Тонкий конверт

А жизнь, в общем-то, приятная штука. Хорошо, например, весенним утром в будний день на Хрещатике. Где-то в половину десятого, когда клерки, бухгалтера, консультанты, сотрудники и сотрудницы, в общем, весь этот беспокойный народец в галстуках и костюмах уже рассосался по бизнес центрам, в зеркальных стенах которых отражается небо, и над городом уже прозвучал, как заводской гудок, аккорд запускающихся Windows, а уличные торговцы, зазывалы, торговые представители и распространители рекламок только начинают выходить из метро. В это время улица свежа и приветлива, уже не безлюдна, но еще не переполнена посторонними. Пока все только свои. Дремлющий на лавке возле фонтана бездомный, зевающая псина с ободранным ухом, старый седой дворник, который круглый год одет в валенки и свой залатанный ватник. Воздух после ночи не отравлен машинами, цветут рядами каштаны. На лицах прохожих еще не накопилось раздражение и усталость, можно встретить откровенные чистые улыбки. И на душе становится хорошо от мысли, что жизнь в общем прекрасна, и люди в сущности симпатичные существа, за которыми интересно понаблюдать. Вон, идут две барышни не старше пятнадцати. Идут, могу поспорить - прогуливают школу, подметают тротуар широченными клёшами. Блестят металлические сердечки, колечки и шарики в курносых носиках и в розовых пупках на оголенных и еще по-детски мягких животиках. Звенят браслеты на запястьях. Идут, держась за руки, слушают наушники от одного плеера, попивают мутно зеленый «Shake» и дымят сигаретками, которые только что купили по 15 копеек за штучку у аккуратненькой бабульки. У бабульки правильная речь, она похожа на учительницу.
      – А я, молодой человек, не хочу во дворе на лавочке со старухами сплетничать с утра до вечера. Я желаю хотя бы изредка посещать театры и не выпрашивать у дочери мелочь на подарок внуку. Ванечка, доброе утро, солнышко! Легкую «Приму», как всегда?

«Солнышко» - двух метровый неопрятный верзила, сунул пачку сигарет в карман заношенной джинсовой куртки и, сутулясь, поплелся к своему рабочему месту – сколоченному из досок лотку, расставил на нем целый отряд заводных зайцев, прыгающих щенков-акробатов и мяукающих котят ядовито оранжевого цвета с потусторонним зелено-синим свечением в глазах. Механический заяц вызывает восторг у компании подвыпивших выпускников, они веселятся и со смехом наблюдают, как игрушка, жужжа и потрескивая своим китайским механизмом, неуклюже, точно пьяная бродит по дну картонной коробки. «Солнышко» уселся на раскладной походный стульчик и, не обращая внимания на подростков, углубился в отгадывание кроссворда, кусая зубами конец шариковой ручки.

Вроде бы как будничная и даже убогая какая-то картина получается. Так ведь всё зависит, с какого ракурса посмотреть. Через какое волшебное стеклышко взглянуть на всё это. Я прошелся по Хрещатику, вышел на Майдан, упросил девчонок, протирающих столики в дешевой еще не открывшейся забегаловке, сделать мне кофе. Закурил, наблюдая за компанией туристок из провинции, которые с энтузиазмом фотографировались на фоне мраморной колонны с бронзовой женщиной и голубого глобуса, почты, стеклянных парников и даже на фоне задрипанной кафешки, где в одиночестве сидел я на сыром от утренней росы стуле. Одна из туристок, моложавая дамочка, нацелила на меня дешевенькую камеру и помахала мне ручкой. Меня это развеселило и даже польстило. Я почувствовал себя коренным венецианцем, пьющим свой утренний кофе на площади Сан-Марко под прицелом вездесущих фотокамер туристов. Войдя в образ, я открыл брошенную кем-то газету. Мне жутко нравятся типы, читающие утренние газеты за чашкой кофе. Они вызывают у меня зависть и вселяют веру в лучшее. Их красота в невозмутимости, что ли. Я видел их в Эдинбурге и в Париже, в Брюсселе и в Мадриде. Нога на ногу, сигарета, трубка или сигара, вокруг жизнь может проноситься с бешеной скоростью, но за столиком время течет размеренно. Надежно. Всегда хотел украсть этот момент, частицу тайны, говорящей, что такое быть европейцем. Но я не сумел сфотографировать запах кофе, звуки проснувшегося города, своё собственное чувство упоения ностальгией по неведомому. В картонной коробке из-под обуви пылятся фотографии ничем не примечательных мужчин, пьющих кофе и читающих газеты на разных языках.
     – Прошу прощения!
Что такое? Передо мной стоит ханурик. Одет почти прилично, но все равно ханурик. Под глазом фингал, на месте переднего зуба – пробоина. Улыбается, держа правую руку чуть выше сердца. Волосы зачесаны назад, намазаны чем-то.
     – Позволите?
Позволить что? Пригрузить меня своими небылицами. Ради двадцати копеек. Не то настроение, дружище, чтобы общаться с алкашами. Дам ему гривну.
     – Рубль дать?
Ханурик кажется несколько разочарованным. Видно он все же настроился на беседу. Художник, в своем роде. Артист. Результат важен, но сам процесс важен не меньше. Пожал плечами. Неужели обиделся? Дам два рубля. Ведь я сегодня гонорар получу.
     – Можно и так. Благодарю.
Ушел. На прощание кивнул как-то интересно. Голову чуть набок. Не старый, наверное, мой ровесник. Весь в каком-то образе, наверняка старается произвести впечатление. Загадочного, немного ироничного и, конечно, гордого, или скорее независимого человека. Ушел, точно Хью Грант со съемочной площадки. А ведь алкаш обыкновенный, с какой стороны ни посмотри.

Как мы любим обманывать себя. Кто не придумывал себе красивый образ? Сколько раз этот придуманный нами образ не совпадает с тем, что видят окружающие. Видели б вы меня, разухабистой походкой рассекающего львовскую стометровку, руки в брюки, в новых кроссах и в прекрасном расположении духа. Я был лучше всех, я излучал мужскую силу и уверенность. Этого не могли не видеть все идущие навстречу мне девчонки. И они видели. Завидев меня, они мило улыбались и хихикали. Неотразимым мачо я зашел в Университет, обворожительно улыбаясь, поднялся на четвертый этаж, и там мой друг Костя Медовников со смехом сказал:
     – Ширинку застегни, извращенец.

Замечательные метаморфозы происходят с людьми от того, что они иногда видят в зеркале. Я лично тогда чуть не оглох и не поранился. Это взорвался на острые осколки мой энергетический панцирь. Панцири есть у всех, мы их примеряем каждый день. Есть легкие панцири, прозрачные. Запах собственных духов или новая вещь в гардеробе в таких доспехах делает наше настроение чуть выше уровня настроения у окружающих, и это позволяет нам смотреть на них немного сверху вниз. Окружающие об этом, разумеется, не подозревают, ведь у каждого свой панцирь. Есть образцы покруче, плешивого и вонючего хозяина такой панцирь превратит в настоящего принца, в таком облачении кажется, что мир создан исключительно для тебя, и ты кружишь в танце, пока кто-нибудь не скажет, что у тебя носки разного цвета или птичье дерьмо на спине засохло. Бывают пуленепробиваемые панцири, но их не достать, такие носят очень важные особы, занимающие ответственные руководящие должности. Умеренное использование панциря даже рекомендуется врачами, как эффективный заменитель антидепрессантов. Правда, пациенты предупреждаются о том, что могут оказать себе медвежью услугу и по собственной вине оказаться в идиотской ситуации. Мне вот до сих пор стыдно.

Газетёнка оказалась мало того, что сырая, так еще и желтая до неприличия. Зато вокруг уже бурлила жизнь, настоящая, красочная. И милая. Мимо толкает перед собой коляску молодая очень симпатичная мама. Рыжая. Сквозь легкие белые брючки просвечивают полоски трусиков. Карапуз отрешенно смотрит в небо, только ходуном ходит силиконовая соска. Я приветствую девушку улыбкой. Ответила!
Как легко иногда дышится! Приближается грохот. Соска замирает. Проносится рвано джинсовая компания на скейтах и роликах. Поехали прыгать по ступенькам возле глобуса. Соска опять приходит в движение. Полоски трусиков удалились, оставив ощущение легкого головокружения. Я уже не один в кафе. Парочка заказала по бутерброду и по пиву. Ей далеко за сорок, ему еще дальше. Он поглаживает ее по плечу, по руке. Многозначительные взгляды, обмен улыбками. На столе в стаканчике букетик ландышей. Любовники? На нем серый мешковатый костюм. Лысина. Рядом на стуле затертый от времени кожанный портфель. Она пышная, слишком легко одета. Много макияжа на несвежем лице. Два серых с виду человечка, а ведь счастливы! Здорово в полтинник еще раз пережить первое прикосновение рук, трепет встреч, длинные прогулки по городу, разговоры обо всём и ни о чем. Первый поцелуй.

Я помню свой. Я едва устоял тогда на ногах. От прикосновения к её губам высокие ели, стога золотого сена, зеленые прикарпатские горы закружились каруселью, в легких закончился воздух, грудь сладко заныла. Она в легком развевающемся платьице. Словно лесная фея. Что, старик, хотел бы хоть на минутку назад, лет на двадцать? Хотел бы! Конечно, хотел бы.
 
Заказал сто коньячку. Самого дешевого, ужгородского. По телу прошла волна умиления, любви всеобъемлющей, радости. В общем, слова для таких состояний не подходят, как ни старайся, будет звучать сладенько. Попробую в обходную. Когда у меня такое настроение я могу легко и с улыбкой: 
1. проехаться в душной и переполненной маршрутке, подпирая головой низкий дребезжащий     потолок;
2. выстоять очередь в сберкассе, выслушивая маразматические сплетни и жалобы пенсионеров;
3. спокойно кивать и поддакивать соседке, сообщающей, как правильно воспитывать моего сына.
То есть, много чего могу. Вот как сейчас, я сижу и радуюсь жизни, несмотря ни на что, несмотря даже на женщину, которая остановилась прямо возле моего столика и, устремив задумчивый взгляд куда-то выше крыши Главпочтампа, начала ковыряться в носу, корча при этом рожицы. Ну, а что поделаешь, это ведь не значит, что она плохой человек. Может быть даже совсем наоборот. Синее ситцевое платье в серые ромбики, вязаная кофта, завитые на бигудях каштановые волосы. Аккуратненькая. Для кого-то ведь старалась. Чья-то мама, чья-то жена. Наконец, вышла из оцепенения, встрепенулась, поправила волосы и исчезла в подземном переходе.

Желание женщин нравиться одна из самых трогательных вещей на свете. Особенно когда женщина весит под сто килограмм, а её подбородку позавидовал бы Майк Тайсон.

Зазвонил мобильный.
     – Игорёша! Золотой ты наш, талантливый. Ты за гонораром собираешься заходить?   
Как мёдом по губам. Конечно, собираюсь. Скоро дни рождения сынишки с женой, плюс я давно присмотрел себе моднючие шузы на лето, еще и джинсы новые нужны. Кстати, давненько я не радовал себя фирменными дисками, с книжечкой внутри. Пригласить жену вечером в ресторан или накупить всякой вкуснятины и посидеть дома?

Я поднял руку и обернулся, чтобы подозвать официантку. Оказывается, кафешка уже забита выпускниками. Что-то я не понял! Почему так тихо? Нарядные мальчики в галстуках, девочки в белоснежных передничках с бантами в волосах, счастливые и веселые, активно общаются, шутят и улыбаются. В полной тишине. Я так и застыл с поднятой рукой. Глухонемые. Какие лица! Открытые и красивые. Какие выразительные глаза! Какие искренние улыбки. Здесь нет ни фальши, ни притворства. Они общаются глазами. Я попал под чары безмолвного праздника молодых красивых людей. Всё видно, как на ладони. Видно радость, влюбленность, огорчение. Высокий паренёк с золотым ежиком на голове прощается с компанией и уходит, держась за ручку с сияющей от счастья рыженькой подружкой. А в больших серых глазах белокурой девчушки отражается бесконечная печаль. Чернявый, ушастый её сосед по столику быстро хохмит руками, видно вслед уходящей парочке. Компания беззвучно смеется. 

До редакции пешком минут двадцать. Пожалуй, торопиться за деньгами – плохой тон. По дороге зашел в подземный торговый центр, покопаться в музыкальных новинках. Приятный сюрприз: два фирмовых King Crimson. На обратной дороге зайду. Отложите.
 
     – О! Игореша! Быстро ты. Заходи, мил человек.
Стены обклеены макетами журнала, фотографиями местных знаменитостей. Ей лет сорок. Больше? Брюнетка. Может крашеная. Как дела? Вчера был в «Арене»? Клёво было. Разговаривает на тусовочном жаргоне. Я жду. Вот, достает конверт. Наконец. На ощупь какой-то тонкий. В прошлый раз пожирней конвертик то был. Пока расписываюсь на пустом бланке, все думаю, что совсем уж тонкий, прям сиротский какой-то конвертик. Преодолеваю дурацкую привычку не проверять денег на месте. Открываю конверт.
     – Хм?
     – А, я тебя не предупредила? Польские партнеры решили не брать твои фотки. В номер пошел только текст. Классно пишешь, Игорёша.


Жизнь – дерьмо! Что, не правда? Вот, в детстве бывало, посреди игры, вдруг, звук рвущейся материи. Это новые брюки, которые одел, как назло, именно сегодня в первый раз. Смотришь на кровоточащую коленку, выглядывающую сквозь рваную дыру, не знаешь, что и думать. И себя жалко: обязательно влетит, и маму жалко, так она расхваливала обновку. И день пропал. Но, в детстве все понятно. Друзья, игра – хорошо; дыра в штанах – плохо. А сейчас. Вроде, ничего страшного не случилось, но в душу насрали однозначно. То есть, надо понимать, что King Crimson отменяется. И в ресторан с женой сегодня мы не идем. Прекрасно! Подарки? Кроссовки и джинсы? Вот сука!

Полдень – самое отвратительное время. Центр переполнен машинами и людьми. Всем непременно нужно пройтись по Хрещатику. Откуда столько народу? А кто работает? Еще нет жары, а пиво у них уже теплое. Все симпатичные девчонки – под ручку с иностранцами. На счету мобильного – пару гривень. Золотистый «Lexus» прет прямо по клумбе, чтобы занять свободное место для парковки. Становится поперек тротуара у стеклянных дверей Плазы. Вот бы дать подсрачник этому лысому баклажану за рулем. Или нацарапать на сверкающем крыле: «Жлоб!». Убьют, наверное.

Я прошелся по Хрещатику, вышел на Майдан. Утро, в котором я купался лишь несколько часов назад, сейчас уже на противоположной стороне непреодолимой пропасти. Или в другом измерении. Та же полупустая дешевая кафешка. Те же официантки, розовощекая грудастая девица и тощая пигалица в красных лосинах. А город другой. Чужой, даже враждебный. Сажусь за тот же столик. Кофе и коньяк. Да, самый дешевый, ужгородский. Утром это прозвучало легко, стиляжно. Сейчас неуклюже, чуть ли не с оправданием. Что происходит? Это какая то шутка? Прикол? Затянувшийся урок? Или вся эта мистика тут не причем? Просто дело во мне.    

     – Позволите? – опираясь о спинку стула, возле моего столика стоит утренний ханурик. Он заметно подлечился, вышел из образа. Прилизанные ранее волосы торчат в разные стороны, синяк под глазом увеличился в размерах и синий оттенок прибавил насыщенности. Стоит. Улыбается.
     – Ты же подходил уже ко мне. Я тебе две гривны дал…
     – У-у-пс! Точно. Пардон. Не признал, брат. Как дела?
     – Хреново.
     – Выпьем? У меня есть. – Он для убедительности бьет себя по бедру. Там действительно что-то звякает. На свет появляется надкушенный огурец и основательно начатая ноль пять. А может напиться, к чертовой бабушке. С бомжом. Романтично.
     – Давай. Я свою вон конину допью. За везение.
     – За везение, брат. Давай. Хороший ты мужик. Я Славик. Что, с бабой, поругался? Слышь, тебе деньги нужны? Ща, братуха. Ты не подумай, я не попрошайка. Болел я утром. На водяру сшибал. На, возьми. У меня еще есть.

И он протягивает мне грязный кулак с мятыми рублями. Твою мать! Вот чего мне не хватало, так это руки помощи. От алкаша. Хотя трогательно.
     – Нет дружище. Ты заработал их честно. Утром я купил у тебя билетик на хорошее настроение. Дай я посижу сам. Окей?
     – Нет базара, брат. Удачи.

Обидно. Все должно быть не так. Что я здесь делаю? Я должен сейчас сидеть на площади Вогезов в Париже или на той же Сан-Марко в Венеции. Там такого дерьмового кофе как в этой забегаловке с огнем не сыскать. Такого дешевого, тем более. Домой хочу. Комочком свернуться на диване и слушать музыку. Мимо прошел Славик. Понимающе улыбнулся и поднял кулак. No passaram! А чего я драматизирую ситуацию. Вон, Славик в прекрасном расположении духа. Чего мне хандрить. Ведь это просто мой панцирь. Со знаком минус. И мир на самом деле изменился только для меня. И вообще. Пошла она в жопу, вместе со своим журналом. Последняя мысль меня успокоила, и я нырнул под землю. В метро.

     – Ну, как дела, товарищ? Что сегодня интересного было? Как диктант написал?
     – Не знаю. Елена Анатольевна собрала тетрадки и завтра скажет. Пап, а знаешь, сегодня Диана мне рассказала, как она в зоопарк ходила. Там жирафов привезли из Африки.
     – Да ну!
     – А-га. Папа, а мы пойдем в зоопарк?
     – Конечно, пойдем. Ты уроки сделал?
     – А нам ничего не задали. 
Я встретил сына из школы, мы зашли на базар, купили большой букет цветов и шли домой. Свежие листья на тополях вдоль бульвара переливались в лучах молодого весеннего солнца. В кармане задрожал мобильник.
     – Здравствуйте, вы Игорь? Некоторые фотографии на вашем сайте очень понравились моему руководству. У нас к вам есть предложение. Мы не могли бы завтра встретиться... Часов в десять. До свидания.

По аллее, укутавшись в вечерний золотой свет, шла Аня. Помахала рукой, Максимка побежал навстречу. Я торжественно вручил букет.

Жизнь, пожалуй, штука забавная. Или это мы забавные. Елозим, как жуки, копошимся, играем в жизнь, воспринимаем всё слишком всерьез. Но может это жизнь играет нами, как мячиками от пинг-понга, пока мы пытаемся придумать ответы на придуманные вопросы. А стоит остановиться и посмотреть на небо. Всего то. Небо огнем горит, словно раскаленная лава красные облака стекают куда-то за горизонт. Спичками вспыхнули купола Лавры, отразились в широко открытых глазах моего сына, который взахлеб говорит что-то очень важное из жизни второклассника. Я остановился, чтобы прикурить, нащупал в заднем кармане сегодняшний злополучный пустой конверт, скомкал его, будто стыдясь чего-то, выбросил в мусорник и побежал вслед за двумя удаляющимися к красному небу силуэтами, один высокий и стройный, второй маленький, размахивающий руками и время от времени отбегающий в сторону, чтобы сорвать цветок.

июль 2005 г.