Точка возврата. 53

О чем они думали тогда, десять дней назад? После того, как внезапно позвонил Юрий Георгиевич Сергеев. Самый  удачливый из них.
Они были очень разными, и, наверное, думали они в ту неделю о разном… 
Добропорядочный гражданин республики Грузия Георгий Вартазович Гогия, он же российский предприниматель Гиви Георгиевич Квантришвили, он же портфельный инвестор и гражданин США Джон Миния, он же «вор в законе» «Дядя Гиви». Думал он о том, что он уже старый человек, и часто летать через океан в его возрасте совсем не с руки. Кто бы подумал, что эти нэцкэ, которые сам Дядя Гиви уже  считал не столько легендарными, сколько мифическими, найдет Юра. Но всё же! Всякое бывает в жизни, рассудил Дядя Гиви, отдал распоряжение своему зятю, по совместительству начальнику своей личной службы безопасности, подготовить отлет. И полетел в далекую Россию. В конце концов – ведь он – мужчина! Конечно, не так молод, отрастил большой живот и лысину, но сумел закрепиться на рынке азартных игр и в России и в Америке. И что для него сейчас сто пятьдесят тысяч американских долларов! Вах! Настоящий мужчина должен уметь проигрывать! Разопьет с другими участниками этого давнего дела бутылочку «Напареули», и полетит назад, в Соединенные Штаты. Но предварительно подумает, что он все-таки джигит, а джигит держит слово. Деньги он отдаст, но подумает, что законы гостеприимства священны, и клятва нерушима и поэтому сам он забирать эти нэцкэ, конечно, не будет. Всё будет устроено чисто. Уже после того, как скаты шасси его аэробуса с шипением коснутся посадочной полосы в аэропорту Кеннеди. Только бы не Аркаша…
Не менее добропорядочный гражданин России Аркадий Моисеевич Циммерман, он же гражданин Израиля Моше Яалон, думал о том, что можно было бы сказать просто: «Гоим! Лех к ибенимат!»  И не думать о том давнем споре, тем более, что сумма для старого и больного еврея более, чем внушительная. И в обычной жизни он ни за что не отдал бы сто пятьдесят тысяч долларов США. Если бы… если бы речь шла о личных расходах лысеющего владельца четырех трастовых фондов и внушительных долей в пяти серьезных банках. Нет, конечно, он совсем чуточку посыплет свою голову каким-нибудь своим пеплом, немножечко попричитает над своей горькой еврейской судьбой. А потом, потом… Он уже нашел того человека, который выложит за них четыре с половиной миллиона. Все в той же североамериканской валюте. Япония – странная страна! Такая связь традиций, такое поклонение историческим вещам! Нет, история - это святое, но-таки ведь можно принять за единственно стоящую национальную святыню всё ту же Фидзи, или Фуджи, как там её… Ее-то уж точно никто не посмеет украсть. Или вот можно было бы быстро построить какую-нибудь стену какого-нибудь плача, и плачьте себе на здоровье! Но Япония не только странная, но и весьма богатая страна, и там до сих пор живут потомки этих самых Минамото, готовые платить Такие деньги. И вот на эти три процента приходится-таки жить и работать, не покладая рук и головы. Только бы не Дядя Гиви…
Известный филолог, японист, профессор Саратовского университета, Юрий Георгиевич Сергеев думал, что когда заключили пари три самых известных коллекционера малой японской формы, он уже знал, где находится вожделенный предмет. Знал он и о том, что это не совсем нэцкэ, точнее даже, совсем не нэцкэ. Настоящие нэцкэ – это предмет обихода, который прихотливый восточный ум и почти мистическое чувство прекрасного сделали произведением искусства. Что на самом деле нэцкэ в японском костюме – это что-то вроде пуговиц на европейском платье. А этот набор, а это был именно набор, являет собой священную реликвию Рода Одноглазого Дракона. Юрий Георгиевич уже тогда знал, что сей набор, был вывезен на территорию Российской Империи из Манчжурии во время русско-японской войны, после чего, как считалось, затерялся. Юрий Георгиевич думал о том, что тогда, когда три года назад заключалось это пари, он мог расплатиться за возможный проигрыш, только продав всю свою коллекцию нэцкэ. Он думал о том, как забавно, в один же вечер оба оппонента тонко намекнули, что готовы купить его коллекцию. Друзья-соперники позвонили ему с интервалом минут в пятнадцать. Юрий Георгиевич был почти убежден, что весь этот сыр-бор затевался единственно с целью попробовать выманить все нэцкэ. Но удача любит смелых, и он выиграл этот спор!
О чем думали они тогда, когда в знойный вечер собрались в большой профессорской квартире и сияющий Юра, помолодевший лет на десять, торжественно открыл эту коробочку с одним-единственным иероглифом на крышке? О чем думали они после того, как радушный хозяин заявил, что эта коробочка не открывалась как минимум с того момента, как попала в Россию, а может статься, не открывалась вовсе, после того, как была собственноручно заперта на ключик самим Минамото-но-Ёримото? О чем они подумали, когда Юрий Георгиевич заявил, что внутри находится бумага, собственноручно написанная Великим Сёгуном. Они были разными людьми, и, наверное, думали они разное.

Вах! Подумал Дядя Гиви, зачем такой вещи какая-то еще бумага? Когда настоящий джигит покупает настоящий грузинский коньяк, он смотрит не на этикетку! Он смотрит в душу напитка! А еще Дядя Гиви подумал о том, что пусть будет и так, его великий соплеменник, в свое время, тоже писал и подписывал бумаги. И что интересно! Указы и распоряжения, подписанные Молотовым, или, каким-нибудь Кагановичем, исполнялись чисто по-российски. А то, что подписал сам товарищ Сталин, исполнялось строго и неукоснительно. Настоящий мужчина, что говорить!

- Ах, ты, старый шлимазл! - подумал Аркадий Моисеевич, - Этот молодой человек совсем-таки не знает  жизни!
И еще он подумал о том, что всегда выигрывает тот, кто умеет ждать, и что хорошие бумажки много лучше золота! Особенно тогда, когда на них изображено что-то, особенно ценимое гоями, например портрет какого-нибудь президента каких-нибудь штатов, геометрическая чушь Малевича, или мазня какого-то древнего высокопоставленного японца. И что, Слава-таки Богу, который-таки Иегова, и который не оставит народ свой! И что отожмет он с этой операции гораздо, гораздо больше! Недалекие вы мои…
И никто не узнает, что же все-таки сдвинулось в душах старого бандита, старого афериста, и старого любимца фортуны, власти и женщин.
Разъехались они быстро и молча.
Они были разными людьми, и думали они о разном.
Дядя Гиви, может статься, думал о том, как в далеком-далеком семьдесят восьмом он слил ментам своего подельника и лучшего друга, друга детства, Теймураза. О том, что сделал он это, конечно, через третьи руки, и что все, кто мог знать или догадываться, или попытаться догадаться, давно уже в сырой земле. И почти все – раньше срока, и почти все – по его, Гиви, воле. И тоже через третьи руки. Что поступил он тогда, как последняя сука, и что нет ему прощения ни по земным законам, ни по божьим, ни по воровским понятиям.
Аркадий Моисеевич, может статься, думал о том, как кинул он в семьдесят девятом свою родную сестру Асю с ее мужем на таки-и-и-е деньги… О том, что всё было сделано чисто-чисто, комар носа… И о том, что его мама… что его мама, она единственная обо всем догадалась. И о том, что у нее был инфаркт. Что поступил он тогда, как последняя сука, и что нет ему прощения ни по земным законам, ни по божьим, ни по воровским понятиям.
Юрий Георгиевич не думал ни о чем. После того, как он прочел бумагу, он пошел к сейфу, набрал код, достал айкути  мастера Мурамасы, не того самого, что двенадцатый век, но его потомка из века четырнадцатого. Он положит айкути перед собой на стол, подвинул к себе пепельницу, поджег послание сёгуна, подождал, пока разгорится плотная хлопковая бумага, бросил ее в пепельницу и взял в руки оружие.
В это самое время Дядя Гиви и Аркадий Моисеевич, каждый в своей машине, добрались до «Богемии», и, не обмолвившись ни словом, поднялись каждый в свой номер. И каждый отослал охрану. Они были разными людьми, и думали они о разном.
Дядя Гиви, хочется надеется, думал о том, что когда развалился Союз, и пошла вся эта чехарда, когда в его родной Сванетии, в этом цветущем краю, народ начал попросту голодать и замерзать, он через подставных лиц, три года финансировал целый район. И о том, что, несмотря на то, что там уже никого не осталось в живых, кто помнил бы сорванца Гиви, Иисус на небе один, и ему, старому грешнику Гиви, быть может, зачтется. Он открыл чемодан и достал оттуда широкий кама  из дамасской стали, который подарил ему Теймураз, и который он всегда возил с собой в Россию.
А Аркадий Моисеевич, хочется думать, вспоминал о том, что когда он отсиживался в Дрездене, и не поехал на похороны мамы, он увидел по телевизору умирающую девочку. Прадед этого угасающего арийского отпрыска служил в СС, в Майданеке. Он навел тогда справки. И он-таки оплатил лечение, и девочка-таки выздоровела, и в прошлом году родила второго ребенка. Его ребе, несмотря ни на что, одобрил этот поступок, сказал, что Иегова велик в своей справедливости, но он еще более велик в своей милости. Хотя Аркадий Моисеевич и сам это знал. Он подошел к шкафу и достал из кашемирового пальто свой браунинг. Еще при открытой дверце шкафа он передернул затвор и дослал патрон в патронник.
Юрий Георгиевич не думал ни о чем. Он лежал в луже собственной крови с перерезанной яремной веной с правой стороны.
Священные реликвии – три обезьяны «не вижу зла», «не слышу зла», «не говорю зла», коробочку с иероглифом «мидзару»  при обыске не найдут. И только в пепельнице будет обнаружен обгоревший клочок странной, очень плотной сероватой то ли бумаги, то ли ткани. На уцелевшей части черной тушью по-японски было написано: «Да будет так. Ёримото».