Точка возврата. 17

Начальники Южного Округа Объединенной Корейской Армии узнали о начале войны лишь к исходу следующего дня. А пока побережье и город Пусан оставались с воинами Ямато один на один. Корабли причалили, и на берег полились штурмовые отряды.

Всё, что подавало признаки жизни, следовало немедленно умертвить. По сброшенным сходням, на ходу выстраиваясь в ряды, слаженно побежал первый отряд. Три месяца собиралась армия, три месяца натягивалась тетива нервов. Этой ночью долготерпению пришел конец. Копья-яри расчехлены  и блестящие лезвия, как стая летучих мышей, волной летит поживиться к толпе будущих мертвецов.

Первый отряд копьеносцев блокировал крутой западный склон, второй и третий -  пологий восточный. Остальные выстроились в косой полумесяц и, ухая, в ногу побежали к гарнизону. Задние давят на передних, копья – на левом плече у впередиидущего, правая рука свободна. «У-а! У-а! У-а! У-а!» – подбадривают себя наступающие. «Донг-вонг! Донг-вонг! Донг-вонг!» - подбадривает наступающих большой желтый барабан.

«Дома беречь, людей – убить!» - звучит в головах последнее напутствие перед высадкой. Эх! Как в старое доброе время! Прочь мушкеты и факелы! Даешь мечи и копья! Частокол со стороны парадного входа от берега с большими воротами – неприступен. А со стороны моря – сплошные дыры. Лишь один Господь Бог ведает, почему более врага бойцы боялись начальственного гнева.

Сигнальщик свистит на флейте, строй энгэцу -полумесяца распадается, юркими тараканами самураи просачиваются сквозь частокол, и вновь собираются внутри гарнизона. «Три-Два! Три-два-раз! Три-два-раз!» - стучит барабан, самураи собираются тремя полукружьями – гёрин, «рыбья чешуя». Она – для стойкой обороны. Остановилась «Рыбья голова» как вкопанная – только напряженное дыхание, да кашель изредка. Ждут.

Икэда Горадзаэмон – командир первой штурмовой сотни, лобастый крепыш, сжался весь, напрягся, меч выхватил, держа его над собой. Выбегают и строятся корейцы. Старый кореец – воевода Кэсо-Мун, заместитель Мастера Пака, грозными окриками выравнивает строй. Выбегают корейцы – в чем спали, защиту надеть им было некогда.

- Ждать! Ждать! Пусть соберутся все! – захрипел Икэда.

Те из корейцев, кто быстрее остальных, затеяли стрельбу из луков. Но сие предприятие не возымело успеха - штурмовой доспех стрела не берет, только пуля, да и то, не всякая. Летят-шелестят стрелы, не чиня ни смерти, ни вреда. Держит штурмовой отряд Икэда, держит, не пускает.

Ощетинились копьями корейцы, сгрудившись для отпора. Один кривоногий  воевода Кэсо-Мун стоит поодаль. Побросали мечи корейцы, обеими руками, словно за последнюю надежду, вцепившись в древки копий. 

Держит, держит свой строй Икэда, наливаются чернотой глаза под черной личиной-мэмпо. Набираются, набираются корейцы! Две сотни уже перед Икэдой. Злонравным своим сердцем Икэда почувствовал – это все, все кто не убежал. Взмах клинком!

- Хоси ! – закричал Икэда.

«Данг-данг-бон! «Данг-данг-бон! Данг-данг-бон! Данг-данг-бон!» - гремит желтый барабан, перестраиваются самураи.

Когда нападающие сложили строй Хоси - «Наконечник стрелы», у начальника караула корейской заставы, Плешивого Кима Юонга, не выдержала душа. Обернув свой взор к построенному отряду, выхватил из ножен клинок, крикнул что-то про смерть врагам, но далее голос его сорвался и Ким молча побежал навстречу врагу. Никто из корейского строя за ним не последовал.

Икэда дал отмашку стоять, быстрым шагом пошел наперерез Киму, коротким движением отшиб меч начальника караула, свободной рукою запрокинул тому голову, вслед за головой запрокинулось туловище и рухнуло на подставленное колено Икэды. Мерзкий хруст прозвучал громче, чем сопение стоящих друг против друга противников. Ким Юонг еще мыслил и чувствовал, но был уже мертвым, когда мелко-мелко дергал головой на песке.

Только через пару секунд, когда Икэда уверенно повел штурмовой отряд в атаку, плешивый Ким Юонг выпустил из правой руки свой меч с отрубленным большим пальцем. Корейцы скованные страхом, стояли до того мгновения, пока Икэда не сошелся со строем противника.

Тут японцы резко сомкнулись, первый ряд припал на колено, а второй ряд, положил длинные копья им на плечи. И самураи принялись методично колоть защитников заставы. Двое или трое отчаянных юношей из корейской заставы лихо запрыгнули внутрь японского строя, где и нашли немедленную геройскую смерть. Через семь-восемь секунд работы дьявольского ткацкого станка, кровавый саван для первых двух корейских шеренг был соткан, добротный и плотный, ни одного пропуска.

Свистнула сигнальная флейта, японцы приостановились. И вдруг сделали два шага назад. Опьяненные кровью и жаждой мести, корейцы зарычали и бросились вперед, перепрыгивая и спотыкаясь об окровавленные трупы.

«Донг-донг-ванг! Донг-донг-ванг!» заработал боевой барабан Икэды, и снова принялся ткать адский станок. Верхний ряд копий – раз! Нижний ряд копий – два! Раз-два! Раз-два! Раз-два! Раз-два! Раз-два! Воинам Ямато не с руки было в тяжелом штурмовом доспехе шагать через нежданно большое количество тел.  Тут дух корейцев дрогнул, и  они побежали.

- Разомкнуть строй! – Во всё горло закричал  Икэда. – Лучники к бою!

Громыхая деревом колчанов и луков, скрипя амуницией, подбежали стрелки с длинными японскими луками. Первым залпом ушли горящие стрелы. Потом – беглым, длинные бронебойные стрелы.

Смертоносным дождем стали пришпиливать убегающих, словно бабочек к шелку. Конические корейские шлемы не имеют широких полей, и тяжелые стрелы, идущие навесом, глубоко вонзаются в незащищенные шеи.
Многие корейцы катаются сейчас по песку, орошая землю своею алою кровью.

Гонит, гонит корейцев Икэда, трофейные головы пока при своих телах – некогда самураям. Восемнадцать человек всего осталось – живые бегут дальше. Хороший загонщик всегда оставляет проход для тех, кто убегает. Там где нужно. Даже мышь может укусить, если прижать ее к стене, а обезумевший от страха солдат, даже ни разу не воевавший, подобен демону. Но уж если есть возможность спасти свою шкуру, этот демон подобен горному барану – готов перепрыгнуть и перескочить через любую скалу.


В западном углу заставы лежат огромные валуны, отвалившиеся от скал, на них уложены дощатые трапы, чтобы служивые не ломали ног. По ним-то, по этим трапам, ведущим за высокий забор, и побежали корейцы. Все они попали в руки японской разведки. Все, кроме старшины Янга. Он бежал по мосткам последним.


Его легкораненые товарищи не замечали стекающей с них смеси крови и прочих жизненных субстанций. Когда на трап запрыгнул Янг, все доски были в этой липкой жиже. Перед самым вторжением дежурный по кухне Янг, отведал жгучей рисовой похлебки, и все время, пока бежал, во рту его нестерпимо жгло, а, может, это было со страху.

Янгу повезло – он поскользнулся и упал. Янг упал головой на камни, острый выступ пробил левую височную долю мозга, и Янг перестал ощущать не только вкус острого перца, но вкус как таковой.

Через двенадцать секунд Янг умер. Янгу очень повезло.