Глава 4. Смерть Эллис

Что только люди не делают, чтобы найти свое место в этом мире. Чтобы завоевать статус посолидней, чтобы со всей своей индивидуальностью влезть в рамки, которые с каждым разом становятся уже. Стремиться к совершенству легко и приятно. Легко, когда есть шаблон, можно ориентироваться по нему и ни о чем не волноваться – все уже решено за тебя. Делать, как тебе скажут, и все будет замечательно. Жизнь замечательных людей – это жизнь людей, которые с успехом влезли в общепринятые рамки. Стать совершенством – это скучно.
Теперь все совершенно. Экономика, уровень проживания. Есть все идеальные условия, чтобы появились такие, как я. Я тоже совершенство. Разве я не идеальна в прохладное звонкое утро, когда лучи восхода золотят мои ресницы? Разве я не совершенна, просыпаясь в белой беседке? Ну и что, что она старая и исписанная маркерами словами о правде жизни. Нигде человек не говорит столько правды, как на стенах подъезда, вырисовывая свое имя и дату. Ну и что, что я в старом платье и с немытой головой? Разве важно? Какая разница? Ведь если мне не суждено попасть в тугие рамки совершенства, я начну сходить с ума, делая все возможное, или просто наплевать на них. Это две крайности – стать идеальной и стать ничем. Ощутить свое превосходство – это так же ярко, как осознать свою ничтожность. Выбора-то особо не существует.
Мне хорошо. Нет, серьезно. Многие возьмутся утверждать, что я – кусок дерьма. А я скажу, что мне хорошо. Я никому ни чем не обязана. Потому что у меня ничего нет. Я никогда не испытаю боль потери и горечь разлуки, потому что у меня никого нет. Я не волнуюсь о том, в каком гробу меня похоронят, мне без разницы, что станет с моим телом. Ничего в этом мире не имеет значение, даже моя жизнь. Я свободна, как ветер. У меня нет на ногах оков ценностей и цепей привязанностей. Я не сижу в клетке прав и обязанностей. Умереть так же легко, как заснуть на жесткой лавочке.
И когда я проснусь, я снова почувствую, что мне хорошо. Не смотря на то, что мне активно навязывают, что моя жизнь – кошмар Франкенштейна.
Когда я проснусь, небо будет чистым. Сквозь листву деревьев пробиваются первые лучи. Я слышу сирену и чьи-то крики. Это привычно. В этот городе вместо пенья птиц и шуршания листвы слышишь сирены, разговоры, визг шин и машин, крики… Но сегодня это были очень близкие крики. Осознав это, я вскочила на ноги и тут же увидела перед собой окна, изрыгающие языки пламени. Два этажа, третий и четвертый, от края до края, полыхали огнем. Не веря своим глазам и ушам, я кинулась бежать на ту сторону дома.
Кругом стояли люди, жильцы нашего клоповника. Пожарные машины и скорая.
Мои книги! Моя комната! Мое море на потолке! Мне нечего терять, потому что у меня ничего нет. Но эти книги, это все, что у меня было. И их мне тоже жаль. И тут я вижу то, что стоит всех книг в городе: на земле лежит большое тело, накрытое черным полиэтиленом. Неужели это Эллис?!
На этой стороне дома второй этаж тоже горит. Я осмотрелась. Рядом со мной стоит та семилетняя девочка. Она плачет очень громко, ни на кого не обращая внимания. И я понимаю, что случилось.
- Энн, где твои родители? – спрашиваю я.
Не переставая рыдать она поднимает руку в сторону дома.
- Иди ко мне, - я усаживаюсь прямо на асфальт и притягиваю ее к себе. – Плачь, моя милая. Плачь.
Еще не известно, что хуже: остаться с отцом, которые тебя трахает и с матерью, которая избивает тебя или остаться без родителей на улице. Я глажу ее по волосам. На ее руках синяки и царапины. Она в грязных, уже коротких ей, джинсах и в такой же маячке. Она босая, наверное, убегала из горящей комнаты…
- Я не смогла их разбудить. Они, как всегда, пили до утра, а сегодня, когда все стали кричать и бегать, я не смогла их разбудить.
- Успокойся! Все будет хорошо!
Конечно же, я лгала ей. Ничего хорошего в ее жизни больше не будет. Мне так хотелось сказать ей, что она должна радоваться, что ее родители умерли. Которых и родителями-то язык не поворачивается назвать.
Вдруг я осознаю все нелепое течение судьбы. Меня ограбили, денег нет. Но их так же не было бы, если я отдала их Эллис.
Ко мне подошел пожарный и спросил:
- Вы тоже здесь живете?
Я кивнула головой.
- У нас к вам просьба.
- Какая?
- Вы можете до приезда полиции и до окончания разбирательства побыть с этой девочкой. Она говорит, что никого у нее больше нет. А ее родители… понимаете, - он посмотрел на девочку, потом на меня.
- Я знаю. Конечно, я побуду с ней. Но моя комната тоже сгорела, куда нам пойти?
- Полиция уже здесь, они все вам скажут. Как вас зовут, мне нужно записать, - он достал блокнот с ручкой из кармана. – И девочку тоже.
Я продиктовала свое имя и фамилию. Энн сказала свои. Она уже немного успокоилась. Когда-нибудь она поймет, что ничего ценного не потеряла в этот день. А лишь приобрела крупинку свободы. Мне было жаль ее. Как и любого ребенка, оставшегося на улицы в столь раннем возрасте, без надежды на будущее.