Мороженное

Борис Львович приезжал в Ригу по воскресениям, где находилась его молодая жена Вия. Ей нужно было быть в драматическом театре, без которого не могла жить. Чтобы соответствовать своему статусу, ей требовалось все больше и больше денег. Вия одевалась только в импортное, которое доставали ее знакомые в рижском порту. Если Борис взял чулки или пояс, то Вия не замечала этого. И в этот раз в его портфеле лежали чулки для Раи, перчатки и туфли.
До автобуса оставался целый час и тут он увидел странную картину. Вообще во всем, что простому человеку ничего особенного не было, Борис умел разглядеть саму сущность. Продавщица мороженного накладывала ложкой шарик в стаканчик, а рубли клала себе в карман. За пятнадцать минут у ней в карман было положено больше двадцати рублей.
Пока автобус шел до Бауска, его план уже был продуман до самых мелочей. А самым главным в этом плане была гордая семнадцатилетняя красавица Рая Коваленко, которая была на десять лет моложе его супруги.
Борис попросил Тосю, во время партийного актива на оживленном собрании, чтобы она познакомила его с Владиславом Сулаевым. И вечером уже обсуждал технические особенности изготовления мороженного. Технология оказалась простой, сварил сироп, разбавил молоком, прокипятил, и добавляй туда что хочешь. Ягоды, орехи, изюм, какао было уже на молокозаводе, где продукция поставлялась по первой категории. И холодильник был на половину пустым. Владислав приделал мешалку для гильзы, которая медленно перемешивала охлаждающую массу.
Так получилось, что была испорчена партия сгущенного молока и из брака изготовили конфеты. Эти конфеты назвали «Goti;a». Их полюбило все население городка. Потом они попали в Ригу и их уже закупали со всех районов. Их преимущество и достоинство было в том, что они были самыми вкусными только в течении месяца, пока не засыхали. Затем они сахарились. В Москве и Ленинграде даже знали про них под названием Коровка. И так как Борис умел быстро организовать доставку от противня до прилавка, это обеспечивало славу его изобретению. Единственно, что его угнетало, это то, что деньги от продажи конфет шли из магазина в банк.
Продавалось мороженое лучше всего в субботу и воскресение, когда вечером все взрослое население шло в кинотеатр. В городке других развлечений не было. За три сеанса Рая продавала до тридцати килограмм мороженного. В рабочие дни, только у вокзала удавалось продать десять или двадцать килограмм. Приезжал на полуторке молодой водитель Костя за ящиком, пустыми гильзами и коробкою, забирал выручку у Раи. Деньги с накладной он возвращал Борису Львовичу, который деньги клал в карман, накладную рвал, поджигал.
Рая, используя подкрученные весы, тоже получала свои десять процентов. Она свои шестьдесят или сто рублей клала туда, куда Борис пытался залезть взглядом. Сорокалетний еврей, который был только на пять лет младше Александра Гавриловича, внимательно наблюдал, когда его мышка будет в мышеловке. Отец Раисы был жадным украинцем. Он сам считал все деньги, которые приносила Рая.
В единственной большой комнате стояли четыре кровати, где спали парами. Старшая Юлия Александровна с средней Раисой, сестры. И парами, Володя с Николаем, Виктор с Иваном, это братья. Гаврилович лежал с супругой Аннушкой. Анна уже не могла ходить, мучаясь болями в животе. Поэтому всеми днями лежала, и только выходила на улицу по нужде.
Александр Платонович не чувствовал своей вины перед женой. Дуры бабы ей насоветовали кушать с едой толченое стекло, чтобы избавиться от беременности, за которую ее бил муж. И ей уже долго было больно внизу живота. Жаловаться ей было запрещено. Ее старшая дочь Юля должна была ухаживать за больной матерью, четырьмя братьями. Денег отец не давал, он сам ходил на рынок за продуктами, долго торговался и приносил совсем мало. Иногда Рая, самая красивая в семье, умела спрятать несколько рублей. Она приносила головку сахара, которую Юля разбивала на кусочки и прятала под матрас, к больной маме, чтобы та могла сама достать кусочек и пососать, когда никто не видел.
Глава семьи замечал, даже когда приходил домой пьяный, как Рая одевает такое платье, чулки, которых нет на рынке. Две сестры были одного роста, обе красивые. Но Рая имела какую то особенную красоту, она умела так выщипать брови, что над ее глазами порхала чайка. Те, кто шли в кино, и те кто выходили невольно сравнивали ее с экранными актрисами. А Рая, сама того не понимая, вздыхала и хлопала длинными ресницами не глупее героинь. И чем больше ею восхищались, тем легче становились их стаканчики мороженного. Шарики клались так, что под ними была пустота.
Борис дождался того воскресения, он не поехал в Ригу. Пригласил Раю в ресторан после того, когда Костя забрал ящик и отдал выручку. И девушка поняла, что это предложение от которого нельзя отказаться. Был теплый летний вечер. Акации уже отцвели. Когда было совсем темно, Рая прошла по улице, убедилась, что никто не видит, открыла дверь, поднялась по деревянной лестнице и вошла в комнату, каких она никогда в жизни не видела. На стене висела картина с озером и одинокой лодкой.
Она лежала лицом к картине и разглядывала нарисованные ветки деревьев, голубое небо. В углу были нарисованы три буквы. Она уже знала буквы. Эти из азбуки "СВИ".
Потом она спустилась к реке Мемеле, сняла платье, все остальное она держала в руке, вошла в воду и смотрела в звездное небо.
Утром, когда она проснулась, все юноши и отец ушли на работу. В комнате остались три женщины. О чем они могли говорить, не знаю. Наверное о том, как лучше предохраняться. Но теперь все заметили, насколько красивей стала Рая.
Борис Львович обещал развестись со своей актрисой, но Рая его и не просила. Ей и так было хорошо. Один раз воскресение он проводил в Риге, второй раз оставался в Бауске. Все подруги и не только подруги старались быть там, где была Рая. Там было весело, играла гармонь, пили вино. Кто бы не старался сшить такое платье как у Раи, ни у кого не получалось. Ее чулки с стрелками, на застежках от пояса сводили с ума не только юношей, но и девушек. Девушки чернильным карандашом рисовали черту на коже, чтобы было похоже на чулочный шов.
Но тут я должен, наконец, познакомить своих родителей.
Привезли итальянский фильм, может "Римские каникулы". Все билеты были проданы на все три сеанса вечером в субботу. Тем, кому не досталось, просто просились войти постоять. Было привезено не две гильзы, а четыре с мороженым. Было сливочное, с изюмом, ореховое и шоколадное. Уже половина мороженного было продано.
Рая подняла глаза. Перед ней стоял настоящий Ален Делон. Он снисходительно улыбался, от его пахло цветами и над глазами качалась кудрявая прядь. Но его глаза медленно переставали улыбаться, они начинали сиять. Владислав видел перед собой тот самый образ, который он прежде пытался уловить. Это гордый, полный достоинства взгляд богини, с легкой насмешкой. Они оба думали об одном одновременно. Что это происходит с ними, откуда взялось это чувство.
Берта и Анда, которые пришли в сопровождении Влада, вначале смеялись, потом молча смотрели на них обеих, выругались, что то сказали на латышском, потом на русском и ушли.
Рая спросила, какое мороженное? Влад сказал, все что есть. Рая набивала стаканчики, складывала на край ящика, пока они не начали падать на песок под ноги.
Подошел мальчик, его звать Илгорс Витолиньш, надеюсь, что он еще жив. Спросил, можно поднять? "Можно", ответили оба. Владислав из пиджака вынул кожаную книжку, где лежали деньги, все отдал мальчику. У моей матери впервые появилась возможность пойти в кино.
Костя приехал за ящиком и деньгами. Илгорс уже все мороженное продал второй раз, спросил, сколько должен отдать. Отсчитал нужную сумму. Он хотел стать продавцом мороженного, так и не стал. Тогда, в свои десять, с этого дня начал пить вино. Отец Илгорса слушал Голос Америки, Свободная Европа на латышском языке так громко, что было слышно на весь двор.