Точка возврата. 24

Проснулся он за полночь от холода.
Зима на Хоккайдо приходит рано. Со снегом и метелями. В доме есть очаг, да что за очаг в Ниппон-стране? То ли спиртовка, то ли пепельница. Одна только банька-фуро и спасает. Да и то не всегда. Рука сама потянулась за бутылочкой сакэ.

Хито-ва буси
Хана-ва сакураги
Нобэ-но кадзэ

 Теперь здесь полно сакэ, и не только сакэ, до весны можно не бояться голодной смерти. Поменял еще вчера. Кто бы мог подумать, что эта китайская обезьяна может кому-то понадобиться.

А что еще делать ронину ? Не меч же продавать. Вот наступит весна, тогда можно и через перевал. За перевалом по весне завсегда работа, а то и служба… Он встал, никакое количество сакэ, или там сливового вина, не могло свалить его с ног. Да не то, что с ног. Походка его становилась в это время тверже, а реакция безмерно ускорялась.

Выпив бутылочку, он достал меч, и приступил к чистке. Он любил свой меч, и чистка всегда приносила ему удовольствие и ощущение чего-то законченного и правильного. Когда у него появлялись деньги, он непременно первым делом нес меч полировщику, но последние два года такого случая не предоставлялось.



В зубах он держал листок бумаги, дабы дыханием не замутить чистоты клинка. Он еще раз протер клинок, капнув на плотную рисовую бумагу немного гвоздичного масла, смазал меч и приступил к сборке. Сначала легла с металлическим скрипом на свое место шайбочка-сеппа, за ней – гарда.

Классическая гарда провинции Овари, круглая, с изображением охотника с луком на коне. Во многих местах с гарды-цубы черный лак сошел, обнажая бронзовую основу. Следом встала на свое место внутренняя сеппа.

Вытащив из гнезд маленькие штифты-мекуги, он насадил смертоносное полотно на рукоять, забил молоточком в свои отверстия бамбуковые штифты. Меч превратился в единое целое. Он стукнул кулаком левой руки по правой – меч сидел плотно, не дребезжал.  Остался доволен.

Прежде, чем спрятать меч в ножны, еще раз вгляделся в полированную поверхность, чистую и глубокую, как гладь озера Бива. Даже при скудном свете лампы она была прекрасна. Он убрал меч в ножны, уместил его на подставке, погасил лампу и, удовлетворенный   растянулся на циновке.

Сон закружил его, как парящие снежинки, унося его душу в неведомые дали.