Parabel der Blinden

Они снова сидели на той же самой скамейке. Он и она. Тихий парк, в котором лишь изредка строгие мамаши выгуливали своих малолетних детишек. Ей всегда казалось, что это небольшой островок, скромный оазис среди шумного города. Она приходила сюда с самого своего детства. Точнее, с пяти лет – именно тогда они с отцом переехали в этот город. Сначала идея переехать в большой город волновала маленькое сердечко. А потом она очутилась среди этих серых небоскребов и неприветливых людей, которые снуют по улицам мегаполиса, то и дело поглядывая на часы, боясь опоздать, не успеть, а точнее – не преуспеть… Забавно, она довольно часто задумывалась над происхождением слова «преуспеть». В детстве оно почему-то ассоциировалось с пением. Ну как же, достичь «успеха», стать известной, попасть в телевизор - преус-«петь». Когда она попала в этот город, в котором большая часть таких, как она и ее отец, – маленьких выскочек из крохотных населенных пунктов, она поняла настоящий корень этого слова. «Преуспеть» - «успеть», «спешить». Время – деньги. Так любил повторять папа. Так он, в принципе, и действовал. Конечно, ему удалось достичь определенных «успехов» в «преуспевании». Он заработал достаточное количество денег, чтобы она сейчас могла не задумываться о своем благосостоянии. Вот только…
Он тоже приходил сюда довольно часто. С раннего детства. Жил неподалеку. Мама катала его здесь в коляске, потом приводила за руку. Потом он стал приходить сюда с Беллой. Когда ему исполнилось двадцать пять, овчарка тяжело заболела и ее пришлось усыпить. Впрочем, возраст у собаки был весьма почтенный. И тогда у него появилась… нет-нет, не Белла номер два, так было бы слишком тяжело. Это был Йохан, золотистый ретривер, которого он взял из специального приюта, где выращивали собак-поводырей.
Каждое утро ровно в десять они приходили к этой лавке. Он медленно шел из одного конца парка, она – из другого. Чуть быстрее. Возможно потому, что была помоложе. И поувереннее. Они уже не помнили, когда и при каких обстоятельствах случилась их первая встреча. Но им казалось, что это продолжается целую вечность.
Он аккуратно присаживался на скамейку слева, она опускалась справа. Между ними оставалось расстояние сантиметров десять, и никто никогда не стремился подвинуться. Они будто боялись разрушить хрупкую сказку, которая длилась ровно сорок пять минут – обычное время, которое и он, и она, затрачивали на утреннюю прогулку. Вечером они опять возвращались сюда. И так происходило каждый день.
Раньше они всегда молчали. Потом она заговорила. Им не нужно было биографий, историй – все это вранье для таких людей, как они. Они часто обсуждали книги. Он любил читать. Больше всего ему нравились рассказы Эдгара По. Почему? Кто знает. Было в них что-то такое… Некоторые страшные, некоторые смешные. Но он будто видел их. Ему казалось, что в некоторых местах он чувствует холодок, пробегающий по спине, а некоторые вызывали обманчивое впечатление, что если он вдруг резко обернется, то увидит кого-то у себя за спиной. К сожалению, он не мог увидеть ничего. Мог только прощупывать пальцами шершавую поверхность книги с рельефными буковками.
Она рассказывала ему о том, что работает журналисткой. Берет интервью у всяких чиновников. Ведет колонку по поводу социальной деятельности правительства. Эта тема будоражила ее ум, была близка ей, как никакая другая. Возможно, именно поэтому ее чаще всего и посылали к этим пыльным «денежным мешкам». А может, совсем по другой причине, о которой ей не хотелось даже и думать.
Вот и сегодня они, как обычно, сидели на маленькой зеленой лавке. Ветерок нежно трепал ее волосы. Она чувствовала на щеке лучик солнца. Один из последних лучиков того солнца, которое пока еще одновременно и светит, и греет.
- Я поймала последнего солнечного зайчика, - весело сказала она вместо приветствия.
- Это очень мило с твоей стороны. Значит, мне уже не достанется? – деланно сварливо пробурчал он.
- Я поделюсь.
Они замолчали. Иногда людям ничего не надо говорить, чтобы понимать друг друга. Он точно знал, что где-то между их сознаниями натянута крепкая нить, прочно связывающая двух абсолютно разных людей раз и навсегда. Иногда он задумывался о том, что значит для нее. Что вообще может значить сорокапятилетний слепой человек для девятнадцатилетней девчушки? Ее взгляды иногда пугали его своей бесконечной свежестью. Все, о чем она говорила, было ему в диковинку. Она так здорово рассуждала о значении каких-то слов, выдвигала свои смелые гипотезы, в которые ему очень хотелось верить… Они никогда не говорили о том, что делают целый день, где живут, откуда они. Просто приходили сюда. Потом уходили непонятно куда, неизвестно с кем встречались, проводили ночи. Но все это было словно в другой реальности, которая была для него серой, безрадостной. А вот это здесь и сейчас рядом с ней, сорок пять минут утром и шестьдесят вечером, на этой лавке – именно оно настоящее. Так ему казалось. Больше всего в жизни он боялся того, что однажды это прекратиться. Он придет сюда, сядет на лавку, а музыка ее голоса будет в это время звучать где-то в другом месте и для другого человека.
- Расскажи мне о нем, - вдруг сказал он. Тихо, он всегда тихо просил об этом. А она всегда слышала, - о солнечном зайчике. Какой он?
- Ой, знаешь, это так трудно, - как обычно начала она упираться. – Я даже не знаю, как его описать.
- Ты сможешь, я в тебя верю, - улыбнулся он. Интересно, какая она, его улыбка? Те немногочисленные женщины, которые снисходили до участия в его судьбе, говорили, что красивая. Но мог ли он им верить? Мог ли он вообще кому-нибудь верить, кроме нее?
- Ну, на самом деле, это довольно трудно… Ты ведь чувствуешь тепло лучей? На вид они такие же. У них цвет тепла. Такой яркий, пронизывающий. Когда смотришь прямо на них, хочется зажмуриться.
- Не верю.
- Правда. Иногда они бывают такими яркими и такими прекрасными, что становится страшно. И тогда хочется ослепнуть, чтобы не видеть всю эту красоту.
- Такого не бывает.
- Бывает. Еще как бывает. На свете много таких прекрасных вещей, которых лучше бы мне не видеть.
- Почему?
- Было бы легче жить.
- Ты говоришь так потому, что можешь их видеть. Я бы многое отдал за то, чтобы увидеть нечто красивое.
- Например?
- Например, твои глаза.
- Откуда ты знаешь, что они красивые? – в ее голосе промелькнула смешинка.
- Готов поспорить на что угодно. Знаешь, у слепых чрезвычайно обострен слух. Так вот, я очень часто слышал, что глаза называют зеркалом души. Значит, у тебя они обязаны быть красивыми, - после секундного молчания он задумчиво продолжил. - Может, если бы я их увидел, мне бы захотелось зажмуриться…
Она почувствовала, как на щеках загорелся румянец. Если бы он мог это увидеть…
- Знаешь, осенью вообще очень многое становится такого цвета, как солнечные лучи. Например, листья, - она резко вернулась к оставленной теме. К черту лирические отступления… - А еще… Твой Йохан. Он ведь золотистый ретривер, ты говорил. Значит, солнце выкрасило и его в свой цвет.
- Золотистый?
- Да.
- Какой же он?..
- Это… просто свет. Как будто бы ты внезапно прозрел, - она сама не понимала, что пытается этим сказать. Насколько же трудно описывать этот мир человеку, который никогда в жизни его не видел. Вести через темноту к свету.
- То, что я тебе сейчас скажу, будет звучать очень глупо, - вдруг засмеялся он. – Но мне хочется с кем-то поделиться.
- Давай.
- Иногда я просто хочу умереть. Не потому, что я сдался, не потому, что мне трудно или незачем жить. А потому, что столько голосов в этом мире каждую секунду твердят, что, умирая, я смогу увидеть свет в конце туннеля.
- Звучит действительно глупо, - без тени иронии в голосе заметила она. – Свет нельзя увидеть, поверь мне на слово. У меня уж в этом будет опыт побольше твоего. Свет можно только почувствовать.
Они снова замолчали. Правда, в голове у каждого вертелась тьма-тьмущая вопросов. Она всегда хотела узнать, есть ли у него еще хоть какие-то шансы. Он стеснялся озвучить свои вопросы о том, почему она обратила на него внимание.
- Знаешь, я не хочу показаться банальным. Просто, мне давно хотелось знать, какая у меня улыбка… Прости, у меня нет другого зеркала, кроме тебя.
- У тебя солнечная улыбка. Когда я на тебя смотрю, мне хочется зажмуриться.
Они, не сговариваясь, одновременно поднялись со скамейки.
- До вечера, - тихо сказала она.
- Да. До вечера, - эхом повторил он.
Он позвал Йохана и медленно побрел прочь. Каждый раз, поворачиваясь к ней спиной, он втайне надеялся, что наступит день, когда они отправятся в одну сторону. Она тоже часто думала об этом. Ведь его голос был так похож на голос отца… Если продолжить тему о происхождении слов, ей всегда казалось, что ее папа не столько «преуспел» в этом городе, сколько «переуспел». Однажды он так торопился «успеть», что разогнал свою машину до скорости света. И тогда для нее света не стало… Это было три года назад. Отец в той аварии погиб, а она выжила. Вот только несколько операций на глазах не смогли вернуть зрение.
Она не сказала хозяину Йохана, что мало чем отличается от него. Ведь на самом деле, отличие было, и довольно большое. Ему было нечего вспомнить, в то время как она каждую секунду копила в себе воспоминания  о том, как выглядит окружающий мир. А его вопросы были очень полезным подспорьем для того, чтобы заполнить картину, которая с недавних пор превратилась в «Черный квадрат» Малевича. Она описывала ему все, до мельчайших подробностей. Пыталась подобрать правильные слова, хотя это было крайне трудно. Вдруг оказалось, что человеческий язык слишком беден. Его палитры не хватает для репродукции того, что создала природа.
Она боялась потерять его. Они были дороги друг другу, как два человека без имен, без историй, без профессий, без прошлого и без будущего. Они каждый день жили ровно сто пять минут, а остальное время просто существовали. И это, по сути, отличный результат, ведь до этого, как оказалось, они довольствовались существованием годами.
- Чакки! – позвала она. К ней подскочил огромный черный лабрадор. Это были ее глаза.
Забавно. Когда он просил ее что-нибудь описать, он называл ее своими глазами. Наверное, поэтому она и не сказала… Только с ним она чувствовала себя полноценным человеком. Не с этими сочувствующими или делающими вид, что сочувствуют, общественными деятелями, у которых она так часто брала интервью. А с ним.
У нее в голове был волшебный музей памяти, цветные альбомы, которые можно перелистывать в любое время суток. И ей было очень приятно, что она может видеть хотя бы для него. Это было как в библии. Слепой ведет слепого. Не в яму, нет. К свету в конце туннеля. А хотя, пусть бы даже и в яму. Дело ведь совсем не в том, что ждет впереди и куда катится твой поезд. Главное как следует насладиться видом из окна.