Снадобье Бертрана

                СНАДОБЬЕ БЕРТРАНА
                Рассказ

     Ничего не предвещало беды. Просто зачесалось ухо, и Василий Александрович подумал, что к вечеру будет дождь. Ведь так было не раз. Его правое ухо служило метеоприбором и выдавало прогноз за полсуток до дождя, гидромет позавидует с его зондами и спутниками. Но тут было что-то другое. В обед ухо покраснело, налилось кровью, словно хозяина за уши подымали, Москву показывали. К концу рабочего дня Василий Бертранский сказал своему шефу:
     – Алексей Юрьевич… с ухом что-то нелады… завтра с утра меня не будет… схожу в поликлинику, если ты не против…
     На что шеф лаборатории ответил:
     – Конечно, Вась, сходи… После обеда как раз начинаем опыты с микроорганизмами… ты уж будь на месте.
     Василий дурашливо вытянулся и двумя пальцами на американский манер откозырял:
     – Ес, сэр!

     Они были друзьями еще с института, и Василий позволял себе шалости в отсутствие посторонних. НИИ, где работал Бертранский, был закрытым и занимался созданием сыворотки против биологического оружия. Отражение атаки птичьего гриппа было одним из направлений в работе их лаборатории. Чем занимались коллеги этажом выше, никто не ведал. Словом, это был обыкновенный «ящик», называемый так из-за короткого лаконичного адреса: С-Петербург-36, п/я-138.

     Без животных здесь было не обойтись и поэтому крысы, кролики, куры, собаки и много другой, более мелкой живности, были частью их плана, главными помощниками в создании нового бактериологического продукта.
     Василий служил заместителем заведующего лабораторией. За его спиной была двухлетняя практика за границей, степень кандидата биологических наук за исследование регенерации червя-планария, а позднее плодотворный труд по изучению фактора наследственности мухи-дрозофилы в составе группы ученых. Эта знаменитая любительница несвежих плодов своим скромным присутствием сделала лауреатами Нобелевской премии несколько ученых, посвятивших свою жизнь генетике.

     Его обрусевший прадед еще носил вполне французскую фамилию – Бертран. Луи Александр Бертран, но по воле времени стал зваться: Лев Александрович Бертранский. Предок-француз преподавал языки в Санкт-Петербургском университете: французский, немецкий, латынь. Он и стал основоположником Бертранов-ученых, Бертранов-интеллигентов и интеллектуалов.

     В поликлинике Василия наскоро осмотрели и выписали какую-то микстуру и мазь.
     – Это – пейте. Это – мажьте, - врач за ворохом бумаг была короткой на слово. Василий уныло побрел в институт, аптек по пути не было. «В обед куплю, аптека рядом с конторой», - решил он. Еще до обеда с головой ушел в работу, и вырваться в аптеку не получилось.

     Прохладное утро следующего дня Бертранский встретил смущенный следующими обстоятельствами: ухо посинело до безобразия и цветом напоминало баклажаны. Его жена, литературный редактор журнала «Семья и просвещение»,  Аглая Альбертовна разводила руками.
     – Я не знаю, Вась, что это… может простуда… синюю лампу надо, да погреть хорошенько…
     Порешили ухо до вечера забинтовать от нескромных глаз, а потом погреть и намазать.

     – Что это с тобой, - спросили сотрудники, когда Василий Александрович без трех минут девять открыл дверь в лаборатории. Его голова черед одно ухо была забинтована.
     – Ухо простудил, стреляет, спасу нет, - отфутболил их Бертранский. Он вдруг вспомнил, как врач говорила медсестре: «везикула вульгарис». Если это была обыкновенная царапина, как утверждает доктор, то откуда такие синюшные последствия. Светловолосый и сероглазый, он представил себе, как выглядит со стороны со своим темно-фиолетовым ухом, и усмехнулся. «Да и в бинтах, отнюдь, не красавец. Хорошо, ухо не мешает мне смотреть в микроскоп», - успокоил себя мысленно Василий и надел халат поверх футболки с надписью «Но пасаран». Жена всегда говорила ему, что везде нужно искать позитив. Он и искал его по большей части в окулярах микроскопа, наводя резкость на братьев наших старших.

     В обед заместитель заведующего сбегал, наконец, в аптеку. Выпил ложку горьковатой жидкости и снова окунулся в работу. Многократное увеличение давало ясную картину чужой жизни. Бактерии были в постоянном движении, выполняя главную задачу природы: размножение себе подобных. И если на их пути встречался человек, то портили ему кровь простейшие организмы отнюдь не по злобе.

     Вечером жена погрела ухо синей лампой, пылившейся раньше на антресолях без дела. Намазала мазью с каким-то цветочным запахом.
     – Давай, Вась, я тебе шапочку надену…
     Достала из шкафа тонкую вязаную шапочку неброского пепельного цвета. Василий так и лег в ней спать.

     Свою супругу Василий Александрович называл Галей. Если быстро говорить первые буквы ее имени-отчества, то получается: Аг-Аль, аг-аль, га-ля, Га-ля… Так было проще и она ничуть не обижалась, хотя имя в ее окружении было довольно редкостным. В честь прабабки так назвали, Аглаи Тихоновны, актрисы Императорского театра

     Жили они вдвоем. Дочь училась в Москве, в институте культуры. Захотелось девушке самостоятельной жизни, подальше от родительской опеки. Жили вполне нормально, шиковать особенно было не на что. Супруга была женщиной видной, хорошо образованной, бойкой в общении. Увядание старалась не замечать, ходила в бассейн и сауну. Не ела принципиально жареного, хотя Василий котлеты просто обожал, но ему приходилось довольствоваться «кафешным» сервисом. На двоих им в этом году исполнилось девяносто лет. А в остальном прочем обыкновенная питерская семья с окладистой бородой прошлого.

     Через два дня синева спала, и ухо стало розоветь. Бертранский вздохнул с облегчением, ведь ему приходилось ходить в той самой пепельной шапочке, натянутой по глаза. Когда его шутливо спрашивали, по какому случаю он носит на голове траур, он в таком же духе отвечал:
     – Инфузории не выдержали моей привязанности…

     Как-то днями Аглая Альбертовна, его любимая Галочка пришла с работы счастливая и взволнованная. Василий был уже дома; развалившись в кресле, пролистывал научный журнал.
     – Вася! – закричала она с порога.- Меня утвердили заместителем главного редактора… Я тебе раньше не говорила… из трёх номинантов (она ввернула модное нынче слово) выбрали меня…
     – Галочка! Я искренне рад за тебя… Я, пожалуй, сбегаю вниз… Это непременно нужно отметить…

     Внизу, на месте детской площадки стоял, как гриб на опушке, магазинчик. К нему тянулись тропинки с разных сторон. Хлеб, сигареты, пиво – тропинки не зарастали. Василий вспомнил, как возмущались люди, когда во дворе исчезла детская площадка, а появился маленький монстр для взрослых. Собирали подписи, а потом обиняком выяснилось, что это бизнес кого-то из замов районной власти. Так все и заглохло. Он купил бутылку шампанского и посмотрел на этикетку: Дагестан учился делать вино и вгонял пробный шар в лузу Северной Пальмиры.

     Василий наливал бокалы. Галя вышла в гостиную в коротком халатике с розами по всему полю, открывающим ее слегка полноватые колени. «А у меня жена – еще ничего себе», - удовлетворенно отметил Василий Александрович. Да, Аглая в свои сорок пять выглядела вполне убедительно. Старалась одеваться  по годам, хотя иногда ловила себя на мысли, что хочется порой похулиганить: надеть короткую юбку с разрезом, показать красивую еще грудь в низком вырезе модной, кислотно-зеленой кофточки…

     – Давай, Галочка, выпьем за твои успехи… Янка-то обрадуется, узнает… Дай, я тебя поцелую…
     Они поцеловались и выпили, два достойных друг друга  человека. Потом долго ужинали на кухне, и строили иллюзорные планы на будущее. Хотя их иллюзии были вполне обоснованы: муж исподволь собирал материал для докторской, а жена метила в главные… Потом позвонила дочка Яна из Москвы.
     – Доченька! У нас радость…- трубку взял отец.

     Утро было солнечным. Аглая Альбертовна проснулась чуть раньше, чем зазвонил будильник. Хотела было надавить черную кнопочку у него на голове, но взгляд упал на спящего мужа. Она оторопела… Правое ухо, то самое, что еще недавно выкидывало коленца, и то краснело, то синело, сейчас уральским вареником раскинулось на подушке. Так вальяжно и вольготно розовело на темном фоне наволочки, что Аглая не могла отвести взгляда. Ухо было толстым, мясистым, и раза в два с половиной превышало все мыслимые нормы.

     – Вася… Васенька… - Галина осторожно толкнула мужа в плечо. Тот открыл глаза и потянулся.
     – Что, пора уже… - зевая, промурлыкал супруг.
     – Да, Васенька… вставай, - почему-то шепотом сказала жена.
     – А ты чо шепчешь? – удивился Василий, свесив ноги на пол.
     – Ухо… Вась… - опять прошептала она и включила свет. Бра на тонкой ножке у кровати радостно загорелось белым светом. В этот момент заверещал будильник, и Аглая вздрогнула от неожиданности, дернула рукой, и бра повалилось на пол. Хрупкое стекло абажура рассыпалось цветными осколками по ковру, но маленькая изящная лампочка в матовом одеянии выстояла себе на удивление.

     – Да что с тобой, Галочка? – воскликнул Василий Александрович и бросился поднимать светильник, враз похудавший.
     – Ухо… Вась… твое ухо… - повторила Галя упавшим голосом.
     Василий насторожился и медленным движением понес правую руку к уху. Рука вскоре наткнулась на кусок плоти. Она была похожа на оладью, круто замешанную на кислом молоке, и зачем-то, по ошибке приклеенную к голове.

     –Е – е – е, - протянул он, чуть не заругавшись. Ужас, смешанный с удивлением, слышались в этом нехитром возгласе. Василий встал с кровати и, держась за ухо, словно боясь, что оно исчезнет, пошел к зеркалу. Из зеркала на него нагло таращилось большущее ухо. «Кстати, слух стал острее», - отметил внимательный мозг.

     – Галя! Что это? – простонал Василий Александрович.
     – Ничего, Васенька, ничего, мой хороший, - принялась успокаивать его Аглая Альбертовна. – В больницу опять сходишь… может, инфекция какая. Инфузории, туфельки, как ты говоришь, шилишперы разные засели, - переводила она все в шутку, отвлекая. – А может картина и вовсе прозаическая – простуда…
    Перевязала Аглая снова голову, прижала ухо бинтом, сверху шапочку серенькую до глаз надвинула.
 
    В поликлинике опять главным был не он, а люди в белых халатах да его номер страхового полиса. Ему нравилось это словосочетание: страховой полис. Он переводил его для себя как охраняющий страх или страховая охрана. Да это и было, наверное, правильным суждением: охрана твоего страха быть заболевшим.

    Через день ходил на прогревания. Чем-то мазали ухо, прицепляли к нему провода и подавали слабый ток. Ухо слегка щипало и покалывало, но уменьшаться оно ничуть не торопилось. Так прошло две недели. Три раза звонил шеф, справлялся о здоровье:
     – Ну как ты там, Вась? Что с ухом? Наши болтают, что ты проводишь исследования на себе, улучшаешь, мол, породу… Смеются, сволочи… Прости их, Василий, они так шутят… А вообще беспокоятся за тебя и передают привет. Что, Вась, что-то серьезное?
     – Да не знаю, Леша, ничего не болит, увеличено в размере… шапку не снимешь при людях… Есть задумка одна по этому поводу, но это при встрече… Выпишут, поговорим… До свидания… нашим всем привет…

    В институте Василий попросил шефа сделать биопсию своему феноменальному уху. Благо специалисты были налицо и все остальное под рукой. Заведующий лабораторией разрешил провести исследования в виде исключения. Результат двухдневной работы был ошеломляющий: ухо оказалось населено бактериями из их лаборатории. Они строили здание жизни, и ухо росло вместе с ними. Спиртов, ядов и высокой температуры микробы не боялись. «Как же они могли в меня попасть» - принялся рассуждать доцент Бертранский.

    Закон падающих из рук предметов гласит: что бы ни падало, закатится – не найдешь. Тем более, что это было в пятницу, тринадцатого марта. Точно, тринадцатого… Он вспомнил, как уронил барашек, завинчивающий колбу с живностью, и полез под массивный стол. Пришлось даже на коленях поелозить. Выбирался назад и больно задел ухом ручку ящика. (Рука невольно потянулась к уху, как бы проигрывая данную ситуацию.) Взялся завинчивать колбу с материалом и потом потер слегка саднившее ухо. Вот тогда, наверное, микробы могли попасть в царапину. А ведь был в маске и перчатках, как положено. А теперь что? А вдруг перейдет нечисть в голову? Ампутация уха? Мысли упрямо лезли в голову, назойливой мухой жужжали под пепельной шапочкой, ставшей неразлучной с хозяином.

   «Я ведь хотел на доктора защищаться… материал собирал… Ну, да Бог с ним… Ухо резать не дам…»
    Дома Галя-Аглая была не так весела, как раньше. Грустно смотрела на огромное ухо мужа и говорила:
     – Теперь с тобой в ресторан не сходишь.… А мне за должность проставляться надо…
    На что Василий так же грустно отвечал:
     – Конечно, Галочка, о чем речь… Ресторанчик у канала Грибоедова, помнишь,… там день рождения тебе справляли… Там посидите… Давай вот хоть в пятницу… зарплата у меня завтра… Я дома побуду… не в шапке же идти…

    На дворе бушевала весна. Бертранский ходил на работу в спортивной куртке. Накрывал капюшоном голову и смотрел больше себе под ноги. Не видел призывных женских глаз, не слышал, как лопаются почки на деревьях, не подпевал нагловатому чирике-воробью…

    Галя пошла в пятницу в ресторан, влетевший им в копеечку. Вернулась счастливая, с победной улыбкой на покрасневшем лице:
     – Васенька… мы очень хорошо посидели… Был весь журнал… Прости… я немножечко пьяная…
    Он кивнул головой и стал укладывать ее спать. Жена глуповато улыбалась и быстро заснула, едва голова коснулась подушки.

    Ухо находилось в активной фазе роста, добавляло по нескольку миллиметров в неделю. Василий все больше мрачнел, горизонт его будущего заслоняло злополучное ухо. Когда оно достигло размеров миски, Бертранский подал заявление об увольнении. Шеф с понимающим видом подписал заявление:
     – Если что изменится, приходи, Вась, возьмем назад… Что дальше планируешь?
     –Не знаю… может быть, в журнал какой, научный… статьи писать по интернету, чтобы людей не пугать… Пенсию предлагают по инвалидности… тоже подспорье…

     –Конечно, чего отказываться…. – поддержал его шеф и черканул что-то себе в ежедневник. – Я завтра позвоню в департамент здравоохранения… у меня там свояк в завотделах ходит… попрошу, чтоб ускорил это дело…
     – Спасибо, Алексей Юрьевич… кого на мое место, если не секрет…
     – Да какой секрет… Поливанов… бесспорно… ты же сам его вырастил из мэнээсов…
     –И то верно… Ладно, пока не прощаюсь…. За расчетом забегу, тогда и откланяюсь…

    Вечером он сказал Галине, что уходит из института. Она молча выслушала мужа, как будто знала об этом заранее.
     – И что дальше? – вопрос ее, как шарик, накачанный газом, повис в воздухе, ведь задавала она его себе самой. Василий понял это и ушел к телевизору. Тот вопросов не задавал и радовал разнообразием программ. Страна шла навстречу выборам, и тут разнообразия мнений не было, многие знали заранее, кто будет президентом. Корреспондент останавливал прохожих и задавал вопросы:
     – За кого вы будете голосовать? – За Вершкова. – А почему? – Его по телевизору часто показывают…
    Бертранский в сердцах даже сплюнул. «Ну, страна!» Телеящик, таким образом, отвлекал Василия от собственных проблем.

    Галина, между тем, стала чаще задерживаться на работе, объясняя ответственностью должности. А потом вовсе ушла спать на диван в гостиную, без всяких объяснений. Прикатила из спальни тумбочку, поставила ноутбук с принтером. По вечерам правила статьи или сама писала, ловко нажимая клавиши длинными ухоженными пальцами с темно-бордовым маникюром.

    Василий ничего не спрашивал, лишь удобней раскладывал ухо на подушке. Переживал молча, стараясь занять себя работой.

    Жену закрутило в водовороте романа. На ее место взяли опытного специалиста, редактор от Бога, говорили про него знающие люди. Станислав был моложе Аглаи на целых семь лет. Разведен, без хвостов в виде алиментов, вообще-то неплохая партия для стареющей «ягодки». В любовь она кинулась как в омут, отдаваясь чувству до последней клеточки и требуя взамен ничуть не меньше. Вампиршей себя никак не ощущала, но перемен желала и подталкивала партнера к женитьбе.
     –Агуша, - ласково говорил ей редактор отдела, Станислав Лещинский – Прости, милая, но ты еще замужем…
     – Стасик, любимый, я разведусь… он хороший человек, но его песня осталась недопетой…

    Вечером их сомнительному браку пришел конец.
     –Вася, я подаю на развод… дочь у нас взрослая… в ЗАГСе разведут без проволочек, - Аглая Альбертовна говорила спокойно, без сожаления и слез. – На выходных уйду совсем, возьму  вещи и компьютер… там  много моего материала. Свое скинь на диски и сотри, пожалуйста…

    Василий перенес измену молча. Он успокаивал себя, что это была не измена, а нормальный итог  их отношений. Спокойствие давалось ему с трудом, иногда давило в груди, один раз пришлось вызвать скорую. Давление было 150:100 и ему посоветовали сходить на прием к врачу. Теперь Василий пил «Индап» один раз в день, давление упало, но ухо продолжало расти. Когда он вставал, ухо, этот бич Божий, заваливало голову на один бок. Ему с трудом удавалось держать ее прямо.

    Бертранский догадывался, за что его наказал Господь. Это была расплата за малолетнюю школьницу,  которую он, будучи уже студентом, рослым двадцатилетним лоботрясом, в пятнадцать лет сделал женщиной. Хотя Василий тут же приводил аргументы в свою защиту: эта девушка была не для счета его победам. Иринка была чиста и доверчива, Василий относился к ней трогательно и нежно; загадывал себе жениться, когда ей будет восемнадцать, а он как раз закончит учебу. А потом что-то случилось, и она перестала с ним встречаться. Некоторое время перезванивались, девушка часто плакала в трубку. А потом властный женский голос, в ответ на его звонок, сказал : «Сюда больше не звоните, мы уезжаем… И не ищите, пожалуйста, это в ваших интересах…» Василию хорошо запомнилось это «пожалуйста», сказанное с нажимом, жестко и требовательно. Он наводил потом справки, но безуспешно… Его маленькая черноглазая любовь затерялась в частых сменах адресов родителей…
   
    Пенсию пробили быстро, и его стала навещать, как пенсионера по инвалидности, миловидная женщина из соцобеспечения. Вчера Вера Ивановна заходила узнать, не хочет ли Бертранский поехать в санаторий.
     –Место хорошее, хвойные леса, даже рыбалка есть… да и недалеко… Ленинградская область, - рассказывала она, - Я маму свою прошлый год туда отправляла… взбодрилась моя старушка на свежем воздухе.
    Бертранский кивал на слоновье ухо и вздыхал:
     –Куда мне… людей смешить…
     –Хорошо…. Надумаете,… звоните мне,… я все устрою.

    Он представил себе, как бродит где-нибудь по аллее со своим несносным ухом (в прямом смысле) среди убогих и калек, молодой здоровый мужик… И все смотрят на него с укоризной, ухо – не сердце и не ноги, жить можно и с таким…

    Ухо росло. Василий Александрович не выходил из квартиры целую неделю. Продукты заказывал по телефону  с доставкой на дом. Голова падала на плечо, и Бертранскому приходилось больше лежать. Мало того, от такого образа жизни он стал полнеть. Работал все меньше, и вскоре пенсия осталась его единственным доходом. Позвонил в редакцию журнала, с которым сотрудничал, извинился, что не может больше присылать им материалы. Те искренне огорчились и пообещали выслать остатки гонорара. Не на что стало выписывать газеты и журналы, он сваливался в яму безысходности и безвестности. Была, правда, одна газетенка за полцены по линии собеса, местная «брехаловка», как называли ее, помнится, старушки во дворе. Но в ней, подпитанной деньгами власти, было как в известной французской песенке: все хорошо, прекрасная маркиза, и хороши у нас дела… Хорошо, в пятничном номере печатали программу передач, хоть что-то полезное в ней все-таки было…

    Ухо росло наперекор всем всполохам и взрывам на Солнце. Луна, заглядывая ночью в окно, не могла остановить беспрецедентное действо, ухо росло и прибавляло хлопот. Серу чистить тоже ведь задача. Наматывал на карандаш вату и шуровал, как в топке кочергой. Большое ухо и серы столовая ложка, а как иначе… Чесалось порой, да так, что не было просто спасу; мял обнаглевшее ухо двумя руками, чтобы унять надоедливый зуд…

    Ночью, спросонок, пошел в туалет. Ухо качнуло его вправо, перевес был явно на его стороне. Василий не успел со сна отреагировать и приложился головой об острый угол дверного проема. Так основательно приложился, что в голове пронзительно зазвенело. Василий почувствовал, как кровь тоненькой струйкой стекает за ворот пижамы. «Этого мне только не хватало, сам себя убил», - подумал Бертранский и включил свет в коридоре. Открыл дверь в ванную и подошел к зеркалу. Его огромное ухо было разорвано от виска на треть, рваные края смотрели в разные стороны. Василий ополоснул холодной водой раненое ухо и обмотал полотенцем, чтобы не испачкать подушку. Потом, наконец, вспомнил, что хотел в туалет. Лег, но уснуть не получалось, ухо пульсировало болью. Вдруг ему показалось, что он слышит шепот: возьмите ночную серу, нанесите на рану, забинтуйте и постарайтесь заснуть…

    Василий открыл глаза и включил свет. В комнате никого не было, да и не могло быть.  «Наверное, задремал, вот и приснилось», - подумал он, объясняя звуковые галлюцинации. Хотя было в этом потустороннем совете что-то дельное, читал где-то Бертранский, что сера из ушей, равно как и моча, имеет целебные свойства. «Намажу, хуже не будет», - решился, наконец, он. Достал из уха серу и смазал больное место. Потом забинтовал свой лопух и лег спать.

    Наутро рваного уха не было. Был только легкий шрам на том месте, где ухо было перебито. Ощущение боли тоже исчезло.  «Господи, как рукой сняло, это что ж такое», - не верил своим глазам Василий Александрович. Он изучал и чтил народную медицину, как подобает ученому: терпеть не мог шарлатанов и проходимцев по этой части. Действие собственной серы его очень удивило. Василий Александрович решил позвонить на работу бывшей своей помощнице, опытному биологу Светлане Аркадьевне.

     –Света… здравствуй… узнала… значит, скоро разбогатею…  Свет, извини, что беспокою… у меня к тебе по старой дружбе вопрос есть… что тебе известно про ранозаживляющие свойства серы… нет… серы, в смысле выделения из ушей… да… дисксарге цеагае…ты умница… латынь у тебя по-прежнему в почете…
     – Ну, вопросик у тебя, Вась… слышала, что герпес на губах лечит… в медицине не применяется…  А что случилось, по какому поводу возник такой вопрос?
     – Не могла бы ты ко мне зайти… я тебе идейку одну подкину…  Моего уха не боишься…  Смеюсь…  Ну, ладно… договорились… жду… да… в семь… Записывай адрес…

    Светлана Аркадьевна пришла чуть попозже, принесла гостинцы. Пили в комнате чай и беседовали. Бертранский рассказал про эффект заживления и попросил проверить действие серы на животных.
     –Ты понимаешь,… если подтвердится, то мы сможем лечить любые раны…
     – Насколько хватит твоей серы, - шутливо закончила его фразу Светлана.
 
    Василий даже и не заметил, что сказал «мы». Он проработал с ней бок о бок восемь лет и хорошо изучил эту женщину. Василий Александрович всегда скрывал ото всех свою симпатию к ней и старался быть ровным в общении. Так что незамеченное им «мы» относилось только к ней. Светлана Аркадьевна унесла с собой пакетик с серой для опытов. Договорились не спешить с выводами, чтобы клиническая картина была цельной и объемной.

    Василий взялся мастерить каркас для корсета, поддерживать голову, утяжеленную раздобревшим не на шутку ухом. «Угораздило же меня… работы лишился… жена ушла к молодому борзописцу… да что жена… дочь приезжала… забежала лишь на минутку… увидела мое слоновье ухо и в глазах такое недоумение…  Чаю не попила с отцом… сослалась на встречу с другом… как прокаженный я будто…  Но, ничего… есть еще порох…» Тут ему вспомнился старичок из анекдота: Бестолковая молодежь хохочет над ним – что дед, дожил, с тебя, вон, песок уже сыплется… а мудрый дедок им отвечает: Так то, милаи мои, не песок, а неиспользованный порох… «Так и у меня… только порох в серу перегорел… не взрывает, не калечит, он болячки людям лечит… ну, вот, уже стихами заговорил…»  Бертранский заметил, что он произносит мысли вслух. «С ума схожу, что ли, да вроде нет». Он ущипнул себя за ухо. «Если опыты пройдут удачно, то можно будет в действительности лечить людей… и зарабатывать деньги», - подытожил свои размышления Василий Александрович.

    Его пенсии по инвалидности едва хватало на продукты. Телевизор, голосом диктора с зарплатой в пять тысяч долларов, как и встарь, вещал: растет благосостояние народа. После случая с излечением уха Василий приободрился и в уныние старался не впадать. Много читал и исхитрился выписать книгу доктора Хаммерта «Биология: жизнь плоти и души». Книга была не дешевой, особенно для пенсионера, но стоила того. В ней были новые мысли, новые идеи, хотя и не бесспорные.  «В науке, как известно, только базис мхом зарастает, остальное же – сплошь зеленые побеги, тянущиеся к Истине как Солнцу», – полемизировал автор.  «Базис мхом зарастает – смелые вещи позволяет себе Хаммерт, за такие высказывания могут и побить… ведь под базис подводятся столпы науки», - рассуждал Бертранский и продолжал читать дальше.  – «Но приходят новые пытливые умы, очищают его от зелени и он вновь сияет глянцем непреложной мудрости…»  «Два шага вперед, один – назад… хитер… да, этот Хаммерт… он, скорее биофилософ, этакий биоэнергетик, заряжающий наши души знаниями, как величайшей потенцией. Глянец непреложной истины – а здесь он выступает уже как поэт… многогранная личность… нет, не зря, я, видать, с трех пенсий на книгу выкраивал.»

    Позвонила, наконец, Светлана Аркадьевна.
     – Василий Александрович! – торжественным голосом начала она разговор. – Ты не поверишь, Вася, что ты натворил,… у всех опытных животных ранки заживают очень быстро. Звери после операции – через два дня уже берут пищу, движение – в полном объеме. Это прорыв по всем направлениям… директор института в курсе… на днях жди от него вестей…
     –  Подожди, Свет, у меня перегруз… что, в самом деле, так серьезно?
     – Да, Вася… не только раны, проказа, экземы – словом, весь спектр кожных… и это только начало… наружное действие препарата. Сказали, название за тобой…  Мы увидимся… я забегу и расскажу тебе все…  Работы очень много… прости… побежала…

    Василий положил трубку на диван. Встал и начал ходить по комнате, придерживая голову рукой, пять шагов до окна, пять – назад. Он был явно взволнован.   «Название им нужно… а что тут думать… мазь Бертрана… вот и вся недолга… красиво и звучно».

    Через три дня к нему пришла целая делегация из института: заместитель директора профессор Солнцев, его бывший шеф – Алексей Юрьевич и, конечно, Светлана Аркадьевна, старший научный сотрудник и его верная помощница.

    Василию было неловко, он не успел спрятать ухо под спасительный капюшон, толстовка была в стирке. Он прикрылся дверью, и пока гости разувались, успел нахлобучить на голову лыжную шапочку с помпоном, лежавшую тут же. Выглядело это очень нелепо, но все же лучше, чем натура, решил Бертранский.
 
     – Принимай гостей, Василий Александрович, - улыбался шеф. – Мечи на стол, что Бог послал, у нас хорошие новости.
    Разделись. Хозяин провел их в гостиную. Алексей доставал из пакета принесенные дары. На столе появилась бутылка марочного коньяка, сервелат, апельсины, коробка конфет. Василий принес хлеб, рюмки, кусочек дешевого адыгейского сыра. А чем еще мог их угостить пенсионер:  супом из куриных крыльев с вермишелью,  или свернувшимся молоком с засохшей булочкой, оставшимися на ужин?

    На злополучное ухо, блюдцем торчащее под спортивной шапочкой, старались не смотреть. Оно жило своей незамысловатой жизнью и на ученых людей не обращало никакого внимания. Хотя, по сути, являлось именинником.

     – Решили мы, Василий Александрович, в связи с открывшимися обстоятельствами и на основании проведенных опытов создать лабораторию по дальнейшему изучению целебных свойств серы, - деловито начал профессор Солнцев. – Людей подберешь сам, пока, правда, двоих…  Мы арендуем помещение с возможностью твоего проживания там… зачем тебе лишние хлопоты…  пока проект чисто научный, но мы все надеемся, что его ожидает коммерческое будущее…  Людей будешь лечить, Василий Александрович…  Пробьем лицензию, авторство будет за тобой, как и название продукта…  Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло…  Если ты согласен, то начинаем движение.

    Это было так неожиданно, что Бертранский впал в прострацию или, как говорили в былые времена у них в лаборатории – выпал в осадок. Было очень тихо, лишь китайские часы на стене громко отбивали секунды. Пауза затянулась.

     – Давайте выпьем за наш общий успех, - прервал молчание Алексей Юрьевич. – За тебя, Вась, за твое гениальное ухо, с него теперь пылинки нужно сдувать, - шутливо закончил он свой короткий тост.
    Выпили. Василий закусил кружком сервелата и ждал теперь, когда хмель зацепит нервные окончания кривыми лапами градусов.
     – Конечно, я согласен… самому интересно… хотя я, как ученый рассчитывал на что-то, но подобного никак не ожидал… спасибо… сразу жить захотелось… чем лежать без дела…    Мне на днях опять предлагали ухо под корень обрезать… как будто это гриб-подосиновик на опушке…

    Долго и плодотворно беседовали, обсуждали детали. Слегка захмелевший Бертранский сделал предложение Светлане, своей помощнице во всех былых начинаниях:
     – Света… пойдешь со мной работать? – сказал торжественно, как будто предлагал руку и сердце.
    Светлана уже знала оклады новых штатных единиц, они были выше институтских, но это было не главным. Ей просто нравился этот человек, и она сразу, без обиняков согласилась:
     – Я согласна, Вась…

    Второй сотрудницей стала Вера Ивановна из собеса. Василий вспомнил, что у нее медицинское образование и позвонил.
     – Что-то вы забыли меня, Вера Ивановна…
     – Как я могу про вас забыть, у меня график посещений.
     – А без графика можете зайти?
     – Могу, конечно, если нужна помощь…
     – Очень нужна… я жду вас…


     Она согласилась не сразу, взяла неделю на раздумье. Советовалась с дочерью и подругой, хотя зарплатный аргумент был не последним. Жила с дочерью одна, одеть-обуть надо девочку, да и выучить потом…
    Через неделю Вера Ивановна дала согласие.
     – Хорошо, как будет готово помещение, я вам позвоню… - ответил ей Бертранский. – Спасибо, Вера Ивановна, за доверие… до свидания… хотя, постойте, ваш домашний телефон, пожалуйста… мало ли что… вдруг форс-мажор какой…

    Звонки, бумаги, подписи, печати… Деньги… Перечислением и в конвертах… Куда без них… На все это ушло немало времени. За окном шелестел листопад. В первом этаже солидного, довоенной постройки дома, на двери квартиры №22 появилась табличка: Клиническая лаборатория. Филиал НИИ. Бертранский поселился рядом, арендовали две квартиры. Небольшой коллектив продолжал работать с серой и микробами.  Изучали связь микроорганизмов с волшебным действием серы. Когда что-то не получалось, ехали в институт за консультациями с папкой отчетов о поставленных опытах. Заезжал Алексей Юрьевич. Говорили, что пока рост уха не остановлен, операция под сомнением. Неизвестно, в какую сторону направят вектор движения эти суперживотные.

    В тот день Василий обедал, как всегда на своей половине. Дверь, разделяющая жилую зону, с шумом распахнулась, и пол вздрогнул от частого перестука каблучков.
     – Вася! Василий Александрович! – звенел взволнованный голос Светланы Аркадьевны. Бертранский отложил вилку и встал. Что случилось? Полчаса назад все было в порядке – недоумевал он. Едва спрятал ухо под головным убором, как в комнату, с широко распахнутыми от радости глазами, ворвалась женщина. И хотя на улице стояла сырая промозглая осень, он назвал бы ее глашатаем Весны. Темные глаза Светланы излучали свет. Он струился из ее глаз и теплом обволакивал его сознание. Василий невольно залюбовался своей помощницей.   «Сколько ей лет… сорок… сорок пять… да нет… наверное, сорока еще нет…   Ведь я, в сущности, про нее ничего не знаю… где живет?... с кем?...»

     – Почему шумим? – заражаясь ее настроением, спросил Василий.
     – Васенька! Я тебя поздравляю! – она оглянулась на входившую следом Веру Ивановну. – Мы тебя поздравляем! Микробы прекратили размножение! Это наша победа!
    Светлана подошла и чмокнула звучно его в щеку.
     – Я так рада за тебя, Вась…  Вера, говорит, может они взяли тайм-аут, затаились на время… а я думаю, что мы их, наконец, добили…
    От наплыва чувств и от присутствия двух хорошеньких женщин у Василия зашебуршило в груди, он едва сдержал слезу.
     – Спасибо вам, мои хорошие… ваш труд увенчался успехом… Вера Ивановна… Верочка… сходи, пожалуйста, в магазин… работа на сегодня окончена… мы гуляем…

    Когда в начале зимы получили лицензию на лечение, Бертранский уже не ходил. Ухо, как помидор на грядке, было подвязано кверху. Лежал только на спине или на левом боку. А тут еще настроение подпортила бывшая жена,  узнавшая где-то про их успешные начинания. Хочу, говорит, написать статью про твои приключения с хэппи-эндом. Василий от встречи наотрез отказался.
     – Нет, Галя, никакого интервью не будет, - сухо отказал ей бывший супруг. «Еще не хватало, чтобы она увидела меня беспомощного… Видно, кто-то продал наши секреты…», - рассуждал Бертранский.
    …Зато порадовал шеф. Алексей Юрьевич привел с собой невысокого коренастого мужчину с властным взглядом серых глаз.
     – Знакомьтесь, - представил он гостя, – Это хирург Виктор Борисович Шлапак. А это – наш уникум, господин Бертранский Василий Александрович, хозяин, так сказать, биообители. Вася, Виктор Борисович в курсе твоей проблемы… я ему обрисовал вкратце ситуацию… ему надо осмотреть твое ухо и сфотографировать…  Биопсию сделаем еще раз… и, даст Бог, будешь в театр ходить… Светлану Аркадьевну, вот, пригласишь…
    Он хитро подмигнул его помощнице. Она возилась со склянками и колбами у аппарата с дверцами как у стиральной машины, который время от времени гудел и на табло зелененькими чертиками выскакивали цифры и непонятные непосвященному знаки-загогулины.

    А потом Василия увезли люди в  халатах цвета морской волны. В клинике было по-домашнему уютно. После укола Бертранский расслабился и даже пытался шутить. Как только ухо потеряло чувствительность, Василия уложили на стол и накрыли белой «попоной».  Будущий контур доктор прорисовал ярко-зеленой краской из миниатюрного пистолетика и включил  аппарат. Хирург все действия заранее прогнал на компьютере и теперь уверенно направил луч лазера. Операция шла без шума и боли.  Виктор Борисович работал как художник перед мольбертом, что-то убирал, где-то шлифовал. Отстранял взгляд и вновь работал лазером, хотя не обошлось и без привычного скальпеля. Операция длилась полтора часа.

    Ну, вот, пожалуй, и вся история про злополучное ухо. Бертранский жив и здоров. Ухо больше не растет, но по-прежнему выдает целительный продукт на-гора. Со Светланой они поженились и живут здесь же, при бывшей лаборатории. Институт выкупил и подарил им обе квартиры. Теперь это частная практика. Если будете на Фонтанке 66, то во втором подъезде первого этажа увидите новую табличку: профессор г. Бертранский В.А. Раны и кожные болезни. Прием с 10 до 15. Т. 9-44-26-80.
    Так что заходите, звоните, говорят, здорово помогает.

А.Калинцев
5 марта 2008г.