Одна удивительная история пары бутс

                О том, что скоро начнётся дождь бутсы поняли ещё вечером прошлого дня. Воздух тогда стал влажным и их сильно потёртые кожаные бока начали отсыревать и тяжелеть.   В тот  момент бутсы ещё смотрели по сторонам с отчаянной надеждой, что их последний хозяин Семёныч  всё-таки передумает и вернётся за ними или же что хоть кому-нибудь всё-таки будет до них дело. Но всё было напрасно – спешащие прохожие  проходили мимо, кидая на них безучастные взгляды.  А, если кто-то из людей и обращал внимание, то только со смехом – мол, что за болван потерял у обочины дороги свою обувь. С сочувствием и пониманием смотрели на них только туфли, ботинки, кроссовки и сапожки, сидевшие на ногах этих самых прохожих. Вся эта туфельно-сапожная братия понимала, что рано или поздно и их постигнет та же участь.
– Неужели это всё?! – с каким-то отчаянием произнесла Правая  бутса. – Неужели мы больше никому, никому не нужны?!
– Похоже, что так, – невнятно прошамкала разодранной подошвой Левая. Они были сёстрами-двойняшками, но Левая была более спокойна и мудра. – Не истери, сестрёнка. Мы всегда знали, что этот день когда-нибудь наступит. Вот он и наступил.
– Нужно что-то делать! Я не хочу на ту гниющую свалку, на которую возил мусор  наш предыдущий хозяин Арсен! – не успокаивалась Правая.
– А что ты предлагаешь?! Ты забыла, что мы можем двигаться, если только кто-то наденет нас на ноги.
– Да помню я, помню! Только не хочу я… вот так… мы же ещё можем послужить, если нас чуть-чуть подлатать… Мы же ещё не старые и мы из настоящей кенгуровой кожи!
– О чём ты говоришь, Правая?! Посмотри сколько вокруг  наших в гораздо лучшей форме. А ты забыла, сколько их в спортивных  магазинах – новеньких, хорошо пахнущих, блестящих?!
Правая бутса  замолчала. На город опустилась холодная осенняя ночь. Запоздалые машины  изредка проносились мимо сестёр-бутс,  разрезая ночную мглу ярко-слепящим светом фар. С неба закапали первые капли дождя. Бутсы поёжились и плотнее прижались друг к другу. В темноте, в свете фар на их боках  тускло высвечивались полустёртые, вытесненные прямо на коже и покрытые остатками специальной флуоресцирующей краски буквы  K и S.
– Слушай, Левая, а почему нас бросил  Семёныч? Ведь у него в кладовке  полно более старых ботинок. Помнишь ту пару из черного кожзаменителя? Они же уже такие потрескавшиеся... Там у левого ботинка вообще подошва была оторвана наполовину. У нас-то с тобой подошва  почти целая, – Правая потуже подтянула шнурок, чтобы поменьше капель дождя попали вовнутрь неё.
– Этот пьяница?! Да разве он понимает толк в хорошей обуви! Для него без разницы из чего обувь и какая у неё подошва, – вздохнув, прошамкала надорванной подошвой Левая. – Сама же видела, как он ловко увёл из-под носа торговца обувью ту пару дешёвых мокасин из дерюги. Потом тут у дороги переоделся, бросил нас  и убежал во дворы.
– На нас и не взглянул, – всхлипнула Правая.– Чёрт, занесло же в эту страну! Лучше бы мы остались там, где родились – в Испании! Помнишь как там почти  всегда тепло и сухо.
– Да-а, тепло и сухо, – мечтательно прошамкала Левая. – А помнишь, Правая, фабрику, где мы с тобой родились? Такая небольшая, спортивная  фабрика под Барселоной, где обувь шьётся только на заказ. Это было восемь лет назад.
– Конечно, я помню! Разве я могу позабыть руки мастера Хосе и мастера Ринальдо! Как они ласково прошивали наши стежки!
– А как проклеивали подошву! Клеем с добавлением розового масла… – поёжилась Левая. В её  оторванную на носке подошву попадало больше капель дождя.
– Да-да-да! –  прервала её возбуждённо Правая. – А какими тогда красивыми были наши шёлковые шнурки! Жаль, что они быстро истёрлись, когда мы попали в руки того  мальчишки из Балашихи.
– Правая, а Правая… – как-то тихо и очень грустно  прошамкала Левая. – А  помнишь нашего Карлоса?
– Конечно, Левая, – не сразу, но также тихо отозвалась  Правая. – Как же я могу забыть нашего Карлоса! Великого Карлоса! Если бы ты знала, как я по нему скучаю!
– И я очень тоскую по нему, – прошамкала  Левая. – А ещё я очень скучаю по стадиону в нашей Барселоне. Помнишь, как мы с тобой бегали по нему?!
– Да-а, а эти восторженные вопли болельщиков, когда ты с Карлосом забивала голы в сетку! Он же у нас левша! Какой  рёв стоял тогда, когда мы были на Олимпиаде!  Мы с Карлосом неслись к воротам быстрее молнии! Помнишь, какой гол ты тогда забила вместе с ним в ворота итальянцев. Это же был решающий матч!  Как радовался Карлос! Он раз сто тогда расцеловал нас и, связав шнурками, повесил себе нас на шею…
–  И вышел  в таком виде прямо  к журналистам… – дождь усилился, и Левая  попыталась покрепче прижать верх к подошве, чтобы меньше промокнуть. Она знала, что плесень, поразившая её  пару лет назад, распространится ещё больше, если она сильно промокнет.
– Он ещё  тогда сказал журналистам, что мы его гордость и талисман! – дрожащим от волнения и гордости голосом, произнесла  Правая. Погрузившись в волшебный, сладкий мир воспоминаний, она уже не замечала ни моросившего дождя, ни попыток, промокшей насквозь,  Левой  бутсы  спрятаться от влаги.  Правая нервно вздохнула: –  А как он следил за нашей чистотой! Помнишь  он однажды отругал негодяя Роберто за то, что тот плохо отмыл нас от пыли и забыл побрызгать его любимыми духами?!

– Кто же такое забудет! – горько усмехнулась Левая. – Мы же тогда висели прямо над его огромной кроватью, и он хвастался нами каждой девице, оказавшейся у него в гостях.

– Да-а, наш Карлос ещё тот любитель женщин! Настоящий мачо!.. Как я его ненавижу, Левый! Только ты можешь знать, как я его ненавижу! – с отчаянием в голосе  воскликнула Правая.

– Я понимаю тебя, Правая! Если бы я могла убить, то я сама  прикончила бы этого Роберто, – с ненавистью в голосе прошамкала Левая. – Этот урод  решил отомстить нашему Карлосу и разрушил всю нашу с тобой жизнь…

Начинало светать, но дождь не прекращался, и по мокрому асфальту бежали тоненькие, прозрачные ручейки. Чаще стали проезжать автомобили с горящими фарами. Появились первые ранние прохожие и в тёмных массивах домов начали зажигаться первые окна.

– Зависть… всё из-за зависти, – вздохнула Левая бутса. – Не стоило ему брать этого Роберто дворецким в свой дом.  Зря донна Мария – мать Карлоса настояла на этом.
– И что из того, что он ему какой-то там троюродный кузен?! Все же видели, что он лентяй и игрок. Сколько раз ему Карлос давал деньги просто так, помимо жалованья! – в сердцах воскликнула  Правая.
– А Роберто тут же бежал с ними к букмекеру. Похоже, что там его и подкараулил мерзавец  Моралес из команды соперников. Как он точно рассчитал! – опять тяжело вздохнула Левая. – Карлос так расстроился, когда обнаружил, что нас нет и ему не в чем выйти на игру.  Решил,  что нас украли прямо из раздевалки перед матчем. Он не мог даже предположить, что его братец Роберто просто вытащил нас из его спортивной сумки ещё дома. Помнишь, как он со смехом рассказывал Моралесу о том, что его брат – простофиля. А у Карлоса игра-то, говорят, и не пошла с того дня.
– Сколько ему тогда заплатил Моралес? Кажется пятьсот долларов… пятьсот… А ведь Карлос отдал тогда за нас пять тысяч! Помнишь, потом мы с тобой видели, как Карлос выступал по телевизору и пообещал, что заплатит сто тысяч тому, кто вернёт нас ему. Сказал, что мы – его талисман и что он узнает нас из миллион пар бутс.
– Хм, – невесело усмехнулась Левая. –  А этот чокнутый немецкий фанат отдал Моралесу за нас пятьдесят  тысяч долларов! Помнишь, как этот толстый немец тут же в гостинице надел нас на свои потные ноги и стал скакать по  номеру как ненормальный!
Пасмурный день шёл своим чередом, дождь не прекращался. 
– Ты совсем уже промокла, Левая, – кинула на сестрёнку озабоченный взгляд Правая. – Сейчас бы хоть в сухую, тёмную кладовку Семёныча. Там, правда, воняет сильно и тесно, но зато – сухо. А тут мы с тобой просто  заплесневеем… Хотя, кого это сейчас волнует…
– Слушай, Правая, – не слыша её, оживлённо продолжила, шамкая Левая. – А помнишь того пацанёнка, который узнал нас и пробрался в номер к немцу, чтобы украсть нас и вернуть Карлосу?
– Конечно, помню. Ему и надо было всего-то дозвониться до Карлоса или его тренера и сообщить о том, где мы находимся. Глупый мальчишка! Пока в полиции с ним разбирались, немец успел улететь к себе в Германию.  Ты бы, Левая, всё-таки покрепче прижала бы носок к подошве. Смотри, из тебя  уже самой вода льётся. Тяжело будет потом твою плесень  просушить.
Левая бутса поёжилась, чувствуя как дождевая влага, заполнившая  её изнутри, тоненьким ручейком стекает по подошве на землю: – В газете потом писали, что Карлос нашёл того немца, но уже было поздно. Я тот день помню как сейчас.
– Это когда мы оказались в этой стране? – крепче прижалась к ней Правая.
– Да, именно. Наш немец прилетел к своим родственникам в Москву. Напился до потери сознания и на улице его нашли раздетым, разутым и без денег. А мы с тобой оказались на ногах семнадцатилетнего Димона из Балашихи – малолетнего уголовника. Помнишь, когда его посадили  менты за разбой, его мать отдала нас в подарок своему любовнику Арсену.
– Да-а…уж… Вот когда мы увидели с тобой тот «рай» в который отправляются отслужившие своё вещи! Тот запах гнили и разложения трудно забыть, – расстроено пробормотала Правая. Она как никогда остро представила сейчас себе вонючую, огромную городскую свалку с тучей воронья и копошащимися в окутанных зловонными  испарениями горах мусора чумазыми, опухшими от дешёвого алкоголя бомжами. – Господи, Левая, ты же понимаешь, что нас там ждёт смерть. Я боюсь, боюсь!! Я так не хочу туда!
– Что я могу сказать тебе, Правая?! Мы с тобой уже не девочки и всё понимаем. Будем надеяться на лучшее. У нас ещё есть шанс, что кто-то всё-таки подойдёт и заберёт нас. Или что Семёныч одумается и вернётся за нами, – не веря самой себе, Левая окинула взглядом вокруг. Дождь продолжал моросить, начинало смеркаться. Прохожие под зонтиками  заторопились по домам. Они пробегали мимо в своих туфлях, кроссовках, сапожках и никому не было дела до пары изношенных бутс, сиротливо мокнувших у обочины дороги. Но вот из толпы прохожих выделились две мужские фигуры. Они пошли точно в направлении бутс. Левая и Правая онемели в  ожидании чуда.
– Ты, блин, как убираешь территорию?! Я вот это уже второй день вижу! – хрипло возмутился один из мужчин, махнув рукой в сторону бутс. – Значит, так ты тут подметаешь! Что молчишь?! За что тебе деньги платят?! Чтобы завтра с утра здесь всё было подметено! Весь мусор на помойку!
– Так ведь дождь. Как подметать-то в дождь? – вяло развёл руками второй мужчина.
– Вот так вот берёшь метлу в руки и подметаешь! Понял?! Дождь ему, видите ли, мешает!
Второй мужчина уныло кивнул, и они растворились в толпе прохожих. Бутсы, молча, тесно прижались друг к другу. Их слёзы смешались с капельками дождя и покатились вниз, к мокрому асфальту. Им нечего было сказать друг другу.
На улице было уже темно и безлюдно, когда первой подала голос Левая бутса:
– Утром дворник выкинет нас в мусорку, Правая. Так давай напоследок тряхнём стариной …
– Это как?  – глухо отозвалась  Правая.
– Не знаю. Ну, давай покрутим шнурками… поблестим в свете фар  боками, где у нас были блестящие буквы… споём что-нибудь…
– Смешная ты, Левая, – печально усмехнулась Правая. – У самой  подошва на честном слове держится, а всё туда же – шнурками вертеть…
               
Наконец-то самолёт приземлился,  и пассажиры стали проходить через таможенный терминал. Некоторые из них улыбались и перешёптывались, поглядывая на рослого, смуглолицего парня в яркой ветровке и каскетке. Тот дружелюбно улыбался в ответ и всё искал кого-то глазами поверх толпы. Вот его лицо озарилось улыбкой, и он энергично замахал кому-то рукой. На выходе из зоны паспортного контроля ему на шею бросилась невысокая, спортивная вида девушка с мелкими чертами лица и длинными, светлыми волосами, собранными в хвост: – Карлос! Наконец-то ты приехал! – звонким голосом воскликнула она на испанском. – Я так по тебе соскучилась. Едем сразу ко мне. Я теперь снимаю квартиру в другом районе Москвы, сейчас увидишь.
– Да, милая, скорее поедем к тебе. Я тоже так по тебе соскучился, Элен! – радостно бормотал Карлос, обнимая девушку. Он с удовольствием вдыхал  запах её волос.
Елена повела машину по ночной Москве, без конца с любовью поглядывая на молодого человека.
Они познакомились на прошлой Олимпиаде.  Тогда Карлос был в зените своей славы и носил капитанскую повязку на руке. Она же была в составе российской сборной по гимнастике. А в первый раз они увидели друг друга на какой-то олимпийской дискотеке. С тех пор начали встречаться, приезжать в гости  друг к другу. И как Карлос дал ей понять вчера по телефону, что в этот раз он собирался приехать с какими-то серьёзными намерениями.
Девушка ловко вела. Правда в район Измайлово она переехала недавно и поэтому ещё немного путалась в улицах, несмотря на навигатор. Ей нужно было на шестнадцатую Парковую, но она свернула с Щёлковского шоссе на Сиреневый бульвар и поехала прямо по Никитинской. Там, повернув на вторую Прядильную, встала под светофор за двумя какими-то джипами.
– Так ты говоришь, что тебя приглашают во второй дивизион… – Елена повернулась к Карлосу, разглядывавшему что-то  в темном окне. – Что там, милый? Едем?
– Да-да, конечно едем… бред какой-то… – как-то странно усмехнулся Карлос. – Поехали, поехали. Я хочу быстрее оказаться в твоей новой квартире.
Они двинулись вверх по пустынному Измайловскому бульвару.
– Подожди, Элен, – Карлос неожиданно схватил её  за правое запястье.
– Что случилось, милый?! Тебе плохо?
– Давай вернёмся на пару минут под тот светофор, где мы только что стояли, – нервно произнёс он. – Я уверен, что  я ошибаюсь… этого просто не может быть… Я, наверное, схожу с ума… Но всё-таки – давай съездим…
Елена недоуменно пожала плечами и, снисходительно улыбаясь, развернула машину. Вот они опять подъехали к тому же перекрёстку на пересечении третьей Парковой и второй Прядильной. Карлос впился глазами в правую обочину дороги… нет, ничего не видно из-за припаркованных машин… но он же что-то видел!.. или ему показалось… нет, похоже, что ничего там нет… Карлос расстроился – умом он понимал, что чудес не бывает.
– Ладно, поехали, – молодой мужчина устало махнул рукой и откинулся на спинку сиденья. – Мне показалось…
– А что тебе показалось, Карлос? – внимание Елены отвлёк свет фар подъезжавшей сзади машины.
– Да, ерунда… помнишь, я тебе  тогда, на Олимпиаде показывал свои любимые бутсы, которые у меня потом украли?
– Конечно, помню. На них были вытеснены твои инициалы. И что – эти бутсы? – Елена, трогаясь, нажала ногой на педаль.
– Да ничего эти бутсы...  Стой!!! – неожиданно оглушительно закричал Карлос, и задёргал ручкой двери. – Стой, стой!!! Вон они! Вот они! Наверное, это они! Там высветился мой вензель! Чёрт, этого не может быть!!!
Карлос выскочил из машины и кинулся к обочине, где только что в свете фар проехавшего мимо внедорожника он опять увидел блеснувшие серебром буквы “K” и ”S”. Это означало Карлос Сантана! Значит и в первый раз ему не показалось. Карлос с трудом разглядел в тени припаркованной машины небольшую тёмную горку на асфальте прямо у проезжей части и присел перед этой горкой на корточки.
– Ничего не видно, Элен,  – судорожно выдохнул он и поднял голову к подошедшей девушке. – У тебя есть фонарик?
– Конечно, милый. Сейчас принесу, – девушка с удивлением посмотрела на непонятную тёмную кучу, перед которой сидел на корточках Карлос…

               
– Левая, а Левая, ты спишь?
– Уже нет, но я боюсь открыть глаза.
– Представляешь себе, и я боюсь… до сих пор боюсь, – тихонько рассмеялась Правая. – А давай откроем глаза вместе. Как вчера и позавчера, и поза-позавчера…на раз-два-три…
Бутсы одновременно открыли глаза и с невыразимым облегчением выдохнули – они по-прежнему висели на золочённом гвоздике на стене и прямо под ними на широкой кровати спал их любимый Карлос в объятиях Элен, которую он привёз десять дней назад из России. Бутсы смотрели друг на друга и не могли  налюбоваться. По  настоятельной просьбе Карлоса несравненные мастера Ринальдо и Хосе так подлатали и подшили их, что хоть прямо сейчас на поле. Новенькие шипы поблёскивали в лучах утреннего солнца, а белоснежные шелковые шнурки были завязаны привычным, крепким узлом.
– Боже мой, какое счастье! Спасибо тебе, Господи! – произнесли одновременно сестрёнки-бутсы и  счастливо улыбнулись друг другу.