Мое начало. Мать

Когда взялся за коня, увидишь другой, более перспективный ход, тебе уже нельзя вернуть коня. Такое правило: взялся, ходи. А если сходил не туда, если конь раскрыл ферзя под удар, тебе скажут: перехаживать нельзя. Но где то, с кем то и можно, если тебе благодетельствуют, если у тебя самооценка ниже партнера. Еще хорошо быть победителем, даже если нет спортивного разряда, в глазах тех, кто совсем не умеет. Можно окружить себя такими поклонниками и упиваться славой. Когда закружится голова, когда наберешься смелости подойти к мастеру, вдруг происходит обрушение, крах самонадеянности. За две минуты получишь мат. Да если еще мат от малолетней девочки, которая ходит в шахматную школу, приходит желание взять доску с фигурами, и обрушить ей на голову.
В каждом населенном пункте планеты, будь то город Сиэтл, Рим, Ленинград, или городок Тихвин, Вуакатти, Бауска, есть место ярмарки тщеславия уже ставшим девушками и юношами. Уже в течении столетий там каждый год собираются по вечерам, в хорошую погоду, чтобы показать себя, то, что на себе, свое остроумие, свои возможности. В Ленинграде, например был "Сайгон" или "Птички". В Бауске, это был сквер перед универмагом. Можно было и с другой стороны универмага, где площадь больше и видно лучше от света. Но там стоял "Ленин", который портил своим видом настроение. Там всегда было пусто. Даже когда люди ждали открытия водочного магазина, на который указывал рукой вождь революции, они предпочитали уйти под арку дома. Неофициально на такой вечеринке развлечения сопровождались музыкой, пением и самодельными танцами. Не знаю на счет балалайки, но помню гармонь с частушками, потом ее заменила гитара с "восьмеркой",  переносной катушечный магнитофон, кассетный, бумбокс. Сегодня к такому месту подъезжают тачки, из открытых дверей которых речитативом рассказывают о прелестях жизни хип хоперы. Девушка старается обратить на себя внимание громким смехом, если ей нечего громко сказать. Так проходит сезон за сезоном, куда приходят, чтобы найти себе судьбу под видом приключения и больше туда не возвращаться. Каждый год там все внимание на самого и самую красивых, богатых, на сколько позволяет им социальный статус. А так как одновременно богатая и красивая на такие вечера не ходит, то все сводилось на партию из красавицы и чудовища.
Моя шестнадцатилетняя мать, Райка, в 1951 году оказалась той самой принцессой, о которой мечтали все бездельники Бауска. Все девчонки города, которые не учились, не работали, которым не за кем ухаживать, искали с ней дружбу. Куда шла Райка, туда бежали со всей округи девочки от десяти лет. Она была так красива, что ей не требовалось украшать себя. Но она все равно одевала на платье широкий пояс, чтобы быть похожей на осу, имела лодочки на шпильке, потому что ее отец Александр Гаврилович, не жалел денег на свою дочь красавицу. Он своим слабым умом не мог понять, как лучше воспользоваться дарованной красотой дочери, которую любила вся семья. Все любили Раю, даже она себя любила. Поэтому и не понимала, зачем ей нужно идти в вечернюю школу. Туда пусть ходят неудачницы.
Она приходила в сквер, когда там уже молодежь была разогрета портвейном и все песни перепеты, но никто не расходился. Особенно каждый раз ее там ожидал Борис Львович. Этот уже не молодой еврей давно должен был покинуть такие мероприятия, но у него был план на Райку. Все знали, что у главного бухгалтера с консервного завода денег не считано. Он своими деньгами мог сделать любую дурнушку красавицей. И если бы Борис был окончательно умным, он так и сделал бы, но он был влюблен в Райку. Он чувствовал, что в этом сезоне его последний шанс. Он уже мечтал, как представит свою жену красавицу своему директору, чтобы доказать, что его щегольство и любовные приключения ничего не стоят перед такой красавицей.
Рая вышла из темноты под освещенный фонарем сквер в сопровождении своей старшей сестры Юльки и подруги Вальки. Ее полу цыганский, полу украинский образ делал похожей на греческую богиню. Ткань ситца прилегала к ее бедрам так, будто этой ткани и не было, а грудь без лифчика была свободной, как бы приглашая себя приласкать.
Все вокруг оживлялись, предвкушая радость угощения. Борис начинал наливать вино до самого края каждому, кто еще протягивал стакан. Ему нужно было обязательно, чтобы напоить последнего, кто еще мог отвлекать Раису от его персоны. Он был на 13 лет старше, ему еще нужно устраивать жизнь, ему уже не нужны были деньги, ему нужна была только Рая.
А Рая, которая уже начинала чувствовать в себе женщину, тоже должна была что то делать, чтобы не оказаться в неудачницах. Боря был не такой старый в Бауске жених. И Александр Гаврилович знал Бориса. Он каждый раз, при случае, рассказывал какая хорошая квартира у Бориса, какая у него хорошая должность. И время такое, что в городе совершенно не было ни одного подходящего жениха. Если попадался какой, то это пыл пьяница, которого выгнала жена с ребенком. Был в Бауске только один жених, о котором она даже не смела и мечтать. Это знаменитый директор завода. Уже несколько несчастных женщин он обманул надеждами, у которых он пожил. Все знали какой он необыкновенный художник. На память о себе, в знак дружбы он оставлял картину, на холсте которой были живописные пейзажи Голландии или Франции. Обладательницы этих картин ни разу не пожалели о том, каким лучом света в их жизни была эта связь, пусть мимолетная. Никто из них даже не посмел испортить полотно. Я видел несколько таких полотен в маленьких бедных комнатках. Меня всегда поражало несоответствие присутствия этой живописи с бедной обстановкой.
Сейчас Рая должна была делать свой ход. Нужно браться за фигуру коня, потому что ферзь был ей не доступен. Она понимала своим коротким умом, что взявшись, нужно будет делать ход...