Ромео и Джульетта эпохи развитого эгоизма. Гл 12

Утром такси на двоих стояло у подъезда дома Сони. Ах, как затрепетало ее сердце, когда она увидела такое обыденное зрелище – всего лишь желтая машина автоматического такси у ступеней дома – вот уж диковина!

Соня поспешила и чуть не свалилась со ступеней, запнувшись. Она чувствовала себя неловкой. Внутри нее разливалось странное тепло. Хотелось закрыть глаза и отдаться этому необычному парализующему волю чувству.

Она впорхнула в машину, прошептав, задыхаясь:

- Привет, надеюсь, я не опоздала?

А душа так хотела выкрикнуть совсем другие слова. Надо же, как нелепо все.

- Доброе утро, - сказал Андрей и отстранился, уступая место в машине девушке.

Он сидел такой неприступный и строгий, что рука Сони, уже протянувшаяся к его руке, вдруг замерла в нерешительности и безвольно упала на ее колени.

- Ты сам придумал это?

- Не совсем. Мне кое-что подсказал интернет. А с интернетом помог освоиться Стив.

- Ясно. Ты хотел меня удивить? Удивил. Я не ожидала от тебя, - она улыбнулась и заглянула ему в глаза, но глаза были холодными, чужими, отстраненными.

- Ну что ты. Я же всего лишь дикарь. Твоя вещь, дорогая игрушка, которая нужна, чтобы радовать. Расслабься и получай удовольствие. Боюсь, я слишком самонадеян и не смогу стать идеальным мастером чайной церемонии, поэтому, разреши не придерживаться строго ритуала? Я рискую показаться смешным в твоих глазах.

- Дикарь, понимающий тонкость таких изысканных видов искусств может называться мужчиной…

- Я еще ничем не заслужил. Но надеюсь заслужить твое одобрение, хозяйка. Наслаждайся. Тебе вовсе не обязательно меня хвалить. Я всего лишь выполняю свой долг.

- Из какого аэропорта мы летим?

- Шереметьево.

- Ты когда-нибудь летал на наших самолетах?

- Нет, откуда бы мне?

- Тогда в самолете наступит твоя очередь удивляться. Это сюрприз! Я тебе ничего не скажу пока что. Ты взял отдельную сферу на двоих?

- Да, мне это посоветовал Стив.

- Ну что ж, прогуляемся в облаках, - улыбнулась своим мыслям Соня.

В сфере после того, как самолет оторвался от земли, Соня перевернулась на живот и попросила то же сделать Андрея. Как только он устроился поудобнее, она включила сурраунд обзор.

Андрей вдруг увидел, что самолет исчез или они с Соней выпали из него нечаянно. Он невольно всплеснул руками, пытаясь удержать равновесие, но под ладонями оказался все тот же податливый подогретый пластик.

Бывалый солдат зажмурил глаза и ели сдержал крик ужаса, задохнувшись от непереносимого страха.

Соня встревожено обняла его за плечи, успокаивающе погладила по голове, зашептала в самое ухо:

- Тихо, тихо, испугался? Мне надо было тебя предупредить, конечно, но не хотелось портить сюрприз.

Андрей преодолел свой страх и открыл глаза. Ощущение падения с огромной высоты вернулось, подсознание бунтовало, душа истерически билась и вопила от ужаса, но он не позволил себе вновь зажмуриться. Сглотнув тяжелый комок в горле, он сказал почти твердым голосом.

- Кто испугался? Я? Ничего подобного. Очень красиво. Спасибо, Соня. Я в норме. Меня не надо утешать и подбадривать. Давай наслаждаться прогулкой в небесах.

Прошло несколько минут, прежде чем он смог выдавить из себя натянутую улыбочку.

Да, зрелище действительно было красивым. Утреннее летнее солнце окрашивало облака в розовый оттенок, серебрило металлические конструкции небоскребов, освещало плантации свежей зелени и овощей на крышах, отражалось от зеркальной поверхности солнечных батарей.

- Хочешь чего-нибудь попить или перекусить? Я закажу напитки и закуски. Что тебе взять?

- Возьми что-нибудь на свой вкус, - сказал Андрей, преодолевая взлетную тошноту и стараясь не подавать виду, что ему может быть нехорошо.

Они валялись и нежились в облаках, потягивая напитки. Потом оделись и пошли в ресторан. Романтический завтрак над облаками. В ресторане тоже был включен сурраунд.

Андрей рассказал ей немного о том, как они провели время со Стивом. Умолчав о том, что обнаружил Стив в его крови. Соня оценила его благородный жест. Она прослушивала все, что творилось у Стива через браслет, надетый на запястье Андрея. Она не накачивала пленника гормонами и наркотиками. Но тогда кто мог отрегулировать его биокапсулу? Кто-то, находящийся в ее доме. Или это все же естественный фон влюбленного человека? Надо будет расспросить об этом Стива поподробнее.

В Осаке была хорошая погода. Только что разъяснилось, и перестал лить дождь. Город стоял, умытый дождем, сверкая множеством искорок в капельках росы. С высоты птичьего полета город казался сделанным из бриллиантов.

У Сони было совсем немного времени, чтобы переодеться в драгоценное кимоно и сделать высокую традиционную японскую прическу Шимада. Ее белое кимоно, расписанное голубыми ирисами, подчеркивало необычный для японок цвет волос и глаз. Талию она перетянула широким темно-синим поясом Оби.

Она надела плотные белые носки таби, а поверх деревянные сандалии гэта, издающие характерный стук при ходьбе. В руку взяла расписной зонтик.

По улице ее несли в паланкине. Доехав до нужного места, Сони отпустила носильщиков и, с трепетом предвкушения, пустилась в путь по «саду росы» - тянива. Дорожка родзи была выложена большими серыми валунами. Несколько раз она пересекала искусственный ручей, в котором плавали рыбки. Любуясь садом, она наслаждалась его покоем, с каждым шагом успокаиваясь и сама. Ее любовный трепет отступал перед этой тишиной и совершенной гармонией. Открыв ворота, она увидела зрелище, от которого не могла оторвать глаз. Дивный внутренний садик окружал чайный домик. Недалеко от входа бил искусственный родник, у которого находился традиционный деревянный ковшик.

Бумажные раздвижные стены дома сёдзи раздвинулись и на пороге, в традиционной позе самурая, встречающего свою гостью, показался Андрей. На нем были широкие штаны хакама цвета хаки, чуть более светлого оттенка косодэ и черная накидка с накрахмаленными плечами хаори.

Он склонился в учтивом поклоне, и Сони ответила ему самым грациозным поклоном вежливости.

Добро пожаловать, госпожа. Разрешите поухаживать за Вами Вашему преданному вассалу. Пока мы еще не уравняли свой статус, пройдя узким входом в чайный домик тясицу, разрешите мне засвидетельствовать Вам свое почтение. Он снова склонился в поклоне, который был пусть и не умел, но учтив.

Она вновь поклонилась в знак благодарности.

Он зачерпнул ковшиком воду и подал ее ей для полоскания рта и омовения рук.

Она сняла свои гэта и оставила их у входа в чайный домик. Низко склонясь, она  пролезла в узкий и низкий лаз, символизирующий очищение и уравнивание всех участников церемонии. Выждав, когда она устроится поудобнее, в комнату с трудом протиснулся Андрей, который был значительно больше ее, а хаори визуально делало его еще крупнее.

А теперь, когда мы равны – мы просто мужчина и женщина. Нет больше никаких условностей, разделяющих нас – они остались там, снаружи. Нет больше госпожи и пленника, интеллектуалки и дикаря, двух миров, между которыми непреодолимая пропасть. Ты – очаровательная женщина, а я – мужчина, очарованный твоей красотой и юностью. Мы будем говорить о прекрасном, о душе и обо всем на свете, но забудем о мире, оставленном нами за этим входом.

Посмотри на эти белые орхидеи, которые я поставил в Токонома. Я специально нашел этот сорт с лазоревыми глазами – они так похожи на тебя. И посмотри на эти ветви сосны с колючими иглами – они похожи на меня. Не правда ли – такая странная пара, но даже в их несовместимости есть изысканная гармония.

Я написал для тебя стихи Великого в своей простоте Басё

Вечерним вьюнком
Я в плен захвачен... Недвижно
Стою в забытьи.

Они помолчали, думая о том, как точно передал поэт их отношения. Он обвит тонким вьюном, захвачен в плен, который кажется свободой, но прочнее его ничего в жизни нет. И хочет ли он освободиться? Соня задумалась, а что будет, если она выпустит его на свободу? Нет, никогда она этого не сделает – он принадлежит только ей.

Он зачерпнул немного воды ковшиком и начал священнодействовать, готовя для Сони чай.

Эта долгая пауза вся была пропитана неуловимой, но почти осязаемой чувственностью – флюидами скрываемой и сдерживаемой страсти, стуком сердца, сдерживаемым дыханием.

Это тепло, поднимающееся откуда-то снизу, кажется от самых татами, на которых они сидели, окутывало любовников, словно пойманных в паутину бабочек. Соне очень хотелось, чтобы молчание продолжалось вечно. По блеску глаз за опущенными ресницами она видела, что Андрей тихонько наблюдает за ней. Она знала, что он думает сейчас только о ней, и ей казалась она сама сейчас более обнаженной, чем в тот момент, когда она пыталась овладеть им силой.

Ей вдруг стало трудно дышать, и она судорожно сглотнула душный ком в горле.

Он повернулся к ней и протянул чашку чая. Она любовалась совершенным цветом и простотой этого напитка, благодарно кивнула и сделала три больших глотка. Только когда в чашке осталось совсем немного чая, она посмела поднять глаза.

Он смотрел на нее спокойно, явно любуясь, что было так уместно здесь, в этом чайном домике.

Она утолила свою жажду, и загадала желание на оставшуюся половинку глотка: «Пусть я выпью тебя до самого дна так же, как эту чашку чая, чтобы ты был весь мой – без остатка» - подумала она. И Соня проглотила оставшийся в чашке чай.

Длинные ресницы девушки-ангела взметнулись над опустевшей чашкой. Он подумал: «Как было бы прекрасно, чтобы ты так же легко осушила нашу венчальную чашу и навсегда стала моей»

Она, будто подслушав его мысли, спросила внезапно охрипшим голосом:

- Расскажи, каким ритуалом благословляют ваших мужчину и женщину, чтобы они соединились для продолжения рода?

- У нас это называется венчание – сам обряд. Праздник, которым чествуют молодоженов – только что обвенчавшихся мужа и жену называется свадьба.

- Муж и жена – как это?

- У нас женщина имеет право выбрать единственного мужчину в своей жизни – он зовется ее мужем. Муж берет ее в свой дом и заботится о ней и ее детях до конца жизни. Мужчина, если он овдовеет, может снова жениться, женщина – не может выйти замуж. Но у нас разлучить мужа и жену может только смерть.

- Как жутко и как прекрасно. Что же это? Ваши женщины всю жизнь спят только с одним мужчиной? Но это же невозможно! А если она ошиблась, если это не любовь? Что же делать – ведь жизнь у человека только одна.

- Все возможно, Соня. Наши женщины робки и набожны. Грехом считается даже прикосновение к телу не мужа. Венчание – это очень ответственный шаг. Если она совершит ошибку – лишь жизнь до самой смерти будет ее расплатой.

- Как же вы ухаживаете за своими девушками?

- Наши девушки закрывают тело от посторонних взглядов. У нас вообще не принято обнажаться. Никогда. Последними, кто видит человека обнаженным – его родители перед праздником первого причастия. Потом даже он сам не имеет права себя разглядывать, поэтому в наших банях нет зеркал. Только если человек тяжело болен, врач может частично или полностью его обнажить. Обнаженность считается у нас позором. Так поступают враги, когда хотят унизить пленника.

- Значит, я вела себя, как твой враг и смертельно тебя оскорбила?

- Да, это так. Более того, ты позволила прикасаться к моему телу и даже к срамным местам чужим женщинам. Мне повезло, что я воин – у меня есть особое разрешение касаться еретичек. Воинам можно убивать, истязать, мучить и насиловать вражеских женщин.

- Ох, - глаза Сони расширились от ужаса, - за что же так?

- Мы воюем за веру и не задаем вопросов. Так велят наши традиции. Враг должен быть уничтожен самым мучительным и унизительным способом. Мы как бы показываем Богу, что враг не может быть человеком.

- Тогда, ночью, когда ты повалил меня – ты бы и меня изнасиловал, как вражескую женщину? Почему ты остановился?

- Если бы я не остановился, мы уже не говорили бы с тобой сейчас. Я бы просто тебя убил.

- Но ты не убил, почему?

- Я не могу ответить на твой вопрос…

- Ладно, потом это обсудим. Рассказывай дальше. Вот ты встретил девушку, которая тебе понравилась – как ты будешь ухаживать за ней, добиваться ее любви?

- Я могу просто прийти к старосте общины и сказать ему, что я хотел бы жениться на такой-то девице. К примеру, девице Софье, свет Батьковне.

Она чувствовала, что сейчас он смотрит на нее не как на врага, а как на равную. Деву, на которой он женился бы…

- А если она не хочет? Как бы ты узнал о ее согласии?

- Ну, по нашим обычаям, ее никто не спрашивает, но мы все же не звери. Мы находим способ узнать.

- Как? - сердце девушки колотилось так, что ей казалось, что вся округа слышит его стук.

- Это очень просто. Мы не можем прикасаться к телу друг друга, но если это рука, прикрытая тканью…

Он обернул свою руку шелковой салфеткой и очень нежно взял в свою руку ее пальчики. Он заглянул ей в глаза и медленно, глубоким проникновенным голосом сказал:

- И если девушке люб ее будущий жених, она не отнимет руки, а оставит ее в его ладони.

Пауза, пауза, пауза… многозначительная, полная душевной борьбы и ожидания, трепета двух сердец и их диалога, без участия слов. Она не отнимала руки и не опускала глаз. Он очень медленно накинул на вторую руку широкий рукав хаори и взял ее руку второй рукой.

- Если девушке не противен тот, кто таким образом признается ей в любви…, - он сглотнул и снова замолчал, - она не отдернет руку и не отведет взгляд.

Андрей держал ее за руку так, как это принято у его народа. Он ощущал горячую нежную кожу и медленно гладил через ткань эти трепетные тонкие пальцы. Он намеренно повел себя с ней, как с уважаемой добропорядочной девушкой, а не как с вражеской развратной шлюхой. Он все ей объяснил, но она не отвела взгляда, не отняла руку и смотрела на него глазами, ставшими из лазоревых черными от расширившихся зрачков. Губы ее были полуоткрыты и между этих розовых соблазнительных губок блестели перламутровые мелкие, как речной жемчуг, зубки. Она прерывисто дышала, грудь ее высоко вздымалась под драгоценным шелком белого кимоно.

Соня думала, что ее бедное сердце сейчас вырвется наружу и улетит к небесам. Ощущение его сильных рук через ткань было настолько интимно и эротично, что с ним не могли сравниться самые изощренные утехи ее мира. Он что, признается ей в любви? Это и есть любовь, которую она искала всю свою жизнь? И вдруг она отчетливо поняла – да, это именно она. И все испортила.

- Я люблю тебя, Андрей…

Он отпустил ее руку, повисло тягостное молчание. Его глаза, всего несколько секунд назад сиявшие так ярко, потухли. Он опустил взгляд и продолжил колдовать над чаем.

Когда он заговорил снова, голос его звучал неестественно:

- И вот, когда девушка просватана, она не должна до самой свадьбы видеть своего жениха Она сидит взаперти и готовит приданое – сама ткет и вышивает мужу рубаху и особое полотенце, которое, - он вдруг смутился и отвел взгляд.

- Которое – что? Расскажи!

- На которое она встанет, если она сохранила девственность. А иначе – позор. Вдовы редко выходят замуж, но им положено стоять на половичке.

- Девственность? – изумление Сони плескалось в ее широко раскрытых глазах, - что за странная прихоть. Это что, правда?

- Да, у нас девственность – драгоценный дар и его хранят для мужа. Подтверждением честности невесты служит брачная простыня, запятнанная кровью, которую вывешивают над воротами дома после первой брачной ночи.

- Кошмар. Какое варварство.

- А у вас разве не так?

- У нас процедуру дефлорации, так же, как обрезание мальчикам, делают на 9 день от рождения – хирургическим путем удаляют ненужную часть слизистой оболочки девочкам, и крайнюю плоть - мальчикам. Вот и все. Когда-то это считалось защитой свободы личности, чтобы никто не вправе был узнать о начале половой жизни женщины. Сейчас – это простая дань традиции. Медики говорят, что оставаться девственницей негигиенично. Нет возможности проведения полноценных гинекологических осмотров, ну и всякое такое…

Теперь Андрей шокировано смотрел на нее, отвесив челюсть.

- Нет, это вы варвары. Это же ценнейший Божий дар, хотя… судя по вашей жизни, вы не храните чистоту женщин, - он брезгливо поморщился.

- Что же такое свадьба?

- Собирается родня, но чаще всего – вся община. Жених едет к невесте, которую наряжают в белоснежное платье, укутывают белой фатой и украшают белыми цветами. Белый цвет считается у нас символом чистоты и невинности. Мы идем в церковь, где священник читает молитву, а мы клянемся любить друг друга до тех пор, пока смерть не разлучит нас: в богатстве и нищете, в недуге и здравии, в почете и позоре. Да не оставит жена мужа своего, оставить отца и мать свою и навсегда будет принадлежать ему одному.

- И что, принадлежит?

- Да. Впервые она становится его возлюбленной в первую брачную ночь. И с тех пор удовлетворяет все желания мужа своего, если они пристойны и не противоречат нашим традициям. Если муж требует слишком развратных действий, например, снять ночную сорочку, включить свет, ласкать его неположенным образом, жена вправе пожаловаться священнику и такого мужа заставят каяться в грехах, очищая себя от нечистых помыслов постом и молитвой.

- Кошмар. Как у вас все строго и закомплексовано. Но зачем?

- Тебе это будет сложно понять. Все идет от первородного греха Адама и Евы – первых людей в этом мире, которых создал Бог. Они нарушили запрет Бога и были изгнаны из Рая, а Дьявол научил их всяким плотским мерзостям. Бог заплакал, обиженный таким непотребством, но решил, что пусть даже эта грязь и низость послужит людям на пользу. Он наделил женщин способностью зачинать новую жизнь от мужчин в то время, когда те удовлетворяли свою телесную нужду. Так женщины меньше страдали от того, что им приходилось принимать нашептываемые дьяволом мужчинам унижающие их грязные ласки.

- И ты тоже считаешь любовь плотскую отвратительной?

- Соня, мне надо тебе признаться. Я дважды вдовец. У меня было две жены. Поэтому я грязный, развратный и испорченный мужчина. Если я сделаю тебе предложение, ты вправе с негодованием его отвергнуть. Помимо этого, я много молился, и умерщвлял плоть, но бес слишком часто нашептывает мне в уши. Я изводил своих жен плотским грехом чуть не каждую ночь, из-за чего этим бедняжкам приходится постоянно молиться на паперти, ведь согрешившая ночью не имеет права войти в церковь. Но, к утешению моих жен – я плодовит. От меня легко получаются дети. Так что, мои бедняжки не зря меня терпели по ночам. Я делал их счастливыми мамами.

- Ты не ответил. Тебе кажется плотская любовь отвратительной?

Он покраснел так, что даже мочки ушей его стали пунцовыми.

- У нас не принято об этом говорить, но уж если мы находимся в этом месте, где все условности остались во внешнем мире… Я покаюсь перед тобой, как перед священником: увы, я слишком люблю плотский грех. Никак не могу от этого срамного сладострастия избавить свою душу.

- Может быть, ты просто родился не в том мире? Нас учат, что главное – это личное счастье и удовольствия, если они не мешают жить другим. То есть, если я захочу провести ночь с любым понравившимся мне мужчиной или женщиной – это будет хорошо. А вот если я при этом сделаю это насильно, что повлечет за собой их отрицательные эмоции – это плохо, потому что это может повредить его биосимбионту. Если бы ты жил среди нас, тебя никто не позорил бы и пальчиком не грозил – сколько хочешь, столько у тебя и будет женщин. Вон, видишь, они все вешаются на тебя. Нравишься ты им.

- Это потому что я дикарь и диковина. И потому что, ты сама это говорила, у меня нет симбионта, который бы налагал на них ограничения морального свойства.

- Ты не думал о том, чтобы остаться среди нас?

- Нет. У меня там родина, мой народ, моя вера, за которую я приму самую лютую смерть.

- Почему ты не можешь верить в своего Бога здесь?

- Ты и сама знаешь ответ – здесь, среди соблазнов этого мира, очень трудно удержаться от искушений.

- А ты не хотела бы стать одной из нас? Жить в дружной общине, где тебя будут все любить и уважать. Ты никогда больше не будешь одинока. У нас не такая совершенная медицина, но жизнь проще и интереснее. Она настоящая, потому что мы всегда живем между любовью и смертью. Любовь в наших поселках и смерть снаружи. Я никогда не знаю, когда я умру и каждый день живу так, как будто он последний в моей жизни.

- Нет уж, мне и тут неплохо.

- Даже ради любви, которой здесь нет?

Она замолчала, потупив взгляд, лицо ее омрачило тяжкое раздумье.

Что лучше – беззаботная счастливая жизнь или любовь, о которой она мечтала всю свою жизнь и вот нашла? Как нелепо, что это человек совершенно другой цивилизации.

Наконец, Соня подняла глаза. Она явно что-то решила для себя. Взгляд не был больше сумрачным.

Она обернула руки рукавами своего шелкового кимоно и взяла руку Андрея в свои сильный тонкие пальчики.

- У нас после признания в любви принято на него отвечать. И пусть этот ответ будет отрицательным, невежливо просто отмалчиваться.

- У нас за признанием следуют решительные действия, а я не знаю, сможешь ли ты на них ответить.

- Играй по моим правилам, - сказала она.

- Не могу – сама видишь, - ответил он.

- Ответь мне на признание. Пожалуйста. Мне так важно знать. Ты же видишь, я страдаю.

Он взял ее ручки, заметно похолодевшие, что чувствовалось даже через шелк кимоно, поднес их к губам, нежно поцеловал через ткань и ответил:

- По-моему, ты и так знаешь мой ответ. Но отвечу, если ты настаиваешь. Сони Маркова, я люблю тебя.

Он долго и жадно смотрел в ее глаза. Это все, что он мог сделать после своего признания.

Они возвращались в отель молча, но каждый из них нес в себе часть драгоценной тайны, которая теплилась в душах, как трепетный язычок огня лампадки.

А дальше снова был ночной полет в небесах. Они лежали на теплом пластике и любовались звездным небом над головой.

Дорога домой была так коротка. Они упивались каждой ее минутой, но никак не могли утолить свою жажду. Говорить почти не хотелось. Они целовались взглядами, которые становились все горячее и откровеннее. Иногда они касались рук друг друга через ткань, как благопристойные верующие люди. Такой Соня нравилась Андрею еще сильнее.