Трансерфер 1-8 Данности страны

Однажды, по занятости, мать дала Георгию частично заполненный бланк своей анкеты.
– Перепиши в свою анкету то, что тебе надо. И, пожалуйста, соблюдай точность этой информации во всех своих будущих анкетах. Их у тебя будет ещё очень много.

Из анкеты стало ясно, что познакомились и поженились его родители в Канске, в Сибири, где оба учились и окончили средние учебные заведения в 1929 году. Но не было ни слова об её отце и о том, как она оказалась в Канске. Георгий упорно ждал очередного откровения и рассчитывал, наконец, услышать ответы на интересующие его вопросы! Из её анкеты он узнал, что мать русская, как и бабушка, донская казачка. Его это удивило, поскольку между собой они часто говорили по-татарски или по-арабски, как он теперь, после арабского гостя, думал.

Это лукавство в национальном вопросе выдавала внешность матери. В её красивой южной внешности с возрастом всё больше проявлялись восточные черты.  Двусмыслица интриговала ещё больше.
Из откровенных рассказов матери и неожиданного факта – реальной встречи с дядей из Египта – открылась главная тайна его деда и рода по материнской линии – его дед был араб. Это скрывалось всю жизнь не только от него, но и ото всех.

Открывшаяся тайна об арабском деде, словно успокоительная микстура, сняла все его   душевные волнения и неясные предчувствия крови, помогла в поисках себя и понимании своих странных данностей. Но ещё больше заинтересовал вопрос: «Кем был дед?». Знания Георгия сформировали какое-то мистическое представление о народах, населяющих Африку. Не оттуда ли идут его необычные способности?

– Информация об арабском деде – семейная тайна. Не для анкет,  – напомнила мать.
– Почему?– удивился он, почувствовав опасность интереса к этой теме. Гены бурлили в нём неясными картинками подсознания.
– Лучше тебе этого не знать. Есть не наши тайны, доставшиеся нам по наследству от предков, друзей или от событий истории, о которых нужно держать язык за зубами.

Но Георгий продолжал ломиться в эту закрытую дверь. В его подсознании крутилось навязчивое видение, явно неизвестного ему происхождения: «Тройка всадников, в развевающихся на ветру бурках, промчалась в тёмную ночь, на фоне большой жёлтой луны». Он иногда спрашивал об этом, увязывая это с дедом. Мать отмалчивалась. Но каждый раз, слушая это, хвалила его за богатое воображение.
– У тебя богатое воображение. Наверное, будешь писателем на пенсии, после службы в армии! – шутила она, переводя разговор на вопросы анкеты. – Вот и тетрадь у тебя с записями, как у писателя.

После визита гостя из Ливии и отъезда бабушки Кати мать призналась Георгию, что такое событие случалось в её детстве. Похожая реальная картинка из её жизни живёт в её сердце с восьмилетнего возраста. С тех пор, как она последний раз видела своего отца в Грозном. Сама она никому, никогда не рассказывала об этой картинке.

Услышав точное описание видения Георгия, она спросила у бабушки Кати, не рассказывала ли она об отце. Та поклялась, что нет, и тогда мать сильно обеспокоилась здоровьем Георгия. Как такое могло быть, ведь тогда Георгия не существовало? Ей самой было восемь лет!

Она встревожилась не на шутку: «Мало ли что могло случиться с ним после необычного лечения в детстве.  И она тайно сходила в военкомат, узнать: «Всё ли в порядке со здоровьем Георгия?». Там удивились её вопросу и заверили, что по здоровью он проходит в лётное училище.

– Зачем ты ходила в военкомат? Теперь они будут придираться ко мне по разному поводу. Подумают, что я маменькин сыночек, – вспылил он, узнав об этом.
– Ты должен быть хладнокровным и тактичным в любых ситуациях, – спокойно отвечала мать. – Ты же сильный мужчина. Тем более, в этой ситуации, где я заботилась о твоём здоровье. Пусть думают, что хотят. Ты же не кисейная барышня, а юноша.

Для военкомата ты находка. Прыгаешь с парашютом, да ещё летаешь в аэроклубе. Я не навредила тебе. Но зато я убедилась, что ты у меня – необыкновенный! Ты либо читаешь мысли, либо несёшь мою интеллектуальную, умственную, эмоциональную и генетическую память. Интеллект передаётся по материнской линии. Ты должен знать об этой своей особенности и быть осторожным в жизни.

– Спасибо за интеллект! Хорошо бы к нему и полное знание о своей родословной, – не сдавался Георгий.
– Ни к чему тебе это пока знать! Меньше знаешь, крепче спишь!
– Мне не дают спать, оказывается, интеллектуальные сюжеты из твоей жизни! Мозги выносят. Знаешь ли, мозги вопросы задают. Где я это видел? – ломился он в приоткрывшуюся дверь её души.

– Хорошо. Я расскажу тебе о своей жизни до твоего рождения. А дальше, я вижу, ты всё сам помнишь, – снова отшутилась мать.
– Ты даже не представляешь, как много я помню!
– Помнишь, и хорошо! Только ты не лезь ко мне в душу. Я стараюсь быть для тебя хорошей матерью. – Она снова закрыла дверцу своей души, обидевшись.
– Прости, мама! Я погорячился.

Впрочем, и до этого разговора он не получал ответов на вопросы о деде и о переезде из Грозного. Родители только отшучивались:
– Страна большая! Жизнь сложная, как в разведке: чем меньше знаешь, тем лучше. «Вникай в обстоятельства времени и ожидай ответов времени в событиях того, что выше обстоятельств жизни», – цитировали они афоризмы, не ссылаясь на источник, по военной привычке, оставляли его вопросы без ответов.

Георгий и вникал. Ответ он нашёл в оправдании их скрытности: «Им досталась суровая судьба эпохи и их жизни. Такова данность страны и времени. Рассказывать или не рассказывать – их право!». В доме, в редких разговорах о предках, в отличие от внимания к родителям отца, никогда не говорили об отце по материнской линии.
Родителям отца даже иногда посылали денежные переводы. От них получали посылки с кедровыми орешками и другими сибирскими гостинцами типа сушёных грибов и ягод. А о грозненском деде – ничего. Полный мрак. Завеса тайны вокруг грозненского деда вызывала смутные предчувствия: либо он важный и секретный работник, либо богатый буржуа.

Последняя мысль возникла у него после визита заграничного дяди и его тайного денежного подарка. Это увязывалось с таинственным намёком бабушки Кати ещё на Сахалине о другой возможной и лучшей жизни с дедом. В любом случае, эта тайна обостряла его интерес и воображение, дополняя сюжетами подсознания о каких-то всадниках в развевающихся кавказских бурках и скачках.

Его подсознательно тянуло на юг. В своих мечтах о службе после окончания училища он уже мысленно выбрал Закавказский военный округ. «Мечты, мечты! Где ваша сладость?» А горечь – есть. Всё впереди.
– Сегодня после обеда я расскажу кое-что из своей жизни, – забирая свою анкету, с тяжёлым вздохом сказала она. – Один вопрос. Думаю, ты, в отличие от официальной позиции школы, осуждаешь поступок Павлика Морозова? И, надеюсь, не сдашь меня властям, как он, за укрывательство информации о моём отце и о себе?

– Я думал, ты меня знаешь лучше, – обиделся Георгий. Её слова задели его чувство достоинства и мужской чести.
– Не обижайся! Я тебя хорошо знаю. Это взрослый разговор, и он должен быть честным. Я много расскажу тебе такого, что не совпадает с официальной позицией. Хотя, после смерти Сталина, многое уже трактуется по-другому. Боюсь, это не до конца и ненадолго.

Ты настойчив в своих просьбах знать всё о своей родословной. Это похвально. Но это и ответственно. Я понимаю, ты собираешься служить, а там нужно быть честным с собой и особенно со своей совестью и честью. Честь надо беречь смолоду. Я тебе доверяю эту ответственность и буду с тобой откровенна.

– Откровенна или правдива?
– Откровение – это не значит правда. Всей правды не знает никто. Это разные понятия. Я буду откровенна настолько, насколько это касается фактов моей жизни, насколько позволяет мне моя честь и ответственность.
– Мама, я беру на себя эту ответственность за всё, что я услышу. Вам не придётся краснеть и страдать из-за моей глупости.

– Только никаких записей, даже для твоих будущих мемуаров.
– Конечно! У меня хорошая память.

И мать рассказала, как и почему все они расстались с отцом осенью 1920 года и что было потом…
– Образ всадников на диске луны навсегда запечатлелся в моей памяти, – открыла душу мать.
– Всадники, точно, как в моём виртуальном видении! – удивился Георгий, выслушав мамины воспоминания. То, что эта виртуальная картина не его памяти, не удивило его. Он уже своими способностями поднялся до осознания всеединства сознания Космоса и человека. Воспоминания пришли оттуда!

Она не зря брала с Георгия слово об ответственности за тайны семьи. Тайны были убийственны. И про деда арабского князя Идриса, молодого нефтепромышленника из Грозного, и про то, что его деды в Гражданскую войну воевали в белой армии против большевиков. И про то, что деды Борис Мельников и Искандер Идрис состояли на службе у царя. Они героически воевали в Первую мировую войну в Европе за Россию.

А после революции оба воевали за свою собственность в Грозном на стороне генерала Врангеля. Эта информация и была той тайной, которая продолжала быть опасной для всех и для Георгия. После революции эта информация стоила жизни всем родственникам бабушки Кати и, вообще, была тайной за семью замками для всех окружающих.

 Бабушкины родители, терские казаки Мельниковы, заплатили за это жизнью, пропав в «чёрных дырах» сталинских лагерей. А деды Георгия, Борис и Искандер, – исходом из России с белой армией,   вечной разлукой со своими семьями и безвестностью. Бабушка Катя, мать и её сёстры безвинно прошли через унижения и осуждение ссылкой, как дети «врагов народа».
 
И поныне даже часть этой информации несёт в себе опасность для них. А для многих людей судьбы его предков, погибших в Гражданскую войну, – воспринимались как «щепки истории». Вопросы анкеты стали для Георгия информацией для осмысления: кто он как житель этой страны в данностях судеб предков, страны и времени?

А пока данности времени и страны распоряжались его судьбой, судьбой его предков и родителей. Их личные судьбы оказались заложниками более могущественных сил времени и судьбы страны. Рассказы матери о предках оказались ужаснее, чем всё, что знал он из истории в школе, о чём читал в художественной литературе про Первую мировую и Гражданскую войны.

 Свободный режим работы разнорабочим позволял ему много читать, и, к радости матери, заслушиваясь её рассказами о жизни предков, он перечитывал историю. Но то, что он узнал из рассказов матери, было не для анкет. –
 Не приняли бы в училище. Школьные представления о добре и зле зашатались и остановились на суждении, что у каждой жизни  в истории страны – своя, правда.