Точка возврата. 47

Машина послушно взревела мотором и через полминуты уже набрала крейсерскую скорость. И тут только Гаврилюк заметил, что едет по шоссе в гордом одиночестве, а на землю опускаются сумерки. Впереди замаячил призывными огоньками город Энгельс. Гав ехал молча по странно пустынному Волжскому проспекту. Слева неспешно несла свое громадное тело Матушка-Волга. Встречных машин не было совсем. Попутных тоже, лишь однажды сзади пристроился древний потрепанный форд, который, впрочем, вскоре увеличил скорость и обогнал Гава. Алексей не рисковал, боясь сильно потревожить раненого. Тут «франт» застонал, открыл глаза и внятно произнес: «Давай к Коле, в травму». Девица поддержала голову франта и носовым платком принялась вытирать кровь с его лица. Обернулась к Гаву и, неожиданно низким, приобретшим глубину и бархатность голосом сказала: «Нам в Саратов, через мост, сразу налево по Чернышевского, там институт травматологии, я покажу». Наш герой крякнул и посмотрел на пассажиров через зеркало в салоне. Дорогу Гаврилюк знал хорошо – приходилось ездить в командировки. Сейчас будет Маяковского, потом сворот на Вокзальную, а там уже мост и – Саратов.
- Как Вы себя чу…? - начал было наш герой и осекся. На него в отражении зеркала смотрел совершенно ясными ярко-голубыми глазами тот самый Сергеев, Сергей Юрьевич Сергеев, которого Гаврилюк безуспешно пытался найти по телефону. Недавно приобретенный шрам и совершенно седые волосы не позволили нашему путешественнику узнать его сразу.
- Сергейюрич! Здравствуй, дорогой, - широко улыбнувшись, начал Гаврилюк, - узнал меня?
- Узнал, как не узнать, Алексей. Мне сейчас срочно к врачу надо, не убегу никуда, позже поговорим. – С этими словами Сергеев откинул голову, и устало закрыл глаза.
- Не грузите Вы его пока, ему сейчас говорить тяжело. – Алексей во второй раз вздрогнул от ее голоса. Машинально отвел глаза в сторону, туда, откуда выплыло белоснежное тело Свято-Покровской церкви. Легкой приветственной вспышкой блеснул отблеск догорающей зари на грани креста, что венчал золотую маковку и вежливо погас за спиной. Несколько минут ехали в неловкой тишине. Машины во множестве стояли запаркованными у края дороги. Черной громадиной проплыл развлекательный центр «Пеликан», но вычурной надписи в наступающей темноте было уже не разобрать. Гав собрался было спросить о нэцкэ, но передумал, и только покашлял, сведя брови.
Светофоры работали исправно, Гаврилюк послушно остановился на красный сигнал при въезде на Вокзальную. Заинтересовано огляделся по сторонам. Прохожие были редки и наблюдались сугубо парами, причем парами мужеского пола. В голову нашему герою пришла мысль о Содоме с Гоморрою, отчего лицо на его голове ощутимо нахмурилось.
- Чего здесь мужики парами ходят?
- Это патруль, комендантский час скоро. Слава Богу, сейчас тихо.
- Не понял…
- Я потом расскажу, ладно. – И опять этот грудной голос всколыхнул что-то в незамысловатой душе нашего путешественника. Тем временем дорога добралась до изогнутой драконовой спины огромного, более, чем десятикилометрового моста через Волгу. У въезда на мост примостился наскоро сколоченный блок-пост, а путь к нему преграждали  бетонные фундаментные блоки, выстроенные в шахматном порядке так, что объехать быстро не было никакой возможности. Двое дюжих дежурных с рациями на поясе, потертыми армейскими касками на головах, и какими-то обрезками труб или стальной арматуры, подошли и осмотрели машину. Узнав о наличии раненого, они махнули рукой и удалились, докладывая кому-то по рации. При этом один из них скрипнул курткой для мотоциклетного спорта, а второй поправил синий ментовский бронник. Освещенная полоса акведука змеилась до противоположного берега матери рек русских. И ни странности города Энгельса, бывшего Покровска, ни раненый пассажир, ни желание задать кучу вопросов, не смогли остановить у Гаврилюка нахлынувшего чувства гордости за человеческий гений, создавший это чудо инженерной мысли. Алексей опустил стекла и въехал на мостовое полотно. Мерно шуршала резина, салон сразу же заполнился запахом реки. Великая Река пахла так же, как ее малые сестры – пресной водой и немножко тиной. Далекий Саратов был осыпан золотистой пыльцой огней, но пристань казалась темна и безжизненна. Звуков издаваемых большим городом не было слышно, только шелест шин, шум ветра и непередаваемое ощущение движения миллионов тонн воды. Гаву вдруг подумалось, что он, как в детстве, стоит, зажав ладошками уши, и слышит шум собственной крови, и стоит их раскрыть, как мозг взорвется радостной симфонией мира. Но ладошек на ушах не было, и детства – тоже. И была неправильная тишина.