жёнушка

Пётр Павлович заснул в начале пятого часа утра. Всю ночь ему не давала покоя Агрипина Сергеевна. Вернее её ответ, на просьбу  о женитьбе. Красивая, молодая и очень дерзкая особа! Такие, с ума могут свести пожалуй и самого чёрта! Хороша она была, и говорить тут уж нечего. Пётр Павлович, всё души в ней не чаял, а Агрипина, лишь смеялась над его признаниями. Так продолжалось уже больше года. Что уж и не перепробовал, Петруша, да только сердце её, так и не с мог покорить.
 Думал было, повеситься, да экономка отговорила, мол "ещё чего выдумали! Из-за девки то, Бога гневите!"
- Что бы ты дура понимала, в делах сердечных! Сама сроду, поди и не любила никого! - возразил ей тогда Пётр Павлович. - ты хоть Марья и деловитая, но дура, коих по всей России теперь, поискать ещё надобно!
Затем пришла весна. Агрипинушка совсем расцветала. Как цветочек. Вот и отчаявшись, решился он, позвать её замуж.
- За тебя чтоли? Замуж? - смеялась она, своим звонким, как горный ручеёк смехом, - Как хитёр то! А коли пойду, что делать то со мной будешь?
- Любить буду!
- А теперь чтоли, не любишь?
- Люблю, больше жизни люблю! Да только, ещё сильней любить стану! - как бы оправдывался Пётр Павлович.
- А ежели гулять стану от тебя? Бить будешь, да словом поганым назвать? - не унималась Агрипина.
- Да как же бить тебя, красавица? - совсем растерялся тот.
- Нет! Не пойду...
- Как же так, душенька?
- А вот и не пойду, за тебя замуж, и всё тут!
Разговор этот стоял в голове у Петра, будто кто то нарочно, повторял его над ухом. "Надобно напиться!": подумал Петр, и достал из пошарпанного секретера бутылку вина, которую купил в трактире, на деньги, что выручил с подвенечного кольца, купленного им для Агрепины, и  сменянного у еврея ростовщика, сегодня. Не то что бы он нуждался в этих деньгах, да только обида засевшая теперь в его сердце, тонкой раскаленной иглой, не позволила ему поступить с кольцом иначе. Он вынул пробку и прильнул к горловине бутылки. Закурить бы, да папирос не было.
 Опустошив бутылку, он достал следующую, а затем и ещё одну.  На душе скреблись кошки.
- А чего это мне грустить? - вдруг произнёс он. - вот сейчас пойду и скажу ей, что мол "дура Вы, Агрипина Сергевна, необразованная!" Пусть к чертям катится любовь эта, её проклятущая!
Ночной Петербург был прекрасен, и даже весенняя слякоть, ничуть не портила пейзажа. На извозчике он доехал, до места где жила Агрепина. Дав извозчику рубль, Пётр Павлович властно распорядился:
 - Я только поздороваюсь! Жди здесь! - Извозчик послушно кивнул головой.
Пётр опустошил очередную бутылку и заплетаясь в шагах, поволок себя к парадному Агрепины Сергеевны.
Дверь она открыла ему не сразу. Полусонная, ещё разгорячённая ото сна, она стояла в бархатном халате, поверх ночной сорочки. След от подушки, бледно розовым пятнышком выделялся на её правой щеке. Она, ещё не совсем осознающая, что происходит, с тяжёлыми, полузакрытыми веками, с распущенными и бесподобно ластящимися, густыми волосами была ещё прелестней чем обычно. Сладкие губки, прелестная шея, очаровательные, нежные как щёлк ладошки и великолепный девичий стан. Агрепина посмотрела на Петра Павловича, так беззлобно, и даже с долей  восторга. Будто вот так она и ждала его. И радовалась, что нашёлся тот, кто не отступится.
- Д... Ды... Дура, Вы, Агрепина Сергеевна! Чёрта вам лысого, вместо женитьбы! - еле выговаривая слова, выпалил Пёрт Павлович, и словно гимназист выбежал из парадного на улицу, спотыкаясь чуть ли не на каждой ступеньке и проклиная всё вокруг.
Домой он вернулся в половине четвёртого утра. На обратном пути он успел посетить трактир, нацеловаться вдоволь с цыганкой, и пропить сапоги. Скинув пальто и брюки на пол в спальне, он улёгся в кровать, закутался в одеяло, икнул и произнёс засыпая - " А всё таки, как, чёрт побери, хорошо быть холостым!"