40. Под занавес

   Время шло, уже Катиному сыну  - Данику стукнуло три года и Лениным двойняшкам -  Вите с Лерой полтора. А я стал сильно хромать на левую заднюю лапу, иногда на обе сразу.  Сказывалась травма мениска левой задней ноги, которую я получил по собственной глупости.  Эту травму мениска периодически лечили, пичкали меня таблетками, ставили по несколько уколов в день, делали растирания камфорным спиртом. Поэтому я был все еще на ногах.
    Я стал обходить стороной  собак, они мне были уже неинтересны, 
    Дома я перестал участвовать в семейных мероприятиях. Но меня все равно любили и старались вкуснее кормить.  Мама даже возвела меня в ранг -  «Почетного пенсионера» и готовила для меня и Даника паровые куриные котлетки, а мне еще и отварные куриные лапы, для суставов.
    Однажды, после купания, мама по старой памяти, попробовала поиграть со мной и потискать меня, как раньше.  Но мне от этого стало как-то нехорошо, я прижался к дивану и смотрел на маму тяжелым взглядом. Мама сразу поняла, что со мной что-то не так и стала гладить меня и даже извиняться.
    «Ну,  прости, прости, я просто поиграть с тобой хотела, я так больше не буду», говорила мама, легко касаясь моей шерсти.  Мамины руки меня всегда успокаивали и лечили, мне становилось хорошо, и я начинал громко всхрапывать от удовольствия.
     Я полюбил мужей наших девочек – Лёшу и Глеба, я полюбил  детей Даника, Витю и Леру. Я обожал на улице караулить коляски с нашими спящими малышами и всегда сопровождал их первые шаги, стараясь предотвратить падения.
      К моему удивлению, все наши малыши были добрыми и относились ко мне очень демократично, угощали  печеньем,  и  было это изо рта – в пасть и обратно в рот, пока взрослые не видели. Тискали, трепали и гладили меня. Я, гордо вытянув шею, водил их за собой, и они ходили своими первыми, несмелыми шагами и тянули ручки ко мне, держась то за мою спину, то за мой хвост.
      У нас было все, как и раньше -  Лена с Лешей и с детишками жили далеко на севере, а Катя с Глебом и  Даником – вместе с нами.
       Мама с папой, уезжая к детям на север,  всегда брали меня с собой, поэтому я, был частым гостем у Дашки.
             Дашка тоже вошла в возраст, стала важной хозяйкой своей квартиры, меня принимала вежливо и учтиво. Никакого намека на старые игрища и задиры.  Иногда, Дашка приходила спать ко мне и ложилась  на мою больную лапу, Лена сказала, что Дашка лечит, потому, что ложится на больные места.
       Я очень любил поездки на север. Там всегда стояли трескучие морозы, много снега,  пушистого, искристого. На севере, я чувствовал себя легко и  весело.  Мороз бодрил, а я, как в детстве, купался в огромных сугробах.
         Возвращаясь, домой из дальних поездок, я все больше спал и дни и ночи становились короткими, а вокруг была тишина. Никто меня никуда не звал, ни покушать, ни на прогулку.
         Однажды я понял, что  не слышу -  оказывается меня и на прогулку зовут, и пытаются поиграть со мной, а я -  не слышу.  Сначала меня это озадачило. Я начал больше приглядываться к тому, что происходит вокруг. Начал читать по губам. Особенно хорошо я понимал маму, мы столько лет вместе, ведь раньше у нас с мамой была телепатия. Теперь же, мама, будила меня на прогулку, легко поглаживая, и  помогала встать на ноги. Я прислушивался, но только  по губам понимал, что пора на прогулку.
  Прихрамывая на заднюю левую лапу, я тихонько плелся рядом с мамой, или углублялся в чтение записок, оставленных другими собаками. Каким-то чутьем, а может быть кожей или шерстью, я научился узнавать, когда мама зовет меня к себе, очень четко улавливал вибрации свиста и потихоньку подходил к маме. Так же было, когда я гулял с папой или Глебом.

     В мае месяце мне сделали операцию на шее – удалили какую-то шишку с куриное яйцо.
     На операцию меня отвозила мама. Она что-то ласково шептала мне на ушко, укладывая на операционный стол, обнимала и целовала меня. Я испытывал к ней безграничное доверие и был спокоен, раз мама рядом – все будет хорошо!
     Очнулся я в Данькиной коляске, в подъезде, мы на лифте поднимались к себе в квартиру.  Дома я ещё некоторое время спал в коляске, под действием наркоза.  Потом зашевелился,  и меня осторожно спустили на пол. Голова и шея мои были перебинтованы. По губам я понял, что все прошло хорошо. Швы мои зажили быстро. Я скоро поправился, но лето оказалось тяжелым.
    Лето было жарким, а силы мои таяли. Я с трудом преодолевал расстояние до соседнего подъезда и все больше старался полежать в тенечке на траве.  После прогулки,  дома, меня часто рвало. Мама с папой горестно вздыхали.
   Осенью, с наступлением холодов, мне стало намного легче. Я приободрился, подолгу гулял, хорошо понимал, что мне говорили. Вернулся интерес к жизни. И все стало как раньше. Даже лапа стала меньше хромать, или перестала чувствовать боль. Я стал «разговаривать» и различать не только вибрации свиста, но шорохи и стуки.
    Это была передышка, или подарок судьбы, пред новым натиском болезни.