Точка возврата. 66

Одноглазый Дракон прибыл на материк в трудное время. Оно было трудным не только для Кореи, но и для Японии, и для Китая. Однако, обо всем по порядку.
В самом начале войны, четвертого дня месяца посадки риса-сацуки, восьмого года Нагакутэ,  буддистская дивизия Като Киёмаса форсированным маршем вышла к южному берегу реки Ханган, мелководной и широкой, словно камбала. За рекой Ханган распростерся Ханян , столица Страны Утренней Свежести. Большой город, выгодно расположенный и хорошо укрепленный. Город выглядел странно, он казался вымершим. Через совсем недолгое время, Като Киёмаса стала ясна причина этого. Его извечный соперник, Кониси Юкинага, со своей христианской дивизией успел раньше. Всего на четыре часа. Кониси застал лишь следы панического бегства жителей и то, что они не смогли унести с собой. Като Киёмаса застал и того меньше – лишь хмурых самураев, сосредоточенно собирающих не бог весть какую добычу. Во избежание стычек между своими, Като приказал расположиться лагерем возле города и заняться фуражировкой, сам же договорился о своей доле продовольствия из рисовых складов столицы. Так продвигались воины Ямато, одерживая странные победы, обнаруживая свой венец победителя брошенным в пыли, так и не преломив копья на ристалище. С этого момента стихийное наступление двух соперничающих дивизий остановилось, подобно тому, как останавливается бурная волна цунами, сметя всё на своем пути, но утратив силу и скорость. Через неделю в столицу Кореи, город Ханян прибыл Укита Хидэиэ и другие командиры со своими дивизиями. Укита твердою рукою взялся претворять план Тайко  по приведению страны к повиновению. Войскам Като и Кониси приказано было продолжить движение по прежнему направлению. Кониси – на север к китайской границе, а Като – на северо-восток, к границе с Манчжурией. Войско Укита осталось в столице гарнизоном, а остальным дивизиям – предписано разойтись по другим провинциям Кореи, и мечом привести их к покорности.
Дивизии Като и Кониси выдвинулись на север и стали лагерем у полноводной реки Имчжинган. Здесь отступившая корейская армия вновь решилась опустить забрало. Противоположный берег был широк, простреливался со всех направлений, и был бы крайне удобен для корейской кавалерии. Мосты были уничтожены, а бродов японцы не знали. Десять дней противники пребывали в бездействии. На одиннадцатый день японцы применили старую, как мир, уловку. Они показали противнику тыл. Увидев японцев, сжигающих лагерь и отступающих на юг, многие горячие корейские головы бросились их преследовать. Нетрудно догадаться, что, переправившиеся отряды попали в засаду, и были уничтожены на глазах своих товарищей, оставшихся на северном берегу, заодно открыв японцам расположение бродов. Корейские командиры скомандовали общее отступление. Проявив позорное малодушие, они второпях покинули расположение, оставив корейское войско на растерзание истосковавшимся по резне, воинам Ямато.
Преодолев Имчинган, войска Като и Кониси вновь разделились: Като Киёмаса выдвинулся на северо-восток, к границе с Манчжурией, а Кониси Юкинага – на север, к китайской границе. На пути Кониси Юкинага осталась лишь одна крепость – Пхеньян. Мощный и хорошо укрепленный город, окруженный многоводной рекой Тэдонган, да, к тому же, сосредоточивший все спешно вывезенные из Ханяна запасы и оружие, представлял собой неприступную твердыню. Через три дня после победы при Имчингане, Кониси вышел к берегам реки, обрамляющей Пхеньян. Дело казалось долгим, и Кониси начал ни к чему не ведущие переговоры об освобождении прохода в Китай, заодно поджидая подкрепления. Пока послы спорили в лодке на середине реки, японское войско предалось веселью, как приказал Кониси. Тем временем, к нему присоединилась дивизия Курода Нагамаса и стала в авангарде. Созерцание праздно пьющих воинов Ямато, вскоре окончательно вывела из себя корейских военачальников, проверку на душевное равновесие им не пришлось пройти и на этот раз. Ночная вылазка корейского гарнизона, благодаря бестолковой организации, началась лишь тогда, когда забрезжил рассвет. Дивизия Курода, ждавшая этого часа, не только сдержала натиск, но провела контратаку, опрокинув наступающих в реку. Корейцы побежали к известным им мелководьям, тем самым раскрыв расположение бродов. Дивизия Кониси в это время не прервала даже завтрака. Закусив рисом, и опрокинув по чарке, воины Кониси преодолели сию водную преграду и штурмом взяли город, не считаясь с потерями. Пхеньян пал, и на этот раз в руках японцев оказалось куда как больше продовольствия, фуража, оружия и других запасов. Граница со Срединной Империей, Царством Мин, пролегала всего лишь в шестидесяти ри  от высоких стен Пхеньяна. Но, ни самураям, вставшим на его стены, ни тем, что подошли позднее, не суждено было ее пересечь.
Пока христианский воитель, Кониси Юкинага дожидался в Пхеньяне прибытия второй армии вторжения, которая  должна была завоевать Китай, войско последователя Будды, Като Киёмаса вело трудную компанию средь снегов северной Кореи, состоящую из многочисленных мелких стычек и осад. Так Като провел всю зиму, гоняя и вырезая мелкие корейские отряды, на досуге выискивая и убивая тигров в их логовищах. Тут, однако, всенепременно следует рассказать историю, что тщательно была вычеркнута из поздних военных хроник, но которая заслуживает не токмо упоминания. В провинции Хамген, Като Киёмаса, неожиданно для всех, пленил двух сыновей правителя Кореи - Им Хя и Сун Хва.  Этих совсем недавних отроков, попавших на север волею своего отца, государя Сонджо, правителя Кореи, дабы собрать новое войско, воодушевив его присутствием принцев крови. Вместе с этими царственными отпрысками присутствовала некая чужеземная девица, не только затмившая прочих своею утонченной красотой, но и обладающая столь поразительными талантами, что рассудок не силах принять этого. Вот с этою удивительною особой произошла совершенно необыкновенная история. Впрочем, этой удивительной истории будет посвящена отдельная глава нашего повествования.
Снедаемая своими внутренними дрязгами, а еще более, своею величиною, Срединная Империя, Центр Мира, Поднебесная, не умела на что либо реагировать скоро, и на мольбы государя Сонджо откликнулась лишь к осени девятого года Нагакутэ . Восьмого числа месяца-без-богов, Каннадзуки , бдительные пикеты Кониси Юкинага у стен Пхеньяна заметили стяги желтого шелка с надписью «Тай Мин» . Пятитысячное китайское войско под командованием Чжао Шэн-хуня попало в простейшую ловушку. Китайцы застали ворота Пхеньяна открытыми, вошли в город, где и нашли свою чудовищную смерть. Все, до единого.
Так и продолжалось бы это пиршество, где победные яства на столе воинов Ямато сменялось одно другим. Но, как сказал Лао Цзы: «Лежащий на земле упасть не может». Корейцам, которых не смогли уничтожить в первый год войны, оставалось лишь побеждать. Легендарный корейский адмирал Ли Сунсин, в череде праздничной снеди, преподнес японскому противнику чашу горького, похмельного питья. Адмирал Ли со своим флотом, волею богов, вбил-таки клин между островной империей и континентом. Поставки войск и снаряжения, пороха и пуль, продовольствия и лекарств, и еще многого, что требуется на войне, почти прекратилось.
Ни одна из сторон не могла одержать решительной победы. Корейцы, не имея общего командования, погрязали в партизанской войне, распыляя силы. Ли Сунсин топил и грабил японские суда, не решаясь высадится, и принять бой на суше. Прорывая корейскую блокаду, к берегам материка приставало не больше четверти судов из Японии, потому воины Ямато, терпя голод и суровый климат, не могли продолжить общего наступления, и лишь с досадою гонялись за отрядами местных партизан. Великая Империя Мин собрала огромное, стопятидесятитысячное войско, но оно пока оставалось на родине. В то время, когда скованный всегдашней нерешительностью корейский двор метался между возможными решениями. В то время, когда жаждущие подкрепления и перегруппировки японские войска старались выиграть время. В то время, когда китайские дипломаты старались понять, насколько противник опасен, и нет ли сговора между ним и корейским двором.
В это самое время на стылую  землю материка ступил Датэ Масамунэ.