2. Прошлое

Поездка разочаровала графа де Ла Фер. Разговор с Депрео не добавил ничего к тому, что граф и так понял из намеков Беллегарда и собственных наблюдений. О связи Марсийяка с герцогиней де Шеврез не знал разве что герцог де Ла Рошфуко, да и то, потому, что знать этого не желал.
 Ради такого открытия не стоило ехать за десятки лье. О сути заговора он все равно ничего не узнал, а ведь именно на это граф рассчитывал. Это Беллегард свободно вхож как к принцу Гастону, так и в парижские дома придворной знати. А граф де Ла Фер, проявивший интерес к тайным делам, вызовет вполне обоснованное подозрение. Он должен сначала оказать весомую услугу, прежде чем сможет заявить о своем желании вернуть прежнее положение и претендовать на доверие важных особ в этих самых тайных делах.
 Пока ясно одно: на случай побега герцогини принц готовит пути к отступлению. Но кто, когда, куда, зачем – Депрео ничего не смог пояснить. Граф был уверен, что дело не в тупости Депрео, а в бестолковости тех, кто считал себя заговорщиками. Он уже начал досадовать, что поспешил согласиться на эту поездку и потратил столько времени впустую.
 Депрео нужно было несколько дней, чтоб исполнить распоряжение принца. Между ним и графом было решено, что доверяться бумаге глупо, а потому граф был намерен задержаться, пока все будет устроено. Тогда он мог бы на словах передать Марсийяку все подробности об укрытии и подставах.
 Оставалось решить, где было бы удобнее переждать время до отъезда. Представляться герцогине граф не собирался. Письмо к ней было необходимо как доказательство для Депрео, что граф действительно послан принцем. К тому же, в случае чего, оно могло послужить достоверным оправданием поездки. Сама же герцогиня де Ла Рошфуко была для графа просто именем, не более.
 Человеком, которого он почти не помнил и совсем не знал.
 ...Девочки де Ла Фер появились в беррийском замке в тот год, когда юного шевалье отправили учиться в Клермон. Приехав из Парижа, он не сразу заметил, что в доме есть новые жильцы. Дети настороженно смотрели друг на друга – чужие, незнакомые: «Это Ваши сестры».
 Вернувшись в Париж, он скоро забыл о них. Учеба поглощала его всего, а редкие свободные минуты он тратил на то, чтоб провести их с матерью или написать письмо обожаемой бабушке. Новые лица вокруг, новые предметы в коллеже, книги, фехтование, верховая езда – впечатления переполняли его и две маленькие фигурки в платьицах не значили для него ничего. Он и видел-то их в лучшем случае несколько раз в год. Девочки тоже не особо стремились сблизиться с братом, который, будучи младше, озадачивал их своими недетскими интересами. Они были молчаливыми слушателями и зрителями, когда он, упиваясь звучностью латинских стихов, читал вслух, украдкой поглядывая на епископа Невэрского – придирчивого ценителя античности, чью похвалу было так трудно заслужить. Епископ был близким другом старой графини и часто гостил у нее. Его привычка говорить только на латыни дала маленькому шевалье де Ла Феру возможность усвоить язык чуть не с пеленок. Одно время, привыкнув слышать от взрослых только латынь, он думал, что французский – язык слуг и простонародья. Нередко, забывшись, он и к сестрам обращался на языке Цезаря, а они сердились, думая, что он нарочно их дразнит. Тогда шевалье приходилось извиняться, поясняя, что не только здесь, но и в коллеже он почти не пользуется французским. Желая развлечь их, Оливье начинал рассказывать рыцарские легенды, которыми бредил, и, увлекшись, часто не замечал, что девочки скучают. Впрочем, его это мало занимало. Они не годились на роль прекрасных дам – ведь они были всего лишь его сестрами.
 Их всегда было две. Сначала Габриэль и Жанна, потом – Жанна и Мари-Изабель. 5-6-летнему мальчику они казались на одно лицо; за те долгие месяцы, что он проводил в коллеже между вакаций, он успевал забыть, как они выглядят. Он не мог бы с точностью сказать, когда вместо Габриэль появилась Мари-Изабель. Кажется, ему тогда было семь… а может восемь? Одно он помнил: с Жанной и Мари-Изабель ему было веселее. Не только потому, что он уже подрос, но и потому, что, будучи погодками, они были ближе друг другу по возрасту, чем старшая Габриэль.
 Последний раз он видел ее незадолго до убийства Генриха IV. К тому времени он уже неплохо был знаком со сводными старшими братьями и их общество ценил намного больше сестринского. Особенно это касалось Ренье, который, пользуясь некоторой свободой в отличие от наследника Луи, частенько наведывался в Париж погулять и не забывал при этом заглядывать к младшему брату.
 В тот раз Ренье пришел попрощаться перед возвращением в Ла Фер. Они с Оливье пошли в Лувр, отдать дань вежливости графине, и в прихожей столкнулись с девушкой. Она была высокой, красивой и держалась очень прямо и надменно. Оливье еще не успел осознать, что во внешности девушки удивило его, когда Ренье отвесил насмешливый поклон:
 - Мадемуазель де Ла Фер! Глазам не верю – Вы все-таки ослушались многоуважаемой статс-дамы?
 Девушка поджала губы и зло сверкнула глазами:
 - Идите к чертям, Ренье!
 Ренье ухмыльнулся:
 - Не ругайтесь, пожалейте невинность Вашего младшего брата, Габриэль.
 Оливье с удивлением уставился на девушку – он совершенно ее не помнил, но ярко выраженные фамильные черты неоспоримо доказывали их родство. Габриэль снисходительно глянула на мальчика:
 - Не узнал? Я бы тоже тебя не узнала. Даже не вспомню, сколько лет мы не виделись – три, четыре? Ты вырос. Все так же забиваешь себе голову латынью?
 - Отец хочет забрать его в Ла Фер, - сказал Ренье.
 Габриэль фыркнула:
 - Глупости. Будто здесь нечем заняться. Оставили бы его мне, я бы попросила…
 Глаза Ренье блеснули, губы искривились в двусмысленной улыбке:
 - ЕГО?
 Габриэль медленно повернула голову, смерила брата спокойным, высокомерным взглядом и гордо ответила:
 - Да.
 Ренье, продолжая криво ухмыляться, покачал головой.
 - Не веришь? – Габриэль пожала плечами. – А ты знаешь, что когда она просила место одного из шести пажей в личной свите дофина для него, – Габриэль коснулась пальчиком плеча Оливье, – ей отказали?
 Ренье вздохнул и с сожалением поглядел на сестру.
 - Ты дура, Габриэль, – нежно сказал он.
 Девушка заулыбалась, но через мгновение до нее дошел смысл слов, сказанных таким приятным тоном.
 - Что?!
 - Это не ей отказали, это отец отказал. Он приезжал в Париж нарочно, чтоб просить короля избавить нас от такой чести.
 - То есть как?
 - Просьбу графини де Ла Фер удовлетворили немедленно, но когда отец узнал, что Оливье станет придворным, он все бросил и помчался в Париж. Я тогда ездил с ним. Он испросил аудиенции у короля и лично просил Его величество не принимать Оливье. Тогда и было решено забрать мальчишку в Ла Фер, хотя… – Ренье сочувственно ткнул младшего брата в плечо, – … по правде, он еще слишком мал для дел.
 - Граф такое сделал? Он с ума сошел! Королева будет в бешенстве, что кто-то посмел отказаться от чести служить дофину! Из-за такого мать может лишиться места! Неужели граф этого не понимает?
 - А ты никогда не думала, – неожиданно тихим и проникновенным голосом сказал Ренье, – что больше всего на свете отец хочет именно этого? Хочет, чтоб она была рядом с ним. С ним, а не с ТЕМ…
 Габриэль густо покраснела, но при этом гордо вздернула подбородок. Не сказав больше ни слова, она прошла мимо братьев, глядя прямо перед собой, и покинула прихожую.
 Ренье нахмурился и нехотя обратился к Оливье:
 - Ты… не говори графине, что мы ее тут встретили, хорошо?
 - Я не понял, о чем она?
 - Так, ерунда. Я иногда виделся с ней, когда приезжал, мы общались. Ей тут одиноко.
 - Почему она никогда не навещала меня в Клермоне? Я даже не знал, что она живет в Париже.
 Ренье положил руку на голову брата и слегка взъерошил ему волосы:
 - Не говори матери. И… забудь. Габриэль сама разберется.
 - Я бы ее не узнал. Я ее так давно не видел. Честно говоря, вообще о ней забыл.
 Ренье кивнул:
 - Не бери в голову. Она уже взрослая… Достаточно взрослая. Жаль, малышки умерли, – вдруг некстати добавил он, – вот их я совсем не помню. А ты?
 Оливье задумался. Жанна и Мари-Изабель умерли два с половиной года назад от какой-то лихорадки. Сначала заболела Жанна. Перепуганная бабушка при первых же признаках болезни отослала Оливье в Париж, к матери. А Мари-Изабель осталась. Они обе умерли, и когда Оливье вернулся, в замке уже ничего не напоминало о том, что здесь когда-то жили две девочки, так и не успевшие стать девушками.
 - Я плохо помню, – признался Оливье. – Почти три года прошло. Я сам был маленьким.
 Ренье засмеялся:
 - Маленьким! Зато сейчас – здоровенный детина!
 Оливье выполнил просьбу брата и ничего не сказал матери. А потом события помчались таким галопом, что он и сам напрочь забыл о существовании сестры. Убийство короля, неимоверный сумбур при дворе, спешный отъезд в Англию, флот, шотландские родные, первое увлечение, смерть братьев, а затем и всех остальных – бабушки, матери, отца… Жизнь не давала ему передышки. Вот только сейчас, словно вылив на него ушат всего, чего только можно, она исчерпала свои запасы и выбросила его в Бражелон – опустошенного и почти мертвого.
 Осталось сделать последний шаг. В конце концов, ввязаться в заговор не намного глупее, чем искать дуэлей с англичанами. Он погибнет, выполняя свой долг – защищая короля от тирании Ришелье.
 «И без надобности в экипировке», – хмыкнул граф, додумывая свою мысль, пока Депрео прикидывал, куда можно будет поселить гостя.
 - Кто там, Депрео?
 Герцогиня де Ла Рошфуко скользнула скучающим взглядом по лицам мужчин, стоявших на нижней ступени лестницы в полутемной, из-за закрытых ставней, прихожей.
 - Не извольте беспокоиться, мадам, это касательно текущих дел поместья. Ничего важного!
 Депрео низко склонился перед своей госпожой, уверенный, что этого объяснения будет довольно, чтоб она равнодушно пожала плечами и ушла, потеряв к ним всякий интерес. Но вместо этого герцогиня замерла на месте, широко раскрыв глаза.
 - Господин граф… – она неловко поклонилась, словно у нее подогнулись ноги, и изумленному Депрео показалось, что его хозяйка собиралась приветствовать гостя глубоким реверансом.
 Депрео удивился – при нем герцогиня еще никогда не теряла самообладания. Он хотел громко представить ее, чтоб граф понял, какая важная дама стоит перед ними, но граф на него не смотрел. Бледный и неподвижный он не сводил глаз с герцогини. Затем, как в полусне, поклонился – низко и почтительно:
 - Ваше сиятельство…
 Депрео с недовольством отметил про себя провинциальную дремучесть гостя – как можно именовать герцогиню «сиятельством»! Он что, в приличном обществе никогда не бывал, что так растерялся?
 - Ваша светлость! Позвольте…
 Герцогиня уставилась невидящим взглядом на Депрео:
 - Иди… иди…
 - А? – растерялся управляющий.
 - Оставь нас, – глухо сказал граф де Ла Фер. – Тебя позовут.
 Не обращая внимания на Депрео, словно его уже тут не было, граф поднялся по лестнице и подал руку герцогине:
 - Прошу Вас.
 Ничего не понимающий управляющий пожал плечами и счел за лучшее убраться. Позовут, так позовут.
 Герцогиня медленно, с опаской, оперлась на предложенную руку, продолжая вглядываться в лицо стоявшего рядом мужчины.
 - Простите, не знаю Вашего нынешнего титула…
 - Граф де Ла Фер.
 Герцогиня вздрогнула. Болезненная улыбка искривила ее губы:
 - Граф? А… Луи?
 - Он умер.
 - Умер… А Вы вернулись?
 - Да.
 Она закусила губу и, хмуря брови, откровенно изучала графа.
 - Вы испугали меня. Мне сначала показалось… – она нервно рассмеялась. – Так и с ума сойти можно! Граф де Ла Фер… Кто бы мог подумать! Сколько Вам сейчас?
 Граф на мгновение задумался, подсчитывая про себя:
 - Тридцать четыре.
 - Я бы дала не меньше сорока. А в этом полумраке… – она выдохнула и решительно встряхнула головой, избавляясь от видений. – Надеюсь, я выгляжу намного лучше.
 - Да. Вы очень похожи на…
 - Я знаю, – сухо перебила герцогиня. – Мне сейчас почти столько, сколько было ей, когда Вы последний раз ее видели.
 - Когда я видел ее до болезни.
 - Меня это не интересует. Зачем Вы явились? Откуда?
 - Мне случилось познакомиться с Вашим сыном. Может, мы пройдем в комнаты?
 Герцогиня заколебалась.
 - Я не собираюсь у Вас оставаться, – холодно сказал граф.
 - Хорошо, идемте. Выгнать Вас я всегда успею.
 Последняя фраза была сказана отнюдь не шутливым тоном.
 Они расположились в небольшой гостиной, и герцогиня нетерпеливо повторила свой вопрос:
 - Итак, зачем Вы здесь? Почему Депрео сразу не назвал Вас?
 - Он не знает, кто я. Точнее, знает мое имя, но оно ему ни о чем не говорит.
 - Что Вам нужно?
 Граф поудобнее устроился в кресле и задумчиво поглядел на герцогиню:
 - Допустим, я просто ехал мимо и вспомнил, что принц де Марсийяк упоминал о том, что здесь неподалеку фамильный замок Ла Рошфуко. Мне стало любопытно, и я решил заглянуть. А чтобы не стеснять Вас, я не стал пояснять господину Депрео, кто такой граф де Ла Фер по отношению к хозяйке дома.
 Герцогиня де Ла Рошфуко, в девичестве Габриэль де Ла Фер, смерила брата насмешливо-презрительным взглядом:
 - Держите меня за дурочку?
 Граф улыбнулся:
 - Такой я Вас и помню.
 И, прежде чем глаза герцогини сверкнули гневом, он добавил:
 - Не дурочкой, конечно. Вы предпочитали открыто говорить то, что думаете, и не всегда выбирали выражения.
 - В нашей семье это было позволено только мужчинам!
 - Мадам, Ваше нынешнее положение с лихвой искупает все, что Вы могли найти несправедливого по отношению к себе в прошлом.
 - Мне жаль одного – что они этого не видят! – разочарование исказило лицо Габриэль.
 - Неужели, чтоб радоваться тому, что Вы имеете, Вам обязательно нужно уязвить этим других? – сочувственно спросил граф.
 - А Вам нет? Или Вы благодарны им за то, как с Вами обошлись?
 - Сударыня…
 - О, это Ваше воспитание! Мужчины у Ла Феров всегда были вышколены на славу!
 - Мне называть Вас «Ваша светлость»?
 Герцогиня одарила брата мрачным взглядом. Граф улыбнулся:
 - Разве за двадцать лет не случилось ничего, что затмило бы старые обиды?
 - Обиды? – герцогиня откинулась на спинку кресла, рассеянно глядя перед собой. – Родители всего лишь выкинули меня вон. Так просто, как щенка, который уродился с изъяном и портит породу. Да, наверное, мне не нужно было страдать – в обычае нашей семьи избавляться от паршивых овец.
 - Не говорите так, – мягко перебил ее граф. – Вы неправы.
 Габриэль с презрительной жалостью поглядела на брата:
 - То есть, когда Вас вышвырнули в Берри, это было справедливо?
 Граф предупреждающе поднял руку, и герцогиня пожала плечами:
 - Да-да, я помню! В Ла Фере было опасно, и мадам наша мать поехала рожать в Берри. Она не могла забрать младенца в Париж и оставила Вас на милость бабке. А все разговоры вокруг – это просто досужие вымыслы.
 - Именно так, – с нажимом сказал граф. – И мне крайне неприятно, что Вы до сих пор им привержены.
 - Оливье, – Габриэль с неожиданной искренностью обратилась к брату и взяла его за руки, – Вы действительно никогда не сомневались в ней? Подумайте, ведь мы могли быть детьми короля. Короля! Ровня Вандому, Шарлю Ангулемскому, Гастону де Верней!
 Граф ответил ей ласковой и меланхоличной улыбкой:
 - Я никогда в ней не сомневался. И Вы тоже.
 Габриэль вздохнула:
 - Вы правы. Именно этого я не могла ей простить. Все могло быть иначе, стань она любовницей короля, будь она другой…
 - Будь она другой, она стала бы просто одной из многих, только и всего. Генрих всегда помнил о том, что он король, что бы там ни думали маркизы де Верней и им подобные. Его брак служил интересам Франции и иначе быть не могло. А быть Вандомом… Вы, правда, видите в этом преимущество? Я предпочитаю быть сыном графа де Ла Фер – законным и признанным.
 - Вам легче было заслужить его любовь, а мы никогда для него не существовали. Только Луи. Всегда один Луи.
 - Он был наследником. Вы должны понимать…
 - Да, конечно. Наверное, отец жалел, что я не умерла вместе с сестрами – было бы меньше хлопот.
 - Зачем Вы так?
 - Вы думаете, я не знаю, как он был разочарован, когда я родилась? Мне кормилица рассказывала, как он оберегал свою Изабо, когда она ждала первенца, дрожал над ней… а она родила ему девчонку! Он напился, а потом на неделю уехал, и никто не знал куда.
 - Вы напрасно слушали дворню.
 Габриэль саркастично расхохоталась:
 - А кто бы еще рассказал мне правду? После того, как родилась Жанна, ему уже было все равно. Он не замечал, кого рожает его жена, и волновался только о том, чтоб роды были легкими, а она поскорее оправилась. Она и в Берри поехала потому, что боялась – опять будет девочка. Не хотела, чтоб он видел. Думала, что он ее бросит. А родились Вы. Глупо получилось… Он так хотел от нее сына, а когда сын родился, поверил сплетне и оставил Вас в Берри. Отец никогда не желал слушать ничьих оправданий, даже если это разбивало ему сердце. Меня он тоже не послушал, – с горьким сожалением закончила она.
 Граф молчал, глядя куда-то мимо. Герцогиня бросила на него испытывающий взгляд:
 - Вы не хотите знать, что отец ставил мне в вину?
 - Герцогиня, – не глядя на сестру, ровным голосом ответил граф, – Мне довольно того, что сказала мать.
 - Истинный граф де Ла Фер! Никаких оправданий!
 - Оправдывается виновный.
 - А невиновный должен молча нести бремя клеветы?
 - Габриэль, если Вам это необходимо, я могу выслушать Вас.
 - И не поверить?
 - Вам лучше обратиться к духовнику.
 - Я не была любовницей Генриха IV. Он видел во мне дочь, и любил меня как дочь. В память о нашей матери, в знак уважения к отцу. Может, я была глупа, думая, что мое положение дает мне преимущества… Но я была так юна! Разве самоуверенность не свойственна юности? Когда кажется, что весь мир к твоим услугам, стоит только протянуть руку! Король был так ласков, внимателен. Он шутил со мной, расспрашивал о моих тайнах. Даже рассказывал о своих! Он тогда увлекся этой ханжой – Шарлоттой де Монморанси – и спрашивал меня, какой подарок больше всего может ей понравиться. Мы с ней почти одного возраста.  А мать… Сказала, что в мою наивность она верит, но вот в наивность короля! – Габриэль усмехнулась. – Может и так… Она потребовала, чтоб я оставила место фрейлины и покинула двор. Я отказалась. Тогда отец пригрозил, что лишит меня всего, если я останусь, что не позволит смешать с грязью честь нашего рода и покрыть позором наше имя.
 Граф вздрогнул и тихо спросил:
 - Что же Вы сделали?
 - Сменила имя, – мрачно заявила Габриэль. – Я готова была выйти замуж за первого встречного, но король успокоил меня и попросил не спешить. Он пообещал, что сам даст за мной приданое, так что я могу выбрать жениха по своему вкусу.
 - И Вы выбрали Ла Рошфуко?
 - Ему был 21 год, красивый, смелый, веселый. К тому же, как оказалось, он уже давно по мне вздыхал. Из-за убийства Генриха мы отложили свадьбу на год. Отец не пожелал выслушать меня, а после смерти короля вообще заперся в Ла Фере. Меня навещал только Ренье. Когда была объявлена помолвка, мне все же пришлось оставить место фрейлины, но мать запретила мне появляться в нашем парижском доме. Она распорядилась, чтоб на мое имя ежемесячно выделялась некоторая сумма при условии, что я уберусь с глаз долой. На подписание брачного контракта приехали только Ренье и Луи, тебя уже отправили в Англию, отец по-прежнему не желал меня знать, а мать… она передала очень богатый подарок и все. Ни встречи, ни письма. Сразу после свадьбы мы уехали. Я больше никогда ее не видела… Только в зеркале, – продолжила Габриэль с жестокой улыбкой. – Ты тоже часто смотришься в зеркало, мой маленький Оливье?
 Граф помрачнел:
 - У меня в доме нет зеркал.
 - Ты прав. Лучше не видеть. Раньше я жалела, что не смогла приехать на их похороны. А сейчас мне все равно. Жизнь бессмысленна во всех своих проявлениях: радость, горе, веселье или отчаяние нужны только для того, чтоб скоротать время до смерти. Скука невыносима. Ваше лицо, граф, вызвало у меня боль, но я благодарна Вам. Теперь какое-то время я не буду скучать. Это займет меня. Оставайтесь. И, кстати, Вы так и не сказали, зачем Вы тут? Вас послал принц? Он опять что-то затеял? Расскажите, его проделки меня забавляют.
 - Его проделки, как Вы говорите, могут быть опасны.
 - Вы имеете в виду его связь с мадам де Шеврез? – герцогиня пожала плечами. – Пусть развлекается. Это единственное, чему стоит посвятить жизнь. Кого-то развлекают удовольствия, кого-то война, кого-то святость. Главное, не принимать все всерьез, иначе развлечение наскучит.
 Граф усмехнулся:
 - Каков же Ваш выбор?
 - Мой? Я предпочитаю его не делать. Просто принимаю то, что дает жизнь и если это не доставляет мне удовольствия, жду чего-то другого. Мы свободны только в одном – в выборе способа получения удовольствия. Это наше преимущество перед смердами. Если они не будут работать – они умрут. У них нет никаких иных возможностей.
 - А у нас есть?
 - Конечно! Вы можете выбрать все, что угодно. Даже отказ от удовольствия!
 Граф усмехнулся:
 - Да, пожалуй, именно это до сих пор было моим выбором.
 - Ну и напрасно. Это явно перестало Вас развлекать. Вам пора встряхнуться. Сделайте что-нибудь глупое, нелепое, смешное, но, обязательно, приятное.
 - Я уже сделал – приехал сюда.
 - Нет, сюда Вы ехали по делу. Или думали, что по делу. Вы принимаете это всерьез, и это Ваша ошибка.
 - Принц не одобрит моего легкомыслия, – засмеялся граф.
 - Он молод и воображает, что может что-то изменить. Простите ему, но сами не будьте глупцом. Разве только, если глупость Вас удовлетворяет.
 - Нет, не вижу в этом проку.
 - Значит, Вы останетесь?
 - Да, на два-три дня. Вы не против?
 - Я уже сказала – выгнать Вас я всегда успею.
 На этот раз герцогиня улыбнулась. Она позвонила, и когда явился лакей, распорядилась приготовить апартаменты для графа де Ла Фер.
 Граф задержался на три недели.
 Депрео давным-давно выполнил поручение принца и только дивился рассеянной улыбке, с какой его слушал граф. Казалось, серьезность дела, о котором толковал Депрео, только забавляла его. Возможно, Депрео перестал бы удивляться, если бы услышал, как герцогиня говорит брату:
 - У нас у всех один путь. Мы ничего не можем изменить. Так почему не проделать дорогу до смерти весело и с улыбкой? Особенно, если мрачность уже испытана и надоела.
 - А если веселость тоже приестся?
 - Ну, не знаю… попробуете добродетель! Или поищете новых пороков.
 Граф уехал, когда погода испортилась, и осень стала стремительно изгонять задержавшиеся приметы лета. Дальнейшее промедление грозило тем, что обратный путь превратится в одиссею из-за начавшихся дождей. И без того графу пришлось поколесить по округе, выбирая дороги, еще пригодные для проезда.
 Вернувшись в Бражелон, он не сразу нанес визит принцу, не видя никаких причин спешить. Марсийяк тоже не давал о себе знать. Только спустя неделю после возвращения, граф появился в доме Ла Рошфуко. Принц встретил его рассеянно:
 - Граф, рад Вас видеть.
 - Примите поклон от герцогини.
 - Да, да… спасибо. Как она?
 - Здорова, чего и Вам желает.
 Граф ждал вопросов, но Марсийяк, похоже, намеренно их избегал. Небольшое общество, собравшееся у него в гостиной, было занято обычной светской болтовней, и этот вечер ничем не отличался от вечеров в салонах Парижа или Блуа.
 Прощаясь, принц вскользь заметил:
 - Еще раз благодарю, что навестили герцогиню. Собственно, в поездке не было необходимости.
 - Разве?
 Марсийяк замялся:
 - Д-да… Уже не было. К сожалению, Вы уехали так скоро, что я не успел Вас предупредить.
 - Что ж, тогда благодарю за возможность увидеться с герцогиней.
 Марсийяк кивнул и, чтоб прервать неловкую сцену, быстро распрощался.