Чернобыльский словарь человечества. Извержение 2

Фрагмент из «Чернобыльского словаря человечества», 2004 г.

ИЗВЕРЖЕНИЕ 2. Из «Акта расследования загорания кабелей на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС 23 мая 1986 года»: «На основании изучения записей в оперативных журналах, объяснительных записках, изучения состояния электрических схем, проектной и эксплуатационной документации, опроса персонала комиссия считает, что однозначно определить причину возникновения загорания не представляется возможным из-за высокого уровня радиации (более 200 рентген/час в зоне загорания). Наиболее вероятной причиной загорания кабелей в помещении 402/3 является подача с 09.05.86г. по 17.05.86г. напряжения для производства работ по локализации аварии и обеспечения собственных нужд блока № 3 на часть токоприемника блока № 4 в условиях многочисленных повреждений изоляции кабелей, которые возникли в результате воздействия на них поражающих факторов во время и после аварии на блоке. Кроме того, комиссия не исключает возможности загорания кабелей и других сгораемых предметов в результате воздействия на них ядерного топлива…»

Пожар, возникший в «узком месте», в помещениях главных циркуляционных насосов, ночью с 22 на 23 мая 1986 года — подтверждение того, что опасность могла случиться в любую секунду отсчета. Вот она и случилась. Самое страшное в этом было то, что среди безусловных последствий разбушевавшегося пожара могла бы произойти остановка главных циркуляционных насосов, которые держали на себе третий и четвертый реакторы, ведь 8 турбогенераторов 3-го и 4-го энергоблоков находились под водородом. В таком случае выход из строя третьего реактора был бы неминуем, а это — новая авария: взрыв 3-го блока и горение остатков 4-го блока атомной станции. Но КТО и КАК будет тушить  пожар? Потом уже скажут: «Пожарные, ликвидировавший этот пожар, хорошо знали, на что шли. При тушении многие из них не раз вспоминали о своих предшественниках, погибших от пожара 26 апреля 1986 года и похороненных в Москве на Митинском кладбище…»

Загорания на станции и прилегающей территории возникали периодически, но такого случая после 26 апреля не было. Из всех сведений, которые удалось собрать и суммировать, картина «Извержения 2» получается такая. 23 мая в 2 часа 11 минут ночи в Чернобыле в штаб пожаротушения со станции поступил сигнал о пожаре. Всё. Горит – и отменить – нельзя… Поступили так, как приказал руководитель сводного отряда пожарной охраны ЧАЭС подполковник Владимир Максимчук: капитан Чухарев рванул к четвёртому блоку с дежурным караулом (22 человека на четырёх машинах), самостоятельно приступил к разведке. Следом – Максимчук с офицерами на БТР проследовали к административному корпусу. Капитан Гудков был первым – среди этих офицеров-добровольцев. Ночь, тьма, расстояние всего ничего, несколько минут езды, доехали быстро. По дороге чего только в голову не приходило... Приехали. НИКТО НИГДЕ НЕ ВСТРЕЧАЛ. Где и что там загорелось – не ясно. Решили идти в разведку через третий блок, разбились на два звена: Максимчук с одним звеном со стороны машинного зала и диаэраторной этажерки, соединяющей реакторные отделения с машинным залом, Гудков с другим – по транспортному коридору реакторного отделения (а Чухарев с людьми – уже был на месте поиска). Отсутствие данных об обстановке на станции требовало проводить разведку пожара очень быстро. Максимчук был на очень опасном участке поиска.

Диаэраторная этажерка – это самый вероятный путь распространения пожара, зона, насыщенная сложным оборудованием: кабели, полуэтажи, управляющий комплекс технических средств, блочные щиты управления. Большинство этого оборудования находилось под напряжением, потому что 3-й и 4-й блоки АЭС имеют по проекту общие кабельные трассы. Очень важно было получить достоверную информацию о наличии напряжения, а это – только ориентируясь на месте. Принятие соответствующих решений было тесно связано с этим вопросом... Тот же самый вопрос решал – со своей стороны – капитан Чухарев, который, обнаружив горение кабелей, не смог приступить к их тушению без надёжного заземления водяных стволов. Узнать, как там, у него, не представлялось возможным: рации не совмещались из-за воздействия высоких доз радиации, и связи не было. Капитан Гудков cо своим звеном был примерно в таком же положении. Никаких толковых, эффективных средств защиты от радиации ни у кого из них не было. Да и где их было взять? Лейтенант-дозиметрист Романюк шёл следом за Гудковым и постоянно предупреждал; бегом, скорее, зашкаливает.

...Максимчук шёл осторожно, едкий густой дым с запахом хлора спирал дыхание. Фонарик в его руках светил всё хуже – так действовала радиация, но назад дороги не было. Освещение отсутствовало. Ногам преграждали путь всё чаще попадающиеся чёрные и серые обломки; спотыкался на каждом шагу, пока не увидел, что дальше идти некуда. Нет, не уйдёшь… Излучение зловеще давило на грудь, он даже попятился назад на ощупь, держась за стену коридора. сильно ударился левой ногой о чёрный камень – боль напомнила о реальности. Ведь нога болела уже не один день; каждый вечер медики делали перевязки. Но над этим раздумывать долго не приходилось… Он следовал далее путём интуитивного поиска, натыкаясь на обломки, камни, куски графита, нагромождения железобетонных глыб. Страх пытался проникнуть во все клеточки сознания. О, чёрный дракон! Незабываемые те впечатления и ощущения остались навсегда… Владимир Михайлович невольно приостанавливался, ощущая всё более надвигавшуюся и давящую тяжесть. Впереди – развалины четвёртого реактора. Нет, не сюда! Вернулся. Цель всё ещё не достигнута, надо двигаться дальше. Дальше, дальше… Неизвестность угнетала. Силы убывали. Остановились наручные электронные часы, радиостанции вообще перестали работать, пожарный фонарь погас. При этом – переживания за людей, ответственность за разведку, за эффективность поиска очага загорания. Может, впору было и отчаяться, но в ту же минуту образовался просвет: с другой стороны зала уже бежал Александр Сергеевич Гудков.

Уже легче… Шли по помещениям обстройки реакторного отделения реакторов 3-го и 4-го блоков. Передвигаться на всех этапах приходилось в условиях сильного задымления, в отсутствие даже аварийного освещения на лестничных клетках и в коридорах. Где же она, эта дверь? Вскоре Владимир Михайлович почувствовал под руками железо двери, понял, что это – именно дверь, ведущая к цели, в тот самый зал, помещение 402! И почти забыв о всякой боли, он быстро поднялся по лестницам вверх – один пролёт, второй, третий... Александр Сергеевич – рядом. Преодолевая трудности по сантиметрам, побеждая в себе страх, искали очаг пожара. Стали подниматься на каждую отметку выше по лестнице. Дозиметрист периодически кричал: «…Товарищ подполковник, приборы зашкаливает!» Но прервать разведку нельзя. Максимчук и Гудков, ориентируясь по дыму, наконец достигли 9-й и 12-й отметки (это примерно 3–5-й этаж жилого здания), где и обнаружили очаг пожара. На отметке плюс 12 в помещениях 402/3 под потолком через всё помещение проходил раскалённый до фиолетового свечения металлический кабельный короб, в нём и бурлил огонь! Так множественно горели электрические кабели, которые проходили в железных коробах и разветвлялись по всем блокам станции. Скорость распространения огня была высокой, и надо было принимать решительные меры, не дать уйти огню по оболочке и изоляции кабелей.
Также необходимо выяснить, нет ли других очагов горения?

Вопрос с отключением напряжения, конечно, был очень важен. После катастрофы оставшиеся блоки 1-го, 2-го и 3-го реакторов находились в заглушённом состоянии, но ядерное топливо из них выгружено не было. Поэтому контрольные функции и функции собственных нужд оставались. Насосы охлаждения работали непрестанно, и их остановка грозила серьёзной аварией. Владимир Михайлович понимал, что, отключив полностью напряжение, можно было утратить контроль над реактором третьего энергоблока, а это – новая трагедия! Понимал также и то, что огромные площади покрытия машинного зала состоят из пенополистирола, опаснейшего горючего материала. Пока что были только вопросы, и ответов на них не было… А рядом – близко – Чухарев, тот был с людьми. Как он там? Максимчук с офицерами добирался к месту пожара в течение 30–35 минут, Чухарев – примерно столько же, правда, прибыл раньше. Когда Максимчук, Гудков и Чухарев встретились, все уже находились в радиационном котле более часа и рентгенов успели за это время нахватать – десятки или сотни. Что ж… Картина пожара была почти ясна. Но приборы шкалят, ясно, что пора выходить. Посовещавшись коротко, решили, что нужно срочно выводить людей. Понятно, что придётся избрать какую-то другую тактику. В течение довольно быстрого времени людей вывели.

Свою группу капитан Чухарев вывел немного позже, хотя с БТР по громкоговорителю уже несколько раз был передан такой приказ (а Чухарев же – ни в какую, надо, мол, тушить – и точка!). Наконец-то и капитан Чухарев выводит людей, успешно справившись с обнаруженным очагом пожара…
Убедившись в ходе разведки, что весь водопровод разрушен, Максимчук даёт команду установить насосную станцию на реке Припять, проложить магистральную линию длиной в 1,5 км диаметром 150 мм. В транспортном коридоре приказывает установить пожарную автоцистерну, что явилось одним из решающих условий обеспечения пожара водой, а затем и пеной. Так и сделали. Установили насосы, проложили рукава и организовали подачу воды к месту пожара. Но как тушить в условиях дикой радиации, когда приборы зашкаливало? Да ещё из-за дыма и темноты ничего почти не видно…
Как очаг ликвидировать и людей не погубить?

Все указующие и разборчивые инстанции были слишком далеко, инструкции и уставы не предполагали такое извержение радиационного огня, а решать нужно было срочно на месте. Максимчук отвечал за людей, и об этой ответственности не мог забыть ни на минуту. Ещё в ходе разведки все его мысли сосредоточились на одном: максимально сберечь людей и как можно быстрее – ликвидировать пожар. Новых людей взять негде. По большому счёту в мировой практике пожаротушения таких «радиационных разведок» ещё не встречалось, аналогов ей не было. Да и таких ситуаций прежде тоже не было. Пожар 26 апреля 1986 года был совершенно другим, и против этого – намного легче и проще. А столько людей погибло! Тут же… Владимир Михайлович никогда в жизни не забывал того, как шёл по тому кабельному тоннелю, как принимал решение, подобных которому пожарные ещё не знали…

Дело в том, что в уставных документах пожарной охраны МВД СССР не было указаний к действию оперативных подразделений по тушению пожаров на атомных объектах, что стало причиной гибели 28 человек на пожаре на ЧАЭС 26 апреля 1986 года. Да, силы и технику на пожаре предписывалось только наращивать, не снижая темпа тушения, а не сдерживать никоим образом. Только в данной, не предусмотренной никакими циркулярами ситуации, требовался совершенно другой, можно сказать, революционно-творческий подход. Когда я, несколько лет спустя, побеседовала с Леонидом Петровичем Телятниковым, руководившим личным составом пожарных на чернобыльском пожаре 26 апреля 1986 года, он признался: «Меня многие обвиняют в том, что мои люди погибли, а я остался жив. Но ведь я распоряжался по обстановке, как меня учили. Я не умел действовать по-другому. Я – не Максимчук!» Да, Леонид Петрович принял на себя непомерную ношу, выполнил свой долг с честью, как был обязан, как его учили… Но Максимчук – другое дело. Он знал, что делает. Поступает промыслительно, с опережением установок, дабы не увеличивать число бессмысленных жертв. Принимая во внимание неучтённые и непредвиденные ранее обстоятельства, принципиально – пока для себя – решает вопрос о тушении: тушить только короткими сменами, только в максимально щадящем режиме работы.
 
Когда вышли к административному корпусу, где радиация была значительно меньше, собрался весь штаб, в полном составе. Василий Ткаченко, Владимир Максимчук и Александр Гудков, другие члены штаба – все хорошо понимали, что наступает очень важный момент, от которого зависит дальнейший ход событий. Александр Сергеевич Гудков вспоминает, как люди реагировали на происходящее – реагировали по-разному, но свои переживания не скрывали. Уже около часа было проведено в зоне с высокими уровнями радиации, а нужно идти снова, пусть и другим людям. Они ждали ответа, ситуация казалась почти неразрешимой…

Всё зависело от руководителя, от Владимира Максимчука. Что он прикажет?
А чиновники-руководители-распорядители трусливо следили за развитием событий. Они из-за укрытия своего приказывали настойчиво: массу людей бросить в пекло пожара в соответствии с Боевым уставом. Возможно, когда пожар обычный или знакомый по очертаниям. Но не этот. Таких ещё не бывало. Из-за укрытия легко командовать, особенно если дорожишь своей жизнью, благополучием для себя лично. Обещали, что если Максимчук проявит личную инициативу, отступит от стандартных инструкций, ждёт его – в лучшем случае – тюремная камера. А уж погоны, звание, должность, партбилет – это отнимут сразу. И дальше… Вот так нужно заплатить за человечность.

Приказ Максимчука последовал такой: оставить технику на месте, а боевым расчётам отступить к административному корпусу станции. Здесь и будут находиться все силы пожарных. Далее – организовать тушение пожара поочерёдными сменами по пять человек в каждой. Так он решил, так надо действовать. Поскольку количество бойцов было ограничено, и большинство из них были новобранцами, каждую боевую пятёрку должен возглавлять офицер. Время работы каждой смены – не более десяти минут, чтобы люди не переоблучились. От административного корпуса до станции – 1,5 километра. Максимчук установил такой порядок следования личного состава к пожару: расстояние до станции – преодолевать на БТРах, а далее, от БТР до пожара, – по рукавным линиям, чтобы в темноте не сбиться с маршрута и исключить несчастные случаи. Водяные стволы были надёжно закреплены и заземлены на месте пожара, и подача воды не должна была прекращаться ни на секунду.
– Всем ли всё понятно?
Да, все поняли. Но кто пойдёт в первой пятёрке? Как подать пример остальным? Максимчук смотрит на Гудкова:
– Что будем делать?
– Понимаю… Я пойду, только целесообразно, чтобы в группе были надёжные офицеры, на которых можно положиться. И обязательно нужно взять с собой опытного водителя, который быстро, без лишней суеты, как только будем на месте, подаст вовремя воду на тушение пожара.

…Так и получилось. Первая эта смена прошла удачно. Следующие пожарные уже шли в огонь смелее, поверив в свои силы, надеясь на удачу. Капитану Гудкову ещё дважды пришлось идти в составе пятёрки, он уже дорогу к месту знал, а другие – когда ещё нашли бы! После нескольких смен Максимчука затребовали в штаб Гражданской обороны, только что созданный из представителей ГО, сотрудников станции, энергетиков и эксплуатационников. Там только-только проснулись и включили свои функции контроля. Максимчук направил туда Гудкова. Штаб ГО расположен под административно-бытовым корпусом АЭС, в довольно безопасном месте и в «чистом» помещении, поэтому когда Александр Гудков пришёл туда в грязной робе доложить обстановку, на него покосились: зачем пришёл сюда, минуя санпропускник? Эх, ребята, о том ли вы печётесь – теперь? И где тут разбираться в деталях, когда… Гудков доложил обстановку – реакцию получил негативную. Вернулся и сообщил обо всём Владимиру Михайловичу.
Воистину, когда горит, это касается только пожарных.

Продолжили начатое дело. Ситуация оставалась сложной и тяжёлой. Непредвиденных и острых моментов было несколько. Везде разбросан пластикат, продвигаться было скользко. Многие технические проёмы оставались открытыми, что грозило бедой. Развороченные взрывной волной монтажные люки представляли особую опасность в условиях плохой видимости. 2–3 смены прошли нормально, минут по 15, а третья – затянулась, людей нет и нет. Оказалось, Сашка из Харькова упал в люк, так его минут тридцать оттуда доставали; молодцы, не бросили. Максимчук чуть с ума не сошёл, пока они не вышли...
Хорошо, что обошлось! Но в ходе тушения появилось новое опасение – не меньше всех остальных: вдруг не хватит людей для поочерёдного тушения пожара, вдруг тушение затянется, как тогда? Сумеют ли обойтись? Нет, вот тут не обошлось: через 8–9 часов такой работы наступил критический момент, когда формировать пятёрки нужно было из тех, кто своё уже отработал, свою дозу получил. Люди выдохлись, теряли силы, тушение растянулось, новых людей взять негде. На Максимчука страшно смотреть: и пожар бросить на произвол судьбы нельзя, и людей посылать на погибель не имел права!
Капитаны Гудков, Матросов, Чухарев первыми выступили вперёд...

В процессе многочасового тушения не было такой боевой операции, в которой эти опытные бойцы пожалели бы себя. Они понимали без слов, ни от чего не отказывались, вели за собою других, менее опытных, более слабых. Очень нелегко давался такой героизм. Всё происходило в большом напряжении. Случались ошибки и промашки; случались и недоразумения. Это остро сказывалось на самочувствии людей… К концу тушения пожарные просто падали с ног, были очень утомлены, многие находились в стрессовом состоянии. То, что вообще удалось потушить этот пожар, большая удача. Всё могло бы быть и гораздо хуже. От руководства пожаротушения зависит очень многое, в данном случае – зависело всё. Начальство практически самоустранилось, укрылось за свинцовым ограждением, и простому подполковнику, подполковнику Максимчуку, пришлось брать на себя гораздо больше, чем ему полагалось бы. В таком случае личность Максимчука никакой другой фигурой заменить было нельзя, просто нелепо… Будь на его месте кто-то другой, всё грозило обернуться своей диаметральной противоположностью. Этого отрицать невозможно.

По всесторонним оценкам специалистов, профессионально правильные решения, принятые Максимчуком, позволили ликвидировать опасные загорания кабелей за три с половиной часа с момента прибытия на ЧАЭС первых подразделений. За период тушения он сам ещё трижды ходил на станцию к месту пожара – опасался, чтобы пожар не перешёл в реакторное отделение. Также, опасаясь этого, вызвал все пожарные резервы из Иванково и Киева. Уже почти падая с ног, чётко контролировал работу личного состава и его здоровье. За всем этим следил сам – дотошно. Ни одного человека из виду не упустил. После работы в зоне радиации всех направлял на санитарную обработку, а затем к врачам. Лично руководил тушением пожара с 2 часов 30 минут до 14 часов 23 мая 1986 года – пока физически держался на ногах, и уже отдавая последние силы, произвёл расчёт пенной атаки с таким прицелом, чтобы не дать вспыхнуть пожару вновь или «проснуться огню» в другом месте кабельных тоннелей.
К 14 часам самочувствие Владимира Михайловича резко ухудшилось, и через двенадцать часов после прибытия к месту пожара его отправили в Киевский госпиталь МВД – с лучевыми ожогами голени и дыхательных путей. К машине несли на носилках – сильно тошнило, почти рвало, ходить и говорить громко уже не мог… Пожарные, уже в его отсутствие, сумели всё завершить, в том числе провести пенную атаку во всех трёх помещениях. В итоге цель была достигнута. Соседние с помещением 402 помещения 401 и 403, откуда валом валил густой дым, были обследованы, вскрыты и ликвидированы очаги.

В эту ночь в подчинении у Владимира Михайловича было 318 человек и 60 единиц пожарной техники. Исходя из ситуации, можно сказать, что все работы по тушению пожара проходили достаточно чётко и организованно. Все люди остались живы. Слава Богу, пожар потушили с наименьшими потерями, предотвратив более страшное – усмирённый огонь не побежал по кабелям в третий блок. Иначе…

Перспектива извержения Чернобыльского дракона была блестящая!