Смерть моё ремесло

Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности (с)
 
Жизнь Кати была безрадостной и перспективно деградирующей: школа (оконченная с медалью и жгучим желанием учиться дальше), университет (оконченный с красным дипломом и стойким интересом к науке), аспирантура (оконченная в связи с завершением срока обучения), преподавание в институте. А потом и вовсе пошла по кругу: опостылевший дом – надоевшая работа. О том, что будет дальше, Катя старалась не думать, сомневаясь в своем пределе прочности.

… Хасан сидел в куртке, шапке и перчатках. Но, как и остальные шестеро, послушно встал, когда Катя вошла в аудиторию.
– Здравствуйте, студенты.
– Здравствуйте, преподаватель.
Катя медленно прошла к своему столу.         
– Открываем методички на странице пятнадцать. Тема нашего сегодняшнего занятия…   
– Можно выйти, преподаватель? – красавец Хасан был сама угодливость и учтивость, но Катя уже давно не обманывалась на его счет. Почти все ее столкновения с этой группой начинались с его подачи.
– Да. И без халата можешь не возвращаться, – Катя немного побаивалась Хасана и старалась открыто не конфликтовать с ним. Если бы он не попросился выйти сам, она бы не решилась его выгонять. 
–  Хорошо, преподаватель.
Катя открыла свою методичку. Хасан не пошевелился.
– Итак, на странице пятнадцать находим первое упражнение…
Никто из студентов к книгам не прикоснулся, а Саид и Джофар надели шапки, шарфы и перчатки. Начиналась обычная канитель, которую они устраивали всякий раз, когда хотели сорвать занятие. Меры нужно было принимать немедленно.
– Хасан, – как можно строже сказала Катя, – сейчас же выйди из аудитории и найди халат. Иначе…      
– Иначе, преподаватель? – Хасан смотрел на нее с фальшивым подобострастием. Слишком фальшивым.
– Иначе я отмечу в журнале, что ты отсутствовал на занятии, – из-за платных отработок эта угроза была самой страшной и обычно действовала безоговорочно. Но сегодня она не сработала.      
– Как можно, преподаватель? – Хасан смотрел на Катю с наигранным детским удивлением. – Ведь в тетради у меня всё-всё будет написано. А вдруг я кому-нибудь пожаловаться захочу? У вас неприятности могут выйти.
– Ладно, сиди, – Катя не ожидала такого отпора и сразу растерялась. – Но в следующий раз я тебя без халата не пущу. Понял? 
– Да, преподаватель, – нагло улыбнулся Хасан.
Другие студенты ничего из их разговора не упустили: Саид и Джофар спрятали учебники, а Можед, Аяд и Роза – до аутизма тихая марокканка – сняли халаты и надели шапки, шарфы и перчатки.
– Вам что, холодно? – теряя терпение спросила Катя.
– Да, преподаватель, – грустным нестройны хором отозвались они.
– Ладно. Открываем учебники на странице пятнадцать…
– Можно выйти, преподаватель? – Хасан сидел с поднятой рукой.
– Нет.
– Но мне очень нужно…
– Я ведь уже сказала, Хасан…
– А мне можно? – поднял руку Можед.
– Да.
– А мне? – Роза тоже подняла руку, но – как и прежде – смотрела мимо Кати. 
– А мне? – Джофар смотрел в упор, но руку не поднимал.
– А мне?
– Ладно, хорошо… – Катя уже с трудом держала себя в руках. – Можно всем, но по одному. Чтобы никому не было обидно, первой пойдет Роза…   
– А я – вторым? – улыбнулся Хасан.
Наверное, нужно было сказать “да”, кое-как додержаться до конца занятия и вдоволь нарыдаться вечером. Но Катя уже не могла совладать с собой.
– Нет, ты никуда не пойдешь.
– Почему?
– По кочану. Открываем методички и…
– А если я без разрешения выйду?
– Не зайдешь.
– Зайду, преподаватель, – Хасан просто  лучился радостью. 
– … с письменного разрешения ректора, – на Катю вдруг накатило ощущение нереальности происходящего. Все это было слишком похоже на обычный сон. На обычный страшный сон. – Или декана.   
– Или без разрешения, – Хасан всё так же подобострастно улыбался, но его глаза уже отливали надменной радостью победы.   
И Катя сорвалась:
– Убирайся, Хасан! Убирайся немедленно! И чтобы я тебя больше не видела! – она хотела сказать это громко и твердо, но в ее голосе зазвенели слезы обиды (“Я же к ним, как к людям… к занятиям готовлюсь… все вечера над книгами… а они… неблагодарные…”). И студенты не могли это не почувствовать.
– Вы не имеете права так говорить, преподаватель. Я ведь и пожаловаться могу. И тогда вас без разрешения ректора…. или декана, – Хасан в точности повторили и ее мимику, и голос, – на занятия не пустят. 
Чувствуя, как уходит из-под ног земля, Катя заорала:
– Ты мне еще угрожать будешь? Пошел вон немедленно!!
– Сама пошла вон, – Хасан откинулся на спинку стула, улыбаясь. 
Катя по-детски, боком подскочила к нему – дорого и модно одетому, надменному, уверенному в своей безнаказанности. Она ничего не могла ему сделать. Накричать? (он слишком презирал и не боялся её). Выгнать из аудитории? (и порадовать неожиданной свободой). Написать докладную? (“Я не виноват… преподаватель меня не правильно поняли… я пльохо говорить на этот язик”). И Хасан знал это не хуже ее.
– Что, съела?
… Когда первые капли крови упали на парту, красный туман ярости смыла ледяная волна отрезвления. И Катя почувствовала себя всесильной, бессмертной и безнаказанной. 
– Пойди умойся, – не глядя на Хасана бросила она. – И без халата в аудитории не появляйся.
– Да, преподаватель, – не поднимая глаз, Хасан рукавом вытер кровь с парты и суетливо поспешил к двери.   
– Открываем методички на странице пятнадцать. Находим упражнение номер один, – студенты, стараясь не встречаться с Катей глазами, с синхронным, по-военному четким стуком открыли свои книжки. Все шестеро сидели в халатах; ни шапок, ни шарфов, ни перчаток видно не было. – Можед, читай задание…   
А потом всё было так, как бывает только во сне. Кате не нужно было слушать ни то, читал Можед, ни то, что пытался отвечать Аяд. Она автоматически исправляла ошибки, делала подсказки, задавала дополнительные вопросы. А сама в это время думала о том, как пойдет на занятия в другие группы, к менее агрессивным, но не менее распущенным студентам. Как кто-нибудь из них, уже предупрежденных, изначально не поверив, в конце концов не выдержит и решит проявить себя. Как вездесущая Маргарита Прокофьевна надумает разобраться в том, что заставило стать шелковыми бешеных прежде студентов. Как кто-нибудь из администрации института задастся вопросом о внезапном преображении Маргариты Прокофьевы. И Катю не отпускало предчувствие чужой крови на губах.   
Страх перед будущим убил не подслушанный, но угаданный диалог в коридоре – когда Валерий Михайлович, их постоянно замученный и немного блаженный декан, спросил у окровавленного Хасана:
– Что это с вами, голубчик?
– Задремал… Упал на парту… Ударился…
– Вы уж, Христа ради, поосторожнее, а то о нас Бог знает что могут подумать…