Точка возврата. 51

Алексей нашел в верхнем ящике брелок с ярко-красным солнцем на белом полотнище и связку ключей с ним. Тут Гаврилюка грубо отстранили от кровати. Обернувшись, наш дознаватель, увидел высокую худощавую медсестру, с темными кругами вокруг уставших глаз. Она всадила в Сергеева два укола, потом укрепила капельницу на локтевом сгибе, пару раз жестко шлепнув ладонью по руке. Сергеев поморщился, но усилием воли быстро снял с лица недовольную гримасу. Он бросил извиняющийся взгляд на Гаврилюка из-за спины сестры, которая уже шла дальше, разбрасывая людей, как ледокол льдины.
Гав стоял, удивленно осматривал людей вокруг себя. Он готов был поклясться, что этого не было, когда он входил в палату. Люди, что пришли к больным, были в бронежилетах! В основной массе это были легкие, третьего уровня защиты, «ментовские» броники густо-синего цвета. Но был один штурмовой, с броненакладками по плечам и броневоротником, придающий носителю разухабистый вид. Был один тяжелый «Казак», шестого уровня. Древняя и надежная штука со стальными вкладками. Камуфлированный почему-то в «песочку» , и делающий человека желтым бегемотиком. Двое мужчин, были обряжены в пижонские сверхлегкие бронежилеты.  Надеты эти эргономичные хреновины были под дорогие пиджаки приятных цветов. Из-под них выглядывали галстуки настолько неброско-стильных расцветок, что вопрос о количестве у этих товарищей денег отпадал сразу. На кроватях, тумбочках, сумках, руках, красовались мотоциклетные шлемы, рабочие каски и прочие средства защиты головы. Одна из них была армейской «сферой», выкрашенной когда-то давно в хаки. Ее держала в руках старушка - божий одуванчик в белых кукольных кудряшках. Под вязаной кофтой тоже угадывалось что-то прочное. Несмотря на всё это, люди вокруг обыденно разговаривали, жаловались и хвалились, сетовали и ободряли. И от всего этого шел какое-то умиротворяющее спокойствие.
[Нет, Алексис, теперь в этом во всем точно надо разобраться.]
Гаврилюк решил немедленно проехать до Сакко и Ванцетти и проверить квартиру. В конце концов, это единственное, что можно было сделать немедленно. Проходя мимо двух молоденьких санитарок, мешая друг другу, застилающих очередную кровать, Гав цыкнул и улыбнулся. Девушки зарделись, а длинная тощая медсестра подумала: «Вот куклы!». А потом, на секунду оторвав взгляд от шприца, подумала: «Ладная задница», и улыбнулась кончиками губ. Гул людских голосов мягким шумом осеннего леса подхватил Гаврилюка и вынес прочь из палаты. Легкими пинг-понговыми шагами-перекатами он скатился по светлой лестнице, ярко освещенной солнцем, пробежался по белоснежному мраморному полу первого этажа и выскочил на улицу. Наш герой поднял голову в синее небо безумной синевы: кучевые облака причудливыми островами медленно плыли в этой голубой выси. Ему захотелось закричать в это небо что-нибудь совершенно безумное, а потом, как в детстве, побежать вприпрыжку за этими облаками, запрокинув беспечальную голову.

***

[Поднявшийся дух слаб, Алексис, и опустившийся дух слаб]
Припарковался Гаврилюк вчера около ворот во внутренний дворик больницы. Тень от здания укрывала переулок, спускающийся к набережной. Наш герой огляделся, и осторожно, словно в воду, вошел в эту тень. Повеяло речной прохладой, на солнечный диск набежала особо крупная и особо неторопливая белая громадина облака. Сделалось стыло и неуютно, кожа под рубашкой подернулась мурашками. Уже второй шаг в этой тени принес ощущение тревоги.
[Дзансин , однако, Алексис]
Он неторопливо сместился к стене и прощупал взглядом окрестность. В шести окнах Алексей приметил детские мордашки, уставившиеся на улицу, испуганно и внимательно. Три окна на первом этаже были распахнуты настежь, портьеры отсутствовали, внутри горел электрический свет, не вполне различимый днем. Мебель была явно антикварной. На большом обеденном столе стоял венский стул. И никого из людей за этими горестно отворенными окнами.
[Из живых людей, Алексис.  Внимательнее.]
Наш герой уже притопил кнопочку на пульте-брелоке, замок в автомобиле не отзывался. Чувство опасности нарастало, Алексей ключом отомкнул дверь, вокруг стало совсем серо и холодно. Гаврилюк обошел автомобиль – под два колеса, переднее, и заднее были аккуратно приставлены небольшие бруски дерева с вбитыми гвоздями.
[Просто и со вкусом, Алексис!]
Напряжение чувства опасности погасило все органы чувств. Наш автолюбитель поднял голову к небу и, наконец, увидел ее источник. С крыши большого гаражного блока на него внимательно смотрело три пары глаз. Головы у хозяев этих глаз закрывались мотоциклетными шлемами, одно стекол на каске было опущено. Гав повернул ключ в замке зажигания, мотор утробно заурчал, головы поспешно исчезли, но, вместо того, чтобы уехать, Гаврилюк молнией бросился во внутренний дворик клиники. Влетев, он притормозил, присел и завращал глазами словно кошка, застигнутая врасплох во время сна. В мирном дворе клиники тихо журчал фонтанчик и робко цвели осенние цветы. Нашему преследователю не было дела до идиллий, он услышал звук заводимого мотоциклетного мотора. Звук исходил откуда-то извне, оценив высоту забора, белой стеной окружавшего больничный двор, он решил не возвращаться тем же путем: нападение из засады ему было совсем ни к чему. По куче строительного мусора, что возвышалась в правом углу, Гав взбежал к забору и, подтянувшись на руках, забросил на него ногу. Один из троих, обряженный в черный гоночный костюм, уже сидел на сиденье некогда пижонской, а теперь потрепанной, отливающей оставшимся хромом, Хонды. Резкий, в нежном сентябрьском воздухе тихого переулка, звук заработавшего мотоциклета заметался от стены к стене, словно огромной пинг-понговый шарик. Второго наблюдателя наш герой заметил слева: он был за рулем стоящего здесь же мотоцикла «Урал». Гаврилюк опустил взгляд на возможное место приземления. Места приземления не наблюдалось – зазаборное пространство начиналось ямой, точнее котлованом под строительство. Сразу под забором в этой яме в беспорядке был свалены куски кирпича и обломки бетонных плит. Гав прыгать передумал. В этот момент, третий наблюдатель слез с забора чуть поодаль. Из-под шлема выбились длинные волосы и закачались золотистой волной. Девушка оседлала место пассажира, и мотоцикл резко стартовал, оставив после себя едкое сизое облако.
[Здесь определенно что-то не так, Алексис!]
Чувство опасности изменилось: теперь уже не было той резкой кислинки на языке, что так напоминает детское прикосновение к клеммам батарейки в фонарике. Спина уже не была самым незащищенным местом, вспыхнули огнем щеки – опасность ждала впереди. Гаврилюк аккуратно перекинул ногу назад, и, также аккуратно, спустился во двор, не сводя глаз с ворот, в которые так бесстрашно забежал минуту назад. Сизый дымок, покачиваясь, уходил в высоту, отмечая след промчавшегося мотоцикла с двумя странными гонщиками в седле. Гаврилюк не пошел к своему припаркованному автомобилю – прямой путь не всегда самый короткий. Через внутренний вход он решил пройти сквозь здание, выйдя к машине с более безопасной точки. Внутреннее убранство встретило нашего героя зябким холодом белого пола и серо-сизых, безжизненных стен. Веселый солнечный зайчик, примостившийся на потолке у воздуховода, подрагивал неуместно и дико. Катившие свои каталки санитары были угрюмы и сосредоточены, но угрозы от них не исходило. Алексей собрано и быстро оглядел пространство, и столь же быстро миновал выход.  Наш герой подошел к углу здания, прижался к стене, готовый быстро выглянуть из-за угла. Один глаз его выглянул в переулок, но там никого не было. Но было что-то ярко-желтое, шевелящееся и пульсирующее, Гав еще раз выглянул, уже двумя глазами, переулок был пуст и безжизнен, исчезли детские мордашки из окон, погас свет в распахнутых окнах первого этажа. Кровожадный расторопный язычок огня проворно вылез из-под машины и лизнул ее бока.
[Машину подожгли, Алексис.]
Гаврилюк убрал голову и спокойно, ни о чем не думая, дождался взрыва бензобака. Когда следует действовать – следует действовать, будешь много думать – убьют, а это в планы нашего героя на сегодня не входило.