парня и ЗАГСом прикрыть. Выдали.
- А как жили?
- Жили плохо. У мужа научилась вино пить. Тут острая жалость стегнула меня по сердцу. Бойтесь жалости к женщине, потому что никто не знает, где кончается жалость и начинается любовь.

      Возница замолчал. Мы уже подъезжали к дому. Я договорился с ним, что буду жить у него, пока не закончу всех своих дел.
      Ужинали картошкой с солеными грибами, запивали крепким чаем со сливками. Хозяева старались поддерживать со мной разговор, но у меня все время стояла перед глазами пьяная ухмылка молодой женщины, а за ней чудился скорбный лик затоптанной, изломанной жизни, - я отвечал невпопад. Ночью снились мне сумбурные сны.

      Волнуется, как море, огромная толпа. Все куда-то спешат, толкутся друг о друга. Там же, среди толпы, ищу одно бесконечно дорогое мне лицо.
      Вот мелькнуло оно, вот уже засиявшие от радости глаза улыбнулись мне и руки потянулись навстречу, как оно вдруг исчезло в круговерти нахлынувшей толпы. Раздался отчаянный крик, и кто-то рядом со мной совершенно равнодушно, точно речь шла о брошенном на землю и растоптанном окурке, сказал: "Девушку раздавили".

      От тоски и жалости просыпаюсь и тут же снова засыпаю. Вижу: громадный черный кот с зелеными глазами играет с пойманной полуживой мышью. Отпустит, даст ей отбежать немного и снова накроет лапой. Мышь роняет маленькие бисеринки крови, попискивает. Мне так хочется, чтобы ей удалось убежать, но чей-то безжалостный голос у самого моего уха произносит: "Никуда она уже не уйдет".

      Горная страна. Зубчатые пики. Отвесные стены ущелий. На одной стороне, на высоко вознесшейся вершине, купается в небесной сини белый златоглавый храм. Он излучает свет, и оттуда доносятся обрывки торжественного пения. Одинокие фигуры карабкаются к храму по крутой, почти отвесной тропе.

      По другую сторону - зубья темно-серых, вонзающихся в небо скал. Разверстая пасть гигантской трещины горного разлома делит страну пополам.
Грозные отвесные стены трещины уходили в черную бездонную i?iianou, откуда призрачными столбами поднимался туман. И толпы людей, обгоняя друг друга, разными дорогами спешили к этой пропасти, по-видимому, не зная о ее существовании. Но, достигнув крутого спуска в ее пасть, уже не могли остановиться и потоками скатывались в бездну.
      И спросил я у кого-то, стоящего на разветвлении двух дорог, нельзя ли спасти хоть кого-нибудь из этих, идущих на гибель, и что для этого надо сделать. И он ответил:
- Надо любить. Нет ничего сильнее на свете, чем любовь.
Тогда, указав на храм, я спросил:
- Каков Бог этого места?
И он ответил:
- Бог этого храма Любовь, породившая Вселенную, всех и каждого. И еще спросил:
- Чем служат этому Богу?
И он ответил:
- Красотою во всем и везде, а главное - красотою в мыслях, так как без мысли нет и действия.

      Последний сон кому-то может показаться вымышленным. Но разве мало людей, кто, просыпаясь утром, досадуют на себя, что опять не удалось удержать в памяти чудесных наставлений и замечательных мыслей, которые только что были сообщены
в сновидениях? А обиднее всего, что забыли такой простенький прием ну сущий пустяк, пользуясь которым, они сейчас летали! Когда люди научатся удерживать в памяти со всеми подробностями свои сны, их жизнь чрезвычайно обогатится.

   7
      Если бы на другое утро кто-нибудь меня спросил, как я намереваюсь поступить в дальнейшем в отношении Марьюшки в связи с пророческим указанием Дулмы, я бы ответил, что у меня нет никаких намерений. Но это была бы несознательная ложь, так как в глубине души решение уже состоялось, но я боялся признаться в нем самому себе. Рассудок отмахивался от него, как от назойливой мухи. Я был подобен раненному пулей охотника зверю - он все еще продолжает бег, несмотря на то, что обречен. Но решение было только одно - я полюбил эту пьяную бабу, и если бы она, кроме пьянства, обладала еще каким-то другим пороком, меня это не остановило бы. Но пока что ни плана действия, ни охоты его составлять у меня не было. Может быть, накопленный опыт подсказывал мне, что когда бьют часы судьбы, все как-то складывается само собой, и это было действительно так.

      Я только что покинул свой ночлег и зашагал в сельский магазин за сигаретами, как увидел впереди ту самую девочку, которая вчера сидела рядом с матерью у гроба отца.
Вид у нее был жалкий: на ножках стоптанные ботиночки и, несмотря на стужу, рваные хлопчатобумажные чулочки. Старый плед, завязанный крест-накрест на груди. Почти одновременно мы оба переступили порог магазина.
- Отчего в такой холод мать отпустила тебя без шубы? - спросил я девочку, пока пожилая продавщица отпускала ей керосин.
- У меня нет шубы, - был ответ.
- На водку всегда деньги есть, но чтобы детей одеть - денег нет, ¬наставительно произнесла продавщица.

      Меня осенила внезапная мысль.
- Хотела бы ты вон ту шубку, которая висит над полкой? - спросил я. Глаза девочки вспыхнули и тут же погасли.
- У мамы денег нет.
- Не надо маминых денег - я тебе куплю шубку. - Кстати, - обратился я к продавщице, - подберите ей теплые сапожки, чулочки, бельишко, - ну вы сами знаете, что надо.
- Вы, случаем, не родственник ли ей будете? - немало удивившись, спросила продавщица.
- Что-то вроде этого, - засмеялся я. Продавщица знала свое дело: из магазина девочка вышла сияющей и неузнаваемой.
- На, возьми керосин! - крикнула ей вдогонку продавщица. - В радостях и забыла, зачем приходила...

      Надо было видеть, как гордо она шла; потом побежала. Мне стало необыкновенно хорошо на душе. И был положен почин... Правда, денег осталось мало, но черт с ними! В то же время и какая-то тревога проснулась... Под вечер, вернувшись домой, я застал у себя девочку в полном наряде: - Мама вас зовет к себе - я вас поведу. Моя маленькая спутница привела меня к потемневшей избе с высоким крыльцом и крутой лесенкой. Шагнув в комнату, я успел заметить, что она не прибрана после поминок. Немытая посуда по-прежнему находилась там, где ее оставили подвыпившие гости, а пол был весь усеян скорлупой кедровых орешков, которые здесь называют "уральскими разговорами". Но один конец длинного стола был прибран и накрыт белой скатертью, на которой красовалась початая бутылка вина и кое-какая закуска, видно, для меня. Возле стола стояла она - сама хозяйка. Первый раз я имел возможность разглядеть ее как следует.
Передо мной стояла высокая сильная женщина в белой блузке. Черный сарафан туго обтягивал крутые бедра и высокую грудь. Голова с каштановыми волосами была слегка откинута назад как бы с вызовом, и серые глаза недобро светились. И хотя вначале она заговорила как бы ласково, я понял: предстоит сражение...

      Должен оговориться - мне всегда нравились высокие, крупные женщины. Входя в купе вагона, они почти целиком заполняют его, особенно зимой, когда в меховых манто. Они пышногруды, властны и распорядительны. Их появлению предшествует тонкий аромат дорогих духов. Мужчины с ними предупредительны и с готовностью уступают места.

      В грезах я представлял себе будущую подругу надежным и верным товарищем, мужественной и сильной духом. Я понял, что именно такая стояла предо мной. Жизнь ее была искалечена, она пила, но - как странно - это обстоятельство обостряло мое желание бороться, бороться за нее во что бы то ни стало.

      Судя по некоторым признакам, она уже успела приложиться к бутылке, которая стояла на столе. Сможет ли она удержаться на том пьедестале святой, озаренной любви, который я в своих мечтах уже построил для нее? Может быть, и устоит первое время, а потом неминуемо опять потянется к алкоголю и вместе с ним - к блуду... Огромный кот с зелеными глазами крепко держал мышь под когтистой лапой, и "никуда уж ей не уйти". И, может быть, я напрасно ищу ангела с человеческой плотью....

      А хозяйка уже заговорила:
- А-а, пришел наш благодетель, пришел! "Благодетель" - неприятно кольнуло и насторожило меня: в слове звучала издевка.
- Садись сюда! - указала она на накрытый конец стола. - Уж я так рада, так рада, что ты пришел! Утром ко мне прибегает Машутка, разнаряженная. Вся так и сияет. "Откуда все это?" - спрашиваю. А. она мне: "Добрый дядя, такой красивый, все купил. Тот самый, которому ты вчера на руки упала". - А ты его поблагодарила? Сказала спасибо? -обратилась она к девочке. Та молча отрицательно мотнула головой.
- Я так и знала - неблагодарная! Сейчас же иди, поцелуй доброму дяде ручку!
Девочка посмотрела на меня и нерешительно шагнула. Я спрятал руку за спину.
- Руки целовать не дам. Не издевайтесь надо мной!
- О, мы благородны! Вы уж простите меня - потеряла веру в добрых дядей! Думала - фрукт какой-то! Во что-то целит... А мы даже имен Друг друга не знаем. Меня зовут Марией, а по отчеству Петровна. Я представился.
- А-а, Николаша! - она протянула мне руку, налила мне и себе водки. ¬Будем здоровы! Она выпила, я отказался.
- Ну, вот, - развела она руками, - хотела отблагодарить, да не вышло. Оказалось - нечем.
И вдруг, грозно нахмурив брови, гневно уперлась в меня взглядом:
- Зачем вы это сделали? Кто вас просил?
- Как - зачем? Да так... - ошеломленно заерзал я на стуле.
- "Да так" не бывает. Аль моя пьяная рожа вчера понравилась? Когда-то меня красавицей звали. Это было до...
Она внезапно осеклась. А потом тяжко, мучительно выдохнула:
... Силком замуж выдали. Насильника пожалели, а меня нет.
Она вдруг зарыдала, а потом, хмуро на меня глядя, спросила:
- А может, и впрямь понравилась? Есть ведь и такие любители, что норовят после мужа на еще теплую постельку... Знаешь что... Я сейчас все твои подачки брошу тебе в лицо!.. Маша! Поди сюда! - она гневно крикнула тут же стоявшей дочери и начала с нее срывать одну за другой мои покупки. Девочка громко заплакала. Я бросился к Марии и схватил ее за руки:
- Не дам обижать девочку! Между нами завязалась борьба. Вдруг она опустила руки и спокойно произнесла:
- Зачем вы это сделали?

      Я заметался и, кажется, застонал... Разве я мог рассказать о том чудесном, что привело меня сюда! Она бы ни за что не поверила! Тут было не до философии Платона о душах-половинках. Требовалось что-то решительное и краткое. И решив все сразу поставить на карту, я как можно спокойнее и убедительнее произнес:
- Я вас люблю, Мария Петровна. Вот почему я это сделал. Я влюбился в вас с первого взгляда и не знал, с чего начать. Тут встретилась ваша дочь в магазине...

      Марья запрокинула голову и громко захохотала, почти истерически.
- Он говорит о любви, о любви, которой я никогда не видела и не знала! Я вижу кругом только мерзостный блуд, похотливые взгляды и слышу похабные анекдоты. Где вы видели эту любовь? Ее нет теперь даже в книгах, где она долго держалась. Ее съели, как закуску к выпивке на молодежных вечеринках-танцульках, где время от времени тушат свет, чтобы заглушить остатки стыда. Нет любви - осталась одна голая похоть. А знаете, отчего это произошло? - и, не дожидаясь ответа, убедительно произнесла:
- Во всем виноваты врачи.
- Как так?
- Да очень просто. Помните, где-то в каком-то заповеднике перестреляли всех волков в надежде, что от этого поголовье животных в заповеднике увеличится - некому истреблять. Ан не туг-то было! Оно стало уменьшаться и хиреть, так как некому было истреблять больных и слабых. И пришлось снова разводить волков.
- Какое это имеет отношение к любви и к человечеству? И при чем тут врачи?
- Самое непосредственное отношение. Болезни человеческие - это те же волки: до крепышей добраться не могут, а слабых настигают и пожирают. Теперь всех хиленьких и слабеньких к докторам таскают, а те их подштопают, где надо - заплату наложат и направляют в жизнь: богатырем не будешь, а небо коптить можешь! И вот эти слабаки плодят таких же слабаков. На сильную и красивую любовь, требующую самоотверженности и борьбы с препятствиями, слабак не способен. Сильная, красивая любовь удел сильных и высоконравственных людей. Поэтому слабак и не ищет любви: ему нужны только телесные утехи, и в них он проявляет большую изобретательность и изощренность. Он не хочет сознаться в своей животности и поэтому прячет свою немощь презрительным отрицанием всякой нравственности: она-де ни к чему и научно недоказуема - все дозволено! Слабаки ночью собираются стаями, как шакалы, набрасываются на одинокую девушку и скопом насилуют ее, зная, что любви ее им не дождаться вовек. Слабак подл и блудлив. Попав в начальники, слабак, прежде чем принять женщину на работу, оценивает ее прелести,
примеряет... Что, разве нет?

- Во многом согласен с вами, Мария Петровна, но есть и возражения. Что касается полезности волков, полностью с вами согласен. Обмануть природу никому не удавалось, не удалось и не удастся, тем более слабаку. Природе нужны сильные, отважные люди - творцы, творцы жизни и ее красоты. Для слабаков, несомненно, где-то уготован огромный мусорный ящик, куда Природа выбрасывает отходы своего производства. Когда слабаки окончательно обнаглеют, она выпустит на них стаю космических волков. И это время, может быть, уже совсем близко, потому что слабак, действительно, обнаглел, он даже отказывается трудиться... Но я вовсе не о том хочу говорить...

- Да, да, вы ведь о любви. Так какого рода любовь вы мне предлагаете?
- Любовь не товар. Предлагать, продавать, покупать и дарить можно лишь животные утехи. Любовь - огонь, пламя. Ею можно только зажигать сердце другого, по меньшей мере, отеплить. Любить - значит гореть.

- И, по-вашему, я так и должна сразу загореться к вам?
- Не может быть иначе. Я вам объясню почему. Это было давно, очень давно. Человек еще был как животное. И что самое поразительное - в то время не было ни мужчин, ни женщин, и оба пола совмещались в одном существе - мужеженщине. Процесс оплодотворения периодически совершался в его организме, и оно выделяло нечто, из чего возникало потомство. Человек этот был неразумен, блаженно доволен собою, ленив, ему немного было нужно для поддержания своего существования. Он не мог развиваться, прогрессировать - у него не было стимула! И тогда Боги разделили его на две половины - мужскую и женскую. То, что было единым, - стало двумя. Но от этого разделения возникла притягательная сила, вечно влекущая обе половины снова соединиться в одно целое. И эта сила и есть Любовь. Но влекомые этой силой половины были рассеяны, перемешаны и соединялись как: попало, не найдя той, от которой были отделены, и от этого они были несчастливы. И по сей день половины ищут свою подлинную пару и редко находят. Но если находят - счастье их велико.

- И вы нашли во мне свою половину?
- Да, и потому вы не можете не полюбить меня.
- Наваждение какое-то! - сказала она, тяжело дыша. - Не верится, но хочется верить, ой, как хочется! Я сама сколько раз думала - не может так остаться, на этом все не должно закончиться: изнасиловали меня, потом на свадьбе "горько" кричали, а счастлива была только в мечтах. Где-то, думала, ходит мой сказочный принц, ищет свою царевну. Откуда ему, благородному, догадаться, что царевну его - тю-тю! - слабак с заднего хода украл... А мечталось мне царевичу своему веночек из алых цветочков сплести и, на цыпочках подкравшись, ему, спящему, на лоб положить, чтоб приснилась!.. А, может, ты ошибся? Как ты узнал, что я твоя царевна? Может - я не та?

- Это я знаю точно - та! И когда мы будем жить вместе, - тут я подошел и взял ее за руку, - у нас будет сад и много цветов. И когда зацветет жасмин, я все расскажу, а теперь - нет.
В ней происходила какая-то борьба, но руки она не отнимала. Я продолжал: - Наша любовь будет расти, как нежный цветок, пока не разрастется в пышный куст. Чем дальше, тем сильнее. И эта любовь разбудит дремлющие в нас силы - мы будем творить, Марьюшка! Я нс знаю, что именно творить, но это будет что-то великое и прекрасное, от чего людям на земле будет легче жить, от чего придет радость. Старость избороздит наши лица, но мы всегда будем казаться Друг другу молодыми и красивыми. Потому что влюбленные глаза видят в любимом лишь то, что хотят видеть. И когда кому-то из нас придется отлучиться, другой мучительно будет ощущать пустоту и будет настороженно прислушиваться, не звякнет ли щеколда калитки, не раздадутся ли знакомые шаги на дорожке.

- Наваждение какое-то, - произнесла она опять как после короткого забытья и отстранила мои руки. - Заслушалась я тебя, сладкоголосого... Хорошо поешь. Но хватит ли твоей любви, когда узнаешь, - тут она понизила голос до шепота, - что царевна твоя с изъяном - время от времени я теряю себя, у меня появляется желание напиваться. Я гоню его, но уже знаю, что из этого ничего не выйдет, и уступаю. Обычно это длится три-четыре дня. Сегодня день четвертый. Знаю, что плохо, но ничего с собой поделать не могу. Нужна ли тебе такая жена?

- Мне все равно, - также шепотом ответил я.
- Будь ты вдобавок к тому еще и потаскухой - ты мне нужна как воздух. В тебе вся моя жизнь.
      Тут она закинула назад голову и плечи ее затряслись от сильных рыданий. С ее уст срывались бессвязные слова, среди них я разобрал: ¬... любима ... значит, я любима...

      Потом вытерла глаза и сказала глухим голосом: - А теперь уходи. Возвращайся через год... Нет, это слишком долго... Через полгода! Лучше всего в Троицын день - перед самым закатом. Помнишь ту старую ель на холме, где я тебе на руки упала? К этой ели и приходи, получишь меня чистую, обновленную или ничего не получишь: такая, как теперь, я не приду. Если меня там не будет, так и знай пропала твоя царевна навеки, возвращайся и не разыскивай. А теперь уходи!

      Ошеломленный, я постоял немного, а затем двинулся к двери.
- Вернись! - вдруг воскликнула она. - Оставь что-нибудь на память. А то на другой день я могу и не поверить, что был тут такой человек, и я любима...
     Тут бы, по старинному обычаю, снять с себя нательный крестик и на нее надеть, но у меня его не было. Быстро отстегнул наручные часы, подал ей. Она поморщилась:
- Нет, не надо: могу ненароком пропить. Тут она сильным рывком сорвала пуговицу с моего пиджака.
- Этого хватит. Теперь иди. Помни - перед самым закатом у старой ели. Не вздумай мне писать... Я на бой иду. Сама себя губила - сама и спасать буду, потому что любима...
Я ушел.

   8
      Дни вы, дни мои прожитые! В вихре кружитесь вы предо мной, слагаясь в затейливый узор пройденной жизни. Есть среди них яростно-устремленные, победнозвучащие, есть полные горести и отчаяния. Но среди них есть один, который мне особенно дорог, вы догадываетесь, какой...

      В шумной сутолоке большого порода долгие месяцы я ждал этого дня и волновался: не за Марьюшку - я верил в нее, верил в ее победу. Я верил в силу своей любви как динамической энергии: она должна была незримо окутывать ее, поддерживать, внушать бодрость... Но я настолько разуверился в милостях судьбы, что все боялся какого-то подвоха с ее стороны в виде случайности. Ведь даже погода могла испортить встречу - какова она будет под проливным дождем и зонтиком! Кроме того, во всех талантливых повестях счастливое соединение влюбленных обречено на провал: или тут вмешается какая-то роковая женщина и увлечет героя в западню, или же с возлюбленной произойдет какая-нибудь трагедия, и герой поспеет, в лучшем случае, к похоронам, а в худшем - к свежезасыпанной могиле. Прочитанное ведь оставляет отпечаток на душе.

      Но на этот раз судьба и природа (если они не одно и то же) точно сговорились не чинить мне никаких препятствий.

      Троицын день блистал солнышком - оно согревало, но не жгло. И когда я вышел на станции, чтобы ехать в село Ш., меня ждал редко туда заходящий автобус. Правда, расписание его рейсов не совсем меня устраивало: я попадал в Ш. на два часа раньше нужного мне срока ¬перед самым заходом солнца. Куда я дену эти два часа? Сперва приехать в Ш. и потом возвращаться по улице мимо окон Марьюшки к холму с одинокой елью мне не хотелось. Поэтому, как только увидел вдали холм, я попросил шофера остановить машину и сошел при недоуменных взглядах остальных пассажиров - что, мол, человеку понадобилось в безлюдном месте, где нет других дорог?!

      Автобус скрылся - я зашагал к холму. Мне хотелось тишины, чтоб полнее отдаться своим чувствам, сильнее ощутить значимость предстоящего.
      В дальней роще закуковала кукушка. Кругом неоглядные поля, желтенькие, синенькие цветочки по обочинам дороги. Облачные горы с крутыми курчавыми ущельями величаво плыли в небесной сини. Вот вершина облачной горы преобразилась в голову великана. Борода его сперва вытянулась по направлению солнца, потом оторвалась и поплыла отдельно.
      Хорошо бы с Марьюшкой, взявшись за руки, вознестись к этим облачным горам и кувыркаться по склонам пушистых ущелий!
      А закат разгорался все величественней золотисто-красным пламенем и охватил уже полнеба. И чудилось мне: в бездонной голубизне неба, от края земли и почти до самого зенита во весь рост стоит величественная женщина - Вечная Жена. Над высоким лбом - диадема из звезд. И звездами струятся складки ее голубого покрывала. Взор ее устремлен в несказуемую даль, где из космических глубин идет, прокладывает к ней путь такой же гигант - Вечный Муж. Когда-то они были слиты в неописуемом блаженстве полного единства - не было ни мужского, ни женского начала, а было лишь невыразимое словами блаженство, которому ничего не нужно: оно вседовольно, всеблаженно и потому не может иметь никаких желаний. И по той же причине оно божественно - оно замерло на высочайшей ноте экстаза, оно как бы существует и не существует одновременно. Оно нс способно творить - у него нет стимула. Но наступает космический срок - проявление неведомого, непостижимого ЗАКОНА и, как клин, НЕЧТО вонзается в блаженное единство и делит его на мужскую и женскую половины. И от этого разделения рождается Бог неуемное желание снова соединиться, обрести прежнее блаженство единства. Имя этому Богу - ЛЮБОВЬ.

      Любовь - вечно творящий, понуждающий и двигающий колесо жизни и эволюции Бог. Именно любовь развила в первобытном человеке разум, заставив его заботиться о самке - источнике наслаждения и потомства. Все, что создано и существует, создано единой двигающей силой Мира ¬Любовью и через нее. Но разъединены они были для того, чтобы познавать, радоваться и страдать, стать еще лучше, совершеннее и затем по истечении неисчислимых веков вернуться к прежнему блаженному слиянию полного единства. И это произойдет, "когда все слезы будут выплаканы, когда все радости будут израдованы" и когда Космический Вечный Муж, пребывающий во всех мужчинах, так же, как Космическая Вечная Жена, пребывающая во всех женщинах, сольется с Ней в неописуемой Гармонии и Красоте. И тогда наступит конец света - разрушение Вселенной, ибо не будет больше Вседержащего, Всесвязующего Бога - ЛЮБВИ, на которой держится весь свет, которая заставляет размножаться, действовать, строить, создавать, ибо она - Сама Жизнь.

      Так размышлял я, перестав замечать окружающее, пока не очутился перед межой, ведущей на вершину холма.
     Взглянув на часы, я убедился, что до заката еще добрых полчаса.
- Ну, что ж, - решил я, - должен же кто-нибудь прийти первым. И стал взбираться по меже.
Под елью никого не было, но когда я подошел вплотную, из-за толстого ствола стремительно шагнула белая фигура с распущенными по плечам каштановыми волосами - Марьюшка опередила меня.

- Ты ... ты пришел на... насовсем?
- Навсегда, - сказал я и жадно привлек ее к себе. Тут она зарыдала:

- Целуй меня скорее, иначе не успокоюсь... так... так... Ох, как запахло жасмином! Откуда бы ему взяться?!

     Я тоже услышал. Так пахли пальчики Дулмы на Дивной горе. Стало быть, пришла присутствовать при завершении начатого ею дела. Феи ведь, будь сказано не в упрек людям, не бывают неблагодарными.
   г. Балхаш, 20.07.1979 г.

______________
* Первая часть – размещена в Стихи.ру 9 февраля 2014 г.
   Владислав Стадольник http://www.stihi.ru/avtor/vladislav3