Точка возврата. 38

Суровые люди в пластинчатых доспехах и с оружием наперевес встречали сей смертельный поток. Встречавших было едва половина сотни. Вместо того, чтобы сомкнуть строй, они рассредоточились, конные и пешие окончательно смешались и тут в ход пошли нагината . Широкими круговыми ударами самураи повалили на землю сразу два  десятка всадников. Тяжелые и острейшие лезвия легко перерубили ноги лошадям на уровне колен. То был знаменитый удар хиза-тори. Обнажились белые кости, и бедные животные под тяжестью всадников рухнули, затем, освободившись от живой ноши, мигом вскочили на оставшиеся три ноги. Боевой конь – верный соратник бойца, но тут, когда мучительная смерть живых существ стала очевидной, когда некому было произвести удар милости, когда ржание сменилось надсадным хрипом, даже самые заскорузлые сердца наполнились бы состраданием к живым существам, не по собственной воле участвующим в этой войне. Но заскорузлые сердца воинов Ямато не знали сострадания. Рассредоточенные самураи привели боевой порядок тяжелой конницы в замешательство, и тут же перестроились. Они выстроились в линию, и эта линия, подобно гигантскому циркулюсу, закрутилось сначала в одну, а затем – и в другую сторону. Нещадно рубя противников, неспособных достать до них своим оружьем, японский отряд сделал так несколько оборотов. Последним пал командир тяжелой конницы. Он яростно нападал на японцев, но те, как видно, решили его пощадить. Затем кореец остался в одиночестве, и против него в одиночку вышел Маэда. Казалось, он не имел цели брать пленного. После пары мгновений Маэда отрубил корейцу левую кисть. Маэда играл с ним, как кошка, порой, играет с мышкой, пока та не испустит дух от такой страшной  забавы. Другим точным ударом таби-тори Маэда отсек истекающему кровью корейцу правую ступню. Мучимый болью, кореец пал на колени, и немедленно был обезглавлен. В живых внутри круга не осталось ни одного корейца. Те, кто не успел прорваться в эту страшную мясорубку, были остановлены сомкнутым строем копейщиков. Не решаясь начать решительный штурм, они со слезами на глазах наблюдали за гибелью товарищей, понимая, что мнимая медлительность копейщиков была лишь уловкой, чтобы разделить отряд на две неравные части. Гибель командира отряда окончательно изгнала из них боевой дух, и корейцы побежали.
Когда вздыбленные кони и их испуганные седоки обратили свои взоры к своему стану, ища поддержки, они вдруг поняли, что первая атакующая колонна разделена ротами копейщиков на три неравные части. Оставаясь вне досягаемости за древками длинных копий, японцы принялись отщипывать от флангов по одному-два человека. Всадников, сбитых и снятых со своих коней, затягивали в глубину строя, и при помощи множества жестоких ударов убивали. Несколько подданных Страны Утренней Свежести попытались оказать сопротивление, вскочив на ноги и угрожающе размахивая оружием. Вокруг таких смельчаков тот час же образовывалось пустое пространство, наподобие тех, что сами собой получаются вокруг жонглеров, факиров и поглотителей огня на ярмарочной площади. Японцы, казалось, только и ждали подобного развлечения. Против сих проворных всадников немедля появлялись люди в доспехах с обнаженным оружием в руках. Звук произнесенных ими имен, прикрываемый личиной-мэмпо был глух. Скоротечные, словно плеск ускользнувшей рыбы, поединки, завершались одинаково. Уставшие  корейцы неизменно падали под градом ударом воинов Ямато. Их головы, освобожденные от бремени конических шлемов и исколотых тел, столь же неизменно оказывались в окровавленных руках победителей. Лишь один раз, когда увлекаемые яростью и страхом отступающие колонны были уже далеко, в одном из таких поединков японец вдруг сунулся на колени, пропустив незаметный удар ножом меж веревками, соединяющими кирасу. Зажатое металлом лезвие застряло и не желало выходить из раненого тела. Опьяненный кровью кореец выхватил из-за пояса второй кинжал, и с яростью принялся протыкать им горло и лицо поверженного японца. Нанеся не менее дюжины бешеных ударов, кореец вдруг завопил, оглядывая свои руки, по самые плечи залитые чужой кровью. Японцы были терпеливы настолько, насколько можно говорить о терпеливости в бою. Обезумевшими глазами кореец скользил по силуэтам японских солдат, превратившимся для него в размазанные очертания. Наконец, его взгляд на мгновение остановился, один из окруживших его японцев коротко поклонился, вынул из ножен тати и громко выкрикнул свое родовое и клановое имя. Кореец, казалось, его не слышал. Первое в жизни убийство на время лишило его рассудка.  Поняв, что зрелища не будет, японцы потеряли интерес и уважение к поединщику. Двое из  строя японцев быстро подошли к корейцу сзади. Первый подхватил правую подмышку корейца. Другой японец сделал то же самое с его левою рукою.  Они приподняли его над землей так, чтобы носки едва касались мокрой от крови травы. Кореец пришел в себя, и теперь отчаянно крутил головой, рычал и прижимал подбородок к груди. Он был похож на взлетающего дракона. Но сему новоявленному дракону взлететь было не суждено. Третий японец, желая прекратить сей балаган, деловито приблизился, вынул короткий меч-вакидзаси, подцепил, как на крючок, нижнюю челюсть плененного, резким движением водвинул сизую сталь в гортань, пробив язык, нёбо, срединную долю мозга и теменную кость. Державшие тело руки ослабли, и убитый рухнул на колени. Его ладони, повинуясь инстинкту, прижались к горлу. Убийца, выдернув вакидзаси, нанес им три страшных удара по шее храброго юноши. Первый удар пришелся частью по защите, второй – прорубил затылочную кость, и лишь третий освободил голову от многострадального тела. Вместе с четырьмя держащими ее пальцами. Сей кровавый спектакль продолжался недолго. Внезапно японские копейщики сомкнули ряды и подняли ввысь пики. Спасающиеся бегством корейские конники поспешили воссоединиться с основными силами. Японцы же вместо преследования затеяли перестроение. Громыхая защитой и скрипя кожаной амуницией, не произнеся ни единого слова, подчиняясь единственно звукам флейты и грохоту барабанов, строй «рыбья чешуя» воздвиг непреодолимую оборону. Подобно тому, как опытный сумотори вводит в заблуждение молодого противника, японцы своей остановкой озадачили стоящих перед ними корейцев. Мастер Син Ип почуял неладное, но не смог справиться с нахлынувшей на него яростью. Он бросил на левый фланг японцев конных лучников, дав им приказ неустанно осыпать врага стрелами. Тяжелую же  кавалерию Син Ип направил в атаку на противоположный фланг. Там, на правом фланге, возглавляемом Кониси Юкинага, обосновалось множество аркебузиров, страшных на расстоянии, но уязвимых для конницы. Мастер Син Ип сам возглавил тяжеловооруженных всадников. Казалось, само лишь присутствие командира придает силы наступающим.