Пепел Черных Роз - 118

''Пепел Черных Роз'' - 118




***

‘’Этот сёгун, принц Корэясу, был совсем не из тех сёгунов, коих назначали восточные дикари, самовольно захватившие власть в стране. Отец его, принц Мунэтака, второй сын императора Го-Саги, был всего на год с небольшим старше третьего сына, императора Го-Фукакусы. Как старший, принц Мунэтака был вправе унаследовать трон раньше младшего брата, и если бы это произошло, его сын, принц Корэясу, нынешний сёгун, в свою очередь тоже взошел бы на престол Украшенного десятью добродетелями
Но принцу Мунэтаке не пришлось царствовать, ибо его матушка была недостаточно знатного рода, вместо этого его послали в Камакуру на должность сёгуна.
Но все равно ведь он принадлежал к императорскому семейству, иными словами, его никак нельзя было приравнять к простым смертным.
Нынешний сёгун, принц Корэясу, был его родным сыном, так что высокое происхождение его бесспорно! Находятся люди, утверждающие, будто он рожден от ничтожной наложницы, но это неправда — на самом Деле, она происходила из благороднейшей семьи Фудзивара. Стало быть, и со стороны отца, и со стороны матери происхождение принца поистине безупречно

Так размышляла я, и слезы невольно навернулись у меня на глазах.

Ты ведь помнишь о том,что к славным истокам Исудзу он возводит свой род, -как же грустно тебе, богиня,видеть принца в такой опале!
Я представляла себе, сколько слез принц прольет по пути в столицу! Единственное, чего, на мой взгляд, все же недоставало опальному сёгуну, это, пожалуй, любви и поэзии. До меня не дошло ни одного стихотворения, в котором он поведал бы о своих скорбных переживаниях, — а ведь он был родным сыном принца Мунэтаки, в сходных обстоятельствах сложившего’’
                ‘’ Непрошеная повесть’’



ВОКИ

***

Хижина Воки располагалась недалеко от лагеря пиратов, но на достаточном удалении, чтобы колдун чувствовал себя в одиночестве, и была она скорее не хижиной, а ветхим шалашиком из сучьев и хвои тех же самых сосен, что словно покрывало накрыли собой весь остров. Нигде не было видно ни следа кострища, ни бадьи с водой, ничего из того, что обычно окружает жилище человека,… видно колдун совсем не заботился о собственном уюте и удобствах своего быта.

Пираты бросили связанных пленников неподалеку от хижины и стоящего к ним спиной лохматого Воки и поспешно направились восвояси.

Колдун обернулся,…подошел к лежащим и, присев над ними, провел над лицом Айслина корявой своей когтистой лапой. Когти отросшие у него словно ножи распороли ячейки сети, укутывавший того. Он освободил мага от повязки и кляпа.

Айслин открыл глаза и, ослепленный поначалу светом, часто-часто заморгал. Затем вгляделся в лицо колдуна и вдруг брови его поползли вверх. Он в ужасе прошептал, пораженный,

- ТЫ?!!




ТОРКЕЛ

***

Торкел лежал на прибрежном песке лицом вниз и собирался с силами, чтобы выполнить такую непосильную для него сейчас задачу как просто встать.

Для этого надо было упереться руками в песок, подтянуть к груди колени, но ни на что такое его сейчас просто бы не хватило.

Омываемый холодными волнами и припекаемый высоко поднявшимся солнцем, он сейчас просто лежал, набираясь сил, и в очередной раз пытался вспомнить, как же все-таки ему удалось выбраться.

С благодарностью постепенно прозревающий мозг его вспомнил слова наставников Школы о том, что тело Рыцаря, натренировано должно было быть до такой степени, чтобы способно было само защитить и спасти себя, не подключая к действию сознания человека.

Боевая машина, в которую превращались Черные Розы, отражала и наносила удары помимо воли самих рыцарей…

…вернее сказать, он даже не задумывался  о том, что нужно было делать в тот или иной момент боя, и это было результатом того, что все мало-мальски важные нюансы боя или какой-то другой экстремальной ситуации тысячи и тысячи раз отрабатывались и обкатывались на полигонах.

Применяя методику обучения Цитадели любого человека можно было превратить в изощреннейшего бойца, а ведь в Орден брали далеко не всякого, тщательно отбирая из лучших, и отсеивая большую часть горящих желанием кандидатов, искренне веривших в то, что они достойны, сражаться под знаменами Черных Роз.

Именно поэтому, тело, оглушенного, и почти захлебнувшегося Торкела, в последний миг воспротивилось злому року. Просчитав все возможные пути спасения, оно, помимо его воли, выбрало единственно верный.

… пальцы рванули застежки брони…

… ноги в этот миг ощутили под собой каменистое дно, тело, оттолкнувшись от него, вынесло себя спустя несколько мучительных мгновений на поверхность,…к счастью далеко позади ушедшего вперед корабля Остэра.

Высокие прибрежные волны, во-первых, скрыли Торкела от глаз высматривающих его моряков, а во-вторых, именно они помогли ему приблизиться, а затем и выброситься на берег неподалеку от пиратской гавани.

Перевернувшись на спину, он вздрогнул от боли. Казалось, что его окунули в крутой кипяток. Войлочные прокладки под панцирем смягчили и спружинили удар, смахнувший Торка в море, но и они не смогли полностью ослабить его страшной силы…

Впрочем, оставалось лишь радоваться этой боли – если бы не панцирь болеть сейчас было бы уже нечему…

Вспомнив о панцире, он поморщился. Его благословенный верный доспех покоился теперь на дне моря, верная железка, спасавшая его не раз в бою и бывшая его, наверняка, самым верным другом. Честь и гордость…один из символов Черных Роз. Как долго он добивался права носить его. Он в очередной раз  спас жизнь Торка, сделав послушными свои тугие застежки,…и без помех освободил своего хозяина от собственной тяжести и утонул сам, подарив ему спасение.

За столько лет, привыкший к доспеху, как к своей второй коже, воин не мог избавиться от наваждения, что потерял друга, и мысленно обращался к нему так, будто металлическое изделие могло обладать душой и разумом.

-Почему бы и нет! – подумал Торкел. – Если издревле считалось что мечи воинов, вкусив крови, пробуждаются ото сна и словно младенец рождаются на свет для битв, то и панцирь мог обладать подобием души…

Торкел приподнялся, мысленно исследуя каждый свой сустав, готовность каждой своей мышцы… и вдруг встал одним рывком позволив себе один единственный первый и последний стон.

Раз уж именной панцирь Черного Рыцаря погиб в бою, негоже ему лежать там, на дне в одиночестве.

 Он стянул с себя кольчугу, поножи, налокотники, все то, что еще оставалось на нем из вооружения, оставив лишь длинный в четыре ладони нож,…сгреб все  в охапку, и в последний раз прижав к груди, закинул все подальше в море.

Это было глупо,…в высшей степени неразумно, но сейчас он не был уже Черным Рыцарем.

Лишившись доспеха, он словно бы, оборвал последнюю нить,…избавился от пуповины соединяющей его с несуществующей уже Цитаделью.

Сейчас  без единой металлической детали защиты, с ножом в руке и развевающимися по ветру распущенными волосами он как две капли  воды походил на легендарных воинов Уратэн. Теперь, освободившись от оков сдержанности и дисциплины Цитадели, последним воплощением которых были доспехи, он открыл сердце для истинного своего я, долго прятавшегося под маской страшного по своей боевой мощи, но неизменно рассудительного и хладнокровного солдата. Этот новый Торкел был страшен, потому что не был скован законами и моралью рыцарства и подчинялся сейчас только потаенным приказам, исходящим от растревоженного оскорбленного зверя, в которое превратилось его сердце. Разум отступил на второй план, не в силах противиться темной волне неистового гнева, причиной которого стало чувство позора и обиды.

Он жаждал мести и крови.

-Уратэн! – глухо произнес Торкел, прикрыв глаза, и словно бы где-то там высоко в небе…в облаках… высоко – высоко, ответили ему на пределе слышимости рокочущие барабаны предков…

-Уратэн! – Торк прижал руку к ране и воздел окровавленную ладонь к небу….

И голос сказал ему.

- Иди!