Неисповедимы пути

Пресвятая Богородица  услышь нас грешных, молящихся Тебе, осени нас все державным покровом Твоим, и испроси у Бога Сына Твоего:

пастырям нашим ревность и бдение о душах,
градоправителям мудрость и силу,
судиям правду и нелицеприятие,
учителям разум и смиренномудрие,
супругом любовь и согласие, чадом послушание,
обиженным терпение, обидчикам страх Божий,
скорбящим благодушие, радующимся воздержание,
всем же нам дух разума и благочестия,
дух милосердия и кротости, дух чистоты и правды.

Содержание:

Неисповедимы пути Господни...............................................2
Навес во О попе и его Попытки литературного творчества.........................................21
Молитва на Рабочие Крыша над Престольный праздник Покрова.............................................47
Покровский Пропавшие Разные Пожертвованное железо с МК...............................................59
Поп уезжает в Известковая Крыльцо в строительном вагончике.........................................68
Система Строительные леса в храме................................................75
Наружные строительные леса...............................................79
Свод в алтаре, который должен был рухнуть................................96
 «Свечной Необратимые

© С. ВИТИМ

Неисповедимы пути...

Гл. редактор А.П. Миронова
Корректор Л.И. Божко
Вёрстка Б.И. Плотников
Фото автора – 67шт.
Подписано в печать 20.08.2012года. формат 60х96. 1/16
Бумага офс. Печать офс. Физ.п.л. 6 Тираж 888
Заказ № 540.
Отпечатано с готовых оригинал-макета
на участке оперативной полиграфии.




Неисповедимы пути твои Господи!

Находясь в Святой обители, работая в храме, стоя на клиросе, живя в монастыре, пусть даже на самом куполе, человек не становится ближе к Богу, если дела его и помыслы лукавы, если злость и ненависть к ближнему раздирают его душу, если сквернословие вошло в его речь, как утреннее приветствие, как «здрасти». Если жажда наживы и власти затуманили его разум.
Что нового под звездой по имени Солнце? «Уходит род и вновь приходит род, а земля остаётся навеки». За две тысячи лет христианской истории сменилось, примерно сто сорок поколений человечества. Казалось бы, накоплен огромный опыт мирного сосуществования людей в обществе себе подобных и в агрессивной среде окружающего мира. Вроде бы нет ничего проще – исполняй десять Христовых заповедей и жизнь превратится в Рай на Земле! Выбери для себя любимое дело, построй дом, вырасти сад, посади хлеб наш насущный, воспитывай детей и отдавай излишки больным и немощным….
Но! Вдруг, в двадцатом веке, мы стали замечать, что какая-то неведомая сила сменила вектор нашего бытия. Наш научно-технический прогресс стал опережать наше нравственное воспитание. Среди равных, появились более “равные”, те, кто считал себя вне Закона и над Законом. Отбросив мораль и Христовы Заповеди, ленивые и хитрые стали прибирать власть к своим рукам.
Но страшнее и опаснее были «тихушники», затаившиеся бездельники и приспособленцы. Такие всегда следят за своей речью и всегда во время приходят на обед со своей ложкой, но камень за пазухой, который они постоянно носят, может в любой момент обрушиться на вашу голову или  отдавить вам ноги.

Почти на дне

Следуя христианским традициям, я предварительно должен извиниться и попросить прощения у братьев и сестёр, которые в моих персонажах заметят сходство с собой – любимым или своими знакомыми. Нет, нет дорогие мои, вы даже не думайте об этом. Гляньте на себя в зеркало, вы гораздо выше, чище,  духовнее! У вас нет ничего общего с этими людьми, это произошло в другом городе, в другое время и вообще в другой жизни. Да и написал это совсем не я! А если и я, то под чью-то диктовку! Просто читайте и наслаждайтесь, ибо не одна буковка не ляжет на листок, без Святой на то Воли Его.  Да простит меня Господь за то, что пытаюсь донести правду без прикрас и преувеличений. Не в суд и не в осуждение, а в назидание и обличение, как сказано в Святом писании! Излагаю истину в том виде, в котором она предстала передо мной в эти последние месяцы уходящего 2011 года и в первой половине  2012 . Если вы всё же найдёте в себе мужество и скажите:
–  О! Действительно, во мне есть эта отрицательная черта и я буду работать над собой, чтобы искоренить её из своей души и своего тела.
Или же возгласите:
–  Да! Во мне есть эти положительные качества,  я постараюсь развивать их дальше….
То, честь вам и хвала! Значит не всё ещё потеряно. В вас жив дух разумного человека и эпидемия деградации, охватившая всё человечество, вас пока не коснулась.
Все формальности соблюдены. И так, в путь!
В храм Покрова Пресвятой Богородицы, меня однажды зимой, на обед,  пригласил Андрей, торговец овощами с рынка. К какому сословию отнести эту категорию людей даже не знаю. Получив образование и офицерское звание, причём замечу – бесплатно, за счёт государства, которое в свою очередь сдирало с налогоплательщиков три шкуры, чтобы готовить «классных специалистов», эти здоровые тридцати – сорокалетние мужики, получают пенсии и стоят на рынках, лузгая семечки, проклиная правительство, да и всю страну, которая их содержит.  Дабы не обидеть купцов, живущих торговлей, считающих свое ремесло промыслом Божиим, назову его просто – торгаш-перекупщик. Девизом Андрея является лозунг: «Где бы чего по дешевке купить, чтоб потом подороже продать!»
…Да, мой дорогой друг - читатель, ты не ослышался, торгаш пригласил меня не на работу в храм, не на молитвенное Богослужение, а именно на обед. Андрей рассказал, что батюшка, который устраивает обеды в церкви, бывал в тех местах, откуда я родом и мне не помешало бы с ним встретиться.
–  Может он, чем и поможет, –  подумал я.
  Положение у меня было критическое, мне сделали операцию по удалению аппендицита и я остался без средств к существованию, так как фитнес клуб в котором я работал тренером-инструктором по цигун, вычеркнул меня из списков и сделал вид, что меня там не было. После чего от меня ушла жена, оставив с десятилетней дочкой, как говорится, на руках.
- Мне с вами тяжело, - заявила она и сделала ручкой прощальный жест.
 Друзья помогали мне,  как могли, бабушка высылала нам часть своей пенсии, благо она у неё бала приличная – северная, а я бродил по городу в поисках работы и «выклянчивая» у государства честным трудом заработанную на Крайнем Севере пенсию и получая пособие по безработным. И в этот самый критический момент моего жития на горизонте сверкнул малюсенький лучик света, затеплилась какая-то надежда на выживание в нашей «демократически процветающей России».
…Трапезная Покровского храма располагалась в строительном вагончике, стоящем с огромным наклоном во дворе храма. Подняться в него можно было по груде камней наваленной перед входом.  За сдвинутыми столами, разными по высоте, накрытыми цветастыми клеёнками  сидело около дюжины едоков. В глаза бросалось то, что рабочих за столом было два или три человека, все остальные, видимо, как и мы с Андреем приехали к дармовому обеду.  Рядом с батюшкой сидел маленький облысевший человечек и с деловым видом, жестикулируя руками, рассказывал какой он нужный и полезный для города человек, что даже губернатор с ним здоровается за руку и ездит с ним чуть ли не в одном автобусе. С этим «лысиком», по имени Жорж, я встречался уже не в первый раз и давно знал, что кроме вреда и пустой болтовни, от его действий, нет ни какой пользы. Жорж, новым людям, прибывшим в город, навязывал сказки и небылицы о своих несуществующих подвигах:
–  Таких, как я, в городе больше нет, на мне всё держится и культура, и образование, и кружковая внеклассная работа если я перестану работать, то всё встанет.  Всё замыкается на мне, я вхож в любой кабинет, со мной считается всё начальство города. Да что там города вся область у меня на крючке,- жестикулируя коротенькими ручонками, распалялся Жорж. 
И действительно он умудрялся быть членом во всех мыслимых и немыслимых фондах, где можно было хоть чем-то поживиться,  где не нужно было работать и отвечать за свои действия.
Нормальные люди, те, кто знали Жоржа хотя бы год, старались держаться от него и его болтовни подальше.
 Один мой знакомый рассказывает так:
–  Таких людишек в городе действительно человек пять. Как кобель метит свою территорию, так и они, проснувшись с утра, обегают весь город, обещая одному одно, другому другое, третьему третье. Своего конкретного дела у них нет, но заморочить голову своими обещаниями они могут любому приезжему незнакомцу. Однажды, еще в молодости, Жоржа поставили директором «Дома пионеров», а через год выгнали, так как он завалил всю работу. Там ведь нужно было содержать в чистоте и порядке огромное здание, организовывать кружки и секции, составлять планы работ. Но самое главное, то, что дети видят любую фальшь, показуха  их отталкивает и вызывает недоверие ко всем взрослым людям.
 Как работал Жорж? Да очень просто. Он приходил во дворы многоэтажных домов, где пацаны гоняли рваные мячи и доставал из пакета новенький, кожаный футбольный мяч.
–  Кто хочет стать настоящим футболистом и гонять не рваную калошу, а настоящий мяч, - спрашивал Жорж.
– Реакцию детей и подростков, многие из которых и мяча настоящего не видели, была естественна и предсказуема:
–   Мы хотим, – кричали дети и обступали со всех сторон Жоржа.
–   Подходите и записывайтесь в клуб, - перекрикивал их Жорж. Он делал пару снимков в кругу детворы на фоне номера дома,  для отчёта перед начальством, опускал свой заветный мяч в пакет и торжественно удалялся в следующий двор. Так в городе было формально создано огромное количество не только футбольных, но и волейбольных, хоккейных и прочих клубов. Из городского бюджета на эти лже-клубы стали «капать» деньги налогоплательщиков.  Руководителем в которых, как выяснилось позже, был один человек  –  Жорж. Он составлял липовые отчёты о проведённых соревнованиях. Точно так же Жорж создавал «клубы» в школах и других учебных заведениях. Директорам учебных заведений нужна была отчётность о проводимых соревнованиях, а Жорж зарабатывал на этом деньги и свой фальшивый, дешевый авторитет. Ни о каком нравственном воспитании молодёжи не шло и речи, ведь тренировалась «футболисты» сами по себе, кто как мог. Когда же вдруг приезжало начальство, Жорж устраивал показные соревнования. После проведения таких соревнований, подростки дружно шли к пивнушке, закуривали, а напившись, устраивали мордобой тем, кто плохо играл. Остап Бендер по сравнению с Жоржем просто младенец и патриот своего Отечества….
Но вернёмся в трапезную храма… 
…Сесть за один стол с этим брехуном и бездельником, я отказался,  сославшись на то, что ещё не заработал в этом храме на обед. Ибо в Святом Писании сказано: «Блажен муж, который не ходил на собрание нечестивых, и на пути грешных не стоял, и в обществе губителей не сидел…». Я готов был провалиться сквозь землю от стыда, что как этот лысый болтун, как Андрюха, который целый день торчит на рынке, словно базарная баба, разбирая последние сплетни, словно поберушка, я припёрся в храм за похлебкой. В глазах священника я прочёл полное безразличие, к своей «персоне». Я осознал, что ничем не отличаюсь от бродяг, пьяниц и брехунов, типа Жоржа , которые приходят толпами к настоятелю святой обители за похлёбкой.   Выходя из вагончика, я краем глаза заметил, как Андрей с аппетитом уплетает наваристый борщ с фасолью.
–  Чем меньше нас, тем больше нам,  –  пошутил священник, мне  вдогонку, утирая пот со лба.
***
…Следующая встреча, с Покровским храмом у меня состоялась ровно через полгода. Один знакомый пригласил меня в качестве подсобного рабочего, назначив цену в 50 рублей за час работы.
- Платить буду каждый день, по окончанию работы. В твои обязанности входит: помогать каменщику, обкладывать кирпичом деревянный дом, который я купил для сына,  - сказал «барин».
Выбора у меня не было, я согласился с одним условием, что буду приходить на работу рано утром, чтобы в обед вернуться домой и покормить ребёнка. На том и сговорились.
Каменщик Данил, был неплохим мастером. Работал он ловко и быстро. Кирпичи в его руках, вращались, словно детские кубики, выстраиваясь вдоль покосившихся стен старого деревянного дома. Работа спорилась, я едва успевал замешивать цементный раствор и подносить кирпичи. Данил был большим любителем задавать вопросы и рассказывать каким он был раньше пьяницей. Он вступил, в какую-то секту, а потому в настоящее время не пил, не курил и очень этим гордился.
На третий день работы, барину не понравилось, что Данил требует от него оплату за выполненную работу. Они долго спорили, кто из них «круче» и как правильно считать кирпичи в выложенной стене. В конце  концов, барин отдал заработанные Даниилом деньги, а тот забрал свой инструмент и, не прощаясь, ушёл. Барин заставил меня наводить порядок во дворе, сказав, что завтра будет другой каменщик.
На другой день, ближе к обеду, когда я уже собирался идти домой, появился Василий. Он был полная противоположность Данилу. С сигаретой в зубах, с невыветривающимся запахом перегара.
–  Я люблю поспать часиков до одиннадцати, а потому работать мы будем с обеда. А сейчас давай-ка сгоняй за пивом, а то у меня башка раскалывается,  –   сразу же заявил он.
–  Тебе придётся поискать другого подсобника, сказал я и ушёл домой.
На другой день ко мне приехал барин.
–  Что у вас там с Василием произошло? Он требует, что бы я другого подсобника нашёл.
–   Ищи.  Такого, который этому алкашу будет за пивом бегать, да с обеда на работу выходить.
–   Тебе, что деньги не нужны?
–   Я же сказал, в обед я должен быть со своим ребенком. Тем более что после операции выходить на работу в самую жару я пока не готов.
–  Ладно, приходи с утра. Натаскаешь кирпичи, приготовишь раствор. Во дворе, в саду, сам видел, работы непочатый край.
 
На том и порешили. В шесть утра, с первым автобусом, я приезжал на работу. Старинный, покосившийся домишка с треснувшим фундаментом стоял на косогоре вблизи речушки с рыбьим названием Ельчик. Ветхий, чёрный от времени забор с деревянными воротами едва держался на подпорках. Сад был настолько запущен и захламлен гнилыми деревьями, что пробраться сквозь заросли было невозможно.
 Расчистив место под огромной вековой елью, росшей в саду, я каждое утро, в течение двадцати минут, выполнял комплекс упражнений цигун. Приступал к работе ровно в семь и заканчивал в час дня. К этому времени появлялся Василий. Работник он был никудышный и всячески старался это подчеркнуть. Поставив на газ чайник, он долго ходил вокруг дома. Пыхтел, как паровоз выпускал клубы дыма и матерился. Напившись чая, натягивал «шнурку», так он называл единственный инструмент, которым пользовался в своей работе. Инструмент состоял из тонкой веревки, намотанной на обломок доски. После этого вновь курил, матерился, брал молоток и начинал разбирать стену, которую выложил вчера.
–   Спешить мне некуда, а кирпичи барин ещё привезёт, бормотал он себе под нос.
Вскоре появлялся сосед. Пошушукавшись и позвенев мелочью,            он убегал в магазин за пивом, а Василий не спеша начинал вновь выкладывать разобранную стену. Первые два, три ряда, пока он был трезвый, у него получались более-менее ровно, а те которые он клал после возвращения соседа, получались кривыми и на следующий день весь процесс разборки стены вновь повторялся.
Мое присутствие, непьющего с ними подсобника, видимо не только смущало, но и оскорбляло Василия. Он стал требовать от барина моего увольнения.
–   Зачем вам тратить деньги на подсобника, я сам могу всю эту работу выполнять,  –  говорил Василий.
В конце концов, жадность взяла своё и «барин» выгнал меня, не доплатив каждый день по часу.
Спустя неделю, он вновь появился у меня дома.
–   Ты ведь без работы сидишь, а одному человеку во дворе навес надо сделать. Деньги у него есть. Я бы и сам взялся, да вот жаль времени нет. Давай поехали, я вас познакомлю,  –  заявил он тоном, не терпящим возражения.
Расхаживая с деловым видом по двору и грациозно жестикулируя руками, он объяснил мне, как построить деревянную крышу и покрыть её поликарбонатом.
–  Прибиваешь брусок к дому и бросаешь на него доски, второй конец прибиваешь к забору, а сверху крепишь поликарбонат, тут любой ребёнок справится. Если что не будет получаться, я приеду и подскажу, –  как опытный мастер заявил он сел в машину и, подняв облако пыли умчался. 
Я остался один на один со священником, хозяином дома, с тем самым который кормил Жоржа и Андрея и с воображаемой крышей, сколоченной из досок.
–   Вы посчитайте и скажите, сколько будет стоить ваша работа, –  сказал священник.
–  Человек, который меня привез, платил мне, как подсобному рабочему пятьдесят рублей в час, –  не задумываясь, ответил я.
–   Хорошо. Меня устраивает ваша цена. Можете приступать к работе прямо сейчас. Вы тут прикиньте, какой нужен инструмент и сколько необходимо материала, а сейчас, мы с вами съездим к моей маме, вы посмотрите, как у неё покрыт двор.
Мамин двор оказался, как игрушка. Строганные, отшлифованные, покрытые лаком доски и бруски были идеально подогнаны в пазы. Поликарбонат ровно лежал на конструкции, которую собирали не плотники, а скорее столяры-краснодеревщики. Та картина, которую нарисовал жестами «барин» во дворе у священника, явно не соответствовала увиденному.
–  Это конечно сделано красиво, но мне больше нравится, металлический каркас, через него проходит больше света, - как бы, между прочим, заметил священник.
–   Чтобы изготовить такую деревянную крышу, нужна столярная мастерская, со специальным оборудованием, со сверлильными, долбильными и шлифовальными станками, а вот сварить металлическую гораздо проще, я ведь в молодости работал на флоте и обучился сварному делу, - сказал я.

Навес во дворе


Ровно сорок лет прошло с тех пор, как я, работая в Ленском речном пароходстве, и в зимний период на отстое флота получил диплом сварщика. С тех пор, это ремесло обходило меня стороной. Я думал, что никогда уже им не воспользуюсь. Но, как говорится:
 –  мы предполагаем, а Господь располагает.
 Мы, со священником, съездили в магазин и приобрели почти всё необходимое для сварщика. Конверторный аппарат, два щитка, один из которых с электронным автоматическим затемнением стекла, электроды.
 В помощь мне, священник направил Кирилла, старичка с неуравновешенной психикой. В первые три дня, работа кипела. Старичок всю инициативу взял в свои руки, он принёс самодельный аппарат, громоздкий и тяжелый с длинными кабелями. Переносить его можно было только вдвоём. В отличие от новенького, экономного конверторного аппарата, самоделка брала на себя столько напряжения, что у соседей в округе перестали показывать телевизоры и начались проблемы с холодильниками.
–   Купили, какую-то ерунду, он наверняка и электроды в три миллиметра не потянет   –  сказал Кирилл, с ненавистью глядя на новенький переносной аппарат.
–   А ты возьми и попробуй его в работе, –   ответил я.
- Ну вот, буду я еще время тратить на детские игрушки,  –  с раздражением сказал Кирилл,  –  мы будем варить моим аппаратом.
  Он не замеряя, резал болгаркой трубы и металлические угольники, собирал фермы и командовал:
–  Вари!
  Я варил. Он отрезал. Я снова варил.
 На второй день Кирилл принёс самодельный держатель для электродов.
–    Это тебе подарок, сказал он.
–   Мне не нужны такие подарки, у меня и аппарата нет, а вот для храма, это вещь нужная.
–   Пусть остаётся в храме, ты варишь хорошо, будешь им работать, –   с важным видом знатока, сказал Кирилл.
 На третий день мне стала надоедать эта бестолковщина. Один стык мне приходилось варить по три, четыре, а то и пять раз. Кирилл пыхтел, резал, сжигая отрезные круги на болгарке, приставлял арматуру к трубе и командовал:
–  Вари!
Я варил и, подняв по лестнице ферму на место, обнаруживал, что она оказывалось либо короткой, либо длинной. Приходилось вновь спускать её вниз и всё начинать сначала. Сборка велась “абы как” и “на глазок”. Фермы получались косыми и не похожими друг на друга.
–   Послушай Кирилл, ты когда-нибудь варил такие крыши? Я, к примеру, это делаю впервые. Но когда я работал на судостроении, то там все фермы варили по шаблону, а мы с тобой один стык полдня перевариваем. Может, давай я замерять буду, а ты варить.
–   Ты что меня учить вздумал, как мне работать, –   возмутился Кирилл.
–   Я не собираюсь тебя учить, но и скакать без толку по лестницам туда-сюда мне тоже не доставляет удовольствия.
–   Ах, ты не хочешь работать,  –  завопил Кирилл и начал разбрасывать инструмент, затем схватил аппарат, забросил его в багажник машины, собрал все кабеля, в том числе и держатель, который подарил храму, сел в свою «Ниву» и уехал.
–   С ним такое часто бывает. Распсихуется. Убежит. А через неделю у меня вновь благословение просить будет. Вы уж с ним поаккуратней. Иначе мы так крышу до снега не сделаем,  –   сказал священник, подъехавший на новенькой иномарке.
–   Я не могу выполнять бестолковую работу,  –  возразил я и показал фермы, стыки которых переваривал по несколько раз.
–   Смирите свою гордыню и с молитвой работайте,  –   нараспев пробасил священник.
–   Какая гордыня? Мы тратим уйму времени, электродов и отрезных кругов, которые стоят не малых денег,  –   возмутился я.
–   А вы, что из своего кармана деньги тратите или у вас есть другое предложение?
–   Давайте возьмём другого человека.
–   Мне не нужны посторонние люди в доме. Идите и работайте,  –  бросил через плечо священник, сел в машину и уехал.
Через неделю, Кирилл действительно вернулся. Рот был растянут в благодушной улыбке. Будто бы ничего не произошло, он распростёр объятья и прижался ко мне, как старый друг, с которым давно не виделись.
–   Сергий, вы только не спорте с ним и ничего не говорите, иначе он вновь сбежит на неделю, –  сказал священник, уличив момент, когда Кирилл отошел к машине. 
Работа продвигалась медленно. Без перекуров и лишних слов. С коротким перерывом на обед. Кирилл по-прежнему не брал в руки рулетку, уровень и другие измерительные инструменты, всё делал «на глазок». Как одержимый, он кромсал арматуру, сжигая отрезные круги на «болгарке». Как молодой, взбирался по лестнице под крышу с металлической фермой в руках, затем спускал её вниз и вновь резал. Я это воспринимал, как испытание моей нервной системы. Читал про себя молитвы и пел песни иеромонаха Романа. Казалось, что мракобесиям не будет конца. Дважды Кирилл разбрасывал инструмент и покидал работу на неделю. Когда дело дошло до укладки огромных, дорогостоящих листов поликарбоната, я ещё раз убедился, что Кирилл, также как и я делает это впервые. Положив лист поперёк крыши, он схватился за «болгарку», чтобы его резать.
–   Это тебе не железо, которое можно приварить.  Прежде чем кромсать, давай сходим на стройку или в строительный магазин и поговорим с мужиками. Наверняка найдутся специалисты, которые подскажут, как правильно укладывать листы, - предложил я.
–   Мне нечего подсказывать. Я сам всё знаю.
–   Если знаешь, тогда зачем кладёшь лист поперёк крыши? Любому понятно, что дождь по стыку листов, который проходит посредине нашего навеса, будет затекать под листы и течь под крышу.
–   Ты что такой умный? Меня учить вздумал? Ты тут за деньги работаешь, а я во Славу Божию, –  распсиховался Кирилл и как обычно начал расшвыривать инструменты.
–   Не помяни Господа Бога всуе. Если бы я был умный, то давно послал бы тебя подальше и пригласил нормального помощника. Тебя «жаба» душит от зависти к моим деньгам? Да мы в обед съедаем больше, чем делаем за день, так что я с тобой не только денег не заработал, но и семья с голоду пухнет. Поликарбонат я тебе резать не дам.
–   Но и делай сам, - махнув рукой, сказал Кирилл и выскочил за ворота.
На следующий день, Господь услышал мои молитвы и послал помощника, с которым мы завершили работу за два дня.

О попе и его работнике…

Поп предложил мне работу в храме.
–   Пока у нас денег нет, но я готов выплачивать вам по две тысячи. Как только появятся деньги, ваше жалование увеличится до той суммы, которую мы с вами обговаривали в самом начале нашего знакомства, –  сказал он и, пронзив меня испытывающим взглядом, добавил, –  а может и больше. Кроме этого у нас готовят хорошие обеды.
 Не дожидаясь ответа, он передал мне связку ключей, коих насчитывалось более дюжины.
–   Пойдемте, я покажу вам, что необходимо делать в первую очередь.
 В храме повсюду валялись лопаты и вёдра. Кучами, без всяких прокладок и лёжек, свалены шести и восьми метровые необрезные доски.
 В старинном полу, набранном на шпунтах, из равных по ширине досок, и сколоченном кованными четырёхгранными гвоздями, повсюду виднелись дыры от кострищ и гнили. В огромной трапезной, большая часть полов была разобрана, а на одном из двух престолов, (Варвары и Никиты) возвышалась громадная куча из мусора и гнилушек.  Мне показалось, что я попал на свалку. Инструменты, гвозди, бочки, мебель, тряпки, ковры и многое, многое другое всё валялось по храму под толстым слоем пыли.
–  В первую очередь, нам нужно заделать вот эту дыру в полу, чтобы можно было спокойно проходить из трапезной в летний храм,  –  сказал священник, –    а затем, разделить перегородкой из досок эти два помещения. Ну и постараться навести хотя бы какой-то элементарный порядок,  –   добавил он, благословил меня на работу и умчался по своим делам.
Величие и размеры храма просто ошеломляли своими масштабами. Внутри он казался ещё больше, чем снаружи. Высота от деревянного пола до свода купола составляла 38 метров. В трапезной, под полом были видны своды воздуховодов, через которые тёплый воздух от печи, расположенной в подземном помещении, попадал в храм. Старинная система печного отопления была уникальной. Печь загружали осенью, почти всю зиму она медленно горела, регулируемая воздушными заслонками.
Со стен, столпов и потолочных сводов из красного кирпича свисали корни деревьев, которые долгие годы росли на крыше, пока там не постелили  мягкую кровлю из толи, предварительно спилив деревья. Корни были похожи на гигантскую  паутину. Самое удивительное то, что под толстым слоем штукатурки, сделанной из известкового раствора, корневая система опустилась по стенам и столпам до самой земли и напоминала кровеносную и лимфатическую системы животного или человека. Корни вытягивали влагу из стен и столпов, за счёт этого кирпичи и кладка сохранились, как новые.
 
Возможно, благодаря этим корням, стены трапезной остались целыми и невредимыми, деревья вытягивали всю влагу из кирпичей. Огромные корни, пройдя сквозь потолочные своды, не выдавили не одного кирпича, а аккуратно прошли в меж кирпичном известковом растворе.

С первыми лучами солнца на первом шестичасовом автобусе я приезжал в храм. Под этими огромными величавыми сводами, я казался маленькой букашкой, пытающейся навести порядок внутри помещений.
В первые же дни я привёз свой деревообрабатывающий станок и начал выбирать из горбыля подходящие доски для перегородки между трапезной и летним храмом. Заделал дыры в полу между этими помещениями и освободил трапезную от хлама и гнилых досок. Сколотив из старых поддонов верстак, я разложил весь столярный инструмент, повесил топоры, пилы, разложил по ящичкам гвозди, шурупы и саморезы. Наваленные кучами сырые доски уже начали синеть и гнить, поэтому в срочном порядке пришлось сортировать их и укладывать на лёжки.


Попытки литературного творчества

Туристы, которые ежедневно посещали храм натолкнули меня на мысль создать буклет о храме с историческими датами и фотографиями. Взяв благословение у священника, я ночами сидел за компьютером, подбирая материал.
После появления первого буклета, я столкнулся с непонятным для меня негодованием попа.
–   Откуда вы взяли эти фотографии? Где вы нашли эти даты? Откуда эти материалы, - нервничая и потея, скороговоркой спрашивал он.
На другой день, я принёс свои книги об отце и объяснил, что являюсь членом Союза военных писателей.
–   На мой взгляд, было бы не плохо издать при храме свою газету. Назвать её можно «Покровские родники» или «Покровский вестник» В ней можно освещать все, что происходит в храме, - со свойственным мне запалом рассуждал я, пока поп рассматривал мои книги.
 Поспешно перелистывая страницы, поп, с пренебрежением сказал:
–   Я образованный и настолько высоко духовный человек, что мне не доставляет удовольствия читать светские книжонки. Да и времени у меня на это нет.  На лбу у него выступили крупные градинки пота.
Я забрал свои книги и больше никогда ему не показывал. Но буклеты продолжал печатать, не требуя за них ни какой компенсации или оплаты с туристов, раздавая их бесплатно.
Однажды за трапезой поп, с иронией в интонации, как бы, между прочим, заметил:
–  Раз уж Сергий решил заниматься просветительской деятельностью, то может мы, как положено, создадим редакционную коллегию и будем издавать свою газету, а не эти малограмотные листочки раздавать людям.
–   О, да! Батюшка! Это гениальная идея, у нас в Воронеже очень много молодёжных православных изданий и здесь мы создадим молодёжную рубрику, - заискивающе пробубнил Семен, певчий из хора. Он всегда за трапезой сидел рядом попом.
–   Вот  и хорошо. Ты Семён и займётесь этим делом, а Сергий подберёт стихи о Покровском храме или на праздник Покрова.
С августа по октябрь поп никому не давал покоя, постоянно требовал материалы, фотографии, стихи, заставлял выдумывать всё новые названия, требовал заниматься вёрсткой газеты. Я передал ему около пятидесяти страниц машинописного текста, десятки стихов разных поэтов, но попу ничего не нравилось. Я познакомил его с главным редактором газеты «Елецкий Вестник», но и журналисты, не могли понять чего он хочет? В конце концов, все, наконец, поняли, что он просто издевается, и перестали собирать материалы. Я вновь напечатал буклетик, раздавал его туристам и прихожанам. Ведь на это у меня было поповское благословение.
Как-то раз, в обеденный перерыв, в вагончик вбежала регент,
–   Знаете Сергий, а мне вовсе не нравится стих, который вы напечатали для газеты. В нём нет духовности и вообще лишь одни просьбы от Богородицы, будто бы она всем, что то должна давать. Вот послушайте, какие стихи мы должны петь и слушать,  –   она поставила рядом с собой ещё одну певчую и начала по бумажке, дрожащим от волнения голосом петь псалмы…
Я был немного шокирован, таким нападением, но, не подавая вида, продолжал есть. Закончив пение, певчая опёрлась руками о стол и нагло заглядывая мне в глаза, спросила:
–   Ну, ты теперь понял, что такое настоящие православные стихи и как их нужно исполнять? 
Отхлебнув из кружки глоток горячего чая, я на распев, что бы ни рассмеяться сказал:
–  Во-первых, не хочу вас обижать, но монашки в монастыре поют гораздо лучше и без бумажки. Вы хотя бы текст выучите. А во вторых, я не пойму чем вызвана ваша истерика. Стих написала девочка, которая лежит прикованная к постели и обращается к Богородице и Матерь Божия даёт ей надежду на исцеление:
 
Молитва (на Покрова)

Богородица, вечная Мать!
Ты услышь меня, дай мне сказать!
На судьбу свою я не ропщу,
Но по-прежнему счастье ищу.
Твоя сила – легенда в веках,
Доброта – яркий свет в небесах.
Пожалей меня, дай мне покой,
Сокровенную тайну открой!
Расстели надо мной свой покров,
Защити ты меня от врагов,
Подари ты мне яркий успех,
Чтоб сказали, что я – лучше всех.
Снизойди на меня, благодать,
Помоги мне счастливою стать.
Дай мне силы семью защитить
Ради тех, кто умеет любить.
На молитву мою отзовись,
Помолись за меня, заступись.
Не оставь без защиты своей
Ни меня, ни любимых людей.
Лана

 А вы здоровые женщины вместо того, что бы проявить милосердие и христианское сострадание, мешаете мне кушать со своими исполнениями невыученного текста. Вам, что больше заняться нечем?
Певчая, как ураган вылетела из вагончика, следом за ней, извинившись и  пожав плечами, вышла вторая девочка.
К престольному празднику Покрова, поп всё-таки напечатал в редакции «Елецкий Вестник» нулевой – праздничный выпуск «Покровский Вестник». Ни одной статьи, о проводимых работах в храме, ни одного стиха, которые мы писали, в этом выпуске не были напечатаны. Выпуск получился таким же бездарным, пустым и бездушным, как сотни газет издаваемых бездарными главредами. Почти под всеми статьями стояла подпись попа…
 
Рабочие клички
Первым, кто начал выражать недовольство моей работе, был торгаш Андрей.
– Может, вы Сергей Александрович, нас заставите разуваться, при входе в храм? Навели тут свой порядок, что заходить противно. Полы подмели, инструмент разложили, – как бы в шутку, с ехидной усмешкой, говорил он.
Андрей приезжал в храм обычно к обеду. Потолкавшись с полчаса, исполнив какие-нибудь мелкие поручения, с чувством выполненного долга садился за трапезу. Отобедав, он ссылался на свою неимоверную занятость и уезжал на рынок, продолжать лузгать семечки.
 Работало в храме обычно два три человека. Были такие работники, которые отказывались от трапезы:
 – Я и дома могу поесть, а в храм пришёл поработать, так что дайте мне ещё задание, пока вы кушаете, я ещё хоть какую-то пользу храму принесу, –  говорили они. Я показывал, что нужно сделать, но приезжал поп и переставлял их на другую работу, затем на третью и, в конце концов, возвращались к той работе, которую я давал первоначально. Люди не понимали, что от них хотят.
–  Мы пришли храм восстанавливать, а он нас по кругу гоняет, да помои заставляет выносить. Что нам делать? – спрашивали они у меня.
В дальнейшем  эти люди уже не приходили…
 Но за обеденный стол садилось двенадцать, тринадцать человек, таких, как Жорж и торгаш Андрей . Бригада едоков дружно и весело обсуждала светские новости, рассказывали анекдоты и напоминали друг другу, что «церковь, это мы люди, а храм, это всего лишь нагромождение камней, песка, глины и извести…»  Тут же за столом, вроде, как в шутку поп всем раздавал клички: «Тромбон, Сухофрукт, Якут, Кормушка и пр.» После обеда эти людишки вновь, словно дым растворялись и появлялись на следующий день в это же, обеденное время.
В вагончике стояла «фирменная» печь, которая топилась дровами. Нам её пожертвовал мой хороший знакомый хозяин магазина. После этой жертвы,  произошло, как в сказке о «Золотой рыбке». Поп постоянно требовал от меня, то трубы,  то изоляцию, то брёвна, то доски. Мне уже было неудобно перед хозяином магазина, а попу всё было мало и мало. В конце, концов, я отказался ходить в магазин и попрошайничать.
С первых же дней выполнить до конца какую-то одну работу в Храме, мне не удавалось лишь по одной причине, поп постоянно находил новую. Стоило заняться полами, как он требовал, делать стенку. Занялся стенкой, он прилетал и требовал варить яму для извести. Только протянул провода к яме, как срочно нужно было бежать на разгрузку машины,  очистку чердака на трапезной или уборку кирпичей в подвале. Поп видимо думал, что у меня шесть пар рук и столько же ног. Спасало от  всей этой кутерьмы лишь то, что он очень часто уезжал в Москву. Тогда я распределял рабочих и без суеты, помолясь, мы  делали богоугодное дело. К Престольному празднику мы застелили полы, в тех местах, где были сожжены доски. Я поставил перегородку с дверями, между летним храмом и трапезной. Выставили огромные престольные камни. Вымели и вымыли полы. Расстелили ковры, которые валялись в пыли по всем углам. Перебрали и переложили доски. Как только приезжал поп из Москвы, люди переставали ходить на работу.
–  Мы не понимаем, чего он хочет. Такое впечатление, что он просто издевается, гоняя нас с места на место. Когда он уедет в Москву, вы нам позвоните, мы придём и поможем. Храм надо восстанавливать, а не бегать по кругу, да на обед людей пересчитывать,  – роптал народ.

Помощник.
 

 Накануне Престольного праздника в храм  привели  Егора.  Мутный человек с еврейской фамилией, объявил себя спасителем человеческих душ, долго объяснял мне, что нашёл это «невинное создание» замерзающим на дороге, что эта «заблудшая овечка» стремится познать Бога и уже практически не пьёт и не курит. Нарисовав вокруг себя величественный нимб, «благодетель» торжественно удалился, сославшись на занятость, оставив нас с вполне упитанным бомжем. При этом, «душе спаситель», забыл сообщить маленькие подробности, что Егор весь покрыт струпьями и коростами, что до этого он ошивался у сектантов, где его поили, кормили, а после, не знали, как от него избавиться, так как он постоянно пьянствовал. Бомж Егор был физически силён, он умел пользоваться молотком и бензопилой.  Познал он так же и христианскую добродетель, при которой, как ему казалось,  можно грешить, вести распутный образ жизни, пьянствовать и, сквернословя унижать ближних, а Господь он милосердный и всё простит при покаянии. Хотя о милосердии Господа он мало что знал и размышлял по-своему:
– Эти сектанты-богомольцы, народ двинутый, им можно вешать любую лапшу на уши, они всему верят и всё прощают, - так он отзывался о людях, которые давали ему хлеб насущный.
  Поп поселил Егора в трапезной. Отгородив занавеской часть вагончика и поставив там раскладушку, Егор с первого дня решил взять «власть», среди рабочего люда в свои руки. Он заявил, чтобы я поскорей ввёл его в курс всех дел и передал ему ключи от помещений, так как он теперь будет постоянно жить при храме, а мы будем приходить к нему на работу. На второй день Егор объявил, что у него день рождения. Рабочие, естественно сбросили по сто – двести рублей и вручили ему в качестве подарка. На следующий день Егор вышел на работу с явным запахом перегара. В тёплый трапезный вагончик рабочие перестали заходить, так как повсюду были развешаны грязные вещи Егора и по углам валялись пустые банки из под пива. Люди переодевались в холодном сыром храме. Вовремя трапез, Егор демонстративно снимал рубашку и начинал чесаться прямо над столом, промокая сукровицу у себя за ушами туалетной бумагой и бросая её на стол. Затем он тщательно облизывал большую ложку и зачерпывал из общей банки сметану или мёд, после чего никто уже к этой банке не прикасался. Обследование в венерическом диспансере,  на котором я настоял, было проведено формально, со слов Егора, ему поставили диагноз псориаз. По крайней мере, так сказал нам поп и муж певчей, который работал в вендиспансере инженером по гражданской обороне.
 – Всё суета! - сказал Екклесиаст и сказал он это, как мне кажется,  именно для данного случая.
 Бомж Егор во время Престольного  Покровского праздника чистосердечно заявил:
–  Я ничего не соображаю в ваших праздниках, не люблю «этого кипеша», а потому не собираюсь быть на побегушках.
 Трапезный вагончик, в котором стоит печь, стоимостью более десяти тысяч рублей, пожертвованная на храм.  Егор воспринял, как подарок судьбы и уже считал собственным жильём,  по крайней мере, на ближайшую зиму. Он с матами набрасывался на женщин, которые приходили в вагончик для приготовления трапезы для прихожан.
–  Если не хочешь помогать, то хотя бы не мешай  и не ругайся матом, - сказал я Егору.
Он уходил в магазин за пивом и «забил» на весь православный мир. На другой день, после праздника, без зазрения совести, Егор взял денежное вознаграждение, которое раздавал поп за активное участие в подготовке к празднику. Забрав деньги Егор ударился в пьянку. На исходе дня, он заявился в храм чуть живой и, набросился на меня с матами.
- Какого хрена  ты замкнул все двери? Чего ты тут свои порядки устанавливаешь!  Я звонил попу и он мне всё простил, а ты, как холуй, ещё чаю мне должен подать и в постель, - заявил Егор.
Взяв бомжа за шиворот, я подвёл его к двери и, глядя в одурманенные глаза, сквозь зубы процедил:
– Пошёл вон из храма, я тебе не поп, материться в Святом месте не позволю. Хочешь узнать, как я с хамами обращаюсь, выходи на улицу, там и поговорим.
Сквозь пьяный угар, Егор видимо сообразил, что я не шучу и действительно могу «начистить его пьяную рожу», шатаясь, он быстро спустился по ступенькам и ушёл с территории храма. Вечером, закончив работу, я, переодевшись, собрался уходить домой, но заметив свет в нижнем храме, зашёл в него и увидел, что на скамейке спит пьяный Егор, а на другой скамейке сидят двое певчих и матушка Аграфена.
– Сергий, как хорошо, что вы зашли, а то мы не знаем, что с этим пьяным делать, на улицу его не выгонишь, ведь человек всё-таки и в храме оставлять опасно, да и в вагончике не оставишь, там и иконы и продукты  - сказала матушка Аграфена.
– Он ругался и требовал, чтобы мы позволили ему петь вместе с нами  на клиросе, - дрожащим от страха голосом заявила певчая.
Вдруг двери распахнулись и в храм, словно вихрь ворвался муж певчей и чуть ли не с кулаками набросился на меня. Глаза его горели, как у маньяка, разделывающего очередную жертву.
– Какого хрена вы тут два мужика сидите и одного пьяного на улицу выкинуть не можете, заорал маньяк.
 Оскорбления в мой адрес сыпались, как из рога изобилия.
– Ты свой язык поганый попридержи, в святом месте находишься, а то сейчас сам вылетишь на улицу - спокойно сказал я маньяку.
– Я приехал забрать свою жену, а вы, какого хрена здесь делаете, – не унимался маньяк, продолжая орать во всё горло.
Он схватил Егора за шиворот и сдёрнул его со скамейки. Но тот моментально проснулся и принял боевую стойку. Ситуация напоминала детский мультик, когда один силач проснувшись заявлял:
– Меня будить? – и начинал всех подряд бить. 
Если бы действия происходили не в храме, и при этом не присутствовала матушка Аграфена, я бы с интересом понаблюдал за поединком и думаю, что маньяк вряд ли смог бы выиграть бой у сильного и упитанного Егора.
 С тумбочек и столов полетела церковная утварь, загрохотали бачки и вёдра. Вытолкав поединщиков на улицу, я, успокоив матушку Аграфену, проводил её до калитки, заверив, что всё будет нормально.
Оставшись один на один с Егором, маньяк видимо струхнул и, сменив тон начал пожимать ему руку.
– Пошёл вон со святого двора, иначе ночевать тебе придётся в милиции, спокойно сказал я пьянице.
 Егор, забрал свою сумку и ушёл. Маньяк со своей женой сели в машину и укатили, а я, оставшись с певчим Семёном начал наводить порядок в храме. Семён, вместо того чтобы помочь, принялся читать мне мораль.
– И ты туда же, ступай себе с Богом домой и не морочь мне голову, –  в сердцах сказал я.
Семён с обидой захлопнул дверь и ушёл.
Я, расставил по местам церковную утварь в храме, перевёрнутую после погрома, помолился и, замкнув все двери, наконец-то отправился домой. Тёмная ночь уже окутала город. В автобусе было тепло, пусто и уютно. Из кабины водителя доносилась популярная музыка. Ловлю себя на мысли, что находясь вдали от людей, которые вращаются вокруг попа Покровского храма, я чувствую себя гораздо спокойнее и комфортнее. Я точно знал, завтра во всех происшествиях поп обвинит именно меня.
Утром так и случилось. Мне позвонил поп и с раздражением сказал:
– Мне сейчас позвонил Егор и доложил, что ты выгнал его.  Кто вам позволил выгнать человека из храма? Я же сказал вам, пусть он проспится в вагончике. Человек тянется к нашей вере, он уже молитвы стал изучать, к вере приобщаться.
 Когда поп желал особо унизить меня, он обращался по имени отчеству, с такими словами: «Сергей Александрович! Ведь вы же взрослый человек, а ведёте себя ей богу, как ребёнок…»
На ум пришли строки поэта написанные в 4-ом веке:

…Твой грех не велик, скажем просто пустяк,
Но волка из кролика сделает враг.
Как хочет тебя очернит, оболжет
И правдой бесстыдную ложь назовет.
Бессмысленно спорить, ругаться, кричать.
Единственный способ защиты – молчать.

Рабскому молчанию и смирению меня в детстве  не научили и потому кровь в моих жилах начала вскипать. Я готов был высказать всё, что думаю по этому поводу. Что Библией, для Егора являются журналы с порнографией, которые он притащил в трапезную! Молитва, это трёхэтажный мат, которым он может ругаться в храме, так же, как и маньяк – муж певчей! Исповедь, с которой он обратился к батюшке по телефону – клеветнически расчётлива и лжива, а причастием ему служит пиво и, другая дурь, которую он употребляет!  В этот момент у меня кончилась зарядка в телефоне, и он отключился.
 На всё Воля Божия. Мой ангел, мой Господь, вновь защитил меня от опрометчивого поступка. Я думаю, что телефон отключился неспроста. Чаша моего терпения была переполнена, я умылся, переоделся в чистое и, придя к матушке Аграфене в дом, который находился через дорогу от храма, сказал:
«Вот все ключи от храма, больше я работать не могу, с меня хватит унижений и оскорблений.
– Что вы Серёжа? Это в вас говорит гордыня. Смиритесь! Ни в коем случае не бросайте храм. Вы же видите, как батюшке тяжело. Он просто не разобрался в ситуации, - спокойно сказала матушка.
Она напоминала мне мою бабушку. Такая же спокойная и рассудительная, постоянно в заботах и домашних хлопотах. Взяв телефон, матушка набрала номер.
– Алё, Батюшка! Вы знаете, я была очевидицей всех вечерних событий и считаю, что Егор, дебошир и пьяница нам не нужен. Его немедленно нужно отправлять из храма. Пусть идёт себе с Богом на все четыре стороны,- спокойно сказала матушка.
 Несколько минут она обрисовывала ситуацию. Я направился к выходу.
– Постойте минуточку, –  остановила меня матушка. Положив телефонную трубку, она подошла ко мне и тихо сказала:
– Серёжа, идите в храм  и спокойно работайте. Батюшка вас ценит и, вернувшись из Москвы, добавит вам зарплату. Ну, сами посудите, куда вам идти? На производство или в охрану? Да там кругом работают такие пьяницы, как Егор.

Вернувшись из Москвы, поп, как всегда сделал вид, что ничего не произошло. Ни о какой прибавке к жалованию он не вспоминал.
Через несколько дней к храму подъехала машина, из неё вышел  Егор и с деловым видом протянул мне руку.
– Ну что, как у вас дела. А я вот тут тоже строительством занимаюсь, – как бы глядя на меня с высока, заявил он.
– Извини, но руки я тебе не подам, потому, как ты не меня обидел, а святое место осквернил своими пьяными выходками и нецензурной бранью. Читать тебе мораль уже бесполезно, такая болезнь, как «пьяное быдло» не излечима. По этому поводу поэт написал такие строки:
Твоё несчастье в том, что ты не знал беды.
Легки твои пути. Легки твои труды.
Я видывал таких, ты добр, пока сыт.
Покуда твой кусок легко добыт.
До первой встряски ты ловок и умел,
До первой рюмки трезв, до первой драки смел.
Хоть в жизни говорят, тебе во  всём везёт,
Но не хотел бы я идти с тобой в поход….

– Дальше я читать не буду, а тебе предлагаю зайти в храм, встать на колени перед иконой Покрова Пресвятой Богородицы и покаяться в своих прегрешениях. Пока молодой, ты еще, что-то можешь делать, но годы идут и очень скоро, в твоих пьяных услугах никто не будет нуждаться, – сказал я и пошёл в храм.
Злые молнии сверкнули в глазах Егора. Из машины выскочила пожилая женщина.
– Он больше не будет пить, – закричала она мне в след.
Остановившись, я повернулся к ней, поклонился и сказал:
– Пусть вам повезёт с ним больше, чем нам и всем кто кормил его до нас. Хочу лишь предостеречь вас – держитесь от таких людишек подальше, если не хотите неприятностей.
Захлопнув дверцы дорогой машины, пожилая чета увозила не раскаявшегося «помощника».
 Никто  никого не желал слушать.
Никто никого не желал прощать.
 Никто никому ничего не должен.
 Всё случилось так, как и должно было случиться.
 На всё Господь и Святая воля Его!

На этом можно было закончить историю о «помощнике», но примерно через две недели на территории храма вновь появилась та самая машина, на которой увезли Егора.
– Не появлялся ли у вас этот негодяй, – издали закричал хозяин машины, – он взял у нас деньги и запил. К нему приезжали, какие-то бандиты и заявили:
–  Мы с телевидения и будем снимать кино, о том, что в нашей стране молодые люди не имеют своего жилья и вынуждены работать на куркулей вроде вас, - заявил один, с видеокамерой.
– Какие мы с бабкой куркули? Всю жизнь по стройкам мотались, пенсию зарабатывали. А эти дармоеды, теперь с нас деньги вымогают. Что нам делать?
Вы обратились не по адресу. С вымогателями занимается милиция, а я лишь работаю на восстановлении храма и могу лишь посочувствовать, что в прошлый раз вы не услышали мой совет
 –  держаться подальше от таких людишек.

Крыша над алтарём

Неоднократно поп пытался разными способами привлечь внимание работников к алтарной крыше, используя всевозможные приёмы психологического воздействия на их сознание и подсознания. Кое-как собранные металлические строительные леса поднимались на уровень четвёртого - пятого этажа. Приставляя раздвижную, трёх коленную лестницу, пренебрегая элементарными правилами техники безопасности, людей, как горных козлов он пытался загнать наверх. На этом уровне располагался первый самый маленький выступ крыши, площадь которого составляла сто квадратных метров. Я не испытывал особого страха, так как на флоте приходилось подниматься по отвесному шторм-трапу и не на такую высоту.
– Чего вы боитесь, ведь Господь с вами, –  говорил поп, требуя подниматься наверх и сбрасывать мусор, чуть ли не на головы прохожим.
Чёрное проржавевшее от времени кровельное железо прикрывало лишь незначительную часть сгнивших от времени стропил. По всему периметру полутораметровой стены бурно росла полынь, васильки и даже деревья. Высота некоторых кустарников достигала полтора, два метра. Три овальных свода выложенных из красного кирпича, не были видны из-за огромного полуметрового слоя голубиного помёта, перегноя и отвалившейся штукатурки, скопившихся здесь не за одно столетие.
 – Зачем нужно, какое то заграждение, натяните ленту, чтоб никто не подходил и сбрасывайте мусор.  Вы просто тянете время, чтобы не работать, – с раздражением говорил священник, когда я предложил поставить, как положено, забор внизу и отгородить  проезжую часть и пешеходную дорожку на улице.
Через неделю, уговоров и ругани, когда поп, наконец, понял, что никто не будет сбрасывать мусор на головы прохожим, он согласился на установку забора. В этот же день мы сколотили из старого кровельного железа ограждение и я, взяв бензопилу, приступил к разборке сгнивших конструкций. Поп неоднократно поднимался наверх и заставлял залазить на крышу красивую девицу, которую он ласково называл «Серафимушка», с рулеткой в руках Серафимушка кокетливо позировала перед объективом фотоаппарата попа, а тот с умилением её фотографировал. У Серафимушки было двое малолетних детей и не было мужа. Она появлялась обычно к обеду и начинала требовать от рабочих и в первую очередь от меня, то принести воды, то вынести помои, и тому подобное, не относящееся к восстановлению храма. А то просила присмотреть за детьми, а сама плотно пообедав, куда-то уходила по своим делам.
–  Мы что сюда приходим за её детьми присматривать или работать? Она что жена священника? Не может смотреть за детьми, пусть в детсад отдаст или няньку наймёт, –   роптали рабочие.
 В конце концов, мне это надоело и однажды после очередного понукания рабочими, я поставил Серафимушку на место.
– Вот ведро, а вон там, через дорогу колонка. Сходи и сама принеси воды, если ты пришла сюда помогать. Не отвлекай людей от работы, каждый из рабочих сюда пришёл по велению своего сердца и хочет внести свой вклад в восстановление храма, а не присматривать за твоими детьми, воду носить, да помои вытаскивать.

Песня
Красно-жёлтая листва на алтарь легла.
Скоро праздник Покрова, а в душе тоска.
Канонарх уверенно возглашает стих,
Над Сосною Быстрою лунный мир затих.

Вдруг на храме Покрова зацвела полынь.
Поднимаюсь по лесам с возгласом – Аминь!
Канонарх уверенно возглашает стих
Богомольный люд стоит, манны ждет, притих.

 Я забрался на алтарь, взяв бензопилу
И давай пилить кусты, выдирать траву.
Канонарх уверенно возглашает стих,
А народ челом всё бьет, манны ждет, притих.

Тут во храме Покрова гниль сожрала пол
И какой-то негодяй осквернил престол.
Манны нет, как не было, канонарх затих,
А народ всё ждёт и ждёт, честь свою пропив.
  © Сергей Бабичев. 

Эта песенка родилась у меня в первый же день пребывания на алтарной крыше, на другой день о ней уже знал поп, кто то уже доложил. 
 На крыше был наведён идеальный порядок, пришло время варить фермы. Поп видимо решил отыграться на мне за Серафимушку.
 – Что это ты там напеваешь? Причём тут полынь и возглас аминь. Как Мамин - Сибиряк понаписал неизвестно что. Нам нужно думать, как крышу варить, а не глупостями всякими заниматься.
– Чтобы варить крышу, нужны специалисты, это не забор, который мы поставили на две недели. Крыша она и поехать может. Сварить я могу любую конструкцию, но прежде эту конструкцию нужно собрать, с таким помощником, как Кирилл мы эту крышу точно не сварим  - размышлял я.
– Да ты просто работать не хочешь, делаешь лишь ту работу, которая тебе нравится, - заводился всё больше  и больше поп.
–  Я делаю ту работу, которую умею. Как можно заставить слесаря делать операцию аппендицита или учителя по физкультуре вести высшую математику?
–  Ну вот что «якут», хватит мне тут демагогию разводить! Не хочешь работать, так и скажите, я тебя больше не задерживаю. Давай сюда ключи и можете быть свободным…
–  А вы батюшка мне не тыкайте. Я не в рабы к вам нанимался, чтоб на собачьи клички отзываться. Я не выслушивать ваши оскорбления  пришёл, а к Царице Небесной, на восстановление храма. Если вы считаете, что вы тут работаете, а все остальные только под ногами у вас путаются да мешают, ну что ж извиняйте, вот ваши богатства. Поищите другого, более покладистого  раба. Но вряд ли с вами и с вашим самодурством, кто то будет работать, – сказал я и, передав попу связку ключей, начал спускаться по шатким лесам.
–  Это ты себе работу не найдёшь, а ко мне работяги в очередь будут стоять,  –  возмущённо кричал мне вдогонку поп.
Я остановился, примерно посредине лесов. Поп находился выше надомной на один ярус.
–  Я что-то не пойму вы, меня запугать хотите? Или вы ждёте жертвоприношений, построив вот такие леса, которые даже к стене не крепятся. Вы хотите, рабочих в жертву принести. Это же ваши Кирюхи бесплатно леса ставили, –  я взялся за трубу и начал раскачивать леса.
–  Ты что делаешь, мы же сейчас завалимся, со всей этой городьбой, –  закричал поп.
А рабочих по этой городьбе можно заставлять лазить? Вот так и крышу они вам сделают, которую ветром сдует.
Поп покрывшись испариной, бледный как облако, держался за трубу и умолял:
–  прекрати немедленно раскачивать, пока мы не рухнули на землю.
–  Да, батюшка, видать, слаба вера в тебе, коль ты так за свою жизнь боишься. А вспомни, как ты на рабочих покрикивал:
 – Кого боитесь, господь с вами, и заставлял на крышу лазить! А может ты в жертву их хотел принести? Никто с тобой работать не будет при таком обращении.
 Я спустился на землю и пошёл переодеваться. Поп вначале забежал в трапезный вагончик, но очень быстро вышел и, догнав меня сказал.
–  Ладно, Сергий, погорячился я, забирай ключи и иди, работай.
–  Я ещё раз попробую вам объяснить. Сварить я вам могу любую конструкцию, но собрать эту конструкцию должен квалифицированный монтажник, а спроектировать инженер строитель. Иначе получится точно так же, как на трапезной, где оставили такие дыры, что зимой под фронтон будет заметать снег. А отдел культуры, который курирует все восстановительные работы на храме, обязует вас всё переделывать и будет прав. Оно вам надо? Ладно, пойду я. А то вы тут делом занимаетесь, а я у вас под ногами путаюсь…
Поп встал у меня на пути и положил свою руку мне на предплечье.
–  Вы конечно можете уйти, если так решили….
–  Да это не я решил, а вы сказали, что я работать не желаю. Я прихожу в храм в шесть утра, а ухожу в двадцать один вечером. Я за всё время работы ни одного выходного не имел, а вам всё мало, всё не так, что бы я не делал. Вы видимо точно решили, что я ваш раб?
–  Мы с вами одним делом занимаемся. И никто ни у кого под ногами не путается. Я прошу меня простить. В храме работы много идите и занимайтесь, а я завтра строителей на крышу пришлю.

Не знаю почему, но мне стало, искренне жаль человека, стоящего передо мной. Я вспомнил, как однажды он был взбешён тем, что я помог соседям снять персидского кота с крыши храма.
Воскресенье. Время обеденное. Приходит мужик и говорит,
– Мой кот на крыше храма третий день сидит спуститься не может. Вы не поможете нам снять его. А то ведь с голоду сдохнет.
–  Нам тут больше заняться нечем, как вашими котами, - раздраженно фыркнул поп.
–  Жалко животину, - сказал я и, собрав косточки и рыбьи шкурки, вышел из трапезной.
Огромный рыжий персидский кот  действительно сидел на подоконнике, на уровне четвёртого этажа и хрипло орал. Спуститься он не мог, так как ему мешали колонны. Мы поднялись на крышу трапезной, взяли длинную доску, положили на неё косточки и протянули коту. Тот, схватив пищу, как по трапу осторожно спустился по доске на крышу и дал дёру. Толпа зевак, наблюдавшая за операцией спасения, трясли мне руку, а хозяин кота благодарил и предлагал свою помощь в восстановлении храмы:
– Если что будет нужно, обращайтесь, я вам всегда помогу, но не попу, злой он какой-то, наверняка не русский.
Когда я вернулся в храм, поп, дождался, чтоб вокруг собралось, как можно больше народа и с горящими от ярости глазами набросился на меня:
–  Кто тебе позволил чужих людей пускать на крышу? Может они присматривают, что бы украсть? Или поджечь!? Да как ты посмел, я здесь за всё отвечаю! Чтоб это было в последний раз.
Вид у попа напоминал разъяренного маньяка, готового наброситься на меня с кулаками.
После мне объяснили, что поп не любит, когда что-то делают без его позволения, на всё нужно брать его благословение. Даже на то, чтоб спасти кошку.

… Забрав назад ключи, я пошёл в храм. На другой день с утра, из строительной организации приехал прораб и привёз толкового слесаря. Прораб в первую очередь потребовал переделать строительные леса и только после этого, разрешил приступить к работе. Работа шла быстро, я только успевал варить, на прихватки фермы, которые слесарь размечал и резал. Нас никто не отвлекал по пустякам. К работе приступали в девять утра, а заканчивали в четыре. Слесарь переодевался и уходил домой, а мой рабочий день продолжался до двадцати одного, а иногда и до двадцати трёх часов вечера.
 Через десять дней мы закончили монтаж ферм на крыше, слесарь получил заработанные десять тысяч и ушёл, а я начал проваривать все конструкции. Работал один, «от зори и до зори». Неоднократно, за обеденной трапезой, требовал у попа, чтобы приобрёл брезентовый сварочный костюм.
– Вы Сергей Александрович, ей богу, как маленький ребёнок, – говорил поп, вытирая пот со лба, –  вот работал с вами человек, ни каких проблем с ним не было.  У вас же вечно, то жалобы, то претензии… (после мужского разговора, поп больше не называл меня по кличке, а лишь по имени, ну а если нужно было особо съязвить, то по имени отчеству).
– Человек, который работал со мной слесарь и ему сварочный костюм из брезента ни к чему. К тому же мы работали вдвоём, а сейчас я там нахожусь один и не вижу, из под щитка, что происходит у меня за спиной, – пытался убедить я.
– Только вот не надо из себя незаменимого героя строить и выдумывать небылицы. Где прикажете мне искать этот сварочный костюм? Да и существуют ли они вообще в природе? Ну что может происходить у вас за спиной? Может вас к доктору отвезти, а то у вас какие-то фобии начинаются,  – с издёвкой говорил поп, а присутствующие за столом, по воскресным дням, певчие и девицы, дружно хихикали.
– При сварке, искры разлетаются в разные стороны, и синтетическая куртка может вспыхнуть, а на крыше, на уровне пятого этажа, особо не разбежишься, чтоб её потушить.
– Ну так что вы предлагаете, может мне за вашей спиной хор поставить или вот Серафимушку послать с огнетушителем, – продолжал поп.
Чтоб не выслушивать этих насмешек, я не стал ходить на обед в воскресные дни.
– Чем меньше нас, тем больше нам, – говорил поп своё любимое изречение и все дружно приступали к трапезе.
Однажды во время сильного ветра моя куртка вспыхнула. Спасло меня то, что я находился не на фермах, в подвешенном состоянии, а стоял на кирпичном своде. Пламя охватило всю правую сторону спины. Я сбросил щиток и расстегнув молнию, благо, хоть в этот раз её не заело, сбросил куртку и ногами затоптал пламя. Сгорела не только куртка, прогорела спецовка, рубаха и майка. Одежда, с добавлением синтетики, спеклась и прилипла. Спустившись вниз, я бросил сгоревшую куртку перед попом.
– Чего и следовало ожидать, – сказал я.
– Откуда мне знать может, вы нарочно её сожгли. Работать не хотите…
Я повернулся к попу спиной,
– А это, по-вашему, я сделал, что б мне бюллетень оплатили?
 Благодаря чуду, оплавившаяся одежда не прилипла к моей коже лишь потому, что на мне была хлопчатая майка, раздевшись я посмотрел через плечо в зеркало. Правая сторона спины была вся красная…
Поп выскочил из вагончика и сев молча в машину, умчался, оставив лишь облако пыли.
Примерно через час передо мной лежал новенький брезентовый сварочный костюм, привезённый попом с железной дороги.

Через две недели, я закончил сварочные работы. Если заработок слесаря составил тысячу рублей в день, то мой оказался менее трёхсот рублей, а последнюю неделю, поп вообще решил не платить мне, уехав в Москву и забыв рассчитаться.   
Престольный праздник –
 Покрова Пресвятой Богородицы


 
Вот и наступил долгожданный престольный праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Напомню, его празднуют 14 октября.
 Как и весь православный мир, я долго ждал этого события и готовился к нему. Как верующий человек, я надеялся, что уж в этот-то светлый праздник Господь услышит мои молитвы и пошлёт мне, если ни  «Манны Небесной», то ходя-бы  денежной выплаты, за выполненную непосильную работу,  для погашения долгов и на пропитание дочери. Аннет! Как и в другие воскресные и праздничные дни, мне некогда было осенить себя крестным знамением и, подкатив глаза, в смирении воздать молитву к небесам. Прости меня Господи! То вдруг в последний момент выяснялось, что исчезло растительное масло, то вдруг росло негодование, что не правильно разостланы ковры, пожертвованные прихожанами. Каждый жертвователь требовал, чтобы его ковер был в центре. То вдруг в последний момент выяснялось, что не правильно расставлены лавки и т.д. и т.п. и пр.  Не менее ста семидесяти пяти раз мне пришлось сбегать в нижний храм и в трапезный вагончик по разным поводам. Я, как семнадцати летний мальчуган взбирался на штабеля досок, на крыши гаражей, на разрушенную колокольню, чтобы сделать удачный фотоснимок, фотоаппаратом, который мне вручил поп. Мне не была эта работа в тягость. Послушания превыше поста и молитвы. Я старался изо всех сил, что бы Царица Небесная, Матерь Бога нашего услышала эту первую, за девяносто лет, Божественную литургию из нашего Покровского храма. Старался выполнить свою работу, как можно лучше.
 А народ всё подходил и подходил! Несли пожертвования на восстановления храма: ковры, хрусталь, мебель, ткань, тюль, вещи, цветы и многое другое. Все ступени, ведущие в алтарь, были заставлены живыми цветами. Люди приносили их прямо в хрустальных и фарфоровых вазах, которые оставляли в дар Пресвятой Богородице. На клиросе, который мы соорудили буквально перед праздником, собралось более десятка певчих и чтецов. На праздник приехал даже Московский хор. Четыре священника,  из Знаменского монастыря, из церкви Казанской Божией Матери, из Московского прихода совершали праздничное Богослужение. А народ всё подходил и подходил!!! Более трёхсот человек посетили храм, около двухсот исповедников. Накануне, в редакции «Елецкий Вестник», было отпечатано триста Акафистов Покрову Пресвятой Богородицы, а так же вышел первый, праздничный номер газеты «Покровский вестник», всё это раздавалось людям в дар.

Покровский вестник

Для старых и малых,
Простых и богатых.
Больных и здоровых,
Седых и косматых.

Для тех, кто страдает,
Кто ищет, кто верит.
И тех, кто раз двадцать,
Вначале проверит.

Для вас дорогие мои горожане,
Маруси и Оли, Серёжи и Вани.
Селяне, туристы, врачи и поэты,
Для вас написали мы эту газету.

Найдет в ней ответы,
Студент и учитель.
А слабые духом,
Найдут в ней обитель.

©  Зинаида - 10 лет



 В Покровском храме долгие годы не было церковных Богослужений. После войны, по рассказам очевидцев, храм перегородили переборками и устроили жилые квартиры. В Хрущёвские времена, в шестидесятых годах  прошлого века с храма тракторами стащили купол и кровлю с трапезной, после, стены трапезной, измазали чёрной смолой и сделали зернохранилище, а в летнем храме склады промышленных и продовольственных товаров. Целенаправленным взрывом была разрушена колокольня.
Как пел поэт, певец и композитор Игорь Тальков:
… А золотые купола,
Кому-то чёрный глаз слепили.
Ты раздражала силы зла
И видно так их довела,
Что ослепить тебя решили. Россия!!!

Но самые страшные времена для храма наступили с приходом демократии. Советский Союз рухнул, а с ним вместе развалились и все торговые организации.  В 1992 году власти объявили храм Покрова Пресвятой Богородицы – памятником культуры местного значения и со всех дверей сняли замки. Вокруг храма, вплотную к его стенам, а зачастую используя стены, кирпичи, камни, доски и другой строительный материал, вынесенный из храма, построили, причём незаконно без оформления документов, около сотни частных гаражей. В самом храме устроили свалки мусора, туалеты, а на деревянных полах жгли костры. Стены храма, были исписаны всякими гадостями, осквернены символами, знаками и просто отборным матом. Вся эта вакханалия продолжалась около двадцати лет и лишь в 2010 году, начались восстановительные работы…. Новый мэр города и его команда с пониманием отнеслись к нуждам Покровского храма. Убраны практически все металлические гаражи, окружавшие плотным кольцом храм. Отведено место для переноса кирпичных гаражей построенных на территории хрома.
И вот, наконец, свершилось! В алтаре и в храме убраны сожженные полы,  все своды тщательно выметены. Деревянные ступени, как и все сохранившиеся старинные полы, из досок в шестьдесят миллиметров, набранные на шпунты и сколоченные коваными гвоздями, выскоблены практически добела. Престол установлен на огромных четырёх камнях, которые выложены в виде квадрата, прямо поверх деревянных полов. Пол, перед алтарём, устлан дюжиной огромных шерстяных ковров, пожертвованных прихожанами. Из-за отсутствия иконостаса все таинства совершаемые священнослужителями происходили прямо на глазах у присутствующих, которые затаённым сердцем молятся Пресвятой Богородице, покровительнице и заступнице нашего народа.
 Свершилось! Первая литургия за девяносто лет. Такое грандиозное событие не могло пройти мимо истинно верующих христиан, которые съехались не только со всего города, но и из ближайших сёл. После исповеди и принятия Святых Таинств, причащения у многих прихожан и у меня в том числе, катились по щекам слёзы умиления и очищения и я, здоровый мужик, без всякого стеснения, как в детстве, стоял и плакал. Казалось, что душа воспарила и кружит в общем вихре где-то под сводом, ещё не отреставрированного купола.

Пропавшие вёдра

Очень жаль, что светлые праздники быстро кончаются, и мы вновь погружаемся в серые будни…
Начинаю привыкать к мысли о том, что для меня храм открыт лишь, как для работяги, но не молитвенника и исповедника. Стоит мне переступить порог нижнего храма, в котором проходят богослужения, в выходные дни, как у попа находится уйма вопросов,  наставлений и распоряжений не связанных с молитвенным обращением к  Богу. Готовясь к исповеди и причастию, я вдруг в последний момент  узнаю, что ковер, принесённый жертвователями необходимо расстелить именно так, а не иначе. Что необходимо натопить печь в вагончике, накипятить и заварить чай, сбегать в магазин за пряниками, накормить певчих, убрать после них со стола и помыть посуду. Будто бы мне больше нечем заняться. (Я не ропщу, а констатирую факты).
Такое ощущение, что певчие и некоторые члены попечительского Совета Покровского храма приходят не для того чтобы выполнить какую либо работу и оказать посильную помощь в возрождении из руин святилища, а поживиться дарами и плотно пообедать, оставив после себя кучи мусора и полные вёдра с помоями.
 Прихожане всё замечают и обращаются с вопросами:
– Что делают по выходным дням за трапезой в Покровском храме девицы сомнительного поведения? Как праздник или кто-то пожертвовал вещи, девицы уже тут, как тут. Вместо того, чтобы раздать дары действительно нуждающимся, или отправить в один из интернатов города, они сумками тащат их по домам.
Когда поп Покровского храма отдыхает в Москве, а это он делает практически каждый месяц.
 Регент, без тени смущения,  может пропускать службу, сославшись на занятость или болезнь. С наглой ухмылкой может подойти ко мне и заявить:
– Закрой после отца Александра храм, а то мне некогда, нужно на рынок съездить.
Никаких обязанностей, никакой ответственности, лишь бы день  прошёл.
У наших предков был хороший лозунг: «Умирать собираешься, а рожь сей!»

Как-то раз, после праздничной службы, ко мне подошла матушка Варвара.
– Крупы и макаронные изделия, вы раздайте женщинам, которые готовят обеды для рабочих. Сахар оставьте в вагончике, а хлеб можно отдать в двухэтажный дом через дорогу. Там очень бедные пожилые люди,- сказала она и, попрощавшись, пошла домой.
 Девицы как вороны кружились вокруг столов заваленных дарами прихожан. Смотреть на это было противно и я, подбросив в печку дров, отправился домой. Время уже было позднее. Город окутали густые сумерки. Открывая дверь квартиры, я услышал телефонный звонок
 – Сергий, вы где, - спросил поп.
 – Дома, - ответил я.
–  А где ведро, в котором мы носим воду с колонки.
 – Когда я уходил, оно стояло на столе.
– На столе стоит эмалированное ведро, а у нас были пластмассовые ведра с крышками. Где они? Ладно, раз уж вы дома, то поговорим завтра - сказал настоятель и в телефоне раздались прерывистые гудки. Тон попа не скрывал раздражения.
Я вспомнил, что около месяца назад, когда поп принёс эмалированное ведро, он сам предложил убрать пластмассовые вёдра.
–  Эмалированное ведро и размером больше, и вода в нем хранится дольше, - сказал он.
– Действительно пластмассовое ведро покрывается, какой-то слизью от воды, - добавил я, убрал эти вёдра в летний храм и забыл про них, так как они больше ни кому не требовались.
На следующий день, в воскресенье, когда в тёплом, натопленном мною вагончике собрались все певчие, а так же посторонние люди, поп с нескрываемым раздражением  вновь набросился на меня с этими, злополучными вёдрами.
 – Куда делись вёдра? Если из вагончика пропадают вещи, то закрывайте его на замок. Иначе у вас тут всё вынесут.
–  Да не волнуйтесь вы так батюшка. Кому нужны какие-то старые вёдра. А на счёт того, что у меня вынесут, вы не правы. Я в вагончик захожу утром, чтобы переодеться и растопить печь, захожу на обед и вечером когда иду домой, в остальное время здесь проходной двор, так как ключи от вагончика не только у меня. А последние три недели я работал, как вы знаете на алтарной крыше.
 – Да причём тут крыша Сергей Александрович, вы же взрослый человек, а рассуждаете ей богу, как ребёнок, - краснея от возмущения, произнёс поп своё любимое изречение, когда хотел особо унизить меня перед окружающими, - я спрашиваю, где вёдра?
Певчие были в восторге! Особо радовалась регентша.

Однажды в воскресный день, я спустился с алтарной крыши за электродами и увидел, что вагончик открыт. Замок валялся на столе. Через несколько минут в дверях появился муж регентши.
– О, Серий, а ты что тут делаешь, –  с удивлением спросил он.
– Я, работаю. А вот что ты тут делаешь?
– Да мы решили чайку попить.
В дверях показались регентша и незнакомый мужчина.
–  Вы что на храме замки поменяли? Я не смогла ворота открыть, – сказала она.
–  Замки все на местах. Только вот вагончик раскрыт настежь, а здесь ценные вещи, продукты. У вас дом тоже настежь открыт или вы его замыкаете? Вы что в храме поработать решили? Так я вам открою, –  ответил я.

Скоро приехал настоятель и они все вместе ушли в нижний храм, а я, закрыв вагончик, отправился «варить» крышу.

…В глазах регентши я видел нескрываемую радость. Она готова была хлопать в ладоши и даже вышла из-за стола, чтобы лучше слышать, как настоятель меня ругает за пропавшие вёдра. Не зря гласит старая поговорка: «Если хочешь поссорить двух мужчин, поставь между ними женщину». Между мной и попом стоит не одна женщина, а две Серафимушка и регентша. Они рассказывают всевозможные гадости мне про него, а ему видимо про меня.
Взяв ключи, я вышел из вагончика. Через минуту вернулся с пропавшими вёдрами.
- Ваши раздражения батюшка, не стоят выеденного яйца, - подумал я и поставил вёдра на стол.
Из-за стола услужливо выскочил Семён. Схватив ведро, стал переливать в него воду из эмалированного ведра. И тут случилось маленькое чудо. Семен попытался поднять «пропавшее» ведро, в этот момент у ведра обрывается ручка и оно с грохотом и брызгами падает, заливая весь пол и обливая моих обидчиков.
Теперь уже на моём лице была нескрываемая улыбка. Матерь Божия услышала мою молитву.
регентша с испугом сев на скамейку начала креститься, а следом за ней и все девки находившиеся в  вагончике.
- Жаль, что ведро опрокинулось не на голову моим обидчикам, тем, кто затеял этот скандал,  – подумал я.
 – Вёдра эти здесь не нужны, так как на улице уже холодно и ночью вода замерзает, – сказал я вслух и вышел из вагончика.

Разные люди

Много разных людей перебывало в храме. Однажды поп привёл двух узбеков. Мы в это время занимались расчисткой алтаря.
– Дайте им фронт работы, пусть занимаются, – с видом грозного начальника заявил он.
– Может дать им работу на улице, мне кажется, в алтарь пускать не знакомых, да к тому же мусульман, как-то не прилично, – сказал я.
– Что у вас за ксенофобское отношение к людям, вы же взрослый человек, – с раздражением разведя руки, сказал поп.
– Э-э! Слюшай, что тебе священник говорит! Чего споришь? Ты кто, скинхед?  Давай работу – да-а, – вмешался в разговор здоровенный смуглый, лет тридцати узбек.
– Да! Не обращайте на него внимание, он вечно всем недоволен, – сказал поп, махнув в мою сторону рукой и повёл их в храм.
Когда поп уехал, из храма вышли три человека, которые приходили уже несколько дней и работали во Славу Божию.
– Извини Александрович, у нас дела дома, мы больше не придём  в храм.
– Вы из-за басурман что ли?
– А ты сам посмотри, что они там делают.
Я вошел в храм. Узбек, закатив глаза сидел на алтарном камне, что то нажёвывая и отхаркиваясь в разные стороны. Я, взяв его за шиворот, одним движением поставил на ноги.
– Это что «насвай», – спросил я.
– Да, а что нельзя? Я для сэбя привёз четыре килограмма. Хочешь, и тебя угощу?
Я толкнул его к яме, в которую он харкал, бросил туда лопату и взял в руку лом.
– А ну гадёныш убирай все свои харчки. Ты в Святом месте находишься.
Узбек понял серьёзность моих намерений, посмотрел на своего земляка и что-то сказал по-узбекски.
– Ни слово больше, на своём языке, иначе я сломаю тебе правую руку, – сказал я, беря лом поудобнее двумя руками.
Узбек спрыгнул вниз и начал счищать свои плевки. Я намочил тряпку и бросил вниз, он, молча всё промыл.
– А теперь пошли вон оба на улицу работать.
– Зачем ругаешься начальник? Он же тебе сказал, что для себя привёз. Хочешь, мы тебе бесплатно дадим? Продашь, большие деньги заработаешь, – сказал второй узбек,  подходя ко мне.
–  Оба на выход,  – процедил я сквозь зубы, – все наши школы этой дурью заполонили, чего ж вы своих детей не заставляете сосать эту гадость?
– Ты зря кипятишься, приедет твой поп и выгонит тебя с работы, а мы здесь останемся, – сказал узбек, выйдя на улицу.
– Когда приедет, тогда и посмотрим, а пока я здесь, держитесь от храма подальше.
Поп приехал только на другой день ближе к обеду.
– Ну и где ваши работники? Вы что их выгнали?
– Мужики ушли из-за вчерашних узбеков, – ответил я.
– Да при чём тут ваши мужики, они всё равно придут к обеденной похлёбке, куда им деваться. Вы лучше скажите, зачем вы узбеков выгнали? Вы может и службу, вместо меня проводить будете? Вот идите и ищите их по городу!
Лоб у попа, как всегда, в минуты волнения, покрылся испариной. Казалось, что он наслаждается своими вопросами и жалеет лишь о том, что его не слышит  Серафимушка и регентша. Поп набрал полные лёгкие воздуха, чтобы с ещё большей яростью обрушиться на мою голову, как из-за угла показался милиционер. Подойдя к нам, он спросил:
– У вас работают узбеки?
– А в чём дело? – спросил поп, почуяв неладное и глазки его забегали, как у провинившегося школьника.
– Вчера эти двоя, которых видели в вашем храме, совершили ряд преступлений. Они устроили поножовщину с хозяевами, у которых живут. У них изъяли наркотические вещества, приготовленные для продажи, а сами они сбежали, вот мы их и разыскиваем. Может, вы знаете, где они скрываются?
–  Нет, нет, что вы, откуда нам знать они вчера пришли, искали работу, но Сергей Александрович их отправил, на все четыре стороны, – скороговоркой выпалил поп, – и тут же добавил, обращаясь ко мне, –  ну всё  Сергей Александрович я поехал, идите, занимайтесь своими делами…
До конца недели он в храме не появлялся.


Пожертвованное железо с НЛМК

 

Перед  заморозками в храм пришли кровельщики. И приступили к обрешётке ферм на крыше, которую я варил.  Через два дня ко мне подошла Клава, живущая неподалёку от храма. Она, по секрету рассказала, что поп предложил ей купить у него оцинкованное железо, 37 листов.
 – Я же не буду брать у  него по рыночной цене, а куплю по дешевке. Небось, ему тоже за даром достались, – рассуждала Клава, – ты Сергий узнай почём нынче железо в магазинах. Я не буду его перетаскивать, пусть пока полежит у тебя в храме, а весной заберу  - сказала она и ушла домой.
Железо пожертвовали на храм из Липецка. Новенькие, блестящие в солидоле их привезли со склада несколько дней назад. Как сказали кровельщики цена одного листа в магазине около, тысячи  рублей.
Какой смысл попу менять железо на «фантики», я не понимал. Тем более что железо пожертвовано на храм и его нужно гораздо больше, чем 37 листов. Пропустив Клавины слова, мимо ушей, я продолжал работать. Когда обрешётка была закончена, мы стали выносить оцинковку и поднимать её на крышу. Прошли уже один нижний ряд, как появилась Клава и, поставив руки в бока заявила:
– Вы что это тут моим железом распоряжаетесь, я за него уже попу деньги отдала? А ну тащите его назад в храм. В это время подъехал поп. Услышав ругань Клавы, он растерялся и с деловым видом начал метаться по двору. Клава была не из глупых, а, тем более, что из сословия торгашей. Она быстро сообразила, что сморозила, что то непотребное и на полусогнутых удалилась. Поп сел в машину и молча уехал. Мужики в недоумение стояли и смотрели на меня. Потом старший из них, почесал затылок и сказал:
– Это что же получается, люди жертвуют на храм, а поп торгует налево? Александрович ты нам можешь это объяснить?
– Мужики, вы сюда работать пришли, или в объяснялки играть? Вы наверно передачу любите смотреть Что, где, когда! Ну, пришла пьяная баба, брякнула что-то сдуру, а вы и уши развесили. Или работать не хотите?
– Ну почему не хотим!? Мы для того и пришли сюда. Только вот крышу чем крыть, если железо уже продано?
– А где на нём написано, что оно продано? Или вам об этом священник сказал? Всё дебаты закончены, продолжаем работать.


На следующее утро пришёл поп и  заставил кровельщиков сдирать железо, которое они прибили.
– Завтра привезут профильное железо, а это у нас пойдет в другое место, – заявил поп.
– Вы что издеваетесь, или шутите? Мы уже одну четвёртую часть крыши закрыли. Теперь, что всё заново снимать?
– Никто с вами шутить не собирается. Мне сказали специалисты, что под оцинковку будет затекать вода, а профильное железо оно жёстче и долговечней.
 – Но вы же вчера говорили нам, что это временная кровля.
– Мало ли что я говорил вчера, а сегодня мне пообещали профильное железо. Не хотите работать, я других найму.
– Но вы и пройдоха. Пошли ребята отсюда, – сказал старший, махнув рукой.
– Как это пошли, пусть деньги за обрешётку отдаёт, мы, что тут задарма вкалывали? А семью я, чем кормить буду, – вмешался  самый младший из бригады.
– Пошли мужики чего с ним разговаривать. Отдаст всё до копеечки, иначе весь город узнает, как он тут железом пожертвованным торгует, – сказал старший и  направился к своей машине, вся бригада пошла следом.
– Ну что ж вы хоть все такие нервные? Я ж ведь ещё не закончил с вами разговор. Давайте всё обсудим в деталях. Я оплачу вам и демонтаж того что вы сделали. А профильное железо вам и стелить легче, – запричитал поп, догоняя мужиков
– Нам абсолютно без разницы, профильное или не профильное, оплачиваете, значит, работаем, нет, значит уходим.

Пока кровельщики сдирали железо, попу пришла новая «гениальная» идея. Установить канализационные трубы для вентиляции под кровлю крыши. Он пригласил каких то архитекторов из другого города, которые  нарисовали сложную схему коммуникаций. Откуда-то привёз новые пластиковые трубы и заставил меня поднимать их на крышу. После долгих споров и ругани с кровельщиками, которые наотрез отказались делать отверстия для труб в крыше, поп заставил снимать трубы вниз и через несколько дней какой-то человек приехал и увёз их на машине. Кровельщики, смеясь, роптали:
– Видимо трубы тоже кто-то пожертвовал, а поп их толкнул налево.


Поп уезжает в Москву

Самые высокопродуктивные дни по восстановлению  храма наступали после того, как поп уезжал в Москву, где он проводил недели, а иногда и месяцы.  В храме собиралась бригада рабочих до десяти человек. Люди приезжали с Липецка, Воронежа, с окрестных сёл и даже с Москвы. Дел  в храме много, каждый выбирает себе фронт работы по  силам и возможностям.  Никто, никого не дёргает, с места на место не перегоняет и работа спорится. Кому-то хочется в немом молчании обратиться к царице небесной, изложить Ей свои мысли, сомнения, попросить помощи и заступничества. Ведь как ни крути, а жизнь русского народа не становится легче.
 Примерно шесть процентов населения, жадных наглых и предприимчивых захватили все ресурсы нашей необъятной Родины, закрыли все предприятия, сельскохозяйственные совхозы,  колхозы,  некогда кормившие население  всей страны, превратили Русь в один огромный базар, с ненужными заморскими товарами. Вот и бросается он – русский народ  из одной крайности в другую. Из рыбалки в пьянку, из пьянки в гараж. Русские офицеры отставники, в тридцать пять лет, стоят на рынках,  лифчиками торгуют, а в глазах у каждого – пустота и безысходность. Ни кому даже и в голову не приходит, что сила наша в единстве, а единство наше в Вере…!  Не в той вере, что придумали для себя некоторые современные попы стяжатели, проживающие в двухэтажных благоустроенных домах в одиночку со своими наложницами и дармовыми работниками, которых можно взять из храма и заставить выполнять чёрную работу в своём доме. Попы – стяжатели,  разъезжают по городу на шикарных иномарках, и занимаются не благоустройством  храма, а своим личным шикарным бытом.…  Нет в них спасение! Народ их называет приспособленцами, но стиснув зубы, молчит, не ропщет и на Божию справедливость надеется. Не в суд или в осуждение, а в назидание и обличение тех, кто усомнился, в высшую Божию справедливость пишу я эти слова.
… Другие люди пришли в храм от безысходного одиночества, когда в семье нет сладу и поговорить не с кем. Когда человек, проработавший всю жизнь на заводе инженером, вдруг остался не у дел, а как к Богу обратиться не знает. Пыхтит, упирается, пар от него клубами валит, чувствую, что накипело у человека, поговорить хочет, а с чего начать и не знает.  Пора думаю подтолкнуть человека к откровению, а то ведь так и до срыва недалеко – запьёт ещё чего доброго.
– Вижу думки твои, не дают тебе покоя. Ты Пётр если хочешь, не стесняйся, говори всё, как есть. Я человек простой может совет, какой дам иль помочь смогу. Я ведь сам в храм пришёл спасения искать – говорю я, оставшись один на один с человеком.
 – Понимаешь, Александрович, я жене говорю – нет у меня способностей к торговле, мне всех жалко, я бы весь товар даром раздал.  И в бандиты меня не берут, потому что не могу человека по лицу бить. Ты же видишь, какой я здоровый и зашибить ненароком  могу, не хочу грех на душу брать. А она мне и отвечает, – толку от того что ты такой здоровый, как от быка молока. Вон у Люськи мужик, хоть и заморыш лысый, и в тюрьме сидел, а третью машину поменял, дом строит, по ресторанам её водит – вот это мужик. А ты мямля!
– Сходить тебе надо в монастырь к отцу Александру. Исповедаться, причаститься и жену свою сводить. Она видимо кроме Люськи никого не видит и не знает, что есть  другая жизнь. А после, свози её в Боголюбово, к отцу Петру, поживите там с недельку, в монастыре глядишь все, и образумится, –  говорю я.
Отработал Пётр в храме неделю. Длинные беседы вели мы  с ним во время работы, о Боге, о вере, о смысле жизни. Исчез он так же внезапно, как и появился. Через месяц, приходит в храм со своей женой. Мешок картошки, помидоры, огурцы консервированные приносит.
 – Это тебе Александрович подарочек за помощь твою. Я всё сделал, как ты велел и с отцом Александром подружился, и в Боголюбово съездили и по Святым местам прошлись. А это жена моя Надюха, пойду, говорит с тобой в храм, посмотрю на того мудрого человека, который в семью нашу покой и понимание вселил.
– Спасибо вам большое, за то, что мужа моего вразумили. Люськин то снова в тюрьму сел, а она теперь одна кукует и машину, и дом не достроенный  забрали. Хорошо хоть у неё квартира своя осталась.
– Ну что вы братцы, при чём тут я? Бога благодарить надо. За подарочек спасибо, будет, чем рабочих кормить. А подружку вашу – Люську с собой в церковь берите, ей ведь тоже нелегко сейчас, а Господь он милосердный Он всем поможет.
– Александрович, ты скажи, когда мне на работу в храм приходить, – спросил Пётр.
– Как время свободное будет или там мысли дурные заведутся, так и приходи. Ты ведь знаешь, я тут каждый день с семи утра и до девяти вечера.


Известковая яма

После очередного отъезда попа в Москву, я решил закончить работу в известковой яме, которую, ещё до меня пытался обустроить один из членов попечительского Совета храма, Новожилов.
На месте вывезенного гаража осталась смотровая яма, в ней-то Новожилов и предложил хранить известь. Расширив яму, на ширину бывшего гаража, в неё уложили полиэтиленовую плёнку и завезли известь. Весной, когда пошли дожди и на крышах соседних гаражей начал таять снег, незакреплённые стенки ямы стало размывать и они, обрушившись, завалили известь. Людей заставили вытаскивать известь и заполнять ей пустые бочки.
После того, как я появился в храме, поп с первого дня дал мне поручение сделать яму для извести, как положено. Но стоило мне протянуть сварочные провода, как он тут же находил множество других работ. Каждый месяц поп с укоризной спрашивал меня:
 – Когда вы, наконец, займётесь ямой?
И вот видимо время пришло. Один из рабочих принёс шарниры выточенные на станке. Мы принесли старые водопроводные трубы, доски необходимое железо, настроили сварочный аппарат и приступили к работе. Через три дня Яма была готова. Стенки закреплены, дверь на мощных шарнирах открывается сверху и остаётся под наклоном, чтобы известь, сгружаемая с машины, скатывалась в яму сама. Верх покрыли старым профильным железом. На следующий день, после окончания работ приехал поп. Он несколько дней молчал и делал вид, что не замечает нового сооружения. Рабочие посмеивались:
– Ему просто придраться не к чему. Всё сделано по высшему разряду.
 Но, в конце концов, поп не выдержал и заявил:
– Я вообще-то планировал это железо в другое место пустить. А вы, как всегда своевольничали.
– Вообще-то мы выполняли эту работу с вашего благословения, а таким, старым железом у нас весь храм завален и валяется оно без всякого применения.  А вы благословите, и мы его срежем с ямы, пусть продолжает валяться, – с улыбкой сказал я.


Крыльцо в строительном вагоне

Поняв невыносимый характер попа, я стал выжидать, когда он в очередной раз отправится в Москву, чтобы выполнить очередную ответственную работу. Рабочие, которым он давал клички, его прозвали зайцем, сравнивая с персонажем из мультфильма «Заяц, который всех учил».
Его постоянные придирки и поучения иногда просто вводили рабочих в недоумение, то ли он так шутит, то ли действительно не понимает, что говорит.
С крыльцом, происходила история, как в сказке Пушкина «О рыбаке и рыбке». Когда я пришёл на работу в храм, крыльца вообще не было,  в вагончик поднимались, по куче камней.  Мы разложили эти камни аккуратно и сделали подобие ступенек, это устраивало всех кроме Серафимушки и регентши им нужны были поручни. 
 Затем я сварил металлический трап с поручнями, который все расхваливали до тех пор, пока поп не сказал, что трап никуда не годен.
– Когда я открываю дверь, то мой живот упирается в неё и мне приходится делать шаг назад, – заявил однажды поп и все певчие стали ему поддакивать.
 Как только я не предлагал переделать  ступеньки, тут же вмешивался поп и начинал давать непонятные советы и читать нравоучения.
Дождавшись очередного отъезда попа, я занялся крыльцом. Выровняв площадку, мы уложили в основание крыльца железнодорожные шпалы, выложили из них ступеньки, скрепили скобами, выстрогали из брусков поручни и покрыли их противогрибковой пропиткой. Кто-то из людей, после окончания работы заметил,
–  Придраться к крыльцу невозможно, всё сделано на совесть, и перила есть, и на площадке перед дверью любой живот вместится.
– Ты брат зря зубоскалишь, если поп узнает, что крыльцо строил Александрович, то найдёт, к чему придраться, – с улыбкой заметил другой.
– Э-э! Ну что вы за народ такой? Лишь  бы языки почесать. А кто скажет, что крыльцо  строил я? Пришёл какой-то человек, во славу Божию поработать и соорудил эту замечательную «смотровую площадку».  Хватит любоваться пошли работать, – смеясь, сказал я, и все дружно направились в храм….
Когда приехал поп и узнал, что крыльцо строил не я, он сделал вид, что ничего не заметил и не высказал ни каких претензий.

Система отопления

Зима пришла, как всегда внезапно и добавила множество дополнительных хлопот. Однако мой заработок, от этого ничуть не увеличился.  Приходя пораньше, я растапливал печь в вагончике, и пока она разгоралась, убирал во дворе храма снег. Во время сильных снегопадов, приходилось убирать снег и во дворе у попа. Не раз в зимнюю стужу люди поминали добрым словом директора магазина, который пожертвовал на храм эту чудо-печь, от которой через пятнадцать минут после растопки в вагончике становилось тепло и уютно.

В полуподвальном помещении, там, где проходили воскресные и праздничные службы, установлено электрическое отопление, с подогревающимися полами и незамерзающей жидкостью в системе. Электрокотёл расположен рядом с клиросом, каждый имел доступ к вентилям и переключателям. Не думая о том, что котёл может просто взорваться, если не правильно перекрыть вентиля, певчие, приходя на службу, включали регуляторы котла на полную мощь.
– Я вам в сто первый раз объясняю, –  чтобы поднять температуру в этом помещении хотя бы на один градус, котел должен работать минимум двое суток на всю мощь, а то, что вы включаете его на два часа, не играет ни какой роли. Я поддерживаю температуру четырнадцать градусов, за что постоянно получаю нагоняй от  священника, так как он требует 11-12 градусов, в целях экономии, – объяснял я в очередной раз певчим, но на следующую службу всё повторялось.  Как будто кто-то специально хотел взорвать котёл.
 Массивная железная входная дверь, даже при незначительных морозах покрывается с внутренней стороны толстым слоем льда и куржаком.
– Во время службы, температура в помещении должна быть 11-12 градусов, а после службы можно котёл поставить на самый минимум. Вы отвечаете за систему отопления и за котёл. И когда вы, наконец, утеплите входную дверь? – сказал поп, отправляясь в очередной раз в Москву.
– Во первых, я не материально ответственное лицо, а во вторых с таким отношением к имуществу, со стороны ваших певчих, вряд ли можно его сохранить. Я прошу вас, скажите им, что бы никто, не прикасался к переключателям – ответил я.

Выстрогав на станке доски, выбрал в них пазы, для плотного соединения, я сколотил добротную дверь, купив в магазине ручки, прикрутил их на саморезы  и, сварив петли,  с помощниками навесили дверь с внутренней стороны полутораметровой стены в дверном проёме полуподвала. Не многочисленные прихожане, большинство из которых составляли пожилые люди, были довольны и от души благодарили нас за дверь, так как от обледеневшего железа всегда тянуло по ногам холодом.
На котёл я повесил запрещающую табличку, А перед котлом, поставил друг на друга две тяжёлые, двух метровые скамейки, так что подойти к котлу было невозможно. Кроме этого я завёл журнал, в который каждый день записывал показания приборов и температурного режима в котле и в помещении. Вечером, перед уходом с работы, я брал одного из помощников и в присутствии его снимал показания приборов и регулировал котел, если это было необходимо.
 Всё шло своим чередом. И вдруг однажды, около двенадцати часов ночи раздался звонок:
 – Вы что там совсем совесть потеряли? Вы знаете, сколько стоит котёл в храме? Мне сейчас позвонили…,– кричал в трубку взбешённый поп.
Я отключил телефон, выждал минуту и перезвонил:
– Что-то связь прервалась. В храме всё нормально, ни каких происшествий, причин для беспокойства нет, не волнуйтесь, – сказал я как можно спокойней.
– Да как же мне не волноваться, мне вот тут позвонили, что у тебя там котёл чуть ли не на воздух взлетел…
– Не надо на меня орать, среди ночи. Я не собираюсь выслушивать ваш истерический крик, – сказал я и отключил телефон. 
Позвонив своему другу, я попросил его съездить со мной в храм. Через несколько минут, мы уже подъезжали к храму. В это время снова позвонил поп и уже более сдержанным тоном сказал:
– Вы меня извините, но, я прошу вас, немедленно съездить в храм и посмотреть, что там случилось с котлом. Я смогу приехать  только завтра.
– С чего вы решили, что с котлом, что-то должно случиться?
– Да мне только что позвонили и сказали….
– Я даже знаю, кто позвонил, это ваша регентша…
– Да какая разница, кто звонил, вы сможете съездить в храм, всё проверить и перезвонить мне? Не волнуйтесь, я вам всё оплачу.
– А зачем мне вам перезванивать, я стою рядом с котлом, всё в норме, абсолютно ни каких отклонений. Я по диплому инженер-механик и в трёх вентилях на котле уж как-нибудь разберусь.  Если не верите мне, то можете поговорить с Василием, он стоит рядом, – сказал я и передал трубку приятелю.
   – Да мы в храме, всё в норме. Вечером, после ухода певчих,  когда мы снимали показания приборов котла и заносили их в журнал, то вентиля были перекрыты, а котёл врублен на полную мощность. Сергий всё отрегулировал, и мы уехали домой, - сказал Василий и протянул мне трубку, – держи, он тебя требует.
– А почему вы не позвонили мне, о том, что кто-то лазил в котёл? И что это у вас за журнал, в который вы записываете показания?
Терпеть эти издевательства больше не было сил и я ответил то, что думал:
– Может у вас с памятью стало плоховато? Вы забыли, сколько раз, я вам говорил об этом? Вы на часы смотрели? Время час ночи, а мне к семи часам на работу. Приезжайте и разбирайтесь на месте…
– Я завтра приеду, – в трубке послышалось сопение и через секунду пошли короткие гудки.

Приехал поп через три дня и сделал вид, что ни чего не случилось. Об обещанной дополнительной оплате ночных «кошмаров» он естественно тоже забыл. Переступив порог своего полуподвала, поп набросился на меня с претензиями:
–  Где вы взяли эту дверь, и для чего вы её навесили? Что вы тут самодеятельность разводите? Я планировал здесь повесить настоящую дубовую, а не это барахло.
Все мои рабочие помощники в тот же день ушли из храма.
– Ты нас извини Александрович, но выслушивать истерики больного на голову самодура мы не будем. Такое ощущение, что он не желает восстанавливать храм, а лишь побольнее ущипнуть тебя, да обидеть работающих. Мы уж лучше на диванчике телевизор будем смотреть. Как пришлют нормального священника, позвони, вот тебе наши телефоны. В городе уже про него слухи ходят, больше полгода он в храме работников не держит. Чтоб церковное начальство не знало, чем он тут занимается и как с людьми обращается. Как ты только терпишь эти унижения?
 –  А я сюда в отличие от вас, не ныть пришёл и чужие грехи обсуждать, а в своих покаяться, да пред Богом спасение вымолить…
– И как же ты вымолить собираешься, если поп тебя и на службу не пускает, и причаститься не даёт?
– На всё воля Божия! Ладно, мужики, ступайте с миром. Бог даст, свидимся. Спасибо, и, Слава Богу, что помогли и внесли свою лепту в возрождение храма….


Строительные леса внутри храма


Не прошло и двух недель, как поп снова уехал в Москву. За это время, он ни разу не зашёл в храм, лишь в выходные, после службы в полуподвале, на полдня занимал тёплый строительный вагончик, трапезничая со своими певчими. Людей, которые работали на морозе, возводя строительные леса в трапезной и с наружной стороны храма, к столу не приглашали. Зваными к столу были лишь торгаши и молодухи, не работавшие в храме.
 В летнее время с обедами помогала мама попа, они с дочерью и зятем живут через дорогу от храма в одном дворе, занимая два двухэтажных дома, в одном из которых располагается домовая церковь. Дочь с мужем пишут иконы, расписывают  алтари в возрождающихся храмах, но не в Покровском, так как поп с ними не знается. Матушка хлопочет по хозяйству, у неё в помощниках всегда три, четыре пожилых женщины. От матушки всегда пахнет свежим хлебом, борщом и ладаном. Больше всего меня утомлял один вопрос, который задавали мне ежедневно с самого утра и до десяти часов.
– Сколько человек сегодня будет работать в храме?
Этим вопросом, из меня высасывали все нервы и мозги.
– Как это вы не знаете, сколько работников? Я же должна знать, на сколько человек мне готовить обед. Вы обязаны до десяти часов всех пересчитать и мне позвонить, – возмущалась в телефонную трубку матушка.
 
– Кто-то приходит к девяти часам, кто-то к одиннадцати, одни приходят только пообедать, другие, отработав целый день, отказываются от  обеда. Если я буду ходить и перечитывать, то работать мне будет некогда. У священника есть девицы, которые приходят к обеду, вот пусть приходят пораньше, считают работников и звонят вам, раз уж работать не хотят,  – отвечал я и отключал телефон. Если телефон оставался включённым, то звонки раздавались каждые полчаса. Зимой поп запретил матушке готовить обеды, и она со своими бабульками, вообще перестала ходить в храм, даже на воскресные службы.
  Готовить пищу для рабочих поп поручил мне и богомольной женщине, которую он «любезно» прозвал – «кормушкой».
После того, как певчие расходились, оставив после себя груды грязной посуды и вёдра с помоями, я бросал работу и принимался за приготовление обеда. Засыпал в скороварку крупу, варил кашу,  а в печке на углях пёк картошку. На столе всегда были консервированные помидоры и огурцы, которые приносили люди, специально для рабочих….
 
В трапезной над престолами  Варвары и Никиты трёхэтажные леса соорудили за две недели и приступили к очистке сводов потолка от корней деревьев, а стен от старой штукатурки. Трёх метровые окна трапезной я еще с осени забил плёнкой и потому в храме, не было сквозняков и казалось, что было гораздо теплее, чем на улице.
Как только поп вернулся с Москвы, все работники в тот же день разбежались.  Поп с порога заявил:
– Почему вы не занимаетесь наружными лесами, вы же взрослый человек?
– Потому, что вы благословили заниматься внутренними лесами и к тому же на улице стоят морозы, а в храме теплее. Наружные леса можно поставить весной.

 
 – Вы снова ищите лёгких путей. Придётся это всё разобрать и начать  выносить землю, мы здесь, под полом, будем строить музей, поэтому углубляться нужно на два с половиной метра, а вся ваша городьба или так называемые леса будут нам мешать.
На следующий день, поп заставил пилить старинные лаги. Вытаскивать и вывозить из под пола  землю. 

Наружные строительные леса

Металлические леса, по которым мы поднимались на алтарную крышу, поп в срочном порядке заставил разобрать, хотя в этом не было никакой необходимости. Нам нужно было подниматься на следующую крышу, расположенную тремя этажами выше, вокруг купольного стакана. Не разбирая металлических лесов, которые поднимались до уровня пятого этажа, мы могли закрепить их к стене и  использовать, поднимаясь выше. Я неоднократно пытался объяснить попу, сколько мы сэкономим материала, сил и времени, к тому же через верхний угол, в котором поп настаивал устанавливать леса, можно было при помощи кран-балки или автокрана поднимать стройматериалы и необходимое оборудование.
– Что вы всё со своими идеями носитесь? Вы же взрослый человек. Я вам ясно сказал, что леса нужно строить в верхнем углу, – сказал поп с издёвкой.
Буквально в этот же день Новожилов привёз КамАЗ глины и высыпал его в верхний угол. Разравнивая её трактором, он зацепил угол храма и выворотил камень из фундамента.
 На другой день пошёл дождь. Пришли два новых помощника
и нам, пришлось по колено в грязи отгребать размокшую рыхлую глину, чтобы установить первые столбы на жёсткие подкладки. Измазавшись как поросята, по самые уши, мужики роптали:
– Какой дурак навалил сюда глины, если собрались устанавливать леса? Почему не достраивать те леса, которые стоят внизу? И вообще, кто здесь отвечает за восстановительные работы?      
На обед работники не остались.
– Как ты терпишь эти издевательства. Так работать нельзя. Они что специально над тобой издеваются? Нервы твои проверяют на прочность. Мы ведь от этой глины теперь неделю не отмоемся. Послушай наш совет – забирай свои манатки и ступай домой.
– А ребёнка моего кто, ты кормить будешь? – спросил я, посмотрев укоризненно на советчика.
По возмущавшись и по вздыхав, мужики ушли и больше никогда не приходили в храм.
Первые два яруса лесов я возводил в гордом одиночестве, а после того, как поп уехал в Москву у меня появились помощники. Следующие три яруса мы установили по всем правилам, основательно
 
Закрепляя их к стенам и распирая в углах. Вскоре наступили морозы, мы перешли к строительству внутренних лесов, о которых я рассказывал чуть раньше.
*
И вот поп вернулся из очередной поездки  в Москву. Идея создания подземного музея ему быстро наскучила. Тем более что в храм постоянно приходили знающие люди и требовали прекратить разрушать фундамент и слежавшиеся почвы изнутри.
Порой, он напоминал ребёнка начитавшегося сказок о раскопках в Египетских пирамидах.  Он неожиданно забегал в храм и требовал показать всё, что мы нашли в ямах, которые он заставлял рыть. Хотя, кроме строительного мусора, земли и камней там ни чего не было.
– Нам нужно купить металлоискатель, что бы просканировать эту всю землю, –  мечтал он, если находился в добром расположении духа, что случалось с ним крайне редко.
– Зачем тратить деньги прихожан, на ненужные вещи? Если у вас возникла такая необходимость, давайте пригласим  людей, у которых такой прибор уже есть, – предлагал я.
 – Вы взрослый человек, а рассуждаете ей Богу, как ребёнок. Эти ваши люди, если и чего найдут, так ведь по карманам по тырят, – возмущался поп, настроение его резко падало.
 Он давал мне свой фотоаппарат и требовал снимать чуть ли не каждый наш шаг. Видимо боясь, что мы тоже будем тырить по карманам всё, что найдём.
В одно прекрасное утро поп пришёл и сказал:
– Так, хватит ерундой заниматься. Вы, как я посмотрю,  не думаете продолжать строить наружные леса.
– Но ведь вы сами сказали, что леса будем строить весной, а сейчас там снега по колена и ветер февральский с ног сдувает. Как вручную, можно поднять мёрзлые обледеневшие брёвна?
– Вы снова за своё! Не хотите работать, так и скажите. Я завтра попрошу студентов, они без вас поставят эти леса.
– Какой смысл, рисковать людьми, если работать на крыше зимой никто не будет? Мне кажется, что надо отложить это дело до весны.
– Вот только не надо мне советы давать, а то вы тут все из страны советов. Я сам разберусь, что надо, а что не надо делать, – сказал поп, махнул рукой и умчался.
На другой день, в храм приехали молодые люди в камуфляжах, а следом за ними пришли человек десять подростков. Старший из них, с видом знатока спросил,
–  Какие тут леса нужно строить? 
Я указал на занесённую снегом конструкцию.
– А что до весны это дело не может подождать, там ведь снега по колено и брёвна мёрзлые.
– Я всего лишь исполнитель. Какие ко мне претензии? Кто вас сюда прислал, у того и спрашивайте.
– Нам батюшка сказал, что вы тут в курсе всех дел. Поэтому я вот оставляю вам бойцов, скажите, что им делать, а я позже приеду, проверю. Отряд! Становись! Надеть маски! Поступаете в распоряжение вот этого человека – командовал старший, видимо вообразив  себя командиром спецназа.
Он ткнул в мою сторону пальцем и направился к своей машине.
Догнав у самой машины «командира», я тихо спросил:
– Из твоих бойцов, хоть кто-то есть совершеннолетний?
– Они все здоровые ребята, на них воду возить можно, они альпинизмом занимаются. При чём тут совершеннолетние?
– Воду возить и альпинизмом заниматься, это одно, а работать на строительстве лесов, высота которых равна девятиэтажному дому, это совершенно другое. Кто будет нести ответственность, если кто-то из детей прищемит пальчик или ещё что случится?
– Какие они тебе дети? У каждого из них кулак больше твоей головы.
– Кулак может и больше. Но по закону до 18 лет они ещё дети и привлекать их к высотным работам мы не имеем права.  На строительство таких сооружений не всякого взрослого поставить можно, а ты детей привёл. Все вопросы по этому поводу к дяденьке прокурору.
– Мне священник сказал привести ребят, вот я и привёл, и нечего тут умничать. Не хочешь, чтоб они работали в храме, так и скажи, я их домой отправлю.
– Работу я им найду….
 Меня это не волнует. Это ты со священником разбирайся, я своё обещание выполнил.
Старший сел в машину и укатил.
 Подойдя к мальчишкам, которые стояли строем, как солдаты, с натянутыми на головы масками, сквозь прорези которых сверкали глаза, я спросил,
– Среди вас есть те, кому больше пятнадцати лет?
Один паренёк сделал шаг вперёд и отрапортовал,
– Мне в прошлом месяце исполнилось пятнадцать.
– Так ребята, снимайте свои намордники и расслабьтесь, вы пришли не в армию служить, а в разрушенный православный храм, – сказал я и сделал многозначительную паузу.
 Мальчишки с облегчением вздохнули, по-детски загалдели и начали стягивать маски.
А знаете, как называется этот храм? Кто ни будь из вас, был в этом храме  – спросил я.
Ребята молчали.
– Тогда начнём с экскурсии!
Ребята гурьбой обступили меня, и мы направились в храм.

Экскурсия

Экскурсия по старинному храму всегда  впечатляет, особенно, если человек приходит в первый раз. Огромное здание, необыкновенно красивые своды потолка — видно, искусные раньше были каменщики. Сейчас храм состоит из летнего неотапливаемого зала, зимнего (он же — трапезная) и остатков колокольни. Первое упоминание об этом храме встречается еще в 17 веке, и позже он неоднократно перестраивался, превратившись из деревянной церкви в монументальное каменное здание. Последняя перестройка была в конце 60-х годов XIX столетия — красивейший храм был отреставрирован на средства богатой купеческой семьи.
–  Летний зал этого храма — яркий пример бесстолпной архитектуры, видите — огромные колонны — это часть стен! - рассказывал я ребятам, которые внимательно слушали меня.

- «Барабан», на котором держится купол - с двенадцатью окнами, на нем сохранилась написанная по кругу молитва «Богородица Дева, радуйся!» - все девятнадцать слов. Размер каждой буквы этой молитвы — в два человеческих роста. На четырех сводах чуть пониже купола сохранились фрески, видите? Там были изображены четыре евангелиста. Возможно на этой фреске, самой уцелевшей, изображен Иоанн Богослов. Большая фреска сохранилась в зимнем зале: на ней показана встреча Тихона Задонского со священником Козьмой, который служил в этом храме и часто встречался с Тихоном. В свое время в храме хранились реликвии, принадлежавшие Тихону Задонскому. А самый большой колокол на звоннице весил 500 пудов.
 
 Исследователей старого храма удивило многое. Например, интересная система печного отопления в зимнем зале: под полом, в подвале стояла огромная печь, тепло из которой подавалось по специальным воздуховодам в зал. Воздуховоды-обогревы были и в шести колоннах.

 С потолка зимнего зала свешивались мочальные корни деревьев, выросших на крыше, и выглядело это причудливо. Посмотрели и выяснили: оказывается, деревья своими корнями много лет высасывали влагу из кладки и кирпичи в этом месте сохранились идеально, не разрушились.
 Вымазанные на два метра в высоту смолой стены зимнего храма говорят о том, что здесь в советские времена хранили зерно.
 
–  А в летнем зале, на стенах были рисунки с сатанинской символикой и тексты того же содержания. А старинный деревянный пол, отлично сохранившийся, был в нескольких местах прожжен — те, кто тут собирался, жгли костры. Бутылки из-под спиртного и шприцы во всех углах валялись. Несколько десятков грузовиков мусора мы вывезли отсюда.
 Церковь необыкновенно хороша,  в летнем храме уже установлен небольшой престол с иконами, радует и вселяет надежду. В то же время нельзя не заметить: работы-то — край непочатый. Сколько денег на это нужно... 
– Этот храм уникален не только интересной архитектурой, но и своей историей. Так, например, в этом храме, будучи мальчиком, помогал батюшке во время церковных служб знаменитый ельчанин, будущий председатель Союза композиторов Тихон Хренников.
 
– Во время Великой Отечественной войны, храм Покрова с самой высокой колокольней служил ориентиром для самолётов, не только наших, но и противника. Возможно, поэтому не одна бомба не попала в храм, а подземелье служило бомбоубежищем, в котором прятали детей. После войны храм поделили перегородками и устроили временные квартиры для возвращающихся с фронта солдат, чьи дома оказались разрушенными.
– В  60-е годы прошлого столетия: колокольня храма Покрова, построенная еще в XVIII веке, неожиданно рухнула, но так аккуратно, что ни единый кирпичик не повредил окрестных жилых домов и не задел ни одного прохожего. Разные слухи ходят по этому поводу. Один бывший взрывник, как то по пьяному делу рассказывал, что они закладывали взрывчатку несколько дней. Всё было сделано  очень профессионально и ночью взорвали колокольню, потом она так аккуратно и сложилась, не задев жилые дома.
–  Наконец, этот красивый, величественный храм прославился и в русской литературе, и спасибо за это еще одному знаменитому писателю, Ивану Бунину, чьё детство прошло в Ельце. Краеведы считают, что именно Покровскую церковь описал Бунин в своем рассказе «Над городом».
Все эти годы, храм так или иначе служил людям, но с развалом Советского Союза наступили наверное  самые страшные времена для Покровского храма. В девяносто втором году, когда его объявили памятником культуры и со всех дверей были сняты замки, люди с окрестных домов, словно безумные стали заваливать храм мусором. Вокруг храма с подачи властей начали устанавливать гаражи, во дворе рыть смотровые ямы для машин, погреба, для хранения картошки. Полуподвал храма, в котором сейчас по выходным идёт служба, был полностью завален мусором и помоями.
И вот, всего лишь второй год, храм восстанавливает православная церковь….
На этом наша экскурсия, по одному из крупнейших храмов Черноземья заканчивается. Желающие могут идти домой, а кто хочет, может остаться и поработать.
*
Ни кто из подростков не ушёл. Все изъявили желание приобщиться к возрождению русской Святыни. Половину из них я оставил в храме, для вывоза на тележке мусора, а другая половина пошла во двор, убирать снег вокруг строительных лесов и с заметённых брёвен. Ребята с удовольствием работали более трёх часов, и выполнили большой объём работы. После чего я напоил их горячим чаем с вареньем и с мёдом и отправил домой.
Буквально, после ухода ребят, в храм как вихрь ворвался поп.
– Что вы себе позволяете? Я договариваюсь с людьми, а вы их прогоняете из храма!
– Вы уверены, что сейчас правы? Или вам так удобнее, сначала накричать, а потом извиняться, – спросил я спокойно.
– Вы кем себя здесь вообразили? Может, вы и рясу за меня наденете?
– А вам, что она надоела? Что хоть опять случилось? Ребята отработали почти четыре часа, убрали весь снег, убрали мусор, сходите и посмотрите, сколько дел они переделали. Что вам хоть надо от меня? Одни придирки! Каждый день!
– А что вы думаете, схожу и посмотрю, что вы там делали.
Поп выскочил на улицу. Походил возле лесов и быстро вернувшись, продолжил.
– А почему лесами не занимались?
– Во-первых, ребята только что ушли, а до этого, без «перекуров» убирали снег. Во-вторых, они все несовершеннолетние и я не хочу, чтобы завтра вас вызвали к прокурору для объяснений.
Поп почесал бороду и молча выскочил на улицу, сел в машину и уехал.
Я переоделся, взял Псалтырь и начал читать:
– «Господи! Как умножились гонители мои! Многие восстают на меня. Многие говорят душе моей: «нет спасения ему в Боге его». Но Ты, Господи, заступник мой, слава моя, и Ты возносишь голову мою»….
На следующий день, рано утром, к храму вновь подъехал «старший». Он вышел из машины и, подойдя ко мне, протянул руку. Крепко пожал мою руку и с пафосом сказал:
– Меня Георгий зовут. Я тут кое-какие справки навёл. Сергей Александрович, оказывается вы из наших.  Из тренеров по боевым искусствам. Вас хорошо помнят многие авторитетные люди.  Простите, что сразу не узнал. Я подумал, что вы так, просто монах какой. За бойцов моих стали беспокоиться. Вы совершенно правы, на такой высоте будут работать взрослые ребята. Мы не первый год работаем на церквях и знаем, как строить леса, за это вы не переживайте, всё будет в порядке. Вот мой телефон, – он протянул мне визитную карточку, – когда нужно будет приступить к работе, позвоните, мы приедем. 
– Георгий, вы, наверное, меня с кем-то спутали. Я здесь просто рабочий. Когда вам приезжать на работу вы договоритесь со священником, а я здесь каждый Божий день без выходных и праздничных, с раннего утра и до позднего вечера. Подъезжайте в любое время и работайте. Все, что есть в храме необходимое для работы, я вам выдам. Можете преступать хоть прямо сейчас мне это без разницы.
На другой день, после обеда к храму подъехало несколько машин. Из каждой вышло по два три человека. Молодые крепкие ребята, спортивного телосложения лет около двадцати пяти – тридцати, поздоровавшись со мной за руку, дружно переоделись и полезли на леса.  Два человека остались внизу, это Георгий с огромным фотоаппаратом на груди, и телеоператор с видеокамерой на треноге.
Ребята играючи поднимали восьми метровые брёвна наверх. Верёвками затягивали доски.  Работа шла быстро и слажено. Появлялись они один или два раза в неделю на три – четыре часа. Через месяц леса поднялись до нужного места. Построены они были, как говорится быстро и на скорую руку. Конструкция, с того места где начали работать ребята, не внушала доверия. Так как ни в одном месте не крепилась к стене. Поп отказался подниматься наверх и предоставил возможность мне подняться первым, затем поднялись строители.

Изумительная панорама открывалась с этакой  высоты.  Ну, как тут не вспомнить ещё раз лауреата Нобелевской премии Ивана Бунина. Его рассказ «Над городом» можно спокойно и полностью вписать сюда. За исключением нескольких высоток, включая десятиэтажное общежитие университета, который носит имя знаменитого писателя, здесь практически ни чего не изменилось:
– «….Улицы пусты, – все эти мещане, купцы, старухи и молодые кружевницы сидят по своим домишкам и, должно быть не знают какой простор зелёных полей развёртывается вокруг города….»
 
В нашем случае всё выглядело ещё печальней, потому что было покрыто снегом.
Я неоднократно пытался закрепить леса к стене, но поп отправлял наверх – на своды, убирать снег и мусор. Весь остаток зимних морозных дней и ветряную весну я провёл под небесами, с двумя, тремя помощниками, которые не боялись подниматься на высоту. Я переделал самый верх лесов, чтоб удобней было подниматься, и закрепил его за полутораметровые стены храма.
– Где вы находитесь, – кричал в сотовый телефон поп, – почему у вас в храме посторонние люди? Немедленно спускайтесь сюда.
– Он без вас жить не может, – дружелюбно смеялись рабочие.   
 
Первое время, я бросал работу, спускался вниз и тупо объяснял попу, что это не посторонние люди, как он выражается, а христиане, которые пришли работать в храм. Но они боятся высоты и поэтому вывозят мусор из храма. А я не могу одновременно находиться и внизу и наверху.
– Возьмите мой фотоаппарат и снимайте всё, что там, наверху  делаете. Сидите, наверное, и бездельничаете, – возмущался поп.
 – А вы поднимитесь да посмотрите, как там, на ветру можно бездельничать. Через пять минут закоченеешь.
– Вы сначала, как положено леса закрепите, а потом я туда поднимусь.
– А что ж тогда вы рабочих по таким лесам отправляете наверх?  Я готов хоть  сейчас приступить к закреплению лесов. Но ведь вы же не даёте это делать.
– Вы взрослый человек, а рассуждаете ну ей Богу, как ребёнок, – поп махнув рукой пыхтя, садился в автомобиль и уезжал.
 
Поднимаясь на храм, я стал отключать телефон и до обеда не спускался на землю. Сгнившие, промёрзшие, толстые брёвна, я пилил бензопилой. Наверх автокраном, стрела которого составляла двадцать восемь метров, поднимали огромную бадью и в неё грузили весь хлам, скопившийся за сто лет. Площадь четырёх сводов вокруг купольного стакана, составляет около одной тысячи квадратных метров. Снег, хлам, огромные деревья и кустарники, всё это казалось невозможно убрать и за несколько десятилетий непрерывного труда. Но горстка русских людей, каждое утро, не смотря на мороз и пронизывающий ветер, поднималась на храм и во славу Божию выполняла эту тяжёлую чёрную работу. Не за деньги, не за почётные грамоты, не ради славы. Нет! Эти разные по характеру, образу жизни, по интеллекту и образованию от высшего, до школы-интерната, Русские мужчины и женщины старики и подростки. Что ведёт их в храм? Какая сила ими движет, ведь они готовы отдать последнюю рубаху на возрождение храма, потратить последние силы, перетаскивая кирпичи и ворочая  брёвна. Вот оно проявление истиной Русской души, ради спасения которой, люди пришли на восстановление храма. Ради светлого будущего, для своих потомков, ради сохранения памятника русской культуры. Как бы не пытались унизить нас, оскорбить, объявить на весь мир пьяницами и лодырями, русский человек, всегда  найдёт в себе силы, чтобы противостоять злу и надругательству над своими Святынями.
 
Эти люди, не считают себя «воцерковленными», многие и слова такого не знают. Они просто приходят и безропотно  работают до тех пор пока не почувствуют ложь, лицемерие и стяжательство со стороны тех, кто взялся ими руководить. Одна из тайна загадочной русской души простого человека, в том и заключается, что рождённый вольным, он никогда не будет работать на плохого или жадного хозяина, но ради лучшей доли своим детям и внукам, он готов свернуть горы. Лучшая доля для него заключается не только и не столько в богатстве материальном, но и в духовном, в возрождении порушенных Святынь.
 Простой человек коренным образом отличается от певчих, появляющихся в храме лишь на воскресных и праздничных богослужениях. Но считающих себя высшей «кастой» приближённой к попу и с призрением глядящих на работающих в храме. Отличаются простые люди и от торгашей, которые приходят в храм сотрапезничать,  заявляя о том, что церковь это «они – люди», а храм, всего лишь нагромождение камней.  И те и другие всего-навсего приспособленцы, плотным кольцом обступившие попа  и не позволяющие простым людям к нему обратиться за советом или помощью.
Там, наверху, на разрушенных сводах, много разных мыслей приходит в продуваемую ветрами голову.
С наступлением весенних оттепелей интерес к очистке крыши у попа ослаб, а вскоре и совсем пропал. У него появилось жгучее желание облагородить полуподвал, в котором проходили воскресные службы с пятью, шестью прихожанками – старушками. Поп заказывал дорогие, немыслимой формы шкафы, которые с бранью заставлял навешивать. Заказывал у частных мастеров деревянные скамейки, которые опять же с бранью заставлял по нескольку раз переделывать. Требовал установить перегородку для певчих, в помещении, где и без того было мало места.  Заставлял переделывать новую электропроводку, меняя выключатели и светильники, установленные менее года назад.
После того, как всё это было установлено, поп решил заняться ремонтом свода в алтаре.
Люди в недоумении спрашивали меня:
– Почему священник в самые лютые морозы, заставлял строить леса и работать на крыше, а сейчас, когда стало тепло, мы работаем в отапливаемом помещении? Видимо его правая рука не ведает, что делает левая.

Свод в алтаре, который должен был рухнуть.

В один из дней, в храме появились какие-то «мутные» личности. Среди них был Новодворский, которого поп называл инженером – архитектором. Два дня они ходили по алтарю и о чём то спорили. И вот однажды поп объявил:
– Я завтра уезжаю в Москву, поэтому сегодня надо переложить  брёвна – лаги, которые мешаются в алтаре. Складировать их будем вот здесь, – поп указал перстом на свод в центре алтаря.
– Может не стоит нагружать и без того  треснувший свод, а лучше положить на престольный столп, который уходит в полуподвальное помещение и прочно стоит на земле, – предложил я.
– Что вы за человек? Вечно вы со своими бредовыми идеями, Этот престольный столп, как вы выражаетесь, мне мешает, и я его вообще собираюсь разрушить.  Вы ведь взрослый человек, а рассуждаете ей Богу, как ребёнок. Не мешайте людям работать и займитесь делом, – с раздражением протараторил поп и лично взялся за бревно. Собралось около десяти человек, под руководством попа и Новодворского они с огромным трудом вытащили брёвна из углублений в стенах, специально для них приспособленных во время строительства храма,  передвинули их и положили, никуда ни будь, а  на свод, в основание которого с двух сторон зияли огромные трещины.  На следующий день, рано утром, я как обычно открыл полуподвальное помещение, чтобы вычитать записки «о здравии и о упокоении», которые я читал каждое утро по благословения священника и обнаружил, что из трещины в алтаре сыпется песок. Позвонив знакомым, я  взял бензопилу и немедленно приступил к распиливанию брёвен лежащих на своде. Целый день, нам пришлось выносить эти брёвна на себе  и складировать их в безопасном месте. Не одну тонну, а то и десятки тонн прошлось нам перетащить. Рискуя остаться погребёнными под рухнувшим сводом. Толщена некоторых брёвен достигала до пятидесяти сантиметров в диаметре. Не так-то просто было, и перепилить  такое бревно, цепь тупилась после каждых двух запилов.  Люди работали молча до изнеможения. По окончанию работы они потребовали объяснения,
– Вы можете нам объяснить, с какой целью эта тяжесть была положена на аварийный свод? Кто мог до этого додуматься? 
Вопросов и возмущения во мне скапливалось с каждым днём всё больше.
 
– Ладно, мужики, как говорится «плетью обуха не перешибёшь». Кто и для чего, Господь сам разберётся, а вам спасибо, что помогли, что потрудились во славу Божию, – сказал я и поклонился в сторону мужиков.
– Нет, вы посмотрите на него,  – не переставал шуметь мой друг, – а  если бы мы не пришли к тебе на помощь? Чтоб тогда? Свод рухнул! И тебя завалил! Бежать тебе отсюда надо! Сколько ты ещё будешь терпеть эти издевательства?
– Я думаю, не рухнул бы.  Царица Небесная не допустила бы. А рассуждать если бы, да кабы, – вы же пришли и, слава Богу! Одному мне бы пришлось гораздо тяжелей, пришлось бы пилить эти брёвна короче, чтоб один смог поднять.
По возвращению из Москвы, поп, как обычно, сделал вид, что ничего не произошло…

Свечной заводик

 
Однажды зимой, поп завёл разговор о свечном заводике, вспомнив фильм Ильфа и Петрова – «12 стульев»
– Жаль, что среди моих работников нет таких предприимчивых людей, как Остап Бендер. Никто и понятия не имеет, как сделать свечу,  –  с раздумьем сказал поп.
 Он достал нитку и стал объяснять певчим, как делать фитиль.
Вечером, придя домой, я просмотрел в интернете православные сайты, где подробно объясняли, как можно в домашних условиях изготавливать свечи. Всё было описано элементарно просто и доступно.
В самые лютые морозы, я попросил благословение у попа и занялся изготовлением церковных свечей. 
За год скопилось несколько вёдер свечных огарков. Перебрав их и убрав в сторону парафиновые огарки, я растапливал воск и процеживал его через сито. Все остатки обгоревших фитилей и прочий мусор, я оставил для растопки печи, а оставшийся воск студил и получал восковые блины толщиной около пяти сантиметров. После этого, подобрав хлопковые нитки «мулине», я скрутил их до нужной толщены. Изготовил деревянную рамочку, длина которой была ровно такой же, как свечи и, намотав приготовленную нить, несколько раз опустил в растопленный на печи очищенный воск. Необыкновенный восковой аромат заполнил вагончик. Когда застывший на нити воск стал толщиной с церковную свечу, я вынес рамочку на мороз и остудил её. Аккуратно срезав с рамочки, я получил двадцать свечей за один раз. На изготовление которых, я затратил от силы минут  пятнадцать. За один час работы, у меня вышло около сотни свечей.
Вечером поп проверил, как горит свеча и убедившись, что не течёт забрал всю партию в храм.
На Сретенье Господне, когда поп в очередной раз уехал в Москву, священник из монастыря, отец Пётр предложил освятить все изготовленные свечи. С отцом Петром в храм входило спокойствие и умиротворение. Он ни на кого не ругался, ни кого не поучал. При его службах, в храме собиралось много народа. После освящения свечей, часть из них я оставил в храме, для прихожан...


 

Обычай освящать церковные свечи в праздник Сретения Господня пришел в Православную церковь от католиков в 17 веке, когда митрополит Петр Могила правил «Требник для малоросских епархий». Для правки был в частности использован римский требник, в котором подробно описывался чин шествий с зажженными светильниками. Факельными шествиями западная церковь в свое время пыталась отвлечь жителей Рима от традиционных языческих празднеств, вкладывая уже новый смысл в это действо. В Православии чин освящения свечей совершался уже с другим смыслом: в память установленной Моисеем обязанности приносить в жертву Богу всякого первенца, а также как знак освящения и очищения мира истинным Светом Христова Евангелия.
Обычная церковная свеча от «сретенской» отличается только чином освящения, так как простые церковные свечи тоже освящены. Для лучшего понимания можно провести аналогию с освящением воды в праздник Крещения Господня. Вода эта называется Великой агиасмой, т.е. «великой святыней», и имеет особую силу.
   Сретенские свечи хранятся бережно весь год и возжигаются во время домашней молитвы в особых случаях – например, во время молитвы за больных, в моменты душевных тревог и волнений. Также есть обычай возжигать эти свечи Великим постом за богослужением: на каноне Андрея Критского, страстных Евангелиях и т. д.
Церковь предостерегает своих прихожан придавать освященным свечам какое-либо магическое или чудодейственное значение: «Сретенская свеча напоминает нам о зажженном в каждом из нас огоньке Благодати Божией, который надо сохранить в себе на всем нашем земном пути. По мере того, как мы сберегаем и защищаем эту искорку веры в наших сердцах, мы противостоим силам зла, которые постоянно нас окружают и пытаются удалить нас от еще одного Светоча - света Вечной жизни, осеняющего этот путь». Сретенские свечи хранятся бережно весь год и возжигаются во время домашней молитвы.
Однако отголоски языческого поклонения огню долго сохранялись в народе. Ряд поверий, связанных до принятия христианства со священным огнем, был затем в народном сознании перенесен на свечи, освященные на праздник Сретения. Эти поверья образовали устойчивый комплекс, распространенный по всей территории Европы. Наиболее известно верование, что если освященную на Сретение свечу зажечь во время грозы, то можно защитить дом от молнии. Такой свече приписывалась способность отгонять демонов. Полагали также, что освященную на Сретение свечу нужно зажигать при особенно трудных жизненных обстоятельствах, например, когда кто-либо из членов семьи был болен или при смерти. Такие верования до сих пор распространены среди католиков - от Испании до Украины.
 В Польше праздник Сретения получил название праздника Громничной Божией Матери: отголосок языческих славянских мифов о празднике Громниц, связанном с почитанием бога-громовника и его супруги. Здесь после праздничной службы свечу по возможности старались принести домой горящей. С нею обходили вокруг дома, а внутри на потолке огнем свечи выжигали кресты. Это делалось, чтобы защититься от нечистой силы и пожара [6]. Сами освященные на Сретение свечи у поляков, украинцев, белорусов стали называться громницами или громничными.
 "Иезуит Ленцкий в своем Катехизисе, изданном Виленскою академией в 1768 г., говорит, "что эти свечи громят силу бесовскую, дабы не вредила громами и молнией, проливными дождями и градом, легко низводимыми, по допущению Божию, чародеями или волшебницами; и потому верные во время грозы зажигают эти свечи, дабы испытать плоды молитвы; дают также умирающим в руки громницу, для поражения и отогнания сатаны, князя тьмы". Российский ученый, спустя сто лет, в середине XIX века, свидетельствовал: "В Виленской губернии празднуется 2 февраля Пресвятая Мария Громница, и в церкви стоят во время богослужения с зажженными свечами, которые зовут громницами и сохраняют целый год для предохранения дома от громовых ударов, зажигая их во время грозы перед образами"
 Как видим, приписывание церковным свечам значения магического оберега было широко распространено. Но, конечно, такое суеверное отношение к свечам не имеет никаких оснований в учении самой Церкви. Согласно православной традиции, "горящая пред иконой свеча - это знак нашей веры и надежды на благодатную помощь Божию, всегда обильно посылаемую всем, кто с верой и молитвой притекает ко Господу и святым Его. Возжженная свеча - символ нашей пламенеющей и благодарной любви к Богу" [15]. Как писал святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский, "свет свечи должен означать благоговение к святой иконе и давать удобство видеть ее.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский советовал: "Видя свечи горящие и лампады в церкви, восходи мыслию от огня вещественного к невещественному огню Духа Святаго: Бог наш есть огнь поядаяй  (Евр. 12, 29)… Свеча или лампада напоминает нам о свете и огне духовном, напр., о словах Господа: Я - свет, пришедший в мир, да всяк веруяй в Мя во тьме не пребудет  (Иоан. 12, 46), или: огня приидох воврещи на землю, и что хощу аще уже возгореся  (Лк. 12, 49), или:  да будут чресла ваша препоясана, и светилницы горящие, и вы подобно человеком, чающим господа своего, когда возвратится от брака, да пришедши и толкнувши, абие отверзут ему  (Лк. 12, 35, 36), или:  тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесах  (Мф. 5, 16), - и самою вещию, самым существом своим учат нас соответствующим свету и огню духовным вещам или предметам, напр., чтобы сердца наши всегда горели любовью к Богу и ближнему, чтобы мы не допускали в себе возгораться страстям или геенскому огню, чтобы примером добродетельной жизни мы светили другим, как свеча светит нам в делах житейских…
Ставить свечи перед иконами хорошо. Но лучше, если приносишь в жертву Богу огнь любви к Нему и к ближнему. Хорошо, если вместе бывает то и другое. Если же ставишь свечи, а любви к Богу и ближнему в сердце не имеешь: скупишься, немирно живешь, - то напрасна и жертва твоя Богу…
Твоя свечка как бы жертва всесожжения Господу; да будет же она дар Богу от совершенного сердца....

 
Как только поп вернулся из Москвы, ему тут же доложили, что его РАБотник совсем «оборзел», страх потерял и не только  на все службы ходил, так ещё имел наглость свечи освятить на Сретенье Господне.
– Вы же взрослый человек, а ведёте себя ну ей Богу,  как ребёнок, – произнёс поп свою любимую фразу, – вас ни на минуту нельзя оставить, вы тут же устраиваете цирк.
 – То есть изготовление, и освящение свечей вы считаете цирком?  – спросил я.
– Ну, а что же это, по-вашему? Кто вам позволил это делать без меня?
– Так вы вместо себя оставили отца Петра.
 – Да при чём здесь отец Пётр?! Я вас спрашиваю, кто вам позволил? Я вам давал разрешение? Отвечайте за себя, – покрываясь потом раздражённо произнёс поп.
 – А вы что «бог», что бы в ваше отсутствие у вас разрешение спрашивать?
– Пока может и не бог, но и не настолько глуп, как вы, чтобы совать нос в чужие дела. В моих силах, заставить вас подчиняться или уйти из храма.
– И как же вы собираетесь заставить меня уйти, если вы не бог, а я пришёл работать во Славу Божию и под Покров Пресвятой Богородицы? Или наёмников подошлёте? Вы видимо забыли, что вот этой самой рукой, – я указал на правую руку попа, – вы благословляли меня на изготовление свечей.
 – Ой! Знаете что? Давайте без фанатизма. Я вас благословлял, потому что  жалко вас. Чего вы хоть, как все спокойно не живёте, – поп  хлопнул дверкой машины и умчался.

«Заговор»

 
С каждым днём, во мне крепла мысль о том, что все эти злодеяния были не просто нерадивой случайностью, а целенаправленной политикой, для оттеснения людей от Православной церкви, для того чтобы вызвать у слабых, пренебрежительное отношение к религии. За десять месяцев, которые я отработал на храме, я не услышал ни одного доброго слова от попа, который по сану своему должен своим личным примером вселять в людей мир и доброжелательность, честность и не стяжательство.
С каждым днём, я чувствовал всё большее давление со стороны торгашей и всё большую раздражительность со стороны попа по отношению  к любым моим действиям, за что бы я ни взялся. Последние две недели, он перестал выплачивать мне жалование.
С приходом тёплых весенних дней, мне всё чаще давали понять, что я должен уйти из храма иначе может случиться непоправимое. Я держался до последнего, старался не обращать внимание на провокации и угрозы. Каждое утро, взяв с собой термос с горячим чаем, я поднимался на храм и очищал своды.

 Поп привозил с городских училищ  несовершеннолетних подростков и заставлял их подниматься по хлипким недостроенным лесам наверх. Иногда казалось, что он ждёт жертвоприношения, отправляя детей на заклание. В один из субботних дней наверх поднялся Новодворский и, глядя на меня сверху, так как я находился внизу свода, заявил:
– Вы Сергий теперь здесь никто, меня батюшка назначил старшим.
– А я и был, здесь «никем». Просто работал.  Только ведь здесь старшему командовать некем. Детям на такой высоте работать нельзя, а из взрослых я один. Так что берите лопату и будем работать вместе, – спокойно сказал я и продолжил свою работу.
 – Вы обязаны мне подчиняться,  – с  ехидной, улыбкой проговаривая каждый слог, сказал Новодворский.
Я посмотрел на часы, время уже было обеденное, поднялся по своду, протянул «старшему»  лопату и сказал:

– Сегодня суббота, праздничный день, к тому же пора идти на обед.

Спустившись вниз, я умылся, переоделся и пошёл домой. Не вышел я на следующий день, так как было воскресенье.  За всё время работы в храме, это были мои первые и единственные выходные, не считая трёхдневного бесплатного отпуска, когда мы с дочкой, во время новогодних каникул, ездили в Воронежский Цирк. Вечером  воскресенья мне позвонил поп.
– Вы что и завтра на работу не придёте? Всё дело из-за вас стоит. Вы же взрослый человек, а ведёте себя, как маленький...
– Как же может стоять дело, если вы там старшего назначили? Что он у вас по воскресеньям не работает?
 – Я никого не назначал, это вам искушения. Всё увидимся завтра. В телефоне послышались длинные гудки.
– Видимо поп решил долг за две недели отдать,  – подумал я.

Утром всё проходило, как обычно. Поп сделал вид, что ничего не случилось.
– На завтра договорились с краном, а у вас там, наверное, и бадья хламом не загружена.
– Что б бадью загружать, нужно хотя бы хлеб кушать, к тому же мне ребёнка кормить надо, – сказал я глядя попу в глаза.
Поп сделал вид, что ничего  не услышал, сел в машину и уехал.
Весь понедельник, я отработал в гордом одиночестве. Поп за целый день ни разу не появился. Отдавать долг он видимо и не собирался.
На следующий день, во время утренней молитвы, которую я совершал в храме пред образом Богородицы, меня охватило какое-то странное беспокойство. Преодолев его и приняв за напряжение нервов, в связи с тем, что у меня не осталось денег даже на хлеб, я поднялся на храм. Вскоре появился автокран, следом подошёл Новодворский, с каким-то приятелем, группа подростков и подъехал на своей иномарке поп.
 Новодворский остался внизу и позвонил мне по сотовому телефону.
– К вам наверх поднимается бригада, с ними старший Афанасий, покажите, что им нужно делать.
Ожидая каких-то неприятностей, я позвонил своим знакомым и попросил срочно приехать в храм,
– Не ничего не случилось, просто пришёл кран, надо хлам сверху спустить, – ответил я, на все вопросы друзей.
Первую бадью спустили нормально, я, как обычно стоял на краю девятиэтажной стены и жестами давал команды крановщику.  Когда загрузили вторую бадью на край стены встал Афоня. Крановщик не понимал его жестов, а тем более не слышал его криков, в конце концов, он вышел из кабины и, ругаясь, потребовал  убрать Афоню.  Я снова встал на край стены и начал подавать команды крановщику. Афоня, как будто ждал этого. Кроме него возле бадьи никого не было. Он зашёл со стороны купольного стакана взялся за край бадьи и придержал её. Как только кран поднял бадью, Афоня отпустил ее, придав толчком ускорение в мою сторону. Боковым зрением я заметил, что многотонная бадья летит на меня. Даже если бы я умудрился схватиться за её край, то руки бы неизбежно соскользнули, и я рухнул бы на брёвна сложенные внизу. Спасло меня лишь то чудо, что я накануне установил брёвна на сводах для закрепления лесов. Бадья, врезавшись в бревно, сломала его, как спичку и слегка изменила траекторию полёта. Этого мгновения мне было достаточно, чтобы сгруппироваться и отскочить в сторону. Сделать это на отвесной стене, почти в тридцати метрах от земли, было не просто. Афоня, тут же спрыгнул на боковой свод и, схватив лопату, сделал вид, что работает. Взяв топор, я подошёл к нему и сквозь зубы процедил:
– Ты что сволочь делаешь? Моего ребёнка решил сиротой оставить? Я тебя суку сейчас по кускам твоему другу на голову сброшу. А ну пошёл отсюда...
Афоня бросив лопату, кинулся к лесам. В это время по лесам поднимались мои друзья. Один из них, бывший дзюдоист, схватил Афоню за шиворот,
– Что случилось Александрович? Работать не хочет? Может ему помочь спуститься?
– Всё в порядке. Человек просто высоты боится. Видимо штаны обмочил?! Пусть идёт вниз, – сказал я и отбросил в сторону топор.
После работы, я подошёл к попу и рассказал о случившемся.
–  Ой! Вечно у вас какие то проблемы. Вы же взрослый человек...
Отработав ещё два дня, я окончательно убедился, что поп не собирается платить мне обещанное жалование. Во время обеда, я позвонил другу, который пообещал дать взаймы немного денег. Я переоделся и ушёл из храма. Не успел, пройти квартал, как мне позвонил поп.
– Где вы находитесь,  – спросил он.
– На перекрёстке, – ответил я и  назвал улицы.
– Стойте там и никуда не отходите. Я сейчас подъеду.
Через тридцать секунд он, пыхтя и вытирая потную бороду, пахнущую  борщом, выползал передо мной из своей иномарки.
– Немедленно отдайте мне ключи от храма, – сказал он и на лбу его выступили крупные капельки пота. 
– А я думал, вы решили мне долг отдать, – сказал я, протягивая увесистую связку ключей, – У меня в храме личные вещи остались.
– В любое время приходите, забирайте, – фыркнул поп, хлопнул дверкой и уехал.
Я развернулся и пошёл в храм. Помолившись перед  иконами, я забрал свои вещи, отвёз станок к соседям и пошёл домой. Я шёл не чувствуя ног, по щекам катились слёзы. Казалось, что небеса разверзлись, что все Святые смеются мне в след. Я понимал, что вина моя лишь в том, что я Русский, что никакой закон не направлен на мою защиту. Единственно на что я мог рассчитывать, это на упование Бога и на мизерную пенсию, которую мне должны были начислить.
Спустя два дня мне позвонил человек, который неоднократно приходил работать на храм.
– Мы сожалеем, о том, что вы ушли их храма. Если вы не вернётесь, то мы, тоже не будем ходить на работу. Вы не собираетесь возвращаться?
– Я не уходил из храма. На всё воля Божия, вам нужно не на меня смотреть, а душу свою спасать – ответил я и хотел положить трубку.
– Вы знаете, народ всё понимает. Он ропщет о том, что до вас на храме  было несколько человек, которых поп выгонял, каждые полгода, чтоб ни кто не знал, чем он занимается. Как бездарно распоряжается людьми и пожертвованными деньгами. Как целыми месяцами пропадает в Москве. Как собрал вокруг себя девиц с сомнительной репутацией и даже со своей матерью и с родной сестрой из-за этого разругался. Поп выгнал даже священника, за которым на работу в храм пришли люди.
Самое печальное или даже можно сказать самое страшное то, что никто не несёт никакой ответственности за содеянное. Рухнувший свод Сергие-Владимирской церкви за Ельчиком, был предупреждением о том, что нельзя восстанавливать разрушенные атмосферными осадками и временем своды, без тщательной экспертизы и заключения компетентных органов. В любой момент, многотонный стакан на котором держится купол храма Покрова, может обрушиться, так как своды под ним дали огромные трещины и после очистки от корней деревьев атмосферные осадки продолжают разрушать эти своды. Создаётся впечатление, что поп  просто на просто ждёт жертвоприношения, что бы потом уйти в монастырь. Единственно, чего не могут понять люди, – почему молчит Благочинный и Владыко, ведь наверняка им известны все эти злодеяния и противоправные действия.
Вы Сергей Александрович, продержались на восстановлении храма дольше всех. Я разговаривал с людьми, которые принимали участие в работах, все единодушно сказали, что благодарны вам лично, за то, что вы находили подход к каждому и в беседах с вами они получали огромное моральное удовлетворение, нашли поддержку и выход из своих сложных жизненных ситуаций. Люди поверили в то, что можно изменить свою жизнь к лучшему не благодаря попу, а ведя откровенные беседы именно с вами. Если вам предложат работу в другом храме, то сообщите нам, мы придём вам помогать.
– Меня ваши домыслы и сплетни совершенно не волнуют. Все мы в руках Господа. Мне бы в своих грехах успеть разобраться и покаяться. Спасайся Брат! И передай всем низкий поклон, от раба Божия Сергия, – ответил я и, попрощавшись, положил трубку.
Во мне не было ни уныния, ни сострадания к себе. Не было обиды или ненависти к попу. Сомнения и противоречия все отошли на задний план, потому, как эти два дня я концентрировал всё своё внимание на Исуповой молитве, выполнял упражнения цигун стиль «Парящий журавль» и составлял план к предстоящей работе над книгой, которую вы держите перед собой в данный момент.

Необратимые процессы.

Видите на фотографии пень? А рядом с ним настоящую, большую совковую лопату?
Полувековые деревья росли не в лесу и не во дворе, а на храме. Таких пней на сводах храма выкорчевали не один десяток.
Корни проросли не только по поверхности сводов, но и вросли в кирпичную кладку. С западной стороны, левый угол свода разрушен огромными корнями березы, ушедшими вглубь свода. Каждую осень, опадавшие листья ложились ровным слоем на своды, перегнивали, становились питательной средой для деревьев и защитным слоем для кирпичных сводов. Кроме этого, под слоем перегноя на кирпичной кладке была цементная стяжка. Первое, что сделал поп, придя в храм, заставил спилить все деревья. Своды остались без естественной защиты, которую создала сама природа – сам Господь и Царица Небесная устроили это, спасая храм. Осенние дожди и зимний снег нарушили защитный слой. За год пни и корни высохли.   Весной 2012 года поп распорядился очистить своды от пней,  корней и цементной стяжки. На эти работы привлекались подростки с училищ и не профессионалы с улицы. Работы выполнялись грубо, при помощи ломов и кувалд.  Весенние ливни буквально заливали храм через оголённые своды, как через решето. Открытыми своды храма оставались всё лето,  и каждый новый дождь размывал их всё больше и больше. Несколько рядов кирпичной кладки с северной стороны были разрушены полностью и обвалились.  Со всех четырёх сторон своды, на которых стоит многотонный стакан купола,  имеют необследованные трещины.

Северная сторона. Кирпичная кладка разрушена.

Западная сторона.  Кладка разрушена. Впечатление, что многотонный стакан выдавил свод. Это видно не вооруженным глазом.

Восточная сторона. В углу видно, как по трещине разошлась кладка.

Южная сторона. Кто может сказать, или хотя бы предположить насколько пострадал свод, после выкорчёвки такого пня и его корней.

Я не эксперт в области строительства и не собираюсь выступать с пророческими заявлениями. Я писатель и констатирую факты подтверждённые фотографиями. Может быть, процессы разрушения храма необратимы? На этот вопрос  должны ответить специалисты и дать заключение. А просто так, на авось сгонять людей, как овец на заклание никто не имеет право. Правильно говорят люди, что поп в любом случае открестится: «Я их на работу не нанимал. Они по собственной инициативе во славу Божию работали». И уйдёт в монастырь, свои грехи замаливать. Может и впрямь рухнувший свод Сергие-Владимирской церкви господь послал, как предупреждение?

Эпилог
Я получил пенсию за два месяца, и мы с семьёй решили осуществить нашу давнюю мечту – поехать в Петербург. Мои бывшие ученики помогли мне с путёвкой, а бабушка из Якутии выслала на поездку десять тысяч рублей. В экскурсиях по городу и туристических поездках по пригородам Северной столицы время пролетело незаметно.  Но это уже совершенно другая история.
В конце лета мне, не понятно зачем, позвонил Новодворский и сообщил, что он лежит в больнице с травмой позвоночника, упал с лестницы, работая на расчистки колокольни.  Я, как то почти равнодушно пожелал ему выздоровления и заблокировал его телефон, грешным делом подумав о том, что «Бог видит, кто кого обидит».
Вскоре позвонил поп, он, как ни в чём не бывало, предложил мне  сварить навес в его дворе и назначил время встречи. На следующий день рано утром, подъехав к его дому, я не собирался работать, а всего лишь хотел напомнить о поповском долге и забрать заработанные деньги.
– Вот вам ключи, будите заходить через верхние ворота. Померьте, посчитайте. Всё что необходимо я вам подвезу. Цену, какую положено я вам заплачу, если хотите я могу выдать вам аванс – с деловым видом скороговоркой отрапортовал поп и полез в карман за бумажником.
– Может мы для начала, расставим все точки. А то ведь мы три месяца назад, как то расстались не правильно, – сказал я, не отводя взгляда.
– Я с вами не расставался вы сами из храма ушли, – пренебрежительно пробурчал поп.
– То есть вы считаете, что я за те несчастные две тысячи, как раб на галерах, должен был круглые сутки находиться на работе без выходных и праздничных дней, не видя свою семью? Вы видимо запамятовали, что обещали платить по пятьдесят рублей за час? А может, вы не помните, что за последние три отработанные недели вы не заплатили мне положенное жалование вообще?
 – Не может этого быть. Я точно помню, что последнюю неделю вы отработали не полностью, – сказал поп, лоб его покрылся крупными каплями пота.
– Ну, знаете, так не бывает, – «тут помню, а тут не помню». Если вы считаете, что я вас пришёл обмануть, то разговаривать больше не о чём, – сказал я, и направился к калитке.
– Подождите, я сейчас принесу деньги, – сказал поп и пошёл в дом.
Рассчитавшись со мной за две недели, он снова слукавил, делая вид, что забыл про третью, как он выразился не полностью отработанную неделю.
 – Можете приступать к работе хоть сегодня, – сказал поп и протянул мне ключи.
Через две недели я закончил варить навес. Когда работа шла к завершению, поп сказал:
– У меня нет возможности заплатить полную стоимость за выполненную работу.
– Хорошо, отдайте наполовину. Мне ребёнка в школу собирать надо, а я тут две недели за даром провозился,  – сказал я.
– Ну ладно, вы тут заканчивайте, а я буду думать, – высокомерно заявил поп, глядя на меня, как на насекомое.
– Мне показалось, что когда вы приглашали меня на работу, то уже тогда всё продумали. Мне не составит большого труда разобрать всё, что я сделал. Ломать, не строить, – сказал я и полез наверх.
Вернулся поп поздно вечером, достал деньги, ровно половину от той суммы, на которую договаривались, заставил меня пересчитать. Я отдал ему ключи, забрал свои вещи и ушёл, дав себе зарок, что больше не буду связываться с наполовину порядочными людьми.

Дополнительное послесловие,
 к дополнительному изданию

Вот уже два года пролетело с тех памятных событий. Накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы, я исповедался и причастился у отца Александра, задав ему после службы один вопрос:
 – Пойдёте ли вы батюшка в Покровский храм на праздничную службу?
  – Нет. Меня туда больше не приглашают…
 Сегодня  13 октября 2013 года. Придя на вечернюю праздничную службу в храм Покрова Пресвятой Богородицы, я незаметно прошёл в трапезную часть храма.  Работа, которую люди выполняли два года назад вся пошла прахом. Леса разобраны, и разбросаны по трапезной. Пространство под полом, которое было завалено хламом и по приказанию попа вручную, при помощи вёдер люди, в том числе бригада бабушек, выносили из храма и машинами вывозили на свалку, в настоящее время, спустя два года, вновь завалено под самый пол землёй и битым кирпичом!  Ни каких особых изменений в храме не произошло, не считая того, что поп все-таки разрушил столп на котором стоял престол…