Запрещенная книжка

    Экзерсисы Аллы Бур по поводу «Трудностей перевода» вначале вызвали ухмылку, а потом я испытал чувство благодарности Алле за то,  что она отослала меня в пору моего раннего детства.
      Я родился в двуязычной семье и уже с колыбали слышал русскую и украинскую речь.
Читать научился рано. К пяти годам  свободно читал на двух языках  все подряд, что находил  на бабушкиной этажерке.
      Но единственное яркое воспоминание того времени — тоненькая книжечка со стихами
Бориса Гринченко.  Это была первая книга, которую у меня конфисковали. Потом было много запрещенных авторов, книг, статей, которые  читал под кроватью, под одеялом. Взятые у кого-то на одну ночь, найденные на чердаке, сворованные (или, скорее спасенные), со дворов библиотек, куда сваливались книги для организации больших костров под присмотром идеологов районного фронта образования.
     Но, пока еще этих стихов у меня не отобрали, я читал Гетевского «Лесного царя» в переводе
Б.Гринченко.  Читал и рыдал взахлеб, так жалко было  мальчика, который умер на руках отца. Этот  персонаж, которого  Лесной царь манил всякими соблазнами, был так близок мне в ту пору.  Только что пришла похоронка на отца; мама целыми днями пропадала на работе и так не  хватало ее тепла; бабушка, очень добрая, но зато и очень строгая; постоянное ощущение
холода и голода. А тут еще и завывание вьюги,  которая швыряла в окна охапками снега. Казалось, что из ночи этот царь заглядывает и в мою комнату, от чего становилось еще более жутко.
      Наконец пришла мама.  Она так вкусно пахла с мороза! Бабушка рассказала ей о моем рыдании над книгой. И еще добавила, что я расту девчонкой, а не мужчиной. Разве мужчина станет так убиваться над сказкой. Эти слова добавили мне каскад лишних всхлипов: не хочу расти девчонкой!
      Как же было потом уютно в маминых объятьях! Я согрелся и уснул.