Точка возврата. 30

Откуда появился этот тип, Гав не заметил. В тот момент, когда Алексей открыл дверцу, спину его обдало холодом, а уши поймали тяжкое сопение. К Гаву направлялся молодой казачок. В расстегнутой гимнастерке, простоволосый, в стоптанных яловых сапогах, с пустотой в голубых глазах. Он уже обнаружил цель и ускорил шаг. О намерениях его недвусмысленно говорила вытягиваемая из посеребренных ножен шашка. Гав быстро нырнул вглубь авто и тут же вернулся с боккэном в руках. Оглядев пространство, наш герой не увидел соседей в округе, даже дед исчез. Незнакомец демонстративно крутанул шашкою окрест себя – клинок запел, разрезая воздух. Гав отступил за раскрытую дверцу своего ландо и принял позицию дзёдан-но камаэ, выставив перед собой деревянный клинок.
Бу-бу-бу – медленно-медленно застучало сердце, нагоняя в мышцы кровь, время потекло тягучим потоком. Незнакомец был пьян, но действовал умело: сделав выпад на левую ногу, внезапно перенес вес тела на правую в широком шаге. Гав ни о чем не думал, он просто лягнул дверцу, она ударила незнакомца, отвлекла внимание. Алексей мгновенно сблизился с противником, перехватил шашку левой рукой, правую завел меж плечом и шеей, заступил за спину и звезданул казачка под колено. Казак рухнул, шашка была уже в руке Гава. Держа трофей в левой руке, он пару раз пресек попытки казачка ударить локтем. Алексей поднял незнакомца из пыли, не забыв еще раз пройтись боккэном по рукам и ногам. И лишь когда деревяшка разбила тому нос, в глазах казака появилась  осмысленность.
- Всё, хорош! – вдруг изрёк казачок, махнув перед собой раскрытой правой ладонью.
Кучевое облачко закрыло солнце, в бездонной выси засвистела птаха, зазвонили к обедне колокола на колоколенке. Из-за поворота, взбивая пыль, выехали рысью с десяток всадников. При полной форме Донского войска, с притороченными пиками, чрезседельными походными сумками и драгунскими короткими карабинами за спиной. Возглавлявший их человек в есаульских погонах успокаивающе помахал пустой десницей перед собой. Гав расслабился, но шашку все же принял в правую руку. Коротко кивнув ближнему всаднику, есаул оглядел место недавнего побоища, кинул неодобрительный взгляд на отрезвевшего казака, приложил руку к сердцу.
- Звиняй, хлопчик, однако ж поезжать тебе пора, да и нам же в путь. Шашку верни, Христом-богом прошу пока. – В голосе его появились угрожающие нотки.
Спешившийся казак, тем временем, отвел побитого собрата к дому старика, вернулся и с поклоном указал глазами на шашку. Протянул к Гаву обращенную к небу правую ладонь. Гав оглядел шашку – шашка была хороша. Казачья шашка образца 1881 года, со слегка изогнутым блестящим телом, завершенной не совсем уставной рукоятью из черненого серебра, как видно, кавказской выработки. Гав с сожалением вздохнул, скинул клинок на левую ладонь, в правую же поставив рукоять. И так, словно хлеб-соль, Алексей с коротким поклоном передал шашку казаку. Казак принял ее с таким же коротким поклоном, и в одно мгновение вскочил в седло. Есаул приложил руку к козырьку, процессия рванула к церкви. Колокольный звон затих.
Алексей подошел к машине, порылся в карманах, извлек ключ, приладил боккэн на прежнее место, и тут заметил на заднем сиденье сверток из бумаги, с метр длиной. «Видно бабка забыла» - подумал Гав, нехотя взяв в руку сверток, решил быстрее вернуть его старухе.
- Бабуль, вот, забыли у меня в машине-то. – Скороговоркой произнес Гав, собравшись вручить и быстро смотаться.
- А это – тебе, сынок, погодь, погодь развертывать, как на большак выйдешь, так можешь и посмотреть, а сейчас ни к чему. Подарок это мой, за доброту твою и помошш.
Алексей приложил руку к сердцу, но старушка опять остановила его.
- Заговор тебе дам, чтоб в пути никто не останавливал, тебе к Саратову надоть до завтрева успевать.
Сложив пальцы щепоткой, перекрестив Гава,  старушка начала:
- Иду, перекрестясь, на четыре стороны поклоняясь, спереди красно солнце, к Господу оконце, сзади месяц ясный, да путь не опасный…
Наш герой невольно склонил голову.
- … от всяких властей и их премудростей, от всяких чинов и их подчинов…
Алексей незаметно ощупал сверток, в нем угадывалась очень плотная ткань, вроде палаточного брезента, а внутри – что-то твердое.
- … Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, Аминь. – Закончила старушка и перекрестила Гава.
Наш путешественник споро сбежал с крыльца, завел машину и помчал прочь. Из окна напротив, раздвинув шторки, на него одобрительно глядела лысая физиономия. Нос у старика уже разбухал, под глазами начинали наливаться синяки.
Через десяток километров, дорогу пересек трактор Беларусь, кряхтя и пыхтя, он перевалился на другую сторону дороги. В салоне немедля запела магнитола.
Тридцать три и одна треть,
Первая ступень, отработав, сгорела.
Уже не на земле, но еще не в небе,
Тридцать три и одна треть.
Алексей вытащил сигарету из пачки, что неизвестно когда выпала из кармана брюк, закурил, щелкнув китайской поделкой, и начал успокаиваться.
За спиной уже не угадывались остовы печей, лишь черный силуэт каменной церковки со сбитой звонницей, поставленной еще при государе Алексее Михайловиче, указывал собою то место, где сотню лет тому назад лежало село Пустынь. Наш путешественник слегка притормозил, выезжая на большак, аккурат около того места, где они подобрали странную бабушку. На обочине явно виднелись следы гавового авто, что останавливалось здесь совсем недавно, да и следы самого Гава были в преизрядном количестве. В толстом слое придорожной пыли на обочине не было лишь следов старушки.