Волшебная страна

1992 год
Нас восемь человек едет в электричке в Петергоф.  Моя десятилетняя дочь две недели назад оказалась в противотурберкулезном санатории на полгода. Я очень скучаю, и она, наверное, тоже.  В нашей компании наступила молчаливая пауза, а я смотрю в окно. Станция Сосновая Поляна. Прошло менее 30 лет, когда я здесь жил в интернате. И как то так сложилось, что я все эти годы ни разу сюда не попадал. Совсем не узнаваемо стало вокруг. Только можно было гадать, где я проезжаю, где раньше был лесопарк. Тот самый парк, где тридцать лет назад, во время урока русского языка, прогремел взрыв снаряда времени войны. Два мальчика этот снаряд пытались разобрать, а девочка спряталась за деревом. Мама одного мальчика работала в нашей бухгалтерии. Она, как и все слышала этот гул от взрыва, и как все не придала этому значения. А вечером она кричала от горя.
Наш четырехэтажный  интернат имел П-образую форму. В левом крыле на четвертом этаже, в самом конце коридора последняя дверь направо была в палату №6. Здесь стояли шесть кроватей, таким образом, что седьмую было поставить нереально. Четвертая у окна была моей.
Наконец мы доехали до Петергофа  и стали отыскивать по адресу санаторий. Я сразу, издалека, узнал это П-образное здание. Это типовой проект, как оказалось. И точно такая входная дверь в тот самый вестибюль. За гардеробом стена из стеклоблоков, огораживающую вестибюль  от столовой. Этот запах кухни вперемешку с запахом хлорки мгновенно меня перенес в те времена.
Вот и дочка вышла через дверь к нам. Она смотрела на нас так, как будто чего-то боялась, будто извинялась за то, что больна, и мы вынуждены приехать. Мой порыв был только в том, чтобы ее сразу забрать отсюда. Но она сказала, не по детски, что нужно еще процедуры пройти. Одному из нашей компании разрешили пройти к ней в палату. И конечно, это должен был я. Мы пошли через левое крыло по лестнице до четвертого этажа. В моем горле застрял комок, а глаза наполнились слезами. Вот и открытая дверь в туалетную комнату с рядами раковин для мытья, которую почему то помню только пустой. Вот и пустой вестибюль для утренней гимнастики. Там несколько раз пытались проводить подобие упражнений. Но дочь меня вела дальше, до самого конца коридора. И снова я оказался перед дверью в палату №6. И это была не мистика, это было реально. Будто не было этих тридцати лет. Эти самые кровати стоят точно, как и прежде, накрытые байковыми одеялами. И шкаф для одежды в углу под названием «ждановский», и стены выкрашенные голубой масляной краской.
1967 год
В этот шкаф я выстрелил в боковую стенку из «поджиги», чтобы проверить, сможет ли пуля его пробить. Пуля прошла через шкаф навылет, оставив дырки в двух костюмах и выбоину в стене.
На кроватях спали Вяча, Тюра, Хряк, Рак, Можай и я Саул. Эта палата была особенной от того, что в субботу после обеда нас отпускали домой. В остальных палатах по воскресениям водили в баню. Но кто же из детей самостоятельно мог себе помыть голову мылом. Поэтому, чтобы избавиться от насекомых, которые иногда выпадали на лист тетради, нас стригли под ноль.
День проходил в классной комнате, где были уроки, домашние уроки и просто так. Когда хорошая погода, выходили на территорию огражденную забором. Но этот забор не представлял никакого смысла, потому что за ним был пустырь и дорога к городу.
Игры мы сами придумывали для себя. Это прыжки с высоты. Соревновались, кто сможет выпрыгнуть из окна или крыши котельной. Играли в «усыпление». Добровольцу делали удавку на шее из пионерского галстука, пока он не потеряет сознание. Я помню это ощущение нереальности, когда просыпаешься лежа на полу, а все вокруг смеются, а смеха уши не слышат. Однажды, на перемене я усыпил Тюру. А он просыпаться не стал. В палате никого не было, и я испугался. Когда прозвенел звонок на урок,  тело затолкал под кровать, так, чтобы не было видно. Расчет был только на то, чем поздней его найдут, тем трудней будет меня вычислить. Естественно, что на математике я ничего не понимал и не видел до тех пор, пока не открылась дверь, где стоял сонный Тюра.
В соседней палате жили 14 ребят, похожих на зверьков. Там правили Сава и Клеин. Они были многократными второгодниками, и взрослей всех. Сами воспитатели их опасались. Поэтому они жили, как хотели. Им приносили еду, папиросы, а в конце и вино. Однажды я Саве что то ответил неправильно. Он через неделю подкараулил меня и избил. Жаловаться, кому ни будь было только во вред.
Как то я узнал, что моя мать купила телевизор, тот самый КВН с линзой. Мы уже слышали в интернате, но не видели. Тогда я в среду ушел домой на вечер, чтобы утром незаметно вернуться. Когда добрался и позвонил в дверь коммунальной квартиры, мне ее открыл отчим. Он спросил, почему я приехал. Я сказал, что хочу посмотреть телевизор. Тогда он меня выгнал обратно, чтобы я вернулся в интернат. А телевизор стоял накрытым занавеской. Вернулся я поздно. Там двери после 22 часов закрывают, и стучаться уже нельзя. Можно было кинуть камушек в окно. В этом случае ребята из окна спускают связанные простыни, и потом затягивают в палату. Но мне было стыдно сказать, что меня не пустили домой. Поэтому решил посидеть на улице. Стало невыносимо холодно, и я залез в кабину автомобиля ГАЗ. Там пролежал, дрожа от холода.
Воспитали и учителя очень разные. В младшем классе была Валентина Николаевна. Она с нами была с утра до самого вечера, пока все не ложились спать. Когда я узнал про мать Терезу, подумал про свою классную. Много лет спустя я ее нашел в другом интернате 8 марта среди детей. Она так и жила этой семьей. В день получки, каждому клала на парту конфету. И однажды положила кусок арбуза, который я никогда не пробовал.
В старших классах у нас была Вера Дмитриевна. Она была не умной женщиной, но себя считала настоящим ленинцем. Никогда не прощала нарушений дисциплины. Дети должны были ходить строем, чтобы ей легче было нас пересчитывать. Если строй нарушался, то она нас наказывала. Я помню, как мы стояли в строю вместо обеда. В злости она теряла контроль и называла нас ублюдками и начинала бить. Чем больше она ненавидела нас, тем больше мы ненавидели ее. А когда наступил предел терпения, мы всем классом закидали ее чернильницами. Она вся измазанная чернилами от злости потеряла речь и уволилась.
Тогда появился подполковник в запасе. Он был заместителем школы. Очень быстро его стали бояться, потому что он знал, как делать больно, чтобы не оставалось следов. Мне повезло, что я ни разу не попал к нему на воспитательную беседу. И на детей наводил тот ужас, который можно было вполне законно назвать смертельным.
Девочки старших классов были легкой добычей для мужчин. Приходили добрые ребята к нам на площадку, которые приносили конфеты и вино. Они всех угощали, и особенно впечатлительных девушек в казенном платье и ботинках. Потом после отбоя им открывали окно в палату. Так двух школьниц и поймали в кровати с мальчиками. Нашему подполковнику предстояло разобраться с ними на педагогическом собрании.
Откуда две девочки узнали, что можно принять в качестве яда мышьяк я никогда не понимал. Они всегда путались в названиях огурца и помидора. Только после выхода из интерната узнали, как заваривать чай или варить макароны. Но как пойти на самоубийство, это переходило из уст в уста, из класса в класс. Выкрали в медпункте и отравились так, что пришлось врачам делать им промывание желудка с помощью шланга и ведра воды.
После интерната я несколько раз был у таких девочек в гостях. Они жили в комнате в коммунальной квартире, не работая. Любой мог зайти к ним, чтобы выпить и закусить. Для этого было достаточно иметь стол и постель. А рожденный ребенок должен был занять то самое место, откуда пришла мать. Одна из них мне сказала: «ну и что из этого, я была в детском доме, и дочка там тоже вырастет». Потом она пропала навсегда. Некоторое время жила с бомжами в брошенной войсковой части. Там в лесу, видимо, и осталась.
В седьмом и восьмом классе я мог делать все что угодно. Никому не интересно было смотреть мой дневник и знать, чем я занимаюсь. Все мои друзья уходили и приходили в поисках приключений и историй. Еду и деньги добывали путем воровства или попрошайничали. Срезали авоськи, вывешенные через форточку, выносили продукты из магазина самообслуживания. В кармане пальто была дыра, куда закидывали сгущенку, консервы, вафли, кисель. Иногда заходили группой в кулинарию, где один брал пирог с витрины, и разбегались в разные стороны. На станции метро я просил пять копеек для проезда, а давали 10, 15, 20 копеек. Когда меня ловили бдительные граждане и спрашивали, где я живу, отпускали, узнав, что я из интерната.
Когда наступала весна и становилось совсем тесно в палате, я уходил на берег Финского залива. Там вид моря волновал сердце своим простором и возникало смутное желание отправиться куда нибудь  далеко. Там за горизонтом находится загадочная страна с красивым названием Финляндия. Я мог часами мечтать о таком месте, где не существует интернатов, где все люди добрые.
План возник быстро, как только увидел две пустые бочки, прибитые к берегу. Я их выкатил на берег и закатил в камыши. Вечером сказал Раку, что мы можем уплыть в Финляндию. Это было нашей тайной. Несколько дней мы собирали доски. Украли веревку, и нашли каучуковое полотно, из которого можно сделать палатку. Стали в камышах делать плот. Для паруса решили взять простыни в последний день. Нашли в кладовке чемодан и спрятали на чердаке. В чемодан мы складывали сгущенку, тушенку, шпроты, вафли и кисель. Неизвестно было, сколько будем плавать, неделю или месяц, поэтому решено запасов набрать, как можно больше.
И сами себя стали тренировать к выживанию. Научились кушать лягушек и траву.
Я не знаю, что больше было, желание к приключениям или здравого смысла, но тем не менее план откладывался, пока наш чемодан уже наполненный пропал. Расследование показало, что наш чемодан мог забрать только подполковник. Потом наш плот кто-то нашел и сделал из него костер.
Так я полюбил море и решил стать моряком. И хоть моряком не стал, но все равно продолжаю мечтать поселиться на берегу океана.


Рецензии
Очень знакомо..
Я воспитывался в детдоме примерно в то же время..
Но о судьбе своих однокашников не знаю ничего..

Юрий Плавский   05.07.2019 23:19     Заявить о нарушении