Я рабыня

Часто  меня  мучает  совесть. Мне  стыдно  за  себя,  этот  мир,  этих  животных,  что  зовут  себя  «Вершиной  Божьего  творения».  Но  что  я  мог  сделать.  Прекрасно  понимаю,  что  этот  мир  мне  не  изменить.  С  другой  стороны,  думали  ли  те  пацаны – мои  ровесники,  подрывая  себя  под  вражескими  танками  на  войне,  о  том,  что  меняют  Мир?
 
В  июне  тысяча  девять сот  восьмидесятого  года,  как  раз  на  кануне  Московской  Олимпиады,   мне  довелось     ехать   на  пассажирском поезде     Харьков - Владивосток  в  общем  вагоне.   Надо  сказать,  что  общий  вагон   это,  то  место,  где  собраны  все  пороки  человечества.  То  знание   что  порою  наживаются  в  течении  несколько  лет  жизни,  здесь,  познаются  в  течении  суток.
    
В районе  Куйбышева  в  вагон  подсел  мужик  лет  сорока  с  девчонкой моего  возраста.  Стройная  девочка  в  светлом  платье  с  маленькими  голубыми  розочками.  Шестнадцати - семнадцати лет.  Белокурые  волосы  кудряшками  ложились  на  плечи.  Огромные  глазищи,  чувственные  губы.   Девочка  чудо,  как хороша. 

Я   в  то  время  еще  не  курил,  но  под  вечер,  как  начало  смеркаться  мои  попутчики,  устав  от  игры  в  карты,  пошли  в  тамбур  покурить.  И  я  с  ними  за  компанию.  В  тамбур  нас  не  пустили.  Куча  мужиков  перекрыла  выход  из  вагона.
-Стоять пацаны!   Проходу  нет!
- Четам?  От  чего  нельзя пройти? - спросили  ребята
- Га-га-га...  Там  развлекуха, - обнажив  гнилые  зубы,  заявил  один  из  них.
- А если  есть  желание,  занимайте  очередь.
- Так  за  чем  очередь?  За  билетами  в  Большой  театр?
- За  харевом.  Чечен  свою  девку  всем  желающим  по  трояку  продает.

Может  от  того,  что  я  был  еще  слишком  юн  или  не  опытен,  на  меня  эти  слова  подействовали  как  ведро  ледяной  воды  на  голову. Скромно  отказавшись  от  услуг,  мы  с  ребятами  моими  одногодками  ретировались  в  вагон.
Утром  я  улучил  минуту,  когда  чечен  отошел,  подсел  к  девчонке:
- Слушай,  ты  такая  красивая.  Неужели  тебе  такая  жизнь  нравиться?
- А  что  мне  делать.  Я  рабыня.  Он  что  захочет  то  со  мной и  сделает.

У  меня  волосы  поднялись  на  голове.
- Посмотри  за  окно.   Конец  двадцатого  столетия!  Развитой  социализм.  Какое  рабство? Ты  бредишь!
- Нет,  не  брежу.  Я  жила  в  таборе  у  цыган,  а  он  меня  купил.  Вот  одел,  обул.  Кормит.  Что  еще  надо.

Но  вижу,  глаза  ее  заблестели не  прошеной  слезой.
- А  убежать  не  пыталась?
- Куда  бежать.  Кому  я  нужна?  У  меня  никого  нет.   Документов  нет.    Денег  нет.  Ни  чего  нет....

Еще  некоторое  время  она  с  чеченом  ехала  в  вагоне.  Сидела  и  смотрела  на  пробегающие  мимо: столбы,  деревья,  редкие  деревни...  А  следующим  утром  они  вышли  на  какой-то  станции.  Она  шла  через  вагон  низко  склонив  голову,  волосы  закрывали  ее  лицо. 
Вагон  тронулся. Её как,  не было.  А  колеса  все  стучали: та-да, та-да, та-да... И  за  окном: столбы, деревья,  редкие  деревни...