Точка возврата. 56

Утром Гава разбудили рано.
- Пойдемте. – Просто сказал отец Василий. – Сходите в уборную, и за мной.
Они вышли в глухой дворик за пределами святого места. Там, на коленях стояли двое плененных во вчерашней стычке.
- Мы поклялись извести вас всех, и вот мы это делаем. – Басом произнес стоявший неподалеку Анохин. – Кровь за кровь, смерть за смерть. Приступайте! – Добавил он, обращаясь уже к подошедшим Гаву и отцу Василию.
- Отрубите им головы. – Опять просто сказал Василий-Сигал, и протянул Гаву свой абордажный клыч. – Воин лишь тот, кто может убить безоружного врага. В пылу боя, вооруженного противника, убить может каждый, а безоружного – только воин. Спокойно, и без эмоций. Это люди из банды Мирзоева, на каждом из них множество загубленных душ. Мы убили почти всех. Эти вылезли из норы за Вами, за Вашей головой. Если Вы не сможете научиться этому – Вам здесь не выжить.
- Я тебя резать буду! Кишки мотать буду! – Страшно вращая глазами, зашипел ближний к Гаву пленник. Как ни странно, рот их был свободен. Они перебрасывались между собой яростными взглядами, и, казалось, самый воздух светился от электрических разрядов ненависти.
- Благодарю, у меня есть. – Сухо ответил Гав, показывая на свою катану. Что-то в груди его сжалось и выпрямилось, словно отпустило чувство вины. Он внезапно, со всей ясностью осознал, что сейчас, вот именно сейчас, он либо станет хозяином своей судьбы, либо она потащит его по буеракам и топям, не спрашивая, и не отвечая на вопросы. И пусть жизненный путь после этого будет короток, пусть он натянется, как струна, и любой шаг в сторону – и конец. Пусть он не получит той несбыточной беззаботной свободы, о которой поют песни, пошлой «свободы» идти в любую сторону, пусть пройдет по этой струне, как канатоходец. Но получит он единственно возможную на этом свете свободу. Свободу пройти по жизни с открытыми глазами, не утыкаясь в темные углы собственного невежества, словно слепой котенок. Без сомнений и сожалений. Не задавая себе и миру глупого вопроса «Почему?».
[«Никогда не смотри в глаза того, кого хочешь убить.» Вспомнил Гав слова сенсея. «Или сам испугаешься, или тебе станет его жалко. И то, и другое – неправильно.»]
Гав подошел к первому и обнажил катану, которую предусмотрительно захватил с собой. Пленный принялся браниться пуще прежнего, но удар священника ногой в солнечное сплетение, остановил его красноречие. Наш герой пошире расставил ноги, и занес меч над головой. И в тот момент, когда лезвие указало вверх, все мысли вдруг покинули голову, кроме одной «не опозориться». Гав с силой опустил клинок в тот момент, когда приговоренный только начал приподнимать затылок. Удар был так силен, что голова отлетела далеко, как футбольный мяч.
Что говорил второй приговоренный, Гаврилюк не понял, он расслышал лишь всхлипы и острый запах дерьма. На этот раз Гав был умней – он занес меч далеко за спину, и широко, с подтягом, сделал своё дело. Голова мягко скатилась на колени бывшему владельцу, а тело опрокинулось на спину. [«Не опозорился» – Уверился Гав]
Гаврилюк стоял, глубоко вдыхая воздух, воздух был необыкновенно сладок, потом попросил воды, чистой тряпицы, и пару капель машинного масла. В ясной и пустой голове Алексея было легко и чисто, подошел Анохин, похлопал по плечу, и сказал «Молодец, даже не сблевал!». Но Гав не понял смысла сказанного, он сосредоточенно разобрал меч, вытер омытое лезвие, а потом минут десять сосредоточенно натирал его машинным маслом, коего принесли, не скупясь, целую канистру. Он делал эту процедуру так, будто от нее зависела его жизнь, что на самом деле соответствовало действительности. Все вокруг стояли и терпеливо ждали, потом Гаврилюк поднял глаза. Он очень хотел есть. Мысли его мгновенно материализовались, а, может, все только этого и ждали.
- Пойдемте завтракать. – Сказал за всех отец Василий, и Гав пошел завтракать. Тела уже успели убрать, а кровь вместе травой и опилками – смести метлами, но кто и как это делал, Гав не помнил.
После завтрака, как и было обещано, Гав, с двумя провожатыми, с которыми он не успел познакомиться, отправился на улицу пламенных итальянских революционеров Сакко и Ванцетти. Они шли осторожно, но всё равно не убереглись…