А валенки снимать?

 
         "А ночь новогодняя кажется светлою зимнею сказкою"…
        "Хорошо в лесу медведям, он к ним точно не придет.
          Новый год"…
        "У хороших людей зажигаются яркие елки"…

Чудна была новогодняя ночь! Мы собрались на новой квартире у Сережи и отмечали и Новый год, и новоселье, а также приезд Сережиного младшего брата – Олега.
Дурачились, пели песни, шатались по улице – словом, отрывались по полной программе.
Даже гадали по картам.
Присутствующая среди нас бардесса отразила наше настроение в очередной новогодней цыганочке: "А на столе стоит коньяк, только пить не хочется". 
Вообще-то предполагалось, что утром 1 января хозяин квартиры, его брат, я и Студент отправятся в лес и продолжат встречу Нового года там.
Мы даже знали, куда пойдем – в избу, под названием "Три матраца".
Была такая избушка в восемнадцати верстах от станционного километра по Дружининской ветке.
Изначально предполагалось, что пойдем все сразу, но под утро планы изменились, и решили выбираться в избу двумя партиями. Первая – я, Студент и кобель, вторая – братья.
Кобель, пронюхав ситуацию, посмотрел на хозяина, то есть на меня, скорбным взглядом. В глазах читалось: "Тебе-то хорошо, ты длинноногий и на широких лыжах. А у меня лапы короткие, лыж нет. Значит – проваливаться буду".
В самый последний момент я обнаружил, что в рюкзаке еще есть свободное место.
Чтобы его заполнить пришлось взять палатку.
Была у меня такая маленькая "браконьерская" палаточка. Рассчитана она была на одно-го человека, а поместиться могло четверо.
Проверено было неоднократно.
В пять утра мы выбрались на улицу.
Ни на улице, ни в электричке народу не было.
В электричке кобель выбрал самое теплое сидение.
Мы со Студентом устроились рядом.
Два часа борьбы со сном с переменным успехом – и вот мы на полустанке.
Холодно, блин! Да еще и ветер.   
Снегу в лесу было по пояс.
Лыжни, естественно, не было.
Поваленные деревья, ветки, припорошенные снегом – все было наше.
Скорость передвижения, с учетом туго набитых рюкзаков, бессонной ночи и трудностей прохождения составляла два – два с половиной километра в час.
Кобель, отоспавшийся в электричке, поначалу нарезал круги по снегу, искал мышей, выкапывал какие-то палки.
Потом притомился.
Через три часа встали на стоянку, что-то перекусили, отдохнули и двинулись дальше.
Рассвело. Снег шапками лежал на соснах, шубой на мелких елках. Казалось, что и на ветки надеты снежные перчатки.
Ветер стих, светило солнце, было холодно.
Нам было не до природных красот.
Хотелось одного – дойти до избы, распахнуть дверь, скинуть рюкзаки, растопить печку и завалиться на нары.
И ждать братьев в хорошо протопленной избушке, попивая чаек или еще что покрепче, заедая всякими салатами, которых в рюкзаках было преизрядно.
После чаепития предполагалось сварить пельмени, а потом смаковать каждый пель-мешек под водочку, налитую из запотевшей, охладившейся в сугробе бутылки.
Причем пельмешек нужно было подцепить м-а-а-ленькой вилочкой и перед употребле-нием облагородить либо горчичкой, либо кетчупом, либо уксусно-перцовой смесью.
Или майонезом.
А водка не должна была литься, она должна была перетекать из бутылки в специально припасенные стаканчики.
Неожиданно обнаружили, что куда-то исчез кобель.
Звали, орали, свистели – все без толку.
Пришлось по лыжне возвращаться обратно.
Пройдя с полкилометра, мы увидели плывущего по снегу пса.
Передними лапами он разгребал снег, ища опоры, а задними отталкивался от свеже-разгребенного снега.
Взгляд, которым он нас встретил, не поддавался описанию.
Пришлось взвалить его на закорки.
Сначала пес возмущался, но потом, оценив ситуацию, разлегся этаким шарфиком.
Мало того, он решил выразить свою благодарность.
Хвостом и языком.
В результате - правая щека была вся облизана, левое плечо вычищено  хвостом.
Ощущения были своеобразны и описанию не подавались.
Через час мне это надоело.
Кобелю нет. 
Когда мне все-таки удалось освободить свой загривок, то наглая зверюга демонстра-тивно разлеглась перед лыжами.
"Не хотите нести - значит, никуда не пойдете", - так можно было понять его выходку.
Добрый Студент не выдержал, и взвалил пса на себя.
А пес, между прочим, был помесью гончей со спаниелем, весил килограмм десять и длиной был около метра. И звали его Шуруем.
Тем временем начинало темнеть, а до избы, по моим подсчетам, было еще километра четыре.
Мы уже не составляли меню ужина, не мечтали о том, чем мы займемся, дойдя до избушки.
Без всяких мыслей, как автоматы, мы брели по целине, проваливаясь в снег.
Пес плелся за нами.
Неожиданно вышли на припорошенную лыжню.
Шуруй рванул по ней.
Когда он вернулся, на морде была изображена такая обида, что мы поняли – что-то не то.
Подойдя к месту, где должна была быть изба, наши морды выражали точно такое же чувство.
Избы не было.
Несколько обгоревших бревен, раздавленная миска, битое стекло.
И полное отсутствие нормальных дров в округе.
А температурка на улице приближалась  к 25;.
Холода, что характерно.
Пока Студент искал хоть какие-нибудь ветки для костра, я, восторгаясь своей предус-мотрительностью,  ставил палатку.
Растянул палатку, кинул в нее "братскую могилу" - общий спальник, в который могли поместиться четверо.
Пока в нем разместился только Шуруй.
К этому времени уже распалился костерок, в котелке шел процесс превращения снега в чай.
Попили, поели. С горя приняли на грудь.
Дорога, перенесенное разочарование начинали сказываться.
Здраво рассудив, что незачем торчать на холоде, мы полезли в палатку.
Братовьев мы и там дождаться можем.
Котелок с чаем я повесил на рядом растущую ветку.
Часа через два раздались голоса – пришли братья.
Я встретил их фразой, которую мне припоминали потом не раз: "Чаю хотите – котелок на дереве висит".
Два часа, при морозе за двадцать – какой чай будет?
Правильно – охлажденный и со льдом.
Выяснилось, что братья добирались до избы тоже не без приключений.
Сначала проспали нужную электричку, потом у Олега отвалилось крепление на лыже. Сереге чем-то не понравилась наша лыжня, и он решил спрямить, намотав при этом километров пять лишних.
Последние метры братья мечтали о натопленной избе, горячей еде, холодной водке.
И чтобы было много чая.
А встретили их палатка, пепелище, затухающий костерок.
Чая было много.
Только холодного.
Поначалу решили дождаться рассвета в палатке.
Не возвращаться же обратно.
Первым в палатку полез Олег.
В шапке-ушанке, телаге, весь засыпанный снегом.
Шуруй  загавкал, мы зарычали.
- Да как же я без телогрейки буду? Холодно. – возопил теплолюбивый юноша.
В ответ раздалось нечто непечатное.
Без слов, страдальчески морщась, парень стал стягивать телагу.
Стянул, обдав нас снежным душем.
Два кулака прилетели под его ребра.
- Чё деретесь? – обиделся раздетый.
И сделал еще одну попытку заползти в спальник.
- А валенки? – вопросили мы хором.
- Что, и валенки снимать? – заморочено спросил Олег.
- И никак иначе, - ответили пригревшиеся мучители.
Пока мы перепирались, Сергей, движимый каким-то лесным инстинктом, решил побро-дить по округе – поискать избу.
Мои попытки его остановить успеха не имели.
- Лучше я под сосной переночую, чем кильку в банке изображать.
Нам в спальнике было тесно, но тепло.
Особенно ногам, потому что там жил Шуруй.
Была у него такая манера – в спальнике устраиваться в ногах.
Причем его можно было пинать, давить – псу было все равно.
Только уж если сильно домогали – слегка прикусывал.
- Ты поосторожнее все-таки.
Нравилось ему там.
Через полчаса я проснулся от рычания Шуруя и ощущения простора.
Вместо вытянутой очкастой рыжей морды Олега передо мной была физиономия Сту-дента.
Куда мог деваться метр восемьдесят сухой дранки?
Ответ нашелся быстро – Олег с Шуруем делили пространство под нашими ногами.
Как они там уместились, как сговорились, было совершенно непонятно.
Через два часа пришел Сергей.
- А ну, сонная команда, вылазь! Я избу нашел.
Изба располагалась в полукилометре от старой.
Полусонные, мы перетащили вещи, залезли на нары и стали досыпать.
Проснулись от холода.
Шуруй убежал в лес, забыв закрыть за собой входную дверь.
Олег, облачившись в валенки, пошел ее закрывать.
Забираясь в спальник, изрек знаковую фразу:
- А валенки я снял.