Увертюра

Барсучья нора. Дядя Степан размеренно, крадучись подходит сбоку, и поглядывает на меня. Я в двадцати шагах, опираясь на дубок, наблюдаю за дядей Степаном.  А он, словно радуясь, что сейчас покажет свою сноровку или удалую голь, резво впрыгивает в барсучью нору, и протискиваясь, мучительно дрыгает задними лапами, проваливается вовнутрь и там слышны только невнятные бормотания и небрежная возня. Я меж тем уже совсем рядом, настраиваю сачок, и жду натерпевшись, словом и вправду меня колотит кто-то невидимый и большой, будь-то даже старожила лесной в косматых коре и листьях. И вот показывается вихрастый хвост дяди Степана и уже - тащу я - его за лапы задние, а в зубах вертится барсучонок.

- Не помял мальца? - Я сиротливо собираю ворчливого барсучонка в сачок, беру нужные пробы шерсти, соскобы, кровь, и отпускаю озорника, - беги-лети скорей.

Верхушки сосен побрякивают от прихватившего сызнова ветра, и чернеет невольно стержнем небо, на то свои мысли конечно и воля этих мест. Все внезапно и разом. Я важно подзываю дядю Степана, поглаживая, шепчу на ухо ему, хвалю одним словом, и мы принимаемся уходить восвояси: он весело и гоняясь за всем чем можно сопровождением, а я спокойно и задумчиво. Прокалывается за шиворот каплям дождик. Крутятся по сторонам деревья и уже дружным бегом летим мы к дому. Все вымокшие, затворяемся и заводим огонька: отогреваемся. Я переодеваюсь в домашние халат и тапочки, вытираю крепко до рыка дядю Семена и кормлю кашей с маслами. Сам отваживаюсь на чай, сухари, устраиваюсь у камина, и думаю почему-то о море, о чайках поющих песни, кораблях и засыпаю.

Летят чайки, заваливаясь в небесную явь,
Умопомрачительно танцуют чайки,
классика,
А я расточительно рад,..