Непознанное счастье

ИВАН КОЖЕМЯКО


НЕПОЗНАННОЕ
СЧАСТЬЕ



© Кожемяко Иван Иванович
3 февраля 2014 года


Москва
2014 год

НЕПОЗНАННОЕ СЧАСТЬЕ

  День, который мы ждали все эти годы учёбы, наступил.
Не знаю, какими путями, кто заботился об этом, но то, что приказ Министра обороны СССР о присвоении нам лейтенантских званий подписан – мгновенно облетел выпускные курсы.
По установленной традиции мы тут же переоделись в офицерскую полевую форму, правда, с курсантскими погонами, на которых, на жёлтых полях, были нарисованы лейтенантские звёздочки.
С этой поры мы обретали особые права – свободный выход в город, где ни один патруль нас не трогал.

Мы даже не видели ни одного патруля. Словно их отменили на эти золотые семь-десять дней по всему городу.
Конечно же, вечерами мы сидели за ресторанными столиками, не выходя за рамки приличий и ответственности.
Так было и в этот день.
Я, Витя Катренко и Володя Васенков зашли в ресторанчик на территории парка у башни Гедиминаса.
Обстановка была душевной и доброй. Нас обслуживала милая девушка, с доброй и сердечной улыбкой, в национальном костюме.
К слову, за все годы учёбы недружественных проявлений, неуважения к нам, курсантам, со стороны жителей я не встретил. А если таковые и были, то лишь в среде интеллигенции, научных кругов, студенчества, с которыми мы соприкасались крайне редко.
Лишь на каких-нибудь заорганизованных мероприятиях, знаменующих «нерушимую дружбу братских народов.
Конечно, уже тогда мы понимали, что равенства и души в этой «дружбе» нет.
А на уровне бытовом, на ежегодных праздниках песни в парке Вингас – нас принимали, можно сказать, сердечно, особенно – молодёжь, а вернее сказать – очаровательные девушки.
К слову, кровосмешение в Вильнюсе было очень большим, поэтому девушки, в основном – польки, были действительно очаровательны.
Одну Юлию разве возможно забыть? Кто она, откуда, как продолжилась её судьба – я не знаю.
Но могу сказать лишь одно, что влюблены в неё мы были все, она работала в библиотеке специальной литературы, и более очаровательного создания мне не пришлось видеть за всю жизнь.
А когда один раз, на Новый год, на училищном балу, она пригласила меня на танец, хотя я и не умел танцевать, как же ликовало моё целомудренное и светлое юношеское сердце! Это были очень трепетные и волнительные минуты…
Ну, да я отвлёкся.
Помню, мы заказали себе какие-то яства, национальные, и немножко рому. Именно рому!
И когда уже он взыграл в жилах, создав прекрасное настроение, ко мне подбежала девчушка лет 3-4-х.
И совершенно спокойно, не говоря мне ни слова, стала устраиваться у меня на коленях.
Я оглядел весь ресторанчик и заметил, невдалеке, пятерых-шестерых, не помню уже, молодых мужчин и женщин, которые, чуть напрягшись, вглядывались в разыгрывающее действо.
Я им помахал рукой, давая знать, что всё хорошо и их милое создание не надо забирать, оно не причиняет мне никакого беспокойства.
Девочка была просто очаровательна. К слову, она прекрасно говорила по-русски и тут же меня допросила: кто я и почему на мне такая странная одежда, указывая пальчиком на форму.
Очень красиво, не настырно спросила: «А не мог бы я угостить её шоколадкой?
Я подозвал официантку и заказал какую-то диковинную шоколадку, с фруктами внутри, по её же совету.
И прежде чем отдавать её юному очарованию, поднял вверх и показал сидящим за столиком, откуда пришла эта девчушка, жестом спрашивая: «А можно ли ей шоколадку?»
Женщина, с очень красивой причёской, лица её я отчётливо не видел, всё же были сумерки. да и далековато было, улыбаясь, так же жестом показала  мне: «Да, можно».
Я попросил у официантки чистую тарелку, разломал шоколадку на дольки и предложил этому очаровательному созданию.
Забота о ней нисколько не тяготила меня, и я с радостью отвечал на её многочисленные вопросы.
Ела она очень аккуратно и красиво, угостив всех нас дольками шоколадки.
А когда справилась со всей шоколадкой, я минералкой увлажнил салфетку и вытер её личико, которое она смешно морщила, и руки.
Во время всех этих действий я неотрывно чувствовал внимание той молодой женщины, которая позволила девочку угостить шоколадкой.
А через некоторое время пред нашим столом предстал молодой, черноволосый мужчина, очень аккуратно и модно одетый, и предложил соединить наш и их столик и продолжить вечер.
Мы согласились, и, испросив позволения у официантки, взяли свой столик и понесли туда, где сидела эта компания молодых, но гораздо старше нас, людей.
Всем им было лет по 28-30.
Поставив столик, мы представились. Один из мужчин представил свою сторону, что мне очень понравилось.
Женщина, со столь изящной причёской, что я только и видел издали, вблизи оказалась просто прекрасной.
Очень стройная, высокая, с красивыми и ухоженными руками, длинными, от природы светлыми, почти белыми, волосами. А вернее – золотыми.
И так случилось, что меня и усадили возле неё.
Боюсь утверждать это уже сегодня, но, по-моему, её звали Лидией.
Бывают люди, с которыми рядом становится очень уютно и светло, и возникает ощущение, что ты их знал всю предшествующую жизнь.
Она была именно такой.
И, что уж греха таить, я чувствовал, что её внимания удостоился именно я, мои друзья остались ею почти незамеченными.
Мы что-то там заказали у официантки ещё и добрый вечер продолжился.
Все эти молодые люди работали в каких-то государственных учреждениях, очаровательная мама юного создания и теперь моя соседка по столу, я хорошо это запомнил, работала в статуправлении республики.
Странным было одно – молодые мужчины были столь увлечены своей беседой, что вверили нам своих дам, как мне показалось, даже с чувством какого-то облегчения и больше на них внимания не обращали.
Мы же мило болтали с молодыми женщинами, которые несколько покровительственно на нас взирали с позиций своего возраста и снисходительно улыбались, позволяя за ними ухаживать.

– А по какому поводу Вы собрались? – спросил я у Лидии.
– А у меня сегодня день рождения. Уже двадцать девять!
– А именинница позволит в её честь прочитать стихотворение?
– С радостью, только не мне одной. Чтоб все слышали, – с каким-то вызовом сказала она.
– Хорошо. Я буду очень счастлив…. Оно короткое… Но я его очень люблю.
И я стал читать стихи, даже встав из-за стола:

Два солнца стынут –
О, Господи, пощади –
Одно на небе, другое – в моей груди.
Как эти солнца – прощу ли себе сама –
Как эти солнца сводили меня с ума.
И оба стынут – не больно от их лучей,
И то остынет первым,
Что горячей

(Конечно, сегодня я понимаю - мальчишка, щенок, ввязался в очень опасную игру,она не могла оставить равнодушной такую яркую и умную женщину, и я, скорее всего, дал повод именно к дальнейшим безрассудствам, которые пришлось, затем, преодолевать уже, как говорят в народе, "сдирая кожу с рук", а в данном разе - из неискушённого юношеского сердца). 

Лидия по прочтении стихотворения, которое слушали одни дамы, да мои однокашники, но они уже к этому привыкли, так как знали, что я мог часами читать стихи любимых поэтов – вздрогнула и сказала:
– Господи, я и не слышала такого. Чьи это стихи?
– Цветаевой.
– А Вы ещё что-нибудь знаете из её творчества?
- Да, многое. Если хотите – прочитаю…
– Спасибо Вам, Иван, шли вообще-то на заурядную пьянку, а получила такой подарок от Вас…
– Видите, уже почти старуха, двадцать девять…
– Ну, положим, такую очаровательную «старуху» даже видеть приятно, а не то, что сидеть с нею рядом…
Я встал из-за стола:
– Прощу прощения у дам. Я сейчас…
И я метнулся к башне Гедиминаса. Там всегда продавали цветы.
Выбрал багровые розы и быстро пошёл назад.
Лишь одна Лидия сидела в напряжении и ждала меня.
Остальные – кто танцевал, кто выпивал, а кто – разговаривал…
Я преклонил правое колено и положил розы у её ног.
 
– Господи, зачем Вы? Но… огромнейшее спасибо Вам. Так красиво мне цветов не дарили, и я даже не думала, что так всё будет сегодня…
Это какой-то фантастический день…
И она, подняв все розы, прижала их к своей груди. Мне кажется, что её подруги  стали ей даже завидовать.
А я был на вершине блаженства.
Звучала негромкая, приятная музыка, и моя очаровательная соседка пригласила меня на медленный танец.
Именно здесь и пронеслась та первая искра, молния, которая сильно встревожила меня. А если честно – то нас обоих.
Упоительный запах дорогих духов, которых я и не слышал ранее, дурманил голову.
В моей руке покоилась рука удивительной женщины, а её тело, оформившееся и соблазнительное, всё почти, слилось с моим, ещё юношеским, угловатым и, как я говорил в ту пору, и это было правдой – не целованным.
Я не сдержался и прочитал ей ещё одно стихотворение Цветаевой, в ту пору оно ещё не было искажено Пугачёвой:
«Мне нравится, что Вы больны не мной.
Мне нравится, что я, увы, больна не Вами…»
Она только крепче сжала мою руку.
Подобного опьянения я не переживал в жизни ни разу.
В движении танца я прикасался, – и делал это умышленно, и она это понимала, – к её стройным и красивым ногам, её грудь и живот так же дотрагивались до меня, волнуя и будоража всё мое поэтическое и юношеское естество…
Никогда ранее я не переживал ничего подобного.
А когда она, освободив свою правую руку из моей, обняла меня за шею и прильнула уже всем телом к моей груди, напружинила ноги, и я это отчётливо чувствовал, мне показалось, даже звёзды над головой стали вращаться в каком-то знаковом роковом ритме.
Мы садились к столу лишь на миг, и как только начинался новый танец, она уже сама, властно, увлекала меня в тот угол площадки, где фонари почти не горели и прижавшись ко мне всем телом, шептала:
– Господи, и зачем ты мне встретился? Ты же мальчик ещё совсем. А жизнь – такая непростая и суровая штука…
В одном из танцев она не выдержала и страстно меня поцеловала. Тут же отпрянула назад и простонала:
– Господи, что же я творю? Как же жить после этого дальше?
Надо прямо отметить, как меня это не волновало, но я не был в восторге ни от случившегося, ни от того, что это может иметь какие-то последствия...
Я как-то пытался вразумить и остановить эту очаровательную женщину, видно, так и не нашедшую семейного счастья.
Но это уже было совершенно зряшным делом... Всей опасности такого "взрыва" чувств я не понимал, ибо сам не пережил до этого подобного ни разу...
Да и когда?
Уже достаточно поздно, где-то часов в одиннадцать, мужчины, договорив свои бесконечные дела, обратились к нам с предложением:
– Пошли к нам домой. Малышке уже надо спать, а мы ещё посидим.
Один из них, по-моему – муж Лидии, сказал, что у него есть замечательная рыба и какие-то диковинные напитки.
Мы с ним согласились.
Пацаны! Как же, нам было лестно, что эти уже состоявшиеся люди приглашают нас в гости.
Шли долго.
Так случилось, что и здесь мы были с ней вдвоём, так как я нёс на своих плечах прелестную малышку, которая, видно уже было, хотела спать.
Поэтому Лидия неотлучно находилась возле меня и только всё теснее прижималась к моему плечу, да лихорадочно сжимала мою руку в своей.
Куда мы шли, куда пришли, я не помнил.
Но отчётливо впечаталось в память, что дом был панельным. Не очень новым.
И квартирка, двухкомнатная, была небольшой, в которой такой массе людей было даже проблематично разместиться.
Нас встретила пожилая женщина. Я даже не знаю кем она была – или матерью кого-то из молодых супругов, или же их родственницей, а то и просто нянькой малышки.
Что мне запомнилось накрепко – это тревога, которая полыхнула в её глазах, когда она увидела, что я несу на руках уже спящую малышку, а Лидия, двумя руками, держится за мой локоть, не отходя от меня ни на шаг.
Я понёс, по указанию Лидии, малышку в маленькую комнату, положил её в кровать и тут же чуть не потерял сознание.
В темноте Лидия, прижавшись всем телом  ко мне, просто неистово  целовала меня в губы, замкнув свои роскошные руки у меня на шее.
– Господи, родной мой, милый. Где же ты был раньше? Он ведь ни разу так не отнёсся к моей дочери. Она словно не существует для него, а ты…
И она снова и снова приникала своими дивными душистыми губами к моим – запёкшимся и сухим.
Я попытался освободиться от её объятий:
– Лидия, не надо. Не совсем… уместная ситуация,  – наконец подобрал я слово, – для проявления наших чувств.
Я не смог сказать «твоих». Боясь её обидеть и оттолкнуть.
А она как-то устало и равнодушно сказала:
– А мне всё равно! Если бы я только знала, что нужна тебе со своей дочерью, да хоть на край света за тобой пошла бы. Я же вижу, какое у тебя сердце, знаю, что ты чист и не испорчен жизнью… этой.
Я крепко сжал её пальцы и уже твёрдо сказал:
– Надо идти ко всем, Лидия. Сжигать мосты очень просто, а что потом? И тот ли я, кто тебе нужен? А если наступит быстрое разочарование и во мне. Что тогда?
Она посуровела. Отстранилась от меня и сухими, жгучими глазами смотрела из темени в мои очи, ни на один миг не отводя своих от меня:
– Что-то не так? Я не нравлюсь тебе? Да и то, мне ведь уже двадцать девять, а ты мальчик ещё совсем.
  - Это не так, Лидия. Разве твой возраст имеет какое-то отношение к происходящему? Это я на коленях должен просить твоей любви, а не могу. Много тому причин. И самая главная - я не могу по-воровски выстраивать какие-то наши отношения, не сказав об этом твоему мужу.
 - Так скажи, - но уже как-то устало и тихо ответила она мне и 
 принялась раздевать спящую малышку.
Укрыв её одеялом, молча, взяла меня за руку и повела из комнаты.
В комнате никого не было, за исключением той пожилой женщины.
Вся компания и мои сослуживцы, были на кухне.
Там позванивали тарелки, что-то двигалось и переставлялось.
Лидия молча прошла мимо измученной и уставшей женщины на кухню. А та меня прямо схватила за руку, задержала возле себя:
– Деточка, сыночек! Я прошу Вас – уходите из этого дома. У них только что-то налаживаться стало в жизни, а тут – ты…
Прошу тебя, как мать, не разрушай их такого хлипкого счастья.
И уж совсем неожиданно:
– Дай мне слово, что ты найдёшь любой повод, и уйдёшь из дому, не задерживаясь…
Мне ничего не оставалось, как дать слово этой встревоженной и настрадавшейся женщине.
И не только её обеспокоенность меня давила и тревожила, а ещё – быстрота, лёгкость, с коими моя знакомая решилась на признания юному парню.
А где гарантии, что завтра она не станет так же мучиться со мной?
Фраза – моя дочь, тоже не осталась незамеченной мной.
Значит, у неё уже была дочь, когда она создавала эту семью.
А ещё - недопустимость того обстоятельства, что тоже было воспитано в наших молодых сердцах, что моя первая в жизни женщина может кому-то принадлежать до меня.
Переступить через всё это, а ещё и через то, что мы были приглашены в дом, в чужой дом, и в этом доме гостю надлежит быть учтивым и скромным, позволили мне сконцентрировать свою волю и не наделать больших глупостей, хотя я и так их свершил уже не мало.
Мы ещё что-то выпили. А в ту пору я совершенно почти ничего не пил, поэтому в голове затуманилось, и все стали есть очень вкусную рыбу.
А я тут же, без всякой паузы и, казалось, всякого предлога, даже к удивлению моих друзей, поднялся из-за стола.
Стараясь не смотреть в шалые глаза Лидии, блестевшие неестественным светом, тем более, что она дома переоделась в слишком открытое, я такого и не видел ранее, розовое платье, поблагодарил всех за гостеприимство и устремился к выходу.
«Хватит, поздно уже, мы не можем злоупотреблять Вашим гостеприимством. Спасибо Вам за всё. А милой принцессе – я указал на дверь комнаты, где спала маленькая девочка, – поклон и привет. Она у Вас прекрасна! – и при этом я поклонился Лидии и её мужу.
И уже решительно, не дожидаясь никого, вышел из квартиры и быстро стал спускаться по лестнице.
На улице было дивно. Наступила уже глубокая ночь, волны прохлады и тумана от реки Нерис, накрывали весь город.
Я, дожидаясь своих друзей, тихонько плёлся по тротуару.
Через несколько минут они меня догнали, и, мне думается, поняли моё состояние, так как ничего не спрашивали и шли рядом молча.
Вскоре мы были в училище.
А утром, рано утром, часов около семи, меня к телефону вызвал первокурсник, стоявший на часах на КПП.
Я уже знал, что произошло. Подняв трубку, ответил:
- Я слушаю Вас.
Дневальный по КПП сонно, но чётко произнёс:
– Товарищ лейтенант! (Это было самое первое в моей жизни официальное обращение, Оно так согрело душу).
Вас здесь спрашивают… Требуют… Я думаю. Вам нужно подойти на КПП.
Я поблагодарил позвонившего мне и сказал, что через несколько минут буду.
Быстро побрившись, умывшись, я сам, не знаю для чего и почему, переоделся не в полевую форму, с новеньким широким офицерским ремнём и портупеей, а в лейтенантский мундир, и пошёл на КПП.
В комнате посетителей была она, одна, Лидия.
Одета необычайно красиво, так женщины в России в ту пору не одевались, в так идущий ей костюм, выгодно подчёркивающий всю красоту молодого, но уже развившегося тела.
Лакированные туфельки на каблучке делали её ещё стройнее и выше.
А исходящий от неё дивный аромат кружил и туманил голову.
Только вот глаза были какими-то необычайно сухими и словно выжженными, да губы просто горели от волнения и бессонной ночи.
Она кинулась ко мне, схватила мою руку своими невообразимо красивыми пальцами и поцеловала.
Это было так неожиданно для меня, что у меня и земля качнулась под ногами.
– Лидия, Лидия, не надо, прошу тебя. Не надо, – только и успел я проговорить, как почувствовал и её губы, и её солёные слёзы, и нежные объятья.
– Не бросай меня. Я прошу тебя. Я знаю всё о себе, что я гадкая баба, намного тебя старше. Но мне так светло не было никогда в жизни.
А семья – семья она существует просто во имя дочери. И не более того. Никакой семьи нет давно. Я ведь знаю, что тебе наговорила его мать.
Она всхлипнула:
– Я сегодня же, слышишь, если нужна тебе, уйду из этого дома. И готова за тобой следовать хоть на край света.
Ты мне только верь. Я буду тебе верной и любящей женой.
Это была страшная минута. Та минута, где без ответа оставить обращённый к тебе вопрос нельзя.
Иначе родится подлость.
А уж тем более, нельзя воспользоваться слабостью того, кто попал, всецело, под твою власть. По крайней мере - мне так казалось.
И я ответил. Ответил не совсем красиво, даже жалко:
– Лидия, я не знаю, что тебе сказать. Ни твой возраст, ни наличие дочери у тебя меня не смущает.
Я просто не знаю, смогу ли я стать для тебя тем, кем ты хочешь, чтобы я стал.
А если ты завтра одумаешься? Пожалеешь?
Как же мне после этого жить?
Ты искушённый и опытный человек, и я буду говорить прямо – я не очень верю, что я – мужчина твоей мечты. И что я смогу ответить на все твои запросы и ожидания…
Она вздрогнула, словно от удара, молча, поднялась и пошла к выходу.
И я не пошёл её провожать.
Было стыдно и неловко, жалость разрывала душу, но того миража, марева вчерашнего, не было.
Я не любил. Я ещё не любил. А без любви взять на себя ответственность за чужую судьбу, тем более – и за ребёнка, я ещё не мог.
Ещё не страдало и не разрывалось от любви сердце, оно ещё не заходилось от боли и счастья, бессонница не иссушала душу.
Поэтому я так спокойно и даже хладнокровно говорил с этой ослепительной женщиной.
Думаю, что она просто хотела бежать от не сложившейся судьбы, так как поверить в то, что она меня полюбила за те несколько счастливых часов, я просто не мог. Я действительно не верил в это.
Самое тяжёлое и страшное, что и на этом эта история не закончилась.
На второй день, так же рано утром, меня вновь вызвали на КПП.
Уже с некоторым чувством раздражения я пошёл туда, но Лидии там не было.
Меня встретила незнакомая молодая женщина и передала мне 5-6 общих тетрадей.
– Лидия просила Вас это прочитать. А вот на листочке – адрес, по которому, если Вы измените своё решение, то вышлите эти тетради. Лучше, чтобы Вы их лично ей вручили…
И мы тут же расстались.
Я, наугад, открыл одну из тетрадей, и опешил.
Это были дневники Лидии. Воспитанная учтивость не позволила мне их прочитать.
Я думал, что я сумею переступить через себя. свои принципы. Но – нет, так я и не открыл эти тетради ни через день, ни через два.
А на третий – пошёл на почтовое отделение, прямо у нас в училище, и выслал их по указанному адресу. Даже саму бумажку с адресом положил в бандероль, чтобы не было соблазна написать по нему письмо в иное время.
Так и завершилась эта история.
Мы не были свободны от ошибок, заблуждений. Но наши офицеры-воспитатели навсегда, на всю жизнь, привили нам средства от подлости и  неправды.
Честь была выше всего.
Я не знаю, насколько правилен был мой поступок, но не любя судьбы не объединяют, а уж тем более – не воспользуются чьей-то слабостью для минутной утехи.
Господи, этой женщине сегодня уже за семьдесят! Храни её Господь и судьба! И её прелестную дочь, которой тоже уже не мало лет. Мне ведь в ту пору шёл лишь 21-й год.
И 44 минуло с той благословенной и светлой поры.
Мне даже не интересно, вспоминала ли она меня хотя бы раз. Интересно другое – нашла ли себя? Сумела ли прожить жизнь, не причинив горя и несчастий другим?
Самое страшное, на мой взгляд, когда человек в таких обстоятельствах устраивает свою судьбу, попирая другие судьбы, даже не оглядываясь на них.
Потом, гораздо позже, знал я и такие примеры в жизни.
Очень бы не хотелось, чтобы этот был из разряда подобных.
 
***

Так случилось, что на годовщину своего выпуска из училища, я оказался в его стенах.
Было много памятных встреч, незабываемых событий.
Но я не об этом.
Вечером, вырвавшись чуть ли не силком от друзей, я пришёл к знакомому дому с букетом роз. Багровых. Постояв у входной двери в дом, к квартире подойти не смел, я вставил их длинные стебли в дверную ручку и решительно пошёл обратно. В училище.
Это было моим прощанием с тем наваждением, той встречей, которая коснулась меня своим крылом, быть может - великой и священной любви, которую я не распознал. Так мне казалось.  Может она действительно была, но я не сумел этого разглядеть и почувствовать?
Не пришло моё время … Страдать и любить, верить и надеяться…


***