Покушение

        Уже не редкими и даже привычными, стали в последние годы сообщения о том, как школьники стреляют в своих одноклассников и в учителей. Пестреющие заголовки спешат проинформировать о такого рода событиях: «... в американской школе: ученик убил учителя...», «Ученики берегитесь! Американских учителей обучат стрельбе», «В американской школе ученик открыл стрельбу по одноклассникам», «Подросток устроил бойню в финской школе: восемь погибших...»
        «Ну, это не у нас!» - говорит российский обыватель, с осуждением качая головой.
        Но оказывается, что он пропустил другие известия, уже из России:
«... ученики сняли на видео, как одноклассник стреляет в учительницу...», «Дело костромского преподавателя: учитель стрелял в ученика..», «Покушение на жизнь и здоровье учителя» …
        «Да-а! В наше советское время и подумать-то о таком было немыслимо! Если и стреляли, то из рогатки по воробьям, иногда, правда, и по стёклам — так это не сравнимо с тем, что сейчас делается!» - убеждённо комментируют люди, выросшие в Советском Союзе.

         А мне вспомнился случай из истории нашего класса, который, конечно, был из ряда вон выходящим. Происходили эти события во второй половине шестидесятых годов уже прошлого века.


        В седьмом классе физику нам стал преподавать новый учитель. Не помню по какой причине ушла наша «физичка», которая благополучно вложила нам кое-какие знания по своему предмету за шестой класс. Женщина она была спокойная, добродушная, и никакого, как сейчас говорят, напряга её уроки не вызывали. Поэтому, узнав, что вместо неё будет новый учитель, к тому же мужчина, мы, хоть и испытали некоторое огорчение , но всё же не такое уж и сильное, ожидая, что с ним мы тоже найдём общий язык.
       Представители мужского пола в нашей школе - трудовик и физкультурник, были нам по нраву, мы их уважали, особенно тепло относились к первому. Он всегда общался с учениками тактично, не взирая на их возраст. Когда видел результат хорошей работы, будь-то изготовленный на уроке молоток, или, например, совок для мусора, выкроенный из листа кровельного железа, то без лишних слов, просто мог пожать руку. Это рукопожатие ценилось, мной уж точно, куда выше выставленной пятёрки. Хотя, я так думаю, едва ли кто считал иначе.

        Мы его сначала пожалели. Представленный завучем учитель, был в тёмных очках и походил на слепого.
        - В школе, в которой я преподавал, я получил сильное электрическое поражение. Это отразилось на глазах, и мне по рекомендации врачей приходится ходить в очках от солнца, так что, привыкайте, - пояснил он, как-то кисло улыбнувшись.
        – А вы видите? - спросил кто-то наивный.
        - Достаточно, чтобы разглядеть чем занимаются там на задней парте, - потряс он пальцем в направлении двух наших классных хулиганов, которые, закрыв глаза, изображали слепых, ощупывая лица друг друга.
        Мы засмеялись.
        - Теперь я с вами познакомлюсь, вставайте те, кого назову.
        Он сделал перекличку и перешёл к теме урока. Ничего, кроме его коричнево-дымчатых очков, необычного в нём не было.

        Шли дни, и мы как-то стали выделять уроки физики из всех остальных.
        Новый учитель постепенно раскрывался с неприятных сторон. Его манера разговаривать желчно, с сарказмом, часто нервно, мы всё же относили к тому, что человека током шарахнуло, вот он таким и стал. Может, любой таким будет, после тока-то?! Но он и материал преподносил нам как-то необычно, но вообще-то, если честно, забавно и образно.
        Так, например, рассказывая про движение электронов в электрическом поле, он рисовал в нашем воображении такую картинку:
        - Вот представьте: залезли ребята в сад за яблоками, срывают, жуют и никуда не торопятся, тут появляется дядя Петя с палкой — они от него, он за ними, палкой машет, «наподдаёт», то есть, что делает? - обращается физик с вопросом к классу.
        - Лупит, - предполагает самый бойкий.
        - Да не лупит, а ускоряет! Понятно?
        - Да, - отвечали мы.
        Подобных примеров у него находилось много. Они и вправду помогали многим ученикам запомнить суть какого-нибудь закона. Вот только, казалось немного странно, что почти все его притчи о законах физики были наполнены агрессивными действиями: кто-то кого-то догонял, поддавал, отталкивал, бил палкой, а главным героем всех этих перипетий почти всегда являлся человек, которого звали дядя Петя. Существовал ли такой когда-нибудь на самом деле, или жил лишь в мозгах нашего учителя, мы не ведали. Когда физик что-то рассказывал подобное, то часто тряс над головой длинной деревянной линейкой, словно шашкой или батогом. Ещё она у него служила указкой, а по назначению использовалась редко — на доске он чертил мелом от руки.
        Мы быстро узнали, что его дочка, учится в нашей школе, в шестом классе. Утром она и её отец вместе шли в школу, и все замечали, что они редко между собой разговаривали. Иногда, правда, он обращался к ней с короткими вопросами или наставлениями, а она согласно кивала ему в ответ.
        «Хорошая, но какая-то забитая девочка», - говорили о ней некоторые родители, которые знали чья она дочь.
        Забитая - было подходящим для неё определением.

      Физик практиковал факультативные занятия. Хотелось нам или не очень, но мало кто осмеливался их пропускать.

        Мы сидели в кабинете физики и решали задачки. Сбоку от доски была дверь в небольшую подсобку для хранения всяких приборов и инвентаря. Это помещение было как бы кабинетом в кабинете, мы редко туда заходили.
Преподаватель находился как раз там, когда в аудиторию заглянула девчонка из параллельного класса, почему-то в тёмно-красной, а не в коричневой или хотя бы чёрной, как полагалось, юбчонке, и, поведя глазами, не обнаружив физика, тихонько спросила, указав на пустой учительский стол:
        – Где он?
        Ей показали на прикрытую дверь, и она в неё робко постучала, а затем приоткрыла.
        – Можно войти? - несмело прозвучал вопрос.
        Он, наверное, молча кивнул в ответ, и девчонка вошла внутрь, плотно закрыв за собой дверь. О чём начался разговор слышно не было. Но прошло не более двух-трёх минут, как голос физика, подобно всё ближе приближающимся раскатам грома, стал доносить до нас сначала отдельные слова, а потом и фразы:
        – Я спрашиваю: ты для чего в школу ходишь?
        Ответ мы не расслышали.
        - Как ты себя ведёшь, что за отношение к учёбе, я тебя спрашиваю? - его голос рокотал, подавляя какой-то еле различимый писк с её стороны.
        - Что? - громыхнуло уже прямо над нами, и мы инстинктивно склонились над тетрадками, - Да я тебя сейчас здесь просто выпорю, а твои родители за это мне ещё спасибо скажут! - в кабинете уже била молния, от которой хотелось поскорее укрыться.
        - Во психует! - прошептал мой сосед по парте, поглядывая на закрытую массивную дверь, которая уже не справлялась с задачей служить препятствием ещё и для таких звуковых волн.
        Многие даже решили, что сейчас они услышат и вопли девчонки, настолько угроза звучала убедительно. Но у нашего физика всё же сработал какой-то предохранитель, и он успел сообразить, что слова «спасибо» он может потом и не дождаться, а стараться ни за что — работа неблагодарная.
        - Вон из кабинета! И чтобы завтра же ко мне родители пришли! Не придут — на следующий день до уроков не допущу! Поняла? - он ещё орал, но чуть-чуть потише, - Не слышу?
        – Да, - пискнул в ответ её голосок.
        Она буквально вывалилась из щели в дверном проёме. Лицо у неё горело так, что почти сравнялось с цветом её коротенькой юбки. В глазах стояли слезинки. Не сразу даже сориентировавшись, она толкнула от себя дверь класса сразу двумя ладошками и затрусила по школьному коридору.

        В то, что он в самом деле может побить, никто не сомневался после того, как узнавали, что его собственная дочь получает от него выволочку часто и крепко.
        Первыми об этом растрезвонили её же одноклассницы, которые нарушили негласное и неписанное правило: делать вид, что не замечаешь следов проявления родительской заботы, а по простому, не смущать вопросами тех, у кого наблюдались на неприкрытых одеждой участках тела следы от приложения ремня или иного орудия воспитания. В крайнем случае, приятель или приятельница могли только спросить: «Чего, попало вчера?», и получить не менее краткий ответ: «Угу!».
        Но однажды, перед каким-то уроком физкультуры, которую мы как все нормальные люди называли физрой, переодеваясь в спортивную форму, стандартную для того времени: футболка, трусы, носки и кеды (даже слово «кроссовки» тогда ещё отсутствовало, а специальной обувкой для бега или прыжков были шиповки), кто-то из девчонок обратил внимание на дочку физика. Она в тот момент снимала свои тёплые панталончики, чтобы сменить их на спортивные девчачьи трусы.
        - Какая у тебя попа красивая! - двусмысленно произнесла подружка, потому что тут же добавила. - В косичках.
        - Ой, правда! Больно?- воскликнула другая, и подлетев к однокласснице, ткнула пальцем в один из сине-багровых рубцов, которые красовались на теле и напоминали перепутанные косички.
        Она ожидала, что та скажет «ой» или что-то в этом роде, но обладательница красивой попы только слегка растянула губы в подобие улыбки, похожей на ту, которую носят на себе какие-нибудь блаженные, и просто ответила:
        – Нет!
        - Они же ещё припухшие, как же нет?! Ты врёшь! - уже заверещали другие девчонки. - Это тебя чем?
        – Плёткой... - начала было пояснять наказанная.
        – Собачьей? - со знанием дела, перебил её кто-то.
        - Почему собачьей? - это замечание, похоже, её обидело, -Обыкновенной, из электрических проводков. Папа сплёл.
        – А почему же тогда не больно, когда следы такие?
        -  От неё очень сильно саднит, когда ею стегают, но она легче ремня и глубоко не ушибает, как пряжка, наверное, только рубцы, да, долго не исчезают. Вот старым уже две недели, а ещё видны, - пояснила она, показав на другие синие штрихи на своей белой коже, тем самым проявив некоторые познания в физических законах, в которых было важно учитывать силу удара, массу воздействующего тела и его скорость, - недаром же её отец - учитель физики.
        – А-а, понятно! - уже равнодушнее проронили интересующиеся.

        Нужно заметить, что в те годы многие увлекались макраме и плели различные украшения для интерьера из всего подходящего для этих целей, в том числе и из разноцветных проводков разной толщины. Они служили великолепным материалом для изготовления разных вещей: брелков для ключей, подставок под горячее, коробов для грязного белья, корзиночек для грибов и ягод, сумок-сеток — широко распространённых авосек. Я помню, что их плетением зарабатывали себе на жизнь как любители-умельцы, так и целые инвалидные артели, а ещё надомники, которые брали заказы, порой рассчитывая на помощь членов своей семьи. Припоминается даже их главный инструмент - металлическая пластинка, похожая на наконечник стрелы, в середину которой предварительно наматывали либо суровые нитки, либо тонкие проводки круглого сечения с одной единственной медной проволочкой внутри, тонкой, как волос. Ещё стали входить в моду пояса для брюк, тоже сплетённые из тонких проводков с проволокой не только медной, но и стальной. Но чаще их комбинировали для прочности и гибкости. Вот почему ничего удивительного не было в том, что физик сплёл на досуге какую-то плётку, имея под рукой достаточное количество разнообразных проводов, а потом вдобавок решил её использовать в воспитательных целях.

        – А тебя что, отец каждую неделю порет?
        -  Да нет, бывает реже, по-разному, - неопределённо ответила дочка строгого отца и вздохнула, поспешив выскочить в зал, так как физрук уже подул в свисток, давая сигнал на построение.

        Как-то на одном уроке, уж и не помнится по какому поводу, физик рассказал, как работая в одной школе, он буквально вытянул одного оболтуса почти в хорошисты. Отца у мальчишки не было, мать с утра до вечера пропадала на работе, паренёк уроки прогуливал, болтался, где хотел, сладу с ним не было. Поговорив с его матерью, физик нашёл, по его словам, гениальное решение задачи. После уроков, физик лично доводил мальчишку до места проживания, а это была коммунальная квартира барачного типа и, оставляя его в комнате, забирал полностью всю его одежду, оставляя ему только старенький рваный халатик матери.
        - Зачем? - спросил кто-то с недоумением.
        - А затем, чтобы он на улицу выйти не смог! А в таком халате ему только до туалета было дойти да зайти на кухню. Мать соседей предупредила, чтобы не смеялись, видя её сына в таком виде. Вот ему и оставалось только что сидеть за учебниками и делать уроки! Утром я за ним заходил с его вещами.
        Физик, как никогда, даже слегка улыбался, рассказывая эту историю.
        - А он что, другую одежду не мог надеть?! - недоверчиво прокомментировали за партами.
        - А бедно мать жила, не было вторых ни брюк, ни пиджачка какого, а если что и было, так его мать всё, вплоть до трусов, соседке своей на хранение сдала, он даже не знал какой соседке, большая была коммуналка.
        - Ну, а если он в комнате сидел, то это совсем не обязательно, что учил что-то! - предположил кто-то с усмешечкой.
        - А учил он или не учил - это на уроках выяснялось, а после уроков ему со мной возвращаться приходилось, ну и заодно расплачиваться за нерадивость.
        - Это как? - послышался вопрос.
        - Вопрос глупый! - это кто спросил? - физик даже очки поправил, чтобы рассмотреть этого несообразительного.
        - Ну, я! - буркнул Женька, поняв, что он, конечно, вычислен, хотя бы по голосу.
        - И ты, Женя, не знаешь как шалопаев надо наказывать? - учитель сделал такое суровое лицо, что сразу несколько голосов почти хором ответили:
        - Пороть надо!
        - Ну, вот, ответ правильный! - учитель опять улыбнулся, продолжая делиться гениальным открытием, - он как с себя всё снимал, то, если я считал нужным, ложился на кровать, а я воздействовал ремнём на его лень. Громко кричать не разрешал, чтобы соседей не беспокоить.
        - А его мама не возражала, что вы его лупили? - поразилась наша хорошистка.
        - Не только не возражала, а сама просила и спасибо ещё говорила! - назидательно поднял палец физик, отвечая на поставленный вопрос.
        - И что, он стал лучше учиться? - не успокоилась наша зубрила.
        - Я с ним так почти два года провозился, и в результате мозги у него прочистились, почти на одни хорошие оценки четверти заканчивал! Вот так-то! - опять назидательно поднял палец физик, и словно дал задание всему классу, - Можете рассказать эту историю своим родителям! Ты, Женя, обязательно расскажи, не забудь!

        Связав между собой всю имеющуюся информацию и только что произошедшую на наших глазах сценку, мы уже окончательно утвердились в своей оценке: физик — псих. В нынешнее время, его бы назвали, пожалуй, даже каким-нибудь маньяком, то тогда это слово ещё не получило широкого распространения, а вот психопатов, как казалось, было сколько угодно. С психами лучше не связываться, а держаться от них подальше — все мы в этом были уверены. Но как можно подальше держаться в классе от учителя, который, кстати, уже вышел из своей «берлоги» и встал перед классом?
        - Тихая нахалка! - произнёс он ни к кому конкретно не обращаясь и всё ещё возбуждённо дыша, - Пороть таких надо! - воскликнул он призывно и было повернулся, чтобы сесть на стул, но краешком глаза успел заметить то, что лучше бы он не видел.
       Один из обитателей «камчатки» выразительно крутил пальцем у своего виска, решив, что очки преподавателя направлены на учительское место, а не в его сторону.
        Какая роковая ошибка!
        - Вон!!! Вон отсюда, паршивец! — снова загрохотал гром, исходящий из уст оскорблённого божества, а в его руке оказался меч возмездия в виде всё того же деревянного «аршина», который, в зависимости от воображения, мог превращаться в любой предмет по желанию грозного владельца.
        Голова дерзкого ученика лишь потому не скатилась с плеч (как мы почти ожидали), что он успел развить надлежащую скорость и вынес себя за пределы порога не только аудитории, но, скорее всего, и школы.

      Говорить о том, что физик уже откровенно лютовал после этого случая, наверное, будет излишне. Но вопреки угрозам и ожиданиям, трое стойких двоечников, всё же были переведены в восьмой класс. Обещания физика пока не были выполнены, благодаря, наверное, усилиям родителей этих оболтусов и нежелания директора школы подставляться перед РОНО. Но более сложная программа и предстоящие экзамены нового учебного года работали на то, чтобы хоть кто-то из разгильдяев и «далеко не тихих нахалов», по характеристике физика, не получил заветный аттестат.

      Если кто-то скажет, что отличникам и хорошистам опасаться таких учителей, как наш физик, не следует, то такой человек просто плохо знает людские характеры.
        Может быть из благих целей, а может быть, как подозревали большинство учеников, из-за своей вредности, физик однажды придумал такую систему саморегуляции, ради, как он говорил, экономии его драгоценного времени. Разбив всех учеников на звенья, в каждом из которых был отличник, хорошист, середнячок и отстающий, он объявил, что на факультативных занятиях будет принимать зачёты по пройденным темам, но к доске должен выходить только тот, кто готов отвечать, а помогать подготовиться слабым ученикам и двоечникам должны отличники и хорошисты. Если при этом кто-то не выходит в течение двух-трёх занятий для сдачи зачёта, то тому автоматически ставится неуд, а если выходит, но не готов отвечать, то снижается на один балл оценка отличника за то, что допустил до сдачи зачёта своего плохо подготовленного подшефного.
       Наверное, это был первый случай, когда отличники вдруг пожалели, что они не троечники. Ещё бы! Скажешь отпетому хулигану, что тот всё ещё не готов отвечать - так от него и схлопотать реально, а дашь ему зелёный свет к доске - свою оценку ухудшишь.
        Многие родители, конечно, начали жаловаться завучу и директору, но бороться с физиком им было трудно, он умел доказывать эффективность своего преподавания. Не нужно ещё забывать, что коллективизм по принципу: «Все за одного и один за всех» приветствовался и партийным руководством, и лидерами от комсомола. А в такой системе беспартийным преподаватель не мог быть по определению.
         Кроме всего прочего, физика поддерживала учительница русского языка и литературы, назовём её Марьей Петровной, тем более, что настоящее её имя мною уже забылось. Это была учительница, что называется, старой закалки. Она была уже на пенсии, но своих позиций сдавать, видно, не собиралась. От физика она отличалась тем, что крепко держала себя в руках, не позволяя себе сорваться на крик, или даже сильно повышать голос. Но те из нас, кто имел сомнительное удовольствие побывать на её уроках, хорошо знали, что она с ним одного поля ягода.

        Как-то раз, когда заболела наша учительница, эта пресловутая Марья Петровна её заменяла, и за две недели мы успели понять как не повезло второму классу, который она на тот момент вела.
        На предыдущем уроке мы проходили тему, посвящённую правописанию безударных личных окончаний глаголов и нам было дано задание выучить одиннадцать слов, дополнительно относящихся ко второму спряжению. Чтобы их легче запомнить, наша преподавательница написала их на доске в виде подобия считалки: гнать, держать, дышать, зависеть, видеть, слышать и обидеть, а ещё вертеть, смотреть, ненавидеть и терпеть. Действительно, в такой последовательности эти глаголы быстро запомнили все без исключения. Разбуди меня неожиданно ночью — я и сейчас без задержки выдам этот набор с пулемётной скоростью. Понятное дело, когда Марья Петровна, решила вызывать нас на отметку, чтобы проверить эти знания, руки тянули все, включая и наших круглых двоечников.
        Первой перед классом встала учившаяся то так, то сяк, Ирка, и бойко протараторила всеми заученную «запоминалку». Довольная улыбка не сходила с её лица, и она только что не потирала руки от предвкушения увидеть жирную пятёрку в дневнике, который она положила на край учительского стола.
        - Садись! Два! - презрительным тоном выговорила преподавательница и не торопясь закрепила эту цифру в строчке с написанным в ней словом — русский.
        - П...почему два? - с запинкой выговорила свой вопрос Ира, даже забыв погасить уже неуместную улыбку.
        - Сколько глаголов исключений ты должна была назвать? - как-то даже нехотя спросила её пожилая учительница.
        - Одиннадцать, - уверенно ответила ученица, которая успела всё же справится со своей улыбкой.
        - Одиннадцать, - подтвердила прокурорским голосом Марья Петровна и добавила вопрос, - а сколько ты мне сейчас перечислила? И разве слово «ещё» является глаголом?
        – Нет,- уже растерялась Ира.
        – А «и» - это что?
        – Союз.
        – И какое же отношение имеют перечисленные глаголы к названным тобой союзам?
        – Так это нам наша учительница посоветовала... Чтобы легче запомнить, -  Ирка чуть ли не хныкала.
        - Так вот запомни!.. И все запомните!.. - с торжественными нотками в голосе проговорила учительница. - Правила нужно заучивать так, как они написаны в учебнике. Никакой отсебятины я не потерплю! Прочитай в каком порядке и как перечислены данные глаголы, - обратилась она к ученику на первой парте.
        Тот с готовностью прочитал, начав с подпункта б): «следующих глаголов: гнать, держать, дышать, слышать, вертеть, видеть, зависеть, ненавидеть, обидеть, смотреть, терпеть, а также производные ...».
        – Достаточно! - прервала она. - Вам понятно, что так и нужно отвечать?
        – Да! - без энтузиазма раздалось в классе.

        Идти к доске почему-то уже никому не хотелось. Лес поднятых недавно рук сменился на пустыню, и лишь одиноким кактусом выглядела рука зубрилы-отличницы.
        - Хорошо, иди отвечай! - одобрительно обратилась к ней Марья Петровна и приготовилась слушать.
        Старательно, слегка кивая головой после каждого слова, словно подтверждая их верность, наша зубрила перечислила все глаголы в нужном порядке и с победным видом обернулась к «судейскому» столу. Получив заслуженную оценку «отлично», она села за парту.
        - Так надо отвечать всем! - безапелляционно провозгласила учительница и начала вызывать остальных уже в алфавитном порядке.
        Запинаясь, часто нарушая порядок слов перечисленных в правиле, глотая, готовые вырваться, злосчастные союзы, подавляющее большинство учеников в классе справились со ставшим вдруг трудным заданием, хотя некоторые получили и тройки.

        Оглядываясь назад, я понимаю, что нам был дан необходимый урок, который должен был называться «Формализм как составляющая часть бюрократизма» или что-то в этом роде. Истинная правда, лично мне это пригодилось в жизни и при социализме, и при капитализме. Я узнал, что есть определённый тип людей, с которыми можно разговаривать только на их языке, не заступая за границу площадки на которой можно действовать «от сих и до сих», но не более того. Я узнал, что важнее смысла изложенного есть само изложение, будь-то инструкция, правило или закон. Я овладел вопросами: «А где это написано?» и «Как там написано?» и мог ими сражаться с полным успехом против противников, и если я слышал в мой адрес определение «буквоед», то расценивал это как слабость оппонентов, ведь они, видно, недополучили что-то на уроках от своих учителей. Читателю советую тут хоть чуточку улыбнуться.

        Но вернёмся к Марье Петровне и попытаемся понять, что же роднило её с нашим главным мучителем.
        Шёл урок русского языка, и мы выполняли какое-то письменное упражнение, когда в класс заглянула симпатичная молодая женщина. Она извинилась, сказав, что не нашла Марью Петровну в её классе и готова подождать, когда закончится урок.
        - Нет, нет, зайдите, вы не помешаете, - ответила преподавательница, - тем более я вас надолго не задержу.
        Та вошла, мы как положено, привстали, приветствуя входящую и шумно уселись обратно. Присесть незнакомке предложено не было. Она встала сбоку от учительского стола и приготовилась выслушать то, ради чего её пригласили.
        - Вы, я полагаю, прочитали то, что я написала в дневнике вашего сына? - благожелательным тоном спросила Марья Петровна.
        - Да, конечно, потому я и пришла, что вы меня вызвали, - ответила, как мы догадались, мама какого-то второклассника.
        - Вот и прекрасно. Ваш сын может учится гораздо лучше, но о дисциплине он не имеет никакого понятия. На уроках постоянно вертится, невнимателен, мешает соседке по парте. Как это исправить я вам скажу, - при этом она на секунду строго посмотрела на всех находившихся в классе, - сейчас вы, придя домой, спустите с него штаны вместе с трусами …
        При этих словах молоденькая женщина неожиданно прыснула коротким смешком и чуть-чуть зарумянилась, а мы, забыв о задании, готовы были её в этом поддержать
        - Я не говорю ничего смешного и советую вам отнестись к моим советам серьёзно! - сухо заметила преподавательница.- А сколько вам лет?
        - Двадцать пять, - ответила родительница, стараясь сделать своё лицо таким же серьёзным как и у собеседницы.
        - Понятно, - с саркастической усмешкой проронила советчица и продолжила, - так вот, снимите с него трусы, возьмите ремень, лучше узкий, не складывайте, а концом, не тем, где пряжка — ею ещё рано, - она словно разжёвывала каждое своё слово, - и отхлещите хорошенько. Вы поняли? - увидев молчаливый кивок головы, она продолжала, - запомните, - это должно быть больно, а не для проформы. Вас в детстве саму так наказывали? Нет?
        Та отрицательно помотала головой.
        - Ну, я так и подумала!
        Последним вопросом и восклицанием она окончательно довела собеседницу до пунцового румянца, слегка покачала головой и с сомнением сказала:
        - Уж не знаю, как у вас получится, но постарайтесь, потому что этот способ поддержания дисциплины очень действенный. Вы поняли, что вы должны будете сделать?
        - Да, я поняла, я попробую, - топталась на месте, не зная куда деваться, неопытная мамочка, ощущая на себе взгляды трёх десятков пар любопытных глаз.
        - Надо не пробовать, а сделать, как я сказала, и ещё: утром, наказание повторите для закрепления, - мне показалось, что она читает инструкцию из пособия для начинающих фотографов (я как раз тогда начал увлекаться фотографией): «извлечь, намотать, проявить, закрепить, тщательно просушить...», только в качестве фиксажа ею подразумевался узкий ремешок, - мальчика для этого разбудите на полчаса раньше, продолжала она, - чтобы успел перед школой свои слёзки высушить. А я понаблюдаю, как это на него подействует. Пожалуй, это всё, что я вам хотела сказать. Идите!
        - До свидания! - с облегчение попрощалась женщина, поспешив к двери.
        - До свидания! - ответила ей Марья Петровна, и проводив её глазами, тихо добавила, опять покачав головой, - Сама ещё ребёнок!

        Могли ли мы поэтому удивляться, что правая рука физика моет левую руку этой преподавательницы или (без разницы) наоборот?! Главное, они поддерживали друг-друга надёжно, словно верные боевые товарищи, и стойко держали линию обороны.

        Мы тогда уже успели посмотреть фильм, вышедший в 1965 году, «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Ставшая с тех пор крылатой, фраза: «Это же не наш метод! Где гуманизм?» срабатывала безотказно, и зрители заразительно смеялись, так как от неё за версту несло гипертрофированным лицемерием и абсолютно полным расхождением между собой деклараций и нравов. Леонид Гайдай как бы ткнул всех носами в то, что не изжито и поныне, и каждый раз, слыша или прочитав эту фразу из кинофильма, или вспоминая слова сатирика: «... а у нас башен нет» из книги «За рубежом» М. Салтыкова-Щедрина, помимо воли выворачиваем сказанное и в своём сознании делаем перевод с русского на русский: «Это же самый, что ни на есть, наш метод! Где гуманизм?».

        Как говорится, всему есть своё начало, и у всего есть свой конец.
        Физик любил прогулки. Его часто видели гуляющим вдоль полотна железной дороги, по бокам которой росли, высаженные когда-то ровными рядами, берёзки. Перед аллеей из берёз сохранялся ещё пустырь с густым дикорастущим разнотравьем. В летний период тут стрекотали кузнечики, порхали бабочки, жужжали тяжеловесы шмели, и бормашиной гудели вездесущие осы. Но пока царствовал ещё май: юный, бледно зелёный, с кудрявой листвой и солнечной погодой. Дышалось легко. Тишина только изредка нарушалась проносившимся составом. Стук колёс замолкал и только высоковольтные провода недовольно выдавали своё напряжение.
        Бум — раздался звук, похожий на тот, который издаёт кожаный кончик длинного циркового шамберьера. То, что это был выстрел, физик сообразил сразу, ведь что-то просвистело близко от его уха. Присев от неожиданности, он быстро и пригнувшись, по всем правилам военного искусства, даже чуть петляя, побежал прочь от больших кустов, за которыми его и поджидала засада каких-то «партизан», которые в свою очередь бросились бежать в противоположную сторону. На миг затормозив, потерпевший, должно быть, оглянулся, и, потому, позже утверждал, что долговязые фигуры, которые он увидел со спины, показались ему знакомыми.
        Ближайшее отделение милиции было не близко, пришлось ехать на автобусе. Весь дрожа, то ли от возмущения, то ли от пережитого испуга, наш преподаватель настрочил заявление о покушении на его жизнь.

        Колёса правоохранительной машины сначала закрутились быстро, но по мере расследования обстоятельств дела, стали как-то пробуксовывать.
        Трудно излагать то, что не довелось видеть, но зато услышать можно было самые разнообразные версии, которые гуляли по всем дворам и закоулкам микрорайона, не говоря уже о школе. Кажется, только из пулемёта «Максим» не стреляли по учителю, а так перечисляли всевозможное оружие: дробовик, наган, пистолет, мелкокалиберная винтовка и даже кулацкий обрез, наверное, сохранившийся у чьего-то отца или деда ещё со времён гражданской войны. Но не это было главным, а важно было установить кто стрелял. А так как физик упёрто настаивал на определённых кандидатурах из известной ему школьной шпаны, то ответственные товарищи из соответствующих инстанций, обсудив, по-видимому, этот вопрос между собой, дали авторитетное заключение: учителю физики всё это просто показалось. 
        Слабое зрение, тёмные очки, свисток электрички; если связать всё это вместе, то эти факторы вполне могли вызвать навязчивую фантазию на почве расшатанных учительских нервов. И самым главным тяжеловесным аргументом, исключающим все сомнения по поводу этого происшествия, было заключение: в Советском Союзе советские ученики не могут стрелять в советского учителя. Этого не может быть, потому что не может быть никогда!

        Физик уволился, кажется, ему оформили инвалидность по зрению и даже необыкновенно быстро. Но рассказы о его трусливым бегстве ещё долго передавались из уст в уста, обрастая самыми разнообразными подробностями. Все ученики, которым полагалось сдавать на аттестат, благополучно их получили.
        И пусть эта история не совсем похожа на ту, в которой писатель Марк Твен рассказал о проделке учеников, сумевших содрать парик со своего строгого учителя во время экзамена (с помощью, связанной верёвкой, кошки), но конечная фраза из той главы романа «Приключения Тома Сойера» уж очень подходит и для этого рассказа: «Ученики были отомщены. Наступили каникулы».

27.11.13

Физика воздействия в воспитании (коллаж) к рассказу "Покушение". Фрагменты снимков Томаса Хаммонда, автора, картинок Интернета: кабинет физики советской школы, изделия из проводков 60-х гг.