Глава I. Побег 1

                Посвящаю жене.



Зал тонул в полутьме летней украинской ночи, которая свободно проникали сквозь настежь распахнутые окна.  Над столиками трепетали, как души грешников в чистилище, огоньки свечей.  В колеблющиеся конусы свечного света то и дело попадали разные предметы. То мелькнёт на миг изящная женская рука, унизанная кольцами, то сверкнет нож, то проплывет вилка с сочным куском мяса, а то приблизится к огоньку коричневая кубинская сигара с упитанным мужским лицом не конце. Сигара изопьет, почти загасив, огонек, отодвинет лицо в полутьму и злобно сверкает оттуда крошечным красным кругом.
В междурядьях сновали опереточные малороссийские крестьянки, притворяющиеся, каждая в меру своего таланта, официантками ресторана Партизан. Крестьянки улыбались, принимая заказы и деньги, приносили из таинственных мест пьянящие напитки и большущие тарелки с красиво уложенной едой, уносили в таинственные места пустую тару и большущие тарелки с некрасивыми объедками. В общем – работали они, пахали, как на панщине.
Публика отдыхала. В зале висел характерный шум, издаваемый множеством мужчин и женщин, которые стараются есть и пить изящно и непринужденно. Стучали ножи о фаянс, звенело стекло, дребезжал хрусталь, слышался тихий говор и легкий смех.
Гул кормления сопровождала простая необязательная музыка, льющийся из эстрады в торце зала, освещенной чуть обильней прочего пространства.
Рассеянное потолочное освещение стало менее рассеянным. Барабанщик Валя, пропеллером повертев барабанную палочку, вдруг разразился мелкой дробью. И свет, и дробь говорили, что артисты собрались развлечь публику не только музыкой, но и пением. По уговору между сценой и залом в этом месте полагались аплодисменты. И действительно – раздались хлопки. Впрочем, довольно жидкие.
Откуда-то сбоку, из тени, на сцену вышел певец Пантера, обряженный сообразно сценической роли – в чёрные, блестящие, облегающие одежды.  Чёрный парик и бородка, выстриженная с тщательной небрежностью, должны были дополнить образ. Впрочем, из образа лютого зверя выпирал округлый животик. Такие брюшки приобретают к сорока годам мужчины, не слишком склонные к тяготам спорта. В миру певец Пантера откликался на имя Игорь Михайлович Запруда.
Запруда вышел к краю сцены, кивнул музыкантам, сигнализируя готовность к пению. Музыканты проиграли вступление, и Запруда запел приятным баритоном с лёгкой искусственной хрипотцой. Он пел о некой женщине, которой восхищался лирический герой и которую он хотел, но та принадлежала другому. И потому герою не светило ни романтическое приключение, ни огорчительные последствия, сопутствующие всякое романтическое приключение.
Ближний к сцене столик, несколько отделенный от прочих, занимала компания из четырёх человек. Главный там был друг детства Запруды Кошей, он же – финансовый авторитет Видив, он же по паспорту – Гришаев Николай Иванович – личность загадочная и очень, очень богатая личность. В наших зазеркальных краях, где криминальные и правоохранительные органы, поправ основной закон философии, давно стали едины без всякой борьбы, большое богатство есть загадка только для несведущего обывателя, отравленного ядом телесериалов. А те, кому положено знать по роду службы или по иному роду, знали о богатых людях всё. Но Гришаев был особый случай, в том смысле, что никто из обоих органов не ведал, ни сколько он весит в условных денежных единицах, ни происхождения его веса. Среди криминальных авторитетов и милицейских генералов ходила, дабы хоть как-то объяснить безумное богатство Видива, совершенно фантастическая легенда о пещере Алладина, которую якобы открыл Гришаев в горах Большого Кавказа.
Однажды в порыве откровенности Гришаев доверил Запруде свою тайну. Он, оказывается, хакер пятого поколения.
– А другие хакеры в каком поколении живут? – поинтересовался Запруда.
Гришаев отхлебнул крошечный глоток сухого как пустыня вина, скривился в презрительной ухмылке.
– Лучшие из них в третьем, или даже во втором.
История, рассказанная Гришаевым, звучала фантастичней пещеры Алладина. Он, хакер пятого поколения, создает виртуальных хакеров четвертого поколения. Не все его создания выжили в ледяной атмосферы сети, но те, кто выжил, регулярно таскают ему каштаны из финансовых очагов.
Запруда не поверил в хакерскую отмазку. В голове не укладывалось, как могут миллионы виртуальных нулей и единиц украсть миллионы реального бабла. Легче поверить в волшебную пещеру.
Напротив Гришаева сидела баронесса Вика. Четверть века прожила Антонина Петровна Павлова, следуя сопливым комсомольским химерам. Однажды ранним утром она проснулась и с пугающей определенностью осознала, что она не комиссарша в пыльном шлеме, а баронесса Вика, что все пыльные шлемы давно продали на барахолке всеядным туристам, и что страна живет в другом веке. Она сожгла почетный красный галстук, изорвала в клочья вымпел лучшего сталевара Кузбасса, и пошла на улицу искать своего барона. И часа не прошло, как она нашла Гришаева.
По бокам Гришаевы расположились братья-близнец – Влад и Макс Семинюки – правая и левая руки Видива. Макс был умнее и претендовал быть правой рукой. Влад – хитрее, и он довольствовался необременительными обязанностями левой руки. Кроме внешней схожести роднила братьев безоговорочная преданность шефу.
Пантера завершил восхищаться чужой женщиной и принялся петь про белый пароход. Люди пили, ели, разговаривали, смотрели на сцену. Сновали крестьянки между столиков. Ресторан жил своей обычной жизнью – пьяной, иногда распутной, чаще скандальной по мелочам.
На входе появились двое китайцев: юноша и девушка, одетые просто и аккуратно. Дополнительно к белой рубашке с короткими рукавами и черным брюкам юноша имел непроницаемые солнцезащитные очки, от чего походил на хранителя Оракула из американского фильма «Матрица». Девушка была одета в легкое розовое платье. Они постояли на входе, внимательно осматривая зал, потом прошли к барной стойке и сели на высокие стулья. На них никто не обратил внимания, кроме Пантеры, который на словах «бегущая вода, уносишь ты меня» случайно глянул на вход. Пантера еще подумал, что китайка строгостью наряда отличается от пестрых одежд наших дам, как полевая ромашка отличается от голландских парниковых роз.
Ещё их заметил бармен Дима, но тому положено по роду занятий замечать новых посетителей. Дима подошел к китайской паре, вопросительно красноречиво глянул на них, не надеясь на знание русского языка.
– Апельсиновый сок, пожалуйста, – сказал юноша без малейшего акцента.
– Кока-колу, – сказала девушка.
Гитарист Сева объявил небольшой технический перерыв. Музыканты один за другим сходили со сцены, прочь из спертой атмосферы зала в духоту украинского лета. Подумав минуту, Пантера поплелся за ними. Возле барной стойки он споткнулся, почувствовав на себе чей-то взгляд. На него уставился китаец черными блюдцами очков, хищно как-то уставился. Девушка сидела спиной к Пантере, полностью погруженная поглощением напитка. Прямая спина и разворот плеч выдавали в ней спортсменку или танцовщицу. Пантера с трудом подавил желание подойти и познакомится с необычной в наших широтах парой. Он бы подошел и сказал: «Здравствуйте, меня зовут Пантера. Это сценический псевдоним и образ. На самом деле меня зовут Игорь Запруда. Заурядное имя для заурядного заведения». Они бы ответили: «А нас зовут...». И что дальше? Интересует ли его юноша? Нет. Нравится ли ему девушка? Не на столько, чтобы. И Запруда пошел дальше.
На улице у входа в ресторан курили музыканты, с которыми Игоря Запруду свела судьба случайно и ненадолго. Ударник Валя, толстый увалень, с татуированными руками и шеей. Гитарист и скрипач Сева, полная противоположность барабанщику – тощий и длинноволосый. И клавишник Олег, серьезный молодой человек с консерваторским образованием. В их маленьком оркестре Олег считался главным.
Ночь освещалась полной луной, городскими огнями и неоновой вывеской «артизан». Первая буква «П» погасла месяц назад, после штурма ресторана подразделением «Беркут».
Молодежь обсуждала последние политические новости, спор между профессором и Юлей. Кто из них прав и кто больше виноват.
Запруда стоял несколько в стороне, смотрел на луну, на проезжающие машины и вспоминал. Когда-то давным-давно, казалось, в прошлой жизни, он, двадцатилетний студент столичного университета Игорь Запруда, отчаянно спорил о выборе пути. Вся страна жила ожиданием скорых радикальных перемен: достойное существование, материальное благополучие, моральное удовлетворение. И вот перемены пришли. И что? И ничего. Выиграли единицы, проиграли все остальные. И сейчас новое поколение наступает на старые грабли.
– А вы как считаете, Игорь Михайлович, – спросил Сева.
Погрузившись в воспоминания, Запруда не слышал о чём говорили музыканты  последние пару минут. Следовало сказать что-то расплывчато философское, годящееся ко всякому случаю.
– Я думаю... кто бы ни выиграл, мы непременно проиграем.
По растерянному виду молодых людей Запруда понял, что ответ был не совсем удачен.
За клавишным синтезатором стоял Олег. Играл он безупречно. Что ему после Листа и Шопена скромная мелодия шансона.
«Мадам, уже падают листья, – наблюдая за китайской парой, грассировал Пантера под Вертинского, – и осень в смертельном бреду...».
Китайцы подошли к столику Гришаева. Вежливо поклонились, юноша что-то произнес. Гришаев жестом пригласил их сесть. Они сели. Китаец опять что-то сказал. Пантера видел, как побледнел Гришаев, как лицо баронессы стало злым. Юноша и девушка встали, попрощались едва заметным наклоном головы и удалились на словах: "Я вас слишком долго желала, я к вам никогда не приду".
Перед уходом китаец, сняв на секунду темные очки, ожег Запруду внимательным взглядом. Два быка за соседним столиком, которые везде и всегда сопровождали Видива, дернулись было, чтобы наказать обидчиков своего господина, но Гришаев взглядом и жестом остановил их. Сидите, мол, где сидите.