Вот так

Она сидела на краю мягкого дивана, подняв худенькие плечи и опустив голову, будто хотела спрятать, укрыть ее за этими плечами, на которых громоздился многолетний груз тщательно упакованных и накрепко перевязанных между собой комплексов: детских и взрослых обид, чужой вины, преждевременной ответственности, страха и жалости, беспомощности и растерянности, вселенской потребности в любви и мудрого смирения перед ее отсутствием. Груз этот давно и привычно сутулил по-детски маленькую спину, бросая беспощадный вызов ее хрупкости.

А он стоял над ней и ровным бескомпромиссным тоном вколачивал последний гвоздь в этот неподъемный груз, намертво скрепляя его со спиной.

- Ты просто лентяйка, понимаешь? И от этого все проблемы. От вашей безответственности и безалаберности. Интересно получается – у всех всё нормально, только у вас не так, наперекосяк, и всегда есть причины для оправдания. Работать надо, понимаешь? Трудиться. Как все.

Она молчала, глядя в пол. «Да, папа, я лентяйка. В 18 лет уехала на два месяца в штаты, работала на двух работах по 12-15 часов в сутки и привезла семье 5 тысяч долларов, половина из которых  до сих пор приносит маме хоть маленькие, но ежемесячные проценты».

- Ты хочешь ничего не делая, иметь всё, так? – он нависал над ней, как чаша правосудия над грешным миром.

«Да, папа, я безалаберна. Мне едва исполнилось 16, я самостоятельно поступила в престижный университет на одно из пяти бесплатных мест и старалась учиться так, чтобы еще и солидную стипендию получать и платить за квартиру. Да, ты прав, я ленива и неорганизованна, поэтому раза два мне пришлось унижаться и немножко выпрашивать пятерку, чтобы не перевели на платное. Маме с трудом удавалось кормить нас, откуда бы она взяла деньги на учебу? Ты бы помог? – Смешно…»

- Почему ты молчишь? Нечего сказать в свое оправдание? Обижаешься, наверное, что я тебе это говорю? Но должен же кто-то сказать правду! А то тебя только все хвалят и превозносят.

Она теребила тоненькими пальчиками измятый конфетный фантик.

«Да, папа, мне нечего сказать тебе в свое оправдание. Так же как нечего сказать моему пьяному мужу, когда он ни за что обзывает меня шлюхой, монстром и черт знает кем еще…

как нечего было сказать одноклассникам, когда они издевались надо мной и били ногами за то, что я не похожа на них.

Я не знала, как оправдаться перед преподавателями, когда они, собрав всю едкую иронию своего развитого интеллекта, выплескивали ее на меня, якобы ставя тем самым на место зарвавшуюся самонадеянную юность за то, что позволяла себе подвергать сомнению некоторые их убеждения или высказывать свои собственные взгляды, за то, что я не умею лицемерить и говорить так, как нравится другим… а я только хотела получить их похвалу и доброе расположение…

А разве не от тебя мне передалась неадекватность восприятия себя изнутри и отражения в реальном мире? Разве у тебя не было проблем во взаимоотношениях с окружающими? Хвалят и превозносят…» Она усмехнулась, опустив голову еще ниже, чтобы он не заметил.

- Вот скажи мне, почему, когда я звоню в 9 утра, ты еще спишь, а? Все нормальные люди в это время уже вовсю трудятся, только ленивые и безответственные позволяют себе дрыхнуть в это время.

«Да, папа, именно тогда, когда ты раз в полгода, а то и реже звонишь мне, я встаю поздно. Потому что у меня часто болит спина и иногда она болит всю ночь.

Потому что я чувствую себя уставшей.

Потому что однажды утром, мне было всего 15, я проснулась и увидела в маминых глазах слезы, скорбь и горе, а еще жалкую растерянность и беспомощность. И тогда вселенная дрогнула, мир рассыпался, и я почувствовала под ногами пустоту, а под ложечкой холод падения – я не помню, чтобы ты мне подставил тогда надежные отцовские руки…

Я встала, привела себя в порядок, приготовила завтрак и, уходя в школу, сказала своей несчастной семье: «всё нормально, жизнь продолжается. Всё будет хорошо, не скучайте, я скоро вернусь».

Знаешь, папа, я устала переживать за них, бояться за их хрупкость и беззащитность. Я устала быть сильной, устала жертвовать собой, чтобы хоть как-то обеспечить им нормальную жизнь. Мне не с кем разделить это, понимаешь? Ну ты же папа…»

Он отвернулся, сложил руки на груди и несколько минут задумчиво глядел в окно.

- Да, мама тебя плохо воспитала. Потому что сама такая – всю жизнь витает в облаках, не желая реально трудиться. И чего она добилась? Что из себя представляет?

Она молчала и смотрела на его лысеющий затылок.

«Ну да, конечно, это ты за нее держал дом в порядке, носился с огромными рюкзаками по рынкам и магазинам, растил двоих детей без помощи бабушек-дедушек, копал-сажал огород, работал по 9-10 часов на нескольких должностях одновременно, привозил мне неподъемные сумки с продуктами, когда я училась, мотался до изнеможения со мной по городу в поисках квартиры, не спал ночами от беспокойных мыслей…

ну да, мы с ней ничтожества, а ты такой правильный, умный и рассудительный.

Она ничего не добилась, кроме того, что готовит самое вкусное в мире яблочное варенье с корицей».

Маленькая капелька влажным пятнышком расползлась на рукаве ее кофточки и тут же рядом шлепнулась другая. Она положила ладонь на это место. Чтобы он не заметил.

- Наверное, я тоже виноват в том, что ты плохо воспитана. Мне нужно было уделять тебе больше внимания, больше строгости и требовательности.

«Больше любви и заботы... Да, папа, ты виноват. Но я не буду категорично перечислять по пунктам твое несовершенство. Потому что боюсь обидеть тебя, потому что мне тебя бесконечно жаль. Я же вижу, как одинок ты и загнан, зашорен своей  правильной и скучной жизнью. Папа мой, папа… я же знаю, как хочется тебе иногда хоть раз почувствовать крылья за спиной и подняться хоть ненадолго над этой однообразной «как у всех» реальностью. И ты злишься на маму за то, что ей доступен несовместимый с твоими железобетонными убеждениями безалаберный, заоблачный и такой больной и восторженный мир».

- У вас просто ненормальная семья, которая развивается бесцельно, хаотично и лениво. Боюсь, и твой брат вырос таким же безответственным.

Она подняла голову, попробовала выпрямиться – затекла шея и под лопатками противно ныло.

«Да, папа, у нас ненормальная семья, и ей нелегко приходится. Но почему-то мои друзья говорят мне, вздыхая: «Какая же у тебя замечательная семья, столько любви и взаимопонимания». А еще любят бывать в нашем старом, бедном, неблагоустроенном доме, потому что в нем легко и весело. Хоть бы раз приехал…».

- Ну что ты всё молчишь? Скажи хоть что-нибудь отцу!
- С братом, папа, все в порядке. Я пойду, а то на поезд еще опоздаю.
- О, да, это у вас не редкость.   
- Не провожай меня, я сама.
- Да нет, я довезу тебя до метро.

Душный московский вечер пропитан плотной субстанцией дневных испарений, автомобильных извержений, многозначительными хлопотами «правильных» и никчемной суетой «неправильных» жителей и гостей столицы, короткими нервными разрядами разнообразных эмоций и ноющей, как давно болящий зуб, безысходностью одиночества.

Они вышли из машины. Он расправил на ее плече лямку рюкзака и, снисходительно глядя в ее большие глаза, цвета его глаз, спросил:

- Я полагаю, мы больше не встретимся?
- Нет, папа, вряд ли. Я через месяц улетаю.

«Ну обними меня на прощание, скажи, что ты не хотел меня обидеть, что я твоя дочь и ты меня любишь. Что ты будешь скучать и писать мне письма, что я могу рассчитывать на твою поддержку…»

- Ну тогда, пока. Подумай над тем, что я сказал и сделай правильные выводы.
- Хорошо, папа. До свидания.