Те, кто мешают...

ТЕ, КТО МЕШАЮТ…

    На Кутузовском проспекте Триумфальная арка с её обильным декоративным обличьем – Квадригой, вздыбившимися конями, рыцарями со щитами и мечами среди гигантских голых коробок жилых монстров кажется игрушкой, как и вся русская история до 17 года, с которого полагалось начать совершенно новую человечеством невиданную «подлинную» историю.  Но та, «подлинная» история, через семьдесят с небольшим лет рухнула - не от внешнего нашествия, не от революции, а под тяжестью ставшего невыносимым собственного вранья и неисполненных обещаний.
     Вот в одну из таких коробок, году в 93, у меня был вызов, когда я работал врачом, помогая консультациями бывшим репрессированным, отсидевшим в лагерях, старушкам и старичкам (ведь бегущему как на скачках участковому врачу часто бывает некогда разъяснить действие назначенного лекарства, а пожилой человек не всё может понять из его объяснений – вот на такие случаи я).
     На звонок дверь открыла согнутая в крючок старушка, чистая Баба-Яга из сказки, но Баба-Яга с добрыми и светлыми глазами. Старушке было девяносто лет. И фамилия у неё была - Щеглова. Она повела меня в свою комнату коммунальной квартиры, но в коридоре её так шатнуло, что я кинулся, было, помочь, но она восстановила равновесие. «Ходить трудно», - лишь молвила виновато. Слева в открытую дверь виднелась плита – кухня. Туда проследовали, не удостоив нас взглядом, сначала молодая женщина в домашнем халате, затем молодой интеллигентного вида брюнет в лёгком синем с пёстрой декоративной полосой свитере. Его удаляющаяся в проём кухонной двери спина будто заявляла: «МЕШАЕТЕ!»..
   Довольно просторная комната со старыми фотографиями, нехитрым скарбом, антиквариатом на полупути к праху. С большой чёрно-белой фотографии на стене из далёких лет смотрит умными глазами красавица – это ОНА!!! Полвека назад. Не осталось у Щегловой: всех родных и друзей пережила.
     - Умирать надо, доктор, зажилась… так тяжко ходить… а всё никак…
      - Вот видите, сказала она, садясь за стол, - чуть прошлась, а уже одышка…
     Я попросил её встать, снять халатик и принялся простукивать и прослушивать эти живые мощи, более напоминающие египетскую мумию, и с удивлением увидел на горбу старушки десятки длинных параллельных ссадин, будто от многохвостой плётки с крючками…
    - Откуда это у вас?
     - А это соседскому коту понравилось на меня карабкается. А гнать его, знаете, не хочется… Всё же живое существо.
     Её сильнейшая слабость не оказалась не была следствием одной лишь старости – крайне редкий пульс был результатом передозировки дигоксина, который Щеглова принимала без контроля со стороны забывшего проконтролировать её участкового врача в течении месяца. Участкового врача не хочу судить – они всегда как загнанные лошади – до сорока вызовов в день бывает! Ничего, после отмены мною препарата Щеглова почувствует себя лучше.
     Удивительно, но мыслила старушка легко и ясно, речь без ежеминутных пауз, не было забывчивости слов и событий, частых в её возрасте.
     - Мой отец с Чеховым учился, доктор Щеглов, хотите, покажу выпускной альбом?
     И вот огромный, тяжёлый и ветхий альбом на столе. Страницы проложены шуршащей папиросной бумагой. 1887 год! – более века назад… Пожелтевшие колонны фотографии выпускников, колонное здание Московского Университета… С овальных фото смотрят лица. Боже мой, какие они осмысленные, мужественные, благородные! Не мальчики, какими мы казались по окончании советского вуза – мужи! Каждый со своим характером, почти в каждом нечто львиное… Надёжностью и уверенностью от них веет. Да неужто они были?! – земские врачи, подвижники, учёные… Значит, была ТА Россия! А вот и Антон Павлович (львиного в нём ни капли!) – совсем такой, каким мы его знаем – пенсне, бородка… А через страницу доктор Щеглов: раздвоенная светлая борода, свежее лицо, светлые глаза смотрят спокойно, независимо, горделиво. Такие глаза советская власть не прощала. В тридцатых годах Щеглова расстреляли как «врага народа» А два родных брата старушки погибли ещё раньше – в первую мировую, «германскую» войну.
     «… А следователь меня на допросе побил немножко и выпадение матки у меня с тех пор – родить не могла: так моя личная жизнь и не получилась» - говорила она обыденно, без зла и вспомнились мордастые старухи в транспорте и очередях, их злобное: «Сталина бы сейчас!»
     А сколько же таких как Щеглова, молчаливых и невинных жертв, которым уже не по силам и голос поднять, больных, одиноких, а сколько в земле – не счесть… Сколько их навсегда молчащих! Счёт на десятки миллионов… Но кто потомки – это не только тех, кто расстреливал и охранял «зоны», это и потомки тех, кто детям ничего не рассказывал из страха за их судьбу, а сколько отказывались от родителей, мужей, жён и наглухо забивали сундуки памяти, чтобы себя спасти, детей, близких… и канула память навечно о тех невинных, проклятых и убитых. Система забвения и секретности была хорошо отработана: если выживал, значит – подписка о неразглашении. Власть повязывала общество в преступлениях, когда из страха или из фанатизма толпы голосовали за смерть «врагам народа»… Может потому и ходит наше поколение спокойно мимо бесчисленных памятников Ленину по России, ибо оно или предыдущее невольно или вольно соучаствовало?.. А признаваться кому охота? Прими за сказку, как говорили в лагерях блатные…
       Когда Щеглова закрывала за мной дверь, в коридоре стояла, не глядя на нас молодуха в халате и плотно сжатые губы её заявляли: «МЕШАЕТЕ!»