Глава первая

    Сердце, подлое сердце! Ему бы впору разбиться, а оно стучит, бьётся, проклятое. Нет, не им предан был я, а оно, несчастное, было преданно мной. Всё эти ночи, бездумные, хмельные. Да простит меня Бог, этакою скотину, за такое падение. За то, что отдался страстям. За то, что плёлся безвольно, бездумно, на гибель верную. И вот теперь, ни жив, ни мёртв. Только сердце, зачем то стучит, бьётся несчастное.
    И не бывало так, чтоб с ресниц её, хоть росинкой одной, слеза покатилась, не бывало, чтобы ей приходилось нуждаться: тут и платье какое, и всё что захочешь. Разбился бы, верно убился бы, да вот только сделал бы всё, чего она пожелала. А сам-то в сторонку, этакий гордый, какой дурак был! Но ничего, позже вылечили. Как только по имени моему, по чести моей прошлись хорошенько, да ноги обтёрли, так сразу же, как рукой сняло. Однако и речь-то сейчас не обо мне. Ангельчик мой! О ней сокрушаюсь, ведь верно, из-за неё, сердечку то моему нездоровилось. Сама же, несчастная, с душою пропащей, а снаружи не бывало такого, чтоб с ресниц её, хоть росинкой одной, слеза покатилась бы!
    Любил до безумия, нельзя так любить! Оно ведь как, женщина границ не знает. Любовь - это ведь не вышивка, краёв тут с рюшечками нет, и коль не разумно подойдёшь к этому, она сама всё и возьмёт, без остатка. Макар Алексеевич, мне так и говорил: мол, любить с толком надобно, с расстановкой. Женщина должна видеть принцип в мужчине, первей всего, да такой, что коль начнёт она верёвку из него вить, так как бы он не любил её, он бы взял и все эти верёвки оборвал, да и себя в придачу, если придётся; и раз видит женщина такое, так она тут же головкой своей и думает, что ей дороже, своё слово сказать да сделать, или погубить их обоих. То есть, оно хоть в пропасть прыгай, лишь бы показать, что способен, что самодур, что мужчина! А я... дурак несчастный. Не так всё делал. Вон она, какая мудрость житейская, да как же всё тут ясно и просто. Не понимал. Всё силился, читал книжки разные, да во всех про это писалось, однако глупый я такой видать, что в книжку смотрю, а смысла нужного не вижу. Оно ведь от такого даже стыдно становится. Читаешь, к примеру, Коэльо, вот какой сильный автор, умный, так порою пишет, что настолько непонятно и настолько красиво заплетено, что, прямо, чувствуешь, вот рядом тут где-то, вот уже совсем близко и смысл и какой глубокий, а потом думаешь, пишет писатель для людей, а вот люди не понимают, ну не все, я, к примеру, такой ирод, вижу что хорошо, что красиво, а вот больше ничего не понимаю. И сразу так стыдно становится. Оно, какие книжки не читай, всё недоросль! Я ведь даже и выучился, как пришлось, да только, слава Богу, что хоть и пришлось, и пригодилось-то, как выучился! И ведь никогда не угадаешь, что изучать-то и кем работать будешь. Так о себе и сказать могу, что в обществе место занял не большое, да только сам занял, у отца моего ничего за душою не было, мать с бабкой хоть и доброта сущая, но деревня, а я сам, взял и устроил автомойку на Плехановской. Дело-то моё, может быть, и не так много приносит, не шикую, но живу в достатке.
    Работнички, правда, у меня тёмный лес. Как-то раз я у себя там книжку оставил, на видном месте, Минаева, если не ошибаюсь, в другой раз прихожу, смотрю, а бездари эти ею шкаф в подсобке подпёрли. Ужас! Лес, тёмный! Да вот только что ругаться, они ведь даже и не сознались. Один, правда посмотрел на книжку, как я её достал, фыркнул и дальше пошёл. Так я ему в след: «Осталоп!» Ох, не хватит у меня сил на них-то. Работать можно кем угодно и даже где угодно, это не работа - это люди, людей со свету сживают, в гробы вгоняют!
    Проще говоря, хватало у меня бед и до знакомства с Машенькой. Оно, кстати, состоялось зимою прошлой. То была сказочная пора, не поленилась матушка природа в ту зиму, не поскупилась: под небесным куполом всё белым-бело, солнце свет играет в льдинках, этакое сказочное убранство, не городок - чудо, маленькое королевство, на площади уже готовая Ёлка-великан, там же ребятня, каток и лавки с разными безделушками. Всё для людей, эх как живём! Какая красотища! Обо всём начальство города позаботилось, всё для нас, куда ни глянь, везде что-то продаётся, а в торговых центрах - словно сама сказка обитает. Дело шло к праздникам. Ездил я счастливый по этим центрам, закупался, что-то маме в Острогожск отправить, что-то друзьям. Макар Алексеевич, друг мой, раз уж об этом заговорили, всё пытался со мною увидеться, всё обижался на меня, что время не нахожу, а у меня, тут автомойка, там магазины, распродажи, хоть тресни, а минутки свободной нет! Однако удалось мне всё-таки выделить для него немножко времени, в субботний вечер. Отправились я и Макар Алексеевич в бильярд.
    Друг мой умнейший человек, музыкант. Студию звукозаписи держит, да какую, одни сенхайзеры бешеных денег стоят. Правда, что такое эти сенхайзеры я так и никогда не понимал, но раз он их постоянно упоминает, особенно как выпьет, мол, какая роскошь, значит вещь, несомненно, нужная. Вот и в этот раз пригубили мы помаленьку, светлого Райта, да давай в американочку. От чего бы и нет, мы ж не эстеты, нам главное, как бы лучше шар в лунку закатить. А в русском, с этими белыми, ей богу, мороки столько! Вот и решили мы, партеечку в американском штиле разыграть.
    После третьей кружки Макар по привычке стал приговаривать.
    - Чёрный не закати! Куда ты! Я говорю, чёрный не закатывай.
    А я и не закатывал, не только чёрный, но и мои, цельные. Не везло, одним словом. Суть да дело, перейду сразу же к главному. Заговорил как-то Макар, про сыночка своего, Петьку. Говорит, мол, пассия у него появилась. Я отвечаю, дело молодое, студенты как никак. Он же вздохнул, посмотрел на меня украдкой и добавил, мол, то-то и оно, что студенты и что проживать этой пассии негде. Петька переживает, по объявлениям звонит, квартиру ищет, чуть ли не съезжаться хочет. Дурь, проще говоря. И попросил меня Макар об одном одолжении. Дело в том, что я, а точнее со мною живёт моя тётка, дом у тётки большой, частный, четыре комнаты. Предложил мне Макар Алексеевич, следующий расклад: пусть поживут, комнатку снимут, платить будут, в общем, всё чин чином. Я спрашиваю, а что это во множественном числе, что это "поживут", с сыночком? Он же - нет, нет! с подружкой. Я тут прикинул; тётке моей скучно бывает, вот хоть развлечение ей какое-нибудь будет. Да и согласился. Отчего бы и нет.
    Объявил я о таких переменах тётушке. Не скажу, что новость её обрадовала, однако и против она ничего не имела. Таким образом, и дело не стало терпеть отлагательств. И уже воскресным вечером к нам въехали студентки Маша и Вика. Девочки были как мышки, ниже травы, тише воды, всё их не видно, всё конспекты свои штудируют.
    И зажили мы, как и прежде. О квартирантках я толком ничего и не знал, да какой им интерес общаться со мною, я, может, и не старик ещё, далеко не старик, да только и не мальчик, чтобы с девками розовощёкими флирты крутить. Здравствуйте и до свиданья, вот и все разговоры. Я даже и не знал, кто из них роман крутит с Петькой. В общем, всё связанное с ними, меня тогда мало волновало. Мне оставалось отработать половину недели и отправиться в заслуженный отпуск. Всё зима, всё её чары. Помню, живо время летело. Сердце томилось в ожидание праздника. Такого у меня с детства не было. А тут, и дела не в тягость и всё в проворот. Счастливое было время! Мне даже как-то раз тётка прям так и сказала: мол, вы, Антон Недоумов, счастливый человек, всё у вас устроено, всё ладно. И отчего бы ей так и не сказать, сказала же, и всё правда. Всё так! Оно ведь даже видно, я бегаю туда-сюда, а лицо у меня прямо и светится. И всё-таки, какое счастливое время было, эх!